ПРОЗОРОВСКИЙ А. А.

ЖУРНАЛ

ГЕНЕРАЛ-ФЕЛЬДМАРШАЛА КНЯЗЯ А. А. ПРОЗОРОВСКОГО
1769-1776

1774 год

Предписал господину генерал-майору Кохиусу обратиться к Балаклаве с батальоном и тремя эскадронами гусар, а батальон один употребить к усилению горных постов. И что он думает, не наскучило ли им, или нет ли им из Первой армии понуждения.

Того ж числа полученным вторым повелением предлагал, что он мой рапорт от 17-го числа прежде подтвердительной, а потом уже наперед отправленной о прибывших к двуякорному редуту судах неприятельских, им получены. Из коих, видя устремление их в сию сторону, рекомендует мне по ближайшему моему обозрению воспринимать меры, достаточные к сильному неприятеля поражению. Кажется, пишет он, сбываются заключении мои, что приближение судов к берегу таманскому значило вступление на корабли войска, к предприятию на Крым приготовленного. А так по сему будет ожидать дальнейших моих уведомлений, тут ли остановится неприятель или еще далее продолжать будет свое плавание, дабы по тому мог он и свои войски распорядить. Впротчем предлагает мне, что усматривает он из последнего рапорта моего перенесение моего лагеря к стороне старого Крыма, то, продолжает он, недолжно быть оставлено и выгодное ко всем оборотам место расположения моего при Улеше без войск, которых, как думал он, я некоторую часть оставил.

На сии повелении имел я честь его сиятельству донесть того ж числа, что тот же день я, возвращаясь из Судака, их получил, но что замедлил донесением моим его сиятельству о дальнейшем происшествии по поводу следовавших неприятельских судов, то ездил я в Судак для обозрения, но как уже его сиятельство рапорт имеет от господина майора Якобия, что оне прошли к Алуште. Почему я их там не токмо не застал, но уже и не видно было, то посылал я по набережным постам майора Бурнашева осведомиться, куда бы неприятельский флот пошел, а не дождавшись оного, принужден был отъехать поутру в свой лагерь. А сейчас получил на половине дороги при деревне Елбизли от него рапорт, с которого копию подношу, надеясь, что его сиятельство прямо от стороны той изволит иметь рапорты. Но естьли б я от капитана Колычева, находящегося в Алуште, получил что-нибудь обстоятельного об остановившемся там неприятельском флоте, то б я тогда же командировал в горы из лагеря своего один гранодерский батальон. Но не имея ничего вернаго, рассудил оттуда послать конную партию для действительного сведения о пальбе пушечной. А при том, при селе Елбизли, при котором я тогда находился, идущий в Судак батальон полку Курского был остановлен, которому я там приказал остаться с казачьим полком, поелику сие место внутри гор положение свое имеет.

Сего ж числа получил я рапорт от майора Бурнашева, что получил он ордер на имя капитана Колычова, и вчерашнего числа с батальоном на берег прибыл, и застал неприятельской флот, протегающейся вдоль берега к Урзуву, [572] которой остановился против Алушты, Курузени и Кучукузине в таком расстоянии, что слышны были его пушечные выстрелы.

Вслед за оным еще получен от него ж, Бурнашева, рапорт, что посланной от него в ночной обход с 60-ю человеками до деревни Курузене офицер рапортует, что неприятельской флот расположился против Алушты и делает там на берег покушении. Сей офицер остановился тогда между Курузени и Кучукузини. При чем он вопрошал от меня повеления на тот случай, естьли там неприятель высаживаться будет на берег, то что тогда ему делать? Ибо не может он проийтить туда с пушками, а налицо у его с рекрутами, егерей только 200 человек.

Я дал ему повелении, что по случаю неприятельского на берег покушения, по недавно данному ему от господина генерал-майора Якобия предписанию на основании повеления его сиятельства князь Василья Михайловича, каким образом поступать ему при своем посте. Мне, по заочности, нельзя ему дать объяснения о тамошней земле. Для чего, предоставляя в таком случае ближайшему его на месте обозрению и распоряжению, приказал пост его всемерно оборонять, не допуская отнюдь неприятеля, делать высадки, но удерживать сей пост до последняго человека, требуя между тем подкрепления себе от господина генерал-майора Кохиуса, в рассуждении данного ему о том повеления от его сиятельства князь Василья Михайловича. Также предложил ему, что из рапорта его более я не вижу, как только, что неприятельской флот делает на берег покушении, а какое оное, то есть высадку ль на берег учинил и в каких силах, или еще предпринимает только оное, и то еще в прямом ли виде десанта, или только в виде некоторых небольших покушений. Почему, не видя сих столь надобных околичностей, велел впредь посылать рапорты его обстоятельнее, посылая на то место, где неприятель есть, нарочного офицера для вернейшего всего вышесказанного осведомления, чего я от него и ожидал.

Того ж 18-го числа получил от главнокомандующего ордер, коим предлагает, что из полученного им от господина генерал-майора и кавалера Якобия рапорта по донесению к нему от секунд-майора Деева, осмотря он, что весь неприятельский флот в 96 судах состоящий, минует Судак, а последние из оного суда верстаются уже против пристани Ворон Дегеренман, протчие же стали склоняться к Алуште. В рассуждении чего, приказывает мне отрядить 5 эскадронов гусар, и два полка пехоты, и сколько есть казаков под командою господина генерал-майора и кавалера Якобия и, отправив оного с тогдашней его при Кулаше позиции на карас-базарскую от Кефы дорогу и, приказал оному через Карас-базар и Ахт-мечеть близ Бахчисарая следовать до речки Качи ⁴⁴⁰, при которой расположиться во ожидании, какие неприятель предпримет покушении в стороне балаклавской, дабы по тому можно было обратиться к сильному его опровержению. Поелику его сиятельство заключать изволил, не ищет ли неприятель спокойнова к высадке его в стороне от Балаклавы до Козлова и далее места, а вследствии того и не будет он [573] делать движения, пока получатся сведения, куда настоящий сей неприятель устремит усилие. Когда же получится известие, что неприятель ни при Балаклаве, ни при Бельбеке не остановился и ничего не предпримет, то господину Якобию остановиться на выгодных местах. Когда же обратно турки следовать будут, то и ему обратно сделать движение. Да и в случае следования его к Балаклаве, ежели есть дорога лучшая карас-базарской, то оною и следовать, избирая выгоднейшую.

Вследствии сего повеления я дал господину генерал-майору и кавалеру Якобию ордер, приложа с того от главнокомандующего ордера копию, повелевая ему как можно скорее выступить в назначенное место с полком Тамбовским, а вместо другова полку, как оного и не состоит, взять легионной гранодерской батальон, потому что он в числе людей был сильнее мушкатерского полку, присовокупив к тому полк Бахмуцкой в числе пяти эскадронов и 4 орудия полевой артиллерии. А казаков, как и его превосходительству известно, при лагере не состоит, следственно их и дать не мог. А затем за должность почел его превосходительству написать, что следуя в назначенное место способно ему будет, разведав о посте алуштинском, и естьли он подлинно атакован, то обратиться туда и оной подкрепить. О чем я к его сиятельству донес.

Того ж числа получил от пример майора Бурнашева рапорт, что от последняго его поста при Курузене получил он рапорт, что так как посланной туда нарочной для осведомления о неприятеле объявил, что оный неприятель стоит против Алушты верстах в 7 от берега и в 14 линейных кораблях, из коих севодни один в глубину моря удалился, а неприятельский флот средними своими судами на дистанции пушечного выстрела малыми судами по длине на шесть верст занял весь берег, почему в Алушту для осведомления, что там происходит по берегу пройтить неможно. А выходящие из гор, <речки> жительствующие в приморских деревнях, объявляют, якобы алуштинский пост уступил назад к Ениколе, ибо греки и татара из деревень Кучукузини разбежались в горы. И что когда стоящие там по 10 человек малые посты соединились со мною во время шествия всего флота, тогда, выскоча из мелких судов, несколько турок захватили Абыза ⁴⁴¹ и старосту деревни Муаха и сожгли маяк. При отправлении ж ко мне вчера поутру в 10-м часу 2-го его рапорта, обстоятельствы сии ему сведомы не были. И что он воспринял смелость доложить мне и о сем посте, где он сам стоит, что он твердое намерение имеет его не оставлять, но твердо положил и за закон себе поставил, на оном или победить, или умереть. Но судя по существу и положению постов, что с артиллериею в Кучукузиню и Курукузиню нет проходу, когда тому посту превосходную силу одолеть неможно будет. Итить же 18 верст туда ему и оставить вовсе Ускютской пост, по важности в рассуждении с Карас-базаром соединению, сам собою не отважится. А для того и представил он сейчас о сем господину генерал майору Кохиусу, не изволит ли его превосходительство по своему благоусмотрению отрядить туда на усиление пристойное число войска чрез деревню Чердаклею и Казаклы в Курукузиню, [574] откуда лежит дорога внутрь земли к Карас-базару. А впротчем, внутри земли не можно еще открыть явно татарских волнованиев. Приметно ж однако, что тлеется искра их злодейства.

Также к главнокомандующему послал рапорт, что, получа от его сиятельства повеление, относительно до командирования господина генерал-майора и кавалера Якобия и списав с оного копию для исполнения, к нему предложил с прибавкою только того, чтобы он, следуя, осведомился об алуштенском посте, как неприятель делает на оный покушении, что из приложенного при том рапорта майора Бурнашева хотя не явно, однако усматреть его сиятельство изволит. По которому было я и командировал Московской легионной гранодерской батальон, чтоб он шел по большой дороге, лежащей в середине гор, на греческие деревни и остановился между деревни Сартаны и Карагубы, откуда бы способен он был подкрепить как пост алуштинской, так и майора Бурнашева. А, получа повеление его сиятельства, я сие отменил и отдал батальон в команду господина генерал-майора, а вместо назначенного из двух одного полку, а к тому Тамбовский пехотный полк, как оной один только в лагере моем и состоит. А Курской пехотный полк, хотя и есть, но он в особливом при Булзыке деташаменте. А к тому я, как последним моим к его сиятельству репортом донес, оставил от него батальон в горах, а затем полк Бахмуцкий в числе 5 эскадронов с ним же командировал. Что ж принадлежит до донских казаков, то из за раскомандированием на посты с небольшим только 100 человек состояло, да и сие число, как из последнего моего рапорта значило, оставлены в горах. И потому осмелился его сиятельству представить, не соизволит ли господину Якобию дать в дороге повеление, чтоб он пошел в горы к деревне Сартане, откуда он способно может все то исполнить и крюку ему не будет. А в случае надобности, он на реку Качу поспеет, еще может с ним же, генерал-майором Якобием, отправлены четыре орудия полевой артиллерии. За раскомандированием остались при лагере моем один скомандированной гранодерский батальон в 500 человеках, да легионной батальон в 525, да Курского полку батальон, которой я присоединил в мой лагерь, в 300 человеках, да гусар полку Чернаго три эскадрона команды полковника Фрича того ж полку два эскадрона, да Молдавского две роты. А всего будет 6 эскадронов. К тому присоединился еще и пикинерной Донецкой полк. А как неприятель уже потянулся весь на наш правой фланг, то не изволит ли приказать от Ениколя взять один полк пехотной, как там находится 3-й, да скомандированной гранодерской батальон, представляя ему в тамошнем месте на тогдашний случай двух пехотных полков. Потому довольно было, что в той стороне и татар весьма мало живет и что там еще находится 6 эскадронов гусар, которые там надобны были по случаю пребывания неприятельского флота. А теперь не соизволит ли повелеть четырех взять сюда, а те два оставить, в рассуждении, что там не достаточно кормов и воды. А что я командировал на место пехотного полку гранодерской батальон, то сие и сделал в том рассуждении, что оне под ружьем одних рядовых 650, а в Тамбовском полку только 600, почему он и равен полку. [575]

Что же его сиятельство от 17-го числа мне предписать изволил, чтоб при селе Кулеше оставить некоторую часть войск, то в сем посту нужды я теперь не нахожу в рассуждении, что он надобен был для стоявшего в проливе неприятельского флота, коего левой наш фланг теперь совсем очищен.

19-го июля получил от главнокомандующего повеление от 18-го, что по рапорту к нему от господина генерал-майора Кохиуса чрез нарочного офицера, что неприятель столь сильно атаковал содержимый егерями легионными состоящий противу Ахтмечети пост, что они, как он чаял, не в состоянии будучи оному противустоять, уже истреблены. Вследствии чего рекомендует мне наипоспешнейше сделать с войсками движение к вершине Салгира, делая форсированные марши и предускоряя усилиться ему в той стороне. А с его стороны, пишет он, движение будет сделано, к чему уже он и выступает. К сему он присовокупил, чтоб я в тоем краю оставил войски по своему рассмотрению.

Июля того ж 19-го с полученного сего ордера приложил копию к сведению господина полковника Макарова, по которому известен он будет, что я в повеленное место выступаю. А по таковым обстоятельствам предложил я ему (Макарову), чтоб он берег что б неприятель не вышел из гор на его край. То для пресечения оного предписывал ему батальон полку его при капитане Машкове и казаков поставить на большой дороге, идущей из Карас-базара с старому Крыму, дабы тем пресечь путь иногда вшедшему неприятелю в горы. Один эскадрон гусар иметь в старом Крыму, которой бы наблюдал над поведением Мегмет гирея, и естьли бы собрались кучи татар, то им сказать, чтобы расходились, а в противном случае, не допуская их до сборищ больших куч, приказал атаковать и их бить, а в надобном случае, на усмотрение его всех обстоятельств на месте, он мог тот эскадрон еще другим подкрепить, А затем майору Дееву о сем происшествии должен он был дать знать, чтоб он все посты собрал к себе, которых у него и будет до 400 егерей. Из которых он 200 человек оставил при себе в Судаке, а достальными егерями уверил бы свою ретрету по дороге к старому Крыму. А при том разведовал бы почасту. Естьли неприятель возгнездится в горах, то б он со всем своим постом соединился к старому Крыму, а тут уже он получит от Макарова повеление, что ему делать. А 60 егерей от двуякорного редута по снятии отправить в старый Крым, которые также могут способствовать майору Дееву, о чем ему и дал бы знать. Или, пришед в старой Крым, где он за благо усмотрит. Казачьим же постам дстанции его приказал бы всем соединиться в его лагерь и делать разъезды, как по берегу моря, так к стороне Ениколя и Карас-базара. А пехоте от двуякорного редута вступить в Кефу, так как я о всем о том словесно с ним подробно говорил. Каков же я ордер послал к господину генерал-майору барону Дельвиху, с того приложил при том копию. И по тому, как сие войско присоединится к нему, то, закрывая Кефу, делал бы он поиски над неприятелем, как в горы, так и в другие места, только не удаляясь к еникольской стороне. Что все и возложил я на усердность [576] его, майора, к службе ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, ведая, что он полезного сделать ничего не упустит. Когда ж майор Деев рапортовать будет, то он должен о сем дать знать майору Бурнашеву, к которому я вложил при том относящийся к тому ордер, которой так как к Дееву ордера велел уже отправлять с партиями в рассуждении тогдашней тревоги, а транспортирование провианту остановить приказал.

По сему ж повелению его сиятельства послал я ордер к полковнику Тамилову ⁴⁴² с приложением со оного копий. И сказал, что как он из него усмотреть может, что транспортов провиантских чрез Арабат более нельзя пропускать, ибо я сие транспортирование на теперешний раз приостановить приказал, а по тому и он бы надобную военную осторожность взял. Сим же ордером предписал ему и казачьи посты по берегу Азовского моря собрать и расположить близ крепости, посылать только из них во все стороны разъезды для осведомления. А сюда на Булзык велел я прибыть полку Елецкому, шести ротам гранодер и четырем ескадронам гусар. Итак сия сторона расположением сим обеспечена верно.

По тому ж его сиятельства повелению послал я к господину генерал-майору б<арону> Дельвиху ордер с приложением же со оного повеления копии. Предписал показать оное и его превосходительству Алексею Наумовичу Синявину, извиня меня, что я не имею времени прямо к его превосходительству писать, и его превосходительству барону Дельвиху, списав с ордера его сиятельства копию, при рапорте подать. А по сим обстоятельствам я и выступил тотчас в движение, а на Булзыке, где я до того времени стоял, оставил по прежнему господина полковника Макарова и от полку Курского один батальон в горах по надобности, то ж и донские казаки. Почему сдешний пост весьма слаб, а в его краю никакой уже опасности не настоит, то по получении сего как можно скорея отправить полк Елецкой, 6 рот егерей и 4 ескадрона гусар, только худоконных оставить. А иметь им при себе 10-дневной провиант, да некоторую часть штаб и обер офицерских повозок. А впротчем палатки с ямщиками и другая обозы оставить. Сверх того я тут же предписал ему делать форсированные марши, препоруча команду господину полковнику Репнинскому ⁴⁴³, которой, прибыв сюда, явился в команду полковника Макарова. А его превосходительство приказал, чтоб всем набережным постам соединиться близко себя, где заблагорассудит и делать как по берегу разъезды, так и вовнутрь земли таковыя ж. И естьли где в краю его собираться будут татарские кучи, которые сильны быть не могут, то взять некоторое число войск, по рассмотрению его, их атаковать и бить, не отделяясь далеко от Ениколя, то есть не далее 50 верст. А надобное число войск для прикрытия в Керче и Ениколе оставлять. А к полковнику Реп<нинскому> приказать, естьли б он нашел, идучи сюда, вооруженных татар кучи, то оных бы атаковал, и разбивал, и продолжил бы сюда путь свой поспешно. Почты же до самой крайности не снимать, дабы сим коммуникации не прервать. Я еще раз повторил мое повеление, чтоб он назначенные [577] войски не удерживая, как наискорея отправил, не делая никаких ко мне представлений.

Того ж 19-го числа послал ордер к майору Бурнашеву сказать, что сейчас получил я ордер от его сиятельства князя Василья Михайловича, что алуштенской пост сильно атакован, то естьли б неприятель возгнездился уже на берегу или он ему не в состоянии отпор делать, то тогда, собрав свой пост, поотступить в середину гор и остановиться на дороге, идущей по греческим деревням, где он может удерживать неприятеля, чтоб внутрь гор не шел. А между тем приближится к тем войскам, которые в горы на подкрепление идут от Ахт-мечети и Карас-базара. Что все и отдал на собственное его, Бурнашева, рассмотрение, что он, будучи на месте, лучше судить может, нежели я здесь. Но только береговые чтоб его не отрезали, ибо таперь естьли уже турки сильно на берег взошли, то в набережных постах нужды уже нет, а надлежит в середине гор делать им препоны. А при первом покушении на оштенской пост, надлежит ему сей пост подкрепить, хотя б без пушек. Примечать же ему надобно и того, чтоб по скором его отшествии не стали турки высаживаться и при Уксуте. И как я ничего от своего тогдашнего места предвидеть не мог, то и придал свободному его распоряжению исполнить все то, что он, будучи на месте, по лучшему своему разумению признает за полезное.

Того ж числа отправил к главнокомандующему рапорт, что сего утра в 10-м часу по полуночи я по велению его сиятельства пущенное от 18-го числа, осмелился его сиятельству сожаление мое принести, что господин генерал-майор Кохиус не подкрепил алуштенского посту, к чему он весьма великие способности имел. А затем по повелению его сиятельства я с находящимся при мне войском, выступя, буду форсировать марш, но в рассуждении жару, дам при Индале отдохнуть пехоте, а к свету достигну до Карас-базара и так далее в назначенное место завтрешний день прибыть могу. Но в рассуждении иногда толп татарских принужден я буду принять несколько вправо, дабы тем способнее соединиться я мог с большим числом войск. А, не дождав уже повеления его сиятельства, взять от Ениколя войск, решился я послать туда повеление, чтоб Елицкого полку 6 гранодерских рот и четыре ескадрона гусар прибыли на Булзык в команду полковника Макарова, ибо я в Ениколе никакой надобности во оных не полагал. А естьли бы что из Таману могло быть на лодках, то и флотилия наша может удержать. Потому ж в той стороне сверх гарнизонов и два еще пехотных полка останутся с двумя эскадронами гусар. А при Булзыке по прежнему оставил я полковника Макарова с его деташаментом до прибытия из Ениколя войск. И как оной весьма слаб там, принужден я был оставить от полку его один батальон, а казаков в горах, дабы тем край сих гор можно в почтении держать, да и сей деташамент тем был уверен. А впротчем я ему дал довольное наставление, так как и всем, находящимся в краю тамошнем, то есть Булзыцком, командирам.

Того ж 19-го числа от господина генерал-майора Якобия получил рапорты, коих подлинное содержание было следующее: “1-го каковым теперь [578] повстречались со мною о татарских здешних действиях известия, оные найтить изволите в подносимой у сего копии с препровожденного от меня рапорта к его сиятельству князю Василью Михайловичу. Донеся при том, что посыланными от меня в марше в обе стороны нарочными никаких еще сборищ не усмотрено. Однако для всякого случая за долг почитает ко мне о вышеписанных известиях донести.”

Копия с приложенного при том рапорта, отправленного от него, Якобия, к его сиятельству князю Владимиру Михайловичу. “По выступлении моем из Булзыка в предписанный вашим сиятельством чрез господина генерал-порутчика и кавалера князя Прозоровского поход, посылал я из марша моего в Карас-базар довольно испытанного в разведывании, находящегося при мне за переводчика, вахмистра Петра Иванова к живущим в Карас-базаре армянам, от которых давно уже чрез сего вахмистра всякия известии доносятся. Для получения и еще от них чего о татарских предприемлемых умыслах, которые по прибытии моем с деташаментом на нынешнее в близости до сего города для отдохновения занятое место после отправленного теперь к вашему сиятельству донесения моего, возвратясь, объявил по клятвенному уверению от тех армян, что от хана действительно дано повеление карас-базарскому судье о самоскорейшем приуготовлении татар в такую исправность, дабы каждой по первому его повелению был вооружен всем и мог выступить тотчас в то место, в котором сборище назначено будет и именно в деревни известного Абдувели паши между Бахчисарая и Балаклавы лежащей и подававшейся несколько к Алуште. Почему чрез весь нынешний день, как действительно и сам собою сей вахмистр видел, во всем городе беспрерывно сабли и кинжалы отпускают и всякую воинскую сбрую поспешно поправляют, покупая лошадей неимущие оных за постановленную цену. А многие уже по недостатку у християн и без всего отнимают. Чему согласно подтвердил мне сотник Иванес, посыланной от меня по силе повеления вашего сиятельства в Судак и другая горные места. И сей же час по возвращении своем ко мне явившейся, что еще подтвердил и один армянин из жителей кефинских с тем еще присовокуплением, что против означенного ханского повеления Джелал бей подтвердил карас-базарским жителям, чтоб они жили спокойно и на одном месте. А естьли кто из своего места выедет по повелению ханскому, то он, не взирая ни на какие приказы, сам прикажет всех таковых вешать. И что во многих местах слух уже носится о высаженных на берег 12000 арнаутах и турках. И что они уже один между горным пост наш предали истреблению, из которых Иванеса поспешаю для собственного донесения всего им проведенного самого его к вашему сиятельству с сим препроводить.”

А вторым рапортом он же г-н генерал-майор Якобий доносил, что сию минуту, каков получил его превосходительство от предводителя Второй армии его сиятельства князя Василья Михайловича ордер, со оного представил при том копию следующего содержания.

“Вашего превосходительства рапорт, пущенной сего числа в 8-м часу пополудни, я получил в 11-м по полудни, с которым изволили вложить рапорт [579] от генерал-майора барона Дельвиха о выходе всего флота неприятельского из пролива. Я в марше нахожусь с своей позициею и поспешаю дойтить как скорея можно к Ахт-мечети, поелику неприятель вышед из 40 судов с великим числом войска, напав на пост егарьского капитана Колычева, но по устремлению сего чесного офицера, не дошел он, как сказывают, до оного, посему оный пост им достался и уж весь истреблен. Так, ваше превосходительство, получа сей ордер с своим деташаментом извольте следовать прямою дорогою к соединению со мною в Ахт-мечети. А князю Прозоровскому я дал было мое о том повеление. Но как сей посланной объявил мне, что князь Прозоровской еще не возвратился из гор, так и замешкается мое повеление и вы не ожидайте его сиятельства приказания, а следуйте немедленно. А вперед себя отправьте пять ескадронов гусар и полк пикинерной. А сами с своей пехотой и с казаками следуйте, не допуская до крайнего изнурения людей, а сколько силы допустят. Наперед мне дайте знать, которой вы дорогою пойтить изволите, чтоб я знал, где вам что предлагать. Теперь я мню двояко — одно худое, а другое лутшее. Когда неприятель тут возгнездится, то верно татара возмутятся. Лучше чего бы и желать надобно, чтоб они тут себя не усилили, чем бы нас много облегчили. Но только мню, что им тут себя удержать должно, чтоб ввести татар в возмущение. А что флота нашего эскадра, вышед крейсировать, ничего не сделала и ни малейшего неприятелю в его десанте препятствия не учинилась, так нечего на ней взыскивать, ибо большие корабли и фрегат со стороны неприятельской были на них готовы. А генерал Кохиус уже есть теперь в Ахт-мечети”.

20-го получил от главнокомандующего повеление, что он мои рапорты получил, на которые в резолюцию инаго предложить не находит, как токмо дать знать, что неприятель превосходным числом высадился у Алушты, преодолев там пост, егерями содержимый, который отретировался к Ениколю, куда, надеюсь, прибыл теперь с батальоном господин подполковник Руден. А теперь, пишет его сиятельство, что сам следует с состоящими при нем войсками к Ахт-мечети. Почему предписал и господину генерал-майору Якобию присоединиться к нему. А мне рекомендует из стороны еникольской, по ненадобности теперь в том краю большого числа войск, взять оттуда два полка пехоты, да четыре ескадрона гусар к моему лагерю и командировать к деревне Сартане один полк пехотной к восперещению неприятелю усиливать себя в том краю. Когда же оной утверждаться будет в здешней окрестности, то мне следовать на соединение к его сиятельству.

При сем ордере приложено донесение майора Салтанова и приписка, что его сиятельство спешит к обузданию неприятельского стремления.

Рапорт Салтанова к предводителю:

“После отправленного к вашему сиятельству из Урзова в вечеру рапорта, я всю ночь маршировал к Алуште на подкрепление там имеющегося посту, против которого неприятельской флот ночевал. И, не доходя до Алушты [580] верст за шесть, послал я туда к капитану егерскому Колычову и к подпорутчику Ачиасову девять человек доброконных казаков, велел им о себе объявить, что я иду к ним. А сверх того взять бы от них рапорт о действиях неприятеля, да и что можно ль будет мне к ним берегом пройтить, дабы неприятель не захватил. А между тем по месяцу обозрели, что неприятельские корабли уже позади меня в нескольком числе к Малому Ламбоду прошли, а некоторые уже начали иметь туда ж движение. Почему я, дабы неприятель позади меня к Ялте не отрезал дороги, предупреждать их возвратился и пришел в Ламбод. Оной неприятель, видя меня, остановился и пробыл у Ламбода часа два. Весь же тот флот, как рассвело, разделился на три части: 1-я в сорока кончебасах — близ самой Алушты; 2-я, большие корабли, по счету 15, трехмачтовые — меж Ламбода и Алушты; 3-я, вышеписанные, остановившиеся у Ламбода. А всех числом 130, в первых же двух частях с четверть часа канонада у них продолжалась. А для чего неизвестно стоящие у Ламбода последние суда курс свой взяли к Чертенету ⁴⁴⁴. За коими и я с командою отправился. Но лишь только в Чертенет вступил, то неприятель в четырех больших кончебасах отважился на берег делать десант. Однако не смотря на его превосходность сил от берегу отбит и ни один человек на берег выпущен тогда не был и принуждены они были ход свой взять опять к Ламбоду. И увидели, что та часть, которая между Ламбода и Алушты стояла к ним близко подвинулась, то четыре кончебаса, пристав к берегу ламбацкому, вышли вон. И хотя я туда намерен был выгнать их чрез горы иттить, но усмотрел большой их флот подле их же близко, да и что к Алуште много уже турий по горам кучами бегут. Я гнаться за ними опасся, а решился собрать ломбацкой и партенецкой посты и взять их в Ялту, ибо во множественном числе те посты неприятельским флотом обняты. Да и сошедшие с них турки в близлежащие ко оным деревни вошли, не менее как в 1000 человек, которые нам видны были. А урзовской пост, как еще неприятель к нему не приближился и он от Ялты недалеко, усиля его в 50 человек, оставил в безопасном месте для примечания идущего иногда неприятеля к Ялте.

Вышеписанныя ж посланные казаки из Алушты ко мне возвратились, объявя мне, что как капитана Колычова, так и поста моего подпорутчика Ачкасова в той Алуште нет, а деревня Алушта вся зажжена и в ней многое число ходит турков. А куды наши от своих мест ретировались, я еще сведения от них не имею.

В прибытие ж неприятеля и по отправлении к вашему сиятельству моего рапорта, я никаких татарских сборищ и их самих не видал, ибо оные все из домов своих вышли в горы.

Вся моя команда обстоит благополучно, окроме четырех казаков, коих я, имевши в Партенете с неприятелем дело, приказал поставить для примечания на высотах турецкого флота и кои по сю пору у меня еще не явились. Теперь же неприятель против Алушты, Ламбода и Партенета.

При отправлении сего рапорта к вашему сиятельству, — продолжает майор Салтанов, — я находился в Урзове, но вдруг прискакали с высоты гор [581] казаки и солдаты часовые, объявляя, что точно вышедшие с кораблей турки, сяч до двух, горами бегают и хотят дорогу отрезать, то я и успешил из оного вытти на высоту, сам, не допустя себя им отрезать, взял дорогу к Ялте. И как только на дорогу вышел, то и неприятель судами идет к Ялте, куда я и поспешаю. А протчие лежащие посты к Балаклаве приказал я всем собираться к соединению в Ялту”.

Июля 20-го послал к главнокомандующему рапорт, что повеление его сиятельства, пущенное от 19-го, я получил при Карас-базаре, по которому он усмотреть изволит, что я теперь уже не при Булзыке. Естьли ж и назад с лишком сорок верст ворочится, то не предвижу я нужды в моем там присудствии, как я уже оттуда отошел. И особливо, как репортом моим от 19-го числа я донес, что уже решился войска из Ениколя взять, о которых его сиятельство ныне повелевать изволит. И Елецкий полк по повелению его прикажу в горы отправить к деревне Каргасале, потому что оной полк и Судак может способнее подкреплять, а при том и горы я в почтении могу держать. А в повеленное место в деревне Сартане командировал я сего ж числа в ночь вверенного мне легиона 1-й батальон с прибавкою двух полковых орудий, которой будет подкреплять пост Ускутской. Ибо из рапорта приложенного при том моем донесении от майора Бурнашева усмотреть было можно, что он уже сего подкрепления и требует от генерал-майора Кохиуса, не зная, что я уже в Карас-базаре и господину генерал-майору Кохиусу, по известности мне и послать теперь некого. Да я почитаю, что пост в Сартане пристойнее, как по назначению его Бурнашева, ибо в сей деревне генерально почти все дороги сходятся, а при том и Карас-базар в почтении содержан будет. Да и коммуникация к стороне турок пересечется, хотя и теперь коммуникация их пресечена. Как его сиятельство уведомлять изволит, что 2-й батальон с легионными егерями при деревне Каргасале находится.

Остановился же я здесь при Карас-базаре для того, что за форсированным маршем отдохнуть людям, а особливо по причине бывшего великого жару. Кормов же для лошадей почти совсем не было. То я сего числа в ночи пройду Карас-базар по дороге к стороне Ахт-мечети, где хорошие корма всегда бывали, ожидать буду повеления его сиятельства и когда не изволит ли милостиво повелеть соединиться с собой, как щитаю я, что в здешнем краю теперь в войсках больше нужды. А при том по малости войск одному мне и быть негде, ибо команды у меня — один сборной гранодерской батальон, полк пикинерной, да четыре ескадрона гусар, полагая и то, что при Марасеве один ескадрон оставался, да десять больших орудий полевой артиллерии. Итак, я нижайше просил его сиятельство присоединить меня к генерал-майору Якобию, на что и ожидаю позволения его сиятельства.

Также отправил к его сиятельству полученной мною от майора Бурнашева рапорт в рассуждении, что хотя он и рапортует прямо, но не знаю обо всем ли том объявил он, как ко мне доносит. И как он, Бурнашев, имея повеление [582] испрашивать прямо от его сиятельства резолюции, что я и не предписал ему ничего по сей материи.

Сего ж 20-го послал господину генерал-майору барону Дельвиху ордер, что получил я известие, что егери легионные, состоявшие при Алуште, ретировались только до деревни Янисоли, куда и 2-й легионный батальон прибыл, и обще с теми егерями пост занял. Итак сия высадка при Алуште в рассуждении сего поста не есть важна. К тому ж и его сиятельство с войсками, как я чаял, того числа прибыл в Ахтмечеть, следственно и неприятельские покушении скоро истребятся. О сборищах татарских подтверждает мне генерал-майор Якобий, что оные, когда еще не начаты, то скоро будут, во-первых, в доме Абувели паши, но что далее впредь последует я не оставлю уведомлением. И мне остается теперь его превосходительству подтвердить, чтоб у его чрез разъезды, как по берегу моря, так и вовнутрь земли, деланы были крайныя примечании и что происходить будет, о том меня рапортовать.

Сего ж 20-го дал ордер господину подполковнику Левашеву ⁴⁴⁵, что по настоящим обстоятельствам надлежит утвердить горы, а особливо ускутской пост. И для того сего числа с батальоном его, прибавя к нему два полевыя орудии и при одном офицере с 40 лошадьми гусар и пикинер, велел ему выступить и следовать в деревню Сартану и там пост взять, откуда способней подкреплять усткутской пост, держать в почтении горы, да дорогу отрезать из Карас-базара идущую во внутренность гор. А каковое дал повеление майору Бурнашеву, то при сем копию прилагаю. Провиант будет он получать из салгирского ретранжамента и для подвозки сего брать с греческих деревень фуры, а затем делать всякия разведывания в горах и что достойно будет примечания, меня рапортовать. А каков я дал ордер полковнику Макарову, то с ним копию Леванидову ⁴⁴⁶ дал же. Естьли б случились сборищи татарские вооруженные, то у таковых, согласно с ордером его сиятельства князь Василья Михайловича, сперва спросить зачем собрались. А когда скоро не разъедутся, то немедленно их атаковать и отнюдь не допускать собираться в большие кучи, ибо генеральное военное право: чтоб неприятеля предупреждать, и ежели допустить его таковое зло сделать. Я, впротчем, полагаюсь на усердие его к службе ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВА.

А того ж числа и полковнику Макарову дал ордер, что получил я известие, что егери легионные ретировались только до деревни Каргасала, куда и 2-й батальон прибыл. Итак, сия высадка при Алуште, в рассуждении сего поста, не есть важна. О сборищах татарских подтверждает мне господин генерал-майор Якобий, что оные тогда не начаты, то будут: во-первых, в доме Абдувели-паши. Получил я решение от его сиятельства князя Василья Михайловича, чтоб взять из Ениколя назначенныя мною вам войски, которые, надеюсь, завтрашний день к вам прибудут, из которых назначивает он один полк послать в горы. Почему я и нахожу за нужное предписать, чтобы батальон Курского полку остался действительно там бы. А я отсюдова отправил первой батальон в Сартану для покрепления Ускутского посту и содержания [583] внутренности гор в почтении. То приказал бы он капитану Машкину от своего батальона на половине дороги к Сартане иметь казачий пост при Арталане. А в случае требования подполковника Левашева, капитан Машкин шел бы к нему на подкрепление и состоял бы тогда в его команде. А и тогда бы обо всем происходящем в его месте как его, так и подполковника Леванидова уведомлял. Полку ж Елецкому приказал бы выступить и взять свой пост при деревне Каргасале и определил бы полковнику Репнинскому человек 50 лехкого войска, снабдив его от полевой артиллерии орудиями одним или двумя. Чрез что он первое будет от старова Крыма к Карас-базару дорогу пересекать, зад у Курского батальона прикрывать, держать в подобострастии весь сей край гор. Да и судацкому посту может он всегда батальон отрядить на подкрепление. А как чрез то опять пост его стал усилен войсками, то и предписывал ему от Кефы до Судака прежними постами занять, как то и было, что немедленно исполнить он был должен, а от Судака к Ускуту постов не занимать. Итак постам быть при майоре Дееве, а только от него назад человеках в 30 может он иметь пост. А при деревне Елбезли иметь ему пост казачий. Казачьих же постов не расставлять, а только один большой поставить у Джевады, которой бы разъезды делал по берегу моря для лутчей связи. Да не оставил бы он подполковнику Тамилову подтвердить, чтобы он по берегу Азовского моря крайнее примечание имел, дабы и не сделал иногда неприятель от стороны Тамана какой пустой тревоги. А что будет здесь далее происходить, о том уведомить его я обещался.

Июля 20-го дал ордер майору Бурнашеву, что рапорт его от 19-го числа я в сей день в 5 часу пополудни получил и приехавшего ко мне первого унтер-офицера обратил при том назад, сперва к нему, а потом отправить велел уже его к майору Дееву. А пост Ускутский по уведомлению ево флота неприятельского, весьма надобно его беречь. Я с его мыслями согласен, что естьли вы его оставите, так могут тут турки высаживаться. А в подкрепление к нему, генерал-майору Кохиусу, послать Нечаева. А послал я легиона моего 1-й батальон с полком Леванидовым только не в назначенное им место, а в деревню Сартану, которую, как его в случае нужды, рукой его атаковать. По первому, однако, пушечному выстрелу и передовых в лесу бекетов увидели трудность получить выигрыш. И как сие было уже в 11 часу ночи, то они исчезли невидимо, а он, не рассудя тут остаться, отошел в возможном порядке к Еникале, в рассуждении многих в обход дорог, а при том и опасно было по потерянии старых лутчих егерей, коих теперь у него и остается с прежними 180 человек, вступить паки в бой с одними рекрутами.

В сем же рапорте написано было, что он, Бурнашев, не имел тогда более провианта, как на три дни, ибо он лехкие телеги отправил в лагерь с больными, коих по нещастию от довольного беспокойства чрез полтора месяца до 60 человек случилось. Запасны[ патронов у него также не было, потому <что> патронный ящик во время ускетского стреляния в прах рассыпался. А для того и просил меня снабдить его печоным провиантом и одним [584] патронным ящиком. При сих обстоятельствах отлично оказали расторопность свою и усердие присланной к нему курьером Московского легиона порутчик Сухотин и подпорутчик Деев с арриаргардом, как и случившийся у него с командою господин капитан Соболев, из коего команды, посыланные к посту вышеупомянутого подпорутчика для осведомления, прапорщик Милашев, пикинерной капрал, гусар пикинер и донских казаков из каждых сотен по четыре и пропали безвестно, и все господа егерские офицеры содержали в должной стройности новоприверстанных солдат. Он же уведомлял, что он убийц гранодера тамбовского содержал при себе под караулом и что повелено будет с ними чинить требует повеления, дабы не принужден он был умертвить их во время с неприятелем дела. Да сверх сего пропало безвестно Тамбовского полку у заготовления лесу три мушкатера.

Того ж числа получил от подполковника Леванидова два рапорта, коими доносит: 1-й, что по дошедшим к нему из разных мест известиям уведомился он, что не только татары во многих партиях, но и турки человек по сту, в разных местах собравшись, ездят из гор даже и до Карас-базара и бывают часто в греческих деревнях и уверяют греков, что они к нам набегали, обещая им всякое добродеяние. В таком случае он, не имея у себя конницы, сейчас пошел с егарями на дорогу ахтмечетскую и, отойдя несколько верст, будет ожидать повеления о соединении, ибо всей его команды число не столь велико, чтоб он мог сии толпы разгонять. А наипаче, без конницы, опасаясь чтоб бесполезно людей не потерять, ибо турки, как им тогда примечено было, делали и за ним великие поиски. Курской батальон приказано от него возвратить в Таплы по-прежнему капитану гусарскому Сабову, о соединении которого с ним ожидает повеления. Вторым, что в 6-м часу поутру 20-го числа он прибыл к деревне Еникале, где нашел господина пример-майора Бурнашева с его егерями, ретировавшегося от Ускутской пристани. По сим обстоятельствам, не имея никакого там дела, за нужное нашел в рассуждении тамошних самотруднейших дефилей вообще с егерями господин премер-майора Бурнашева расположиться в удобном месте, вышед из сих трудностей ближе к Карасу при подошве гор для получения провианта, которого как у него, так и у егерей, по разделении на всех, не более, как на шесть дней. А в протчем будет ожидать от меня повеления. При сем же доносит, что он, Леванидов, по уведомлению означенного господина майора о разных трудностях и в неполучении провианта опасностях, сам собою решиться не мог, чтобы возвратить сему посту бывшее его место штурмом и для того репорт от него, Бурнашева, ему, Леванидову, поданный при том представил. А до получения разолюции от меня, куда ему повелено будет иттить, выступит он сейчас, как и выше сказано, к подошве гор на речку Карас близ самой большой дороги, идущей внутрь гор, имея в равном расстоянии от себя как самой Карас-базар, так и горы. Когда он еще на сие место шел, то близ Карас-базара попался ему посланной от помянутого господина майора ко мне нарочный для уведомления меня об атаке сил его неприятелем, от которого, [585] узнав о сем, сколь возможно форсировал он марш, дабы поспеть к отражению неприятеля. И в то самое время отправил от себя с 10-тью пикинерами офицера в Таплы с словесным приказом, чтоб батальон Курского полку тотчас поспешал к Сартане. Исполняя чрез то наставление, данное ему от меня, он уповал быть в деле с неприятелем в Ускутской пристани. А теперь, по прибытии его, Бурнашева, к нему, Леванидову, отправил его обратно в Таплы к его посту, не имея в нем никакой надобности.

Упомянутая в сем рапорте копия с рапорта пример-майора Бурнашева к подполковнику Леванидову была следующего содержания: “Ваше высокоблагородие требовать изволили от меня объяснения с мнением, каким образом, соединясь, занять можно Ускутской пост. На сие имею честь объявить, что нет другого средства его занять, как сильною рукою. Но обстоятельствы, могущие противу положить препоны, суть следующие: чрезвычайно трудной и почти невозможной к переходу с пушками Ускутской дефиле. Перешед же оной, так как мне случилось иметь должно в спине неприятеля, куда провиант не иначе, как на вьюках доставлять из лагеря должно, сверх того иметь особливое прикрытие для пересечения и содержания оного. Коему надлежит быть достаточным против мятежников татар, ибо с ним уже то случалось, что оставленной им без прикрытия при печах хлеб весь похищен. Естьли турки, татара обоюдно не будут поражаемы и спина от оных очищена не будет, то итти туда предоставляется только по одному вашего благородия предприятию”.

Июля того ж 21-го получил от главнокомандующего ордер, что сейчас получил его сиятельство рапорты мои чрез трех курьеров, на которые в резолюцию мне предложил продолжить мой марш к Ахт-мечети, куда его сиятельство меня с нетерпеливостью ожидает и сам будет туда севодни. Что ж принадлежит до господина Бурнашева, доносящего об оказывающемся зломыслии татар, то сему он не удивляется, потому что сего конечно и ожидать от них было надобно. Затем мне представил его сиятельство давать повелении мои войскам от Ускута к Кефе и далее, также и к Карас-базару простирающимся.

По полученному же сейчас от господина генерал-майора Якобия рапорту, что подполковник фон Руден без дозволения его сиятельства пошел в горы на атаку неприятеля, весьма его сиятельство сожалеет, что он осмелился на сие предприятие, подвергаясь опасности истребленным быть от неприятеля.

Тут же присовокуплено было, что прибывший в самую ту минуту егерь из команды капитана Колычева, соединившегося с подполковником Руденом, донес князю о дурных следствиях дерзкого поступка господина Рудена. Он, выступя в поход ночью, когда запрещено было ему какое-либо делать движение, безрассудно вступил в дело с неприятелем и теперь окружен отовсюду. Хотя же главнокомандующий и дал свое повеление о подкреплении его своим деташаментом господину генерал-майору Якобию, но думает, что таковым разделением сил наших подадим мы случай неприятелю бить нас одного за одним. А потому и возложил он сие на ближайшее усмотрение [586] господину генерал-майору Якобию. “Вот, ваше сиятельство, — присовокупил он, — изволите теперь видеть с сожалением, что неблагоразумие подчиненных разрушает часто добрыя от начальников предприятий намерения. А господина Рудена теперешнее дело весьма худо рекомендует”.

Того ж 21-го получил ордер еще, в котором предписано, что, дав знать мне чрез адьютанта моего о предприемлемой его сиятельства атаке неприятеля, на крымском берегу утвердившегося, приказывает мне конечно сего дни прибыть к нему. Для чего он там остался, дабы надлежащим образом укрепить по прибытии моем оставленный здесь вагенбург состоящими у меня тяжелыми пушками. Генерал же порутчик Мусин-Пушкин ⁴⁴⁷ отправляется сего дни с кавалериею вслед господина генерал-майора Якобия к Еникале для принятия над войсками там находящимися присудственной команды. Хотя в полночь его сиятельство меня ожидать будет, а завтра и восприимем дальнейшее движение и, как он непременно на здешнем лагере ожидать меня будет, то сюда и прибыть мне приказал, дабы напрасно не потерять завтрешнего дни. И хотя б прямую я имел дорогу к Еникалю, но его сиятельство о прибытии сюда мне подтвердил.

22-го получил от подполковника Леванидова рапорт, коим доносит, что, получа повеление мое о соединении ему вообще с егерским батальоном, он взял Курской батальон под Ахт-мечетью и приказал Курского полку капитану Машкину, командующему оным батальоном, соединиться с ним и ожидал его поутру 22-го числа сего месяца. Что живущие подле Карас-базара христиане, также посланной от него туда партии дали знать, что во оном городе татары и турки вдруг заперли лавки и смятение сделалось ужасное, кричали везде, чтоб старые и молодые люди садились на конь, что тотчас и исполняли, ибо чрез полчаса после сего известия на высотах Карас-базарских оказались конных тысячи слишком три, да пеших больше полутора тысячи человек, которые и стояли спокойно до того времяни, покуда он, послав к капитану Машкину повеление о скорейшем с ним соединении на пути, и что он пошел тихим маршем, ожидая его к себе. И он, исполняя приказание, пошел к Ахт-мечети. Подступая же к Карас-базару по дороге мимо ево идущей на Ахт-мечеть, прислал к нему судья из города Триох своих людей уверять, что они нам истинные друзья и что вечно против трактата противного ничего он и Джелал-бей с Мустафой беем не сделают, прося, чтоб он, Леванидов, не опасался их сборища, которое де не от чего иного происходит, как от робости татар, происходящей от мнения, будто Леванидов идет разорять город. И что он велит всем, всем разойтиться, увидя российскую к себе дружбу. А в знак сего посылает татар своих и просит чрез них уведомить себя, куда они идут. А при том, чтоб он, Леванидов, в знак надежды на его дружбу к нему прислал офицера. Но Леванидов двух из них удержал под караулом. А третьего из них, отправя, велел судье сказать, чтоб он уверен был, что их собрании ему, Леванидову, не страшны и что он их перебьет, естьли они на него нападут. Но как скоро только войско его на идущую к [587] городу дорогу вышло, то татарская пехота потянулась, а часть конницы преследовать начала нашу конницу и заняла дефиле, куда его партии, разъезжая, имели оными, по необходимости, перестрелку. Между тем Леванидов, продолжая марш свой, был ежеминутно окружаем толпами человек по 500 и по 1000. Наконец татарская в 80-ть человеков партия при речке Зуе в 15-ти верстах от Карас-базара по большой дороге прогнала его казаков, имевших пост примечательной. Против которой он отрядал тотчас 30 гусар с офицером, где их убито 6 человек, а наш гусар один. И ранено их весьма много, ибо их рубили гусары без милосердия. В то ж время получил он от разъездов рапорт, что пять толп на него тянутся. Для чего всех гусар и казаков, коих у него было до 180-ти человек, послал их бить. Которыя, не успев еще показаться, были от них в числе 1000 человек конницы и около 200 пехоты атакованы. Сверх того в четырех сторонах великое число татар было. Удар их был весьма силен и прямо на фронт Леванидова, но картечами и беглым огнем были они обращены в бег. Собравшись опять ударили было по фронту на его каре, но отбиты, паки были. А между тем Бамутского гусарского полку капитан Сабов, бывшей командир лехкого войска, стал себя отличать мужеством [588] и искусством своего предводительства, так что с малым сим числом побил их до 80 человек, а ранил весьма много. Також побил и ранил множество их лошадей и не только обратил все сии толпы в бегство, но преследовал их на дороге. Также и порутчик Донецкого пикинерного полку Прокофьев чрезмерно себя отличал, делая великой вред неприятелю и ободряя примером своим подчиненных. А для того, донося о сем мне за долг ставит сих достойных офицеров рекомендовать в особливое внимание мое их ревность к службе и мужество, а наипаче капитана Сабова, яко пренаидостойнейшего офицера, свидетельствуя сие по самой справедливости. И при сей сшибке с нашей стороны убито: гусар 2, пикинер 4, ранено гусар 5, пикинер 7, лошадей побито 6, ранено 4. А татары сии, о коих он доносил, у него содержатся под караулом. Сверх того он доносил, что он до соединения со мною был преследован со всех сторон татарскими многочисленными толпами, отступая от них в продолженьи марша до речки Бештерека с перепалкою.

Того ж числа получил от него ж, Леванидова, рапорт о полученном от него известии, что несколько турок идет из гор в Карас-базар, чего для он приуготовился к обозрению, пошел к соединению со мною на Ахт-мечеть. Между тем ожидает Курского батальона. Сию ночь он был в тревоге от татар, кои его атаковать хотели, но он был во осторожности. Он ожидал того Курского батальона, за коим сам он посылал. Но при сем уведомлял, что естьли долго его не дождется, то пошлет ему сказать, чтоб он шел или на свой пост или на Булзык. А сам поспешил ко мне, чтоб не быть в атаке, ибо 200 турков пришло уже в город и делают наглости великие и выгоняют татар в горы.

Того ж 22-го июля дня получил рапорт от полковника Ступишина, коим доносит, что хотя он прошедший день, репортуя о своем по притчине болезни генерал-майора Дельвиха в командывание вступлении, также доносил, что татарских сборищ не примечено, но сейчас получил он уведомление чрез употребленного для примечания конфидента Минаева Ивана, что в селениях татарских стали укладывать на арбы свои имения, также сбираются жены и дети. А на нонешнюю ночь велено всем вооруженным собираться вместе, а он, Минаев, думает сему собранию следует быть от султана Алим-гирея. Почему от него, господина Ступишина, и взята предосторожность за домом сего султана. А при отправлении сего рапорта получил он подтверждение от другого конфидента о действительной татар готовности к собранию у своего начальника, вышесказанного султана. Потому ж при окончании оного рапорта чрез компанейского сотника, принятого в нашу службу из армян, Маедеса Амерьянова, которой был в разъезде, еще получено известие, что он видел выезжающий обоз из деревень, которой обращен назад. Также вслед сего рапорт получил от компанейского полковника Леонтовича, что посыланной от него разъезд видел едущих из деревень вооруженных три толпы татар числом, по мнению его, более 300, и скот свой за собою гонящих к жительству султана Алим-гирея. Причем один вооруженный отставший от них татарин нашим разъездом взят и к нему прислан. Которой и объявил, [589] что они действительно приказ имеют сбираться в деревню Бешкуй по пронесшемуся у них слуху, что турки сделали десант для вспоможения к ним. Почему он, Ступишин, тогда же с полком выступил для атаки неприятеля. При Керче ж и Ениколе оставлены им, в силу данного от меня генерал-майору Дельвиху повеления, Алексеевской полк и для разъезду по берегу Черного моря один ескадрон гусар.

Того ж 22-го июля по полученному мною от следующего к моему лагерю с батальоном подполковника Леванидова рапорт, сведав, что в Карас-азаре начали уже неприятельские сборища собираться в толпы, предписал господину генерал-майору Фризелю, что как я находился при Ахт-мечети, имея у себя небольшую часть одной конницей, но и той за раскомандированием не более 500 налицо, а пехоты совсем со мною не было, а батальон Леванидова скоро со мной соединиться не мог, то в рассуждении сих обстоятельств предписывал ему крайне то наблюсти, что естьли сведает он от своих разъездов, что я в своем лагере атакован, то он должен был спешить тогда без потеряния времени присоединиться ко мне с имеющимися при нем полками, дабы с такою малостию войск я не притерпел повреждения.

Того ж 22-го числа июля получил от главнокомандующего ордер, коим предписано, что по выступлении его к Еникалю на предприемлемые противу неприятеля действия, рекомендовал мне, учредя оную позицию при Ахт-мечете, ни для каких резонов во ожидании дальнейших от меня предписаний оныя не оставлять, хотя б вкруг меня сборища б татарские оказались. Но естьли б, паче чаяния, по обстоятельствам потребовалось ему самому подкрепление, в таком случае и должен я буду командировать бывшие у меня батальоны, присовокупя к каждому сверх находящихся во оных пушек, по 3 полевых орудия. Затем мне иметь в особливом моем предмете часть Крыма, по правую сторону Салгира реки лежащую, снабжая все тамошние войска моими повелениями и назначая места, где постам в случае надобности соединиться будет надобно. В то ж время послать бы партию в 30 человеках к Балаклаве с ордером его генерал-майору Кохиусу, а от оного другая партия повезет ордер к господину генерал-майору Фризелю, поелику о снятии почт повеления от него в рассуждении опасности уже были даны. Почему и мне предписывал с моей стороны о почтах учреждении сделать. А при том на обе стороны посылать партии, особливо храня твердую с ним коммуникацию. Равномерно предписывал он по прибытии батальона егерского немедленно его к нему отправить. В протчем мое положение непоколебимо быть должно, какие б обстоятельствы к другим местам меня не отвлекали, по важности имеющих последовать на другой день действий. Для твердейшей коммуникации отрядить к стороне Еникаля несколько ескадронов и все доходящие к нему репорты распечатывать и решать.

Того ж числа послал к господину главнокомандующему рапорт, что подполковник Леванидов прислал ко мне словесный репорт, что он сего числа, выступя из-под Карас-базара, следует ко мне. Но при отходе его от сего [590] города поутру сведал он, что татары там возволновались, и из домов вывозят пожитки, и лавки свои запирают, собираясь сами в кучи, коих он, подполковник, и видел на высотах карас-базарских собирающихся от 50 и до 100 человек вооруженных в толпу и таких толп множество. И хотя впрочем они нападения еще никакого не делают, однако, естьли б оное и предприняли, то б подполковник Леванидов обороняться от них может, как с ним сверх его батальона и егери есть.

А при том, когда его сиятельство, по представлению моему от 21-го числа, изволил повелеть Елецкой гранодерской роты и 2-го эскадрона гусар взяв из Булзыка расположить на речке Карасу, то хотя об отправлении как наискорее сих войск на оную позицию прошлого 21-го числа июля и послал мой ордер полковнику Маркову с 20-ю человеками конницы, но сумневался, чтобы тогдашней в том краю тревоге могли сии нарочные скоро ордер мой доставить по малости сей команды. А для того принужден был поотдаль от Карас-базара и другою б дорогою послать с казаками другое таковое ж повеление и подтвердил Макарову скорее полковника Репнинского с деташаментом отправить на Карас. И чтоб шел он несколько поотдаль и не заходя в горы, но держался бы на плоском месте на тот конец, что естьли б и толпы с ним повстретились, то б, атакуя их, бил. И дабы по таковым начавшимся сборищам не подвергнулись и почты некоторые худым следствиям, то и оные приказал на время снять. По написании сего, получил я от подполковника Леванидова рапорт, писанной в марше карандашом. Однако я и с него копию главнокомандующему приложил. Удивляюсь, что он скоро не идет, как ему от меня того ж 22-го подтверждено. Курского ж батальону с ним тогда не было. Из оного ж, Леванидовым второпях писанного, рапорта видно было, что оный батальон имел препятствие скоро из гор вытти и с ним, Леванидовым, соединиться. По сим обстоятельствам я представлял главнокомандующему, не изволит ли приказать мне, хотя с конницею и взяв оной батальон на дороге, пойтить от моего тогдашнего расположения к соединению с войсками на Булзыке, дабы, соединясь со оными, иттить атаковать в Карас базаре неприятеля. На что испрашивал скорейшей от него резолюции, изъясняя, что батальону я скоро дождаться не могу, то б я и со оной скорее соединился. А при том изъяснял ему, что естьли подлинно турки в Карас базаре, то опасно, чтоб оне не атаковали горами его с заду. Сие приключение тем было бы опаснее, что мне некого ему на помощь послать, в рассуждении, что батальон пехоты скоро придти не может, а конница к сему была неослабна, которой, за раскомандированием в партии, не более 500 человек у меня осталось. Когда же он мне дозволит в намереваемой марш вступить, тогда я при обозе оставлю одни орудии и миргородских казаков. В рассуждении позиции тамошних мест я надеялся с сим маленьким числом конницы до Булзыка дойтить и с несколькими батареями, и там, соединясь с ожидаемыми от Булзыка войсками, взять позицию на речке Карас. Сверх сего позволения испрашивал я в том, в рассуждении, что князь предписал мне от занимаемого мною тогда места не отлучаться. [591]

Того ж 22-го числа послал ордер к майору Лаурениусу, чтоб в следствии предписания от главнокомандующего, касательно до его посту, сам прямо от себя его известил. Потом я уведомил его, что я с частью войск оставлен при Ахт-мечете у прикрытия всех идущих партий, коммуникаций и распечатывать письмы, почему и приказал оные посылать ко мне не иначе, как с партиями казаков. Поелику о соединении почт в повеленные места от меня уже приказ был отдан. Я изъявил ему, что он не должен ожидать на себя атаки в рассуждении, что полковник Репнинской с деташаментом своим с Булзыка на сих днях прибудет на ту позицию, где прежде господин генерал-майор Якобий стоял, то есть неподалеку от Карас базара, и его во отвращение такой атаки подкрепить может. На случай, естьли б и затем он совершенно от татар был бы атакован, то должен он всех содержащихся у него под караулом турков или татар, не оставлять в живых, непременно умертвить там же на месте.

При том же сказал ему, что приказ мой о почтах на станциях, идущих до него, будет объявлен.

Того ж числа послал к полковнику Макарову с разъяснением ордер, что хотя в рассуждении начавшихся при Карас базаре сборищ татарских, прошедшего дня послал я к нему ордер мой с 20-ю человеками конницы, однако, влагая тогда ему со всего того дубликат, послал другою дорогою, рекомендуя при том как наискорее полковника Репнинского с войсками отправить в повеленное место, приказав итти ему, не заходя в горы, но держа себя на плоском месте, дабы повстречавшиеся с ним толпы, атаковав, идти мог, продолжая однако поспешно свой марш.

Послан главнокомандующему рапорт о том, что приехавший ко мне из казаков курьер сказывал мне, что он, проезжая салгирской ретраншамент, слышал, что татары вчерашний день, напав нагло на табун, пасомой из команды оного Рязанского карабинерного полку, весь к себе отогнали. И хотя по следам сих злодеев казаки и нашли в деревне, расстоянием в 8 верстах от ретранжамента, однако татаре, не допуская их к себе, начали было по ним стрелять. Почему те казаки и принуждены ни с чем назад возвратиться. О числе сих лошадей курьер мой не слыхал и майор Лаурениус не репортует меня по притчине, что он до сего в команде моей не состоял. Но я о сих наглостях за должность почол его сиятельству донести, ибо сие есть новое доказательство настоящих их сборов. Того ж 22-го числа уведомил я ордером подполковника Леванидова, что я письмо его из Карас-базара получил, но из него я ничего не усматривал, кроме того о чем он прошедший день уведомлял, то есть, что татарские сборища начинаются. Почему давал ему почувствовать, что приносимым известиям от казаков не всегда верить лзя, яко много вранья в себе заключающим. Почему на тот случай, то только ему и сказать нашел, чтобы он из Курского полку батальон взял из гор, где он его к моему удивлению отправил и к себе не присоединил. И потому я ему предписал, чтобы и оставил для того батальона партию из команды капитана [592] Сабова у Карас-базара, сам поспешал с егерским и своим батальонами прибыть ко мне. Когда же тот Курской батальон обратил он иногда в Таплу, то доставить ему чрез партию повеление. Когда он вслед из Таплы не идет и с ним соединиться не может, то приказать уже ему иттить на Булзык к своему полку.

О показавшихся при Устькуте 7 судах по рапортам оказалось некоторым образом, что они не неприятельские, а наша идущая от Ениколя эскадра. Я дал же ему, Леванидову, и о том знать, чтобы он при Алуште осмотрел поставленной от неприятеля лагерь. Уведомил я его, при том и подполковнику, что тот слух, будто-бы он с батальоном был отрезан, оказался несправедливым, а то вероятно, что он, отразя хорошо и атаковав, неприятеля прогнал и обратился благополучно к Еникале.

Того ж числа к господину генерал-майору Кохиусу препроводил ордер главнокомандующего, коим велел чрез разъезды к стороне Ахт-мечети иметь всегдашнюю со мной коммуникацию в рассуждении той связи, для которой оставлен я там с частью войск и прикрытия коммуникации всей Второй армии. И чтоб мне все идущие к ней письма распечатовать и надобное доставлять его сиятельству. Почему б он, генерал, делая во все исполнение на основании данных ему от команды повелений, присылал бы только ко мне разъезды и письмы, а я не оставлю и от себя партии выслать.

Того ж числа послал ордер к господину генерал-майору Фризелю, препровождая ему при том ордер главнокомандующего. А вследствии оного, предписал я ему посылать от себя разъезды к стороне Ахт-мечети, да иметь его превосходительству чрез оные всегдашнюю со мной коммуникацию, как и я не оставлю таковых разъездов высылать к стороне Чакрака, поелику, что мне от господина генерал-порутчика графа Мусина-Пушкина сказано, что он находится теперь при оном Чакраке. А потому и надобно мне было иметь вышесказанную с ним коммуникацию в том рассуждении, что я оставлен от главнокомандующего с частью войск при Ахт-Мечете у прикрытия коммуникаций Второй армии с тем, чтоб мне идущие из всех мест письмы распечатывать и доставлять потому, что надобно к главнокомандующему в горы, на случай его там пребывания. Впротчем исполнять ему безотменно все то, что от команды предписано. А в случае естьли б я сильно атакован был татарами, то ему, сведав от своих разъездов, тотчас на подкрепление следовать ко мне, неупустительно равным образом и в таковом же случае подкрепить он должен и господина генерал-майора Кохиуса.

23-го числа получил рапорт от господина генерал-майора Якобия, что конфидент наш, армянин Назарет, посланной по приказанию князь Василья Михайловича Долгорукова с моим ордером к господину полковнику Макарову для взятия в Арабате из его, господина Якобия, канцелярии на греческом языке с манифестов для обнародования между в Крыме живущими христианами о ополчении на наших неприятелей, привез оных манифестов от господина полковника Макарова двадцать ексемпляров, а протчие доставил [593] ко мне с тою партиею, которая посылана была с ним, конфидентом, для безопасного его проезда.

Но главнокомандующий приказал мне предписать ему, чтоб сии манифесты по получении их тогда были разсеяны, когда совершено татары противу наших войск руку подымут.

Того ж числа получил рапорт от полковника Ступишина, что его превосходительство господин генерал-майор барон Дельвих по приключившейся болезни вверенные ему войски и всепринадлежащее до стражи его дистанции препоручает в команду мою.

При том же мне донес, что как чрез разные разведывании, так и частные разъезды, по берегу моря и внутрь земли посылаемые, поныне между татарами клонящегося к волнению ничего не примечено. Естьли ж что впредь усмотрено будет, то мне донесено быть имеет.

Того ж 23-го июля послал к главнокомандующему рапорт, что сего ж числа в 12 часов по полуночи соединился я с моей пехотой при речке Бештереке, 15 верст от Ахт-мечети. И как скоро при оной речке расположился лагерем, то татара передо мной в разных кучах показались, которых всех числом казалось тысяч 5, а не более 6-ти, но вдали сего еще такие же толпы видны были. Начальствует же над оными Нейчи бей и Мустафа Бей, как мне о том присланные к подполковнику Леванидову татара сказывали. Я считал, что может и Джелал-бей уже при них и все ширинское поколение. Сии кучи обыкновенным своим боем, выезжая, перестреливались с высланными от меня, но стояли так далеко, что из пушечного большого калибра выстрелу вон выходили. Я надеялся, что они и ночевать против меня будут, почему по ближним кучкам несколько раз выстрелить принужден был из пушек, но сии толпы столько меня не беспокоили, сколько то, что у войск пехотных провианту весьма мало, а особливо у егерей, было, которого не более, как на один день стать могло. Итак не знал я как его доставить, хотя сзади тогда у меня <татар> не было, но однако ж думал, что оне могут объехать, то я на другой день ночью велел его к себе доставить. А навстречу выслал войски конные с тем, чтобы из обозу до половина дороги проводили казаков 50 и возвратились. Естьли ж бы оного не получил, то принужден бы был возвратиться к тяжелому обозу. В ожидании провианта я дал войскам роздых, хотя онаго по обстоятельствам военным и делать бы было не надобно. Но сие я учинил в рассуждении провианту, а особливо, что егари в таком слабом состоянии были, что жалко на них глядеть. Да и Курской батальон также ослаб. По сим притчинам принужден я также был дозволить войскам брать скот у татар и кормить себя, с тем, однако, предписанием, чтоб большим числом не забиратца, понеже на людей был бы чрез то расход и понеже всякой день скот иметь можно было, не взирая на то, что оне его прилежно берегли.

Сего дня чрез армянина кефинского получил я рапорт от генерал-майора и кавалера Якобия с прописанием повеления главнокомандующего, чтоб его за манифестами отправить. Но сего тогда сделать никак не можно было, [594] ибо когда я посылал из лагеря его сиятельства ордер на Булзык о прибытии оттуда войск, то офицер совсем не мог доехать, а по щастию примкнул к пехоте и с ними приехал. Итак я донес ему, что сего сделать прежде неможно было, пока я впредь не подвинусь. Я изъяснил ему при том, что естьли случай найду, то сего исполнить не примину. Сколько ж в команде моей войск приложил при сем к нему ведомость, дабы он сам усмотрел слабость людей. Всему сему виною был господин Бурнашев, который их 6 недель из ружей не выпускал. По сей причине я не мог соединиться скоро с булзыцкими войсками. Почему просил я его сиятельство прислать мне батальон легиона моего гранодерской или сборной. И как надлежало мне проходить дефилеями между их, имея с собою обозы десятидневныя, то я изъяснился ему, что не могу я подвигаться скоро до Малого Карася, откуда я способную коммуникацию иметь мог с Булзыком и Арабатом. А при том из партий, а особливо из гор более 300 лошадей пришли в крайнем несостоянии. Почему я и просил прислать два ескадрона гусар бахмуцких с тем, что как я к соединению способен буду, и дороги очищу, то их куда прикажет возврачу. А естьли итить в обход, то кроме дальности в пути, опасно было наипаче то, чтобы не показать им робости, а впротчем на месте мне оне сделать ни малейшего вреда не могут. Что все относил в милостивое главнокомандующего рассмотрение, изъясняясь при том, что естьли по сей надобности требуемые мною войски отправить, то оные и провиант ко мне конвоировать будут. Прося таким образом о присылке войск, просил я также позволения атаковать их в самой скорости, как только испросимыя мною войски от него присланы будут, присовокупив и то мое изъяснение, что между тем я постараюсь собрать и тех моих казаков, которые от меня то в разсылке, то в разные партии были разосланы. При том послал главнокомандующему рапорт, поданный мне от подполковника Леванидова с приобщением рапорта капитана Машкина. А в соответствии всего там значущагося рекомендовал в милость его сиятельства, как подполковника Леванидова, так не меньше капитана Сабова, бывшаго от меня с партией в горах и напоследок по соединении с пехотой, весма в обороне от татарских толп способствовавшего с отличною ревностию и мужеством, особливо же водвижения его линии долгого пребывания в одном капитанском чине и беспорочной службы. Напоследок одобрял я и капитана Машкина, шедшего с батальоном Курским из гор с благополучною осторожностию и вышедшаго оный без всякого вреда. Которое его повеление тем паче было примечательно, что окружен он был толпами. Но он, употребляя все на тот раз для устрашения татар выдуманные им интриги, сколь не пресекали они ему дорогу, однако, шел, не взирая на то, неустрашимо и достигнул повеленного ему соединения.

В тот же час прислали ко мне мурзы Мустафа бей и Есчи бей татарина, о котором я знал, что и прежде шпионом употреблялся, вопрошать меня, зачем я пришел? Драться с ними или дружески обходиться? Я допрос его приложил к князю Долгорукому, а татарина назад не отправил. Впротчем [595] же деревень жечь я крайне запретил, оне нам надобны были для зимы, а особливо фуража и провианта, коих во оных довольно было. Впротчем же командам брать все приказал, только жаль мне очень было, что я манифестов достать не мог, которыя б весьма были полезны. Для тяжелого обозу приказал взять патронной ящик, которых егери мало имеют, потому что Бурнашев те ящики, кои испортилися, побросал в море. При сем же случае я изъяснял главнокомандующему, что между татарами турок очень мало, и то прибывающие в Крыму, а на Ускут турки вовсе не приходили, что я знал от жида, которой у меня тогда был из Карас-базара и которой у господина Веселицкого был конфидентом. Он ушел сам к Леванидову, но вышесказанной же жид уверял, что Джелал бея не только не было между толпами, но он и войска ему принадлежащего не дал в соединение с ними.

Не хотя в нынешний день с ними сражатца, ссылался я только на вышедоносимую перестрелку выезжавших от меня охотников. При продолжении чего убита лошадь одна, моя собственная под ординарцем моим егерским, да ранена одна. С противной же стороны человек до трех убитых есть и лошадей до 10 раненых.

Для лутшаго узнания в коликом числом войск я тогда находился, приложил при том ведомость: коликое именно число в нижеписанных частях и каких чинов под ружьем состояло, а именно:

в гусарских ескадронах — 444 человека;

в Донецком пикинерном полку — 415

Итого: 859

в артиллерийской команде — 175

в батальонах:

в 1-м Московского легиона — 560

в Курском — 314

в егерском — 244

Итого: 1118

А всего всех чинов — 2152

Сего ж 1774 году июля 23-го дня после произведения татарами при речке Бештереке на корпус мой атаки, продолжавшейся с половина дни до самого вечера, присланной от командующих тем татарским войском Мустафы бея, Нейчи бея и третьего — Арган-бея татарин Абдулла допрашиван и показал:

1-е, родом он нагинских татар, а по возрасте своем бежал и жил у запорожцев, а потом на старой Украинской линии находился у ротмистра Ивана Швиткова, где и крещон и назван Андреем. И был женат в местечке Кобыляке на молдованке, девке Федоре. А от него, Швидкова, назад тому четыре года, во время начатия войны с турками, бежал в Крым и находился у означенного Арган бея, где по прежнему и махометанской закон принял и имеет здесь другую жену. [596]

А от вышеписанных командиров татарского войска послан он с тем чтобы прислать к нам толмача, с которым бы они со мною могли переговаривать о их надобностях и научили его говорить, будто они оробели и сожалеют, что подняли оружие. А в самом деле прислали его узнать много ль со мною войск, и естьли мало, то, собравшись, хотели все атаковать и разбить.

Сей же допрашиванной татарин уведомил, что сии толпы чрез прошедшие два дни подполковника Леванидова в атаке держали, дабы его совсем истребить, по малости бывших с ним войск. Впротчем все сии татара чрез такие свои сборы намерение имеют, чтоб пришедшим туркам делать помощь на истребление российских войск.

О всех толпах, которые нынешний день атаковали, хотя он наверно не знал, но слышал, что их тысяч до шести и более простиралось. С сим же войском находилися чиновники Мустафа ага, Карасу паша, Путлуча мурза, Сальма мурза, Мечмет мурза, Каспалат ага, Осман мурза и протчия, коих он не знает.

Того ж числа послал рапорт к главнокомандующему по поводу полученного от полковника Макарова рапорта с донесением, что о батальоне моем сведал я, что оной идет ко мне, верстах в 15, с которым <нрзб.> батальон соединился, но татара их преследовали. Почему я со оными батальонами спешил сам соединиться, но оные так устали, что насилу путь продолжали. Присланной офицер словесно сказывал мне, что подполковник Леванидов с толпами имел прошедший день сражение. И как у него не много было конницы, то татара оную отодвинули к реке, но подполковник открыл оную так, что не только егеря стоящие в 1 фасе сделали сильный залп, но и из орудий таковой же картечами по толпам залп последовал. И как выстрелами сими обращены оные были вспять, тогда конница гнала их до первых деревень и побило из них немалое число. А с нашей стороны убито гусар один и ранено гусар один, пикинер 10. Почему я главнокомандующего просил прислать мне 200 казаков, потому что бывшая со мной конница устала.

Естьли главнокомандующий пошлет просимых мною казаков, то они тот же день могли со мною соединиться, потому что я шел только навстречу приближающейся ко мне с Леванидовым пехоте и, соединясь с нею, остановились целой день отдыхать.

Того ж числа послал ордер майору Травину, что я имею от князь Василья Михайловича повеление распечатывать входящие к нему и другим рапорты. И как теперь оттуда я отлучался, то б, получая оные, отсылал бы он их в те места, куда принадлежат.

Того ж 23-го числа получил от главнокомандующего ордер, коим на рапорт мой от сего числа уведомляет меня, что мое предположение в атаке неприятеля остается на прежнем основании. Только господину генерал-порутчику графу Мусину Пушкину, отряженному от его С<иятельство> на неприятеля, предписано по благополучном сего дни начатии его подвига, чтоб завтрешний день ни произошло, немедленно прибыть к нему, не оставляя [597] никакого в горах поста. А его сиятельство возвратится с ним к Ахт-мечете, а оттуда, не продолжаясь более одного дни, подвинется ближе к Бахчисараю и, по соображению обстоятельств, дальнейшие свои будет делать обороты. Что ж принадлежит до отпуску ко мне гранодерского батальона, то в возможном Его С.<иятельство> мне не делает отречение, но ему в предприятиях его, каковые, где ни происходили от неприятеля движении, умалять своих войск невозможно. Естьли ж бы оный сделал, то чрез то самое и он слаб будет делать все его повороты, и потому не в состоянии себя считать не только Г.<енерал> майора Якобия, но ниже каковой части войска от себя уделить.

Дабы же читателя не оставить в неизвестности и в тех действиях, кои другими отрядами под начальством других генералов происходили, то присовокупляю я копию с рапорта генерал-майора Якобия, писанную от 27-го сего июля к генерал-порутчику графу Мусину-Пушкину. Оно есть следующего содержания:

“Выступя из места при Еникале от 22-го числа нынешнего месяца с частию моих войск, а именно, Тамбовским полком гранодерским и Вторым мушкатерским Московского легиона батальонами и егерскою командою, прошел я все узкие между гор и лесов к Алуште дифилеи благополучно и и шесть часов по полуночи 23-го числа, не доходя до деревни Шумы, расположил себя на горе вправо у двух батарей сделанных неприятелем пред тою деревнею, от коей вправо ж приведена книзу между садов небольшя линия из камней чрез дифилею против самого моего на горе расположения. Господин полковник Либголт с Тамбовским и вторым легионным батальоном расположился на другой горе противу самых батарей для открытия высот и ущелин от деревни Тетерчи, дабы неприятель не мог иногда из оной зайтить к нам в тыл. И как отправленная от меня для встревожения неприятеля егерская команда, которая была им и первою атакою открыла с батареи пушечные и оружейные выстрелы, то я, начав по оной в помощь егерям производить от себя из пушек канонаду, послал к ним еще 50 легионных гранодер при порутчике Муратове и подпорутчике Завалишине. Сам с одним гранодерским легионным батальоном, по повелению вашего сиятельства, пошел спуском с крутой горы на засевшего за означенною чрез всю дефилею проведенною каменною линиею неприятеля, которой встречал из-за оной прежестокою оружейною стрельбою. Но не смотря на все то и на препятствующие скоро к нему итить три рва, устремился я с гранодерами на него, сильно поощряя их собственным своим и господина подполковника Голенищева-Кутузова в фасе присудствием, которой при сходе в средний ров получил жестокую рану ⁴⁴⁸, а я при последнем контузию. Но как чрез оную, по щастию, силы мои не совсем изнемогли, то я еще и мог подать гранодерам вид моего здоровья, переправляяся вместе с ними и чрез последний ров, пособием находившагося при мне господина секунд-майора Буйносова, которому поручил я после ранения господина Кутузова батальон. И по выходе из самого [598] того последнего рва приказал я гранодерам оставлять ружейную пальбу, поелику продолжение оной причинило б больше урону нам, нежели неприятелю, в рассуждении сидения его за каменною линиею, и что из той батареи, против которой стоял Тамбовский полк и в которой батальон бросились турки в то место, куда я приближился. Вместо ж стрельбы из ружей велел им приударить его в штыки. Они сие исполнили с поспешностию, закричав все вдруг “ура”. И сколь неприятель не супротивлялся по его гораздо превосходнейшему числу, но не мог, однако, долго противустоять оным и обратился скоро в бег. Ему последовал и тот неприятельский отряд, которой сидел в другой батарее, защищавшей себя двумя ж пушками, с великим криком и торопливостью. Гранодеры наши сколько возможности было прогоняли его за деревню Шуму в лощины, поднимая на штыки. Они многих засевших в деревне покололи и иных, запершихся в деревне в избах, сожгли. А донской есаул Орлов с малым числом своих казаков, поелику все почти его казаки открывали боковые ущелины и горы весьма удачно и проворливо, провожал его за деревню поближе к Олуште на пиках и саблях. При чем весьма немалое число оного убито и ранено, да в полон захвачены [баракитар] Агмет, янычар Бекир Мегметов, которые представлены севодни, 23-го числа, князь Долгорукову с отбитым гранодерами знаменем и со взятыми с правой батареи двумя пушками. С нашей стороны в сем сражении ранены вышеозначенный господин подполковник Кутузов и три батальона его обер офицера. А о ундер офицерах, капралах, рядовых и других нижних чинах подношу вашему сиятельству, — так продолжал г-н Якобий графу Мусину-Пушкину, выписку. И осмеливаюсь по справедливости свидетельствовать о бывших в сем с неприятелем сражении при собственном моем присудствии господина майора Буйносова, командовавшего в самом жару первым фасом, который оказывал себя храбрым и расторопным, и капитанов [Одрерштрала] Кучугова и Потемкина ⁴⁴⁹, довольно против прочих отличившихся, адъютанта Ушакова, подпорутчика Лавцова, прапорщиков Орловского и князя Гагарина ⁴⁵⁰, из коих Кучугов, хотя и получил рану, но по перевязании оной, опять поспешил к своей роте и оною командовал, а также Селенгинского полку порутчика Юшкова, самоохотно в командование плутонг у меня испросившего, и за дивизион квартермистра, прапорщика Хомякова, употребленного на место раненого в первой же фас и до окончания сражения командовавшего плутонгом гранодир, а также подпорутчика Швейковского, прапорщика Маслова, и сержантов Александра Аргамакова и Высоцкого, которые по прогнании неприятеля, увидя турков, бежавших в деревню Шуму, человек не менее 25, и нашед их запершимися в избе, сожгли оную и всех в ней турков. За тем приношу мое засвидетельствование господину примермайору Менидорфу, который при приближении нашем к второй атаке неприятельского лагеря командовал гранодерским батальоном. И хотя не было тут сражения, кроме пушечных с обоих сторон кононад и ружейных от заходившего из леса неприятеля выстрелов, но управлял батальоном весьма хорошо [599] и при отступлении нимало не подал устрашимости, а вел ретираду тихо и порядочно, подавая гранодерам пример храбрости. То ж и артиллерии господину капитану Бурдукову и подпорутчику Неелову, которые при первом открытии из моего каре из пушек на батарею канонады и до окончания оной, весьма удачно оную продолжали и не один раз приводили неприятельскую стрельбу в молчание чрез особливое их искусство. А о господине подполковнике Голенищеве-Кутузове не изъясняю я вашему сиятельству ничего, поелику мужество его и храбрость известны по собственному вашего сиятельства обозрению. И для того только смею вашему сиятельству доложить, что сей штаб-офицер отличное имеет в себе храбрости достоинство и батальон чрез собственное его старание приведен в такое мужество. В заключение ж, — писал господин генерал-майор Якобий, — осмеливаюсь предать в уважение вашего сиятельства, как господина капитана Колычова, командовавшего егерями, тако ж и всех его обер-офицеров, находившихся безотлучно при мне, за дежур-майора капитана Смородина, получившего в левую руку на выстрел пулею рану и адъютанта моего Тибекина ⁴⁵¹, которой по моему повелению доставлял к вашему сиятельству мои донесении, многократно привозил [600] ко мне и приказании вашего сиятельства поспешно, и, по ранении дежурного моего, отправлял он и его должность, и сверх того повсюду ездил с моими приказаниями, будучи вдаваем крайней опасности, под коим и лошадь моя ранена. А также и вахмистра Молдавского полку Николая Рачковского, бывших при мне и употреблявших также повсюду с нужными приказаниями по потерянии моих людей, одного с верховою лошадью убитым и двум ранеными и у сих обеих лошади ранены, у первого двумя, а у последняго тремя ранами.”

Получил же и другой от его сиятельства ордер, что он, получа в тот же час рапорты мои и вслед за оными и словесные донесения о слышанной пушечной пальбе в стороне Карас-базара лежащей, где марширует подполковник Леванидов, инаго мне предложить не находил, как только в соответствии представления моего рекомендовал мне восприять поход в тот край, употребляя ко опровержению турецких и татарских покушений все, что я по известному ему моему в военном действии искусству за лучшее признаю. При вагенбурге же просил из орудий по крайней мере три оставить, поелику они отягощать меня будут.

Июля 24-го числа послал ордер к майору Травину, предписав ему, что рапорт его получил, из которого более не усматривал, как только что он письмы мои послал, но казаков не пропустили. А о самом главнейшем, как то о провианте, он вовсе промолчал, будет ли он прислан или нет, поелику я его только и дожидал от него на здешнем лагере. Итак, крайне удивлялся я, что он, служа, не знал еще той важности, в каковой есть провиант для войска. И для того велел с сими посланными прислать ко мне тот час рапорт, ожидать ли мне от него транспорта, ибо естьли он, зная сущую в пропитании войск надобность, мне давно отрапортовал, что ему опасно присылать, то б он по меньшой мере выиграл марш одного дня с последним провиантом. А что он писал ко мне, что он татарами окружен, то его и ожидать было неможно. Но я на защищение вагенбурга не принадлежал по притчине той, что князь Василий Михайлович уведомил меня, что он когда не тот день, так на другой, конечно, из гор возвратится.

Того ж числа рапортовал я главнокомандующего с Бештерека о том, что ордер его, пущенной от 23-го, я на следующий день, то есть 24-го в 8 часов с полуночи, получил. Из которого я усматривал, что он будет уже агировать со всеми находящимися при нем войсками. А в другой стороне и я должен буду ходить, куда надобность будет требовать и поражать неприятеля. То в таком случае булзыцкой пост сам собою держаться один никак не может, а город Кефу удержать и 10 тысячами невозможно. В чем согласно со мной и господин генерал-майор Якобий ево сиятельству донесет. Так не прикажет ли оной пост или присоединить ко мне, или в таком положении иметь, чтобы оный всегда со мной соединиться, или я его подкрепить мог. А при том, что я уж буду наблюдать над Керчью и Ениколем, а в случае надобности оныя подкреплю. А естьли бог поможет нам неприятеля истребить, [601] то Кефа всегда останется за нами. При сем ему доносил, что естьли я провианту дождусь в ночь, то на другой день рано к Карасеву пойду.

После сего еще послал главнокомандующему рапорт, что ему уже известно о пресечении коммуникации татарами, а потому и несведом я был, что у г-на полковника Макарова и в других местах тогда происходило. Приехавшие же ко мне 24-го числа из вагенбурга казаки сказывали, что татара и к обозу подъезжали и обратно отъехали. У меня в тот день более не произошло, как только, что толпы приумножились и стоят ли в виду на той дороге, по которой бы мне итить надобно. Но я, ведая, что по ней есть великие дефилеи, принял несколько от нее влево, подаваясь к реке Салгиру, куда того ж числа на рассвете и выступил. Старался сделать сперва коммуникацию с полковником Макаровым к соединению себя, а потом и к нему таковую ж коммуникацию очистил.

Того ж числа получил рапорт от полковника Ступишина, что как уже учрежденная на кере от Кефы 2-я почта татарами согната и два казака со оной захвачены, то по причине великих их сборищ и достальным приказано сойтить. И хотя он еще прошлый день мне с нарочно отправленным доносил о татарских сборищах по ево противу их выступлении, то тот курьир возвратился тот же день назад по притчине, что везде оказались великие татарские толпы, из коих одна от Даутили идущая тысячах в двух состояла. Все же они склонялись к деревне помянутого Алим гирея, которые в проходе своем захватили к себе с карсенской почты их компанейских казаков, да у следующих из Кефы маркетантов отогнали скота 26 волов. А какого содержания тот рапорт оной при том представил. Но при том донес, что он с полком его, полевою артиллериею, одним гусарским эскадроном и Компанейским, полковника Леонтовича полком, вступя в поход, получил верное известие, что весьма большое собрание татар находится у деревни Алим гирея, куда и следовал. И, подойдя ко оной, действительно нашел в большом числе и совершенно не менее шести тысяч человек, стоящих на высотах. Для лутчего обозрения он туда подъехал с лехкими войсками при нем находящимися, то и весь их обоз оказался простирающийся более полуторы версты. Из числа ж их спустились вниз около 500 человек, сами начав с фланкерами перестреливаться. А как приближились достальные наши войски, то они, увидя на себя движение, ушли, оставя прежнее место, куда тянулся и их обоз. Хотя сие уже было и поздно, но он следовал за ними в том рассуждении, что когда с ними все их имущество, жены и дети, то они их не оставят. Обоз же был в таком расстоянии, что он уповал и до него дойти, а чрез то и их атаковать, ибо иным образом не в состоянии был достигнуть толь ветренного неприятеля, которой всегда удалялся. Но по причине ночи и для отдохновения солдат до рассвету хотел остановиться. Но в самое то время татары с превеличайшим криком бросились во все фасы его каре с такою жестокостию, что до самого фронта доскакивали. Хотя же по темноте ночи числа их видеть было неможно, но что их очень много, то доказывал превеличайший крик, бывший [602] вокруг всего каре. Но, будучи во всех местах как артиллериею, так и из ружей приняты сильным огнем, немало не устоя, обращены в бегство. С нашей стороны ранены: барабанщик 1, солдат 1, кампанейский казак 1, лошадей казачьих 3. А с татарской стороны убитых вблизости фронта найдено 3 человека, а что им должно немалому числу убитыми быть, то доказывают перестрелянные их лошади, коих найдено 17. И как он уведомлен, что здешних мест все татары стоят у деревни Алибея, называемой Бешкук, то тотчас туда пошел. Сей рапорт доставлен мне от него с нарочно для такой посылки отправленною партиею.

Июля 25-го получил от того ж полковника Ступишина репорт, что вчерашней день после отправленного ко мне рапорта он, выступя в поход, шел к деревне Бешкук и, не дошед еще до оной версты две, увидел татар в превеличайшем собрании, о котором числе, хотя по справедливости донесть не может, но почитает, что их не менее 10000 человек было. Которые, увидя его тотчас стали отходить далее, выслав 6 человек, видно из лучших татар, в котором числе был и брат Осман аги с прошением о позволении им входить в свои домы. Признавая себя виноватым в нонешнем восстании против нас, прописывая причиною, что их возмутил Старого Крыма мурза Мегмет гирей, и что они, зная свою великую дерзость, просят помилования от предводителей армии, не опасаясь наказания, которое они видят, что по справедливости заслужили. На что от него ж им сказано было, что они могут итить в свои домы, но чтоб они сие делали сей же час. И что он, господин Ступишин, для того не оставит к ним ближе подходить, чтоб мог быть действительно уверен, что они в домы разъезжаются. Которые и возвратились. А чрез малое время приехал посланной от Алим гирея Алибей с почетными людьми, которой прежде присыланных по 2 прозьбе объявил, что уже разъезжается, как то и действительно обозы пошли к деревням в виду наших без всякого прикрытия, а вооруженные отдалились. 25-го числа опять приехал Алибей с объявлением, что уже все татара разъехались, также и Алим гирей в своем доме, да и он сам в свою деревню едет. Что точно и нашими разъездами найдено, что в ближних деревнях жители уже в своих домах спокойно находятся, а в дальние как обоз, так и скот гонится, ибо в сем краю такие обозы собраны были и от самой Джевады. И как во всех местах по прежнему стало покойно, то и он, Ступишин, на другой день, по возвращении из партии его людей, на прежнее место пошел. Снятыя ж почты по прежнему были поставлены.

Июля 26-го числа от него ж, Ступишина, получил рапорт, что тогда в тамошнем, где он находился, краю, без сумнения, все тихо стало и во всей кружности, где он стоял, в деревни жители въехали. Равным образом, и главнейший их начальник султан Алим-гирей, Али бей и Осман ага в своих домах находящиеся. Но как их в собрании было весьма много, то того еще дня, то есть 26-го, ево тож и обозы идут. Итак, пока все и в дальнейших деревнях в домах своих не расположутся, он намерен пробыть на тогдашнем его месте. [603]

Того ж числа от него получил еще рапорт, что отправленным ко мне рапортом представлял, что здешнего края жители с их начальниками в свои жилища разошлись, что и от посланных им в самые отдаленные от него к Черному морю места партий подтверждаемо было. Но тотчас господин Леванидов сообщением дал знать, будто бы тех мест татара совокупились с Мегмет гиреем. При чем господин Ступишин присовокупил свое рассуждение, что с одной стороны сему случитца весьма лехко было можно, в рассуждении малого числа его деташамента людей, в рассуждении ветренности неприятеля, которого постигнуть почти невозможно. Но с другой стороны, то же самое казалось ему невозможным, потому что главнейшие начальники их и возмущения уже в своих домах находились. При чем, сам султан Алим гирей дал ему знать, что мурза Али бей опять начинает возмущать здешних жителей, увещевая их, чтоб пробраться им к Мегмет гирею. Сие самое доказывает, что они еще с ним, Мегмет гиреем, не совокупились. Но он, получа таковое уведомление, отправил в тот час надежного командира с пристойным числом людей, чтобы его сыскав взял под караул. А каково ево мнение о султане Алим гирее и его сообщниках представлено было по разбитии их к господину генерал-майору Барону Дельвиху. Со оного копию при том представил. На оное мнение получил он от оного генерала ответ, что он его мнение, хотя и опробует, но сам того дозволить без повеления моего не смеет, а приказывает о сем же ко мне учинить представление.

Репорт же его, Ступишина, к генерал-майору Дельвиху был следующего содержания. В присланном от онаго генерал-майора Дельвиха ордере было ему, Ступишину, предписано тако: “естьли усмотрено будет, что Алим гирей и Алибей почнут возмущать здешних татар и окажутся действительно сумнительными, то, дав ему генерал-майору Дельвиху, знать о их продерзости, захватить самих их под стражу, под которою и держать их до их повеления...” “А как нынешний случай вселюдно обнаружил, что сии люди не только возмутили, но и действительно, собравши со всего здешняго края татар, дерзнули атаковать злодейским образом российские войски и не прежде от неприятельских действий отстали, как увидя себя опроверженными и приведенными не в состояние не только предпринимать вторичное нападение, но и защищать своих детей, и потому хотя они и вздумали просить себе пощады и дозволения разойтись на прежние их жилища, и хотя сие им и дозволено, но пока таковые возмутители между ими останутся командирами, до тех пор совсем не надежно, чтоб оне начали жить в покое и более не возмущались. По сим обстоятельствам, ежели его превосходительство повелит их арестовать, то лутчаго времени не может быть, как нынешнее, когда оба злодея в самом близком расстоянии от него в своих деревнях находятся. И по сей удобности вдруг могут от посланных его быть забраны и к его превосходительству отосланы. И когда о сем от его превосходительства повеление будет, то не прикажет ли и Осман агу, которой не меньше к нонешнему случаю есть учасником, словить и отправить к его превосходительству”. [604]

Того ж 26-го числа получил рапорт от полковника Макарова, что после отправленного от 21-го сего месяца ко мне рапорта примечено было в Старом Крыму ездящих вооруженных татар человек по десяти. И по сему в предосторожность и отправлен был туда к имевшемуся там при капитане Карачуне гусарскому ескадрону другой такой же. А 22-го числа на рассвете получил от Макарова словесный от того капитана Карачуна рапорт, что татара, взволновавшияся в Старом Крыму и кроющиеся в горах, оного капитана Карачуна с теми двумя ескадронами из гор и из Старого Крыма под предводительством Мегмет гирея атаковали. При ретираде которого сей капитан Карачун и с ним вахмистр 1-н, гусар строевых 18, убиты, да ранены прапорщик Иван Баха. От стороны же татарской убиты до 30 человек татар и один мурза. В подкреплении сего ретирующегося ескадрона тот час отправлен был оставший у него последний гусарской эскадрон. А в подкрепление сего последнего эскадрона отправлен также от него при двух орудиях артиллерии господин подполковник Зембулатов с прикрытием из бывшаго у него 1-го Курского пехотного батальона, одной роты. А между тем он послал нарочного к господину полковнику Репнинскому, чтоб он, естьли не сможет сам с пехотою к нему ускорить, прислал бы как наискорея хотя кавалерию. И в тож время от всех посланных от него, Макарова, разъездов получил рапорты, что как от Карас-базара, так и из деревень, лежащих по Индалю и Карасу, а то ж и от Сиваша, да и от стороны Ениколя следуют к тому Старому Крыму большие толпы татар, которые в то ж самое время и в виду ему показались. Почему он, Макаров, в рассуждении, чтоб не обратились иногда другие партии на Кефу или Булзыцкой ретранжамент из оставших за откомандированием в подкрепление господину подполковнику и кавалеру Зембулатову Курского полку пехотных рот, усиля состоящие в Кефе и в ретранжаменте посты, оставался на месте только с тремя ротами от батальона Курского полку во ожидании господина полковника Репнинского с войсками, при нем следующими для надзирания тех вытягивающихся из разных селениев татарских скопищь, дабы знать впредь, куды оныя далее потянутся.

И как между сим отправленные вперед от него, господина полковника Репнинского, 4 эскадрона гусар к нему, Макарову, уже в 11-м часу по полуночи подоспели, то он из оных, чтоб можно было пересечь путь тянувшимся от стороны Сиваша из селениев толпам отправил в правую сторону от Булзыка к горам под командою секунд-майора <нрзб> 3 эскадрона Черного и Молдавского полку. А 4-й эскадрон отправил в подкрепление к прежде отправленным к стороне Старого Крыма трем эскадронам, которых по соединении, а также по прибытии одного эскадрона от стороны Кефы, приказал он артиллерии подполковнику Зембулатову атаковать стоявшую при Старом Крыме под предводительством Мегмет-гирея толпу до 3000 человек простирающуюся, употребив к тому всю кавалерию и в подкрепление его состоящую пехоту, которой было до 300 человек. Но оне <татары> по атаке ушли тотчас в правую сторону Старого Крыма в горы, которых можно б [605] было и преследовать, но по слабости нашей кавалерии сего сделать было неможно. При сей веденной от стороны нашей атаке убито от стороны татарской более 100 человек и 3 мурзы, в том числе из наездников, Мегмет-гирея брат, Кадарши-мурза, убит и на месте остался. Да раненых, по объявлению пленных, отъехало в горы за Старой Крым до 200 человек. А в плен взято татар 44. С нашей стороны убито Чернаго гусарского полку секунд-майор Скалон и вышеписанный капитан Мирко Карачун, прапорщики Дмитрий Ранчевич, Никита Петров, капрал 1, трубачей 2, гусар строевых 7. Ранено прапорщик Иван Беер, гусар 49. Строевых лошадей убито 16, ранено 27. Молдавского гусарского полку убитых капитан Тимофей Раказевич, прапорщик Мирко Равченинов, трубач 1, гусар строевых 18, гусар 2. Лошадей убито 13, ранено 21. При сем сражении господин подполковник и кавалер Зембулатов рекомендует отменно отличившегося храбростию и ободрящщаго других Чернаго гусарского полку пример-майора Петра Стойкова.

И того ж числа по полуночи в 10 часов, получа сей ордер, чтоб майора Деева вместо полку Елецкого поставить у Старого Крыма, тотчас предписал ему, Дееву, собрав все посты и истребя магазеин, следовать к расположению во оном. Почему хотя к нему, Дееву, и посланы были о сем повелении чрез разные места с партиями, но как в Старом Крыму, так и во всем судацком краю открылись большие толпы татар и захвачены везде лежащие к Судаку дороги и другие узкие места, чрез которые те партии продраться никак не могли. Почему он, Макаров, избрал средство послать сие повеление с армянами чрез Крым, которые троекратно и отправлены. А как он, майор Деев, сделался уже от него отрезан, которого и подкрепить ему, Макарову, было нечем и по соединении с ним, Макаровым, господина Репнинского с полком Елецким и гранодерским батальоном, как уже татарские толпы по судацкой дороге многочисленно усилились, заняв все леса и дефилеи пешими толпами, то на подкрепление его, Деева, от тех мест послать уже было неможно. А посредством живущих в Старом Крыму греков и армян, посланных к нему, предписано, чтоб он, истребя магазеин, старался горами и лесами пробираться чрез те толпы к соединению со мной и в тех местах, где слабее неприятель.

Того ж 22-го господин инженер подполковник Тамилов репортовал ево, что в преследовании от стороны Еникаля татарских толп одна партия татар, наехав на нашу, убила наших военнослужащих 5 человек из нижних чинов, как то по платью приметить было можно. А другая партия, наехавшая на транспорт, везущий мимо Сиваша от подрядчика Руденка провиянт, отбили от него 42 вола и одного малороссиянина убила.

Того ж 22-го по полудни в 4 S часа господин полковник Репнинской с полком Елецким и гранодерским батальоном к вверенному ему Макарову деташаменту прибыл. 23-го в половину дня, бывший при деревне Игезли по судацкой от Старого Крыма дороге в 8 верстах на посту с 60 егерями Брянского полку, подпорутчик Есипов явясь рапортовал, что 22-го числа в половину [606] дни вдруг появились толпы татар и оного как от стороны Крыма, так и от Судака отрезали. Которой, увидя окружающих себя татар, послал к ним 6 человек казаков и одного егаря спросить о причине их собрания. И как скоро оные к тому сборищу приближились, тотчас татара, бросясь, егаря схватили, а по казакам произвели пальбу. И в то ж время из деревни вдруг татары стремительно на него, Есипова, ударили и из садов конница до 300 человек и пехоты более 200. А потом из Судака по дороге густыми толпами атаковали его, Есипова, с бывшими при нем егерями. И как вдруг наступила конница, то он, Есипов, произведя по ней выстрелы, построясь в каре, был при лесах татарскою пехотою атакован, но не устрашась оной, бросился напролом её. При чем он, подпорутчик Есипов, ранен в левую ногу пулею и 3 человека егерей. И таким образом, пробившись сквозь пехоту, пошел в лес, продолжая свою ретираду. И хотя татарские конница и пехота вслед за ним более 10 верст по горам и кустам следовала с продолжением оружейного огня, однако уже ему никакого вреду не причинила. И таким образом, отретировавшись с помощию наступившей ночи от татарских толп, удалился и сквозь всю ночь прошел лес с егарями, проследуя в Булзыцкой ретранжамент с потерянием одного только егеря, взятого в плен при первом обозрении татарских скопищ, оставя на месте татарами отбитые снабзаки ⁴⁵² и протчие амуничные вещи. Почему он, господин полковник, рекомендовал его, Есипова, как храброго и мужественного офицера.

А 24-го поутру, получа известие, что от стороны Сиваша и Азовского моря и от стороны Керчи появившияся толпы татар с намерением пройтить в горы остановились в деревне Чебаши, где жительство имел Ширим бей мурза. Почему к недопущению оным соединиться с толпою, состоящею под командою Мегмет гирея, тот час командировал он, Макаров, к деревне Сале господина полковника Репнинского с полком Елецким, которой встречен из гор, а сзади атакован был татарами от Старого Крыма, кои соединясь и с великим стремлением находящихся при нем гусар и казаков атаковали и оных ретироваться в каре принудили. Которые толпы будучи встречены бомбами картечными и оружейными выстрелами в бег обратились. Коих он, господин полковник Репнинской и преследовал до деревни Субаши и, видя, что оные толпы нигде не остановились, сделал солдатам отдохновение, поворотился назад. А татара пошли в разные стороны. При оной атаке на месте остались убитых 5 мурз и татар до 100 человек и множество лошадей. По объявлению ж пленного известно, что множество тех татарами с собою увезено. При чем он, господин полковник Репнинской рекомендует за храбрость и искусство арт<иллерии> подпорутчика Апполона Дашкова ⁴⁵³, помощию которого из орудиев сии толпы и опрокинуты. С нашей же стороны побитых гусар 1, казак 1, да ранено гусар 2 и казаков 4. При атаке ж его, господина Репнинского, посланной вслед бегущей из Старого Крыма толпы и с гранодерским батальоном Г<осподин> подполковник Врангель по возвращении своем рапортовал, что по соединении его с Г<осподином> полковником Репнинским по разбитии [607] татарской толпы отправлен был он от него, Репнинского, для занятия лежащего у Старого Крыма посту. Но по приближении его ко оному Старому Крыму, со всех сторон разными толпами приближившихся татар он остановлен был. Толпы сии чрез пушечные выстрелы были отогнаты. Между ж тем, чрез нарочно присланного от него господина полковника Репнинского получа известие, что некоторые из толп татарских потянулись мимо садов, состоящих в селении Ширин-бея, к Булзыцкому ретранжаменту, он, господин Макаров, с батальоном Курского полку и с одною гранодерскою ротою тотчас последовал перерезать дорогу. Но как оные обратились лесами к горам, то он с бывшими при нем войсками к той стороне и отправился и следовал к соединению с гранодерским батальоном, так как толпы татарские состояли еще в виду оного. Которые, увидя его тотчас обратились в горы. А сего числа они и опять вытянулись к садам при деревне Субаши в верстах 8 от него.

Прошлого 24-го дня, хотя господин полковник Ступишин дал ему знать, что будто живущие к еникольской стороне татара по претерпению от него сражения упокоясь и признавая себя винными, разошлись в домы. Но из оных много присоединились к толпам Мегмет-гирея, а особливо от берегов Азовского моря, которых по соединении и состоит противу его, Макарова, около десяти тысяч. И хотя двоекратно оные от него разбиваемы и прогоняемы были, но послабости состоящей у него кавалерии за сим ветренным неприятелем пехотою угоняться никак невозможно. Почему и отрезали у него коммуникацию как с корпусом моим, так и с Салгирским ретранжаментом. Почему он и повелениев как от меня, так и от главнокомандующего не имеет.

27-го получил от полковника Ступишина рапорт, что султан Алим гирей дал ему знать о мурзе Алибее, которой возмущать начал опять тех, которые было разошлись в домы, и что он послал пристойное число людей для взятия его под караул. Почему де он сего дня поутру рано взят и привезен. И хотя против учинены от Алим гирея наказании, во всем запирается, но доказывает злое его ухищрение и сысканные между Казантипом ⁴⁵⁴ и Арабатом нашими войсками сбирающиеся плоты. Он же, напротив того, показывает на самого Алим гирея, что он султан имел всегда переписку с Мегмет гиреем, по сообщению которого 23-го числа сего месяца возмутил он как бывшие тогда в собрании скопища, так и через 4 дни намерен был и паки собрать тогда разшедшиеся толпы. Сии их друг на друга доказательствы были притчиною, что необходимым стало взять под караул и самого Алим гирея, яко известного России злодея. За которым и послал он, господин Ступишин, надежного компанейского старшину обозного Тарасевича под таким видом, чтоб уговорил его к нему прибыть, а во ослушании силою взять. При сем случае немалого труда стоило сего гордого их начальника призвать, которой не столько чистосердечно на то согласился, сколько от страху, видя приготовленную для него команду, против которой оборонятся был он не в состоянии. Итак, по долгих оговорках он, Алим гирей, с осьмью татарами прибыл и сильным образом утверждал, сказывая, что он, будучи ныне в наших [608] руках, жизнию своею ответствует, что принадлежащие к власти его татары пребудут в покое и что с двух здешних камисарств ни один человек к Мегмет-гирею не отбыл, разве совокупились с ним живущие поблизости от Арабата. Но, не взирая на все его уверения, он был взят под караул и с прежде взятым мурзою Алибеем представлен от него генерал-майору Дельвиху. В заключении сего еще доносил, что при самой отсылке сего рапорта от разъездов получил уведомление. Хотя около его лежащих деревень и спокойно, но между Казантипом и Арабатом пресмыкается тысячи с четыре или до пяти собравшихся вооруженных татар с их имением. И как сие место в силе предписания моего к господину генерал-майору барону Дельвиху не превосходило от Керчи 60 верст, то он, Ступишин, тот же час в поход выступил и тем надежнее себя находит его достигнуть и поразить, что сия толпа имела при себе свои обозы и имение, могущее ее задержать в одном месте, а без такой тяжести татара подобны ветру, которого преследовать никак не можно.

Того ж 27-го числа получил от главнокомандующего ордер, которым поздравлял меня с заключением с Портою оттоманскою мира ⁴⁵⁵, уведомляя при том меня, что он только тот час получил о том приятное известие чрез нарочного курьера. И хотя его сиятельство еще сего отправления или депеши, за остановкою курьера в Перекопе в рассуждении смятения татар, в руки не получил, но между тем предписал прекратить все военные действия с татарами, о чем и от хана посылается повеление к начальникам татарским со вручением того его сиятельства повеления.

Почему о непременном исполнении и разослал тотчас мои повелении во всю часть вверенных мне войск.

Того ж числа, донося главнокомандующему о том, что как скоро я прибыл сего числа к реке Карасеву, то получил означенное его сиятельства повеление о заключеном с Портою оттоманскою мире, с чем поздравя его с<иятельство> всеискренно, описал то, что после отправленного моего от 23-го числа статьи от 24-го случилось. А при том я доносил ему, что я уже в путь свой выступил по левому берегу реки Бештерека с тем, чтоб некоторым образом здатца в ровные места, а сделав марш верст 8 или девять, где не во отдаленности от сего места должен я был сию речку перейтить, оставляя горы в правой, а реку Салгир в левой стороне. Но тут опять татара, догнав меня из гор тысяч до шести и расположась по другой стороне речки, приближились к лежащим по той речке деревням, дабы отнесть фураж. Почему я и послал занять одну деревню, чтоб мне иметь фураж и свободной водопой. А между тем старался их переводить чрез речку к себе ближе, дабы я их мог атаковать конницей. Но сего успеть было неможно, а только человек 300 переезжало отборных и сделали великую перестрелку на левом моем фланге. А между тем полковник Киреев с 140 казаками присоединился ко мне из партии, как оной будучи в горах, примкнув к Курскому батальону, со оным ко мне прибыл. Который полковник в сей перестрелке и оказал себя весьма храбрым и я препоручил его в милость его сиятельства и просил, чтоб ему [609] исходатайствовать медаль. Приводя причиною то, что хотя сие дело само по себе не было важно, но по личной своей храбрости он сие без того заслужил. Так как при сем же деле оказал себя в храбрости посыланной от меня с несколькими гусарами Черного Г<усарского> п<олку> прапорщик ездили. В протчем же артиллерии Г<осподин> майор Бражников ⁴⁵⁶ и капитан Уваров стреляли, где случилось, с хорошим искусством, о чем я его сиятельству и свидетельствовал. А затем о первой 23-го числа перестрелке не имел я времени сделать тогда в первой раз справку, но тогда ведомость приложил, из которой усмотреть можно было сколько и на 25-е число с нашей стороны раненых, а с неприятельской убитых и раненых оказалось, сколько о сих последних счислитца было можно. После ж сей перестрелки неприятель удалился от меня к горам. А я, пропустя жар и накормя войски, пошел. И перейдя речку Бештерек, и как там при деревне того ж имени застигнула меня темнота ночи, то я остался тут кормить лошадей. А поутру рано выступил и маршировал не более 10 верст в рассуждении великого жара. Почему и остановился при деревне, где были колодези, и тут уже я вдали от разъездов моих рапорты получил, что с правой и левой стороны и спереди были татарские толпы. Когда я в сем лагере стоял, то приближились два татарина к моему лагерному пикету, с которого за ними погнались 4 человека. А по приближении их к ним они, слезши с лошадей, им отдались и по приводе ко мне объявили мне, что они едут из ханского при Салгире лагеря с объявлением к ширинам, что отправленной им Первой армии офицер и 2 с ним турка с известием о заключенном мире, были у хана и отправлены потом к его сиятельству. И что они затем отдались пикинерам, что хотели мне о сем объявить. Я их удержал у себя и отпустил уже севодни по получении от его сиятельства присланного. Но как я на сие объявление их положиться еще не мог, то я продолжал марш свой до речки Бурчука, в которой всегда и довольно воды бывало. Но тут ее нашел совсем сухую по притчине, что татара в верху ее перепрудили, а нашел только при деревне один колодезь, которой также вычерпан был и с нуждою для пехоты несколько воды набрали. Почему и принужден я был чрез всю ночь к реке Карасу итти, надеясь тут верно довольно воды найтить. И куда я, как выше донес, прибыл на рассвете. Где и показались от гор татарские толпы. Но как уже я, получа его сиятельства повеление, снесся с Ширин беем, то он тотчас и вошел, и войски тут находящиеся отпустил, и я здесь при реке Карасу, яко в надобном лагере остался.

Здесь во окружности весьма много почт пропало, но не надеюсь я, чтоб оные все были перебиты, а мною что забраны в плен. А при том егерского батальона отправленной майором Бурнашевым обоз разграблен, ибо в одной здешней деревне найдены егерские шинели в куски изрезанные и древки их палаток. А так же и татара сказывали мне, что и провиантских транспортов ⁴⁵⁷... [610]

Комментарии

440. Кача р. — впадает в Чёрное море.

441. Правильно абуз. Здесь, представитель древнего тюркского рода.

442. Видимо, Томилов (Тамилов) Роман Никифорович (1729-1790-е), впоследствии — инженер-генерал-поручик, присутствующий в Главной канцелярии артиллерии и фортификации в 1781-1796 годах.

443. Репнинский Яков Николаевич (1740-1790). В службе с 1756 г. Генерал-майор (1787), сослуживец Суворова в Крыму. 14 апреля 1789 г. произведен в генерал-поручики.

444. Чертенит — имеется в виду Партенит, одно из самых древних греческих поселений в Крыму.

445. Вероятно, Левашев Федор Иванович (1752 — после 1817). Бригадир от кавалерии (1789), генерал-майор (1790), отличился при штурме Измаила. В 1803 г. тайный советник, сенатор 5-го департамента Правительствующего Сената.

446. Леванидов Андрей Яковлевич (1747-?). В службе с 1756 г. В 1784 г. — генерал-майор (1784), шеф Северского драгунского полка, генерал-поручик (1798).

447. Мусин-Пушкин В. П.

448. Голенищев-Кутузов Михаил Илларионович (1747-1813), генерал-фельдмаршал (1812), светлейший князь, герой Отечественной войны 1812 г. В 1774 г. подполковник, сражался в Крыму под командованием Прозоровского. Получил опасное ранение 24 июля 1774 года в селении Шумы близ Алушты, когда он, ворвавшись в него во главе своего батальона, со знаменем в руках, был “ранен пулею на вылет в голову позади глаз”. Вопреки мнению врачей, Кутузов выжил, лишившись, однако, правого глаза. Екатерина II наградила его орденом св. Георгия 4 ст. и отправила лечиться за границу, где он находился до 1776 г.

449. Вероятно, Потемкин Михаил Сергеевич (1744-1791), младший брат Потемкина П. С., камер-юнкер. Во время Первой русско-турецкой войны был волонтером. В начале 1774 г. Румянцев послал его к Екатерине II с редким трофейным турецким знаменем. В 1783 г. получил придворное звание камергера и должность генерал-кригскомиссара.

450. По-видимому, Гагарин Гавриил Петрович (1745-1808), князь. Двоюродный племянник Паниных (П. И. и Н. И.), впоследствии — действительный тайный советник, сенатор, известный масон. С лета 1773 г. участвовал в Первой русско-турецкой войне в качестве волонтера под командой ген. Вейсмана, а затем — Румянцева, который за храбрость наградил его чином премьер-майора и вместе со своим сыном отправил в июле 1774 г. в Петербург с известием о мире с Турцией. Екатерина II пожаловала Гагарина званием камер-юнкера. В 1775 г. женился на П. Ф. Воейковой и поселился в Москве. В 1789 г. — главный директор Государственного заемного банка, а затем — президент Коммерц-коллегии (до конца 1801 г.). Павел I назначил его на пост генерал-прокурора. Гагарин был дружен с П. В. Лопухиным, отцом фаворитки Павла I, на которой потом женился его сын Павел Гаврилович.

451. Возможно, Тибекин Иван Васильевич, впоследствии, вице-губернатор Екатеринославского наместничества (1789-1795).

452. Снабзак, шнабзак — дорожная сумка.

453. Дашков Аполлон Андреевич (1753-1808). С раннего детства зачислен в бомбардирский полк артиллерии. Участвовал в походе из креп. Таганрог в Крым (1771), подпоручик артиллерии (1772), воевал против крымских татар. Участвовал во Второй русско-турецкой войне. Полковник (1793), при Павле I дослужился от генерал-майора (1797) до генерала-от-инфантерии (1800). С 1805 г. сенатор.

454. Казантип — мыс на северном побережье Керченского п-ва.

455. Мир был заключен в Кучук-Кайнарджи 10 июля 1774 года. Знаменовал собой окончание Первой русско-турецкой войны, в результате которой Россия получила Керчь, Кинбурн, Еникале, свободный выход к Чёрному морю. Крым стал независимым от Турции государством.

456. Возможно, Бражников Владимир Григорьевич. В 1798 г. — генерал-поручик артиллерии, служил в Омске.

457. Далее текст отсутствует.

Текст воспроизведен по изданию: Записки генерал-фельдмаршала князя А. А. Прозоровского. Российский архив. М. Российский фонд культуры. Студия "Тритэ" Никиты Михалкова "Российский архив". 2004