Французские волонтеры в Измаиле: неопубликованная записка графа Ланжерона

Описывая в поэме "Дон Жуан" события, происходившие в конце 1790 года под Измаилом, лорд Байрон сначала демонстративно не желал называть французов среди иностранцев — участников штурма турецкой крепости, хотя и не отрицал факт их присутствия как таковой: "Там были и веселые французы, / Но я — неукротимый патриот: / В столь славный день моя бритенка-муза / Зазорных их имен не назовет!". (Зато он с удовольствием перечислил "Джеки, Билли, Вилли, Джили..." — "пятнадцать Томсонов и двадцать Смитов!".) Об этом ярком эпизоде русско-турецкой войны английскому поэту было известно из "Истории Новороссии" Г. Кастельно, чему были посвящены следующие строфы, не лишенные сарказма: "Когда бы нам (историк говорит) / Деянья русских описать досталось бы, / Тома б наполнить мог любой пиит — / И многое несказанным осталось бы!" / А потому о русских он молчит / И воздает хвалы (смешно, казалось бы!) / Десятку чужеземцев: Ланжерон, / Дама, де Линь - вот русской славы звон!". Вот об этом "десятке чужеземцев" и пойдет речь.

В конце XVIII века участие в военных действиях против Порты стало для европейцев делом чести. Тон задавали такие блестящие представители эпохи, как принц де Линь, адмирал Нассау-Зиген. Приключение графа Роже де Дама, буквально помчавшегося в [7] Россию воевать с турками в русской армии в очаковскую кампанию, было вдохновляющим примером для молодых французских дворян.

При этом подобное поведение совершенно не соответствовало официальным установкам французской дипломатии: в ходе русско-турецкого противоборства за господство в Северном Причерноморье Франция поддерживала Османскую империю. Строительством и укреплением ряда турецких крепостей руководили находившиеся на службе Порты французские инженеры. Самым известным из них был Лафитт-Клаве (автор одного из планов Хаджибея), возглавивший работу инженерной миссии по перестройке турецких крепостей Очаков и Измаил.

Одновременно с этим в русскую армию поступают французские офицеры и, как точно подметил исследователь, "мы присутствуем при странном зрелище, как французские инженеры, посланные правительством, помогают туркам укреплять и вооружать их крепости в то самое время, как французские добровольцы в русских войсках готовятся эти же крепости штурмовать". ¹

Начавшаяся революция во Франции усилила приток в русскую армию волонтеров, движимых не только благородными порывами. По признанию Ланжерона, поступившего на русскую службу весной 1790 года, среди них было немало "жалких авантюристов", приехавших в Россию в поисках чинов и высоких покровителей, которых можно одурачить. Неудивительно, что и в армии, и при дворе с таким недоверием отнеслись к Роже де Дама, Ришелье и самому Ланжерону, готовых рисковать жизнью "ради одного лишь страстного желания отличиться". ² Едва узнав о предстоящем штурме крепости Измаил, Ланжерон и Ришелье (тогда еще герцог Фронсак) вместе с сыном принца де Линя Шарлем немедленно отправились в армию Потемкина. Эта история хорошо известна. Покинув Вену, они "пустились в путь в плохих открытых почтовых каретах и мчались днем и ночью в пасмурную, холодную и дождливую осеннюю погоду, за 9 дней они добрались до Бен-дер, где тогда находился князь Потемкин".

Впечатления Ришелье от первой встречи со "светлейшим" отражены в его "Дневнике путешествия в Германию, начатом 2 сентября 1790 года". Арман Эммануэль был поражен увиденным: "Князь Потемкин занимал в Бендерах дом паши. Мы вошли через портик и зал, заполненный офицерами всех званий, которые допускались к нему лишь в определенные часы. Нас тотчас же представили. Десять дней и десять ночей путешествия, страшная усталость, пустынная и непросвещенная страна, — [все это] не подготовило меня к зрелищу, которое бросилось мне в глаза, когда я вошел в салон князя: диван из золотистой ткани под роскошным балдахином, пять прелестных женщин, убранных со всем вкусом и изысканностью, какие только возможны; шестая, одетая совсем великолепием [8] греческого костюма, возлегала на диванных подушках на восточный манер. Князь Потемкин сидел один подле нее. Он был одет в разновидность весьма длинной шубы, довольно похожей на халат; это его излюбленная одежда, и зачастую кроме нее на нем ничего нет, и в таком случае он может быть почти обнаженным. Пятьдесят офицеров всех званий стояли в глубине зала, освещенного огромным количеством свечей. Таково было зрелище, подробности которого я заметил, когда мои глаза, ослепленные всем, что их поразило, смогли постепенно распознать все, что окружало меня". ³

10 и 11 ноября, находясь в Яссах, Ришелье и Ланжерон написали письма князю с просьбой позволить им присоединиться к русской армии, расположившейся под Измаилом. ⁴

Среди участников знаменитого штурма в декабре 1790 г. они нашли как своих соотечественников, так и выходцев из других стран (самые громкие имена напрямую связаны с основанием Одессы — де Рибас, де Волан; назовем здесь и кавалера де Россе (Росетти?), впоследствии — инспектора карантина одесского порта, близкого друга Ришелье). В рапортах князя Потемкина и адмирала де Рибаса о взятии Измаила несколько раз упоминаются граф Дама, принц де Линь, герцог Фронсак, "который сражался с отличною храбростию, устремляясь повсюду, где только предстояла опасность". Выделяют и "королевской французской службы полковника графа Ланжерона, оказавшего отменную неустрашимость в атаке неприятеля".

Награждая Ришелье орденом св. Георгия 4-й степени и шпагой с надписью "За доблесть", императрица писала в собственноручном черновом рескрипте на имя герцога: "Вы разделили опасности и усилия столь храбрых и выдающихся воинов".

Французские волонтеры покинули Измаил с ощущением исключительности приобретенного ими опыта — и военного, и человеческого. Они были свидетелями настоящей бойни (приказ Суворова был "взять Измаил любой ценой"), героизма солдат и офицеров, но и мелочной зависти генералов русской армии к успехам друг друга, и интриг при "дворе" Потемкина.

Мемуары Дама, Ришелье, Ланжерона содержат как хорошо известные сведения о самом штурме (эта кампания давно и подробно изучена), так и любопытные "живые" детали о настроениях и поведении его участников. Накануне они вместе ужинали, играли в карты и проболтали всю ночь, наговорив немало глупостей. Сотрапезников было 11 человек; было хладнокровно подсчитано, что каждый третий из них погибнет, и даже бросили жребий, чтобы узнать имена четверых несчастных. Однако все участники застолья остались живыми и почти не пострадали (лишь трое были легко ранены). Впрочем, повезло далеко не всем: французскому волонтеру некоему Буамилону, очевидно, не приглашенному на ужин, оторвало ядром голову. "Прискорбно, что этот триумф стоил такой крови и что он был осквернен беспримерной в истории резней..." — сокрушался Ришелье в своем [9] "Дневнике". Детали, врезавшиеся в память и приведенные в воспоминаниях, куда красноречивей статистики потерь. Вспоминая, как после штурма они шли по щиколотку в кровавой грязи, Ланжерон уверял, что эта жутковатая краска навсегда осталась на его шелковых чулках, безукоризненно белых еще утром того памятного дня. ⁵

Штурм Измаила занимает особое место в послужном списке Ланжерона, принявшего участие, по его собственным подсчетам, в девяти войнах, двадцати двух битвах, тридцати пяти боях, двадцати шести стычках, двух штурмах, пятнадцати осадах и восьми вылазках. На протяжении жизни он неоднократно обращался к памятным событиям конца 1790 года. Воспоминания эти опубликованы лишь частично.

Ланжерон сначала присоединился к своим товарищам в Вене, затем, навестив родственников в Экс-ла-Шапель, направился в Петербург. Очевидно, что как раз тогда, спустя два с половиной месяца после описываемых событий, и была написана приведенная ниже записка. К сожалению, нам неизвестно, кому именно предназначался этот документ, хранящийся в Национальном архиве Франции в бумагах семьи графа. Можно предположить, что это фрагмент письма Ланжерона к их общему с Ришелье другу и корреспонденту — графу А. К. Разумовскому, с которым они могли познакомиться в Вене в том же 1790 году, кем-то переписанный специально для рассказа об измаильских событиях.

Записка о штурме и взятии Измаила русскими 21 декабря 1790 года г-на Ланжерона, французского офицера, волонтера русской армии

Я обещал вам [сообщить] детали ужасного события, недавно произошедшего здесь, хотя мне вовсе не хочется описывать его; однако сведения, которые я вам передам, представляют такой интерес и значение для государства, которому я служу, что с удовольствием отправляю их вам, вовсе не считая, что поступаю нескромно.

Штурм, предпринятый в Измаиле, — кровавое событие, превосходящее далее штурм Очакова.

Измаил находится на левом берегу Дуная, в тридцати лье от Черного моря. Весьма высокий (и) крутой берег [этот] лишь слегка покрыт глиной, но чрезвычайно прочен, он обнесен частоколом; перед ним вырыт глубокий ров. Со стороны реки он (берег) оставался совершенно [10] незащищенным; сознавая важность этой крепости, турки послали сюда сераскера ⁶, трех пашей, трех султанов из Крымских ханов, семнадцать тысяч янычар, от двенадцати до тринадцати тысяч турок и триста восемьдесят орудий.

1 декабря 1790 года флотилия приблизилась к городу и обстреляла его со стороны реки, три корпуса наземных войск собрались и окружили город; в целом они составляли двадцать пять тысяч регулярных войск и от десяти до двенадцати тысяч козаков: 10-го принять командование армией прибыл генерал Суворов. На другой стороне реки на расстоянии ста и ста двадцати туазов ⁷ от крепости было построено восемь батарей и в ста туазах от суши — еще четыре. Эти работы закончились лишь 20-го, а турки соорудили вдоль реки укрепление, оснащенное пятьюдесятью четырьмя орудиями. Батареи флотилии начали обстрел 20-го в восемь часов утра: канонада продолжалась двадцать один час, а штурм начался 21-го в шесть часов утра. С помощью лестниц и фашин со стороны суши поднялись четыре колонны, каждая из пяти батальонов и одна колонна из четырех тысяч Козаков. Со стороны реки мы высадили десять батальонов и три тысячи Козаков. Турки ждали нас, и каждая колонна была обстреляна картечью, ружьями, гранатами, пистолетами и т. д. Несмотря на эти препятствия, штурм состоялся, и с появлением [русских войск] на крепостной стене огонь прекратился. Наши солдаты пиками и штыками атаковали турок, которые были вооружены саблями и кинжалами. Этот бой продолжался пять часов: турки были изгнаны с крепостных стен; они забаррикадировались на улицах, и каждый дом был осажден. Наконец в полдень четыреста турок (оставшихся из тридцати тысяч, защищавших город) сложили оружие, и бой прекратился. Последовавший страшный грабеж закончился лишь на следующий день. Почти во всех колоннах мы потеряли треть убитыми и ранеными, а в одной — две трети. На двадцать три тысячи участников штурма приходилось от шести до семи тысяч жертв, в том числе [погибли] три [11] генерал-майора, один бригадир, шесть полковников, более сорока подполковников или майоров и двести-триста [младших] офицеров.

Я был занят в корпусе генерала Арсеньева, взобравшегося на кавальер ⁸, на более чем сорок футов возвышавшийся над водой, на котором было установлено двадцать две пушки. Пять батальонов, которые составляли эту колонну, предприняли пять атак (приступов) и один самостоятельный маневр. Я попросился следовать за графом Роже де Дама, командовавшим пятьюстами сорока стрелками и десятью офицерами: из них мы потеряли семерых и [кроме того] сто восемьдесят семь солдат. Добравшись до вершины парапета с большим трудом, потому что было очень сыро и скользко (что вынудило нас опираться на штыки солдат, увязших в земле), я имел несчастие быть сброшенным вниз на более чем тридцать футов находившимся впереди меня поскользнувшимся стрелком. Я отделался легким вывихом, от которого страдал совсем недолго. Во Франции граф Дама младше меня по званию, а в России старше. Однако я был рад служить под началом столь достойного младшего (по званию). Фронсак (граф де Шинон, внук покойного г-на маршала Ришелье) продемонстрировал чудеса храбрости в колонне под началом принца Шарля де Линя. Последний ранен в бедро. Князь Гессенский, волонтер, получил сквозное ранение, а одежда г-на де Фронсака дважды задета пулей. Обеспечив русским столько преимуществ для последующей кампании, взятие Измаила вынудит турок заключить мир. Потребовалось несколько дней, чтобы убрать трупы, которыми были заполнены рвы, земляные валы, улицы и большие площади. Не могло быть и речи о том, чтобы спасать раненых, почти все были безжалостно добиты. Были пленные, которые при виде этой жуткой бойни умерли от страха. Quo usque tandem?.. ⁹

Принц де Линь и г-н де Фронсак отправились сообщить эту новость в Вену.

Филиппвилль, 7 марта 1791 года в 9 часов вечера

Комментарии

1. Миллер К. Французская эмиграция и Россия в царствование Екатерины II. Париж, 1931, с. 281.

2. Архив министерства иностранных дел Франции (АМАЕ). Memoires et documents. Russie. Vol 20. F 235.

3. Сборник русского исторического общества. СПб., 1887, т. 54. с. 147-148.

4. См. Записки Одесского Общества истории и древностей. Т. 9, с. 237-238.

5. См. Damas, comte Roger de, Memoires. 2 vol. Paris, 1912-1914; AMAE Memoires et documents. Russie. Vol. 20; Сборник русского исторического общества, т. 54. См. также Pingaud L. Les Francais en Russie et les Russes en France, 1700-1900, Paris, 1886.

6. Сераскер — заместитель великого везира, руководивший войсками в Османской империи,

7. Старинная французская мера длины, равная шести футам (около двух метров).

8. Земляная насыпь для установки орудия.

9. До каких же пор, наконец? (пер. с лат. яз.). Слова Цицерона из речей против Катилины, выражающие гневное нетерпение.

Текст воспроизведен по изданию: Французские волонтеры в Измаиле: неопубликованная записка графа Ланжерона // Дерибасовская-Ришельевская. Одесский альманах, № 29. 2007