К ИСТОРИИ УМАНСКОЙ РЕЗНИ 1768 Г. ¹.

(Читано в Историко-филологическом Обществе при Нежинском институте).

Слезами и кровью написана история еврейского народа со времени потери им своей политической самостоятельности. В течение 18 столетий жизнь этого народа представляет собою беспрерывную Одиссею, бесконечный мартиролог, цепь жгучих страданий, одно мучительнее другого. Правда, жизнь евреев в первые века христианства изобилует светлыми, отрадными фактами, свидетельствующими о том, что и Израиль ведал лучшие дни, что и с ним обращались по-человечески. Но за то с наступлением эпохи Крестовых походов для евреев настали очень горькие и тяжелые времена. При господстве в то время грубого невежества и фанатизма, разъяренная чернь, увлекаемая и разжигаемая каким-нибудь фанатиком веры или просто злоумышленником, желавшим поживиться насчет евреев, расправлялась с этими последними самым жестоким и бесчеловечным образом. Стоило только какому-нибудь фанатику или ловкому прощелыге взвести на евреев какую-нибудь небылицу, обвинить их в не существовавших преступлениях и направить на них невежественную толпу, и горько тогда доставалось несчастным евреям. Находилось ли государство под гнетом страшного бедствия; явилась ли повальная эпидемия, уносившая сотни и тысячи несчастных жертв; вспыхнул ли стихийный пожар, превративший цветущие селения в печальные [210] развалины; случился ли голод со всеми его ужасными последствиями: никогда в таких случаях не доискивались истинных причин несчастья, а всюду и во всем видели проделки евреев и они то были козлами отпущения. Поэтому, на любой странице истории евреев в западной Европе глазам нашим представляются душу раздирающие картины массовых изгнаний, поголовных избиений, конфискаций имуществ и возмутительного грабежа. Одна только Русь представляет в этом отношении относительно счастливое исключение. Не смотря на то, что евреи проникли сюда при первых Рюриковичах, а, быть может, гораздо раньше еще, они не подвергались тут таким частым преследованиям и гонениям, не испытывали тех физических мучений и нравственных унижений, какие выпадали постоянно на долю их собратьев в Западной Европе. Но, говоря это, я отнюдь не думаю, что евреи на Руси наслаждались всегда полным благоденствием, что жизнь их протекала тут мирно и спокойно и не была нарушена вторжением буйной черни ². Я именно говорю относительно, потому что были такие печальные моменты в жизни евреев на Руси, которые кровавыми буквами занесены в летописи этого народа и при одном воспоминании о которых сердце содрогается и кровь в жилах застывает. С особенной рельефностью в мартирологии евреев на Руси выделяются два таких момента, которые навсегда останутся свежи в памяти каждого из них и которые кровавым и зловещим заревом освещают темную, мало разработанную историю их в России. Это были минуты, в которые настрадавшаяся и натерпевшаяся толпа расправляется со своими врагами-евреями за вековые обиды и мучения самым ужасным и невероятным образом. Моменты эти известны под названием восстания казаков под предводительством Хмельницкого [211] и движения гайдамаков под начальством Железняка и Гонты, или так называемая колиивщина ³. Движение Хмельницкого и положение при нем евреев достаточно разработаны лучшими историческими силами у нас и заграницей. За то история колиивщины долго вовсе не исследовалась, но в последнее двадцатилетие очень посчастливилось истории гайдаматчины. В течение такого в сущности незначительного времени была открыта, разработана и издана масса документов, бросающих яркий свет на считавшиеся долго темными и запутанными вопросы. Самый главный вопрос о том, что вызвало на историческую арену печальное явление гайдаматчины, вопрос, возбуждавший очень долго самую ожесточенную полемику между русскими и поляками, желавшими взваливать ответственность за тяжесть совершенных гайдамаками преступлений одна на другую, – вопрос этот тщательно разработан и решен с честью для России. С этой последней снято теперь тяжкое обвинение в, том, что она, по словам польских историков, из политических соображений принимала активное участие в деле разжигания народных страстей, направленных к истреблению ненавистных им поляков. Обнародованные по этому вопросу документы ⁴ самым красноречивым образом доказывают, что Россия не только не брала под свое покровительство бунтовавших гайдамаков, не только не поощряла их притязаний, но учинила даже над ними самую жестокую расправу за все совершенные ими злодейства. Выяснено также с очевидной убедительностью, что гайдамацкие волнения не происходили на почве экономических неурядиц, не были последствием тяжелого материального гнета, тяготевшего будто бы тогда над гайдамаками ⁵, а имели так сказать чисто духовный и религиозный характер ⁶. Это была жестокая и отчаянная борьба между [212] представителями двух друг другу ненавистных исповеданий, католицизма и православия, из которых первое насильственно и грубо навязывалось последователям другого ⁷. Установлено положительно, что гайдамаки были не шайка кровожадных людей, живших грабежом и разбоем, как это утверждалось раньше ⁸, действовавших без всякого определенного плана, но что они боролись за вполне определенную идею, заключавшуюся в желании завладеть Киевским воеводством или, по крайней мере, значительными частями его ⁹. Теперь не подлежит больше сомнению также и то, что событие, совершившееся в 1768 году и казавшееся как бы отдельным, ничем не связанным ¹⁰, эпизодом из жизни южно-русского народа, на самом деле стоит в непосредственной связи с целым рядом событий, происходивших в предшествовавшие времена и подготовивших, так сказать, событие 1768 г. ¹¹. Словом, главная причина, долго мешавшая беспристрастному и всестороннему выяснению запутанных вопросов по истории гайдаматчины и колиивщины, именно отсутствие необходимых документальных данных, на что в свое время сетовал профес. Антонович, теперь, благодаря обилию материала, обнародованного в последнее время, вполне устранена, и гайдаматчина таким образом принимает уже цельный и определенный характер и может считаться вопросом решенным и закрытым. Но, если достаточно установлены причины и мотивы, вызвавшие на свет Божий кровавую драму гайдаматчины, то страшный эпилог этой драмы, знаменитая уманская резня, которая в истории массовых народных преступлений займет очень видное место, эпилог этот, говорю я, не достаточно [213] еще исследован, и в этом отношении историки колиивщины не сказали еще своего последнего слова. Дело в том, что из всех документов, заключающих в себе описание уманской резни, только один написан очевидцем печальной катастрофы под непосредственным впечатлением всего виденного и пережитого ¹². Остальные же были составлены в более или менее долгий промежуток времени после страшной резни, и поэтому сообщения их, написанные по воспоминаниям или по расспросам современников и старожилов, (как напр. записки Павла Младановича, Липпомана, Мощинского и Тучапского), страдают некоторой неправдоподобностью и явным противоречием. Кроме того, одно из таких описаний принадлежит перу человека заинтересованного, придающего событиям, предшествовавшим сдаче Умани, личный, тенденциозный характер. Я говорю о записках Вероники Кребс, дочери бывшего в 1768 году Уманского губернатора Младановича, несомненного виновника гибели стольких невинных жертв, которого дочь, однако, всячески выделяет и защищает, взваливая всю вину на бездеятельность конфедератов и др. А между тем этот Младанович своей излишней доверчивостью Гонте, своей абсолютной бездеятельностью, мешавшей и другим что ни будь делать на пользу обороны города, не мало способствовал овладению неприятелем Умани и происходившей там резне. Эта резня, по своим ужасающим размерам, по обилию пролитой крови, по громадному количеству несчастных жертв, ею поглощенных, по страшной экзальтированной народной ярости, обнаруженной толпой и превосходящей всякие границы вероятности, так ужасна и потрясающа, что самые ничтожнейшие и косвенные ее виновники должны быть тщательно отысканы и привязаны к позорному столбу истории. И так обнародованными до сих пор описаниями уманской катастрофы не исчерпываются, по моему, подробности о взятии Умани, не достаточно охарактеризована личность уманского губернатора, сыгравшего такую печальную роль в этой страшной трагедии. Кроме того [214] в тех описаниях не указано на один пошлый и зверский его поступок, о котором речь будет ниже и который впоследствии был отчасти причиной гибели его. Всякое новое историческое сведение, непосредственно относящееся к уманской резне, заслуживает быть обнародованным. Вот соображения, по которым я, не вдаваясь в обсуждение вообще причин, породивших гайдамацкое движение, решил дать в русском переводе найденный покойным магистром Гурляндом в азиатском департаменте и изданный после его смерти написанный на еврейском жаргоне документ, относящийся к истории колиивщины ¹³. Автор мемуара, бывший печальным зрителем разыгравшейся уманской трагедии, спасшийся от угрожавшей ему гибели, описывает под свежим впечатлением всего виденного и пережитого подробности уманской резни, ставшей такой печальной для многих его единоверцев. Документ этот поражает очевидностью сообщаемых им фактов и заслуживает, по моему, большего доверия, чем изданные до сих пор польские записки, заключающие в себе описание уманской резни, так как он написан без всяких предвзятых политических тенденций, а передает только факты, как они происходили, не придавая им своей собственной, личной окраски. Притом он освещает некоторые запутанные подробности, предшествовавшие сдаче города. Автор мемуара, нельзя сказать, чтобы отличался мастерством изложения и умением обрисовывать предметы яркими и резкими чертами; мемуар его уснащен массою излишних подробностей и повторений, тем не менее я решил ничего не выпускать и держаться, на сколько это возможно, буквального перевода. Надеюсь, что все интересующиеся историей колиивщины обратят на этот документ должное внимание и прочтут его с некоторым интересом. В заключение я должен обратить внимание кого следует на еще один пробел в истории гайдаматчины, который заслуживает быть пополненным. Я говорю о полном игнорировании исследователями этой эпохи вопроса об участии евреев в деле [215] подготовления гайдамацких волнений на Украйне. Действительно, в то время, как о деятельности евреев в подготовлении движения Хмельницкого написано довольно много, тот же самый вопрос о роли евреев перед гайдаматчиной обойден полнейшим молчанием. По крайней мере нет, кажется, никаких более или менее явных указаний на тлетворное влияние, на предосудительные поступки евреев по отношению к гайдамакам. Даже главный виновник гайдамацких зверств, разжигавший расходившуюся толпу, Мотренинский архимандрит Мелхиседек Значко-Яворский, в своих жалобах и ламентациях на угнетение православных и православной церкви со стороны поляков, о евреях почти и не говорит ¹⁴. А между тем было бы в высшей степени желательным выяснение вопроса о том, понесли ли евреи свое страшное наказание при движении гайдамаков заслуженно, как по крайней мере при Хмельницком, или они в данном случае были только бедными Макарами за чужие грехи, за грехи польские. Известно только то, что положение евреев на Украйне в то время было гораздо хуже и ужаснее положения поляков; постигшая их участь была печальнее участи последних. Убийства крестьянами евреев, говорит г. Шульгин ¹⁵, происходили чаще убийств шляхты. Особенно часто они решались на убийство евреев, будучи пьяными. Убивать евреев было как бы обязательно. Евреи не знали, куда деваться. Никто не хотел защищать их от бушевавшей толпы. Евреи арендаторы вовсе не могли рассчитывать на пощаду. Поляки скорее могли, говорит другой историк гайдамачины ¹⁶, спастись, чем евреи, потому что поляки находили защиту и в своих замках, и в своем вооруженном [216] дворянстве и, наконец, в городской милиции ¹⁷, в которой начальниками были поляки. За то евреи остались совершенно беззащитными. Много уже евреев успело погибнуть, пока гайдамаки двигали свои нестройные массы от Смелы до Лисянки. Вдали представлялись еще большие ужасы и поголовная смерть всему еврейскому населению. Обремененные большими семействами, в особенности беднейшие из них, не имели даже возможности куда-нибудь бежать. Сами гайдамацкие песни говорят, что им было легче справляться с жидами, чем с поляками, и гайдамаки прямо говорят, что они всем им снимут головы, начиная Борухом и кончая Нохимом. Вот каков был мартирологий евреев на Украйне тогда. Было ли это по заслугам – вот вопрос, который напрашивается на разрешение. Я, быть может, возвращусь еще к этому вопросу, а пока перейду к переводу вышеупомянутого еврейского документа. Автор, по-видимому, ведет свой рассказ с той минуты, когда Железняк пожелал померяться силами с Потоцкими, тогдашними владельцами Умани, и с этой целью он повернул свой отряд по направлению к Умани, куда, в добавок, влекло его богатство города. Вот содержание документа ¹⁸. [217]

«Господи Милосердный! Доколе Ты будешь спокойно взирать на несчастья, постигающие Твой избранный народ... Это бедствие стоило жизни очень многим евреям... Ибо один буян ¹⁹ из Тетиева явился в город ²⁰ и умертвил более четырехсот человек. Затем они (?) принялись за находившихся в городе евреев и истребили их в количестве 5,000 человек... Многие хотели купить себе жизнь ценою дорогого выкупа, но это не помогло; и кто только мог бежать – бежал. Первою несчастною жертвою сделалась женщина, гнавшая на рассвете в поле скот. Буян, наткнувшись на нее, ударил ее своим ножом. Свидетельницей этого страшного зрелища была другая женщина торговка. Охваченная ужасом, она стремительно бросилась к находившимся в городе евреям... Последние, убедившись в неизбежности своей печальной участи, решили не отступать, хотя бы пришлось погибнуть ²¹. Городской кантор, предвидя близкую смерть, побежал в микву ²², облачился, как для молитвы подобает, плача и вопя, стал исповедоваться. Встретившись с буяном, [218] он выхватил у него нож, и своими руками заколол себя, свою жену и детей. В понедельник, 5 Тамуза ²³, буяны подошли к Умани. В то время за городом находилось до четырехсот возов, полных мужчин, женщин и детей, которые и пали от руки буянов ²⁴. Находившиеся в городе евреи, понимая угрожавшую им опасность, стали вооружаться для обороны города ²⁵. Проникши в замысел евреев и убедившись, что ему придется считаться с крупною силою, разбойник ²⁶ Гонта пустился на хитрость: он написал городскому раввину письмо, в котором слезно умоляя (о чем?), обещает евреям свои услуги и покровительство. Хитрость вполне удалась. Прочитавши письмо, раввин поверил словам Гонты, что таким способом (каким?) легко будет отделаться от опасного врага. Раввин выразив Гонте свою искреннюю благодарность за его благорасположение к евреям и от себя обещал ему большие подарки. Тогда же он и просил: Прими нас под защиту, мы же дадим каждому из твоего отряда по паре одежд; обманывать тебя не станем. А вельможа наш сделает и тебя вельможей и подарит тебе много сел и деревень ²⁷. Гонта, [219] как оказалось, задумал злой умысел. При совещании его с Железняком, как овладеть городом, последний советовал поклясться в искренности, и город-де сдастся. Гонта последовал совету Железняка. И вот за три дня до вступлений в город он ложно присягнул взять евреев под свое покровительство; благодаря-то сему и было умерщвлено несколько тысяч евреев. В понедельник буяны подступили к городу и произвели страшный шум; было решено войти в город к вечеру. Тогда выстрелили из пушек, и городские ворота были заперты. В ту самую ночь к городу подошли (откуда) несколько тысяч (!) евреев, и все были перерезаны буянами. Во вторник, во время завтрака, они расположились близь города. Железняк посоветовал Гонте попытать счастье и написать комиссару города ²⁸ письмо: напрасно ты споришь с нами; впоследствии ты сам останешься в дураках. Разве ты не знаешь, что последовал царский указ, повелевающий казнить всех евреев, находящихся в Польше; в виду этого, не сопротивляйся и выдай нам евреев. Во всяком случае, впусти нас в город, а мы поставим тебя начальником над нами. Это письмо, действительно, произвело желанное впечатление. Комиссар решил, что для него рискованно восстановлять против себя Гонту по тому соображению, что если неприятель овладеет городом, тогда ни ему, комиссару, ни магнатам не будет пощады. И вот комиссар решил сдаться Гонте без всякого сопротивления, что де расположит Гонту в его пользу ²⁹. Но магнаты ³⁰, ксендзы и студенты ³¹ иначе отнеслись к миролюбивым заявлениям Гонты. Они стали у стен города и еще усерднее продолжали вооружаться. Чтобы [220] показать Гонте, что без бою город не сдастся, и что для защиты его потребуют все средства, на сколько это будет возможно, осажденные в городе стали стрелять в неприятеля. Затем все разошлись. Евреи же стеклись в синагогу и стали умолять Всевышнего сжалиться над ними, ради невинных и безгрешных детей. Комиссар же сел на лошадь и, обнажив саблю, стал разгонять собравшихся у ворот города евреев и магнатов. «Не стреляйте, сказал он, ибо я заключил с ними перемирие». Узнав это, буяны еще ближе придвинулись к городу. Пан Марковский ³², видя это, с криком набросился на комиссара, желавшего открыть неприятелю ворота... Ибо стоило только пану Марковскому захотеть, и ни одной разбойничьей ноги не осталось бы (?). Ты хочешь, говорил он комиссару, чтобы весь мир плакал и проклинал тебя. Убедившись, что слова его не подействовали на комиссара, пан Марковский прибежал к городским воротам с тем, чтобы стрелять в буянов. Но сюда поспешил комиссар и, желая лишить пушку возможности стрелять, заклепал ее. Тогда разъяренная толпа со страшным шумом ворвалась в город. Началась ужасная резня. Со всех сторон текли ручьи крови; были слышны только раздирающие душу крики тех, которых резали и которые умирали, проклиная Гонту. Со времени основания Польши не было еще такого несчастья, причинявшего такую мучительную смерть стольким полякам и евреям. Прежде всего они стали резать евреев, и никому не давали пощады. Несчастные дети умоляли разбойников дарить жизнь их родителям. Гонта велел умертвить их за это жесточайшим способом. Всех детей связали, колесовали и лошадьми их растоптали. Затем поймали они одну необыкновенной красоты девушку – отца ее звали рабби Моисей святой – и стали ее принуждать креститься, обещая подарить ей жизнь. Но она в страшном гневе стала говорить своим мучителям: «Изверги, как смеете вы принудить меня на такой [221] отвратительный поступок; я предпочитаю лучше умереть». Ее привели к колодезю ³³ и указали на набросанную туда кучу убитых... Они стали точить свои ножи, чтобы заколоть ее. Стоявшая невдалеке мать ее всячески ее ободряла и говорила: «Так, так, дочь моя, не забывай своего Бога, Бога дорогих предков наших». Буяны схватили и бросили ее живую в колодезь...

Оставшиеся в городе евреи сошлись в синагогу, желая найти убежище от лютого врага. Многие задабривали буянов деньгами и подарками; но те, получив деньги, их все таки убили. Все горько плакали и рыдали. Собравшиеся в синагоге евреи стали вооружаться. Среди них был один еврей, известный под именем рабби Лейб Шарогородский. Он воспылал гневом, месть закипела в нем и, схватив меч, он поразил им больше двадцати человек. Другой еврей заколол ножом своим нескольких человек. Буяны, убедившись, что таким образом (?) трудно овладеть евреями, подкатили к синагоге пушку и выстрелили. Стены с грохотом повалились... Это было в понедельник перед вечером. Несколько тысяч евреев погибло внутри и возле синагоги ³⁴. Одна несчастная женщина, обезумевшая от охватившего ее ужаса и волнуемая страхом видеть своих нежно любимых детей растерзанными, бросилась в реку и утонула. Во все это время буяны предавались необыкновенному пьянству и обжорству; все же имущество города было ими разграблено. Затем они отправились в ратушу и созвали туда всех оставшихся в городе купцов. Здесь обещали им жизнь, если только они добровольно отдадут все свое имущество. Купцы поверили и принесли что получше из вещей: золото, серебро и разные дорогие украшения. Когда все было снесено, их стали подвергать жесточайшей смерти: [222] схватывали их за бороды и пейсы, и с высоты ратуши бросали вниз с такой силой, что кости разлетались. Уманский еврейский проповедник, будучи очевидцем страшного бедствия, обрушившегося над его несчастными единоверцами, спрятался со всем своим семейством в погреб, надеясь избежать хоть таким образом неминучей смерти; но несчастный горько обманулся: один буян забрался в погреб и одним взмахом топора отрубил ему голову... Затем погибло еще много мужчин и женщин; убитым и раненым не было счета... Уцелевшие евреи побежали в синагогу ³⁵ и, раскрыв свиток Торы, стали умолять Бога сжалиться над ними. Но буяны явились и туда. Разложив на полу свиток Торы, они стали топтать его ногами и резать на нем евреев. Многие сами предпочли умереть за святыню; другие бросались под ножи буянов; третьи самих себя или друг друга закалывали... Некий рабби Гирш кантор сказал: «Братья! Я с радостью готов лишить себя жизни, но, Бог весть, удостоимся ли мы быть погребенными, так как буяны, по-видимому, ни одного из нас не оставят в живых»... Резня была так велика и ужасна, что кровь зарезанных стояла в синагоге повыше порогов ³⁶... Потом буяны вынесли из синагоги все свитки Торы, разложили их по улицам города и верхом проезжали по ним... Трупы убитых евреев десятками (не гипербола ли это?) тысяч валялись по городу... Их подвергали мучительным истязаниям: рубили, кололи, четвертовали и колесовали, они же с радостью принимали смерть, а Богу своему все таки не изменили... Малюток отрывали от грудей своих матерей и колесовали ³⁷... Один буян заколол на одном чурбане несколько сот евреев... Дети пострадали за грехи своих отцов и матерей. [223] Валявшиеся трупы бросали за лишь (?) от города; ручьи крови всюду виднелись. Трупы сделались добычей свиней и собак. Резня эта продолжалась восемь дней. Спустя несколько времени, Гонта объявил приказ, что никто не смеет скрывать у себя еврея; кто ослушается, голова того будет рассечена. Около восьмидесяти вооруженных человек, незаметно пробрались в один погреб, намереваясь укрываться от бдительного ока неприятеля. Всякого буяна, попытавшегося туда проникнуть, убивали. Буяны, видя, что так им не овладеть погребом, принесли соломы, зажгли ее и бросили в погреб, отчего все находившиеся в погребе погибли в мучительных страданиях. Многие искали себе убежище среди огромных камней, покрывавших соседние поля, но и из них никто не уцелел. Таким образом (каким?) они закалывали и детей. Мучимые страшным голодом, приходили они к своим палачам просить хлеба; хлеба им действительно давали, но сейчас же и убивали. Словом, напрасно я напрягу свои усилия описывать вам весь ужас обрушившегося на нас несчастья... Было пролито столько невинной крови, что следы ее виднелись далеко за городом. По вступлении в город Гонта велел вогнать в костел всех магнатов, должностных лиц и комиссара ³⁸. Вокруг костела поставили многочисленную стражу оберегать все входы и выходы. Гонта приказал зорко следить за тем, чтобы никто не мог ускользнуть. Некоторые из магнатов обратились к стоявшему среди них комиссару с едкой насмешкой: «Ты, ведь, доброжелатель наш и с Гонтой очень дружен; посоветуй же, как нам избегнуть теперь неминучей смерти». Но комиссар растерянно молчал; сознавал он, что и его конец близок. Вошедши в костел, Гонта схватил побледневшего комиссара, набросил ему аркан на шею, и самым позорным образом вывел его из костела: Гонта нарушил данную клятву. Все магнаты были умерщвлены. Комиссара раздели до нага, набросили ему на [224] шею веревку и в таком виде водили его по всем улицам города. Затем ввели его в один дом, и Гонта дал ему стакан меду говоря при этом: «Пей, скорее! Подарок этот преподносит тебе твое любимое чадо». Гонта сел и всячески издевался над смущением комиссара. «Ты, ведь, клялся пощадить меня, сказал с укором комиссар Гонте». – «И ты ведь изменил своему слову, данному евреям, не выдавать их мне», гневно ответил Гонта. «За клятвонарушение одно тебе вознаграждение – смерть»! Явился буян, и комиссар пал мертвым ³⁹. Они оставались в городе до тех пор, пока все не было расхищено ими. Затем буяны рассеялись по близ лежащим деревням, желая лишить евреев возможности спасения. По дороге буяны наткнулись на сто возов евреев. Последние от страшного испуга не знали, куда деваться и, обезумев от обуявшего их ужаса, бросились в реку, и все утонули. Были там в то время два брата очень благочестивых. Многие советовали им спастись бегством, но они наотрез отказались и предпочли умереть лучше вместе с своими несчастными единоверцами. Два буяна приступили к братьям, отняли имевшиеся у них деньги, приговаривая: «переночуйте тут, а завтра утром мы переправим вас через реку». Ночью буяны вошли к ним в комнату, одного сейчас закололи, а другому, попытавшемуся бороться с ними, вонзили кинжал в грудь. Недовольствуясь этим, они вбили ему кол в голову. Окровавленный, издавал он такие раздирающие душу крики, что было слышно далеко за город. Евреи, искавшие спасения в бегстве в Балту, преследуемые мечом Гонты ⁴⁰, были настигнуты буянами не далеко от Балты, в [225] количестве 70 человек; между ними были евреи из-под Занковы (?) При виде грозных врагов, они от испуга окаменели и не могли двинуться с места. Один грек предложил купить себе жизнь деньгами. Евреи отдали им имевшиеся у них 300 дукатов. Другой грек велел им сбросить с себя одежду, и когда требование это было исполнено, их всех умертвили. Это произошло 4 Тамуза ⁴¹. Все место было усеяно валявшимися трупами. Один турок верхом прискакал в город и рассказал евреям обо всем, случившемся за городом. Евреи стали совещаться, как отдать последний долг убитым и похоронить их. Они отправились к старшему (какому?) и предложили ему 500 талеров за разрешение похоронить убитых. Старший согласился, а для защиты их от бродивших повсюду буянов, послал с ними двадцать турок. Два еврея, переодевшись турками, сопровождали их. Среди кучи убитых они нашли одну изувеченную женщину, которая едва слышным голосом рассказала им о происходившей ужасной резне. Ее перевели в город, где она вскоре и скончалась. Искавшие спасения в Балте жестоко обманулись. Гонта послал за ними в погоню несколько пушек и 500 человек, под начальством одного старшего, по имени Шила ⁴², вид которого производил впечатление кровожадного зверя. По вступлении в город они предавались пьянству и обжорству. Шило послал четырех человек узнать, с какою силою ему придется тут считаться. По дороге они натолкнулись на двух юношей, которых и хотели убить. На помощь юношам явился старший (?), и буяны, получив с него деньги, выпустили свою добычу. «Кто послал вас сюда», обратился старший к ним с вопросами. – «Мы посланы сюда для того, чтобы во всей Польше не оставить в живых ни еврея, ни поляка», ответили они. В таком случае, сказал [226] старший, я не выдам вам ни одного из них; без ведома турка (?) я не могу бросить их на произвол. Если даже вы представляете собою царскую рать, то и тогда, согласно существующим законам, вы без разрешения не смеете близко подходить к городу (?). Буяны хранили глубокое молчание; они все обдумывали, как им все-таки овладеть евреями. Пробыли они в городе три дня, в течение которых предавались беспрерывным попойкам и кутежам. Во все это время евреи нисколько не пострадали. Начальник города всячески ободрял и утешал евреев, обещая защищать их до последней возможности. «Татары (?) тоже скоро явятся на помощь вам», – говорил он. Начальник одновременно принимал подарки, как от евреев, так и от буянов, от чего евреи совершенно потерялись и пали духом, видя в этом (в чем?) кару Божью за то, что они, имея возможность бежать, оставались, однако, целых три дня в одном городе с буянами. В четверг татары в количестве 80 всадников вошли в город. При виде татарской рати, буяны испугались и друг другу говорили, что татары явились с тем, чтобы сражаться с ними. Немедленно отправились они к своему старшему, советуя ему скорее оставить город. В одну минуту их не стало в городе. Татары вошли в польский город ⁴³, и встретились там неожиданно с христианами, и татары некоторым из них отрубили головы. Остальные христиане побежали к буянам и рассказали, что татары начинают входить в Польшу (?!) – Известие это сильно разгневало буянов, и они возвратились, чтобы вступить в бой с татарами, а против евреев они послали несколько пушек. – Ожесточенная битва между татарами и буянами продолжалась полдня, в который некоторые евреи решили уйти из города. Евреи же, возлагавшие надежды на татар, остались в городе, и все погибли. Евреи, убежавшие из города, попали в руки татарам, и все были перерезаны. [227] (Татары отомстили евреям, вероятно, за малодушие и за постыдное бегство из города). Многие действительно спаслись, но все их имущество погибло... Ужасные муки и пытки, которым подвергались евреи, не поддаются буквально никакому описанию. Евреи, убежавшие в татарские земли, по прибытии в Бендеры, были взяты в плен. Многие от истощения и бессилия погибли в дороге; некоторые умерли от голода и жажды; часть утонула в Днестре, а несчастный остаток был взят в плен и исполнял тяжелые работы на барщине. Евреи, жители других городов, не переставали надеяться, что Бог рано или поздно отомстит разбойникам за невинно пролитую кровь. Это (?) продолжалось три недели, в течение которых во всей Украйне и Побережье не осталось ни одного еврея, ни поляка. После всего этого, буяны решили увеличить свои силы, умножить свои пушки и отправиться войною на Польшу с целью истребить всех евреев и поляков и опустошить всю польскую землю. Бродские евреи, узнав о несчастье, обрушившемся над украинскими евреями, отправились в Шарогород к генералу Браницкому ⁴⁴ и стали умолять его превратить злодейства и заступиться за несчастных евреев, обрекаемых на жестокие муки и страдания. Генерал внял мольбе евреев; утешал их и обещал воздать буянам по заслугам ⁴⁵. С этой целью он двинул туда свои войска. Генерал отправил в Умань несколько сот человек, приказав им пробраться незаметно в город. Вступивши в город, генеральское войско отнеслось очень дружелюбно к находившимся там буянам и вместе с ними предавалось необыкновенному пьянству. Генеральское войско похвалило буянов за то, что они так ловко расправлялись с евреями, и обещало при этом, что как только в город войдут ожидаемые войска, они вместе произведут поголовную резню евреев. Генерал велел приготовить веревки и виселицы. Со своими остальными войсками вошел он в город после; несколько [228] сот человек под предводительством одного полковника ⁴⁶ еще раньше генерала вошли в город. При виде страшной картины опустошения и убедившись, что буяны намерены производить новые бесчинства и насилия над евреями, полковник вспылил и с негодованием крикнул на них: «Кто позволил вам так жестоко убивать несчастных евреев?!». Поняв, что полковник не шутит, буяны обратились было в бегство, но немедленно были задержаны и перевязаны. С ожесточением и лютой яростью полковник стал бить и терзать их. «Мало с вас было произведенного грабежа, вы хотели еще опустошить всю Польшу!» – гремел голос полковника. «Царь не облекал вас властью проливать столько невинной крови». Затем генерал Браницкий приказал своим донцам окружить буянов и никому не давать возможности исчезнуть. Донцы с обнаженными саблями обступили буянов. Потом принялись за Гонту и причиняли ему неимоверные страдания. Его заковали в железные цепи и самым бесчеловечным образом били. Гонта поднял отчаянный вопль. «Недостоин я пощады, говорил он, т. к. я всегда был безжалостен к стонам и мольбам девиц и вдов, которых часто закалывал». «Одна несчастная вдова умоляла меня однажды оставить её в живых; в ответ я одним взмахом ноги выбил ей все зубы; по заслугам и мне воздадут». Браницкий приказал своим отрядам отправиться в деревню за возами. Москвичи (москали, вероятно) отправились и привезли возы. На каждый воз поместили по шести буянов; по дороге они смеялись и веселились, но как только они были приведены в город (какой?), смех их совершенно прошел. Пойманных буянов вешали по семи в каждой деревне. Гонгу приказано было генералом не вешать: его сначала подвергали ужасным пыткам. Потом его заключили в подземелье, и генерал послал в Шарогород за палачом. Когда палач явился, созвали всех евреев смотреть на печальный конец Гонты. Прежде всего с него [229] железными гребнями сдирали кожу. Затем сделали железную корону, сильно накалили и надели ее Гонте на голову, говоря при этом: сегодня мы коронуем тебя в польские короли ⁴⁷ Палачу, для поддержания и усиления обуявшего его зверства, давали пить водку. По временам палач прибегал и вырывал каждый раз по куску мяса из тела Гонты. Затем Гонта был на части разрублен.

И. В. Галант.

Комментарии

1. Печатая эту статью, делаем, с согласия автора, свои примечания. – Ред.

2. Первое сведение наших летописей о гонении евреев относится к 1113 г., когда, после смерти В. К. Святополка, киевляне разграбили двор притеснявшего их тысяцкого Путяты и «идоша на жиды в разграбиша я»: Это нападение объясняется первым распоряжением Мономаха, занявшего вслед за тем княжеский стол: он, желая удалить причину волнения, собрал мужей своих и порешил общим советом уменьшить росты. Соловьев II, 78-79. – Ред.

3. Такое название событие это получило потому, что гайдамаки сражались тогда длинными копьями, что было их главным оружием тогда. А. Ю. 3. Р. ч, I, том II.

4. «Киевская Старина». 1882 г.

5. Переписка гр. Румянцева.

6. Мы полагаем, что это положение автора не вытекает из современной разработки данного вопроса; исследования о быте крестьян (конечно не гайдамаков), по нашему мнению, ясно указывают на то, что юридическое и экономическое положение крестьян было одною из важнейших, хотя не единственною, причиною гайдамацкого брожения. – Ред.

7. А. Ю. З. Р. ч. I том II.

8. Скальковский. История Новой Сечи. ч. II.

9. Шульгин. Очерк кол. по изд. и неизд. документам.

10. Костомаров. Материалы для истории колиивщ.

11. Уманский сотник Иван Гонта.

12. Оп. бед., пост. Умань и Украйну. «Киевск. Стар.» 1882 г.

13. Лекерот Гагзерот Бизраиль. Гурлянд Одесса.

14. Вся эта тирада об архимадрите Мельхиседеке не верна: Из Ар. Ю. З. Р., ч. I т. II, можно наглядно убедится, что арх. М. не только не был «главным виновником гайдамацких зверств», но уже за два года до колиивщины не жил в крае (стр. CCVIII-CCIX) . – Ред.

15. Очерк колиивщ. по издан. и неизд. документам.

16. Мордовцев. Гайдаматчина. I отд.

17. Это очевидное недоразумение; при польском режиме не существовало на Украине никакой городской милиции. – Ред.

18. Предлагаемый г. Галантом еврейский мемуар о колиивщине, конечно, представляет интересный материал для истории этого события, как свод преданий и взглядов еврейского населения края. Мы, однако, полагаем, что издатель признает за ним слишком серьезное значение, утверждая, что мемуар этот превосходит все другие, ноныне изданные, точностью и обстоятельствами изложения. Мемуары: Младановича, г-жи Кребс и безыменного Базилиана написаны несомненно очевидцем событий, между тем как из текста еврейского мемуара не видно, чтобы автор его был “печальным зрителем разыгравшейся трагедии"; напротив того, некоторые известия явно указывают, что составитель мемуара находился вдали от территории, где разыгрывалась трагедия и собирал лишь рассказы об отдельных эпизодах, ходившие среда евреев; так например, весь рассказ об усмирении гайдамаков и казни Гояты совершенно фантастичен; автор приписывает действия полковника Гурьева. – Ксаверию Браницкому и полагает, что гайдамаки были усмирены польскими войсками, по инициативе Бродских евреев, воздействовавших с этой целью на Браницкого. Притом автор мемуара человек мало развитой и потому сообщает многие сведения или неясно и сбивчиво – как например эпизод об истреблении евреев у г. Балты, или без всякой критики весьма наивно помещает слухи и догадки, ходившие среди евреев, которые он выдает за факты, но которых он не мог бы знать, если б он и происходили в действительности и если бы автор и проживал в Умани во время катастрофы; таковы, например, сведения о совещании Гонты с Железняком, о секретной переписке Гонты с Младановичем и т. п. Мы также не согласны с мнением г. Галанта, относительно объективного настроения автора мемуара, который, по его мнению, написан «без всяких предвзятых тенденций и собственной личной окраски». Для всякого читателя ясно, что автор смотрит на происшествия исключительно с точки зрения интересов своих единоплеменников, естественно скорбит о постигшем их горе и утрирует вследствие личного возмущения, как бедствия, постигшие его единоверцев, так в доблестное их поведение: стойкость, мужество и т. п. – Ред.

19. В жаргонном тексте, с которого мы переводим, написано др. еврейское слово pochas, что значит легкомысленный, легкоумный, буян; последним значением я всюду буду переводить приведенное еврейское слово.

20. Надо полагать, что речь идет тут или о Звенигородке, или о Лисянке.

21. О том, что евреи твердо решили не покидать города, хотя бы с опасностью для жизни, мы находим неоспоримые доказательства и у других историков. Мордовцев. Гайдаматчина; Оп. бед. пост. Умань и Украйну. «Киев. Стар.» 1882 г. Март.

22. Нечто в роде купален, где благочестивые евреи пред молитвою совершают над собою обряд омовения тела.

23. Дата по христианскому летоисчислению не обозначена; приблизительно начало июня.

24. Печальная участь, постигшая Лисянку, навела панический страх на все польское и еврейское население Украйны, которое стало искать себе убежища в Умани, как месте более безопасном; но город, не смотря на обширные свои размеры, не мог вместить в себе возраставшего все более и более количества беглецов, почему около 6,000 человек расположились табором у леска Грекова, около Умани, и все погибли. Скальковский. Ист. Нов. Сечи; Наезды Гайдамак.

25. Евреи боролись с редким мужеством, поражавшим даже и поляков и Шафранский, жалуясь на бездеятельность и беззаботность последних, ставил им в пример первых, мужественно оборонявших город и не покидавших своих постов. Зап. Кребс; зап. Липпомана.

26. В жаргонном документе написано др.-ев. слово rosho, что значит нечестивец, виновный; на жаргонном же наречии под этим словом принято разуметь жестокосердного человека, разбойника. Очевидно, что мемуарист был особенно возмущен против главных зачинщиков колиивщины, т. к. их угощает более острым и резким эпитетом.

27. Место это об измене или, по крайней мере, о желании евреев изменить городу, поражает своим противоречием собственному рассказу автора о твердом намерении евреев не покидать города и рассказам др. мемуаристов об обороне и сдаче города.

28. Уманский губернатор Младанович.

29. Слово магнаты очевидно должно отнести к неточности перевода. Вероятно составитель мемуара имел в виду шляхтичей. Никто из польских магнатов в данное время в Умане не присутствовал. – Ред.

30. На крайне предосудительный и бесчеловечный поступок Младановича, желавшего купить себе жизнь ценою гибели стольких несчастных евреев, никто из мемуаристов еще не указал.

31. Ученики базилианского училища.

32. Хорунжий Марковский не соглашался отпереть ворота, но Младанович настаивал. Зап. Тучапского.

33. Это, конечно, тот роковой колодезь, о котором Тучапский говорит, что он был глубиною в 200 сажень, и весь он был наполнен трупами. Зап. Тучапского.

34. Тучапский говорит, что более страшные жестокости обрушились на евреев. Они плавали в собственной крови, без рук, без ушей, без ног, обнаженные, и сами просили, чтобы их убивали. Зап., Тучапского

35. В Умани было, по-видимому, несколько синагог, т. к. одна, как сказано выше, была раньше еще разрушена.

36. В одной синагоге перерезали их, по словам Тучапского, больше трех тысяч человек. Зап. Тучапского.

37. Рассказ о колесовании, очевидно, одно из преувеличений, которые переполнен рассказ; для колесования необходимо было построить особую машину и запастись опытным палачом, что навряд ли мыслимо среди описанного порывистого избиения. – Ред.

38. По мнению польских мемуаров, губернатор Младанович, исполненный досады и отчаянья, сам отправился в костел. Зап. Липпомана; Зап. П. Младановича; Зап. Тучапского.

39. Рассказанный тут факт личной расправы Гонты с губернатором Младановичем отчасти подтверждается, отчасти опровергается другими мемуаристами Зап. Тучапского; Зап. П. Младановича.

40. Несомненно, что тут речь идет о другом герое движения колиев, не участвовавшем, правда в Уманской резне с Гонтой и Железняком, но расправлявшемся с поляками и евреями в других местностях Украйны, между прочим преследовавшим евреев после бегства их в Балту. Я говорю о Нежиновом. Костомаров. Мат. для. ист. кол.

41. Сюда вкралась, конечно, ошибка: должно быть 14 Тамурза.

42. По словам некоторых историков, Шило, действовавший и раньше вполне самостоятельно, независимо от гайдамацких шаек, по взятии Умани, бросился на Балту, куда влекло его известие, что многие евреи и поляки нашли там убежища, и он сам отправился за ними в Балту.

43. Бала была разделена речкою Кодымою на две половины; из них одна, собственно Балта, принадлежала Турции, другая Иозефгрод, Польше, эту часть автор разумеет под названием «польский город». – Ред.

44. Ловчий коронный Ксаверий Браницкий.

45. По словам историков, Браницкий в своем желании укротить гайдамацкие зверства имел в виду совершенно другие комбинации.

46. Тут речь идет о полковнике Гурьеве. Зап. Липпомана; Зап. Младановича; зап. В. Кребс.

47. О том, что Гонте надели корону, нет никаких указаний у польских мемуаристов, описавших казнь Гонты и предшествовавшие ей обстоятельства. Но на Украйне весьма распространено одно предание, которое, как нельзя больше подтверждает сообщение еврейского мемуариста. Дело вот в чем. В м. Борщовке, сквир. уезда, на берегу протекающей речки Рось, возле городского кладбища, расположены в громадном количестве большие камни. Среди них выделяется один камень, обращающий на себя всеобщее внимание. Предание об этом камне рассказывает следующее. В то время, когда Украйна страшно страдала от движения гайдамак, опустошавших одно селение за другим, Гонта завернул и в Борщовку, намереваясь предать и ее огню и мечу. Вдруг взор его остановился на этом камне, и Гонта произнес: «Я попытаю свое счастье: если я камень этот сдвину с места и брошу его в речку, тогда вся Украйна будет мною завоевана; если же силы мне изменят, то, значит, что моя звезда померкла». И вот он схватил камень, несколько потряс его, но сдвинуть его с места не мог. «Я устал, сказал Гонта, от дороги; пообедаю и отдохну, и тогда камень сдвинут будет». Проснувшись, он опять подошел к камню, и как был он поражен, увидевши, что у подошвы камня, откуда ни возьмись, вырос маленький клинообразный камень, который как бы поддерживал огромный камень. Гонта несколько раз пробовал свои силы сдвинуть камень с места, но труд его оказался напрасным. Тогда, обмочив свою саблю в речке, Гонта сказал: «Довольно! все для меня кончено" – в отошел от местечка. По дороге он был схвачен Браницким. Последний одел Гонте корону на голову, а затем умертвил.

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.