А. А. ПРОЗОРОВСКИЙ

ЖУРНАЛ

ГЕНЕРАЛ-ФЕЛЬДМАРШАЛА КНЯЗЯ А. А. ПРОЗОРОВСКОГО
1769-1776

1775 год

13-го июня получил от графа Румянцова следующий ордер: “На рапорт вашего сиятельства от 6-го числа касательно постановления о албанцах и греках, части перевезенных, впредь во множестве имеющих перевозимых быть, я не могу ничего точнаго определить, не ведав, вводится ли в границы наши сии народы как искуссные в мореплавании, чтоб употреблять их на флоте, или на одно только поселение. Ваше сиятельство, с господами вице-адмиралом Сенявиным и генерал-майором Чертковым, поколику оне по первому — до флоту, а по последнему — по губернии безпосредственно принадлежат, снесясь, скажите им мое мнение о сем, чтоб они, если не имеют на то точных предписаний, требовали бы оных от своих начальников. А между тем, сходствуя кондициям, сообщенным от господина вице адмирала Елманова ⁴⁵⁸, в содержании оных поступали, и все меры за временно надобные приняли к заготовлению припасов для построения им домов и пропитания, способствуя и с вашей стороны всеми возможными образы”.

19-го июня имел я честь получить от ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА указ:

“Божиею милостию мы ЕКАТЕРИНА ВТОРАЯ ИМПЕРАТРИЦА
И САМОДЕРЖИЦА ВСЕРОССИЙСКАЯ
и прочая, и прочая, и прочая.

НАШЕМУ Генерал-порутчику князю Прозоровскому.

Какия по поводу новых в Крымском полуострове явлений рассудили мы дать наставления НАШЕМУ Генерал-порутчику Щербинину, с оных повелели мы приложить здесь копию для вашего сведения и точного в тех частях исполнения, которыя собственно до вас относиться могут, как главного на границе войска командира. В сем же качестве имеете вы отправить от себя без укоснения к новому хану и всему крымскому правительству в следующей при сем форме письмо, отправляя оное с таким человеком, о каковом предписано генерал-порутчику Щербинину, дабы обеими вашими посланными порознь и не в одно может быть время собираемыи сведения и примечания тем больше свету подать могли, кои вы также и друг другу сообщить не оставите. Пребываем вам впротчем ИМПЕРАТОРСКОЮ НАШЕЮ МИЛОСТИЮ благосклонные.

Дан в Москве 6 июня 1775 года”.

Высочайший Рескрипт, даннный господину Генерал-порутчику Щербинину был следующего содержания:

“Новыя Крымского полуострова явления в низложении хана Сагиб-гирея, а в возведении на его место известного Девлет гирея открывают теперь совсем новыя нужды и обороты в делах тамошняго края. ГОСУДАРСТВЕННАЯ НАША ПОЛИТИКА требует, чтоб мы в сем случае не [611] остались безмолвными, как в рассуждении Порты оттоманской, так, особливо, и самых татар, ибо инако и та и другая не могли бы с вероятностию возмнить, что мы не радеем более о деле собственных наших рук, и что потому могут они невозбранно входить между собою в беспосредственные мимо нас соглашения и постановления о будущем жребии татарской области. Следовательно же, и превратить ея вновь мало-помалу и нечуствительным образом в прежнее Порте оттоманской неограниченное подчинение из того свободного и независимого состояния, в которое она НАМИ и миром нашим приведена, так сказать, вопреки ея склонности. Для сего признаем МЫ за нужное соответствовать министерству турецкому относительно самовластного некоторою только частию крымских старшин учиненного избрания в ханы Девлет-гирея тем же самым языком, каковым оное начало с своей стороны отзываться к нашим, то есть довольствоваться до времени одними уверениями о неучаствовании НАШЕМ в крымских делах, доколь сама Порта в них мешаться не будет. А между тем с сугубым, по нужности момента, вниманием примечать все ея внутренния и сокровенныя движения и происки, дабы оным во все время толь удобнее и действительнее противустоять. Для сведения вашего повелели мы приложить здесь в копиях все к НАШЕМУ генерал-фельдмаршалу от верховного визиря присланные письма, также и данныя ныне от НАС сему военачальнику предписания. Что принадлежит собственно до татар, тут представляются к уважению следующие два предмета. 1-е, что выбор Девлет-гирея сделан только одними крымцами без соучастия нагайских орд, кои равно с ними корпус вольной и независимой области татарской оставлять долженствуют. 2-е, что Девлет гирей в обещаниях своих ближним НАШИМ военным командирам о избрании его в ханское достоинство ни словом не упоминает о заключенном с татарами беспосредственном ТРАКТАТЕ, которой с начала решил и основал настоящее их бытие. А уверяет только содержать и хранить постановленной с Портой оттоманской мир, чем он безмолвно и являет уже себя единственно от оной зависящим, а отнюдь не в качестве вольного, независимого и самовласного владетеля.

Чем противнея сей лукавый изворот существительным интересам отечества и собственному НАШЕМУ достоинству, тем вяще и надобно нам стараться о всеконечном его в самом началие разрушении. И како же бы турки и татара стали из попущения НАШЕГО в настоящем случае далее плодить и распростронять покушения свои ко взаимному между собою сопряжению.

В сем намерении изготовлены здесь одинакого содержания два письма от лица Вашего и от командующаго на границах генерал-порутчика князя Прозоровского к нынешнему хану Девлет гирею и ко всему крымскому правительству. Здесь следует то, которое собственно для вас служить имеет и с учиненным в НАШЕЙ коллегии иностранных дел татарским переводом оного. Из прочтения сей бумаги усмотрите вы самое намерение чинимаго к Девлет гирею и к крымцам отзыва. Почему, не вступая в напрасныя повторения, и поручаем МЫ вам отправить оное к ним с нарочным, с таким [612] человеком, которой бы, будучи на месте, мог достаточно проникнуть настоящее в мыслях, расположении крымских татар, их духовенства, лутчих мурз и их хана. Не окружен ли оной какими турками и буде имеет при себе, то какова сорта людьми, нет ли также в Кефе и других крымских местах каких-либо турецких начальников, а с ними и умножения турков. Совокупно же и то действие, которое в них частно и общественно производить будет письмо ваше, которое впротчем может и другими дорогами, чаятельно не без пользы, между татарами разсеваемо быть. Можно более притянуть к зрелому уважению даваемой чрез вас собственно двору НАШЕМУ решительной отповеди, а особливо по пункту хранения исполнения без посредственных всю татарскую областию с ними принятых торжественных обязательств.

С другой стороны, не менее может послужить к достижению нашей цели, которая по всему вышесказанному клонится на первой случай не только к опорочению выбора Девлет гирея в ханское достоинство, сколько к приведению крымских татар в признание, что они одни, сами по себе, без содействия нагайских орд не составляют целой татарской области. И что при том вместе с ними долженствуют еще почитать свои с нами сущим началом и основанием всего настоящаго политического бытия, чтоб нагайские орды, естьли можно, все, а по крайней мере хотя и некоторою частию, были благоразумными вашими стараниями и попечением наклонены в единомысленность, а в оной и к учинению правительству крымскому отзыва по поводу дошедших до них тем или другим образом известий о выборе в ханы Девлет гирея в следующей силе, что оныя орды, составляя равно с крымцами корпус татарской области, не понимают, по какому праву сии последние одни, сами собою, без их сведения поступили на перемену хана, избранного пред тем общественными вольными голосами. Что они потому, быв от земляков своих обижены в лутчем и драгоценнейшем их преимуществе, принуждены от них требовать изъяснения и уверения, что впредь подобного самовластия от одной части нации к другой показывано не будет. И что до тех пор находят себя в необходимости не признавать крымской власти в одностороннем избрании нового хана, следовательно же и подчинять себя оному. Разве их справедливое требование от него самаго и от всего крымского правительства надлежаще удовлетворено будет с точным и ясным им всем показанием и уверением, и что новой хан во все время властительства своего не оставит пещись о сохранении навек, без всякого умаления или повреждения вольности и независимости, всему татарскому обществу нераздельно дарованных. Что они на границы непременно и навсегда останутся при всех своих обрядах, обычаях и правах, как древних, так и вновь приобретенных. И что напоследок все артикулы до единого положения в обоих трактатах, то есть в беспосредственном России с вольною татарскою областию и в мирном оныя с Портою атаманскою свято и точно исполняемы будут без малейшего нарушения.

Не некстати будет присовокупить еще ко всему сему от нагайских орд вопрос, уведомили ль крымцы в следствие трактата двор НАШ о выборе [613] нового хана? Ибо им то знать нужно, дабы не быть инако в сумнении о прочности и надежности настоящего их вольного и счастливого состояния, которое пред окончанием войны ханом Сагиб гиреем весьма потрясено и угнетено было к чуствительному предосуждению и разорению нагайских орд. Почему оные теперь от преемника его всю возможную осторожность благо-временно иметь хотят.

Довольно сего на первой случай, течение времени преподаст вскоре вящей свет, а тогда уже и можно будет с надежностию предположить другия ближе к обстоятельствам присвоемыя меры. Вы сами можете им много воспособствовать скорым НАМ доставлением точных сведений о всем так, что по делам комиссии Вашего в Крыму и между нагайцами происходить будет.

В будущей до тех пор неизвестности не можем МЫ однако ж оставить без препоручения вам, чтоб вы всячески старались удерживать настоящего Калгу султана, как в хорошем его расположении к интересам Двора НАШЕГО, так и в знатности, кредите и почтении между нагайскими ордами, дабы его на всякой случай иметь готовым и надежным орудием к преграде совокупным проискам Порте оттоманской и хана крымского. А для сего и надобно привесть его, Калгу, в такое положение, чтоб он Девлет гиреем настоящего своего начальства над нагайцами лишен быть не мог.

Нет нужды возбранять ему и в том, чтоб в пользу его, Калга султана, от нагайских орд ныне ж к крымскому правительству формальной отзыв учинен был, что они непременно желают его иметь у себя внутренним начальником, как такого общества своего члена, которой более других трудился и участия имел в самом его составлении, и которой потому о прочности и утверждении его наипаче пещись интересован, основывая всем о своем желании на древних примерах самопроизвольного от нагайцов избрания частных своих начальников.

По известным склонностям Калги султана нельзя кажетца иметь сумнения, чтоб он, по низложении брата его, не имел теперь сугубаго желания остаться начальником при нагайских ордах. А как сие в нем предполагаемое желание весьма согласует с пользою дел наших, то и надобно, применяясь к вышесказанному, всячески ободрению оное представлением в будущем времени самой перспективы ханства, естьли он только будет уметь сохранить к себе поверенность и любовь подвластных ему нагайских орд. В чем МЫ ему, зная его благонамеренность к отечеству своему, к случаю и кстати охотно воспособствуем. А теперь для приведения его в состояние вяще и вяще в том предуспевать, повелели вам выдать ему разом достальныя деньги в число прежде назначенных пятидесят тысяч рублев сверх определенной ему обыкновенной дачи по тысячи рублев на месяц.

Преподание Калге султану всех сих внушений, равно как и действительное ему доставление ныне определенных денег поручаем МЫ чрез сие испытанному ВАШЕМУ искуству и собственному Вашему лутчему распоряжению. [614]

В заключении остается упомянуть о следующих двух до сведения НАШЕГО дошедших обстоятельствах. 1-е, что в Крыму находится несколько бежавших туда сообщников злодея Пугачева ⁴⁵⁹. 2-е. что белагородские татары начали большими партиями переходить из Крыма в Бесарабскую землю, туркам подвластную. И что в рассуждении оных выходцов новой хан просил уже находящагося в Кинбурне генерал-майора Кохиуса о непропуске из татар никого, кроме тех только, кои его собственные билеты иметь будут.

Мы повелеваем вам по первому из сих двух пунктов, употребить все возможное Ваше старание к получению в руки укрывшихся в Крым Пугачевских сообщников с жертвованием на то, естьли инаково нельзя обойтитца, некоторой суммы денег от усердия Вашего к службе НАШЕЙ способствуемого в сем случае достаточным сведением локальных способностей ожидаем мы несумненно исполнения воли НАШЕЙ в полной мере.

По другому пункту щитаем МЫ за нужно и вовсе уже велеть пресечь пропуск всяким из Крыма выходцам в Бессарабию. Не смотря и на то, естьли которыя из них будут иметь собственно от хана позволительныя билеты, объявляя в резон, что как теперь настоит в татарской области внутреннее неустройство и несогласие, то пограничные посты не имеют дозволять собою прохода выходцам, тем паче, что войска в Кинборне и около онаго находящиеся сами имеют недостаток в траве. И, что потому оныя выходцы, естьли оставаться в Крыму не хотят, могут итти в соединение к соотчичам своим на Кубань и жительствовать там по точной силе заключенного с Россиею трактата”.

Письмо же, которое я по присланному образцу к крымскому хану и правительству послал, было следующего содержания.

“ПО ВЫСОЧАЙШЕМУ соизволению ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА САМОДЕРЖИЦЫ ВСЕРОССИЙСКОЙ моей ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕЙ ГОСУДАРЫНИ, находясь я начальствующим над войсками, расположенными по ближним границам к соседственному полуострову Крымскому, получил недавно известие по принадлежности звания моего от керченского коменданта господина полковника Ступишина о низложении предметника Вашей Светлости Сагиб гирей хана и о постановлении вместо его Вас. И, что Вы, уведомя онаго полковника о сем происшествии присланным к нему письмом, вместили тут же и удостоверение о сохранении трактатных положений. Равно как и Вы, Крымския начальники тамошняго правительства, особенным Вашим письмом предъявили о имеющим быть и от вас старании к отвращению всех противных случаев заключенному между Моим ВЫСОЧАЙШИМ Двором и Портою оттоманскою трактату мирному. Я хочу верить, что такие ваши отзывы обещают в самом деле пограничную тишину и спокойство. Но мне видится однако же в тож время, что самая их краткость при обстоятельствах, которые достойны и требуют подробных изъяснений в здешнюю сторону, представляет не только сумнение, но и самую подозрительность в рассуждении всего [615] для татарских народов поныне учиненного с утверждением с торжественнейшими обязательствами.

Известно, что все крымские обитатели и нагайские орды во время течения самой войны получили от РОССИЙСКОГО ИМПЕРАТОРСКОГО ДВОРА пощаду и удостоены союза его и дружбы по собственному их домогательству и с отречением от подданства Порты оттоманской, и чтобы навсегда быть, и остаться навсегда и в независимости, кроме единаго бога, ото всякой посторонней власти, но пребывать под собственным верховным начальством. Все сие содержится не только в данных при первом случае от Крымского правительства и нагайских орд обязательствах, но и в трактате, заключенном между РОССИЙСКОЮ ИМПЕРИЕЮ и свободною и независимою областию татарскою, а не меньше, наконец, и в мирном у РОССИЙСКОГО ИМПЕРАТОРСКОГО Двора с Портою оттоманскою состоявшемся. Но сие толико важное положение, жребий татар на все будущее время определившее и снискавшее им пристойное уважение от РОССИЙСКОГО ИМПЕРАТОРСКАГО Двора, совсем в настоящих Ваших отзывах умалчивается. Почему теперь отнюдь и неизвестно в каких намерениях ваша светлость и вы, начальники настоящего правительства крымского, находитесь в рассуждении свободы и независимости народов татарских.

По содержанию и точной силе онаго же трактата союза и дружбы, заключенного между РОССИЙСКОЮ ИМПЕРИЕЮ и свободною областию татарскою, равно как и состоявшагося потом мирного с Портою оттоманскою долженствуют составлять всю область не одни только крымские жители, но и орды нагайские. Напротив того не сказывается с стороны вашей при случае настоящей ныне перемены главного в Крыму правителя, отрешением Сагиб гирея хана и препоручением власти его Вашей Светлости. Орды нагайские, как члены татарской области, неоспоримое право имеющие участвовать в толь важных предприятиях, подали ли однако же свое на то соглашение и было ль оное от них истребовано.

По необходимому следствию упоминая о обстоятельствах, происходящих от постановления, учиненных состоявшимся между РОССИЙСКИМ ИМПЕРАТОРСКИМ Двором и Портою оттоманскою мирным трактатом, надлежало б еще и паче не пропустить означенного выше сего Трактата союза и дружбы, заключенного между РОССИЙСКОЮ ИМПЕРИЕЮ и свободною областию татарскою чрез предместника Вашей Светлости Сагиба гирея хана, соучаствовании в том и всех родов крымских и нагайских чрез своих поверенных чиновников. Потому что сей трактат существенным есть основанием свободы и независимости татарской, а мирной с Портою оттоманскою оном только подтверждением. Но сего однако ж по неизвестным мне причинам не учинено.

Соглашение Моего ВЫСОЧАЙШЕГО Двора с Портою оттоманскою, чтоб простить все во время войны противности и преступления той или другой стороны оказанныя, может и крымских жителей оставить без взыскания [616] за поднятое ими оружие против войск РОССИЙСКИХ пред самым заключением мира. Но учиненное самым вероломным образом непосредственное моему Двору от Крымского правительства оскорбление в лице здешнего резидента, которой в противность всех народных прав, во всем свете почитаемых, претерпел от онаго правительства всякое ругательство и насильство и предан в плен с расхищением его дома и с убивством почти всех бывших при нем людей, поныне остается без удовлетворения и кажется, что и заботы о том нет ни малой ⁴⁶⁰.

В прочем умалчиваю я здесь о сем, что по состоянии мира при разных случаях оказано крымскими жителями противнаго и обидного в рассуждении здешних подданных, особливо же военных людей. Ибо Ваша Светлость уже уведомлены о всех подробностях таких злодейств от господина полковника Ступишина.

По сему видете вы, Светлейший хан, и вы, крымское правительство составляющие начальники, что я не могу удовольствоваться краткими и ничего не значущими вашими отзывами, как не свойственными с настоящим дел положением, но пристойно требую ближайших изъяснений по вышеприведенным примечаниям. То есть по каким основаниям и при каких мерах произошло препоручение в крымском полуострове ханской власти вашей светлости и в каких намерениях вы и с правительством тамошним остаетесь относительно к тем положениям, на которых существо свободы и независимости кроме единого бога области татарской устроились. И в чем сверх того и обе великие Империи, какова РОССИЙСКАЯ и Порта оттоманская, совершенно и единственно уже согласились, дабы я, как главнокомандующий здешнего края, мог по таким вашим изъяснениям новыя наставлении исходатайствовать ВЫСОЧАЙШЕГО моего Двора каким образом с вами поступить и обращаться.

Между тем, желая Вашей Светлости всякого благополучия, пребываю к Вам и ко всем и правительству крымскому доброжелательным”.

ВЫСОЧАЙШИЙ РЕСКРИПТ к графу ПЕТРУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ был следующего содержания.

“Нашему генералу фельдмаршалу графу РУМЯНЦОВУ.

По случаю полученных от вас извещений, как о перемене в Крыму хана, так и о последовавших к вам по оной от Порты оттоманской изъяснениях признали Мы за нужное сделать как и новому хану, так и ко всему крымскому правительству письменной и формальной отзыв от лиц наших генерал-порутчиков Щербинина и князя Прозоровского, дабы чрез сей способ и того и другого привесть в необходимость к точному нам объявлению настоящего образа их мыслей. Для сведения Вашего повелели мы приложить здесь копии с наших тем обоим генерал-порутчикам данных рескриптов. А вам, как главному доныне устроителю всех дел тамошнего края, поручаем еще особливо снабдить их и от себя нужными наставлениями, естьли б [617] в течении времени открылись новыя какие-либо аспекты, сверх тех, на коих мы ныне основали здесь положения Наши. В рескрипте порутчику Щербинину усмотрите вы далее и определенное ныне Нами на первой час политическое по татарским делам поведение относительно к Порте оттоманской. Присвояя собственно вам самим и все там по сей материи сказанное, желаем Мы, чтоб вы сообразно тому наставили полковника Петерзона ⁴⁶¹, предписывая ему при том непременное и рачительнейшее иметь наблюдение за всеми поступками, движениями и происками министерства турецкаго, дабы здешней стороны размерять по оным Наши вопреки меры и супротивления, ежели бы паче чаяния покушения Порты стали выходить за пределы мирного трактата или же, по крайней мере, до пункта сущей опасности по новому татарскому политическому бытию, в котором Мы не перестанем никогда полагать неподвижным началом собственной Наш с ними беспосредственной договор.

Полагаясь в прочем с несумненною надеждою на ваше усердие и на вашу прозорливость, кои столько раз брали верх над хитрою политикою отоманов, пребываем Мы вам ИМПЕРАТОРСКОЮ НАШЕЮ МИЛОСТИЮ благосклонны.

Дан в Москве 6 июня 1775 года”.

Какое письмо предначертано было, дабы быть послану от имени генерал-порутчика Щербинина к хану и правительству, с оной присовокупляется здесь копия.

“Светлейший Девлет гирей, хан
и почтенное правительство крымское.

По ВЫСОЧАЙШЕМУ ПОВЕЛЕНИЮ ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА САМОДЕРЖИЦЫ ВСЕРОССИЙСКОЙ моей ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕЙ И ВСЕАВГУСТЕЙШЕЙ ГОСУДАРЫНИ имея честь находиться при производстве пограничных дел с соседственною к РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ татарскою свободною область, уведомлен я пред некоторым времением от Керченского коменданта, господина полковника Ступишина о полученных им письмах от вас, светлейший Девлет гирей хан, и от вас, крымского полуострова правительство составляющих начальников, из коих ваша светлость присланным от себя дали знать помянутому полковнику о случившемся отрешении предместника вашего Сагиб гирея хана от власти сего достоинства и о избрании на место его вас с присовокупленным к тому удостоверением, что и при таких обстоятельствах трактатные положения соблюдаемы быть имеют. А вы, крымского правительства начальники, с своей стороны удовольствовались предъявить, что всякое от вас равным образом старание употребится к тому ж самому, чтоб все противныя случаи заключенному между РОССИЙСКИМ ИМПЕРАТОРСКИМ Двором и Портою оттоманскою трактату отвращаемы были.

И хотя с другой стороны в рассуждении пограничной тишины успокойствия и заслуживают вероятие и такие общие отзывы, но с другой, не [618] заключая в себе оныя ни малейших изъяснений о причинах столь важного происшествия, каково есть низложение одного хана и восстановление другого, да и с какими намерениями сия перемена предпринята. Что касается до начальных оснований существо и бытность татарской области определивших и подают по сим справедливым уважениям повод не только к сумнению, но и к подозрениям самим.

1-е, что РОССИЙСКОЙ ИМПЕРАТОРСКОЙ Двор в самое течение войны и в такое время, в которое они, татара, еще оному неприятельски были, принял их в свою дружбу не инако под условием, точным, чтоб остались навсегда свободными и в совершенной, кроме бога независимости от всякой посторонней власти, а под собственным только верховным начальством, Напротив того в настоящих отзывах совсем не упоминается о расположении крымского правительства относительно к сему первому положению, от которого, как главнейшего и существеннейшего область татарская начало свое восприяла.

2-е в тех же отзывах единственно все обязательства с стороны крымской видится выводимым из содержания только мирного трактата между РОССИЙСКИМ ИМПЕРАТОРСКИМ Двором и Портою оттоманскою заключенного, а о том, которой еще во время продолжения войны в залог дружбы и союза с ИМПЕРИЕЮ РОССИЙСКОЮ у области татарской и независимости ея учинен в надлежащей форме и порядке чрез предместника вашей светлости, Сагиб гирея хана и всех к тому уполномоченных от народов татарских, умалчивая совершенно. Хотя сей непосредственно с татарскою областию состоявшийся трактат есть действительным основанием свободы и независимости татар. А воспоследовавший потом с Портою оттоманскою мирный оному только следствием и подтверждением. А в том между ИМПЕРИЕЮ РОССИЙСКОЮ и свободною областию татарскою учиненном трактате союза и дружбы со всею точностию положено, чтоб сия область не из одних жителей крымского полуострова состояла, но и из всех орд нагайских. Следовательно и сии орды, как члены оной, неоспоримое уже имеют право участвовать своим соглашением и действием во всех важных предприятиях. Но неизвестно отнюдь на случившееся низложение Сагиб гирея и потом на возведение вашей светлости приобретено ли было на то предварительно какое-либо от орд нагайских соизволение.

3-е. Поднятие крымцами оружия против войск российских пред заключением с Портою оттоманскою мира и хотя не может ни в чем оправдано быть, ибо татара по своему независимому состоянию, отрешившись одиножды от подданства турецкого, формальным образом не должествовали больше в пользу Порты и в ея пособие мешаться в оныя приключения. Но как однако же по силе мирного у Российской Империи с нею, Портою, заключенного трактата все оказанныя в такое время той и другой стороне неприязнии и противности имеют уже преданы быть вечному забвению, то пускай и сия крымских татар толь неожиданная поползновенность прикроется сим общим [619] для обыкновенных преступлений прощением. Но учиненное непосредственно оскорбление Российскому ИМПЕРАТОРСКОМУ Двору со стороны крымского правительства в лице резидента насилным до него касательством и преданием в плен с расхищением его дома и с умерщвлением почти всех в свите его бывших людей здешних разных чинов в наглую противность и нарушение всенародных прав, во всем свете почитаемых, поныне остается без всякого удовлетворения. А неизвестно однако ж раным образом, чего от вашей светлости и от настоящего крымского правительства по сему обстоятельству ожидать можно.

И наконец 4-е. Не повторяются здесь все противности, какие татарами крымскими в разных местах и во времена разные учинены в рассуждении здешних подданных, особливо же военных людей, в Крыме находящихся. Потому что полковник Ступишин с подробностию о всем том к вашей светлости уже писал.

Итак я, по долгу звания моего, за нужно нашед войти в точныя изъяснения, по случаю вступления вашей светлости в действия ханского достоинства в соседственном полуострове Крымском, пристояно требую от вас, светлейшего хана, и от вас, начальников тамошнему правительству ныне причасных, чтоб мне возвещено было о ваших рассуждениях и образе ваших мыслей по всем вышеозначенным примечаниям. При настоящем положении дел, когда толь великие империи, какова Российская и Порта оттоманская, действительно согласились и утвердили, чтоб все народы татарския остались и были навсегда свободными и независимыми, кроме единого бога, от всякой посторонней власти, но под собственным своим верховным начальством и составляли единою особенную область. И когда еще по необходимому из сего следствию и Российской ИМПЕРАТОРСКОЙ Двор достаточное уже право имеет предостерегать и наблюдать, чтоб ничего и ни от кого в противность и впредь осуждение торжественным образом установленного бытия сей свободной области учинено не было.

В прочем же, желая вашей светлости всякого благополучия, пребываю к вам и ко всему правительству крымскому доброжелательным”.

19-го июня получил от графа Петра Александровича следующее предписание:

“Я нимало сомневаться не могу, чтоб ваше сиятельство, получа всевысочайшее ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА повеление в сообразности настоящих намерений Двора о делах до татар относящихся, не приняли к тому надежных мер к точному выполнению монаршей воли. Чтоб послать нарочного в ту сторону с письмом, каково при оном вы получили, требуется не одного наставления, но и совершенного знания в делах искусства и расторопности. Тут нужно примечать все их поступки, все движения слов, чтоб ничто сокрыться от глаз его не могло, делать им пристойныя запросы, познавать их прямое расположение и привесть как хана, так и правительство тамошнее в необходимость к точному объявлению настоящаго образа их мыслей. [620]

Я рекомендую вашему сиятельству поступить в том по лутшему вашему благорассмотрению. А в рассуждении переписки вашей с правительством крымским, удаляйте себя сколь можно, чтоб нигде не явить ни малейшего знака прикосновения с стороны нашей к делам татарским в сходственность мирного трактата ими производимым. А, напротив, старайтесь держать во всем их внимание к данным от них обязательствам и уважение к высочайшим коль миролюбивым, толь и непременяемым никогда расположениям ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА в рассуждении обоих договоров. Естьли бы и в течении времяни открылись новыя какия-либо аспекты сверх тех, на коих ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО соизволит ныне основывать положения свои, не медлить нимало в доставлении мне всех обстоятельств оных”.

24-го июня по поводу полученного мною от еникольского и керченского коменданта Борзова ⁴⁶² уведомления, что переписка его, продолжающаяся между им и между находящимся в Царьграде полковником Петерсоном, подвержена опасности той, что таковыя письма могут от Порты быть перехватываемы.

Послал я к графу Румянцову рапорт, в котором его уведомлял как о сем, так и о том, что вышедшие из Крыму белгородской орды татаре имели намерение перейтить в Бессарабию, но турки их, как слышно было, пропущать туда не хотят. На что получил следующий ордер:

“Переписки между бригадиром Борзовым и пребывающим в Царьграде полковником Петерсоном хотя и происходят чрез взаимно посылаемых людей, следственно и мало подвержена быть может опасности. Но ежели бы нужным сочли в рассуждении подаваемых друг другу известий иметь для письма шифры, то оные ими ж собственно могут быть сочинены. То есть, хотя господин Борзов сделает и доставит оныя в Царь град Петерсону или от сего может потребовать, чтоб сочинил и прислал ему оные. Ваше сиятельство, на таком основании дайте знать о сем пункте Господину Борзову. Естьли бы татаре орды белогородской, как Ваше сиятельство в репорте от 23-го изображаите, по непропуске их в Бессарабию возжелали чрез новую линию и чрез Дон переправиться на Кубань, я мню, что им сей дороги воспрещать не надобно, когда они не похотят возвращаться в Крым. Карантин же им на все положенное время учредить надобно. И довольно, мне кажется, чтоб взять должныя осторожности, чтоб они на проходе своем не касались и не сообщались с жителями и нашими селениями. Впрочем ВЫСОЧАЙШУЮ ВОЛЮ ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА о сих татарах ваше сиятельство видели в рескрипте г-ну Щербинину в копии вам сообщенной, соображаясь которому и вы свои меры в сем пункте определите”.

Того же 24-го июня имел я счастие получить ВЫСОЧАЙШЕЕ письмо следующего содержания:

“Князь Александр Александрович.

Реляцию вашу о исполнении воли нашей ко уничтожению сечи запорожской ⁴⁶³ и о распоряжениях сделанных к тому с вашей стороны приемлю с [621] тем благоволением, как и прежде оказанную вашу ревность и усердие к службе нашей. Пребываю к вам доброжелательна. Июня 17-го дня 1775 года”.

29-го получил манифест о назначении 10-го июля для принесения во всей Империи торжественного всевышнему благодарения за восстановление мира ⁴⁶⁴.

15-го октября получил от графа Петра Александровича Румянцова следующий ордер:

“За отсутствием господина генерал порутчика и кавалера Текелия Ваше сиятельство имеете полки ему подкомандные принять в свою команду. [622] А чтоб он о принадлежащем к сведению, ежели им в течении времяни и по обстоятельствам что-либо за генеральным от меня учреждением в обережении того края границ инако учреждено, сообщил Вашему сиятельству. О сем к нему, г-ну Текелию, от меня предложено”.

Того же числа получил от него ж следующий ордер:

“О непропуске татар, выходящих из Крыму чрез границы наши для следования к Акерману, ваше сиятельство видели уже решительное двора нашего определение во Всевысочайшем имянном рескрипте от 6-го июня сего года г-ну генерал-порутчику сенатору и кавалеру Щербинину данном. Вследствии чего и по содержанию сделанного вам господином полковником Репнинским уведомление о таковых выходцах, не остается мне, как только сослаться на упомянутый ВСЕВЫСОЧАЙШИЙ рескрипт, в котором Ваше сиятельство найдете и причины, выраженные непропуска их на случай могущих быть вопросов. О чем ваше сиятельство и подтвердите г-ну Репнинскому и другим, до кого сие касаться должно. А при чем уверен я, что вы всех возможную предосторожность противу каковых-либо покушений на усилие их происки восприять не оставили”.

26-го ноября получил я от графа Петра Александровича следующий ордер:

“По обстоятельствам недавно происшедшего в Кубанской стороне замешательства, о котором ваше сиятельство без сомнения извещены от командующего тамошним деташаментом г-на бригадира и кавалера Бринка, сочиненное министерством письмо от имени вашего к Девлет гирею хану при сем к вам посылаю с тем, чтоб Ваше Сиятельство отправили оное с исправным и надежным человеком, которой бы, вруча оное Дивлет гирею, при случае вопросов сказать о себе, что он с тем послан из Кинбурна или Ениколя, то есть из одного из тех мест, чрез которыя вы ему путь взять назначите. Надобно ему быть и знающему язык, дабы он, как в путешествии, так и по прибытии на место мог делать нужныя примечания о расположениях тамошних людей и о действиях, каковыя производят в них междуусобие на Кубани, но образом скрытным и не подавая на себя подозрения в знании языка.

К споспешествованию дел наших в том крае подтвердите, Ваше сиятельство, г-ну генерал-майору Борзову, чтоб он по настоящему своему месту приложил всемерное старание к приобретению между тамошними народами к стороне нашей доброходства и приверженности. Для чего может он, по усмотрению своему, употреблять подарки не столько смотря на мнимую знатность пород и степеней их, сколько на доверенность и силу в народе и прямую из того для нас пользу. В чем я на его искусство и усердие полагаюсь. А для сего и доставте ему, Ваше Сиятельство, до пяти тысяч рублев. Объясните ему при том, Ваше Сиятельство, что главнейшие наши интересы состоят в подкреплении и в той части благонамеренной стороны Калги султана Шагин гирея, чтобы оная превозмогла над противную Девлет гирея, и чтобы от сей последней сколь возможно тамошние люди отвращаемы [623] и к первой привлекаемы были. В исполнении сего послал я к хану оное письмо так как оно проектировано”.

Проект же письма от командира пограничных войск к крымскому хану был следующего содержания.

“Светлейший Девлет гирей хан.

Получил я от начальника войск ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕЙ МОЕЙ ГОСУДАРЫНИ к кубанской стороне по реке Дону расположенных к крайнему моему удивлению известие о поступке противном и совсем неожидаемом случившемся в нагайских ордах с здешнею командою, которой по всей вероятности и по всей справедливости вашему побуждению приписан быть долженствует.

Может ли неизвестно быть Вашей Светлости и всему крымскому правительству, что орды нагайския из самой древности имеют право избирать в свои начальники из вашей Гиреевой фамилии того из султанов, кого сами хотят и достойным находят. Что согласясь оные с Крымом при случае бывшей между Всероссийскою Империею и Портою Аттоманскою войны к составлению свободной и ни от кого независимой области имянно и точно такое себе и впредь преимущество предоставили. И что, наконец, на сем основании поручили они себя в руководство и правление родственнику вашему Калге Шагин Гирею султану.

После сего отнюдь не было вам нужды, судя по сущей пользе нагайских орд ниже от вашего единственно произволения зависеть могло, приемля в истинном разумении принадлежащую вам над ними власть, нарицать при законном их начальнике настоящем другого в лице Тактамыш Гирея султана, человека во всю свою жизнь в горах скитавшегося и к нагайцам неблагонамеренного, естьли б Ваша Светлость не имели напротив того особенных сокровенных намерений и предубеждений поощряющих вас искать в народах татарских не покоя, но разврата и междоусобия.

Тактамыш султан по повелениям Вашей Светилости с войском, собранным из бродяг разных в Кубанских пределах живущих народов, и будучи подкрепляем советами и содейством присланного нарочно от Вас из Крыма Девлет Гирей Орбей солтана, не только действительное учинил нападение на Калгу Шагин Гирея при Копыле, где он находился по позыву Едичкульской орды мурз для внутренних сей орды дел, и искал его погубить, но дерзость его, Токтамыша, толь далеко простерлась, что он не сумнился оскорбить при том и высокое достоинство Российского ИМПЕРАТОРСКОГО Двора, нанесши оружие на бывших по случаю при Калге в малом числе здешних военных людей. Когда Калга отъезжал к Копылу к находящимся в тамошних околичностях нагайцам, то требовал на переезд свой чрез пустыя степи для прикрытия и безопасности от воровских людей здешнего конвоя. В чем он и удовольствован был единственно потому, что и кроме его в то ж время отправился для покупки лошадей один ескадрон в места пребывания [624] нагайского, по заведенному между ими и здешними пограничными жителями торгу.

Пускай всякой благоразумной и беспристрастный скажет толь малое количество людей, из какого обыкновенно ескадрон состоит, к каким другим предприятиям могло быть удобно, кроме препровождения, и могло ли быть в другое время и отпущено, как не в мирное только и в народы дружественные в совершенном на безопасность надеянии.

Но не смотря на все сии уважения Тактамыш Гирей солтан весь свой подвиг к тому обращенным имел, чтоб командующего сим ескадроном офицера убедить к поданию начала к неприятельским действам, а по крайней мере к обороне, и тем по видимому закрыть себя в бывшем его намерении, чтоб сих людей расхитить или же и совсем истребить. И для того по приближении к Копылу и по окружении ескадрона, видя, что первыми оказательствами и движениями твердости здешнего офицера поколебать не мог, принялся и за дело, взял в плен сорок человек здешних при одном прапорщике, провожавших Калгу по его требованию во время выезда для осмотра собравшегося ополчения, кои при том нимало также себя не обороняли. А при возвращении Калги с великим трудом и опасностию в соединение к ескадрону, произведенно за ним погоню. И в самом здешнем стану убит один ундер офицер и несколько человек рядовых переранено, многие лошади отняты. Ниже и тогда, однако, здешняя команда принялась за оружие. И Тактамышу оставалось еще только средство привесть ея в затруднительство требованием выдачи Калги, которое он и действительно учинить не оставил, угрожая в случаю отказа, поступить со всею свойственною неприятелю жестокостию, и к чему сильныя распоряжения и принимались. Но и сие предупреждено было соглашением Калги остаться посреди собравшегося скопища сломысленных против его людей. Делав же таким образом, Тактамыш Гирей, но тщетно и без успеха все уже, что можно было только ожидать от злодея, присовокупил к тому и еще коварство, вынудя от командующаго ескадроном офицера при отпуске подписку и засвидетельствование на составленном присыланным от него одним едичкульским мурзою и крымским Сагир агою письме татарском, будто он ничего с настоящим миром несходственного не делал. На что помянутый офицер, коль скоро освободился из опасности удалением своим от Кубани, не преминул изпровергнуть отправленным к нему другим письмом, содержащем справедливыя его предъявлении и укоризны. И что он, спасая жизнь свою и своих подчиненных принужден был на то поступить. Между тем он и во все время похода своего не меньше подвержен был опасности. Умалчиваю, что он не мог прежде от реки Кубани отойти, пока не удовольствовал денежною дачею своенравного некрасовцев требования, в рассуждении утраченных ими двух человек. Но и разъезжавшие по дороге сильныя партии равным образом везде его преследовали и окружали, делая всякие наглости и отняв действительно несколько людей и лошадей. Но он сие последнее покушение снес и стерпел, [625] чему может быть и должен больше своим на границы здешние достижением, нежели находившемуся при нем от хищнаго Тактамыша проводнику, который при малой на него надежности, взят был не столько для такого препровождения, сколько в собственное оправдание офицера, что поведение его при всем случившемся и везде будет скромное и мирному времени свойственное, во исполнении данных ему при отпуске с Калгою точных предписаний, которыя удержали бы его от всяких военных действий в каком бы он положении ни находился. В прочем из захваченных скопищем Токтамыша прапорщик и тринадцать человек рядовых хотя и возвращены назад ограбленныя и в одних рубашках, но все прочие остаются поныне в неволе в руках своих похитителей.

Сие есть истинное изображение всего происшествия, толь предивного и предосудительного, которое Вашей Светлости покажет, что в РОССИЙСКОЙ ИМПЕРАТОРСКОЙ стороне о всех онаго подробностях с достоверностию известно.

Удивительно весьма, что приобретши вы и ханское достоинство тайными вашими происками и отнюдь не тем законным образом, какой к тому назначен и определен при начале составления свободной и независимой области татарской, вследствии чего непременно и надлежало быть и на выбор ваш соглашению и от орд нагайских, которого однако ж совсем вы не имели. Да и в сем присвоили себе ханское правление больше поспешностию и внезапностию, нежели по желанию всех крымских поколений. Следовательно с стороны РОССИЙСКОГО ИМПЕРАТОРСКОГО Двора, как по самым первым постановлениям, давшим бытность и существо области татарской, получившаго право назирать точного по оным исполнения, имея вынужду в упущении сего перваго вашего поступка, не воздерживаетесь, однако ж, присовокуплять и новыя причины к недовольствию и справедливым жалобам.

Я знаю со всею также подлинностью, что при Тактамыше солтане были и турки с артиллериею, переодетые в татарское платье, данныя ему в способие от находящегося поныне в Тамане турецкого орды Агаси. Но сие обстоятельство нащет вашего же противнаго подвига предуспевшего обольстить сего турецкого начальника, вероятнейшим образом возлагается.

Статься может, чтоб Порта Отоманская, согласившаяся на мир и утвердившая оной в сем, что между знатными державами в таких случаях есть священнейшаго и удостоверительнейшего, да и татар почитать свободными и независимыми обязавшаяся в политические их дела не мешаться обещавшаяся, сама себе противуреча попустила вам такое войск своих злоупотребление, когда и ныне еще напоследи с стороны ея предъявляется, что турки, оставшиеся в Тамане на время имели по данному им повелению так себя содержать, как посторонним людям свойственно. Подлинно видно известных Вашей Светлости мер и старания, что вы желаите и ищете Порту привесть по делам татарским в остуду с РОССИЙСКИМ ИМПЕРАТОРСКИМ Двором и в подозрение. Но обидно было бы ея знатности [626] и просвещению причитать сих двоедушие, особливо ж тут, где ничего тем выграно быть не может.

Вы одни, Светлейший хан, зделавшись непорядочным образом владетелем из области татарской части малой, каков есть Крым, напротив того глухими и прикровенными вашими действиями и таким же войск употреблением, далеко выходите из пристойности вашего состояния. Вы стараетесь всем вашим мерам присвоить виды некотораго Порты оттоманской потворства, впред осуждение и во вред святопостановленной дружбы между великими ИМПЕРИЯМИ. Но представьте себе только важность оной и высокое достоинство ЕГО СУЛТАНСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА государя из знатнейших в свете, каковым справедливость и содержание данного слова свойственным служат украшением и славою их престолов. Тогда и должны вы будете согласиться, что сими вашими ухватками и сам его султанское величество оскобленным находится.

Итак, наконец, я не обинуясь вашей светлости и даю знать, что произведенным вами в кубанской стороне между народов нагайских междоусобным и неприятельским касательством от бывшаго там скопища под предводительством Тактамыш Гирей солтана к здешнему ескадрону, учинились вы развратником персонально с собственно вашей стороны не только заключенного между ВСЕРОССИЙСКОЮ ИМПЕРИЕЮ и свободной областию татарскою трактата, союза и дружбы в существеннейших онаго положениях, но равным образом и самаго трактата мирнаго между знатнейшими в свете ИМПЕРИЯМИ: ВСЕРОССИЙСКОЮ И ПОРТОЮ Оттоманскою. И коим образом и Порта по своей доброй вере и дружбе конечно в покушениях и предприятиях ваших когда уведомлена будет со всею подлинностию, входя в истинное существо дела, в собственную обиду поставит.

Между тем я чрез сие требуя, чтоб Ваша Светлость как наискорее возвратили всех от ескадрона захваченных людей со всеми их вещами, военною аммунициею и лошадьми.

Пребываю к вам доброжелательным ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕЙ И ВСЕАВГУСТЕЙШЕЙ САМОДЕРЖИЦЫ моей, генерал порутчик и Российских ИМПЕРАТОРСКИХ орденов святых военного великомученика и победоносца Георгия, Александра Невского, Польскаго святого Станислава и Голстинского святыя Анны кавалер”.

26-го ноября получил от графа Петра Александровича.

“Считая, что господин генерал-порутчик и кавалер Текелий отправился уже в Москву по данному ему позволению, и Ваше Сиятельство командуете и его частью, сообщаю вам здесь копию отзыва упомянутому генералу от Очаковского Мустафы паши о дозволении свободного проезда жителям бендерским, очаковским и аккерманским. Ваше сиятельство, сделайте ему ответ, что вы, управляя на сие время делами до помянутого генерала относившимися, ожидаете от него объяснения, где и кому именно тот путь затворен [627] был. И что как по силе мирного и дружественного трактата между двумя ВЫСОЧАЙШИМИ ИМПЕРИЯМИ установлена взаимным подданным их свобода въезжать в границы и выезжать торговли и домашних их надобностей ради, то в сем не может быть чинено никакое препятствие, только бы все таковые снабдены были от господ пограничных пашей паспортами с поимянованием их и показанием нужд их, так как в том взаимно и со стороны нашей поступаемо будет”.

Перевод письма генералу-порутчику Текелию от Мустафы, Очаковского паши.

“Почтенной избранной и высокостепенной наш приятель, господин генерал. По засвидетельствовании дружеских комплиментов, изъясняюсь, что по всем происшествиям впадшие в плен бендерские, очаковские и аккерманские жители надеятся в Крыму, на Кубане и Ениколе, коим в сходность нынешнего твердого союза как для купечества, так и для свидания родства, путь затворен, то вашего превосходительства покорно прошу оным повелеть свободной путь иметь и кто где желает оставаться в сходность повеления пресветлейшей ВСЕРОССИЙСКОЙ ИМПЕРАТРИЦЫ учинить рассмотрение. А посланного для сего Мустафу агу возвратить в свое место по прежнему и тем нам сделать свое искреннее благоприятство, в чем и надеимся”.

Конец 1775 года. [628]

Комментарии

458. Елманов Андрей Власьевич (1716-1778), вице-адмирал (1773).

459. Пугачев Емельян Иванович (1726-1775), донской казак, выдававший себя императора Петра III, предводитель крестьянской войны 1773-1774 годов. Казнен.

460. Речь идет об инциденте с арестом крымским ханом российского резидента П. П. Веселитского летом 1774 г.

461. Петерсон Христофор Иванович (?-1789), дипломат. В 1775 г. полковник, поверенный в делах России при дворе турецкого султана. Впоследствии — тайный советник, министр-резидент в Данциге (1780-1787), чрезвычайный посланник и полномочный министр в Мюнхене (1788-1789).

462. Борзов (Барзов) Николай Владимирович (1728-?). В службе с 1742 г. Генерал-майор (1775), комендант креп. Еникале (1778), комендант в Керчи (1781).

463. Летом 1775 г. Прозоровский, замещая Румянцева на посту командующего армиями на юге России, приказал ген.-пор. Текелли ликвидировать Запорожскую Сечь, что тот и исполнил 5 июня. 3 августа 1775 года последовал Указ Екатерины II об уничтожении Запорожской Сечи и самого названия — запорожские казаки.

464. Кучук-Кайнарджийский мир, празднование которого происходило в июле 1775 года.

Текст воспроизведен по изданию: Записки генерал-фельдмаршала князя А. А. Прозоровского. Российский архив. М. Российский фонд культуры. Студия "Тритэ" Никиты Михалкова "Российский архив". 2004