Два письма Принца де Линя.

Письмо к Екатерине,

(писанное в Царском селе, после разговора с Императрицею.)

Ваше Величество были виноваты и много виноваты вчера ввечеру! Не делом - это невозможно; а словом - это имеет некоторую вероятность. Было уже поздно - и я не хотел спорить: это позволено только в карете. К тому же перед Вами стояли три или четыре чудака, в голубых, красных и полосатых лентах: что бы могли подумать эти господа, когда бы я при них осмелился противоречить Самодержавной Владычице всея России! - В чем же мой проступок, спросите Вы? - Вот в чем, ваше Величество! Рассуждая о своем правлении, Вы сказали: все это могло бы идти гораздо лучше, когда бы я была мужчиною. Можно ли так говорить? Что естьли бы Ваши предшественницы, Анна и Елисавета, были мужчинами: какое [8] жалкое царствование мы бы тогда увидели. А они царствовали не без славы. И век Елисаветы был блестящим: при ней почти изгладились последние следы варварства. Но тот, кому бы вздумалось напомнить Вашему Величеству об этом блестящем веке для того единственно, чтобы Вы могли почувствовать все чрезвычайное превосходство перед ним Вашего - тот, надобно признаться, сочинил бы самый забавный мадригал: сравнение Вашего царствования с первыми двумя было бы не иное что, как странная эпиграмма или ложь. Великий человек, одетый как Ваше Величество, гораздо лучше для меня великого человека с саблею при бедре, между прочим и потому, что эта сабля могла бы под час очутиться в правой руке его, что почитаю полезно только тогда, когда престол его несколько пошатнется...но разве не лучше поддерживать престол свой, как Ваше Величество, сильною рукою? В Царе-мужчине весьма не редко замечают охоту быть Героем - охота, похвальная в нас верноподданных, но очень опасная в Государе, ибо она подвергает его зависти собственных его полководцев, несогласием в собственной его армии, беспорядкам, и (чего Боже избави!) лишению престола. Тогда великий человек мало [9] помалу теряется из виду, и уступает место щастливому завоевателю, который иногда и сам бывает щастливым завоеванием. Двор его несколько отзывается военным лагерем, ибо он приносит в него с собою суровость своих походов, недоверчивость, досаду, высокомерие. Кто знает, что бы случилось с великим человеком-женщиною, когда бы он был великим человеком-мужчиною? Я вижу, что Ваше Величество хотели бы сделаться Императором всея славы, как вы Императрица всея России - намерение похвальное и тогда, (естьли бы случилось, что Бог победы, забыв о Православной церкви, захотел покровительствовать Лютеровой или Римской). Вы бы конечно не подписали мира при Пруте, как Ваш Великий Петр, сделавшийся невзначай Героем, или не убежали в Турцию, как неприятель его Карл XII. Об этом нечего и говорить.

Но спрашиваю: не будучи женщиною, могли ли бы Вы иметь сию тихую твердость, которая всегда величественна, и то спокойствие, которое, весьма отдалено будучи от бездействия, придает Вам какую-то благородную нежность, и всегда неразлучно с размышлением? Я не согласился бы отвечать за Ваше Величество, когда бы увидел Вас на коне; но [10] смело за Вас отвечаю, когда Вы сидите перед столом, и когда Ваша голова, исполненная высоких мыслей, поддерживаемая прекрасною рукою, трудится и управляет течением дел, иногда медленно, иногда быстро, всегда решительно и верно.

Товарищи мои, Таврические Мурзы, не так бы учтиво приняли мужчину, и Запорожцы, соседи мои, по тем землям, которыми Ваше Величество наградили меня, вздумали бы может быть заманить в засаду Великого Императора, который захотел бы все видеть собственными своими глазами. Мужчина, показываясь, теряет, женщина выигрывает; смотря на нее, нечувствительно переходишь от удивления к почтению, и наконец к восторгу; а естьли с великим Гением соединяет она и любезность, то дружба и бескорыстная привязанность сами собою находят место между почтением и восторгом, и их не портят.

Как мог бы я, на пример, написать все это к мужчине, который всегда представляет себе, что его или обманывают, или осыпают лестию, или хотят затмить каким нибудь талантом? Придворные стараются встретить глаза [11] Государя, хотя и не всегда бывают они прекраснейшими глазами на свете: напротив в глазах Государыни заключено какое-то волшебство; желаешь обратить их на себя не для того, чтобы надеялся получить Губернаторство или ленту, но может быть для некоторого успеха в обществе.

Великий человек на гордом коне приводит в трепет и Генерала, и солдата, и знатного человека, и крестьянина. Великий человек в открытой коляске, с пятью или шестью прекрасными женщинами, его адъютантами, окружен восклицаниями людей ветренных и благословениями людей мыслящих. Ваше Величество, будучи мужчиною, имели пятьюдесятью тысячами более подданных, и увеличили бы пятью миллионами рублей свои доходы - скажите, стоит ли это труда, чтобы быть мужчиною? Разве мало имеете Вы и рублей и подданных? Сидя в прекрасном Киоске Сарского села, Вы увеличили число и тех и других; но весьма вероятно, что, сидя в палатке, Вы бы значительно его уменьшили.

Могу ли сравнить Ваши милостивые, благотворные взоры с тем грозным и ужасающим взором, который могли бы [12] Вы заимствовать, когда бы Сами и часто осматривали своих пять сот тысячь солдат, стоящих фрунтом?

Есть ли, в минуту сильного чувства, случается нам в Вашем присутствии говорить, с полною и может быть излишнею свободою, о восхитительной, величественной Екатерине: то Вы берете на свою часть единственно то, что почитаете Вам принадлежащим, а остальное просто приписываете учтивости, тогда, как на Вашем месте Государь приписал бы его унизительной лести Придворных.

Государыня, привыкшая всех видеть у ног своих, как повелительница и женщина, менее расположена к досаде. И мог ли бы я, в присутствии Фридерика, Петра, Людовика, или Карла, обнаружить так смело свое неудовольствие, как то случилось недавно, когда Ваше Величество сказали, что есть старинный Русский закон, по которому виновные, приговоренные к смерти, или злодеи, уличенные в преступлении, первые должны идти на приступ! Вы поглядели на меня, задумались и не сказали ни слова. Бьюсь об заклад, что Ваше Величество никогда уже не напомните мне об этой черте ужасной учености. [13]

Каждый Государь уверяет, что он любит истинну - дело возможное! Но те истинны, которые слышит Государыня, должны более и более располагать ее к доверенности, ибо она конечно думает: эти люди боятся мне наскучить, боятся быть для меня неприятными и потерять свое место в дружеском моем круге - следовательно они желают мне добра, когда осмеливаются говорить таким языком со мною.

Твердость в женщине - упрямство в мужчине; что в первой есть снисхождение, леность, или нежная уступчивость, то непременно в последнем слабость. Сколько сторонних принадлежностей и мелких вещей, которых мы не замечаем и которых следствия чрезвычайно важны! Прекрасное платье Вашего Величества, из алого бархата, шитое золотом, совсем иначе на нас действует, чем золотой шарф и сапоги со шпорами; пять крупных брилиантов, сияющих между волосами, гораздо ослепительнее шляпы, или ужасно высокой, или ужасно низкой, и всегда смешной. Прекрасная рука Ваша вливает пламень и в часового, который ее целует, и в важного Хана-Герая. Не думаю, чтобы рука великого человека-мужчины, может быть сухая и некрасивая, произвела во мне такое чувство; самый жаркий [14] обожатель Великие мог бы в восторге своем только разбить об нее нос.

Желаю знать: сын Карла VI, представляя Венгерцам новорожденного своего Эрцгерцога, произвел ли бы в них то восхитительное движение, которое обнажило их сабли за молодую, прелестную и нещастную Принцессу, двадцати четырех лет, какова была в то время наша Великая Мария Терезия?

Скажу еще раз: Ваше Величество были бы слишком живым и пылким мужчиною. Нам ли учить Бога! Он знает, что делает, и дела Его совершенны, Благодарите Его, что Вы женщина, и женщина более нежели женщина и мужчина вместе; благодарите Его на шестидесяти языках Кавказа, на Турецком Тавриды, на Персидском окружностей Каспийского моря, на Китайском окружностей великой стены, на Греческом ваших Греков, а не Вашей Церкви, ибо то Славянский, на Немецком Штеттинских храмов, на Французском Валлонской церкви, и на Латинском церкви Римской. Прошу Ваше Величество иметь доверенность к тому, который, именуя Вас ЕКАТЕРИНОЮ ВЕЛИКОЮ, есть крестный отец Ваш, живописец и историк. [15]

Письмо к Сегюру из лагеря под Очаковом.

1788, Августа.

Сижу в палатке, на берегу Черного моря, в жаркую ночь, и думаю от бессонницы о тех чрезвычайных происшествиях, которым я свидетель, в которых участвую сам.

Я видел четыре морские победы, одержанные волонтером, славным с пятнадцати лет приключениями необыкновенными. Смелый, прекрасный молодой Адъютант Генерала, который давал ему множество поручений, пехотный Порутчик, Ротмистр драгунского полку, Рыцарь-отмститель за оскорбления женщин и строгий взыскатель за нарушение законов общежития; предпочитающий опасное путешествие вокруг света всем удовольствиям, за которые на минуту наградила его Царица Отаити; истребитель чудовищ, подобно древнему Геркулесу; по возвращении в Европу, Полковник Французского пехотного полку и Немецкого конного, не зная ни слова по Немецки; Начальник экспедиции; Капитан корабля, едва не утопленный и сожженный в Испанской службе; Генерал-Майор Испании; Генерал трех [16] Государств, которых языки не знает; один из самых блестящих Виц-Адмиралов России; неимеющий принадлежащего ему бытия, но в ожидании справедливости от законов, дающий себе собственное с помощию славы... Нассау, Зиген происхождением, стал ныне Зигер делами. Вы знаете, что Sieger на Немецком значит победитель. В Мадрите, не думая и не воображая, произведен он в старинные Испанские Гранды; он Принц Империи в Германии, где земли его отданы другим. Если бы несправедливость не лишала его имения, то он расточал бы несколько времени свою необычайную пылкость на кабанах, а может быть и на хищниках дичи; но скоро любовь к опасности открыла бы ему глаза, и он узнал бы, что настоящее имя его есть воин.

Какое же очарование этого человека? Шпага волшебный его жезл; собственный его пример служит ему вместо заклинаний, и шпага же вместо переводчика, ибо ее одну употребляет он для проведения кратчайшей линии, когда надобно нападать. Глаза иногда столь же ужасные для друзей, как и для неприятелей, объясняют остальное. Его распоряжение в быстроте взора; дарование [17] в той пышности, которую доставило ему неутомимое рвение, его наука в повелениях кратких, сильных и ясных, которые раздает он перед началом сражения, всегда понятных и легко переводимых; его достоинство в правильности мыслей; его способы в том великом характере, который ярко блистает на прекрасном его лице, и наконец его успехи в том мужестве тела и духа, которому нет сравнения.

Вижу предводителя армии (Потемкин) ленивого по наружности, но трудящегося беспрестанно. Колена служат ему столом, а пальцы гребнем; он вечно лежит, но день и ночь не знает сна, ибо его усердие к обожаемой им Государыне всякую минуту его мучит, ибо каждый пушечной выстрел, не в него попадающий, терзает его, заставляя думать, что им убит который-нибудь из его подчиненных. Он робок за других, и смел за себя; останавливается под сильным огнем батареи, для раздачи приказов, но более Улисс, нежели Ахилл; он беспокоен, в ожидании опасностей, и весел, будучи окружен ими; нещастен от чрезвычайного щастия; всем наскучил, всем очень скоро может наскучить; сух и непостоянен, глубокий философ, [18] искусный Министр, великий Политик, ребенок двенадцати лет; не мстителен, просит прощения в сделанной им обиде; скоро и охотно заглаживает несправедливость; думает верить в Бога, и боится Дьявола, который кажется ему даже сильнее и толще Князя Потемкина; одною рукою подает знак прекрасной женщине, другою крестится; складывает руки перед образом Богоматери, и обнимает ими прелестный стан своей любовницы; осыпан многочисленными дарами своей Великой Владычицы, но раздает их все и в одну минуту; получает в подарок от Императрицы деревни, возвращает их Ей, или платит Ее долги, не говоря Ей о том ни слова; продает обширные поместья, которые покупает для того, чтобы построить в них колонаду, или развести Английский сад, и снова продать их другому; играет беспрестанно, или совсем не играет; любит лучше дарить, нежели уплачивать долги свои; страшный богачь, и никогда не имеет в кармане копейки; чрезвычайно подозрителен, доверчив как младенец; ревнив, благодарен; угрюм и шутлив; легко предубеждаем во вред или в пользу, и также легко забывает предубеждение; говорит о Богословии с Генералом, о Тактике с [19] Архиепископом; никогда не читает, но старается проникнуть в тех, с которыми говорит, или противоречит им, для того, чтобы узнать от них более; нахмурен как дикарь, или пленяет веселым лицем своим; то мил, то отвратителен в обхождении; то гордый Сатрап Востока, то самый любезный из Придворных Людовика XIV; под личиною жестокости имеет самое нежное сердце; работает, спит и располагает время свое как вздумается; прельщается всем, как младенец; во всем отказывает себе, как великий человек; умерен, хотя покажется жадным; грызет ногти, яблоки и репу; ворчит или смеется; дразнит, кривляется и бранится; проказничает или молится; поет или думает; призывает за тем, чтобы отослать; велит собраться своим Адъютантам, и не говорит им ни слова; лучше других сносит ужасный жар, но, кажется, думает об одних только прохладных банях; смеется над холодом, показывая, что не может обойтись без шубы; вечно в одной рубашке, или в богатом Фельдмаршальском мундире; с босыми ногами, или в прекрасных вышитых золотом туфлях; иногда без шляпы, в дурном халате, под сильным ружейным огнем, [20] иногда в великолепной епанче, во всех орденах, с тремя звездами, и с портретом Императрицы, осыпанным крупными брилиянтами, которые как нарочно выставлены для пушечных ядер. Дома - сутулист, горбат и скорчен в дугу; велик, прелестен, горд, благороден, исполнен величия, очарователен, словом, Агамемнон посреди Греческих Царей, когда является своей армии.

Какое же его волшебство? Гений, гений и гений! Врожденный ум, прекрасная память, высокость духа, тонкость без всякого коварства, щастливая примесь какого-то единственного своенравия, которое в хорошие минуты привлекает к нему сердца; неограниченное великодушие, искуство награждать приятно и по мере заслуги, верное чувство, дар угадывать то, чего он не знает, и наконец глубокое знание человеческого сердца.

Вижу родственника Екатерины (Принц Ангальт-Бернбург), который сначала может показаться последним из Офицеров ее армии: такова его скромность и великая простота! Он все, и не хочет казаться ни чем! в нем соединены все дарования, все возможные качества; он влюблен в должность свою и в ружейные выстрелы; [21] часто ввергается в излишнюю опасность; любит выставлять других и уступать им принадлежащее одному ему; нежен умом и сердцем; имеет тонкий и верный вкус; любезен, кроток; ничто не может ускользнуть от его замечания; скор на ответы; все быстро объемлет умом своим; тверд в своих правилах: снисходителен ко мне одному, но строг к себе и к другим; чрезвычайно учен и - словом, наполнен истинным гением военного человека.

Вижу феномен, из вашего края - и что еще лучше, феномен очень милый. Это Француз трех веков: он имеет Рыцарский дух одного, приятность другого, веселость нынешнего. Франциск I, Великий Конде и Маршал Саксонский захотели бы иметь подобного ему сына. Он ветрен как стрекоза, в минуту самой ужасной канонады; беспрестанно шумит; безжалостный певун; всякую минуту жужжит мне на ухо лучшие арии Французских Опер; читает сумасшедшие стихи под сильным огнем, и судит о вещах как невозможно лучше. Война его не восхищает, но жар его есть тот милый жар, который мы чувствуем при конце ужина, в веселом разговоре, от нескольких бутылок Шампанского и Мадеры, и только тогда подмешивает [22] он воды в свое вино, когда объявляет вам приказ, или сказывает свое маленькое мнение, или готовится что нибудь исполнить. Он отличился на трех морских сражениях, которыми Нассау-Зигер угостил Капитана-Пашу; я видел его на всех вылазках Янычар, на всех ежедневных ошибках со Спагами; он получил две раны. Будучи Французом в душе, он Руской по своей подчиненности и порядочному образу действия, любезен, любим, словом, милый и храбрый дитя, приятный Придворный Людовика XIV: все это называют у нас Рожером де Дамасом.

Вижу Русских, которым скажут: будьте вы то и то, и они сделались то и то; которые учатся свободным искуствам, как Лекарь по неволе писать рецепты; которые все, что вы ни вздумаете; солдаты, матросы, егери, попы, драгуны, музыканты, инженеры, актеры, кирасиры, повара, живописцы, хирурги, и прочее, и прочее.

Вижу Руских, которые поют и пляшут в траншее, где нет им никогда смены, под пулями, по колено в грязи, или в сугробах снегу; они переимчивы, на все искусны, любят чистоту, внимательны, послушны, и зная читать [23] в глазах начальников свою должность, предупреждают их повеления.

Вижу Турков, которым отказывают в искустве военном, и которые, не смотря на то, ведут войну по некоторой методе: рассыпаны для того, чтобы артиллерия и выстрелы ружейные им не вредили; стреляют с чудесною меткостию в самые густые ряды, и такою стрельбою умеют прикрывать все свои маневры; или спрятаны в лощинах, в горных расселинах и на деревьях, или бегут толпою с маленьким знаменем, которое спешит вывести вперед и воткнуть в землю, чтобы выиграть место: первый ряд стреляет на коленях и выстрелив, исчезает; задние становятся перед ними, стреляют в свою очередь, спешат уступить место первым, и таким образом сменяются по тех пор, пока их рой не понесется далее и снова не водрузит впереди своего знамени. Вообразите громкие вопли, множество диких голосов, ревущих: алла, алла, алла! ободрительных для Мусульман, ужасающих Православного; вообразите множество отрубленных голов, и вы согласитесь, что это картина ужасная! - И все то, что я вижу, не может назваться по справедливости чрезвычайным? С Фран. Ж.

Текст воспроизведен по изданию: Два письма принца де Линя // Вестник Европы, Часть 48. № 21. 1809