Секретная переписка Коша запорожского

(1734—1763 г.).

В июльской книжке “Киевской Старины” 1885 г. (стр. 365— 417) помещена весьма любопытная статья, под заглавием: “Воеводские вестовые отписки XVII века, как материал для истории Малороссии”. Автор ее, г. Н. Оглоблин считает их, и весьма справедливо, серьёзным источником для истории русских пограничных отношений, хранящихся в наших государственных архивах и доселе еще почти не известных многим нашим археографам. Нечто в этом роде, хотя из эпохи более к нам близкой, нашли мы в остатках хранящегося у нас запорожского архива, и были удивлены большим сходством наших бумаг с драгоценным материалом, предложенным г. Оглоблиными на страницах “Киевской Старины”. Находящиеся у нас бумаги представляют переписку “по секретам Коша запорожского”, большею частью политического содержания, о пограничных целях. Они заключаются в пяти связках или “делах” и состоят более чем из сотни распоряжений высшей власти и ответов запорожской старшины. Предлагаем здесь те из этих документов, которые мы считаем наиболее сходными с упомянутыми выше “отписками” XVII столетия. Период времени, охватываемый этими бумагами, составляет около 20 лет, но, к сожалению, переписка первой половины этого периода очень неполна.

“Секреты” Коша запорожского были последствием требований современного начальства, т. е. гетмана Малороссии, войсковой генеральной канцелярии, Киевского генерал-губернатора, изредка [328] командующего войсками на украинской линии и начальников в новосербском поселении, как например генерала Хорвата. Требования писались в одинаковой почти форме, в роде следующих двух.

14-го января 1755 года гетман приказывает Кошу:

“При нынешних в Турции сомнительных обстоятельствах, для примечания происхождений и обращений в соседстве, тот час отправить нарочных надежных людей, под приличным претекстом, и им велеть все образы о тамошних обращениях проведывать секретно, и что изведано будет, о том доносить Кошу, а Кошу нам или в генеральную канцелярию рапортовать”.

9-го февраля того же года Киевский вице-губернатор Г. М. Костюрин писал кошевому Григорию Федорову:

“Особливо стараться чрез посланных, под приличным претекстом, надежных и бывалых людей в Крым и Очаков разведывать о тамошних обращениях и о том почаще доносить, ибо того высочайший его императорского величества интерес требует”.

Хотя после побед Петра Великого положение России уже было не то, что в период охватываемый “воеводскими отписками” (1625—1690 г.), но на рубеже Империи: в Малороссии, запорожских владениях, донских станицах и Новосербии, постоянная опасность враждебного нам соседства ощущалась и продолжала ощущаться почти до конца XVIII столетия. Нам грозили своими подъездами и интригами с одной стороны Турция, все еще могущественная и полудикая держава, напускавшая на нас подвластных ей татар, кочевавших на рубежах нынешнего новороссийского края, с другой Польша, в которой королевская власть без народного уважения, без армии и денег, бесчинство и разврат магнатов, разнузданность мелкого дворянства, а еще более фанатизм католического духовенства, не только производили внутри государства невообразимый хаос, но и причиняли соседям, а особенно России, бесчисленные хлопоты. Не имея средств и охоты делать нападения на наши новые поселения, запорожские поланки и Новосербию, польское правительство и пограничные помещики подкупали татар, волохов и всякую сволочь беспокоить наши зимовники, селения и даже “роты” новосербского и новослободского поселения в нынешней херсонской губернии. Вот почему наше правительство имело необходимость знать положительно, [329] что делается за нашими польскими и турецко-татарскими рубежами, и, за отсутствием настоящих дипломатических агентов, обращалось к запорожскому Кошу, как ближайшему органу для получения таких сведений и справок. Правда, в Константинополе в это время были уже наши постоянные резиденты, сперва статский советник Неплюев, а потом надворный советник Обресков, в Крыму и молдавских государствах были гласные и не гласные агенты, как поручики Никифоров и Невядомский (в 1750 - 60 годах), а после путивльский купец Шестаков; но как первые не имели большего веса в глазах султана, так вторые в глазах ханов, хотя к последним и посылались французские агенты, в роде барона де-Тот и Пейсонеля, с богатыми денежными подарками и приличною свитою. От того наше правительство для получения верных сведений о своих зарубежных соседях и их намерениях употребляло те же приемы и таких же деятелей, что и за 100 лет перед тем, именно “разведчиков”, и довольствовалось их показаниями или отписками. И вероятно донесения запорожцев были верны и добросовестны, ибо в 5-ти связках дел, между сотнями бумаг, мы не нашли ни одного упрека или выговора, сделанного опытным и надежным разведчиком.

“Секреты” Коша запорожского начинаются со времени возвращения запорожцев из турецкого в русское подданство. Киевский генерал-губернатор, граф фон-Фейсбах, которому Россия обязана возвращением “славного войска запорожского низового”, с первых же дней водворения запорожцев на древних их пепелищах, поручает им разведывать о намерениях турок и татар. Вот что читаем мы в ордере его от 19 апреля 1734 года, на имя Кошевого Милошевича:

Пo полученным cведениям через польских обывателей гор. Дубоссар, крымский хан Каплан Гирей (сын Селим-Гирея) [329] собирается выступить из Каушан и со всею почти своею ордою буджакского переправляется через Днестр, но еще не известно, куда оная орда имеет идти: в Крым - ли и оттуда в Персию, ибо, как я перед этим имел известие, что большая часть татар, которые были в Kayшане, получили от Порты указ, чтобы идти в Персию чрез Царь-Град и якобы уже часть оных перешла за Дунай, или в Польшу против нашего войска, или же против вашей Запорожской Сечи, чтобы вам, запорожскому войску, за переход из старого места (Алешек) на новое учинить какую злость, и ежели оная орда пойдет в Польшу, то против ей обретающемуся там от войска его императорского величества корпусу велено с ним поступать, яко с неприятелем и стараться, чтобы их разогнать; а ежели оная орда имела бы идти к вашей Запорожской Сечи и намерена какое учинять нападение, то вы со всем своим войском изволите в таком случае поступать с нею, как с неприятелем и учинить им знатный воинский отпор. Для того изволите приказать всякими мерами доподлинно проведывать, и как уведано будет, что оная орда чрез реку Буг переправилась и пойдет не в Крым, но к Сечи, то о том изволите тотчас дать знать чрез нарочных белгородского конного полку к полковнику Дунину, стоящему в м. Медведевке, чтобы он к вам в Сечь на сикурс со своею командою против той орды шел, в Переволочну, к майору Шишкевичу и потому же требовать от него сикурсу, и к тому м. Переволочне отправить с низовых запорожских казаков 100 человек конных, которые бы, прибыв туда, явились у г. генерал-майора Гейна, ибо оному генералу велено от украинской линии, со всею определенною командою, следовать к Переволочне и там, перебравшись за Днепр, стоять с ожиданием прибытия посланных от вас означенных 100 человек казаков, и присовокупя их к себе и полковника Дунина с конницею, следовать к вам в помощь против татарской орды и вместе чинить над татарами знатный поиск, а казаки имеют быть до Сечи приведены.

В следующем 1735 году того же гр. Вейсбах от 10 мая писал тому же Кошевому следующее:

Известился я чрез присланного от вашего благородия казака, зовомого Москове, будто вы ему наказывали мне донести о [331] ногайцах, яко они чрез ваше благородие изъявили охотное желание в высокой его императорского величества протекции быть. Чему я хотя не так склонен (верить) нахожусь, для того, что от вас о том никакого письменного виду нет, однако принужден отозваться сим: так ли есть или нет? и на каком основании произошло? меня в непродолжительном времени уведомить, а ежели вправду от них (ногайцев) желание есть, то весьма оное содержат в тайности, дабы со стороны Турции до времени уведать и нам за разрыв миру почесть не могли

Хотя ответа запорожского Кошевого на этот запрос мы и не нашли, но усматриваемое из самого запроса столь невероятное в то время желание ногайцев, 34 года спустя, именно в 1769 г. вполне оправдалось. Граф Панин во время первой нашей против турок войны (1769—1775 г.) обращался по тому же предмету к запорожцам и пользовался их услугами для выведывания намерений ногайских орд, которые действительно в 1770 году, в числе более 12,000 душ обоего пола, перешли под русскую державу.

Разведывания, за посредством запорожского Коша, о заграничных похождениях продолжались и в последующие годы. Кошевой Семен Еремеевич 10 мая 1742 года доносил генералу Кейту, вероятно командующему на украинской линии, что казаки, ходившие в Крым за солью, видели и слышали, что “ничего не чуть того, чтобы их (т. е. татар) войска уже рушали, а в Перекопи то их малолюдно находится. Токмо Иман, который при озере соляном зостает, допытывался: чего ради з Малороссии купцы и люди не пропущаются в Крым? — и говорил так: чи не замышляет ли чего еще Poccия на них в задор идти? А по том тоже Иман говорит, что слышно (у нас у татар), же будто российские войска по Днепру приходят и чего ради? то ему сказали: же нет таких войск, и не надеемся всячески. Не такое время, чтобы осматривать полки.

Разведывания не прекратились со смертью Вейсбаха, вполне доверявшего запорожцам. В ордере нового Kиевского генерал-губернатора Леонтьева к кошевому Василию Григорову (15-го ноября 1746) читаем: [332]

От посланника в Константинополе Неплюева известился я о заключении у турков с персиянами мира и что потому бывшие в той стороне европейские (турецкие) войска восвояси возвращаются. А понеже легко статься может, что бендерский и хотинский гарнизоны прибавятся, для того нужно чрез имеющихся приятелей по часту разведывать, что вдоль Днестра и в Крыму происходит, толь найначе, что Порта повелела хану быть в Константинополе, сказывают де для получения обыкновенно даваемого ханам почетного халата, но подлинная ли это причина призыву его — неизвестно.

Чем дальше, тем эти разведки становились правильнее и чаще. Из Коша отправлялись нарочитые разведчики, которые по возвращении своем представляли более или менее обстоятельные донесения, носившие название “доездных доношений”. Первое такое доношение относится к 1755 г. Посылаем был в Крым, под видом купечества, казак Василий Похила, по слухам о новом султане в Турции, и вот что доносил Кошевой о результате сего посольства:

Сего января 8-гo числа (1755) он Василь Похила с товарищем Василием Зубенко, под образом продажи пушного товару, из Сечи отлучился и прибыл в Никитин, и тамо от переводчика Ф. Семенова получил российский императорский билет. Здесь пожив по 12-ое число января, по причине великой стужи и морозов, в Крым ехал с превеликою трудностью, также за неимением на Крымском степу, да и по селам лошадям корму, и едва токмо милостью божьею, к Перекопу сего же января 19-го числа доехали. Коль скоро к башне приехали, то оной башни смотрителе ничего не спрашивали за большими морозами, стужею в метелицею в во внутрь Перекопа пустили. Куда приехав к хану и тамо пробыли 6 день. Турки, татары, греки и русские купцы к нам по торгу исходили, а турки и татары спрашивали: кто старшина в Сечи? а потом сказывали: „слышно де нам всем в Крыму, что его императорское высочество великий князь Петр Федорович на российский престол вступил и для того во всем государстве тако же и в Сечи Запорожской пушечная пальба была." Напротив чего он Василь Похила ответствовал, что такого известия не слышно, а известно подлинно, что Бог даровал их императорским высочествам [333] первородного сына, благоверного государя и великого князя Павла Петровича, и для того радостные торжества были. Они же турки и татары при этом объявили, что в Царь-град новый великий султан Осман престол Турции принял и указал крымскому хану Арслан Гирею по прежнему ханом быть. Для чего пред приездом в Перекоп запорожских посланцев, от 17 на 18 января, Каниджиль Паша с тем указом и со всем ханским убором, яко то: собольею шубою, саблею, ножом и прочими вещами от него султана великого следовал в Бахчисарай с ассистенциею провожатых 40 янычар цареградских, да татар джамбуй-лучких 100 чел. Только ночью в Перекоп выехав и переночевав, 18 дня января выступил с Перекопа рано, которому честь отдавали: была в городе пушечная пальба 6-ю выстрелов, а от янычар с ружейным провожанием. Янычары же для получения жалования великого, обещанного от их нового султана, с Карасева (Карасу-базара), Бахчисарая, Кефы, Козлова и с прочих мест собирались к своим ордам в Перекоп, коих уповательно до 600 человек будет. А приготовлений и обращений и намерений (враждебных) никаких не слышно. Не только у Перекопа, но и у Бахчисарая такой большой снег, что не малое число скота и даже людей погибло.

Следующее за сим донесение кошевого Григория Федорова гетману и в Киев относится к тому же году. В нем же читаем:

Войсковой толмач и кантаржей (хранитель весов) Василий Лазарев донес Кошевому, что перекопского гарнизона янычары: Арнат-Али и Ахмет-Баша, прибывшие в Сечь Запорожскую по купеческому промыслу, между разговорами с находящимися при Сечи же по купечеству, братьям своим, туркам и татарам крымским словесно объявили, что посланный крымского Арслан-Гирея хана сын, его сераскир султан, с другими двумя султанами, с войском до 40.000 (?) или более: крымских, буджацких, едисанских и киргизских татар и кабардинских черкесов, для войны за их черкесов к хану крымскому непокорность, там в черкесской стороне все пропали, и мало кто оттуда ушел, да и султаны живы ли или нет, не слышно. По такой причине крымский хан, со своим вейзпром и мурзами, в немалой печали находится, так что и говорить к себе иных не допускает. А разглашение де по Крыму учинено, якобы российские солдаты, купно с черкесами будучи и нарядясь в черкесскую одежу, такую победу над татарами учиняли (9-го мая 1755 г.). [334]

В этом донесении следует отметить то обстоятельство, что в Сечи находились и к ним по купечеству свободно приходили турки и татары и торговали под надзором переводчика и кантаржея, т. е. смотрителя весов на базаре и, вероятно, сборщика пошлин и податей.

17 мая текущего года Кошевой не мало удивил киевское и малороссийское начальство следующим показанием казаков, которые были посылаемы к хану с письмами:

4 мая, в бытность их в Бахчисарае на квартире во ездном дворе, приехавший с Буджак с мурзою волошин, между разговорами их, объявил, что крымские мурзы и прочие их старшины в немалом сожалении находятся, что в российской империи делается новый город Елисавет и потому домогательство чинить будут, чтобы разоренный российским государством турецкий город Азов, паки коштом российской же империи сделан был. Ежели же по такому их домогательству не сделается, то яко бы в прийдучую сего 1750 года осень розмир (т. е. нарушение мира) будет.

Так зорко следила Турция за мерами, которые наше правительство принимало в видах защиты наших границ, а одною из таких мер было в то время поселение сербов и других славян в нынешней Херсонской губернии и учреждение крепости св. Елизаветы.

В том же году, и кажется в последний раз, встречаем известие о бывших беглецах-сообщниках Мазепы и Орлика, которые, в 40 лет после полтавского поражения искали еще покровителей в Крыму и Польше. Вот показание казака запорожского Василия Романовского, по возвращении из Крыма, куда он посылаем был с целью разведывания об интригах оставшихся еще в живых этих изменников, 6 декабря 1755 года.

В отправлении меня в Крым, прибывши я в город Бахчисарай, с имеющимся у меня к продаже купеческим товаром, взяв данного братом моим, войска запорожского войсковым писарем Дмитрием Романовским, по совету г. майора Ферцова, осетра, к пребывающим там в Бахчисарай двум человекам Федору Мировичу да Федору Иванову сыну Нафимовскому, пошедши в их квартиру, из вышеописанных единому токмо Мировичу поклон отдал [335] и того осетра вручил, и ведая, что якобы у его Мировича в Малороссии родственники, при том объявлял, яко де было у мене от реченного писаря Романовского к вручению ему Мировичу письмо, а в том письме другое с Малороссии переданное, а от кого именно—от родственников его Мировича или от кого другого, не знал, но на пути, якобы при разграблении меня гайдамаками, тое письмо потеряно. Почему он передал мне от таких родственников письмо и картелюшек, писанный моею рукою, при печати его Мировича, которое письмо и картелюшек при сем сообщаю. Будучи по нескольку раз в их Мировича и Нахимовского квартире на кушанье, между разговорами они мне объявляли: „имеют де они свое жительство в польской области, в пожалованной польской области коронным гетманом Потоцким ему Мировичу селе, называемом Грабич, состоящем под Хотиным, да сверх того от бывшего великого султана позволительный лист имел, дабы им от господаря волошского жалованье денежное давано было. По умертвении же султана, жалованья денежного от господаря не стали давать, и затем они в Бахчисарай прибыли, дабы тот лист нынешним великим султаном о выдаче по-прежнему жалованья подтверждено было, который лист вместе с мурзацкими фирманами в Царьград и послан. При отзыве же моем Мирович объявил, имеют де они (изменники) желание, чтобы войско запорожское низовое от российского государства отвратить и привернуть до хана крымского, и сию речь его вельможности пану Кошевому и другим старинным казакам велел объявить. Егда же войско запорожское к тому их желанию соизволить, чтоб г. Кошевой упевнял их верностью и письменно им бы дал знать. Ежели же к тому войска запорожского желание в произволение не будет, то пред сим запорожским казакам ноги вместо красных чобот, также и головы россияне обдирали, а ныне уже войско запорожское в конец истребить хотят, для чего и вновь по сей стороне Днепра города, яко то Елисавет и прочие поделаны, и уже войско запорожское все в мешок убрано; токмо же еще, чтоб тот мешок завязать, россияне способу не избрали.

Такое полусерьезное и полукомичное политическое сообщение крамольников наделало не мало тревоги и в Киеве и в генеральной войсковой канцелярии, а потому строго воспрещено иметь какие-либо сношения с изменниками, а письма их, если будут, не распечатывая, пересылать немедленно киевскому вице-губернатору Костюрину. [336]

Польский рубеж в это время, как кажется, мало беспокоил наше правительство, вследствие крайнего ослабления польского государства: от того в числе “Секретов” Коша запорожского встречаем весьма немного посылок за польский рубеж и довольно редко оттуда приходили даже пограничные вести. Но вот образчик весьма оригинального донесения с этого соседства.

Полковник Перевозной паланки, наблюдавший за соляными и рыбными промыслами на “косах”, т. е. устьях Днепра и Буга. Яким Лелека доносит Кошу следующее:

Текущего августа 1 числа (1756 г.) я своего писаря Данила Малиновского на косы в разъезды посылал, и тот, возвратясь, мне объявил, что он там от приходящих с польской области (Украины) за рыбою ватажан слыхал, что тамо в Польше всех по своим губерниям (т. Е. помещики в своих имениях) людей в казачество насильно приводят, а кто весьма убог, то своим ружьем и прочим припасом снабжают. А особенно от польского человека слыхал, что коронный польский гетман (вероятно Потоцкий Иван) орды ногайской султанов 4 затяг и ныне те султаны два в м. Палеевом озере, а два в гору р. Буга на вершине р. Чигаклея в Копанке) яко бы с немалым войском стоять. К тому же, и от запорожских наших казаков, кои в Прогноях) за солью были, слыхал, что прошлого июля остатних чисел польский посол чрез Очаков и Кинбург к хану крымскому шел и девицу весьма нарядную и хорошую реченному хану в презент вез; почему я со старшиною доумеваю, что тот польский посол к хану крымскому не для чего другого, как только чтобы еще больше орды просить, пошел и пр.

Kpoме приведенных доселе сведений нарочитых, официального так сказать происхождения, в деле разведывания о “заграничных обращениях” правительство наше пользовалось и сведениями случайными, получавшимися от возвращавшихся из татарской и турецкой неволи, а таких пленников, при частых и в то еще время набегах татар на Заднепровскую Малороссию и в [337] особенности на Западную Украину было очень много. Когда пленники сами по себе, или по сношениям правительства или Коша Запорожского освобождались от плена, их допрашивали в Коше и полученные от них сведения политического характера представляли по начальству. Вот образчик такого донесения от кошевого Григория Федорова командующему на украинской линии генералу князю Кантемиру:

Сего 1755 г. февраля 20 дня, вышедший из неволи, с турецкой области, невольник Иван Данилов сын показал, что родился он в польской области в с. Капустине (Киевской губернии) и взят татарами в неволю, в тот час, когда Медведовку брали (будет тому назад годов 18), где будучи в неволе служил у ногайца в с. Делегиелъ на р. Тилигулъ), именем Машбета, пасучи скотт, чрез всю свою у него бытность, а нынешнею зиму по тому боку р. Бугу, в урочище р. Чигаклей, был с отарою (стадом овец) Машбета, где и ногайцев для сбережения, а от чего, не знает, было боле 2,000, между коими командирами были: Каплан-Мирза, Ураз-Мурза, да чабанский Мурза. Будучи между ногайцами, он не однажды слышал, как они хвалились, что як де наступит новый султан, то на будущее лето на запорожские вольности и в пограничные места они намерены вдарить, что они у покойного султана уже просили позволения идти за ясыром (ловить пленных), но султан не позволил". Пленник еще показал, что „следующих, лежачим по над Богом шляхом (дорогою), в Сечь Запорожскую на 5 возах, для продажи пшена, людей христиан 5 человек ногайцы порезали, пшено и 10 волов забрали". Буго-гардовый полковник прибавил к сему показанию, что и „ему его казаки докладывали, что видели близ Чигаклеи двух запорожцев, которых ногайцы зарезали”.

Донесения этого рода составлялись на основании допросных речей пленников. Из них извлекались сведения, имевшие какой либо интерес для правительства; но в них находим известия, любопытные в других отношениях, а потому приводим здесь один из таких документов в подлинном виде, с вопросами, какие предлагались пленным и ответами, какие от них получались.

1759 года февраля 2 явившиеся в Кош ушедшие из татарского плена 4 человека показали следующее:

Вопросы: Как вас зовут и где вы родились?

Ответ: 1-й, Зовут меня Юрием, а чей сын, не знаю, потому что малолетним в плен взят. Родился я в Грусинской [338] земле, в городе Червенъ (?). В неволе находился 25 лет у татар, мне лет 33.

2) Меня зовут Мейметон Кимличек (калмычек), родился в российском городе Астрахани. Малолетним украден татарами, и был в неволе у татар до сего временя, лет мне дают 25.

3) Зовут меня татарским именем Шуре, родился в Малой Poccии, малолетен взят в плен, а в каком городе именно, не знаю; и был у татар в плену до сего времени; закон (веру) содержал такую, как и они, когда же с прочими невольниками христианами, каков выше писан Гурженин (грузинец) Юрием сойдусь, то крешчусь, а больше о вере христианской ничего не знаю; мне лет от роду 25.

4) Зовут меня Али Кимличек (калмычек). Родился в российском городе Астрахани, взят в плен в то время, как вышеописанный Меймет. От роду мне 29 лет.

Вопрос: Где вы именно в плену были, из коего и как бежали, и что с собою унесли и давно ли?

Ответ: Были мы в плену у татар, живут они не далеко от Очакова в степу, пять братьев, прозываются они Бейсаджи; как бежали сего числа 9-го, прямо пришли к Ингул реке, до казаков, откуда и в Сечь приведены; а хозяйского ничего не унеси.

Вопрос: Будучи тамо, слыхали или видели, нет ли где каких орд в собрании, а эдисанские татары снова с ханами обходительно ли живут, и нет ли у них теперь каких споров и бунтов и за что?

Ответ: Будучи мы там, от многих тамошних жителей слышали и везде эхо носится, что крымский новый хан зимует в Бендере и опасается в Крым ехать, для того, что волосского народа правитель великому султану жаловался на хана за учиненное волохам paзopeние и смертное убийство, и боится, что за то у турок войною штрафовать будет. Он ожидает весны, а по весне когда нападут на него, то иметь намерение под защищение в российские границы уйти.

Вопрос: Вы сюда за чем бежали?

Ответ: Мы сюда бежала для получения совершенного православия к христианской веры, и жить здесь желаем.

Примечание Коша: В курене поповичевском остались служить.

Возвратимся опять к “доездным” или “приездным доношениям”. Они так разнообразны по своему содержанию, так [339] много мелких сведений содержат в ceбе, что трудно поддаются какой либо группировки, и мы по необходимости должны приводить их, держась лишь порядка времени. Вот например: “приездное доношение товарища каневского куреня Василия Похиловского, яснее и полнее других определяющее как цель разведок, так и сам процесс собирания нужных сведений и трудность добывания их.

По отправлении нашем с Сечи января 8 го дня в крымскую сторону, для приведения их намерений в действие и прочих знатных разговоров, то мы только и ехали что до Каменного, а в Каменном нас зараз и захватила великая ветряная и снежная фуртуна (буря), которая нас не пустила с Каменного 3 дня, а четвертого дня хотя мы и поехали, однако ж на силу за целый день доехали на ночь к Мамайсуру, и тако даже до самого Перекопа, с великим бедством ехали. Когда же приехали в Перекоп января 19-го дня, то нас в баште их баштовые уряды, за великим ветром да морозом, ни о чем и не спрашивали, но велели нам ехать в город и по их обыкновению стать в хану (гостинном дворе). И до оного хана пришло за нами много турков и татар, и которые между их грамотные были, го осматривали наш императорский билет и зело тому удивлялись, что их турецкими литерами выписан и почтили нас за купцов, и взяли с нас свой баштовой доход, и того дня много с нами разговорили. Так же они и по всяк день до нас для разговоров приходили и перве нас испрашивали о нашей войсковой старшине: и кто де у вас кошевой, кто судья, кто писарь, и прочее. А потом паче всего испрашивали нас о нашем государстве, что будто им везде в Крыму известно учинилось, что якобы новый государь принял престол, и везде о том в России, также и в Сечи пушечная пальба была. А больше мы от них о нашем государстве никаких речей не слышали. Между тем стали они нам похваляться: “теперь де у нас в Стамбуле новый великий султан Осман падишах и сказывают, что хорош человек, уся ему долге, лет в 30, и оный новый падишах всему турецкому [340] янычарству велел дать великое жалованье, и того ради в Перекоп с Козлева (Евпатории), с Карасева (Карасу-базара), с Бахчисарая, с Кефы (Феодосии) и прочих городов крымских все турецкое войско приехало до Перекопской орты (отряда), сподеваючись оное жалованье получить, только ж они того жалованья уже более двух недель ждали, да еще не получили, и о том жалованье до моего приезду никакого не было известия. А когда мы в Перекоп приехали, то наперед нас, с 17 по 18-е января, ехал с Царьграда великий турецкий старшина, неякийсь Капиджи-баша, и он въехал в Перекоп ночью, а когда ехал с Перекопу, то ему все турецкое янычарство великую честь отдавали, и пушечная пальба была, и при нем шло турецкого войска до 40 ч., а татарского войска до 100 ч. Оный Капиджи-баша от своего падишаха вез крымскому хану грамоту, дабы имел по прежнему над Крымом владение, и притом вез ему шубу, саблю и прочее по их обыкновению. А после того мы известились от них и о посланном татарском войске, что теперь им великая тамо нужда состоит, яко то, что оно мало что побеждено от черкес, а еще от сей зимы великой много у них коней пропало да и самым татарам некоторым ноги поотмерзали, а некоторым руки, а иные, сказывают, и в смерть померзли. И от такой нужды много их оттуда бежало, с коих бежавших поймано было в Перекопе более 20 человек, и вкидали их в тюрьму, а 6 человек старшин хан велел повесить. А нам с Перекопу в Бахчисарай и в Кефу отнюдь невозможно было ехать, едино за тем, что тамо снег зело превеликий, что и дороги не знать, а другое затем, что по оному тракту везде в татарских селах весьма невозможно сена ниже единого стебла купить, ни соломы, ни оброку, ни хлеба. А в Перекопе един конь за сутки изъесть сена за 5 гривен по недовольству, а как по довольству дать, то может изъесть за 7 гривен или за 8.

А о мирному трактату, или чтоб где готовлено в крымских городах воинских запасов, мы о том ни от турков, ни от татар, ни от прочих купцов ниже одного слова не слыхали.

Русскими пограничным властям, в виду всегдашней враждебности татар и их внезапных набегов, нужно было иметь постоянно сведения о том, что происходит у них на месте, чтобы по их перекочевкам, сборам и запасам, а иногда по случайно оброненным в разговоре словам заключать об их настроении, [341] намерениях и действиях относительно пограничных наших владений и принимать соответственные тому меры. И наши власти не только пользовались всяким удобными для сего случаем, но придумывали и изыскивали нарочито такие случаи, и если раз удавалось им добыть такие сведения чрез кого либо посланного под предлогом купечества, то в другой раз отправляем был курьер с письмом и в тоже время и даже главным образом для разведок. Так, в сентябри 1758 года генерал Юст посылал в Очаков сотника ново-слободского полка Василия Кошовенка с письмом в сераскиру, а вместе для выведки о тамошних “похождениях”. Сотник, воротившись, донес следующее:

11 - го сентября из крепости св. Елизаветы выехал и ехал на Сечь запорожскую, с данным к лучшему препровождению из Сечи казаком, по над Днепром до Перевезки, а оттудова на Косы запорожские, а с Кос в дубу переплавлен чрез Лиман в Очаков, и по переправе приведен от янычар, кои для осмотрения по берегу стоят, к Имаму, т. е, секретарю Очаковского паши, который представляемый ему пашпорт, данный отсюда, осмотря, объявил через толмача, что его Кошовенка самого, хотя он и с письмами прислан, до паши не допустят и взяв письма от генерала Юста, сам до паши понес, а его самого внутрь крепости не допустили, а показана им была квартира за городом. И в разговорах тот секретарь спрашивал: сколько здесь, по границе, войска русского имеется и для чего? — Он Кошовенко объявлял ему, что несколько его имеется, точию не для чего иного, токмо дли искоренения гайдамацкого; почему он секретарь все его объяснения за изрядное и дружественное почел. В Очакове он Кошовенко находился 3 дня, а в 4-й, принявши от паши письмо в ответ генералу Юсту, переправился на ею сторону дубом и прямо степью ехал до здешней (Елизаветинской) крепости. А будучи в Очакове, выведал, что 1) в Очакове и около оного, также при р. Березани состоят самые военные (ногайцы), а кибитки их с женами и детьми на польской границе к р. Кодыма, всего до 20.000, что он сам видел: которая орда самое м. Дубоссар и не малые 3 села разорили и что у тамо живущих людей, где живут и турки и волохи, имение и скот и все, что сыскать могли, заграбили, а людей, которые противились, били и до смерти; 2) крымского татарского [342] войска не мало с Кинбуры чрез лиман в Очаков судами возятся и намерены с белгородскою (буджакскою) ордою баталию иметь и за причиненные туркам и волохам обиды и притеснения отмстить, и самую орду в послушание хану привести; 3) город Очаков починен, а к тому еще изрядно построен земляной вал вокруг прежних и около оного палисадником весь обставлен, турок же или янычар, военных людей, кроме тамошнего гарнизона, не имеется. О прибытии туда турецкого войска не слышно, - кроме только, что туда из Царьграда военных запасов, яко-то пороха и пуль, 2 корабля великие привезли, и еще под городом не выгруженные стоят; 4) показанная белгородская орда, как он от живущих в Очакове волохов, надежных людей, а особливо от православного одного попа Василия, который в бытность его Кошовенка в здешней стороне, доброжелательства ему оказывал, слышал, яко оная орда точно намерена была подвергнуться под протекцию российской империи, почему де она немалые обиды туркам и волохам причиняет и сильно их разоряет; 5) в татарской стороне между крымскими и белгородскими татарами не малые смятения происходят; сему делу начатие за то стало, яко белгородский султан брал себе у мурз татарских жен и дочерей, а от турок и татар здешней стороне (русской) противного ничего не имеется и желают впредь быть в смиренности.

Иногда нашим властям приходилось посредством нарочитых посланцев проверять полученные другими путями слухи. Так в том же 1758 г. до русских властей дошел слух, что новый хан Крым-Гирей, характера беспокойного и предприимчивый, собирает все средства, чтобы произвести нападение на наши границы. Чтобы узнать коварные сего затеи, был посылаем казак Василь Швидкий, и вот добытые им сведения, о которых доносил по команде Кошевой.

Во время прибытия его в Очаков (в январе 1759 г.). от переводчика очаковского, к здешней стороне известного приятеля, грека Юрия Григоровича слыхал, что едисанская орда с ханом крымским намеревались на российские границы, на крепость св. Елизаветы, на Сечь и на прочие новопоселенные слободы напасть. К якому своему злому намерению уже совершенно и изготовились и лошадей кормили, однако великий их падишах так хана крымского, як и едисанскую орду отвратил. Но сего же года в феврале, при отъезде своем, он Швидкий от бахчисарайских жителей, которые в Сечи запорожской, по купечеству, много раз живали, слышал, что хан паки [343] с ордами при Каушанах состоят и на польские границы в даже против Порты разорение чинить намеревает.

Как на особенность в выборе лиц, которым поручались политические разведки о положении дел в крымском ханстве, можем указать на посылку с такою целью из Новосербии священника Иоанна, в сообществе с одним гусаром. Об этом факте узнаем из копии высочайшей грамоты гетману Разумовскому, присланной 30 июня 1759 года из генеральной войсковой канцелярии в Коше. Посланные, возвратившись, показали следующее:

Крым-Гирей хан с 60 мурзаками и несколько тысячами татарского войска на долине близ с. Копанки, на р. Чигаклен, стоит у буджацкой и других ногайских орд хлеб и скот берет, и что к нему от Порты прислан указ, чтобы он отправился по прежнему в Крым и был бы в оном ханом, а притом ему прислан турецкий кафтан и седло, за то, чтобы он пограбленное в Хотенском рае все пополнил и полоненных людей, в Польшу ушедших, сыскав, возвратил. Почему от хана послан в Польшу Мурза с требованием об отдаче ушедших из Ганщины (ханских владений) волохов, с тем, ежели добровольно не отдадут, то намерен ногайских татар для взятия их послать. Еще они уведомились, яко из Царьграда идет турецкое войско при 12-ти пашах, которое, по прибытии к Дунаю, остановилось и намерено чрез эту реку делать мост.

5-же июня с той же целью посылаем был за польский рубеж слободского полку хорунжий Григорий Балка, который по возвращении доставил такие сведения:

Во время бытности его в польском городе Тульчине видел он укрывающегося там султана Галагу (Калгу, ханского сына), который в прошлом 1758 году бунтовал против буджакской орды и разорял Волощину (Бессарабию), за что велено было от оттоманской Порты его султана поймать, для учинения ему казни. Чего он опасаясь, пребывание имеет с находящимися при нем 7 [344] мурзаками и 150 татарами в том городе Тульчине, в маетностях графа Потоцкого, воеводы киевского, в доме придворного полковника Гуровского, от которого оной султан и мурзаки с татарами в харчевых припасах довольствуются за данные тому полковнику от султана деньги. В других же городах, яко то: Крылов, Немиров и Могилев, татарского собрания не имеется, чего он Балка сам нигде не видал, так и ни от кого не слыхал, о нападении же на российские границы никакого слуху не имеется, да и прибывшие в Тульчин из польского города Бершадъ знакомые ему казаки объявляли, что и в том городе Бершад таковых собраний не слышно.

А вот политические слухи с Дону, от войскового атамана. Он прислал в Кош полученный им рапорт от казака Федора Кутейникова от б августа 1759 года, любопытный по известиям о некрасовцах.

Минувшего июля 1 дня послан был я с 4 человеками, под приличным претекстом, с письмом к кубанскому сераскиру Саи-деть-Гирей-султану, и приехал я 7 числа июля к упомянутому сераскиру по сей стороне Кубани, вверх по речке Аганлы, находящемуся тамо в кочевьях с аулами. А на другой день, по допуске, подал сераскиру В. В. письмо при засвидетельствовании нашего поклона, с желанием содержания, в силе свято пребывающего мирного трактата, соседственной дружбы. Напротив чего и он сераскир благодарил, и на слова мои и на письмо В. В. получил я такой ответ: „что он с приказчика казака Попова пошлину хотя и взял, то потому, что с приезжающих с Кубани к Черкасскому с товарами купцов в Темернаковской таможне немалая пошлина ныне берется. И тако в ожидании отправления пробыл и при нем сераскиру, при той речки Аганлы и при скочеваньи его оттуда с аулами в близости к Капулу (Копыле) на р. Кубани, у Черной Протоки, всего 26 дней. А потом 1 числа сего августа, с письмом от его сераскира, отправился и приехал к Задонской заставе 6 числа благополучно. А что я, в осторожность высочайшего Е. И. В. интереса, о кубанском обращении разведал, о том В. В. доношу. I) При кубанском сераскире, на упомянутой речке Аганлы и с перекочеваньи его оттуда с реки Кубани к речной Черной Протоке, аульных кубанских народных кибиток, [345] как я на свои глаза видел, находилось более 2000 на р. Аганлы, а при Черной Протоки не более 300 и с тех последних кибиток тот день, как я отправлен, т. е. 1 числа августа, большая часть распушена для убранья к зимнему времени хлебов и сена, а за тем осталось при сераскира только кибиток 40, коих сераскир при Черной Протоки оствя, поехал сам с чел. 50 в свое жилище: покинутые же аулы имелись при сераскири в тех местах таким большим собранием более потому, что у него с бывшим до его правления кубанским сераскиром Крым-Гирей султаном, так и Богодыр-Гирей султаном, кочующими низ по Кубани, близ сираскирского кочевья, чрез призывание помянутым Крым-Гиреем ногайцев, состоит большое несогласие, за которого Крым-Гирея и Богадыр-Гирея султан стоит. И по наклонности к сераскиру Крым-Гирея нескрытно на Кубани говорят, что сераскир Саидет-Гирей желает с аульными своими татарами, называемыми Китай, Кондравцами, Кипчаками, для жительства в Крым перейти и тот переход, учинить будущею весною. Ради чего и нарочного от себя татарина, называемого Сефер в Крым к хану отправил, 31 числа июля, с напоминанием, чтоб он подвластных татар своих на переход в Крым уже склонил. 2) От Некрасовских изменнических казаков, особливо от их толмача Якова (родом малороссиянина, переяславского полку), перешедшего на Кубань с некоторыми запорожскими казаками еще в то время, как они под ведением крымского хана были, известно, что де и они Некрасовцы будущею осенью в Крым по таковому же, на Кубани всегда бываемому несогласию, а при том, что от некоторых кубанских мурз, берущих у них все потребное, частые им обиды бывают, перейти желают. К чему де и от крымского хана им дозволено, а по переходе поселиться и жить приказано им в Крыму близ города Балыкли (Балаклавы). А чтоб им к переходе туда от Богадыръ-Гирея султана, как он явно удержать их хвалится, какого вреда не было, то послали они Некрасовцы в Крым к хану нарочных стариков, 4 чел., для исправления о препровождении их до Крыму сераскиру Саидет-Гирей султану указа. 3) От калмыцкого хана Дундук-Баши, также и от Кабарды посланцев на Кубани ныне никого нет".

Секретная переписка Коша 1760, 1761 и 1762 годов потеряна, а с 1763 и 1764 годов сохранены только не многие и то [346] разрозненные бумаги и даже листы. За время войны с Пруссией имеется не большое “дело”, с надписью на заглавном листе: “О завоеваниях прусского королевства”, но в нем лишь копия реляций о битвах и победах нашей армии; переписки же о “секретах” этого времени встречаем очень мало. В числе официальных бумаг такого рода мы нашли перевод целиком или только в извлечении из какого-то частного письма, как бы придуманного в насмешку над пруссаками. Письмо это вывезено, вероятно, для сведения Коша, кем ни будь из участвовавших в компании запорожцев, которых целые отряды были в прусском походе. В нем очень ярко рисуется трудное положение пруссаков, терпевших поражение от русской армии, и мы поэтому приводим здесь его текст.

Экстракт листу из Берлина от 14 августа (1758 или 1759 г.).

Вы, любезный мой приятель, весьма разумно сделали, что выехали отсюда в Гданск (Данциг), а мы здесь, после потерянной последней баталии, в великом страхе находились, но несколько успокоились было королевским листом, в котором его величество писал, что он сам против россиян стоит и нас от них защищать хочет.

Вчера в половине 8 часа по утру приехал сюда курьер с радостным известием, что Е. В. наш король атаковал россиян с таким успехом, что мы чрез 2 часа ведомости о совершенной победе над нашим неприятелем ожидать имели. Радость о сем была у нас всеобщая, везде слышны восклицанья, весь народ выбежал из города, дабы ожидаемого повсечасно курьера пред городом принять; 100 человек поставлено были в готовности для препровождения его в город. Я еще никогда не видал на улицах столько людей, сколько вчера было.

Но радость наша не долго продолжалась, и нам потому тем прискорбнее было, что мы увидали простого егеря вместо другого курьера, в исходе двенадцатого часу пред полуднем к нам приехавшего; он был вестником не счастливого окончания баталии. Мы от того пришли в великое смущение, но все еще больше в уныние приведены были, как двор со всеми министрами, с великим поспешением в Магдебург уехал. Но радостных восклицаниях слышны были уже только печальные стенания, о поражении нашем больше сомнения не было, хотя старание прилагалось то от нас скрывать. [347]

При всем том мы несколько утешились, услышав, что король в добром здравии; мы с трепетом ожидаем вскори нашей судьбины.

Может быть чрез два дня россияне или австрийцы нас здесь посетят. Да будет нам Господь помощник! Все отсюда бегут, где кто себе безопасность найти может. Баталия, сказывают, была прежестокая, урон наш невероятно велик: ретирада была столь скоропостижная, что едва не вся без остатка наша артиллерия неприятелю в добычу оставлена: под королем, говорят, лошадь убита, а другая ранена, конница особенно много претерпела, многие полки почти совсем истреблены. — При всем же том великие побеги из армии солдат наше несчастие еще больше умножают.

О какой именно “баталии” говорится здесь, определить трудно: в восьми ордерах войсковой канцелярии упоминается о 6 сражениях и о 2-х совершенных победах. Король, о котором так часто упоминается в письме, был никто иной, как Фридрих Великий—первый полководец XVIII столетия, до появления Наполеона 1-го. Известно, что небольшая сравнительно русская армия с незнаменитыми даже генералами, сломила расстроенные силы Фридриха Великого; взяла Кельберг, Кенигсберг, заняла Берлин “и все прусское королевство”, которое по воле императрицы Елизаветы Петровны поручено “в управление русскому генерал-губернатору”.

В некоторой связи с приведенным письмом по предмету известий стоит сообщение кошевого Григория Федорова в генеральную (малороссийскую) войсковую канцелярию о движении прусских войск в Польшу.

Сего марта (1763 г.) 12 дня получил я в Коше от приятеля с Польской области письменное известие, тако же и прибывшее сюда сим временем с Польши по промыслам шляхетство без закрывательства объявляло, что якобы прусский король находится ныне в Польше с многою армиею и по многих местах Польши свое войско расставил и многочисленные заготовляет провианты и фураж, по крепостям же и городам польским на башнях приказал гербы свои поставлять и намерен де якобы польскою короною совсем владеть. К чему де и все знатнейшее польское шляхетство его допустить и за короля принять, а своего короля (Августа III), с сих резонов, что будто бы оной король России земли и людей по р. Случь отдал, от короны отрешить желают и намерены. И тот де король [348] польский иные говорят, отъехал в Саксонию, а другие, что якобы в России находится.

Столь странное на вид известие имеет, однако же, историческое основание. В 1763 году Poccия была уже в дружбе с Прусиею, и чтобы охранить себя от беспорядков, распрей и волнений в Польши, по случаю удаления короля Августа III и попыток партии Чарторыйского к возведению на польский престол Станислава Лещинского, заключила с нею “декларацию” (31 марта 1763 г.) о поддержании в Польше избирательного монархического правления и о не дозволении избрания в короли Лещинского. Во исполнение этого договора русские войска вступили тогда в Литву, а прусские в великопольские области; но Кош, как видно, мало был посвящен в дипломатические тайны и доносил лишь о том, что доходило до его слуха.

Закончим наше перечисление “Секретов Коша Запорожского” приведением еще след. рапорта Кошевого в гетманскую канцелярию, писанного в августе того же 1763 года:

Сего числа чрез прибывших из Крыма запорожских казаков за подлинно уведомлено в Коше, что хан крымский с Каушан чрез Очаков на перекопскую сторону переправился и на встречу ему сын его сераскир-султан, в едичкульской орде состоявший, пред сим дней за 3 выехал в едичкульское кочевье к Очакову. Хан, же, переехав из Перекопа прямо, не заезжая в города крымские, поедет в Дерчь (Керчь), при котором и селение народное есть при морю, не подалеку состоящее от Еникули крепости, где чрез морское гирло на кубанскую сторону имеется перевоз, будет же ли он на, кубанскую сторону переправляться, или так стоять, точно неизвестно. Да те же прибывшие казаки объявляют, яко известно в Крыму, что подлинно хан имеет намерение много войска на черкесы на кубанскую сторону отправить, для чего учинен от него указ, чтоб ногайцы были во всякой готовности к тому походу, который коль скоро с хлебами и сенами те орды уберутся, зараз и последует. А причина сего похода, что черкесы, по ханскому определению ясыра (пленных), которого он от них требовал, сверх такого числа, якое они прежде им давали, не дают. По сколько же в тот поход со всякой орды будет определено людей, ныне неизвестно. [349]

Приведенный документ представляет тот интерес для истории и географии нашего края, что в нем упоминается о Керчи, Еникале и переправах чрез Керченский пролив к Таманскому полуострову кубанской области. Кавказские горцы бывшие вассалами ханов, платили им подать “ясыром”, т. е. пленниками, а этих пленных они добывали наездами на наши же поселения. Итак, “ясыр” от нас шел в Крым с разных сторон.

Предложенные нами документы оправдывают сказанное нами выше о сходстве “Секретов Коша запорожского” с “воеводскими отписками”, собранными г. Оглоблиным в государственных наших архивах. Судить об относительной их важности не беремся; скажем только, что собранные нами известия, при всей их мелочности, отрывочности и неполноте, в общем своем виде утверждают нас в той мысли, что Запорожье, столь оклеветанное в 1770 годах, не смотря на свою службу под знаменами Румянцева, Панина и Долгорукого Крымского, сослужило и в этом отношении своему правительству верную службу. Мы видим, что простые казаки, без всякого жалованья и вознаграждения, исполняли то дело, которое теперь ведут в иных формах, русские консулы на востоке, и что их “доездные” донесения были не менее полезны для государственной службы, особенно если принять во внимание положение порубежных с нами государств, трудность сообщения и простоту лиц, облекаемых в такое дипломатическое звание, хотя и мелких размеров.

А. Скальковский.

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

<<-Вернуться назад

Главная страница  | Обратная связь COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.