ПРОЗОРОВСКИЙ А. А.

ЖУРНАЛ

ГЕНЕРАЛ-ФЕЛЬДМАРШАЛА КНЯЗЯ А. А. ПРОЗОРОВСКОГО
1769-1776

1773 год

24-го марта получил от генерал-майора и кавалера Якобия рапорт. По таковому ж от стоящего при Судаке с егарской командою майора Деева ³⁹⁴, что сего месяцы 19-го в дистанции ево прибыло с противной стороны одно большое судно. А 20-го числа такое ж другое с малыми лодками и остановились: 1-е против деревни Ускют, а другое между его, майора, и ялтинским [501] постам и промежду деревень Ускюта и Алушты, расстоянием от берега верстах в трех. И для оных в Ускюте близ мечети зажжен огонь, и видно, что сделано было вместо маяка. Из которых 1-е стало приставать к пристани, но когда увидели маяк, то остановились на якорь. А после того появилось и третье судно, которое чуть видно было в море против Урзуфа. И уповательно с 20-го на 21-е в ночи в то ж место прибудет. Почему посланным от него, господина Якобия, к майору Дееву чрез нарочного ордером велено сколько возможно стараться те суда к берегу не допущать, обращая отряженные команды во все те места, где б только они пристать или на малых лодках высадку на берег сделать намерены были. А естьли возможно будет, то и зарестовать, уведомляя об вышеписанных судах и об открытии еще других флота господина капитана Сухотина. Я представил ему сколь нужно, чтоб наша флотилия крейсеровала, ибо естьли хотя малая часть оной в море находилась, то бы они не посмели так близко к берегам приближаться. Ныне же, видя открытое для себя море, делают они продерзость, которой я сам воспрепятствовать не могу, поелику вся возможность моя состоит в том, чтоб не допустить их на берег. Но они, не приближаясь ко оному, останавливаются в такой дистанции, что не подвержены уже пушечным нашим выстрелам. Сверх того и стрелять на них неможно, ибо здешнее правительство называет такия суда и прибывших на них своими обывателями, ушедшими во время нашего сюда в Крым прибытия. Хотя же бы оныи были и турецкия, то и к таковым приступить без рассмотрения недолжно в рассуждении том, что хотя термин перемирию и кончен, но о действительном разрыве известия нет. А при начале вторичного перемирия от его сиятельства графа Петра Александровича повеление было не делать никаких поисков. По исполнении оного вследствии чего нельзя приступить к отражению от берега с пушками одного или двух судов, когда с их стороны каких-либо неприятельских покушениев не видно. Сие тем яснее, что и ныне от его сиятельства не другое что повеливается, как только быть в осторожности и защищать себя, то есть быть в оборонительном состоянии. Напротив того, когда б от флотилии здешней находились корабли на крейсерстве, то б каждое судно останавливать можно было, рассмотрев, какое оно и естьли турецкое, то б можно было назад возвратить по положению перемирных пунктов, так что здешнее правление, не знав о таковом возвращении, и в претензии б входить не могло. Естьли б же подлинно здешния поселяне прибыли, то бы отослать оных прямо к которому — либо пехотному посту. Сим изъяснением отдавая на его рассуждение колико только нужно о содействии его в теперешнем случае, просил о скорейшем выпуске кораблей, представляя, что естьли дожидать он будет из Таганрога провизии, не выступая без того в море, то может быть оная замедлится. Между тем от невыступления его последует иногда довольно неприятных следствий в рассуждении важности здешняго порта. Почему и просил хотя б с нужным продовольствием на теперешний первой случай выпустить по меньшой мере два корабля, которыя б [502] совершенно могли пресечь столь великия вольности от приходящих судов. Естьли ж и тех двух кораблей не может выпустить, то по крайней мере хотя два военных бота отправить к горам, то есть к стороне Ялты и Балаклавы, которыя потому ж сколько ни есть могли воспретить близко приставать судам с противного берегу, или по меньшой мере сведать татарския ль они или турецкия.

27-го марта получил от главнокомандующаго ордер от 22-го по поводу полученного им от его сиятельства графа Петра Александровича от 13-го сего месяца сообщения, что мирная негоциация до последних дней перемирия была в таком положении, что хотя были претительности от стороны порты не истребляли однако ж всей надежды к успеху. Таперь жа на против того, что чрез крайнее упорство порты и несоглашение никаким образом на предложенные с нашей стороны артикулы. И сей второй конгресс прерывается толь же бесплодно, как и первой, Фокшанской. А потому послы оба решились к отъезду, каждой в свою сторону, не удерживая более военных действий между армиями. И уже действительно турецкой собрался выехать из Букарешта 11-го сего месяца. По сим последованиям, отдалившим заключение мира уже начнутся от армии его сиятельства операции военные против неприятеля турка.

Посему я ко всем частным командирам предложил, чтоб оныи во время неприятельских на здешние берега покушений отражали их, не допущая по всей силе и возможности и стараясь всякое таковое покушение привесть в тщательность.

28-го марта послал повеление генерал-майору Вассерману, что щитая его уже прибывшим с двумя пехотными полками к Никитину перевозу, предписую ему, чтоб он переправился на здешнюю сторону Днепра, дабы будучи в таком положении скорея вступить мог в Крым на подкрепление.

Того же числа получил от господина Веселицкого письмо, что вчерашний день был у него Мустафа и именем своего принципала ³⁹⁵ сказывал, что слух до него дошел, якобы с Ак-мечети в балаклавскую сторону лежащего из Сер-белата видны были суда, плывущие к Очакову. И что хотя сообщены ему три письма, присланные от Араслан-гирея султана ³⁹⁶ к хану чрез тамошнего жителя Салиджан агу, но он думает, что чрез него и словесныя известия принесены относительно турецкого десанта.

В сем же письме сообщал он копию с отправленной от него к высочайшему двору от сего 27-го реляции, которой здесь на тот конец прилагается копия, что в оной описаны некоторые до моей части касающиеся обстоятельства.

“Вследствии всеподданнейшей моей от 9-го сего реляции имею щастие вашему императорскому ВЕЛИЧЕСТВУ раболепно донести, что по поводу созыва всех старейшин я все удобовозможные меры и способы употреблял обрести верного и надежного человека, которой бы по чину своему имел вход и заседание в диване для доставления мне о происходимом в полном собрании подлинного известия. Но между приятелями другого способнейшего [503] не признал, как давняго моего знакомца едикульской орды Маман-мурзу ³⁹⁷. Коего Угобея подарками склонил к моему предмету. Но между тем же 11-го числа сего приходил от Калги-султана переводчик Мустафа-ага с объявлением, яко Калга-султан по повелению его светлости хана в рассуждении с российскою империею вечной дружбы и ощущая монаршия вашего ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА милости и благодеянии, при наступающем ныне способном к мореплаванию времени, меня уведомлением предваряет для предостережения командующего войсками господина генерал-майора и кавалера князя Прозоровского не взирать на просьбу и неотступное домогательство здешних знаменитых правительства чинов, ибо некоторыя из них намерены просить дозволения отправить одно или два купеческия судна на противной берег за съестными припасами, в коих крайняя скудность и которая де они всегда из Анадолии и Царяграда получали, но в том им отказать. Наипаче того, что они получением такого дозволения получили бы и свободные руки к переписке с Портою, в чем они и так уже подозрение на себя навели. А когда крайняя нужда в съестных припасах будет, тогда де его светлость для посылки судна на противной берег дозволения у вышепомянутого генерала чрез меня истребует с таким при том наисильнейшим уверением, что все на отпускаемом судне люди должны быть надежные слуги ханские, за верность коих его светлость хан и Калга-султан ручаться готовы. А потому никто из оных не осмелится ко взятию от кого-либо какого письма. Я, поблагодаря за сию приятельскую откровенность, обещал командующего войсками генерала о том предуведомить.

Вышепомянутой мой приятель объявил мне, что по съезде всех созванных чинов 13-го было первое заседание в диване. Где в полном собрании читаны были грамоты ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА, преподанные Калга-султаном. А после оных, ретификация заключенной, трактат и 11-й артикул, представленной турецкому на конгрессе послу относительно Крымской области. По прочтении коих секретарем Мустафа-эфендием Калга-султан начал свою речь. Без сумнения де все присудственные чины из содержания грамот и ратификаций приметить и понять могли, какое ВАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО по своему человеколюбию попечение иметь изволите о совершенном благоденствии всего татарского. Они, помятуя какими прошениями и клятвенными обещаниями о ненарушимом соблюдении постановлений под Кафою с предводителем второй армии князем Долгоруковым и на 14 пунктах основанной вечной дружбы его склонили взять толь тяжесное для пользы отечества на себя бремя и отправиться к РОССИЙСКОМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ДВОРУ. Он, поверя клятвенному их обещанию, согласился предпринять такой дальней, совсем неизвестной, а потому весьма опасной путь и жертвовать жизнию для благополучия отечества. Но вместо воображенной себе опасности встречен он везде с дружескою приветливостью и беспечнее был в России, чем в отечестве. Он себе за щастие поставляет, что имел удобной случай видеть великолепие российского [504] двора и ВЕЛИЧЕСТВО РОССИЙСКОЙ ИМПЕРАТРИЦЫ. А при том сведать о пространстве империи, о военной-морской и сухопутной силе оной. Какое же ему из высочайшей милости российской ИМПЕРАТРИЦЫ содержание было? Он умалчивая о том ссылается на свидетельство сочленов их в его свите бывших, но в самом удовольствительном и спокойном его пребывании. Когда уже объявлено было ему к отпуску в отечество готовиться, с крайним удивлением и прискорбием слышать принужден был, что они учиненную пред богом по их закону клятву неведомо каким подстреканием наруша, ополчаться стали против своих приятелей и благодетелей с преданием на жертву неоцененного залога царской крови и благородных общества своего членов, в свите его бывших, с подтверждением отечества конечному истреблению. Но умеренность и кротость командующих российскими войсками генералов отвратили сей грозной удар, дав время возмутителям к раскаянию, что заключенным трактатом вечной дружбы и союза поправлено и бывшее забвению предано. Все вышеизображенное предает он рассуждению присудственных чинов и требует их мнения, желают ли они на древнем славных их предков основании быть вольными и независимыми под покровительством великой империи, какова РОССИЙСКАЯ, которая всегда в состоянии защищать татарскую область от всяких неприятельских набегов и покушений порты, рабство предпочесть совершенной вольности. Естьли между ими есть развратные думы побуждающие их на двоякое положение, вперив им мысли держаться более порты, а наружным только видом льстить России, ибо по здравому рассуждению видится, что неотменно таковым возмутителям между ими быть должно, то он увещевает все собрание объявить оных для исключения из общества толь вредных членов, яко нарушителей общаго покоя. А ежели их скрывать будут, он уверяет их, что в Крыму не останется, потому что достоинству и чести его несходно между такими злодеями находиться, да и вере противно. Общество на сие чрез Неидшах-бея ему ответствовало, что Калга-султану довольно ведомо, коим образом крымские старейшины, духовенство и все чиновники с общаго согласия брата его, Салим-гирея султана ханом его Калгою, а двоюродного брата их Багадыр-султана в нурадины ³⁹⁸ удостоили, возвели и утвердили. Так естьли он чувствует их благосклонность к себе, они, яко произшедшего от царской породы, его принудить не могут остаться между ими, а отдают оное на его волю, ибо на место его многие из султанов сыщутся. Калга-султан тронут будучи сим ответом, с горячестию отозвался: ни он, ни братья его им за то ни малейше не обязаны, ибо они принуждены были для избавления себя и всех им принадлежащих от неминуемого истребления поступить на их избрание. За подтверждение же их в том достоинстве они должны благодарить великодушную РОССИЙСКУЮ ИМПЕРАТРИЦУ. А сие выговоря, встал и из дивана вышел. По выходе его тот же Неид-шах бей, Абдувели-паша, Мехмет-гирей и муфтии ³⁹⁹ спросили хана Нурадин-султана, чего они разумеют из слов Калга-султана и какого мнения? Нурадин отозвался, что как он ими [505] избран и подтвержден, то и твердо намерен между ими пребыть и все, что судьбою крымской области определено, худое или доброе, терпеливо с ними снести готов. Его светлость хан то же самое подтвердил. За какое намерение все общество возблагодаря, возжелали им долголетнего здравия и всякого по их обычаю временно благополучия. А при том просили хана в посредство вступиться для примирения Калга-султана. Его светлость обещал оное на себя взять. Чем первое заседание и кончилось.

Того ж числа ввечеру Олухани прислать изволила ко мне переводчицу, жидовку, с подтверждением вышеписанного в кратких словах уверяя меня при том наисильнейшим образом, что не только все, что она по нынешнему собранию сведать возмогла б, но и естьли какое письмо получено или нарочной от противной стороны прибудет, о всем том, как скоро проникнет, тот час меня уведомит, хотя бы оное и в самую полночь случилось. А для лутчаго меня в том уверения пред переводчицею, взявши алкоран, оной поцеловала, обещав с клятвою самым делом доказать свою искренность и преданность к ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ.

14-го пред полуднем в 9-м часу прислан был от визиря Багатырь-аги чиновник, с обыкновенным комплиментом и для уведомления по чистосердой его ко мне дружбе и уважению, особо о происшедшем в первом заседании полного собрания между Калга-султаном и пресудственными чинами неудовольствийй, как де скоро прочтены полученные с Калга-султаном грамоты, поданная мною ратификация на заключенный трактат и 11-й артикул, представленной с нашей стороны турецкому на конгрессе послу относительно крымской области. Все присудственные чины были весьма довольны и благодарили бога, что получена ратификация вашего ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, утверждающая постановленную между российскою империею и вольною татарскою областию дружбу и союз на вечные времена. А при том и отозвались, что теперь они с нашей стороны беспечны и никакого уже сумнения не имеют паче потому, что ВАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО и на то с своей высочайшей стороны великодушно снизойти изволили в пользу их, дозволяя по пятничным дням в мечетях молиться о султане турецком, яко защитителе махометанского закона и поставлять судей по благоизобретению цареградского кадилескера. На что де Калга султан сказать изволил, что сие дозволение им весьма противно и обидно, ибо как они могут называться вольными и независимыми, когда вместо моления за хана возглашать станут султан Мустафу ⁴⁰⁰, и когда судьи зависимы будут постановлением от цариградского кадилескера. Не значит ли такое учреждение самого настоящего подчинения. Присовокупив к тому, что он по долгой бытности в Санкт-Петербурге имел щастие неоднократно слышать самосекретнейшее намерение вашего ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА относительно татарской области. По которому, рассуждая о состоянии и положении их областей, яко сын отечества, находит оную в сравнение толь величайших и сильных империй, какова российская и турецкая, власно, как [506] бы лодку на море между каменистыми горами штормом то к одной, то к другой бросаемую до совершенного разбития. А потому он, предвидя от одной или к другой империи неминуемое сокрушение всей татарской области, отнюдь не намерен оставаться в Крыму между ими, но хочет прибегнуть к надежнейшему пристанищу, оставляя их в своих собственных заблуждениях. Ибо естьли бы остался посреди их, должен был бы за истребление толь многих тысяч неповинных душ пред богом ответ дать. Они его спрашивали, какое может быть то секретное намерение вашего ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА, клонящееся на их истребление, когда они многими высочайшими грамотами, а напоследи и ратификациею обнадежены и уверены о ненарушимом сохранении вечной дружбы и союза и какой он ответ дать может пред богом за истребление неповинных душ, когда оные ему не вверены, да и обязался ли он за них порукою? Они имеют государя в особе брата его, которого повелениям повиноваться должны, а двум государям в одной области быть не следует. И потому елико до отъезда его принадлежит, они его остаться принудить не могут, но отдают оное на его произволение. Калга-султан, раздражась сим ответом, вышел из дивана с повторением, что поедет и не останется. Все сие произшествие сообщает он мне из единственно дружеской доверенности для приуготовления меня на ответ. Ибо по сей материи с позволения его светлости хана прислана быть имеет ко мне от всего собрания депутация. А между тем по искренной дружбе наведывается у меня, не сведом ли я в каком тайном вашего ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА с ними намерении, да и какое я заключение делаю об отъезде Калга-султана из Крыма. А он думает, если намерен к нагайцам Сераскер-султаном, ошибается, ибо без особливого ханского повеления ими в том достоинстве принят не будет. Естьли же к черкесам, то, как сей народ к татарской области доныне не присоединился, может с той стороны немалое смятение и беспокойство причинить. А за всем тем, не думает ли он тогда и в Царьград, потому что, яко воспитанной Крым-гирей ханом от Порты определена ему пенсия, которую он за три года не получал. Я, поблагодаря за дружескую его ко мне откровенность и испрося неотменно продолжения оной, поручил поверенному донести, что я ни о каком высочайшем вашего ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА тайном против татарской области намерении не ведом, да и оное отнюдь быть не может в рассуждении врожденного вашего ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА человеколюбия, милосердия и правосудных сентиментов, коими весь свет во удивление приведен и коих действительные опыты они сами над собою без сумнения чувствуют. Следовательно расспространение моего о том объяснения было б излишно и некстати паче потому, что содержание ратификации, которую я имел честь 1-го числа сего месяца его светлости хану преподать служит им неопровергаемым доказательством и сильнейшим уверением о истинном и твердейшем намерении вашего ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА ко всей татарской области. А причину, побуждающую Калга-султана к отъезду из Крыма я понять не [507] могу, но воображаю себе, что он чем-нибудь, яко благоразумной султан, от общества их огорчен или неприметных иногда между препочтенных старейшин каких-либо кривотолков противу учрежденной пособием вашего ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА вольной и независимой крымской татарской области. Однако я не сумневаюсь, что сия загадка со временем разрешится, ибо нет тайности, которая бы долго ли или кратко явною не учинилась. А Калга-султан может быть и не уедет. С чем посланной от меня и возвратился.

По полудни в 3-м часу присланы ко мне от его светлости хана Ахтаджи бей и из ширинов Мурат-мурза, кои по обыкновенным комплиментам о вышеизображенном Калга-султана неудовольствии сообщив, объявили мне, что его светлость поручил им по особливой ко мне в руссуждении вечной дружбы, союза с Российской империею доверенности о вышеизображенном Калга-султана неудовольствии сообщить с таким присовокуплением, что его светлость весьма тронут его об отъезде отзывом и огорчением его против всего собрания. Однако он, яко старший брат и господарь стараться будет его с правительства чинами и с собою помирить и меня о том в свое время уведомить. Я, возблагодаря его светлость за его ко мне доверенность, рекомендовал им при засвидетельствовании моего почтения донести, что я в рассуждении теснейшего между ими союза крови, хотя совершенно и уверен, что Калга-султан не без справедливой причины побужден открыться о своем отъезде, однако уповаю, что его светлость, яко государь попечительной о благоденствии вверенной ему области, удобные средства употребить изволит к разобранию причиненного неудовольствия по самой богоугодной справедливости, убеждая одних к признанию своей вины по должному к начальству почтению и к исправлению впредь своих развратных поступков, а другого неумеренностию против себя. Паче потому, что в обществе смертных нет драгоценнейшего сокровища мира и тишины, ибо оными доставляется совершенное блаженство народа. С чем посланные от меня и возвратились.

Того ж дня по полудни в 9-м часу присланы были ко мне с стороны его светлости хана и всего собрания чинов из ширинов — Мехмет-гирей мурза и Темир-шах мурза из Хаты Халты ⁴⁰¹, Хадыр бей, Темир-ага, Казамат-ага. После обыкновенных приветствий Мехмет-гирей обратясь к своим товарищам сказал им, чтоб они прилежно внимали его речи. И естьли приметят против порученного им в чем-либо его какую ошибку, то б они старались ее поправить. С тоей оговоркой начал свою речь: “Его светлость хан их государь и все в правительстве крымской области соучастные чины и старейшины по повелению собравшихся в рассуждении утвержденной между российскою империею и крымскою татарскою вольною и независимою областью вечной дружбы и союза, не хотели меня, яко акредитованного от ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА при его светлости хане резидующим министром безызвестно оставить о произшедшем в первом вольного собрания заседании между ими и Калга-султаном несогласии по поводу некоторых калга-султановых отзывов. Дабы, сведав подлинное содержание оных, [508] в состоянии были о причиненном им тем сумнении вашему ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ всеподданнейше донести. Тут он и предприял повторять все везирское выше сего выраженное сообщение до подчерченной строки. А при всяком периоде остановясь, спрашивал сотоварищей, то ли он говорит, что приказано, присовокупляя, что я себе вообразить могу сколько таковые неожиданные от Калги-султана отзывы его светлость хана тронули и в какое сумнение и размышление все присудственные чины приведены, опасаясь, чтоб отъезд отсюда Калга-султана не нанес крымской области какого нещастия. Чего ради все собрание его светлость хана наприлежнейшее просили с одной стороны благоразумные свои увещании, яко старший брат, а с другой яко государь власть свою употребить на склонение Калга-султана остаться в Крыму, равномерно и на примерение его с правительства чинами для отвращения тех злых следствий, кои от сего несогласия родиться могут. Его светлость, нисходя на прошение их, обещал того же вечера, Калга-султана к себе приглася, о том, яко с родным наедине собеседовать братом, а на другой день о успехе или неудаче меня известить не приминуть. Но естьли паче чаяния не удасться Калга-султана примирить, то в таком случае намерено все собрание и моего приятельского потребовать совета о полезных по тому мерах предварительно меня просить в одном и другом случае внушениям злонравных и коварных людей, стремящихся о причинении своими хитрыми замыслами между приятелями остуды, то ж нескладным площадным разглашениям, яко происходящим от буйства невежливой подлости, отнюдь не верить. Ибо де не безызвестно, что между множеством людства не все одних мыслей, но есть добрые и злые. А совершенно полагался бы на уверении и сообщении его светлости хана, яко крымской вольной области господаря и правительства чинов, как истинных и чистосердечных российской империи приятелей, кои единодушно стараются о ненарушимом соблюдении утвержденной с Россиею вечной дружбы, в несомненном уповании, что и с нашей стороны взаимное подтверждению трактата исполнение сохранено будет. К чему и следующее прибавил, что хотя де в трактате и не внесено, но видится, что откровенная дружба неотменно того требует, чтоб обоих сторон беглецам, какого б они звания ни были, отнюдь пристанища давано не было. А потому они и надеятся, что естьли бы иногда кому-либо из знаменитых чинов мурз или агов или ж из простых татар для избежания заслуженного развратными своими поступками наказания удалось прибегнуть к российскому, в Крыму находящемуся войску или пробраться в Российскую империю, то таковые злодеи отнюдь приниманы не будут, но вместо просимого покровительства под присмотром ко мне присыланы и с роспискою им отданы быть имеют. Что самым делом и с их стороны наиприлежнейше сохранять обязуются. Чем помянутый говорун речь свою и заключил. Я приняв сие именем его светлости и правительства чинов мне учиненной приятельское откровение с признательнейшею благодарностию поручил депутатам донести, что отзывы такой благоразумной особы, каков Калга-султан, которой [509] для благоденствия своего отечества не взирая на дальность расстояния и встретиться могущие в пути беспокойствия, охотно согласился предпринять труд и отправиться к высочайшему ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА двору, не могут быть без справедливой к тому причины. А потому сию задачу оставляю я на их решение, которая без сумнения со временем и разрешится. Но между тем, не входя во внутренние их дела, без лицемерства, яко искреннейший и чистосердый приятель признаться должен, что такое несогласие меня в крайнее приводит удивление. Ибо, зная с какою нетерпеливостью и жадностию его светлость хан и все правительства чины ожидали прибытия Калга-султана, отзываясь многократно, что до тех пор дух их не успокоится, пока его самолично не увидят, чего и господа депутаты сами часто мне подтверждали, теперь вдруг противное тому от всех слышать принужден, да и в такое время, когда по прочтении в полном собрании всевысачайший заключенной трактат ратификации, в которой ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА к учрежденной пособием победоносного вашего оружия вольной и независимой крымской татарской области истинное намерение толь ясно изображено и когда все собрание призналось, что теперь уже все их сумнение исчезло, кои они некоторым образом по их непривычке к нам имели. Однако, оставляя сие на их рассуждение, твердо надеюсь, что благоразумие его светлости хана и признательное повиновение правительства чинов сопоспешествовать могущее настоящему благоденствию всей области, достаточными будут побуждениями к примирению Калга-султана, яко ревнительного попечителя о блаженстве своего отечества. Елико же до последняго, относительно беглецов их, мне внушения, то я оное, не будучи в состоянии собою решить, приемлю на всеподданнейшее доношение, паче потому, что я имею справедливейшие причины им нарекать, яко не взирая на многократные мои словестные и письменные представлении о беглецах наших с показанием не только мест, в коих находятся, но и содержателей оных имена, даже и доныне никакого с дружбою сходного с их стороны исполнения не видел. Умалчивая о том, что после трактата и подданные ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, в полону у них еще находящиеся, о коих равномерно письменные представления и словестные домогательства от меня чинимы были, до сих пор мне не выданы. С сим ответом депутаты от меня возвратились.

На другой день поутру присланы были ко мне тот же Мегмет-гирей мурза и Ахтатжи бей для объявления ханским и правительства чинов мнением, что Калга-султан, убежден будучи братними увещаниями согласился остаться в Крыму с таким к общему всех удовольствию отзывом, что он брата своего в рассуждении первородства и должной к нему любви не хочет оскорбить отъездом, а во уважение ханской его власти признает себя его слугою и повиноваться должен его повелениям. Все собрание обрадовано было сим известием и с дозволения ханского их ко мне по обещанию послало, поруча сказать, что как уже полученною ратификациею вашего ИМПЕРАТОРСКОГО [510] ВЕЛИЧЕСТВА вечная дружба и союз с Российскою империею и вольною татарскою областию наисильнейше утверждены, то и желают все правительства чины: 1-е, чтоб все те обиды и произведенные с обеих сторон по оным жалобы после заключения и размены в Карасу прошлого года вечной дружбы и союза трактата отданы были вечному забвению. Кроме двух, а именно, удовольствия запорожца за ограбление под Карасу с их стороны деньгами, а с нашей — татарина, у коего 23 лошади пропали. Которые жалобы только и щитать и по оным обиженных удовлетворять, а виновных по законам наказывать. 2-е, как со вступления армии вашего ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА в здешний полуостров подан был случай пленным грузинам и волахам к уходу отсюда. А по учрежденной дружбе подданные вашего ВЕЛИЧЕСТВА сколько сыскать могли в разные времена отдаваемы были, то ныне они остались почти без работников и для того просят, чтоб отныне впредь наистрожайше подтверждено было во всем войске, ежели бы где из грузин или волохов кто прибегнуть мог, таковых отнюдь не принимать, но отсылать от себя назад. 3-е, сколько еще пленных подданных ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА найдится могло б у татар всевозможное старание употреблено будет на сыскание и возвращение оных. 4-е, с их стороны посланы будто во все 24 здешние судейства нарочные чиновники с строжайшим повелением, чтоб чрез бирючей ⁴⁰² везде обнародовать, дабы никто из татар под смертною казнию не отважился отнюдь на малейшие обиды никому из воинских людей или других российских здесь торгующих подданных причинять, но обходиться дружно и благоприятно взаимно, чему надеются, что от командующего войсками вашего ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА генерала равномерное учинено будет подтверждение.

Я им на сие ответствовал, что по первому пункту я должен советовать с командующим войсками генералом в рассуждении том, что при заключении трактата в Карасу постановлено все прежнее неустройство забвению предать. И по размене трактата обиженой стороне надлежащее делать удовлетворение с достойным винных наказанием. Однако того с их стороны не соблюдено. А по второму, содержание трактата ненарушимо у нас наблюдается и все грузины купно с волохами, то есть из сих последние, кои не российские подданные, им назад отдаются, чему они и сами свидетели. Насупротив же того по третьему, настоящие российские подданные татарами скрываемы бывают под разными вымыслами. По 4-му обнародование и исполнение оного ожидается с их стороны, а с нашей оное неоднократно зделано и всегда подтверждается.

16-го Олухани чрез переводчицу уведомила меня, что Калга-султан с ханом помирился, обещав ему, яко старшему брату и государю области повиноваться. Но она предвидит, что сей их мир маловременен и притворной, ибо его светлость хан власть свою совсем отдал в руки старейшин, чего Калга терпеть не может и за крайнее оскорбление постовляет. А потому и заключает, [511] что Калга-султан недолго здесь пробудет, и что муфтий Ахмет эфенди по повелению ханскому с согласия правительства чинов сана лишен с таким при том запрещением, чтобы ему из дому не выходить и отнюдь ни с кем сообщения не иметь. А настоящей вины его свержения проникнуть не могла. Одни говорят, что он противен заключенному в Карасу трактату, по которой причине он тогда еще, не обождав окончательного положения, признав оное махометанской вере противным, в Бахчисарай возвратился. А другие угадывают, якобы падение его потому воспоследовало, что он Калга-султану предан и весьма языком дерзок.

18-го поутру сведал я от своих лазутчиков, что два судна с противного к здешнему прибыли берегу и против Ялты на якоре стали. А ввечеру его светлость хан чрез своего Билджи-Баши о том же меня уведомил с прошением, чтоб я стоящему в Ялте с командою майору отписал дозволить судам пристать и людям выгрузиться на берег со всем имуществом, которое от большей части состоит в нужных съестных припасах и других товаров, с коих его светлости пошлина принадлежит, ибо суда здешние, татарские, а люди здешние же обыватели, кои от страха войны в Анадолию ретировались. Я присланному ответствовал, что охотно б исполнил желание его светлости, но как оное зависит от решения командующего войсками ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА генерала, которой дня чрез два прибудет для свидания и поздравления его с приездом Калга-султана, то не изволит ли сие отложить до свидания с ним. На что и согласились.

19-го поутру Олухани меня уведомила, что из прибывших на судах людей один ночью был у хана в присудствии визиря и секретаря Муставы-эфендия распрашиван обо всем, яко пришедший из Царя града. Которой без сумнения и письмо имел, о чем она разведать постарается. А сие заподлинно знает, что тому чиновнику наистрожайше запрещено отнюдь никому о своей посылке не открываться. Но ежели бы и когда по какому-либо случаю попался в руки командиров ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА войск, то хотя бы и смерть свою предвидел, отнюдь ни о чем не признавался.

21-го прибыл командующий войсками господин генерал-майор и кавалер князь Прозоровской и по обыкновенной обсылке на другой день имел аудиенцию у его светлости хана. На которой между прочим его светлость неотступно настоял о дозволении судам, коих уже против разных пристаней пятеро проявилось, к берегу пристать и выгрузиться людям с их имуществом в рассуждении том, что все оные суть здешние татара, кои от страха войны в Анадолию ретировались ⁴⁰³.

Того ж дня под вечер прислан ко мне Балджи-баша с объявлением, что желает его светлость со мною видиться завтре поранее до отъезда командующаго войсками господина генерал-майора и кавалера Прозоровского [512] Вследствии чего я в 9-м часу пред полуднем имел аудиенцию, на которой после обыкновенных приветствий его светлость всех своих людей из комнаты выслал, приказал, чтоб никто в близости не находился и меня уговорил то ж самое сделать, чтоб кроме его, визиря и меня никто не остался, ибо наша беседа быть имеет самотаиннейшая. Почему я и переводчика выслал. Его светлость начал свою речь: мне без сумнения все то памятно, что чрез депутацию сообщено о всем в полном собрании происшествии по прочтении грамот ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, чрез Калга-султана полученных, поданных мною ретификаций на заключенной дружбы и союза трактат, то ж 11-го артикула, представленного на конгрессе турецкому послу относительно Крыма. Я ответствовал весьма памятно. А визирь присовокупил, что они надеятся, яко о том ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ во всем пространстве от меня всеподданнейше донесено будет, дабы ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО всевысочайше усмотреть могли с каким удовольствием и благодарностию о всех крымской вольной и независимой области правительства чинов и старейшин ВЕЛИКОДУШНЫЕ ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА о благоденствии всего татарского общества обещании и обнадеживании приняты. И что они на сем основании вечную дружбу и союз с своей стороны ненарушимо сохранят и распространят крайнее свое попечение употреблять не приминут. Его светлость хан, перебив его речь, сказал: “Слава богу! Они теперь совершенно уверены о восстановлении вольности и независимости крымской татарской области на древнем основании”. И что он, как законноизбранный над оною государь должен пещись о спокойстве и благоденствии подвластных ему народов с согласия и благоизобретения всех правительства чинов, которые по введенному и уже в закон вмененному обыкновению властны его с ханства свергнуть естьли в нем приметят какую с их канонами поступ, поколебать могущую положение их области. А другого из царской породы на его место возвести, как о сем и в заключенном трактате довольно объяснено. Вследствии чего он мне, яко окредитованному от ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА при сей его области резиденту советует доходящим до меня от ненавистников их благоденствия слухам площадным разглашениям отнюдь не верить, яко таким плевелам, коими дружба в расстройку приведена быть может, а совершенно полагаться на одни только дружеские сообщения и уверении его и правительства чинов, ибо какую пользу приобрести может РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ от того, когда она во всей крымской области иметь будет одного, двух или хотя до пяти приятелей, естьли все протчие правительства сочлены с теми не согласны. Не лутче ли и полезнее ль держаться всех членов, кои всею областию правят. Я принял бы сие его откровение, кое он мне, яко независимой и вольной татарской области государь в присудствии своего визиря и знамени того правительства члена по доверенности к нему мне делает в зрелое уважение и всеподданнейшее донес бы о том ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ при содержании [513] с моей стороны всего в непроницаемой тайности. А между тем по его ко мне особливой дружбе предостерегает меня, ибо де он заподлинно сведал, что я многих имею неприятелей, завидующих возложенной на меня высочайшей доверенности и стараются о моем падении. А потому бы я размерял свои доношении для собственного своего сохранения, не веря внушениям тех беспокойных духов, кои стремятся его и все правительство оклеветать для возбуждения ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА на гнев для того, что все оное отнесется на мои с ними поступки. Я, возблагодаря с наичувствительнейшею признательстию за все мне в дружеской доверенности учиненные откровении, принял оные на ВСЕПОДДАННЕЙШЕЕ доношение. А елико до престережения меня, то я, яко достигший в службе степени старости довольно искусился и заподлинно знаю, что в светском общении никто без неприятелей быть не может, однако и о том совершенно уверен, что соблюдающий должность своего звания с пристойным рачением всегда не только монаршего заслуживает благоволения, но и общей от всех похвалы, а неверной, как раб, так и сын отечества приемлет достойное наказание по турецкой пословице “Делающий обрящет”. По чем его светлость хан изволит присовокупить, что во вчерашнем собеседовании командующий войсками князь Прозоровский отзывался якобы, до него дошло, что два мурзака в противной стороны на судне к Таману приплыли. А оттуда на том же судне может быть к здешнему берегу пристали, о коих он повидимому сумневается. Но когда у нас вечная дружба утверждена, то можно ли в чем сумнение иметь. Не безызвестно, что крымского общества многие мурзы и султаны на противной стороне. Из коих, услыша о спокойствии и тишине своего отечества может быть некоторые и пожелают сюда возвратиться. Так неужели они своим прибытием опасность наведут? Пускай бы, например, с здешними обывателями от 10 до 20 или хотя до тридцати судов прибыло к здешнему берегу, за коих все правительство поручиться готово, так могут ли оные наносить сумнение по опасности, ибо как он, так и все правительства чины за настоящих турков, кои бы могли между здешними обывателями иногда находиться, никогда не вступаются, а оставляют таковых на волю командиров военных. Я ответствовал, что хотя о том его светлость с командующим войсками генералом князем Прозоровским переговоря, во угодность и постановление сделано, однако я по долгому моему обращению изведав татарского народа нравы и склонности, сколько в рассуждении дружбы, столько же и в сходстве внушении его светлости открываюсь, справедливую иметь причину сумневаться, что между приезжими с противной стороны мурзами или султанами могут иногда найтиться и такие духи, кои стараться станут противные делать внушении для отвращения всего общества от пути истинного благоденствия. Но при том и удостоверен, что его светлость и правительства чины по клятвенному своему обещанию их внушениям не поверят и о получаемых с ними известиях в дружеской откровенности меня уведомят для сообщения командующему здесь войсками в [514] предосторожность ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ донесения, яко действительной с их стороны опыт непоколебимого сохранения вечной дружбы и союза, в чем меня как хан, так и визирь уверяли. А последний прибавил, что в том самом и дружба заключается, чтоб о всех развратах, не веря оным, извещать друг-друга. А при том меня спросил, нет ли какого из первой армии известия о мире. Я отвечал, что с часу на час ожидаюи получа сообщить не укосню. Чем наш разговор и кончился.

В вечеру меня Олухани уведомила, что она заподлинно сведала, яко бывший у хана в присудствии визиря и секретаря Мустафы эфендия человек не шкипер, но возвратившийся с ответом от Порты карасувской житель Хотбит эфендий, которой и письмо тогда ж его светлости вручил, но от Порты ли, али от Бахты-гирея она проникнуть не могла. Только уверяет мене, что на другой день по принятии письма поздно ввечеру призваны были к его светлости хану визирь, Казаскер, секретарь Мустафа эфендий и приезжий Хотбит эфендий, кои наедине полученное письмо вновь читали. И, выслушав словесное объявление приезжего, долго совещались, обще согласясь то письмо сжечь для сохранения от других содержание оного в непроницательной тайности. А помянутой Хотбит эфендий на четвертой день после приезда неизвестно куда девался.

Вчерашнего числа возведен муфтием прежний Яхия-эфендий. Я не приминул его чрез переводчика поздравить, возжелав ему в том знаменитом достоинстве самоизбираемого благоденствия и при совершенном здоровье довольной крепости сил на исправление многотрудных и важных от его мудрого решения зависящих дел в сходство угодного богу правосудия. Он принял мое поздравление с особливым удовольствием и благодарностию. Поручил переводчику сказать, что он весьма доволен моим приветствием и стараться не приминет при случаях действительными опытами дружбу свою доказать.

Между тем позвольте, ВСЕМИЛОСТИВЕЙШАЯ ГОСУДАРЫНЯ, с глубочайшим к МОНАРШИМ стопам повержением милосердного себе испросить отпущения, что я дерзаю ВАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО толь пространным описанием утрудить. Я признал оное всеподданнейшей моей должности необходимым, как по случаю возврата Калга-султана, так и поданным мною высочайшей ратификации ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА и помянутого 11-го артикула ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА из всего того всемилостивейше усмотреть изволите твердую преданность Калга-султана к высочайшим ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА интересам лукавство, пронырливость хитрую и весьма тонкую уловку правительства чинов и преданного им хана в обещаниях до ненарушимого соблюдения вечной дружбы с их стороны, относимых по привязанности их к Порте, от которой неотменно скорого уповают сикурса. О чем подноситель сего бывший при Калга султане приставом пример-майор князь Путятин, естьли ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕ угодно будет удостоить его повелением в состоянии [515] найдется словестно о всем пространстве изъяснительное учинить всеподданнейшее доношение. А я по рабской моей ревности и усердию к службе ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА, основываясь на прежнее мое слабейшее мнение, что естьли перемирие бесплодно решиться, то здешний корпус войск и флотилия в будущем месяце непременно озабочены будут. О чем от меня и повелевающему первою армиею господину генерал-фельдмаршалу и кавалеру графу Петру Александровичу Румянцову, равно как и предводителю второй армии господину генерал-аншефу и кавалеру князю Долгорукову сообщено. Я по сему известию предложил генерал-майору и кавалеру Якобию, чтоб он в рассуждении разрыву перемирия усугубил попечительное бдение о таковых шатающихся судах, особливо, не имеют ли иногда оные намерения в горах вогнездитца. Так на таковой случай, естьли б вздумалось им сие сделать весьма будет надобно занять ту дорогу, которая идет из Карась-базара чрез горы, не захватывая Старого Крыма и Судака, на деревни”.

2-го апреля выступили из Козлова гусарской эскадрон в лагерь при реке Чепраке, а капитан Кроман с егарскою командою и четырьмя орудиями к реке Салгиру. Которому я приказал позицию взять близ ахт-мечети и из казаков Кутейникова полку сделать со мною коммуникацию. А сверх того приказал ему майора Синельникова в самой крайности подкреплять, естьли он тогда не будет иметь нужды иттить в горы.

Я того ж числа в лагерь при реке Чекраке выехал.

3-го получил от Калги-султана письмо, что он от людей своих слышал, будто неприятельские суда идут в Очаков. Однако ж под секретом он меня уведомил, что оне идут в Крым и что его люди видели с горы, Гиок Агач называемой, турецкой флот в Очаков из Анадолии плывущий. А при том просил он меня о пощажении обываетелейй здешних, яко невинных людей и обратить сие мщение на развратных духов, отвлекших их от истинного пути. А сверх того уведомлял он меня, что нагайцы призывали его на Кубань.

Я к Калге султану послал письмо, изъясняя, что касательно десанту я везде войски учредил к отпору. И что ни я, ни войско, вверенное мне, отсюда иначе не выйдет, как победителями или мы все будем побиты, но что десант важен быть не может потому что турецкой флот при Чесме весь сожжен ⁴⁰⁴, хотя же Порта, сколько время и возможность ей позволила, построила вновь несколько военных судов, но и те озабочены теперь нашим большим флотом, находящимся в Белом море, откуда оне отлучиться не могут, зберегая, чтоб наш большой флот не вошел в Арданелы ⁴⁰⁵. Следственно другие суда не могут для десанта употреблены быть, как мелкия, которых хотя б было сто, то войска великого количества привести не могут. А при том же между перемирием дулцыниотцкой флот ⁴⁰⁶ под командою скутарского ⁴⁰⁷ паши, состоящий в 24 фрегатах в феврале месяце нашими двумя военными кораблями, несколькими фрегатами и пинками разбиты и только от неприятеля спаслось семь фрегатов, а протчие все потоплены и сожжены. А при том писал к нему, что я очень буду о здешних жителях жалеть, естьли оне [516] что против нас предпримут. И по дружбе к нему я умолчать не мог о данных мне повелениях, которыя состоят в том, чтоб здешних обывателей в их вероломстве предупреждать делаемыми от командиров объявлениями, дабы б оне имели время сделать о их состоянии размышление. Если ж ничто не поможет и явно они, не удержа постановленного трактата, против войск наших окажут вероломство, то поступать с ними, как с неприятелями, но в число сие его сиятельство не включается и осталось сколько можно ему старатца от всего всеобщаго для них зла удержать или они подлинно достойны будут наказания. Заключил же ему тем, что до начатия прямого поднятия против нас оружия здешней земли обыватели сохранены и спокойны будут.

От господина Веселицкого, что один из его приятелей объявил ему, что в полученном сими днями ханом письме из Царя града якобы ему знать дано: первое, что на сих днях имеет отправлен быть в Таман возведенный турецким султаном в ханы некий Селим гирей салтан с тем именно повелением, что он всем на кубанской стороне черкесским, абазинским ⁴⁰⁸ и нагайским племенам султанское, в следующем состоящее повеление объявил, что его величество хан их, яко верных подданных и истинных мусульманов увещевает пристать к нему, хану, и под предводительством ево совокупными силами стремиться на поражение наших с кубанской стороны войск. А естьли бы иногда нагайцы не хотели добровольно к помянутому хану пристать, то б все способы и силы с черкесами и абазинцами употребить на присоединение их к себе. Второе, что при Царе граде в готовностях находятся флот, составленный из всяких мелких и великих, всего четырех сот судов, кои также на сих днях имеют оттуда с войском отплыть для учинения на здешний полуостров нападения.

По всем сим известиям всем войскам, идущим сюда, предложил, чтоб оне поспешали прибыть скорея с Сент-Маковскому ретранжаменту. А генерал-майору Якобию и полковнику Кохиусу приказал, естьли кто из татар поднимет против нас оружие, с теми б оне как с неприятелями поступали.

По малости ж войска в моем лагере приказал я полковнику Рудену с обеими батальонами ко мне приближиться, верст за 20 или за тридцать, чтоб он по надобности в один марш со мною соединиться мог.

Того ж числа получил от господина генерал-майора Якобия рапорт, что прошедшего месяца 29-го числа с противной стороны из местечка Уни небольшое судно показалось, а 30-го остановилось в горах, от Судака верстах в 10. Почему от майора Деева посланы были татара с толмачем сказать им, чтоб они выгрузились на берег или б в Кефу отправились. Они тотчас на первое согласились и как стали выгружаться, так первое судно заарестовано и приведено в Судак. Бывших людей на оном, здешних жителей, 11 человек он приказал подлекарю своему осмотреть. И нашел, что реиз ⁴⁰⁹ оного имел недавно корбункул, а мулла очень болен. Почему он, избегая опасности, посадил их особливо на берег. Товары на сем судне: пшено, табак, холст и сему подобныя. А отобранные у них письма ко мне присланы, но важного в них ничего не найдено. [517]

О сем приставшем судне я дал знать господину капитану Сухотину с тем, чтоб крейсирующим кораблям приказал, чтоб они никаких судов нигде приставать не допускали без остановления и осмотру.

4-го получил от господина Веселицкого письмо, что его светлость хан просит со взятого нашим ботом судна людей отпустить, как оне все здешние жители. О чем и от его светлости получил письмо. Почему я и приказал господину генерал-майору Якобию оных людей отпустить, а судно арестованное оставить у себя.

От Калги-султана чрез господина Веселицкого получил я письмо, что он уведомился будто бы три турецкия флота соурожены: один к Очакову, другой к Таману, а третий в Крым, только неизвестно где они пристанут.

Другое письмо от господина Веселицкого было о полученных известиях от Баки эфендия, что слух носится, будто прибудут к Крыму три паши с войском с таким намерением, чтоб между Кимбурном и Перекопом, где лежит один остров, зовомой Мады-адасы, одна сторона оного весьма болотиста и камышевата. Из коего места намерены войска некоторую часть высадить ⁴¹⁰.

К господину полковнику Кохиусу послал повеление, когда зделается в горах десант, то есть на майора Юрвицкого и естьли оного удержать никак будет неможно, а сам он не будет десантом озабочен, то б тотчас одной гранодерской ротой с пушками занял бы дорогу, идущую в Бахчисарай в ущелине, чтоб тем их остановить и не пустить далее.

Сего ж числа господин Веселицкой при письме своем доставил мне поданное к нему и от него переведенное от хана письмо следующаго содержания:

“Над находящимися российско императорскими в Крыму войсками главнокомандующий господин генерал сиятельный, превосходительный и любезнейший князь Прозоровский, наш приятель. Дружеское наше письмо к вашему сиятельству в том состоит, что из крымских обывателей и купцов некоторые по купеческому промыслу имеют нужду как в Таман, так и обратно ездить, как то таким и дозволяется с моими ярлыками и его высокородия господина резидента, нашего приятеля, билетами с тем, что ежели оные купцы могут о себе крепкие поруки дать, а инаково отнюдь ни ярлыков, ни билетов не давать. Почему они таким образом непристанно ездят. В недавное время некоторые из татар, с отцами своими поссорясь, а иные учиня какое-либо злодейство, безызвестно скрываются. Иногда оных по нашему повелению ищут, то в Крыму сыскать никоим образом неможно, чему мы нимало удивлялись, не зная причины. Но возвращающиеся из Таману купцы объявили, что они такиих злодеев там видели. И когда спрашивали каким образом [518] на ту сторону перешли, то они объявили в ответ, что они, дав у перевоза караульным российским своих лошадей и денег, тайным образом перевезены. Хотя мы не утверждаем, чтоб такие поступки караульные оказывали. Но однако ж за возможное почитаем. А как я без моего письменного виду никоим образом на ту сторону проезжать дозволению не даю, и на то не согласуюсь, то все конечно и ваше сиятельство на то согласитесь, ибо чрез подобныя поступки может притчина последовать к возмущению здешней области, что и ваше сиятельство можете рассудить того для в силу пребывающей между обеими сторонами союзной дружбы. Для пресечения таким людям на ту сторону пропуска требуется, дабы ваше сиятельство у переправ, где караулы стоят, караульных людей к тем еще приумножить соблаговолили, чтоб оные караульные люди без билета почтеннаго вашего приятеля, здешнего резидента и моего письменного виду отнюдь на ту сторону никого не пропущали. О чем и Еникольскому господину генералу наикрепчайше подтвердить изволите. А сверх того в Керчи и Ениколе находящиеся рыболовные лодки, зовомые кармак, все от рыболовов отобрав под караул отдать, дабы оные под претекстом ловления рыбы в такое время не разъезжали. О чем и вашему сиятельству небезызвестно, что оным не надлежит в нынешнее время плавать и содержали бы те лодки под караулом, пока я с вашим сиятельством о том разговоров не буду иметь, по коим оныя лодки можно хозяевам по-прежнему будет возвратить. Тако уповательно, что и с таманской стороны рыболовныя лодки могут приплыть, то и те бы, удержав, не отпуская обратно, дать нам известие. И мы, об оных справку учиня, и ежели надобно будет оныя отпустить, то мы таким письменной свой вид призидующий ⁴¹¹ здесь министр от себя билет для свободного пропуску даст. И дабы ваше сиятельство старание свое соблаговолили употребить в повелении наикрепчайше у переправ смотрение иметь, письменной приказ свой в Ениколе написав, немедленно послали сие дружеское мое письмо к вашему сиятельству написав чрез вышепомянутого резидента к вам послали. По получении коего вышеозначенному без моего письменного виду и билета вышепоказанного резидента на ту сторону ни одного человека отнюдь не пропускать наикрепчайше подтвердите. А тех, которые на ту сторону с письмом моим будут следовать, без задержания пропущать. Ибо ежели из крымских жителей таких людей, которые не имея никакого товару или какой-либо злодей каким-нибудь образом на ту сторону без письменного виду переправится может, то без сумнения не инаково, как чрез вспоможение караульных, ибо одни только люди могут сюда приезжать, кои здешней области никакого вреда не причиняют и пребывающие между обеими сторонами, союзной дружбе никакого подозрения не подают. А будут иметь письменной вид, то таким дозволение дано быть имеет. Напротив того тем, которые наималейший вред здешним обывателям причинить могут письменного нашего виду не дается. Тех же, кои иметь будут письменной вид для проезду на ту сторону, соблаговолите письменным повелением подтвердить пропускать. В чем и благонадежным остаюсь”. [519]

5-го от господина Веселицкого получил письмо, что один из его приятелей объявил ему следующее: будучи он у Нурадин-султана слышал, что ему заподлинно доносили, будто Мегмет-гирей султан от Тамана морем в Царь град отправился, взяв с собою от черкесов, абазинцов, едикульцов и других нагайских племен по нескольку человек депутатов, а от здешних крымцов — знаменитых мурз ширинских человек до 17, между коими главной из ширинов Неидшах, беева нынешнего ширинского Калги сын Ахметшах, из мангутов ⁴¹² Села бей. Но Нурадин, выслушав объявителя, сказал, что оне разумно сделали, как от нынешнего хана никакой милости и награждения уповать не могут, потому что он и сам будет. В рассуждении себя присовокупил, что он с нуждою себя и принадлежащих ему пропитать может. И что естьли скоро их обстоятельства не поправятся, то он принужден найдетца просить позволения ему на одном судне с фамилиею отсюдова выехать в Румелию, где его отцовское поместье. И что по сим обстоятельствам господин Веселицкий вознамерился хану секретно внушить о ушедших в противную сторону к Мегмет-гирей султану мурзах уповательно под чужим именем, взяв у его светлости ярлыки, а от него, Веселицкого, билеты, то не рассудит ли для пресечения таким злодеям канала к уходу, до времени совсем отказаться от дачи ярлыков для переправы на Таман.

А при том и я рассудил, сходно с его внушением, письмо к хану послать. Получил еще от господина Веселицкого письмо, что посыланной от его к хану, возвратясь, объявил и его светлость за дружеское внушение благодарил, отзываясь якобы те мурзы еще прошлого года ушли, и что он согласен не давать ярлыков. Но естьли случится по какой важности кого-либо на Кубань отправить, то просит, чтоб тем по ярлыкам билеты давались, за которых он сам ручается. Я сходно с тем послал к его светлости письмо, что как по заключенной дружбе благоденствие и блаженство крымской области зависит от общаго ея и нераздельного с нами содействия, то и необходимым признаю я для толь теснейшей связи, обращающия между нами вечной дружбы, прекратить совсем канал коммуникации чрез Яниколь с Таманом до некоторого времени, дабы посылкою людей на ту сторону по нынешним с турками обстоятельствам, не подать нам по прошлогоднему примеру повода к сумнению о каких-либо недоброжелательствах.

От господина генерал-майора Якобия получил рапорт, что он по повелению моему с арестованного судна призвал к себе в лагерь двух армян и одного грека, с которыми, обошедшись ласково, распрашивал их еще. Оне сверх прижняго их объявления сказали, что об Али-бее ⁴¹³ слышали заподлинно, по недельному расстоянию от Шама мусюра и протчих завоеванных Алибеем городов, что он завоевал Яфу, Ерусалим, Алеп и Антиохию и протчия в тех местах города. И что он время от времени становится сильнея, присовокуплением его войска из братии, также великими побегами турецких воинов, которые для хорошего содержания все к нему обращаются в службу. Войски же те, которые по повелению султана велено набрать в Анадолии на подкрепление [520] очаковского гарнизона, делают великие возмущения и некоторыя из них с женами и детьми уезжают искать спасения в Персии. А те войски, которые были прошлого года отправлены в Грузию, претерпев голод и будучи уменьшены разбегом и смертию своих товарищей, возвратились в свои домы. Почему Ираклий ⁴¹⁴, царь грузинский, усилившись, прошедшей осенью разгромил все прилежащие к Грузии анадольские селения, так что вся Анадолия по причине внутренних всегда возмущений, усилившегося Алибея и царя Ираклия, в таком страхе находятся, что и султанских фирманов о наборе войска не слушают. Итак по великому усильству может быть для подкрепления очаковского гарнизона тысяч до пяти отправляют, а на завоевание Крыма сильного войска конечно послать не могут. При том же слышали они, что назад тому 6 месяцев отправились отсюдова на одном судне три мурзы от хана в Царь град к султану с письмами, которыми просют, чтобы прислано было турецкое войско ко овладению Крымом. по прежнему обнадеживая, что татара всегда к тому стоят готовыми. Сии три человека чрез девять дней по отправлении их от султана. прибыли в город Бафру, состоящий в Анадолии, с данными от султана к хану письмами неизвестного содержания.

Осенью ж отправлены из Тамана от нагайского наместника в Царь град два мурзы с письмами ж самого того содержания, что и от хана. Сии армяна сказывали при том, что Гаджи Алибей с войском в Очаков не пойдет. И слышно же, что назначены двое: первой — племянник Гаджи-Алибеев, а другой Абдрагам. И хотя сыщутся в Анадолии для перевозу войска суда, только оных весьма мало, да и то не военные, а купеческие небольшаго роду.

Того ж 6-го числа апреля получил от полковника Кохиуса по таковому ж дошедшему к нему от майора Юровицкого о взятых четырех матрозах татар из судна, остановившегося на якоре противу Ламбата от берега верстах в четырех. Из коих два, присланные к нему, Кохиусу, объявили, что они за 20 до того дней отплыли из Синапа и в проезд их никаких турецких военных кораблей и купеческих судов не видали. Также уверяли, будто бы у них на судне никаких военных припасов нет, кроме некоторых ружей, которых очень мало имели бывшие на судне купцы.

Но как оной полковник приметил, что один из сих матрозов называл себя балаклавским жителем, а другой, пришедший на берег крымской татарин выдавал себя за его брата, то он с намерением дозволил им вступить между собою в разговор, а для примечания оных поставил скрытно между караульными явившегося из бегов гранодера, хорошо по татарски разумеющаго, то между протчими партикулярными речами сказывал матроз, якобы все сии шатающиеся купеческие суда не только прежде, но и в то время получали от хана повеление о возврате на прежния жилища с тем умыслом, что когда побольше их под видом купечества в Крым пристанет, тогда уже и турецкой флот, крейсирующий в море, мог приближиться к здешним берегам и, соединясь с ними, обще сделать десант. Сверх же того оной матроз проговорился одному офицерскому мальчику, бывшему из военнопленных [521] турков, что якобы знает он увезенного в прошлом году отсюда на противной берег ундер-офицера и видел его в Синапе. Когда же к сему содержащемуся под караулом матрозу прислан был от находящегося при нем, полковнике Кохиусе, за депутата мурзы татарин с хлебом, то он ему между разговорами, по объявлению того же гранодера, сказывал, якобы находящиеся на судне у Ламбата знатной какой-то Аджели паша весьма спужался, когда они в Ламбате были захвачены и потому и прислал к нам нарочного с предувещанием, чтобы они отнюдь ни под каким страхом не признавали сущей правды и не объявляли бы ни о числе на том судне людей, ни об оном паше. А сказались бы только единственно купцами, а о протчем во всем утаивали, уверяя, что теперь уже всемерные старания освобождении их приложены будут. С чем якобы и нарочный в Бахчисарай послан.

Я того ж числа флота капитану Сухотину послал сообщение, чтоб он скорея вышел в море и возвысился б против Балаклавы для очищения моря. Естьли ж против чаяния зачем-либо он промешкает, то хотя б приказал вышедшим уже трем кораблям до Ялты крейсировать, где всегда с противной стороны намереваются приставать.

Того ж числа отправил ордер к капитану Кроману, чтоб он к деревне Енисаля послал в горы несколько казаков и превосходно стрелять умеющих егерей с исправным ундер-офицером, которыя б, с дозволения тамошних мурз, стреляли кабанов, возвращаясь на ночлег в ту деревню Енисала, где они безопасно у греков или, по теплому уже времени, у деревни в пустых сараях ночевать могут. Причем можно им иметь часового, но только без ружья, чтоб сие неприметно было. И таким образом оне, стреляя, могут в сей окружности переменять места, разславляя везде при том, что оне только для охоты там находятся. В доказательство ж того, естьли действительно застрелют кабанов, то должны будут, наняв подводу, их перевезти. Ундер-офицеру приказал бы очень прилежно примечать все тамошние места и леса, дабы чрез такое познание мест положения, мог он служить хорошим проводником на случай, когда он, капитан Кроман, будет иметь нужду итти в горы. И как сей способ был самой превосходной для узнания всего, что в горах происходит, то после он несколько человек еще к той команде под видом охоты прибавить может.

7-го получил с нарочным от графа Петра Александровича письмо, коим уведомлял, что войски по Дунаю стоящие производят на супротивном берегу над неприятелем и над плывущими по реке судами разные поиски. И будто бы верховной визирь намерен перенести свою квартиру из Шумли в Плевен, которое место еще далее на правом фланге лежит и обеспечивается закрытием крымских городов: Рущука, Никополя, Видина. И, что еще нигде не видно весьма многочисленных собраний войск неприятельских, в разных местах расположенных. Но по объявлению вышедшего из плену егаря, бывшего в услугах при Абды-паше в Базарчуке полагается до десяти, а в Варне, с недавно прибывшими, до тридцати тысячь. [522]

Того ж числа я получил от полковника барона Дельвиха уведомление одного его конфидента, прибывшего с таманской стороны, следующаго содержания: “Прошедшего марта 29-го числа поехал крым-хана сын в Царьград на одном купеческом судне, которое для того при пристане Казылотащеной находилось, и с ним поехали из нагайских мурз едичкульской орды один по имени Исмаил, едисанской, называемый Муза, а имени третьего мурзы, который был из зарисманских татар, он проведать не мог. Они имели с собой более 30 печатей от протчих нагайских мурз для представления великому султану в знак их повиновения его повелениям. И при нем еще таманской Бек-мурза и абазинской старшина Бей-сан Былумемед герей, да еще четыре крымские мурзы, в числе коих был и сын жеринской Шла[м] мурза с разными письмами от здешнего правительства к великому султану. Которые по билетам от нашего министра под чужими именами других в тех билетах прописанных татар, яко торгующие, чрез Яникольский пролив и переправились”.

По поводу слышанных им в Тамане разговоров о нагайцах и некрасовцах объявил он, что нагайцы сговорились, при первом турецких военных судов в Черном море близ Крымских берегов появлении или слухе об оных, сделать на донской казачий город Черкасск и на другая тамошние места нападение и стараться оными завладеть. А некрасовцы, таманцы и абазинцы положили: во время приближения тех кораблей, на имеющихся у них в довольном числе малых суднах зделать на крымской полуостров вылазку при пристани Таклы, между Кефой и Керчью, от Яниколя расстоянием в 40 верстах находящуюся и, выйдя на берег, с крымцами соединиться, которые, как они уверены, будут тогда собраны, дабы тем вспомогать вылазку как при Такле высажающихся, так ожидаемым на турецких судах из Анатолии туркам, которые положили, пристав у Ахт-мечети и соединясь с крымцами, завладеть теми местами, кои ближе сего города российскими войсками были заняты. Абазинцы же и некрасовцы хотят сделать в то же время нападение на здешние места и оными завладеть. И что прибыло к пристани Казылташ из Царьграда судно с порохом, свинцом и другими припасами и снарядами, которые там выгрузят и сухим путем в город Ачуев, на берегу Азовского моря лежащий, отвести хотят, где несколько янычар для караула находится. На том же судне прибыл из Синапа армянин в Таман, которой объявил, что Аджи-али бей, трапезовской паша, собирает в Анадолии многое войско, с коим он намерен вскорости в Очаков на судах отправить.

Я того ж числа послал к генерал-майору Якобию сообщение о прибывшем судне с порохом, опасаясь, дабы иногда оное не вздумало пройтить к горам на мельких судах и для крымской перевозки оных, приказал ему примечание делать не пристанет ли оно где к берегу, дабы в таком случае тотчас оное заарестовать и все припасы к себе взять.

Того ж 7-го числа получил от господина генерал-майора Якобия рапорт по таковому ж к нему от секунд-майора Деева, что 2-го сего месяца [523] прибыло с противного берегу к деревне Усиют одно большое судно, которое, остановясь против самой той деревни, было заарестовано с бывшими на нем 76 человеками. Из коих первейшие 4 человека от него, Деева, к нему, генерал-майору, присланы.

Из оных 1 кефинской житель Сеид-Ибрагим объявил, что 29 дней в Константинополе умножился великой недостаток в хлебе и в других съестных припасах. По которым обстоятельствам, как янычары, так и татары принуждены делать великие побеги сюда же или в Таман. Не только великого, но и малого десанта они сделать не могут по причине, что Али-бей так усилился, что становится порте не меньше страшен российских войск, просив которого сколько не стараются нарочно определенные четыре паши собирать войска с отдаленных берегов в Анадолии, только столь сильное народное против султана непослушание, что добровольно никто итти в службу не желает, а сильно записаные бегут без остатку.

2-й татарин, таманской житель, Реиз объявил то же самое. А к тому еще прибавил, что те корабли, которые прибыли зимовать из Очакова в Константинополь, еще к Очакову не отправились, будучи весьма в худом и безнадежном состоянии по причине, что бывшие на них матрозы от неполучения провианта все разбежались и что за оными никакого смотрения не было, почему они и пришли в великую худобу. Так же войско, которое надлежит отправить в Очаков, комплектовать почти нет способу по обстоятельствам великих беспокойств внутренних. Тот же самой недостаток находится в матрозах для купецких судов большова и малого роду, ибо оных, как в Константинополе, так и по берегам Анадолии не больше 50 или 40 набрать можно. Селим-гирея в Константинополе и Анадолии нет, но подлинно он живет точно в Румелии. О четырех судах, которые были присланы в Синап для перевозки в Константинополь провианта для отвращения великого там недостатка, одно по худобе вовсе в гавани потонуло, а другое починивается и еще не починено.

3-й карасевской житель Гаджи-Ибрагим показал сходно с Сеитом Ибрахимом, прибавя только, что как из города Эрзерума, лежащего внутри Анадолии, так и из ближних оного жительств обыватели, забирая с собой жен и детей, выезжают в Персию, дабы убежать набору в службу, что делают, почитай, и те все, которые были для обороны Крымского полуострова в Крыму, опасаяся, чтоб их опять не употребили на службу.

4-й, Сеим Гафир, казловской житель, показал во всем сходно противу перваго.

8-го апреля против сих полученных вчерашнего числа известий послал рапорт главнокомандующему касательно до нагайских татар, изъясняя, что намереваемое от них на город Черкасск нападение есть вещь возможная, ибо не будет им в сем предприятии другой трудности, кроме переправы чрез Дон. Но поскольку за выкомандированием из Донскаго войска великого числа казаков к армянам и сему переходу воспрепятствовать им будет некому, [524] то при таковом стремлении тех зверских народов не только донское селение, но и прилежащее ко оному Бахмуцкого гусарского [полка] немало потерпят. А для того я и почел за должность предать сие в рассмотрение главнокомандующего с тем, что не изволит ли на подкрепление туда хотя несколько гусар из поселения бахмуцкого отрядить. А что принадлежит до упомянутого в том же известии вспомоществования здешним жителям от некрасовцев, таманцов и абазинцов между Кефы и Керчи, и что расположение атаки на здешний полуостров есть в разных местах, то хотя в протчем с стороны кубанской важного чего и нельзя ожидать, однако естьли б что и последовало, то лутче на самом берегу их разбить и внутрь земли не впустить, дабы, взирая на то, здешние жители остались в покое. А для того и необходимым почитал введение сюда двух пехотных полков.

Того ж числа прибыли с Днепра на Чекрак гусарския бахмутския три и молдавския ж три роты, а Донецкой пикинерной полк на Салгир пошел.

9-го апреля получил на мой рапорт от главнокомандующего ордер, коим дал знать, что он генерал-майору Вассерману о скорейшем к Перекопу следовании строжайше предложил, так как и гусарским Молдавского и Чернаго полку эскадронам. И повелевает он пехоту и конницу по прибытии ввести в Крымской полуостров, а кавалерия, полки Псковской и Ямбургской под командою генерал-майора Зорича состоящие пехотныя Тамбовской и Елецкой и полевая артиллерия при артиллерии майоре Зембулатове ⁴¹⁵ отправлены по повелению его к Виливалам, дабы быть туда прежде конца апреля месяца. Коих всех, а равно донских и малороссийских казаков поручал в команду мою с тем, что уже самой крайности мог я избрать к себе, не оставляя по ту сторону Перекопа более как единственно для конвою его Жолтый гусарской и Миргородской казачьи полки.

10-го апреля получил рапорт от генерал-майора князя Багратиона, что он с легионными эскадронами, казачей командою и двумя эскадронами Луганского полку находится за семь переходов от Шангирейского ретранжамента.

Я на сие послал к нему сообщение, чтоб он, пришед в Виливалам со всей конницею, в удобном месте расположился и далее б никуда не ходил, а казачью легионную команду отправил бы в Крым для соединения со мной на речку Чекрак.

В то ж время получил и от генерал-майора Вассермана рапорт, что он с пехотными полками, Азовским и Белозерским, к Сечи Запорожской прибыл. А гусарской Желтой и эскадроны Черного и Молдавского переправляться начали чрез реку Днепр.

Я того ж числа послал к нему сообщение, чтоб он, прибыв на Веливалы, запасся провиантом и оной дорогою или пришедши в Крым перепек, поелику в крымских магазеинах оного не много было, и обеими пехотными полками следовал бы в Крым. А войдя во оный отделил бы от оных четыре гранодерские роты в особливой батальон, снабдя оный от каждого полку полковой пушкой, отправил с надежным штаб-офицером и еще с одним пехотным [525] полком к салгирскому ретранжаменту, где гранодерскому батальону лагерь взять вместе с Донецким пикинерным полком. А полку не останавливаясь идти в лагерь близ Кефы на реку Булзык и состоять в команде у генерал-майора Якобия. А с другим полком прибыть ко мне в лагерь, оставя наперед всех больных от оных полков на Днепре также когда при оных есть егери, велел отправить с гранодерскими ротами на Салгир.

11-го апреля получил от полковника барона Дельвиха уведомление от находящегося на таманской стороне конфидента, что в казылташской пристани [526] находится три купеческих и одно транспортное судно, на котором привезено сухарей, пороху и свинца для укомплектования в Тюмрюке гарнизону, которой имеет быть набран из разного рода охочих людей. Из коего 5-го числа провиант и порох начали перевозить на сем же транспортном судне. Получено письменное известие от некоторых начальников из Синапа, что назад тому дней 15 как турецкое войско в Очаков переправляться начало. В первых числах мая Аджи-алибей со многим числом войска на судах непременно будет в Крым для вспомоществования крымцам. Таманския ж жители думают, что оные суда прежде должны пристать в Суджуке, и что 4-го числа прибыло одно некрасовское купеческое судно из Царяграда, на коем тоже есть от великого султанского визиря к абазинцам, черкесам, таманцам и некрасовцам обнадеживание, что в майе верно в Крым войско на судах прибудет. Но чтоб в ожидании того, жители, как крымские, так и все показывали себя склонными к России. А когда узнают о приближении войска к Крыму, то б старались во всех местах по берегу моря припасти волов и лошадей со всем тем, что понадобно будет к поднятию войска и артиллерии турецкой. А сами б прежде отнюдь не трогались, пока не увидят десанту. Сие известие гласило также и то, что Крым-гирей хан с многими крымскими мурзами, между коими был едисанской орды мурза, мурза едикульской орды, мурза ж Султан Мамбет кара чуб[н] мурзы сын и с ними еще трое мурз посланы в Константинополь от своих орд с присягою, что хотят быть турецкому султану подданными, и что в Тамане несколько живет турок под именем купцов, которые все сии известии получают, а потому и от себя дают знать.

Того ж числа получил от господина Веселицкого письмо, которым меня уведомил слышанное им от одного армянина, откупившаго свечной завод, что он слышал от слепого царемонимейстера калгисултанского чиновника Булат-шаха и Ахтатжибеев рассуждение о нынешних обстоятельствах, что турки намерены сделать сильной в Крым десант, якобы на 60 больших судах и двухстах мелких. Да и будто бы на острове Ярлы-Агач, лежащем между Очаковом и Перекопом находится столь великая артиллерия, что под оною 300 пар буйволов употреблено было, когда она с некоторым числом войска с судов выгружена была. Но он, господин Веселицкий, перебив ему ту речь, спросил, воображает ли он себе сколько под такую артиллерию и коликое число буйволов, умалчивая о войске, и запасе одних снарядов и судов надобно? На что он ему ответствовал, что он доносит слышанное. Сей же слепой господину Веселицкому сказывал, что естьли правительство твердо устоит в клятвенном по содержанию трактата обещании, то думает он, что турки не много им бед наделают. А от наших войск они в таком положении обижены не будут. Булат-шах тож сказал не дай боже, чтоб турецкое войско пришло, ибо между двумя военными народами они много претерпеть могут. А последний Ахтаджи бей присовокупил, что он твердо надеется, яко турки не осмелятся десант сделать, но по прошлогоднему их проводить будут. [527]

Господин Веселицкий прислал при том переведенную записку от одного приятеля следующего содержания. Прибывший из Константинополя ближний его родственник Абдих Ахмет по долгой своей бытности в службе в Царьграде, яко достойной и о делах сведующий муж, о тамошних обстоятельствах объявил, что в прошлом году елико касалось до Крымской области, эхо носилось, якобы был назначен в Крым с некоторою частию войска Гаджи-Алибей с разными подарками. Но сие назначение осталось без действа. После наступила осень и он сюда не прибыл. А ныне опять слух есть, якобы то самым делом сбывается, ибо сего году войска и флоты состоят в готовности и некоторые паши к оным войскам определенныя в Крым имеют следовать, что между здешним народом везде разглашают, твердя, якобы крымскому правительству, князьям и духовенству о том известно. Но все сии слухи не основательны, ибо все они таким же образом останутся, как и прошлого году, ибо хотя турецкая порта по ея ревности и старанию многия приуготовления делает, войск довольно собрано, пашам вновь чины подтверждены, но все сие делается для первой армии, куда уже и множество казны послано, ибо турецкая армия намерена на левую, то есть на молдавскую сторону Дуная перейти. Я по сим полученным из двух мест известиям представил главнокомандующему мое заключение, что хотя сии известия одни другим и противуречат, поелику иначе им и быть не можно, как они идут из разных мест. Однако, что принадлежит до полученных с стороны томанской, то по меньшой мере оне доставлены от недавно прибывших туда с противной стороны кораблей и тем более вероятности имеют, что ничего к прежним слухам не прибавлено. Из всего сего я выводил такое подозрение, что нет ли нарочно присланных от Порты людей, которыя бы разглашая о неважных ее приуготовлениях, старались чрез то наши войски усыпить, дабы тем удобнее десант врасплох сделать. Сие тем более казалось мне вероятнее, что с некоторых дней татаре оказывают себя пред прежним благосклоннее. От страху ли они сие делают, будучи по некоторым известиям уверены в ослабевших силах порты отоманской или только согласясь со оною благосклонностию усыпить до времени прибытия сюда десанта. А при том представил, что в рассуждении таковых неизвестностей нужно, дабы войски безостановочно находились в своих движениях и были в таком положении, в каком должно быть во время несомненного ожидания со дня на день сильного с противной стороны нападения.

12-го апреля капитану Кройману велено командировать роту егарей с порутчиком Цыном в команду капитана Буйносова в горы и там пост занять. А Калге-султану велел сказать, что они идут не для чего другого, а только для того, чтоб узнать прямую дорогу до деревни Алушта. А между тем приказал попросить Мустафу-агу, чтоб он капитану Буйносову, который еще в горах не все на план снял и тогда ехал для окончания планов, дал и проводника. А 20 егерей или более велел оставить в деревне Енисалау. [528]

Того ж числа получил от полковника Кохиуса, что прибывшее и заарестованное при деревне Алуште судно оплошностию порутчика Алалыкина ушло на противную сторону.

Я по сему представил главнокомандующему, чтоб оной порутчик Алалыкин написан был за его оплошность в рядовые.

Того ж числа получил от господина Веселицкого письмо, что из здешних чиновников прибегать стали к одной между ими здесь славной ворожейке, еще до взятия Крыма прорекшей им, что Крым нашими войсками овладен будет без дального кровопролития. Они и теперь ее просят, дабы по своему искусству им открыла без боязни, какой успех возымеют турки над нами. Но она, загадав, сказала им, что чрез 6 дней или неделю оне услышат о совершенном окружении и потоплении всей турецкой армии. Чем их крайне оскорбила и в уныние привела. А некоторым из них повод подала с воздыханиями отзываться, что знатно де падение мусульманского престола сближилось.

Я за сие уведомление моим письмом его благодарил и при том заключил, что от сих людей все таковое статься может и иного ожидать нечева.

Того ж 12-го числа получил от генерал-майора Якобия рапорт который уведомляет, что приезжавший к нему Мегмет герей между разговорами сказал, что никакого беспокойства от неприятельской стороны не будет, и что из тех войск, которые находились против первой армии весьма не такое число было отпущено, как в Царьград, так и в Анадолию, сроком, чтоб оным явиться в армии марта 9-го числа. Из которых не только что ни один на срок не явился, но и вовсе иттить не хотят, к чему никакие строгости не помогают. То ж и побеги из визирской армии как чрез зиму продолжались, так и ныне непрестанно бежавшие прибывают великим числом в свои домы, не только рядовые, но и сами их начальники. И будто б султан старается чрез посредство цесарского или французского двора опять договоры трактатов возобновить, а войны никаким образом продолжать не может.

О сих уверениях Мегмет герея о невозможности быть сюда десанту по случаю внутренный Порты ослаблении представил главнокомандующему. При чем присовокупил и то известие, которое я сам получил от другого также знатного по крымской области человека, оной был из поколения Катыхана, получающей равно, как и первой чиновник пенсион, называемой Абдувели, которой сверх того был прежде в Крыму двубунчужным пашею. Будучи он тогда у меня меж протчим сказывал, что и он не надеется такого десанта по слабости порты, хотя не подробно. Однако понятно дал чувствовать, что собственным себя сохранением очень озабочена. В протчем уверял меня от всего общества, что оне в последее бывшее к хану собрание присягали в верности к России, будто. И тут же признался мне по дружбе, что оне прошедшей осени писали к Порте о присылке им помощи, приводя в свое оправдание затеино, что они трактат подписали единственно по угроживаниям, которой им делал присланной от России полномочной. Но тут же он [529] называл сам сие объявление не истинным, ибо им такого принуждения не примечено. Наконец он уверил, что они уже впредь сего делать не будут.

13-го получил от господина Веселицкого при письме перевод с записки одного приятеля, коей уведомляет, что турецкая порта опять перемирие сделала. И как уже и хану известно, что турецкое войско в Крым не будет, то он и правительство весьма в великой печали о том находится, и все те, которые ханскую сторону держат, в великую задумчивость будучи погружены, на ухо между собою шепчут сколь тщетным оказались их ожидания. Что ж касается до Мегмет султана, которой в Тамане находится, то как ему, так и находящемуся в Очакове войску нечайно дано от порты повеление с места не трогаться. Против сего господин Веселицкий ко мне в письме мысль свою присовокупил, что он о подлинности сему не ручается, но естьли то правда, что вновь с турецкой стороны о перемирии настояние было и оное возобновлено, то он двоякое воображение имеет: с одной стороны турецкой двор, находя себя слабо сильна к начатию и продолжению войны, взирая как по ведомостям гласится на успехи усилившегося Алибея в Египте, а с другой приемлет во уважение разделение Польши ⁴¹⁶, которое инако предпринято и в действо произведено быть не могло, как на истиннейшем между тремя толь сильными христианскими державами союзом дружбы. Хотя Франция Порту наисильнейшими уверениями, как думать можно, и поощряет войну продолжать, обещевая способствовать успехам ея свои против цесаря ополчением и возбуждением на нас шведов для разделения и убавления знатной части наших сил против Порты действовать могущих. Однако она, не вверяясь на те обещания за необходимо признала перемирия еще на несколько время продлить. И между тем примечание свое устремить на обороты и поведение Франции и Швеции, употребляя с своей стороны все удобовымышленныя интриги на присоединение кабардинцов и нагайцов с преданными ей черкесами и абазинцами для воспламенения в той стороне войны и отвлечения туда части нашего войска. А как только Франция и Швеция объявят войну и она в своем намерении на кубанской стороне предуспеет, то, получа в свободныя руки, в мутной воде рыбу ловить станет. И он опасается, чтоб от долгого перемирия не вылилось то, что в 39-м году с цесарцами последовало ⁴¹⁷. А при том объяснил, естьли цесарской и прусской дворы с нашим на неразрывном союзе дружбу основали и интересы свои общим делом признавая единодушным содействованием связали, то при помощи всевышняго все противныя интриги и затем бесплодно разрушиться могут и вместо чаемого большого воспламенения войны желаемой предуспеет мир.

Я на сие моим письмом ответствовал, что я сию его мысль признаю основательною так как не отступаю и от того, что случаем долгого у турков с цесарцами перемирия последовало. А потому и обращаясь к взаимному соответствованию ему сказал в рассуждении сего последнего его размышления, какия б только предвидены были стороны нашей авантажи от заключения сих длинных перемириев, поелику что и прежде бывшия основаны были [530] на одних только ухищрениях и протекло бесплодным для нас временем. В последовании чего, когда и вся мирная негоциация остановилась на известном 11-м артикуле, то я не знаю чем бы только другим решитца мог, кроме как одним соглашением порты на оной артикул, с каковым условием и перемирию мнитца мне быть должно. К тому ж естьли послы преположат меж собой продолжить переписку, то не мешает им и в течении военных операций делать свои соглашении по мирной негоциации. Но что принадлежит до ослабевших сил порты и невозможности ее чрез то войну с нами начать, то сему я как по предыдущим известиям от приплывших с противной стороны, так и по уверениям двух наших приятелей Мегмет гирея и Абувели паши понуждаюсь не только некоторым образом верить, но и за действительное принять. А потому мнитца мне, что и уведомление Мегмет герея о старании Порты возобновить чрез посредство цесарского или французского двора опять договоры трактатов старатца может правильным.

15-го получил от господина Веселицкого письмо, в котором пишет, что приходил к нему Ахтатжибей и сказывал ханским именем, что будто у нас договоренность войскам нашим кроме приморских мест летним временем только в одном или двух местах лагерем стоять, а таперь де, как известно, по всему Крыму они рассеялись так, что близ Ахт-мечети деташамент лагерем стал. От чего обывателям немалое разорение последовать может, ибо все луга и пахотные поля лошадьми и скотом вытравлены будут. Почему требовал, чтоб в рассуждении дружбы приказать войскам только в двух местах лагерем стать и от лагеров по деревням человек по пятидесяти не разъезжать, ибо тем вместо обещанного трактатом спокойства одно только людям делается беспокойство. И что часто с ферманами чиновники в уезды посылаются и при оном человек до 10 более и менее по татарскому обыкновению вооруженных находится, кои наши войски останавливают и запрещают им таким образом ездить, грозя, что по них стрелять будут, что с дружбою несходно. А при том прислал перевод с ханского письма ко мне следующего содержания:

“Вашему сиятельству небезизвестно, что когда между крымскою областию и Российскою империею в бытность его сиятельства князя Василья Михайловича [Долгорукова] о заключении союзной дружбы в то время договор положен, чтоб российским войскам быть только по постам для отправления почт, а протчим в укрепленных местах и то не для другого чего, как от места до места ведомости и письменныя переписи чинить, включая то, чтобы в других местах российским войскам не быть. Что и в бытность его превосходительства господина генерала Щербинина вновь подтверждено и в договорныя пункты внесено, дабы отнюдь российским войскам нигде в других местах не располагаться. А ныне российские войски, не стояв на определенных местах по договору, непрестанно разъезжают от 40 до 50 человек и крымским обывателям вреда и обид чинить не престают. А жители, також и духовенство, которые в деревнях находятся в смятении, приводя [531] даже до того, что на места паханные для осмотрения посеянного хлеба продают сумнение выезжать. О чем в силу заключения дружбы войскам учинить повеление, дабы оныя без дела с места в другое не переезжали. И подтвердить для успокоения и тишины крымских обывателей”.

Я на сие его светлости хану моим письмом ответствовал следующее:

“Почтенное письмо вашей светлости я получил исправно. И что упоминать изволите о положенных пунктах с его сиятельством князь Васильем Михайловичем, то оныя пункты довольно мне известны, в которых его сиятельство на тогдашнею только зиму учреждение свое делал. А в протчем молвлено в тех же пунктах, что касается до пребывающих войск в Крыму, то представлено на ВЫСОЧАЙШЕЕ ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА решение. А, наконец, когда возможность прошлым летом уполномоченный от ВЫСОЧАЙШЕГО ДВОРА его превосходительством Евдокимом Алексеевичем Щербининым все таковое к решению приведено и заключено, то в тех пунктах ничего уже не упоминается. А особливым письмом упомянул он к вашей светлости на одну только прошедшую зиму о войсках, что они в тех местах будут находиться, но и то касалось до квартирования, а не до постоев. Да как ваша светлость есть государь, то непременно всякия обстоятельствы должны подвержены быть вашему сведению, так не слыхано еще в свете, чтоб в военное время о движении войск в трактатах описание делали, ибо кроме бога, кто может предвидеть будущее. Не инако бо всякой из нас щитал, что положенное перемирие с Портою оттоманскою окончится желательным миром и мы выйдем отсюда вон. Но теперь всему тому сталось противное, и мы остаемся здесь. А потому, ваша светлость, военные обращении применить я лутче ни к чему не могу, как к плавающему кораблю в море, который путь свой соглашать должен с ветром, а войско с обстоятельствами. Что ж принадлежит, что войски ходят по 50 человек и более, так могут они, ваша светлость, ходить и тысячами, но обид никаких еще нету, да и быть не может, как и посланной от вашей светлости сказывал, что жалоб никаких до вас не доходило. А чтоб войски маленькими частьми ездют, то как и вашей светлости известно, что здешними обывателями отогнаты у казаков лошади, коих они должны сами отыскивать. А прочие военные люди принуждены отлучаться и для покупок себе за деньги съестных припасов. Что же они не по одному, но в некотором числе для таких надобностей себя употребляют, то сие происходит от той опасности, что в пребывание в Крымской области российских войск довольное оных число умерщвлено, а убийцы оных по обещанию вашей светлости найдены не были. Но чтоб обыватели здешние войск наших боялись, сие весьма мне, ваша светлость, удивительно, ибо творение людей наших подобно вашим и странного в них ничего нету. А особливо здешние обыватели могли б уже и привычку сделать, видя уже третий год одне все войски в здешней области. Чему остается только вашей светлости, яко самовластному государю сей земли приказать, чтоб они не боялись. И затем уверить вашу светлость могу, что весьма [532] приятно для меня будет видеть здешних обывателей упражняющихся лутче в домостроительствах, хлебопашестве и торгах, нежели как в других иногда интригах.

Таперь вашей светлости я буду говорить по военным обращениям, следствие чего извещены уже ваша светлость от резидующаго министра господина статского советника Веселицкого, что мы имеем с турками войну. По поводу чего, хотя и неможно сказать, чтоб сюды десант конечно был, однако по обстоятельствам войны оного ожидать можно. А потому и следует мне исполнить ВСЕВЫСОЧАЙШЕЕ ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА ВСЕРОССИЙСКОЙ моей ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕЙ ГОСУДАРЫНИ обещание, значущееся в 5-м пункте и должен я заблаговременно меры мои брать в расположении здесь войск, дабы б неприятеля сюда не впустить. А как сия есть оборона не крепостная, а полевая, так следственно в крепостях мне и пристойности нет сидеть, а что войски во всех местах расположены, то для того, ваша светлость, чтобы при первой высадке турков был им достойной отпор, где б они ни вздумали оную делать. А при том, как ваша светлость при аудиенции объявить изволили резидующему при вас министру господину Веселицкому, что здесь в земле есть недоброжелательныя люди общему добру и положеным между Российской империей и татарскою вольною областью, а особливо в пристани имянуемой Ичели, где ваша светлость сумнение имеете, что они подать могут помощь прибывшему неприятелю, то позвольте сказать, ваша светлость, что хотя выражение сие было мне и удивительным, что ваша светлость, будучи здесь самовластной государь, не могли продерзателей тех и к отечеству своему злодеев удержать. Но однако ж в рассуждении таковых отзывов принужденным нахожусь взять мои меры, дабы б я и сзади моих войск нашел неприятелей и для того и войски оные оставляю внутрь земли с тем, что естьли б таковыи случились, то можно б их прогнать и не допустить до какого-либо вреда войску. А по отзывам вашей светлости принужден я держать близ Салгира пехоту, а частью уже и занять некоторыя проходы, дабы в случае пристанища там неприятеля могли быть подкреплены. И тем сильнейше отпор сделать было для меня, естьли б я дал неприятелю возгнездиться, ибо сие есть военное положение, чтоб каждого неприятеля предприятие предупреждать, а не исполнять оные и допускать. Сие правило я наблюдаю, а иначе щасливы б были турки, яко наши теперь неприятелия, естьли бы войски наши загнаты были в один угол и запрещено бы было им оттуда выходить, ибо чрез то имели б они довольно время войтить сюда в землю. Согласитца я долженствую только в том, что здешние обыватели некоторым образом чрез то отягощены будут, поелику мы имеем довольное число лошадей и скота и пасем их на кормах, но без того обойтитца никак не можно, ибо лошади и скот могли бы без корму помереть, а затем последует, что и людям пропитание доставлять не на чем и подвержены будут оныя голоду, а от того и смерти. Почему можно на сие сказать, что естьли бы таковое нещастие случилось, [533] то пришедшему неприятелю не с кем бы и драться было и мы б побеждены были голодом. А затем заключительно скажу, что когда я удостоен от ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА ВСЕРОССИЙСКОЙ моей ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕЙ ГОСУДАРЫНИ командовать войском, то и щастливым почитаю себя заключением ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВА, что могу вверенной мне в стражу полуостров Крымской от всякого неприязненного нападения сохранить. Так согласно с тем и ваша светлость сие на меня возложить изволите. А в протчем обывателям извольте приказать, чтобы они в домостроительстве своем упражнялись и ничего б не боялись и увертесь в том, что я свято наблюдаю утвержденныя пункты по всей их силе и никаким образом их не приступлю по данным мне о том довольным повелениям, что я исполнить в должность себе поставляю”.

Комментарии

394. Деев Михаил Иванович (1742-1794), полковник, командир Тамбовского пехотного полка (1794).

395. Речь идет о крымском хане.

396. Возможно, Касайский Арслан-Гирей, племянник Шагин-Гирея, начальник ногайской орды (1779), приверженец России.

397. Речь идёт о Малай мурзе, главе едичкульской орды. С 13 века мурзами назывались крупные феодалы, главы отдельных орд и родов.

398. Нурреддин (?-1440), князь Ногайской орды (1426-1440). Имя Нурреддина впоследствии стало нарицательным для князя, правителя, наследника владетельного князя в ногайских ордах.

399. Высшее духовное лицо, облеченное правом выносить решения по религиозно-юридическим вопросам.

400. Мустафа III (Мустафа-Гамид), турецкий султан.

401. Хаты-халты — искажено, правильно скапыхалки — придворные чины в Крымском ханстве.

402. Глашатые.

403. Такой же ответ от князя Прозоровского воспоследовал, то и означено сего журнала под 21-м числом.

404. Чесменское сражение в Эгейском море в июне 1770 г., когда русская эскадра под командованием адм. Г. А. Свиридова уничтожила турецкий флот, обеспечив господство в Архипелаге и взяв под контроль пролив Дарданеллы.

405. Пролив, соединяющий Эгейское и Мраморное моря.

406. От названия г. Дульчинье (Дульциньо), ныне г. Ульчин в Черногории.

407. Скутарский паша — от названия г. Скутари, ныне г. Шкодер, Албания.

408. Народность, принадлежавшая к Абхазскому племени. С древности обитали в ряде районов северо-восточного побережья Чёрного моря.

409. Реиз, реис (рейс) — глава, начальник.

410. Сии известии совсем с военным ремеслом несходны, чтоб оне сделали десант на остров, которой близ Кимбурна и действительно болотистой. А при том в Кимбурне и в Очакове волов и лошадей нет, то им по пещаной дороге от Кимбурна до Перекопа провианта везти не на чем. А может быть оне десант сделают близ Перекопа, то есть меж Окаги и Козлова, то в сих местах у меня войско к отпору учреждено.

411. Призидующий — присутствующий, находящихся здесь.

412. Греческие выходцы из Крыма и Анатолии, населявшие Мариупольский уезд Екатеринославской губернии в районе рек Мокрой и Сухой Белосарайках.

413. Али-бей (Алибей) (1728-1773), египетский паша (султан), восставший против Турции. Родился в Абхазии, в детстве был продан в рабство и попал к начальнику мамелюков (туземная гвардия) в Египте. Впоследствии возглавил мамелюков и начал борьбу с турками. В 1766 г. ему удалось вытеснить их из страны, объявить себя султаном Египта, завоевать Мекку и Сирию, а также крупные города на южном побережье Средиземного моря. Измена приемного сына, возглавлявшего часть войск, заставила Али-бея бежать из Египта, однако он не прекратил борьбу с Турцией, которая велась с переменным успехом. В 1772 г. при поддержке русской эскадры он овладел городами Антиохией, Триполи, Иерусалимом, Яффой и в 1773 г. двинулся во главе 30-тысячного войска в Египет, но в сражении около Газы был ранен, взят в плен и вскоре умер.

414. Ираклий II Теймуразович (1720-1798), царь Картли и Кахетии (с 1744 г.). Из династии кахетинских Багратидов. Возглавил борьбу за объединение грузинского народа перед опасностью ирано-турецкой агрессии. В 1783 г. заключил Георгиевский трактат с Россией, признав ее протекторат над Восточной Грузией.

415. Возможно, Зембулатов Яков Михайлович, в 1781 г. генерал-майор, обер-комендант в Екатеринбурге.

416. По Петербургской конвенции от 25 июля 1772 г. между Россией, Пруссией и Австрией. к России отходила Восточная Белоруссия с городами: Гомель, Могилев, Витебск, Полоцк и часть Ливонии.

417. Австрия выступила против Турции на стороне России в русско-турецкой войне 1735-1739 гг. и потерпела поражение. По условиям Белградского мирного договора 1 сентября 1739 г. Австрия возвратила Турции земли в Сербии и Валахии.

Текст воспроизведен по изданию: Записки генерал-фельдмаршала князя А. А. Прозоровского. Российский архив. М. Российский фонд культуры. Студия "Тритэ" Никиты Михалкова "Российский архив". 2004