Слухи о назначении Кантакузина гетманом Малороссии

(1718 г.).

Наплыв иноземцев в гетманщину относится преимущественно ко второй половине XVII века, когда, вслед за смертью Хмельницкого, начались смуты, дававшие возможность всякаго рода выходцам из Молдавии, Валахии, Сербии искать здесь приложения своих сил. Привлекаемые сюда междоусобиями, различные искатели приключений, счастья и наживы успешно достигали своей цели, поступая на службу к лицам, которыя играли первенствующую роль в событиях того времени и хорошо платили. Пользуясь ловко обстоятельствами, некоторые из подобных авантюристов выделялись из рядового козачества и добивались получения видных и влиятельных урядов, дававших им полную возможность разбогатеть на счет полчан. Само собой разумеется, что подобные выходцы всеми силами стремились к получению урядов и нередко достигали их. Так, уже в 1659 году мы видим миргородским полковником Павла Апостола — «волоха»; затем, в 1665 году пришел на Украину Родион Дмитрашко ¹, приведший с собой целое «товариство хоругвей волоских» в 500 человек и уже через два года добившийся переяславского полковничества, которое он занимал, с небольшими [452] перерывами, по 1675 год, когда передал свой уряд Вуку Сербину ², продержавшемуся на нем по 1682 год. В 1684 —1687 годах судьей прилуцкого полка был Ян Христофорович Грек ³, добившийся этого места через женитьбу на дочери прилуцкого полковника (1679) Яска Воронченка; 1689—92 годах домонтовским сотником переяславского полка был Степан Томара ⁴, сын грека, торговавшего «турскими» товарами в Переяславе; в 1705 году он уже был переяславским полковником; Вандул Маневич ⁵, родом волох, бывший в 1696 году сотником миргородским, и другие. Затем из волохов же были и два брата Тарских, Антон ⁶ и Василий, из коих первый в 1711 году был полковником белоцерковским, а с 1712 по 1734 — киевским; второй — с 1726 года был полковником переяславским. С ними же пришел и Лукьян Бразул ⁷, посланный в 1710 году князем Дм. Мих. Голицыным в Бендеры (где тогда находился Мазепа) «в шпионах» и бывший под конец жизни козелецким городовым атаманом. К сербским выходцам принадлежит также Пантелеймон Божич ⁸, бывший в 1704 году полковником сербскаго гусарского полка; сын его Иван — в 1742-46 годах был уже нежинским полковником. И много, много других, не сохранивших родового прозвания, а называвшихся просто: Волошин, Сербин, Грек и т. д. Все они, частью благодаря своим личным качествам: хитрости, пронырливости и уменью приспособляться к обстоятельствам, частью же вследствие удачной женитьбы на ком-либо из лиц, принадлежавших к старшинским фамилиям, [453] добивались более или менее крупных урядов и тесно связанных с ними богатств.

С концом смут украинских, т. е. приблизительно с того времени, когда Самойлович стал гетманом обеих сторон Днепра, приток иноземцев в Малороссию, надо полагать, уменьшился, но возник с новою силою после 1711 года. В этом году, как известно, имела место «Прутова акция», в которой большое участие принимали южные славяне, помогавшие Петру Великому и деньгами и оружием в его борьбе с Турцией. Русское правительство, в видах награждения за понесенные «службы», зазывало их в Россию, обещая дать им деревни «на пропитание». Самыми видными выходцами этого времени являются Кантакузин и Милорадовичи. Из последних пришел сперва Михаил Милорадович, вслед за коим прибыли два брата его Гавриил и Александр, имевший сына Илью. Михаил уже в 1715 году был поставлен полковником в Гадяч, для чего смещен был оттуда Иван Чарныш, назначенный генеральным судьею, и пробыл на этом уряде по смерть свою в 1726 году, когда его место заступил брат его Гавриил; Илья Милорадович сперва был гадячским полковым хорунжим, а в 1724 году он уже значится грунским сотником гадячского полка ⁹. Одновременно с Милорадовичами пришли в Украину: Василий Капнист ¹⁰, служивший сперва «волонтером» в польских походах, а затем (1726—1737) полковым сотником изюмского полка и миргородским полковником (1737—1751), после чего определен с чином бригадира «к команде над слободскими полками»; Николай Горонескул, служивший сперва также «волонтером», а в 1723 году занимавший уже сорочинское сотничество; три брата: Славуй, Алексей и Максим Требинские ¹¹; Семен Афендик ¹², сын которого [454] Степан в 1719 году был сотником бориспольским и в 1724 году — наказным переяславским полковником; Дмитрий Мимотинов ¹³, «сербской породы шляхтич», определенный «за верние императорскому величеству под час военной с турками акции» в июле 1723 года сотником седневским.

Упомянутый выше Славуй Сербин, ставший писаться потом Требинским, и пришедший в это же время Афанасий Кицеш имеют близкое отношение к приводимому ниже документу, а потому сообщаем о них более подробные сведения. Требинский, «по доношению о нем преосвященнаго Даниила, митрополита Скандарии, Примория и Черной Горы» 1715 года, — «был у венециан воеводою в Кощелновом (Кастель-Нуово) и в 1711 году, во время бывшей с султаном турецким войны, ревностью поблагочестию пришел оттуда к ним, в Монтенегрию, с кампаниею своею для службы царского величества, оставя там всякую честь и получаемое жалованье; и служил против турков, всего христианства неприятелей, верно, платя па компанию деньги свои, и был с ним (митрополитом) в совете, — за что дом его и маетности венециане разорили и сродственники его странствуют в чужих странах». — «Того ради желал остаться в России» и в 1715 году был пожалован от Петра Великаго портретом; «а за те его показанныя службы и за утрату пожитков — велено быть в малороссийских городах и дати ему на пропитание деревню, и употребить его в какой чин» по усмотрению Скоропадскаго. Во исполнение этого указа гетман в начале 1716 года дал Славую ирклеевское сотничество (переяславского полка), а затем Славуй женился на вдове сотника лукомского Василия Пиковца и выхлопотал себе у гетмана универсал на оставшияся от перваго мужа жены его имения: село Лящевку, село Матвеевку, слободку Мазолеевку, двор в селе Александрове и другия, которыя за ним и были утверждены царскою грамотою от 20-го апреля 1721 года. Однако, Славую этих маетностей казалось мало, и он в 1734 году, вместе с [455] братьями своими, просил о даче им «по убожеству» двух сел: Круподеринцев и Савинок. Малороссийская Коллегия, которой эта челобитная была передана из Сената на рассмотрение, нашла, что «за прежнюю и нынешнюю службу Требинских и для предбудущаго таковаго потребнаго случая и лучшаго утверждения и ласкания всего тамошняго (сербскаго) благочестиваго народа, потребно их, Требинских, не в скудости, но в пристойном довольстве содержать», почему им и было дано, вместо Круподеринцев и Савинок, 70 дворов в м. Оржице и с. Плехове, лубенского полка. Сотником ирклеевским Славуй Требинский пробыл, кажется, до 1736 года, когда «за слабостью и дряхлостью», был уволен, а на его место определен брат его Алексей. Получив «абшит», Славуй прожил еще более десяти лет, вызвал из-за границы несколько своих родичей, и умер в 1750 — 52 годах, имея болеe 70 лет от роду.

Второе лицо, о котором говорит розыск 1718 года, был Афанасий Кицеш ¹⁴, называвшийся иногда просто Волошином. Он также был в Прутском походе, а затем отпущен по указу в «черкасские» города. Здесь он сперва основался в гадячском полку, где женился на вдове брата генерального судьи Чарныша, получил в 1715 году, при помощи последнего, сотничество в Ковалевке, но уже в 1717 году потерял его якобы из-за «продерзливих» своих слов, но на самом деле из-за ссоры с Чарнышем. Несколько раз прося о возвращении сотничества, Кицеш ничего не добился: его заместитель Демьян Иванович сотниковал в Ковалевке еще в 1730 году, а сам он в 1729 году служил ротмистром ландмилицких полков; дальнейшая судьба его неизвестна.

Из приведенных выше сведений о Требинском видно, что приводимый ниже розыск 1718 года нисколько не повлиял на его судьбу: он еще целых 18 лет оставался сотником: что же касается Кицеша. то хотя он лишился сотничества якобы [456] из-за своих «продерзливых» слов, но на самом деле произошло это из-за его вражды с сильным человеком того времени, Чарнышом; да и смещение его с уряда произошло до розыска. Безнаказанность Требинскаго и Кицеша в данном случае, несмотря на оффициальный розыск, объясняется тем, что гетман был безсилен против лиц, назначенных на уряды «по указу», т. е. по выбору самого царя, помимо воли гетмана. Эти царские ставленники постоянно оказывали открытое неповиновение местной власти; так, например, когда по указу Генеральной Канцелярии составлялись в переяславской полковой канцелярии списки о службах полковой старшины, то все сотники прислали таковыя, а Требинский без всяких объяснений «не прислал о себе ведомости», и это так, по-видимому, и осталось... Не только в области служебных отношений гетман встречал неповиновение со стороны волохов, но тоже было и в области имущественной. Заявляя правительству о потерях, понесенных во время Прутскаго похода ради русских, волохи выпрашивали себе маетности, получив которыя, позволяли себе всевозможныя насилия над посполитыми, не допуская их к отбыванию общественных повинностей и проч. Как люди, заявившие уже верность царю в Прутском походе, Требинский, Кицеш и другие выходцы чувствовали себя крепко сидящими на урядах, зная, что доносы на них не имеют силы, вследствие общаго недоверия, которое после измены Мазепы сказывалось со стороны русскаго правительства по отношению к малороссиянам, и выражалась в назначении полковников из «великорусской породы людей» и иноземцев, а впоследствии — в учреждении Малороссийской Коллегии... Кроме того, волохи сознавали твердость своего положения еще и потому, что в них сильна была взаимная сплоченность и развита поддержка друг друга. Влиятельные и занимающие крупные уряды лица старались окружить себя соплеменниками, предоставляя им более мелкие уряды подле себя. Так, например, Михаил Милорадович устроил хорунжим в гадячском полку племянника своего Илью, сместил с сотничества комышанскаго Ивана Крупку и, по свидетельству [457] Кицеша, имел намерение удалить еще всю полковую гадяцкую старшину, а на ее места «своих подручных сербов и волох на власти понаставляти». В своей вражде с Чарнышом Кицеш, по-видимому, опирался тоже на Милорадовича, пока с ним не поссорился. Вообще, во всех челобитных Кицеша сквозит сознание, что он в Украине не один из чужеземцев, а что их целая «братия», о «службах» которой он никогда не забывал, где следует, упоминать... Понятно, что коренная малорусская старшина с большим неудовольствием смотрела на раздачу урядов и маетностей чужеземцам. Скоропадский под разными предлогами хотел избавиться ради Чарныша от Милорадовича; Чарныш же говаривал Кицешу: «Имею я надеяние на Бога нетокмо сербынов, — и всех вас, волохов, из Украини камением вибити!».

Сопоставляя приведенное выше со словами Требинского, говорившего гадяцкому полковому сотнику Ивану Пирятинскому: «Ну, миленькие, памятайте тое, же певне после сего вашей козацкой власти не будет, — от начала и до инших полковников и сотников, — але тилько все врядники иноземци тут будут, а нас тут прислано постерегатъ вас, чтобы вы, миленькие, не зменили», — с слухами, распространявшимися Кицешем и другими волохами о том, что гетманом будет их генерал Кантакузин, — приходится заключить, что Кицеш, Требинский и другие выходцы и царские ставленники были правы, видя в своем назначении на уряды и в раздаче им маетностей не только награду за «службы», но и правительственную цель — «постереганя измены». Известный Федор Лисовский ¹⁵, когда был поставлен царем на протопопство в Гадяч, тоже говорил, «я не ради протопопства едного тут зослан, але ради всех управлений и постереганя и преследованя змени», а на все подаваемые на него жалобы отвечал, что он гетману не подсуден...

Что касается источника, откуда пошли слухи о гетманстве Кантакузина, то, кроме поездки в 1718 году в Москву [458] Скоропадскаго и сознания, бывшего у волохов о правительственной цели их назначения, некоторой разгадкой этого обстоятельства служат слова, обращенныя к Кантакузину его женой и подслушанныя слугой их сербином Бутовичем ¹⁶: «Досить уже тобе так войсково служить, але просити мусиш от государа такового помилования, щоб в Украине гетманское офецию одержать». Стечение этих трех обстоятельств и вызвало, по-видимому, в гетманщине те толки, последствием которых явился розыск 1718 года.

В. Модзалевский.

«Року тисяча сем сот осмогонадцятъ, месяца и дня двадцать четвертого. За ведомом сиятелнейших царского пресветлого величества минестров, паче же а воле монаршой, прислан з Санктпетербурха от ясне велможного его милости пана Иоанна Скоропадского, войск запорожских гетмана, через пана Романа Бороховича, знатного товарища войскового, виразний его рейментарский указ, чтобы о соплетателех между народом Малороссийским лщения, безсовестних плиоток и раждаючого бунтовский початок соблазна исправити осведителствованний и досконалний розиск и потом тих плутословцев до крепкого взять караулу. Теди мы, нижеподписанние, зъехавши в город Гадяч и засевши в замку рейментарском, таковий з допросних речей о пронесению плутне изобразилисмо розиск.

Пан Иван Ператинский, сотник полковий Гадяцкий, в доношению сказал: Иж случилось, мовит, сих мимошедших воскресенских свят первой седмице быти в дому пана Мартина Стишевского, асаула полкового Гадяцкого, на водце, где згодился между нами и Словуй Сербын, сотник полку Переяславского Ирклеевский, едучий в поход военний к Царичину. Зараз реч от дерзости и неповстягливости своей до мене таковую з вопросом внес: «Чи один у вас дух?» Я на тое [459] отповеделем: «Що человек — то инший дух». Он, Словуй, в обширность мовий, знову отказал так: «И в моей сотне все иншие були духи, и я их добре принял, и за тое, призвавши мене пред себе, его милость пан Иван Сулима, хоружий енералный, наказовал словесно». Потом далей он же Словуй вирек: «И ну, миленкие, помятайте тое, же певне после сего вашей козацкой власти не будет, от начала и до инших полковников и сотников, але тилко все врядники иноземце тут будут, а нас тут прислано постеригать вас, чтобы ви, миленкие, не зменили!» Потом, при концу тоей речи, пречестный отец Cимеон Василиевич, протопоп Гадяцкий, з священниками своими пришол туда ж в дом пана асаула з праздничним повеншованем.

Я самослишатель к своей сказце руку прилагаю. Иван Ператинский, сотник полковий Гадяцкий.

Пречестний отец Симеон Василиевич, протопоп Гадяцкий, честний отец Симеон, наместник протопопии Гадяцкой, честний отец Григорий Терпеловский, священик церкви соборной, против сказки помянутого пана сотника полкового Гадяцкого в допросе так сказали, что «былисмо под час мимошедших воскресенских свят в дому пана Мартина Стишевского, асаула полкового Гадяцкого, с праздничним приветом и помянутого Словуя Сербына зостали и чули, что он, Словуй, шатаючися то сюди, то туди в хате асаулской, много де-чего язиком шермовал и словами плутал; и тогди отец Терпеловский от него таковий вопрос слишал: «Чи одного ви духа?» а инших слов, в сказце сотницкой вираженних, того ради не внимали и не дослуховались, же сами были подпилии и всяк з другим разние дискурси размовляли».

Мы к своей сказце руки прилагаем: Семион Василевич, протопопа Гадяцкий.

Семион Василевич, наместник Гадяцкий.

Георгий Терпеловский, иepeй святоуспенский Гадяцкий.

Иван Бутович, презвитер богоявленский Гадяцкий.

Ияков Димитриевич, иepeй воздвиженский.

Иоан по (?) Иоанов, иepeй спаский. [460]

Я именем Петро Корж, житель Гадяцкий, сознаю тое, что числа марта 16 ехал Василь Петрович Астов, камисар полку Кропотова, з Борзни до Харкова, поведал в замку Гадяцком такую реч, же на Москве его милость пана полковника Чернеговского ¹⁷ кнутом бито и на гак завешено и третого дня умер, а болше нечого не чул; на том свою руку подписую.

Пан сотник Ператинский известил, что писар комисарский, именно Тимофей Василиев, пришол, мовит, до мене з атаманом круткувским Павлом Фокою после праздника великодного упоминатися будто о недодачу овса за полмесяця, и сказалем я: «Нехай, мовит, рощот учиню между атаманом старим и теперешним круткувскими». Он, писар, откажет: «Ей, миленький, как ви горди, а не ведаете ви, для чого гетмана вашего взято на Москву и в Петербурх, и уже ему голову отрублено!» И отповидел я ему против тоей дерзостной плутне: «Лжеш ти на тое, наш ясневелможний, як слишим, у пресветлейшого монархи у великой милости»; якую реч обявлял з ним же пошовши до пана полковника своего Михайла Милорадовича, и пан полковник ему, писару, тое ганил и одослал мене з Григорием Цюпкою, прапорщиком полковим, до господина секунд-майора Калчукгина полку володиморского, в Гадячом на квартери стоячего, и тую плутню помянутий атаман круткувский чул з уст писара происходящую.

Я к своей сказце руку прикладаю. Иван Ператинский, сотник полковий Гадяцкий.

Пан Григорий Цюпка, прапорщик полковий, в допросе признал, что под час бытности моей в дому пана полковника, после свят воскресенских, пришол пан Ператинский, сотник полковий, с писарем камисарским и прекладал пану полковникови такую дикую реч, що писар сотнику плутал, же гетману нашему в Петербурсе голову втято, за що пан полковник писара того страфовал и напоминал. Потом послал [461] пана сотника зо мною до господина секунд-майора з обявлением тоей плутне, и хочай килка разив до его милости ходили, однак нас не допущено, мовячи, же забавен.

На сей моей сказце подуписуюся. Григорий Цюпка, прапорщик полковий Гадяцкий.

Павло Фока, атаман круткувский, в допросе под совестию признал, же помянутий камисарский писар тие слова плутал: «Что, миленкие, не ведаете ви, для чого вашого гетмана взято на Москву и в Петербурх, которому там и голову втято». Пан сотник ответовал, же «лжеш ти; ясне велможний при милости монаршой». Потом, як пошли до пана полковника своего з обявлением, он писар просил, жебы пан полковник прикрил тое; однак пан полковник увещал его за тую плутню.

Сюю сказку мою я, Павло Фока, крестом закрепляю.

Иван Ставецкий, мещанин старинний Гадяцкий, в допросе сказал, что як приехал передом з Москви осередопосте в Гадяч от пана полковника своего Михаила Милорадовича калачник Андрей Боханченко, житель Гадяцкий, з слугою полковничим, приставшим на Москве, Григорием Волошином, и говорили мине таковую плутню, что енерал Кантакузин будет тут у нас гетманом, а пан полковник наш — енералом над трома полками: сумским, ахтирским и гадяцким, гетман же теперишний буде чернцем. Теди, я на тое им отказал: «Лжете ви; я гетманов скилконадцятъ памятаю, а ни одного не пущено в чернце, леч розно по своих заслугах и верностях житие свое кончили.

Сюю сказку мою я, Иван Ставецкий, крестом закрепляю.

Андрей Боханченко, калачник, в допросе признал, что едучи з Москви з слугою, там до пана полковника на службу приставшим, именно Григорием Волошином, — многократно он намовлял мене, чтобы, приехавши в Гадяч, тое в наряде проносити, же будет под властю полковничою и замок Гадяцкий, а не под гетманскою. Потом, в долгом допросе он Боханченко (любо перш таился) заледво признался, же слуга [462] полковничий Григорий Волошин вираженную плутню в сказце Ставецкого при нем говорил, а он сам о ceбе запирался, же того не говорил. Потим знову Андрей Боханченко признал, что Григорий Волошин, просил мене, жебы я нечого о туй плутне перед судом не говорил, бо, мовит, обом нам недобре будет и хоч бы и быто тебе — нечого не кажи.

Под готовостю присяги сюю сказку крестом закрепляю.

Пречестний отец Семеон Василевич, протопоп Гадяцкий, честний отец Семеон, наместник протопопии Гадяцкой, честний отец Григорий Терпеловский, настоятель церкви соборной, честний отец Иoaн Бутович, презвитер богоявленский, в допроси сказали тое, что когда пришлисмо до пана полковника в дом в великодную суботу для испрошения у его милости отцу протопопе своему за невинное уданне прощения, тогди виделисмо пред нами прохожаючогося Афанаса Волошина ¹⁸, бывшого сотника ковалювского, и спросил я, протопоп его, Афанаса Волошина: «Як и где вмсть погодился з паном полковником?». Он, осклабывшися, вслух всем нам так мовил: «Трудно было мне не прощатися, бувши на Москве, поневаж там и кого-небудь смиряют»: и далей сказал: «Як мне было там не смиритись, что на пана полковника великая является царская ласка и такая милость, якой и гетман не мает». На що я, наместник, ему ответствовал: «Лжеш ты на тое. Ясне вел-можному — гетманская милость, а полковникови — полковничая».

К сей сказке нашой руки прилагаем Семион Василевич, прот. Гад.

Симеон Василевич, намест. Гад.; Георгий Терпеловский, иepeй Стоуспенский.

Иоан Бутович, иepeй богоявленский Гадяцкий.

Ияков, иepeй воздвиженский.

Многократно допрошуван Афанас Волошин против сказки отца протопопи Гадяцкого и прочих иереев тутейших, однак о [463] обелзе и уничижении чести рейментарской не признался, леч тилко, мовит, «такие слова я сказал, же, приводячи мене господин Феодор Иванович Протасиев, столник, до згоди з паном полковником нашим гадяцким, жебым я на его не чолобытством, и сказал мне тое его милость: «Что, видишь, мовит, якая великая честь тут вашему полковнику — нечого ему не вдееш».

Григорий Минтянин, бывший атаман куземинский, в допросе доносил, что чул от Афанаса Волошина в дому своем, когда он виправлен был в поход военний од пана полковника Гадяцкого до Царичина, на месцу пана Романа Корицкого, сотника опошнянского, же говорил тие слова, что уже есть у нас гетман новий. А когда вопросил я его: «Хтож такий: чи з наших людей, чи з великороссийских?» он, Афанас, ответовал: «Такий человек, же знает по турецку, по минтянску и по волоский говорити, именно — енерал Кантакузин: а полковникови нашему гадяцкому роту или другую придадут драгун»; а чого ради тии драгуне придани будут — тую причину сказал: «Для безпечности, жебы як мене у войску мало небыли, не приймуючи на месце пана сотника опошнянского в помянутий поход военний, так бы и над полковником нашим не вчинилось».

Сюю сказку свою я, Григорий Минтянин крестом закрепляю.

Афанас Волошин к допросу Григория Минтянина во всем целе тамчись не признался.

Пан Иван Ператинский, сотник полковий Гадяцкий, обявил, же от пана полковника своего чул тие слова: «Будучи на Москве, прекладалем я сиателнейшому графу Гаврилу Ивановичу Головкину в донесение царскому величеству, что на затяг войска, еще в своей земле будучи, много задолжилемся, позичаючи в монастирах, то по тисячи, то по пятъ сот червоних, — якого долгу не мею тепер чим уистити; на що мне ответовал сиателнейшый граф: «Мееш собе врученний полк Гадяцкий — с того собе наживай». [464]

К сей сказце подписую руку. Иван Ператинский, сотник Гадяцкий.

И ми, нижеподписанние инквикитори, будучи в дому его милости пана полковника Гадяцкого в день аггела государева, чули от его милости в сказце пана сотника и пана асаула полкового тую всю вираженную реч.

Якие в розиску вижейвираженние совестними допросами инкверованние, в народе пронесенние на зверхнейшую власть и о инних особах плутне и уничижениа, по високом з Санктпе-тербурха присланном указу, сим розиском исправили, при закреплению подписов рук наших и печатей, до долшого властелинского разсмотрениа. Писан в замку Гадяцком, року и дниа вижейвираженного.

Михайло Турковский, Господар Замку Гадяцкого. М. П. Григорий Кирабянка, Судия полку Гадяцкою. М. П. Роман Борохович. М. П. Стефан Максимович, Канцелярист войсковий. М. П.».

(С подлинника).

Комментарии

1. О нем: А. В. Стороженко, Очерки Переяславской старины, Киев 1900, стр. 187—195.

2. Ibid., 126—186.

3. Опис. Стар. Малор., т. III, стр. 60.

4. Киев. Стар., 1885 г., май.

5. Рус. Арх., 1875 г., I, 91.

6. Киев. Стар., 1894, апр., 146—151.

7. Дело о дворянстве Бразолей в архиве д-та Герольдии Правит. Сената.

8. Опис. Стар. Малор., т. II, стр. 16.

9. Дело о дворянстве Милорадовичей в архиве д-та Герольдии Прав. Сената.

10. Дело о дворянстве Капнистов там же.

11. Дело о дворянстве Требинских там же.

12. Киев. Стар. 1886 г., июль, стр. 443.

13. Рукоп. М. О. Судьенка.

14. О нем смотри нашу статью: «Генеральный судья Иван Чарныш и его род», в Киев. Стар. 1904 г., апр. и май.

15. Опис. Стар. Малор.. I, 199.

16. Киев. Стар. 1904, апр., стр. 20-24.

17. Речь идет о Павле Полуботке, ездившем с Скоропадским в 1718 году в Москву.

18. Т. е. Кицеша.

Текст воспроизведен по изданию: Слухи о назначении Кантакузина гетманом Малороссии (1718 г.) // Киевская старина, № 6. 1904

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.