«Святитель, возлож на ся всю одежду
святительскую и взем жезл свой в руки, сести
имать во олтари пред престолом, идеже есть обычай
сидети ему, егда посвящает диакона или
пресвитера». Достойный же извержения приводим
бывает от диакона пред царские врата во всей
одежде иерейской, имуще в руках потир со
дискосом. Егда же веден будет ко вратам царским,
пресвитеры и клирицы, прилучившиеся, глаголют
псалом Давидов — Милость и суд воспою Тебе,
Господи и проч. Изверзаемый же пришед до
Царских врат, не входит в олтарь, но пред Царскими
враты преклоняет колене, Святитель же, по
скончании псалма, седя на месце своем, возвестити
имать, во всеуслышание всем, вину, ея же ради
изверзает пресвитера, и посем во осуждение его
глаголет изречение сицево: Во имя Отца, и Сына и
Святаго Духа аминь. Мы (имя рек) Божиею милостию
Архиепископ (имя рек); понеже по известном и
опасном испытании, от неложных свидетелей, судом
нашим обретохом его пресвитера (имя рек)
законопреступника и сана пресвитерска
недостойна, беззаконий его ради, зело тяжких и
Бога раздражаючих, и людей соблазняючих, тем же
властию Бога всемогущаго, осудивши его по
правилам Святых Апостол и Святых Богоносных
Отец, из святительскаго сана его изверзаем
вовеки, и от священнодейства церковнаго отлучаем
его, и яко непотребна раба от престола и олтаря
Божия жезлом нашим пастырским его отметаем, и cиe
не точию словом, но и делом абие творим. Посем сам
Святитель, вставши и изверзаемому востати
повелевши, приимет от руку его потир со дискосом,
глагола сице: отыймую от тебе власть приношения
пречистыя жертвы к Богу о живых и умерших, понеже
недостоин еси явился к нему приносити его; и
полагает потир со дискосом на престоле. Посем
снимая с него ризы, Святитель глаголет анаксиос;
таж пояс приемлет от него и, снимая с него
епитрахиль, глаголет анаксиос. Таж глаголет,
снимая с него поручие и прочая вся. Снимая с него
стихарь, Святитель глаголет: совлекаю с тебе всю
одежду пресвитерскую, в ней же предстояти [446] Господеви, ради лукавых своих
дел, к тому не достоин еси. Таж начинает
постригати его Святитель глаголя: исполнися лице
его безчестия, яко бо чести сый не разумея.
Останок же влас его остригает диакон, певцем же
поющим cию стихиру глас (н)
(50): Днесь Иуда оставляет учителя и приемлет
диавола; отлучается благочестия и чужд бывает
дарования, ослепляется страстию сребролюбия;
отпадает света омраченный; како бо можеши зрети
Светило предавый на тридесятих сребреницех; но
нам возсия Страдавый за мир, к Нему же возопием:
пострадавый и сострадавый человеком Господи
слава тебе. Сему же поему диакон растризает его
до конца.
Посем снимают с него одежды внешняя
священническия, поюще стихиру сию глас (в) (2): Днесь ученик Христов
отчуждается чести Его и благодати: возлюби бо
паче служения Ему рабо-тати беззаконником; тем же
ныне, яко недостоин, от святилища отвержен
бывает. Сего ради вси со умилением Христу
возопием: пощади нас, Владыко, пощади, во чистоте
же и правде служити Teбе нас сподоби, яко Един благ
и Человеколюбец. Таж одевают его в одежды
мирския, глаголющи: да облечешися во срам, и да
одеждешися, яко одеждою, студом своим.
Сия вся содеявши, сядет паки Святитель
на месце своем во вратех царских и, держа жезл в
руце десной, сице глаголет: понеже не достоин
явился еси степени пресвитерскаго, ни предстояти
жертвеннику Божию, ниже священнодействовати
слова его истины, и приносити Ему дары же и жертвы
и ино что священнодействовати можеши к тому, вин
ради нанесенных на тя лукавством твоим, сего ради
аз властию от Христа Бога мне данною, яко
неключимаго тя раба, от святаго престола и алтаря
Господня отлучаю, отметаю и до конца сим жезлом
пастырским вовеки отреваю. И се доглаголя,
отринет его жезлом от Царских врат. И абие востав,
царския врата затворяет и изложив с себя одежду,
отходит восвояси».
Миряне, присутствовавшие при
совершении этого чина, останавливали свое
наблюдение и внимание, главным образом, на [447] острижке длинных волос на
голове извергаемых из священства и потому
последних стали называть и теперь называют
расстригами.
В настоящее время лишение священства
совершается без всякого церемониала и
совершается не в храмах Божиих, а в присутствии
духовных пастырей, где секретарь консистории,
при собрании членов ее, читает синодальный указ
лишаемому священства о снятии с него
пресвитерского сана, и затем берется от него
подписка впредь не именоваться священником, не
носить священнической одежды и не совершать
никаких церковных священнодействий.
В нашей православной церкви
совершается не только извержение
законопреступных пресвитеров, но бывали, хотя и
редкие случаи, что и архиереи наши извергались из
святительского сана. Так, в царствование Алексея
Михайловича лишен был святительского сана
патриарх Никон; в царствование императрицы Анны
Иоанновны — архиепископ Варлаам Ванатович; при
императрице Екатерине II — митрополит Арсений
Мациевич, а при императоре Александре I —
архиепископ могилевский Варлаам Шишацкий. Так
как в наших архиерейских Чиновниках, ни
рукописных, ни печатных, не было особого чина, по
которому надлежало совершать извержение из
святительского сана, то таковому извержению
предшествовало составление собором наших
архипастырей церемониала для совершения этого
крайне прискорбного акта. В настоящей статье мы
опишем причины и церемониал извержения
последних двух из упомянутых святителей.
В самом начале своего царствования
Екатерина II замыслила отнять у apxиepeйcкиx кафедр и
монастырей вотчины: но пред коронацией своей
сперва было утешила и успокоила духовенство
возвращением по прежнему в управление духовных
властей отобранных у них имений и даже
уничтожила, «впредь до приведения в порядок
духовных штатов», коллегию экономии,
заведовавшую при императоре Петре III
монастырскими вотчинами. «Мы не имеем
намерения», писала она, «присвоить [448]
себе церковные имения, но только
предписать закон о лучшем устройстве их». Но
вслед затем, под наблюдением Екатерины II, была
учреждена особая комиссия из двух духовных и
трех светских членов; в числе первых находился
неприязненный Арсению Мациевичу митрополит
Димитрий Сеченов, старавшийся заслужить
благоволение императрицы содействием видам ее
политики. Комиссии поручено было «составить
правила о лучшем употреблении церковных имений,
во славу Божию и пользу отечества». Комиссия эта
отправила во все монастырские вотчины и
архиерейские дома приходо-расходные книги, для
записывания денежного и хлебного сбора, и
избранных ею отставных обер-офицеров для
точнейшей поверки сообщенных духовными властями
сведений о состоянии и количестве церковных
имений. Командированные комиссиею обер-офицеры,
исполняя возложенные на них обязанности, не
оказывали должного уважения не только к личности
духовных властей, но и к принадлежностям
церковного богослужения; нередко они входили в
олтари без всякого благоговения и дерзали
касаться церковных престолов, потиров и других
священных сосудов. Что же касается обыкновенного
церковного имущества, то к нему они всегда
относились слишком самоправно и с крайнею обидою
для духовных властей.
В распоряжениях комиссии и действиях
обер-офицеров ростовский митрополит Арсений
Мациевич видел нарушение прав церковной
заветной собственности, а в отобрании
архиерейских и монастырских вотчин крайнее
унижение духовенства, и даже стремление к
прекращению монашества и архиерейства, без
которого «не оное что воспоследует, токмо от
древния нашея церкви апостольской отступство, а
с тем вместе последует поповщина, а потом
безпоповщина... и тогда наше государство перейдет
на раскольническое, или на Кальвинское
государство». Опираясь на соборное правило, что
посвященное Богу не может быть отчуждаемо, он
ставил это правило выше смысла клятвенного
своего обещания, данного им при хиротонии в
архиерея, во всем повиноваться царской власти и [449] надлежащим образом, по совести
своей, исполнять инструкции, регламенты и указы,
именем государя от предуставленных начальников
объявленные.
Увлеченный негодованием м. Арсений в
начале 1763 г. подавал в Св. Синод один протест за
другим против отнятия вотчин у монастырей и
архиерейских домов и против вмешательства
светских людей в духовные дела. Имея в виду не
столько свои личные выгоды, сколько интересы
своего сословия, нелюбостяжательный архипастырь
в протестах слишком резко излил всю желчь своего
оскорбления. «Горе нам бедным архиереям», писал
он в протесте 6 марта», яко не от поганых, но от
своих мнящихся быти овец правоверных толикое
мучительство претерпеваем». О членах комиссии
отзывался он, что «они насилу в Бога веруют».
Между тем разосланы были к архиереям и по
монастырям печатные инструкции и формы описей
церковных имуществ. «Церковь», жаловался он, «еще
и от прошедшаго, недавно бывшаго удара и
разорения не отдохнула и в чувства не пришла, а
тут опять на нее наветы и нападения. Прошлаго
года, мы остались без яроваго хлеба и с малым
числом сена, то же будет и теперь с
превосходством. Крестьянам сперва понравится
платить оброк, вместо работы; а как опустошать
леса и луга, то, хоть и душу от них возьми, не будут
платить оброка; архиерейские домы не только без
дров, но и без хлеба, без денег, без водовоза и
последняго работника останутся. В малое время
благочестие может перевестись, так что и следа
его не останется»...
Еще прежде подачи в Синод письменных
протестов, Арсений словесно выражал свои мнения
об этом предмете, который лежал у него на печенях;
даже в неделю Православия, к чинопоследованию на
этот день, отважился прибавить «анафему
обидчикам церквей и монастырей». Все действия
этого святителя доходили до чуткого слуха
Екатерины, которая не любила гласности и видела в
них дерзкое противодействие своим предприятиям,
а в Арсении лицемера, пронырливого и [450] властолюбивого, бешеного
враля, не безопасного для себя, как она сама
выражалась; но Арсений действовал и говорил
нетайно, а открыто, смело шел на крест, зная, что
его ожидает за протесты от самодержавной
государыни и святейшего Синода. Но видно, что
слова и протесты этого архипастыря за живое
задели императрицу, и она поспешила положить
предел его неустрашимым действиям. По ее
распоряжению, протесты м. Арсения были заслушаны
и осуждены членами св. Синода. Вслед затем
синодальный обер-прокурор Глебов представил
императрице всеподданнейший доклад о виновности
м. Арсения. Разсмотревши доклад, она возвратила
его Синоду с тем, чтобы он сам «судил своего
сочлена, как злонамеренного и преступника».
В это время м. Арсений продолжал свое
служение на Ростовской кафедре. В половине марта
1763 г., возвратясь в свои покои от вечерни, он
сказал своему келейнику: «не запирай ворот на
ночь! Гости будут ко мне в полночь». Келейник
недоумевал, каких гостей ожидает преосвященный.
Но в самую полночь является к нему Гвардейский
офицер Дурново и подает синодальный указ
следующего содержания: «14 сего марта определено
ваше преосвященство, чрез нарочно отправленного
гвардии обер-офицера привезть в Москву, а при том
отъезде ризницы и людей, кроме трех нужнейших
вашему преосвященству, с собою не брать, и
имеющиеся в кельях вашего преосвященства письма,
кроме печатных книг, собрав в одно место, вашего и
того обер-офицера печатью запечатав, взять оному
обер-офицеру в Москву». По приезде в Москву 14
апреля Арсений уже содержался под крепкою
стражею в Симоновом монастыре, как
государственный преступник. В тот же день
императрица писала обер-прокурору Глебову:
«Александр Иванович! Нынешнюю ночь привезли враля,
котораго исповедывать должно; приезжайте ужо
ко мне, он здесь во дворце будет». Неизвестно,
какого рода была эта исповедь; в присутствии
императрицы, Орлова, Глебова и [451]Шишковскаго Арсений до того простер свою
дерзость в объяснениях, что императрица зажала
себе уши, а ему «заклепили рот».
После исповеди в императорском
дворце Арсений под караулом препровожден был в
полное присутствие Синода и при допросе, как
объявлено было в московской газете (14 апреля 1763
г.), «сознался в своей продерзости». Его собратия
и сочлены присудили его к лишению архиерейского
сана и монашества и затем к смертной казни за
оскорбление Ея Величества. Такой приговор
поднесен был государыне для конфирмации, но она,
как значится в Синодском указе, «по великодушию и
милосердию своему природному», соизволила
освободить Арсения от казни и повелела оставить
ему монашеский чин и сослать в отдаленный
монастырь под строгий надзор настоятеля.
Подсудимый опять призван был в Синод
для объявления ему высочайшей конфирмации. Он
явился в Синодское присутствие, как бы на
священнослужение: в архиерейской мантии с
источниками, в омофоре, в белом клобуке, с
панагиею на персях и с архипастырским посохом в
руке. По прочтении высочайшей конфирмации члены
Синода, один после другого, снимали с митрополита
Арсения архиерейские принадлежности, кто
митрополичий клобук, кто мантию, кто омофор, кто
панагию, кто другие принадлежности. Во время
совершения этого печального акта Арсений,
убежденный в справедливости своих протестов,
обнаружил полное негодование к своим собратиям
— членам Синода и предсказал некоторым из них
плачевный жребий. Так первенствующему члену
Синода Димитрию предрек, что задохнется
собственным языком, Амвросию Зертис-Каменскому
предрек смерть от мясника. Лишенному
архиерейства подано было простое монашеское
одеяние и была взята с него подписка, что впредь
ни под каким видом не будет именоваться и
писаться не только архиереем, но даже
иеромонахом.
Следующее затем десятилетие жизни
своей Арсений Мациевич сперва провел, под
строгим надзором, в Ферапонтовом [452]
и Николо-Корельском монастырях, а потом, по
лишении монашества, будучи назван Андреем
Вралем, был сослан в Ревель, где и скончался в
каземате, походившем более на могилу, чем на
жилище тяжкого преступника.
Причина, по которой Могилевский
архиепископ Варлаам Шишацкий был лишен
святительского сана, заключалась в следующем
проступке его. 8 июля 1812 г. французские войска
вступили в Могилев. Учрежденная французским
правительством комиссия для управления
гражданского в могилевской губернии отнеслась 13/25 июля к тогдашнему могилевскому
архиепископу Варлааму с оповещением, чтобы на
другой день он архиепископ с духовенством,
дворянством и прочими сословиями учинил присягу
на верноподданничество французскому императору
Наполеону и лично совершил литургию и молебствие
и чтобы поминал во время всякого богослужения,
вместо императора Александра, — французского
императора Наполеона. Требование прописанной
комиссии архиепископ Варлаам беспрекословно
исполнил и предписал, чрез консисторию,
исполнять его всем подведомственным ему
учреждениям и лицам. По высочайше утвержденному
Синодальному докладу, который состоялся 19 мая 1813
г., было постановлено: «архиепископа Варлаама,
яко оказавшагося явным клятвопреступником и
потому нетерпимаго более в сем сане, лишить
архиепископства и священства, оставив только в
монашеском чине, и пребывание ему иметь в
Новгородсеверском Спасском монастыре
Черниговской епархии». Совершить обряд лишения
архиепископа Варлаама архиерейского сана и
священства поручено было Черниговскому
архиепископу Михаилу, и была указана форма
обряда, который при этом соблюсти надлежало. В
указе преосвященному Михаилу сказано было, что
«когда архиепископ Варлаам доставлен к нему
будет, в то время, по сношению с губернатором
назнача день, собрать в кафедральный собор
монастырских настоятелей и городское
духовенство, а потом, введя в оный его,
архиепископа, в полном архиерейском облачении и
поставя посреди церкви, объявить прочитанием
чрез [453] консисторского
секретаря высочайший конфирмованный доклад, а по
объявлении, сняв с него чрез ключаря с
протодиаконом, все архиерейское облачение с
знаком ордена св. Анны 1 степени и возложа
приличное монаху одеяние, обязать подпискою,
чтобы он отныне впредь не токмо архиереем, но
ниже иеромонахом отнюдь ни под каким видом, ни
письменно, ни словесно не именовался и не
писался». Печальный обряд снятия сана совершен 29
июня 1813 г.
(Арх. св. Синода дело за № 972).
Прот. Петр Орловский.
Текст воспроизведен по
изданию: Чин извержения из священства,
совершавшийся в киевской митрополии в XVII веке //
Киевская старина, № 12. 1904
