Отрывок из записок анонима (1768 г.) ¹.

(Казнь Гонты и усмирение “Колиивщины").

.....Когда уже Гонта понес заслуженное наказание, и россияне укротили запорожцев, для усмирения-же волнующихся еще хлопов приготовлялась военная экспедиция, я также решился возвратиться в окрестности Смелы. Узнав, что пан Стемпковский, недавно назначенный региментарем украинской партии, собирает уже хоругви и намерен с конницею идти в Украину, я поспешил в Троянов, где тогда находился региментарь со штабом своим, желая совершить путь безопасно под охраною “народовой кавалерии” — этим именем стали теперь называть панцырныя хоругви, которые разоблачили из кольчуг.

Я был хорошо знаком с новым региментарем в то еще время, когда он носил титул жарновского кастелянича; я встречал его тогда в Ровном и в Дубне и бывал в его доме в Шепетыне. Он принял меня приветливо и гостеприимно; жил он открыто и заискивал расположение шляхтичей киевского воеводства, стараясь склонить их на сторону короля, которому он был горячо предан; он угощал постоянно толпу офицеров и товарищей. Время у него проводили весело, ибо поляки скоро забывают горе; кубки опорожнивали при звуках пушечной пальбы и танцевали с увлечением. Пан региментарь выступал бойко в первой паре полонеза, выкрикивая: эй! пошло!, а между тем на берегах Тыкича и Тясьмина кровь еще проливалась. [350]

Госпожа Стемпковская, женщина очень приветливая, любезная и почтенная, страстно любила играть в зернь, но так как она всегда играла по весьма умеренному кушу, исключительно ради развлечения, то настоящие игроки сторонились от ея столика, но за то молодые офицеры и товарищи, с которыми она обращалась любезно и по матерински, окружали ее и участвовали в игре, выкладывая золотые и полталеры. Я встретил в Троянове многих старых знакомых товарищей моих во время барской конфедерации и, в том числе у столика госпожи Стемпковской, я увидел сына моего друга, чашника Нурского, Мартына; он бойко встряхивал кубок и метал зернь, так как ему везло в игре. Он радостно меня приветствовал и, кончив игру, подсел поговорить. Я расспросил его про отца; он рассказывал, что, возвратившись из плена, отец его нашел дом свой совершенно ограбленным и хозяйство в полном разстройстве; при том, как человек пожилой и привыкший к прежним военным порядкам, он не мог привыкнуть к нововведениям, примененным к устройству панцырных хоругвей и, потому, оставил военную службу. Сам-же Мартын должен был явиться к хоругви по приказанию региментаря и исполнил это весьма неохотно, но теперь привык к военной службе и полюбил ее.

Затем он рассказал мне, что он был очевидцем казни суровой, которой подвергся в Сербах приобревший грустную известность атаман уманских козаков Гонта. Он был схвачен посредством хитрости россиянами и выдан вместе со многими другими ловчию коронному (Браницкому). Тогда повесили более тысячи гайдамаков, несколько сот отправили в Каменец, а 200 во Львов, где их подвергли новым допросам и следствию. Гонта приговорен был к тому, чтобы с его спины вырезать 3 полосы кожи и затем посадить его на кол. Он терпеливо перенес эти мучения, но не страдал долго, ибо кол пронзил ему шею и очень быстро причинил смерть.

— Правда-ли, спросил я пана Мартына, что в тюрьме перед казнью, ему отрезали язык, опасаясь, чтобы он не назвал лиц, которыя его подстрекали к бунту и истреблению шляхты ²? [351]

— Это подлинно ложь, ответил товарищ, ибо я лично слышал насмешливый ответ его одному из моих товарищей в то уже время, когда он отправлялся на место казни. Случилось это по следующему поводу. Не смотря на то, что Гонта был закован в тяжелые цепи и что сидел в надежной тюрьме, для большей безопасности поручено было одному из панцырных товарищей оставаться безотлучно днем и ночью в его темнице. После того, как накануне казни прочитан был ему приговор, товарищ этот сказал Гонте, пребывавшему в задумчивости: “Пан полковник! завтра все земное будет кончено дли вас; не найдете-ли возможными оставить что-либо на память бедному воину, который проводит с вами последния минуты?" — “Охотно, отвечал атаман, — напомните мне завтра, когда меня станут вести на место казни: я вам подарю один из своих поясов". Любостяжательный офицер поблагодарил за обещанный подарок, пребывая в уверенности, что он получит богатый пояс из златоглава, вероятно похищенный в каком либо шляхетском доме в Украйне. На следующий день, когда Гонту вывели из тюрьмы, офицер обратился к нему: “Пан полковник! Позвольте вам напомнить обещанный пояс!" — “Я не забыл, ответил Гонта с презрительною улыбкою: первая полоса кожи, которую снимут у меня со спины, пусть служить вам поясом". Товарищ был сконфужен и товарищи долго насмехались над его унижением. Негласно впрочем ходили слухи, будто за несколько часов до казни Гонты курьер привез из Варшавы приказ, дабы остановить исполнение приговора и подвергнуть Гонту новому допросу, но будто Браницкий, догадавшись и чем состоит содержание пакета, вскрыл его уже после совершения казни. Не знаю, верен-ли этот слух или основан только на предположении; не знаю также, следует-ли кого-либо обвинять или подозревать на этом основании. Говорили также, будто во Львове, когда стали допрашивать отправленных туда 200 человек гайдамаков, вдруг получен был приказ из Варшавы, предписывавший прекратить следствие, уничтожить все бумаги и казнить без различия всех подсудимых.

Несколько дней спустя конница отправилась налегке в Украину. Офицерам запрещено было брать с собою возы и разрешено иметь только вьючных лошадей с багажем. Региментарь ехал сам в крошечных санях и взял другая сани, тройкою, для кухни. Но дороге к нам присоединились отряды [352] надворных козаков, присланные помещиками. Так как у нас не было артиллерии, то отцы кармелиты из Бердичева прислали нам четыре пушки и своих артилеристов.

Я также отправился в путь с войском. По мере того как мы подвигались в глубину Украины, помещики и их прикащики, уцелевшие от ножа убийц, возвращались в покинутые ими села. Оказалось, что мое хозяйство в Матусове и Осоте потерпело большие убытки: весь годичный сбор хлеба исчез, равно как и рабочий скот. Жилой дом мой, хотя и был ограблен, но в этом отношении потеря моя была не значительна, ибо тогда в Украине мы обходились самою незатейливою обстановкою: дубовые столы, скамьи и табуреты, покрытые ковриками и попонами, снятыми с дорожнего экипажа — составляли всю мебель; посуду мы возили в дорожных погребцах и пользовались оловяными сервизами. Присмотревшись к хозяйству в течение нескольких дней, я стал ощущать скуку в пустынном доме: дела у меня не было, ибо гумно стояло порожнее, и потому я отправился в главную квартиру региментаря. Пан Стемпковский, получая известия о появлении гайдамаков, весьма быстро носился с места на место. Помнится, что в Вязовке мы застали крестьянскую свадьбу, на которой веселились 18 человек гайдамаков; мы окружили село, но они, узнав о появлении войска, удалили из хаты свадебную компании, затворились в ней и крепко защищались, отстреливаясь из окон и из под крыши. Они стреляли очень метко и убили и ранили несколько солдат. Региментарь, не желая терять по пусту людей, приказал солдатам отступить и, выдвинув две кармелитские пушки, приказал разбить им ту хату. Но монастырские артиллеристы оказались настолько неопытными, что, выпустив до 20 выстрелов, не попали ни разу в хижину. Региментарь выругал и прогнал пушкарей и вызвал охотников : ротмистр козацкий из Богуслава, Савицкий, вызвался сжечь эту постройку; действительно, хотя он и потерял несколько человек, но успел обложить стены соломою и зажечь ее. Вскоре пламя охватило всю крышу, но гайдамаки не переставали стрелять, пока крыша не провалилась вместе с потолком; тогда только замолкли ружейные выстрелы. Солдаты выломали тогда двери, но, среди горящих стен, нашли только двух человек еще живых, но сильно пострадавших от ожогов; остальные 16 сгорели; труп одного найден на пылавшей балке, которую он охватил руками и ногами. Гайдамаки [353] эти при жизни еще вкусили адские муки: израсходовав всю бывшую в доме воду, они воспользовались двумя бочками квасу, опрокинули их, погружаясь в жидкости, дабы хотя на мгновение умерить несносный жар, продолжали стрелять до последнего издыхания. Удивительная выносливость! Жаль, что она не была применена к лучшему делу.

В Лысянке мы нашли на одной виселице трупы: ксендза, шляхтича, еврея и собаки с надписью: “все одна вiра". В Кальниболоте схватили до двух десятков гайдамаков; пан региментарь приказал повысить всю эту шайку на стропилах стараго кирпичнаго завода. Перед исполнением этого приговора, подошел товарищ с докладом, что один из пленных заявляет, что он шляхтич. “Как! шляхтич среди гайдамаков! вскричал пав Стемпковский: нужно отдать подобающую честь его званию. Повесить его крайним с правой стороны"!

Таким образом, истребив по частям грабителей, восстановлено было спокойствие и некоторая безопасность в этой несчастной стороне. Хоругви народовой кавалерии расположились постоем в Украйне, дабы сдерживать разнузданную чернь. Несколько сот человек, обвиненных в участии в резне, были арестованы и отправлены в Кодню, где пан региментарь основал главную квартиру и учредил военный суд; они почти все были казнены, в том числе и несколько духовных лиц, обвиненных в подстрекательстве к бунту.

Комментарии

1. Отрывок этот, писанный по-польски, был нам сообщен в рукописи покойным М. А. Максимовичем. Передаем в точном переводе эту интересную часть записок анонимного мемуариста. — В. А.

2. Слухи о том, что Гонте будто отрезали перед казнью язык и правую руку, были распущены шляхтичами, желавшими бросить тень подозрения на короля и Браницкого в том, будто они вызвали с умыслом крестьянское восстание для подавления барской конфедерации.

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.