КОНДУРУШКИН В.

ДАМАСК

Климат. — Влажность. — Канализация. — Сады, — Дамасский климат здоров. — Проказа. — Библейский рассказ о Неемане. — Доктор Хайдар и его рукопись. — Исцеляет ли дамасский климат проказу? — Заразительна ли проказа? — Примеры. — Наследственность проказы.

Дамаск отличается здоровым, мягким климатом, богатством зелени и воды. В Дамаске нет особенно резких различий между днем и ночью, между летом и зимой. Во все жаркое время года в тени бывает не более +32°R, и зимой ртуть редко опускается ниже 0. Колебания в пределе 32° R в течение целого года покажутся нам весьма малыми сравнительно со многими местностями России, где размахи температуры достигают 60° R и больше (+ 30° и — 30° R). Обилие вод придает воздуху некоторую влажность, зимой даже сырость — единственное неудобство дамасского климата, тем более, что Восток вообще весьма небрежен в постройках для жилья. Зимой дамаскинец сидит около манчала, забирается в фуфайку, в которой, впрочем, предпочитает ходить даже летом, а на базарах греется зажженным пучком сухой конопли или чашкой горячего кофе. Если же иногда выпадает снег, то почти вся жизнь в Дамаске прекращается. На снегу сириец застывает, точно муха.

Мягкая зима и жаркое лето сделали сирийца довольно небрежным в обуви и одежде. И летом, и зимой одинаково можно видеть дамаскинца босиком, в кумбазе и феске, и только зябкая голова его закутана зимой какими либо тряпками. В школу половина детей приходит только в одних кубкабах (Кубкабы — деревянные башмаки) на босую ногу и в самом легком платье. А кругом всюду течет вода, наполняя бесчисленные бассейны домов и базаров.

Понятно, что в такой обстановке в Дамаске развиваются всевозможные простудные заболевания, главным образом ревматического характера. Это зимой. Летом же дамаскинец, пьющий сырую воду, страдает разнообразными болезнями желудка и [256] кишок, ибо вода Барады расходится по Дамаску совершенно без всяких очищений, а река при своем течении, несомненно, засоряется.

Заговорив о дамасской воде, нельзя не упомянуть о канализации Дамаска. Это почти единственное практически-полезное наследие римской эпохи. Прекрасные строители, римляне устроили в Дамаске систему водопроводных и оросительных каналов, при чем вода распределяется по городу и садам с большим искусством — равномерно и без всяких машин. Эта канализация Дамаска держится и до настоящего времени. Турки, подновляя ее, не решаются изменить ни одной старинной артерии, чтобы не испортить сооружения. Все инженеры-европейцы удивляются тому искусству, с каким вода реки Барады распределяется по всему Дамаску и его предместьям, поя людей, очищая и унося немедленно нечистоты каждого дома из города с 300-тысячным населением. На восточной стороне города можно только видеть несколько мутных волн, которые уносят грязь в великолепные дамасские сады, доставляя почве много в высшей степени плодородного ила.

А сады Дамаска действительно весьма обширны и богаты. В мягком дамаском климате созревают абрикосы, лимоны, гранаты, померанцы, миндаль, орехи в проч. Вокруг Дамаска, под садами и виноградниками занято по приблизительному подсчету до 70 тысяч десятин прекрасной земли, орошенной до последнего камешка. К востоку от Дазиска нужно ехать, по крайней мере, шесть часов, чтобы выбраться на простор сирийской пустыни, окруженной голубоватыми прозрачными горами. Весною это сплошное зеленое море садов почти совершенно белеет от множества цвета на плодовых деревьях. И всюду розы, розы без конца! Целые вороха розовых лепестков наваливаются на осликов и увозятся в город для выделки розового масла. Все в садах смотрит так молодо, зелено, так блестит и сверкает на солнце, что нет сил оторваться взором от красоты южной природы, от упоительного дыхания южной весны.

«Да напоит Господь Дамаск из облака, полного водой! Такой красоты нет нигде во всем мире. Его земля, как небо, во всем великолепии. Его цветы, как звезды в их блеске. Когда зефиры дамасских садов ласкают человека, оковы печалей спадают с него. Глаза не устают любоваться им. Хочется вечно дышать воздухом, пропитанным запахом его цветов. Из его деревьев может составиться вечный рай. Из цветов дикого мака — целый ад огня без пламени»...

Так пишут о Дамаске арабские поэты. Дамаск — цветик Востока! В устах здешнего жителя эти горячие слова более [258] чем понятны. Из раскаленной пустыни, из гор приезжает он, бедный сириец, в Дамаск, целую половину дня идет по извилистым дорогам между садами и наконец вступает в самый город. И тут его взор поражают большие дома, тонкие высокие минареты, громадные мечети. И долго, долго потом в бедной каменной лачужке сыну пустыни снится великолепный город и его бесконечные сады.

Но самый город, как уже было сказано, весьма скучен и грязен, и только благодетельное южное солнце ежедневно очищает его своими горячими лучами и предупреждает развитие всяких болезнен.

А в этом отношении Дамаск едва ли не самый безопасный город во всей Сирии и Палестине. Несмотря на страшную обычную скученность населения, грязь и сырость, здесь даже лихорадки весьма слабы. Эпидемические болезни тоже редки. Даже на проказу дамасский климат и вода имеют какое-то особенное влияние.

Эта страшная болезнь еще и древности пугала Восток своим ужасным видом и неизлечимостью. Местное население, как известно, настолько боялось ее, что прокаженных выгоняли за черту города, обязывали носить колокольчики и звоном давать знать всякому проходящему о своем присутствии. Прокаженным бросали подаяние только издали, боясь прикоснутся, ибо все считали проказу болезнью в высшей степени заразительной.

Однако и по свидетельству Библии не во всех местах Сирии и Палестины одинаково боялись проказы. В Дамаске она, очевидно, была совсем не страшна, начиная с самых древних времен. В этом отношении весьма характерен библейский рассказ о Неемане, полководце царя сирийского, который мы позволим себе привести здесь.

«Нееман, военачальник царя сирийского, был великий человек у господина своего и уважаемый, потому что через него дал Господь победу сириянам. И человек сей был отличный воин, но прокаженный. Сирияне однажды пошли отрядами и взяли в плен из земли Израильской маленькую девочку, и она служила жене Неемановой. И оказала она госпоже своей: «О, если бы господин мой побывал у пророка, который в Самарии, то он снял бы с него проказу его!» И пошел Нееман, и передал это господину своему, говоря: «Так и так говорит девочка. которая из земли Израильской» (IV кн. Царств, 1 — 4 ст.). «Нееман поехал с письмом сирийского царя к царю израильскому. Последний испугался, думая, что царь сирийский ищет предлога для войны с ним. Но вот пророк Елисей послал сказать дарю: «Для чего ты разодрал одежды свои? Пусть он (т.-е. Нееман) придет ко мне и узнает, что есть пророк во Израиле». И прибыл Нееман на конях своих и на колеснице своей, и [260] остановился у входа в дом Елисеев. И выслал к нему Елисей слугу сказать: «пойди, омойся семь раз в Иордане, и обновится тело твое у тебя, и будешь чист». И разгневался Нееман, и пошел, и сказал: вот я думал, что он выйдет, станет и призовет имя Господа, Бога своего, и возложит руку свою на то место и снимет проказу. Разве Авана и Фарфар, реки Дамаска, не лучше всех вод израильских? Разве я не мог бы омыться в них и очиститься?» И оборотился и удалился в гневе» (там же, ст. 8 — 12).

Очевидно, что прокаженный Нееман жил со здоровой женой, имел в доме здоровую служанку, которая не боялась заразы.

Этот исторический рассказ важен для нас, как пояснительная параллель для исследования вопроса о проказе в Дамаске в настоящее время.

В Дамаске существует всеобщее убеждение, что климат города и его вода оказывают на прокаженных целебное действие. Вспомним восклицание того же Неемана: «Разве Авана и Фарфар, реки дамасские, не лучше всех вод израильских?» Уверенность эта коренится в том удивительном и несомненном явлении, что никто из жителей Дамаска не болеет проказой, исключая тех, которые жили подолгу в какой либо другой местности. Поэтому Дамаск съезжаются прокаженные из разных мест Сирии и Палестины с надеждой на исцеление. Прокаженные главным образом туберкулезные. Белая, или анестетическая, проказа наблюдается здесь крайне редко. Для прокаженных в городе существуют две лечебницы (одна для мусульман, другая для христиан), весьма бедно и грязно обставленные. Больные проводят там остаток своей жизни и умирают. Прокаженные в Дамаске не пугают так здоровых людей своим присутствием, как в других местностях Востока. Они часто входят с ними в некоторые, чисто внешние сношения, смешиваются в толпе, а один дамасский доктор уверял меня, что видел прокаженного даже в бане вместе с другими людьми. Я сам, путешествуя по селам и деревням вокруг Дамаска, видел неоднократно туберкулезных прокаженных, живущих совершенно свободно в своих семьях и исполняющих по мере сил всевозможные работы, и никто их не чуждается, не только родные, даже все односельчане.

Сам собою навязывается теперь вопрос: справедливо ли вообще убеждение в целебности дамасского климата и воды, и заразительна ли проказа?

Дамаске есть один доктор, мусульманин, получивший образование сначала в Бейруте в медицинской школе (высш. уч. зав.), а потом проживший около двух лет в Париже при одной из клиник в качестве практиканта. Теперь он живет [261] и работает в Дамаске. Еще молодой, но весьма деятельный и умный доктор Хайдар занимался специально вопросом о проказе в Дамаске, посещал несколько месяцев две его убогих лечебницы и, как результат своих наблюдений, написал на Французском языке статью, рукопись которой он и предоставил мне любезно для прочтения. Несомненно, в своем сочинении прежде всего он остановился на той всеобщей уверенности в целебности дамасского климата и воды, о которой я уже упоминал. По его словам оказалось, что все больные, которых он осматривал, объявляли ему, что по приезде сюда они замечали некоторое улучшение, но за этим улучшением, после более или менее продолжительной остановки, болезнь начинала снова свой ход. Эту остановку в ходе болезни доктор Хайдар объясняет переменой климата и особой нравственной бодростью — уверенностью больных в возможности выздоровления. Но болезнь эта, по его категорическому замечанию, совершенно неизлечима. Хотя он полагает, что дамасский климат действительно может умерить ход болезни.

В ответ на второй вопрос — о заразительности проказы, он приходит к весьма интересным выводам и о свойствах проказы вообще, посему я считаю нужным привести здесь точный перевод соответствующего места его рукописи.

«Все факты, собранные мною касательно заразительности (т. е. проказы), доказали мне, что эта болезнь незаразительна, но что она местная (endemique). Я убедился, что нельзя сделаться прокаженным, ни посещая прокаженных, ни даже живя с ними в совершенно одинаковых условиях; но можно сделаться прокаженным, живя в той стране, которой эта болезнь свойственна (точно: где эта болезнь находится в состоянии местном), или проведя там хотя бы только некоторое более или менее долгое время. Я могу еще сказать с уверенностью, что проказа есть болезнь, не переносимая от индивидуума к индивидууму, но только из почвы к индивидууму. В Сирии она существует только в некоторых местностях, откуда в соседние (непроказные) местности переходит крайне редко. Может статься, что микробы этой болезни не могут жить, кроме как только в определенных климатических условиях, которых мы еще не знаем. Самый поразительный тому пример мы видим в Дамаске: несмотря на присутствие лечебниц, несмотря на отсутствие в них каких бы то ни было гигиенических предосторожностей, никто и никогда не наблюдал ни одного случая, чтобы хотя один дамаскинец заболел проказой»...

Очевидно, болезнь теперь, как и в древности, в Дамаске незаразительна даже из почвы и воды. По крайней мере, мы можем сказать это относительно местного населения. Но, может [262] быть, для нас, европейцев, эта болезнь остается заразительной? Думаю, что этот вопрос но совсем бесполезен.

Далее в своей книге г. Хайдар приводит массу поразительных примеров, доказывающих весьма убедительно, что болезнь эта незаразительна. Так он рассказывает, что одна прокаженная, жившая в дамасской лечебнице, воспитывала внучку-сироту. Чтобы утешить плачущего ребенка, она часто давала ей сосать свои груди, при чем гной из нарывов попадал в рот ребенку, который его глотал. Теперь этот ребенок — взрослая женщина, замужем, сама здорова и имеет здоровых детей. Другой не менее поразительный пример: один дамаскинец женился на девушке, которая впоследствии оказалась прокаженной. И никто, — ни муж, ни ее дети, ни вторая жена мужа, которую он взял по смерти первой больной, — не заболели этой страшной болезнью. А теперь в Дамаске целая бедная, но здоровая семья живет при лечебнице, постоянно соприкасается с прокаженными, даже ест и спит вместе с ними, и никто из ее членов в течение сорока лет не сделался прокаженным.

Второй из приведенных здесь примеров невольно наталкивает нас на вопрос о наследственности проказы. В рукописи г. Хайдара есть несколько соображений и на эту тему, но крайне неопределенных. Одно он говорит с уверенностью, что наследственность проказы вне сомнения. Он приводит несколько примеров проявления этой болезни в потомстве и приходит к выводу, что наследственность в этой болезни непрямая и непостоянная. Часто болезнь переходит через несколько здоровых поколений, чтобы проявиться на одном наиболее несчастном из всех потолков. Так, у больного отца или матери бывают здоровые дети, при чем случается, что из всех родных братьев и сестер только один унаследует от родителей страшную болезнь.

Далее, он приводит несколько описаний больных с кратким обзором хода болезни. Но мы на этом останавливаться уже не можем.

Легенда об основании Дамаска. — Недавнее прошлое. — Упадок дамасской промышленности. — Французская железная дорога. — Немецкие товары. — Их значение. — Центр культуры. — Будущее Дамаска.

Ни в древнее, ни в новое время Дамаск никогда не был земледельческим центром. Он всегда был городом торговли и обрабатывающей промышленности, если не принимать во внимание его обширного садоводства. Есть в Сирии одна легенда об основании Дамаска, — легенда, очевидно, происхождения недавнего, но очень характерная, которую мы и приведем здесь. [264]

Завладев всем миром, Александр Македонский хотел завладеть и царством демонов. Однако его туда не пустили. Тогда он выстроил стену, разделявшую два мира — людей и дьяволов. На обратном пути к западу он поднялся на холм. Думар (около современного Дамаска) и увидел то место, где теперь стоит Дамаск. Река Барада была вся в зелени и заросла кипарисами. Александру место понравилось. Он сошел с холма и велел вырыть в долине яму и снова ее завалить. Земля не наполнила ямы. «Здесь жителям не будет хватать своего хлеба», сказал он и пошел в Хауран. Там он тоже приказал вырыть яму и завалить ее той же землей. Земля наполнила яму, и еще осталось. Тогда он сказал своему слуге Димашку: «Пойди на первое место, сруби кипарисы, построй город и назови его своим именем. А это место будет для него морем, полным хлеба».

И действительно Дамаск питается почти исключительно хауранским хлебом, который раньше привозился на верблюдах, а теперь по французской железной дороге. Дамаск, вместе с предместьями (Мидан и Сальхийе), ежедневно съедает до 10 тысяч пудов хлеба; следовательно в год ему нужно до 3,5 миллионов пудов пшеничного зерна. Мудд (Мудд — мера сыпучих тел, по весу около пуда пшеницы) хауранской пшеницы стоит в Дамаске от 90 к. до 1 р. 50 к. Все зерно перемалывается на водяных дамасских мельницах.

Итак, главное богатство Дамаска — обрабатывающая промышленность и торговля. Выделка шелковых тканей, приготовление мебели с инкрустацией, выделка кож, пшеничного крахмала и т. д.

Еще не так давно Дамаск был крупным торговым центром всего Ближнего Востока с Индией и Египтом. Громадные караваны верблюдов стягивались в Дамаск со всех сторон: его многочисленные (до 250) ханы (Хан - постоялый двор, где купцы складывают свои товары и даже торгуют) были постоянно наполнены товарами и вьючными животными. Город ежедневно оживлялся стечением мусульман-паломников, съезжающихся сюда со всех концов света. Это давало ему возможность расширять свои рынки. Но с прорытием Суэзского канала Дамаск остался, точно рак на мели. Он стал за штатом, вдали от моря, и его собственная промышленность сразу опустила руки. Из 5.250 ручных станков (по статистике 80-х годов прошлого столетия) для обработки шелка и хлопка теперь осталось меньше 3-х тысяч. Выделку местных кож давит наплыв иностранных, отчасти русских кож. О дамасской стали осталось только поэтическое воспоминание. Наплыв пилигримов уменьшился. [265] Правоверные стали гораздо дороже ценить свою жизнь, и опасной пустынной дороге предпочитают езду на пароходе. Дамаск замолк, принизился, обеднел. Гордый производством своих красивых материй и всякой домашней обстановки, он сам принужден теперь рядиться вещали европейского производства.

С 1894 года между Бейрутом и Дамаском начала работать французская железная дорога общества Батиньольского (Societe [266] des Batignolles). Французы перебросили полотно через Ливан на высоте 1470 метров от уровня моря. Но теперь они уже раскаиваются, что не просверлили массу Ливана, ибо надежды на промежуточное движение не оправдались, и путь без пользы сделан в полтора раза длиннее и труднее. Дорога трамвайного типа, однако и трамвай сыграл большую роль в жизни Дамаска. Европа отлично доит сирийскую корову и кормит ее остатками ее же молока. В Европу потекли сырые произведения Сирии, а из Европы, главным образом из Германии, нахлынули уже предметы фабричного производства, часто в виде подделки под восточные образцы. Добродетельный Михель при посредстве своих постоянных проживающих в Дамаске агентов прекрасно сбывает по дешевым ценам все отбросы фабричного производства Германии, весь «брак», как говорят торговцы. Вы можете найти в Дамаске предметы довольно прихотливых европейских потребностей, но не найдете ни одной порядочной, действительно изящной, прочной вещи. Все привозится сюда в расчете на неразвитой, нетребовательный вкус объевропеившегося дикаря-сирийца в весьма грубом, полу обработанном виде. Вы не найдете в Дамаске даже ни одного более или менее изящного и доброкачественного карманного ножичка. Продается здесь весь этот хлам очень дешево, ибо ввозная пошлина в Турции ничтожная, всего лишь 8% объявленной стоимости товара. Почти не имея собственной промышленности, Турция не нуждается и в охранительный для нее пошлине.

Все эти обломки и оборы европейского производства, однако, сыграли свою роль, — они почти совершенно задавили местное кустарное производство; ярким выражением этого служат недавние стачки ткачей, которых в Дамаске насчитывается до 20.000 человек. Если в Европе стачки рабочих имеют смысл борьбы рабочих с хозяином, заработной платы с прибылью на капитал, то здесь они выражают собою, по крайней мере, в данном случае, стеснительное состояние не только рабочего, но и хозяина. Понижая плату на свои ручные изделия, дамасские хозяева производства дошли до последней степени истощения и совершенно не могут повысить заработной платы ткачей, хотя бы того и пожелали. Многие совершенно бросают ткацкое дело, ибо не только цены, но и самый спрос на прекрасные дамасские ткани уменьшился. В настоящее время вывоз Дамаска равняется приблизительно 11, а ввоз 18 миллионам франков. Преобладание ввоза над вывозом ясно свидетельствует об упадке местной промышленности.

Однако, несмотря на стеснения в производстве, Дамаск и в настоящее время по официальному турецкому подсчету ежегодна выделывает до 4 миллионов аршин шелковых, шерстяных и бумажных материй на сумму до 8 миллионов франков. [267]

Недолго уже то время, когда безжалостная Европа задавит дряхлую цивилизацию Востока. Две железных полоски и зубчатое колесо произведут в здешней жизни страшное превращение.

Что же ожидает Дамаск в скором будущем? Прежнего значения ему не возвратить, но, несомненно, он скоро снова возрастет. Значение Багдадской железной дороги, конечно, велико, но нельзя сказать, чтобы она прокладывала рациональный путь из центра европейской культуры скорого будущего. И понятно — почему.

Проследив даже в самых общих чертах события последнего столетия, нельзя не заметить, что европейской культуре надоело сидеть под северными широтами, и центр ее тяжести, по крайней мере, в торговле, бесспорно, передвинулся к югу. Рано или поздно, я в этом уверен, кольцо европейской культуры снова, как и в древности, плотно обхватит Средиземное море: по его берегам закипит торговая и промышленная жизнь, и север Африки зацветет, как и юг Европы. Египет уже проснулся от тысячелетнего сна: под английской «оккупацией» страна почти преобразилась. И все другие провинции по северному берегу Африки являются лакомыми кусками, на которые точат зубы многие государства Европы. С юга Африки на север также движется европейская культура, и, может быть, в настоящем же столетии север и юг Африки сойдутся на середине материка. Запад же Азии проснется, конечно, скорее Африки. Он уже просыпается.

Переменив свой центр, установив его в голубых волнах Средиземного моря, торговля наметит себе и другие, более прямые пути. Багдадская дорога, конечно, будет нужна, но она не сделается торговой магистралью будущего. Зачем с юга Европы или севера Африки ехать на Босфор? Сирийское побережье приобретет свое древнее значение приемного места товаров, какое оно имело при финикиянах, а впоследствии при римлянах. Ясное Дело, при этих условиях возрастет значение всех сирийских путей, возрастет значение и Дамаска. Мне даже кажется, что весьма скоро будет проведена другая «Багдадская железная дорога» от Бейрута через Дамаск на Багдад, как более прямое сообщение Средиземного моря с Персидским заливом. Тогда Дамаск явится центром торгового движения двух направлениях: по параллельному кругу и по меридиану. Теперь, как известно, турки начали постройку Меккской железной дороги от Музериба (южной оконечности французской железной дороги) до Мекки. С 1894 года от Бейрута до Дамаска и от Дамаска до Музериба ходят поезда по известной нам франдузской дороге. А летом 1002 года французская анонимная компания (Societe anonyme de chemin de l'er Raiakh — Houms — Hamah or [268] prolongement) открыла движение по новой ширококолейной линии по Целесирии: Раяк — Хумс (Эмес) — Хама (Епифания), с намерением продолжить этот путь на Халеб, очевидно, до Багдадской линии. Таким образом Дамаск может оказаться в центре перекрещивающихся важных железных дорог и приобретет прежнее значение менового торгового пункта. А его природные условия и положение в центре хотя и небольшой страны весьма способствуют развитию фабричной и заводской промышленности. Сирия представляет собою край пока еще совершенно неразработанный. В ее горах много различных минералов и металлов. Обильные залежи лигнита разрабатываются даже ленивым и невежественным турецким правительством. Об Аравии и говорить нечего. Это весьма богатый, теперь совершенно почти опустевший угол, который с проведением туда железной дороги скоро может оживиться... Все сырые произведения Сирии и отчасти Аравии потекут в Дамаск, который будет их обрабатывать уже не первобытным способом, а хорошими машинами, не руками, а силою пара. Да и в самом Дамаске бесконечные сады его могут дать довольно много сырых продуктов. Теперь фрукты из этих садов или потребляются на месте, или перерабатываются в невозможно плохое вино, грязную пастилу и пр. Но что можно сделать из них при другой постановке дела! Таких вкусных варений, какие дают дамасские абрикосы, трудно встретить где-нибудь в другом месте земного шара. А из его винограда может быть приготовлено вино, не уступающее лучшим винам Франции. Все ждет здесь рук, усилий, знаний.

Захват греками Антиохийской патриархии. — Основание русского консульства в Дамаске. — Русский консул Л. П. Беляев. — Избрание на патриарший престол сирийца Мелетия. — Права местных христиан. — Какой вред оказывают греки православной церкви. — Мелетий, патриарх антиохийский. — Патриархия и собор. — Императорское Православное Палестинское общество. — Дамасская русская школа. — Мусульманская мужская гимназия и ее программа. — Обучение мусульманок.

С именем Дамаска в настоящее время связывается весьма интересный вопрос об одной из вселенских патриархий — Антиохийской.

О притязаниях греков на заглавную роль в четырех восточных вселенских патриархиях я уже имел возможность говорить в статье «Греки в Сирии и Палестине» в журнале Русское Богатство» за сентябрь 1900 года. Там я изложил историю развития Святогробского братства, его национальную исклютельность и идеалы. Там же я достаточно выяснил, как мало [270] добра и как много зла сделали чуждой им по языку и крови православной пастве в Сирии греческие архипастыри. Чуждые нуждам этой паствы, они пришли в Сирию, Палестину и Египет, как на доходные земли, и заботились только о своих личных, чисто материальных выгодах... Здесь мы этого вопроса касаться в подробностях не можем, ибо он вывел бы нас из рамок нашей темы. Мы коснемся его лишь в тех пределах, в каких он имел значение для Антиохийской патриархии, центром которой является Дамаск.

Меня поражает грек своею способностью принимать самое деятельное, как бы неоспоримо принадлежащее ему по праву участие в религиозных делах всего православного мира, где бы они ни происходили. Вмешательство это имеет всегда своей целью деньги и власть. Греки в религиозных делах, кажется, во много раз способнее еврея в делах коммерческих. Нет торговли — еврей ее выдумает, но и грек не затруднится выдумать даже святыню, если бы ее и не было (см. примеры той же статье моей в «Русском Богатстве»).

Пользуясь слабостью и бедностью местного православного населения, они захватили в свою исключительную власть Иерусалим. Но под боком была другая патриархия — Антиохийская, куда они также закинули удочку. В 1724 году, патриархом в Дамаске сделался грек, по имени Сильвестр. С тех пор в Антиохии упрочились греки. Патриархи антиохийские старались даже все митрополии занять греками, чтобы и здесь стать такой же прочной ногой, как в Иерусалиме.

Скоро греки почувствовали себя полными хозяевами всей восточной церкви. Турецкие власти закупались золотом, а Россия по вековым традициям продолжала смотреть на дела глазами греков, забывая о тол, что на Востоке много и не-греков, что других народов даже гораздо больше греков. Греки получали из России ежегодно громадные, постоянные субсидии и случайные пожертвования и укреплялись все более и более. Русского консульства, которое могло бы знать о положении дел и давать правительству точные сведения, в Дамаске не было. Бейрутское же генеральное консульство стояло несколько вдали от этого вопроса, хотя и его редкие донесения своему правительству звучали резкой правдой среди постоянной лжи, которой греки усыпляли Россию. Покойный государь император Александр III, говорят, неоднократно высказывал свое недоумение, почему греческие антиохийские патриархи, получая громадные суммы денег, все еще жалуются на бедность и просят помощи на устройство школ и другие нужды паствы, а консульство доносит, что греки никаких школ не устраивают и пастве ничем не помогают. Наконец решено было учредить в Дамаске русское консульство. [271]

Русское консульство в Дамаске было основано в 1893 году, и первым русским консулом здесь был назначен Алексей Петрович Беляев, который продолжает состоять в этой должности и до настоящего времени. Человек живой, интересующийся многими явлениями окружающей жизни, за десять лет своего пребывания в Дамаске он успел сделать весьма много для сближения официальных русских сфер с животрепещущим вопросом о положении православия в Сирии и сыграл весьма видную роль в деле избрания патриарха-сирийца, а не грека, как это велось в Антиохии в течение почти двух столетий. Не имея решающего в этом вопросе значения, А. П. Беляев тем не менее оказал на его ход громадное влияние своими советами и нравственной поддержкой членам Антиохийского синода. История избрания патриарха Мелетия и борьбы национальных идей между греками и сирийцами так интересна и продолжительна, что могла бы составить предмет особой, весьма обширной статьи. Не имея здесь для сего места, мы, однако, изложим ее вкратце.

Последние греческий патриарх в Дамаске, Спиридоний, бывший епископ Вифлеема, был человеком, недостойным столь великого сана. Патриархом Антиохии он сделался только при помощи подкупа паствы в виде выдачи денег наличными и обязательствами на большие суммы в будущем. Сделавшись патриархом, он имел единственную цель — собрать всякими средствами то, что истратил при покупке престола. Своим поведением он вооружил против себя не только народ и епископов-сирийцев, но даже греческих епископов Антиохии, своих единоплеменников. Тогда синод решил избрать нового патриарха. Случай помог делу. Раздраженная толпа дамаскинцев однажды едва было не убила Спиридония, и он принужден был удалиться из Дамаска. Все епископы собрались в Дамаск и решили избрать нового патриарха непременно из своей среды, не допуская никого из епископов других патриархий. Наместником патриарха временно был утвержден местным правительством один из греческих епископов Антиохии, Герман.

На последнем собрании во время подачи голосов трое греческих епископов заметили, что никто из них выбран патриархом не будет. Посему, не окончив заседания, они удалились, круто изменив свои прежние мысли: теперь они начали требовать допущения в кандидаты епископов других патриархий, как это велось раньше. Дело избрания патриарха затянулось. Все епископы Антиохийской патриархии продолжали жить в Дамаске; дела церкви остановились. Список антиохийских епископов, посланный по обычаю на рассмотрение султана, из Константинополя не возвращался. Наконец, после долгого [272] мучительного ожидании синод решился действовать, и на престол Антиохии был выбран сириец Мелетий, бывший епископ Лаодикии.

До сих пор ни один из греческих вселенских патриархов (константинопольский, иерусалимский, александрийский) не признал блаженнейшего Мелетия своим братом, законным патриархом антиохийским. Греки до сих пор продолжают считать избрание патриарха Мелетия незаконным именно на том основании, что при этом был нарушен 175-ти-летний обычай — допускать при избрании патриарха для Антиохии кандидатов и из других патриархий (Греки закрывают глаза на то, что в Иерусалиме Святогробское братство при избрании патриарха тоже не допускает посторонних кандидатов, и не только сирийцев, даже своих единоплеменников — греков). О каком либо другом существенном нарушении уставов иерархических отношений православной церкви при избрании патриарха Мелетия, конечно, и речи быть но может, и российский святейший синод давно уже признал блаженнейшего Мелетия своим братом. Православная Сирия ободрилась, воспрянула духом. Она почувствовала около себя близость северного колосса, почувствовала, что в случае крайности она может всегда рассчитывать на его нравственную и даже материальную поддержку. И было бы печально, если бы она в этом когда-либо обманулась. Слабая, угнетенная исламом православная церковь ближнего Востока так нуждается в настоящее время в поддержке России, пока не поднимется на ноги и не начнет сама бороться против хищных волков своих...

В России люди, вообще мало знакомые с положением дел на ближнем Востоке, рассуждая с чисто теоретической точки зрения, находят избрание патриарха Мелетия несвоевременным, ошибочным, а некоторые почему-то не каноничным. Говорят, что в местной партии слишком раздуто вожаками национальное самолюбие, что дела церкви нельзя мешать с делами общественной неурядицы, что в церкви нет «ни эллина, ни иудея и т. д., но во всех Христос»... Говорят много, но без толку.

Оставим вопрос о каноничности избрания, ибо ясно, что эти произошло согласно со всеми канонами церкви. Разберем другие вопросы. Греки напели всем в уши, что только они, ученые мужи греческие, удержали восточные церкви от ошибок и заблуждений, что не будь их, — невежественное население исказило 6ы христианское вероучение и привело бы церковь восточную к расколу... Все, что сделано в этом отношении греками хорошего, поставится им в заслугу. Но думаем, что если в течение полторы тысячи лет Сирия и Палестина хранили в чистоте христианское учение без греков, то могут сохранить его и еще многие столетия... Мы же знаем отлично, о чем главным [273] образом заботились здесь греки, и неужели мы обвиним местное население за то, что ему надоели подлость и продажность греческого духовенства, совершенно не заботящегося о местных нуждах, если ему надоели и споры, и раздоры и наконец свое собственное невежество, в котором его обвиняли греки, спокойно сидя на патриарших престолах и митрополичьих кафедрах? Что значит сохранять чистоту христианского вероучения? Неужели это значит — как можно меньше знакомить с ним паству, как то делали греки? Ведь Христос проповедовал свое учение людям, и в человеческих сердцах Он хотел найти для него истинную хранительницу, а не в книгах, написанных на греческом языке. Неужели не естественно желание народа иметь родного архипастыря, говорящего одним с ним языком, знающего все его нужды, достоинства и недостатки?

Там издали из России можно строить свои рассуждения на основании тех или иных предположений, ложно дошедших слухов и мнений. Но здесь на месте ошибиться может только слепой и глухой. И только оттуда из далекой России можно со спокойной совестью приводить по этому вопросу текст из св. писания о том, что в церкви нет ни эллина, ни иудея... Но ведь все усилия греков направлены к тому, чтобы в церкви был един только эллин, эллин и больше никто, ибо эллину хочется денег и высших должностей, эллину хочется развратничать и жить праздно. Если чужеземная светская власть всегда ведет страну к упадку, если ей всегда тяготится население и восстает против нее, то почему же для турецких христиан-арабов хороша чужеземная духовная власть? Ведь русская церковь в XVII и XVIII веке была также в весьма затруднительных обстоятельствах, но все-таки мы обошлись же в конце концов без греков, несмотря на то, что последним очень хотелось стать и у нас твердой ногой. Мы обязаны грекам хоть тем, что приняли от них христианскую веру, а ведь Восток сам дал им ее, и Христос говорил, и первые книги Нового Завета появились несомненно на сирохалдейском наречии северной Палестины, смешавшей в себе культуру Израиля и Арама.

Я никак не могу понять наших русских защитников греческого главенства на Востоке. Уже помимо того, что греческие притязании не имеют под собою ровно никаких разумных оснований, нужно всегда помнить, что греки — наши враги, что, кроме того, они — враги «мира всего мира». Болгарская схизма доказала это наглядно. Болгарам захотелось иметь родных архипастырей. Греки этому воспротивились, ибо вместе с Болгарией они теряли весьма доходную страну. Болгары настояли на своем, а греки за это наложили на них схизму. Разве законно сеять в церкви такой раздор?! А ведь начатки этого раздора, [274] церковного отчуждения с течением времени могут увеличиться и обостриться. Теперь греки находят пока очень выгодным считать Россию одной с ними церкви. Но стоит только России в погоне за справедливостью в делах ближнего Востока ударить их хорошенько по самолюбию и карману, как произойдет вполне возможное разделение православной церкви на две части... Греки найдут в русской церкви множество «отступлений от истинного пути», ибо сделать это при желании весьма нетрудно. Ведь угрожают же греки Антиохийской патриархии схизмой и до сих пор еще не признают блаженнейшего Мелетия своим братом, патриархом Антиохии!

Хотя блаженнейший Мелетий и удручен этой братской распрей, тем не менее с первых же дней после утверждения его султаном в сане патриарха он принялся за дела. Объехав некоторые части своей обширной паствы, он поселился в Дамаске и живет постоянно в помещении православной патриархии. Православная патриархия находится почти в средине Дамаска, в довольно обширном доме, обстроенном пока довольно бедно. Тут же находится и собор во имя Богородицы. Во время восстания друзов (Специально сирийская секта. Племя, исповедующее эту веру, очевидно чисто-арабское, пришло в Сирию из Египта в XII столетии. В настоящее время друзы сосредоточились в Хауране, на Ливане и около городов Рашайи и Хасбайи.) в 1860-х годах прошлого столетия собор этот был разрушен и возобновлен в прежнем виде. Он имеет форму продолговатого здания с красной черепичной крышей. Небольшая колокольня его с маленьким колоколом стоит отдельно. Внутри собор представляет собою громадный зал с двумя рядами колонн по средине и весьма напоминает мечеть аль-Амуи, только гораздо меньше и ниже ее. По стенам его устроены стулья для сидения.

Большую часть службы восточные христиане проводят сидя, вставая только в известных торжественных моментах. Пол собора выстлан мрамором. Иконостас тоже мраморный. На верху обширные помещения для женщин. Если и у нас в России в селах женщины все еще продолжают стоять отдельной толпой в задней части храма, то на Востоке женщины всегда отделяются от мужчин решеткой. Поэтому, когда девочки и учительницы русской школы в Дамаске в первое время после ее открытия начали становиться внизу, а не вверху за решеткой, то население было весьма обескуражено такой вольностью. Теперь это вошло в привычку и никому не кажется странным. Но возвратимся снова к Антиохийской патриархии.

Антиохийская патриархия возродилась к новой жизни. Она очистилась от греков совершенно. В первый же день после утверждения блаженнейшего Мелетия в сане греческие митрополиты [275]

покинули патриархию, а на другой день и Дамаск. Греки потеряли Антиохийскую патриархию и получили первый, самый чувствительный удар своим стремлениям. Их могущество на Востоке пошатнулось, и горевать, кажется, не о чем. Справедливость требует, чтобы их власть была ограничена пределом греческого племени, т. е. исключительно Константинопольской патриархией.

С первых же шагов блаженнейшему Мелетию пришлось искать людей для опустевших митрополичьих кафедр. Паства, избалованная подкупами бывших греческих патриархов, вольничала и требовала при всех затруднениях денег, которых бедному Мелетию взять было негде. Понятно, он не мог оправдать все непомерные и прихотливые ожидания паствы. Истинный монах по жизни, человек не от мира сего, он с принятием сана патриарха в смутное переходное время возложил на себя слишком тяжелое бремя. Однако мягкость его характера, служа иногда во вред престижу патриаршей власти, во многих случаях способствовала благополучному разрешению многих затруднительных положений в его отношениях к неспокойной пастве. Работы еще много. Вся работа впереди. С упразднением греческого влияния, понятно, достигнута только возможность действовать на благо своего народа.

Несмотря на все затруднения, несмотря на враждебные отношения остальных вселенских патриархов, несмотря на бедность, блаженнейший Мелетий за три года своего управления сделал для паствы уже довольно много. Прежде всего он озаботился основать духовную семинарию, чтобы поднять уровень образования сельского духовенства. Он произвел некоторые перемены в делении патриархии на епархии и заместил почти все пустовавшие кафедры. В деле же народного образования он оперся на сильную руку Русского Императорского Православного Палестинского общества.

Нужно сказать, что лет семь тому назад на помощь местному духовенству в деле устройства народного образования в Сирию пришло Императорское Православное Палестинское Общество. Основанное в 1882 году по идее и плаву В. Н. Хитрово, окрепшее под его энергичным и умелым руководством, общество это за 20 лет своей деятельности раскинуло целую сеть школ сначала в Палестине, а потом в Сирии. Здесь школьное дело развернулось в особенности хорошо; школы весьма многолюдны и благоустроены. За какие-нибудь семь лет своей деятельности общество успело открыть в Сирии пятьдесят семь школ, в которых обучается 9506 человек обоего пола (по отчету за январь 1902 года), следовательно на каждую школу в среднем приходится 167 человек. И этими школами удовлетворена всего лить половина местных нужд начальном образовании. [276]

Одной из лучших школ общества в Сирии является дамасская женская школа. В ней обучается до 300 девочек и до 100 маленьких мальчиков. За ходом дела наблюдает начальница и еще три русских учительницы. Они же преподают русский язык. Кроме них, в школе находится десять арабских учительниц, большинство которых — еще молодые девушки, получившие образование в той же школе или в женской учительской семинарии общества в Бетджале (около Иерусалима). Преподаются обычные предметы двухклассной школы, т. е. родной арабский язык, Закон Божий, арифметика, письмо, рукоделие, а в старших классах и география. Преподаются еще, как было сказано, русский язык (обязательно) и французский (по желанию). Школа идет очень стройно. Порядок всюду образцовый.

Кроме этой школы, в южном отроге Дамаска, Мидане, есть еще две школы общества, мужская и женская. Однако, кроме этих трех школ, православные дети Дамаска обучаются еще в мужской школе, содержимой патриархом на свои собственные средства. Турецкое правительство, конечно, не будет основывать школы исключительно для христиан. А в мусульманские школы, понятно, не пошлет своих детей учиться ни один христианин. Послать туда — это значит сделать из них мусульман, ибо все преподавание в мусульманских школах заключается главным образом в изучении Корана.

Но и на школы для мусульман турецкое правительство очень скупо. Все начальное образование в Дамаске предоставлено частному почину, и только гимназия открыта здесь на правительственные средства (Кажется, в Турции имеется на каждый вилайет, то есть губернию, по одному среднему учебному заведению, которое мы назовем гимназией.). Условия жизни и ее программа не лишены некоторого интереса, а потому мы считаем нужным дать здесь и о ней некоторые сведения.

Помещается она в большом двухэтажном наемном доме. В нижнем этаже классы, столовая, приемная, зал для экзаменов и служебные помещения. Все это, при обычной восточной архитектуре, разбросано с четырех сторон вокруг большого, выстланного мрамором и усаженного лимонами и померанцами двора. Вверху спальни. При школе мечеть, где ученики совершают ежедневные молитвы по правилам Корана пять раз в день.

Учеников 350 человек, из которых 90 живут в школе и 260 приходящих. Из 90 пансионеров — 25 бесплатных, а 65 платят по 10 турецких золотых (около 90 рублей) ежегодно. Приходящие обучаются бесплатно. Большая часть учеников турки, за ними следуют арабы и персы. Занятия продолжаются 10 [277] месяцев в году. Июль и август — вакации. Экзамены производятся ежегодно. В прошлом году окончили курс только три человека (?!).

Служебный персонал — 14 человек: директор, еще довольно молодой армянин, помощник директора (православный грек) и 12 учителей (арабы, турки, греки, армяне). По образованию они далеко не одинаковы. Некоторые — народ невежественный.

В школе 7 классов, и курс обучения семилетний. Но, очевидно, редко кто проходит без задов: в последнем классе я видел очень взрослых молодых людей, напомнивших мне вымершую русскую «камчатку».

Обстановка школы очень бедная. Начиная с классной мебели и кончая истрепанными таблицами для предметных уроков, все смотрит грязно и бедно... Но интереснее всего в турецкой гимназии программа.

Прежде всего при ее рассмотрении бросается в глаза столь непривычное для нас отсутствие мертвых языков. Тем не менее преподается 4 языка. Турецкий, как главный (на нем ведется преподавание всех предметов курса); систематически он изучается только в 3-х младших классах: 6, 4 и 3 урока в неделю. Арабский язык с 1-го до 6-го класса, 2, 2, 2, 2, 2 и 1 урок в неделю, как вспомогательное средство для изучения турецкого. С той же целью проходится и персидский язык со 2-го до 5-го класса, по 2, 2, 2 и 1 урок в неделю. Кроме того, проходится французский язык, на который, начиная с 3-го класса, посвящается 3, 3, 4, 4, 4 урока в неделю — самое большее количество часов сравнительно со всеми остальными предметами. Это объясняется тем, что французский язык в Турции важен, не только как орудие дипломатической жизни, но, при разноплеменности ее состава и наплыве европейцев за последнее время, и как язык практической жизни, торговли, литературы, моды и всяких внутренних и внешних сношений.

Зная, что родной язык — основа образования, турецкая гимназия изучает только те языки, которые могут способствовать усвоению его и которые к тому же могут быть далеко не бесполезными в практической жизни. Французу нужно изучать латинский язык; турку в такой же мере необходимо изучать арабский и персидский языки. Таким образом вопрос о языках, как общеобразовательном предмете средней школы, турецкая гимназия, по крайней мере в программе, разрешила гораздо лучше русской, в которой так много изучается чуждых нам языков и так мало обращается внимания на наш славянский язык.

Есть еще несколько предметов в программе турецкой гимназии, которые существенно отличают ее от русской, это — преподавание гигиены (3-й и 4-й классы по 1 часу в неделю), [278] политической экономии (6-й и 7-й классы по 1 часу в неделю), права (в 6 классе 1 час в неделю), химии (6-й и 7-м классы по 1 уроку в неделю), официальной корреспонденции (с 4-го по 7-й класс по 1 уроку в неделю) и счетоводства (в 5 классе 1 урок в неделю). В особенности симпатичным кажется мне преподавание гигиены, права, официальной корреспонденции и счетоводства. При этом я не хочу сказать, что преподавание химии и политической экономии имеет меньшее значение в курсе средней школы, — я убедился только, что эти последние предметы проходятся в турецкой гимназии очень плохо. Недостаток порядочных учителей и пособий по этим предметам не позволяет сделать из них действительное орудие законченного среднего развития и образования. Но все остальные упомянутые нами предметы можно и при самых неблагоприятных условиях изучить настолько, что сведения эти всегда и во всю жизнь могут быть человеку полезными. Даже нетерпимая ко всякого рода гласности Турецкая империя и та признала необходимость права, как предмета преподавания в средней школе. В Англии в средних школах устраиваются даже диспуты учеников по вопросам современных судебных процессов. У нас же в России полноправный гражданин и часто даже очень ученый человек не знает своих прав и обязанностей, и всякого рода суды, адвокаты, присутственные места наводят на него страх и трепет. Знать законы движения звезд и планет и быть совершенным невеждой в знании законов общественной жизни у нас в России еще кажется совершенно естественным.

Большое внимание в турецкой гимназии уделяется Закону Божию (во всех семи классах 17 уроков в неделю), морали (в 5-ти первых классах 5 уроков в неделю). Литература проходится, к сожалению, только турецкая (6-й и 7-й класс по 1 часу в неделю). Остальные предметы совпадают с предметами курса нашей гимназии. Только логика да космография отсутствуют.

Таким образом турецкая гимназия, по крайней мере в программе, стоит выше русской: курс ее жизненнее, целесообразнее. Турецкая гимназия, конечно, не может похвалиться тем, что программа ее действительно исполняется. При бедности Турции, проглядывающей с поразительной ясностью на всем «казенном», трудно ожидать хорошей постановки дела даже в тех немногих учебных заведениях, которые в настоящее время находятся налицо. При взгляде на турецкую гимназию сразу возникает вопрос о бюджете. Турция, присужденная вместе со всеми другими европейскими государствами бряцать оружием, при своей бедности, очевидно, может отпускать на образование многим меньше России. Из ничего не выйдет ничего. Самые [279] добрые начинания, рассчитанные на средства, без средств окончатся неудачей...

Для мусульманских девочек в Дамаске, кроме низших при мечетях, есть еще две средние школы, при чем одна из них основана на средства английского библейского общества и находится в руках начальницы-англичанки. Очевидно, идеи женской свободы начинают прорастать даже в каменистой Сирии. Рушатся худшие черты мусульманства, а из них — порабощение женщины. Понятно, обучение мусульманских девочек ограничено почти исключительно Кораном и рукоделием, происходит в закрытых учебных заведениях, но на первое время и этого очень много. Будем надеяться, что для Востока настало время обновить все худшее, что выработали в нем война, ислам и рабство, сбросить с себя тяжесть цепей мусульманства и выйти на дорогу умственного и общественного прогресса. А нам нужно перенять от него все хорошее, что сохранил он в своей тысячелетней исключительности.

С. Кондурушкин.

Дамаск, 1902 г.

Текст воспроизведен по изданию: Дамаск // Исторический вестник. № 4, 1903