ПРОЗОРОВСКИЙ А. А.

ЖУРНАЛ

ГЕНЕРАЛ-ФЕЛЬДМАРШАЛА КНЯЗЯ А. А. ПРОЗОРОВСКОГО
1769-1776

1773 год

6-го числа генваря представил главнокомандующему моим рапортом, что я в рассуждении моего в Крыму пребывания за нужное себе почитал иметь у себя в разных местах конфидентов на тот конец, чтоб чрез них наведываться о обращениях как самих крымцов, так особливо живущих на острове Тамане, поелику на сем острове было свободное пристанище судам с противного берега. Главною причиною сего моего представления было то, что отвсюду происходили тогда разныя народныя разглашения, в которых хотя иногда очень мало вероятности усматриваемо было, однако по меньшей мере некоторые из них заключении должно было делать. Я при том донес, что возвратившийся ко мне в то время из Бахчисарая от мурз тамошних конфидент ничего развратнова противу нас не приметил. Одна чернь болтала тогда только, что весной будут в Крым турки. Сей посланой сказывал мне, что в бытность его в Карас-базаре в одном кофейном доме слышал недавно в Крым с Тамана, а туда также из Царя-града приехавшего татарина, разговаривавшего с здешними татарами, что будто турки с кораблями намерены быть в Крым к половине марта месяца. И что де они, хотя сорок лет с Россиею будут битца, а Крыму не отдадут.

24-го генваря послал к князю Долгорукову ³⁶² репорт, что партиями моими изловлены два турка, которые о себе показали, что они из Анатолии приехали в Крым с товарами. Но я, почитая их шпионами, велел содержать под караулом.

На сие получил я ордер, в котором по одобрении моего поступка, предписывается и впредь показывающихся шпионов изловя, хотя б против того со стороны хана неудовольствия были, отправлять под караулом наперед в Перекоп, а из оного к нему.

30-го генваря получил от князь Долгорукова ордер, в котором, возвещая мне о скором прибытии тогда чрез Полтаву из Петербурга Калги-султана, и удостоверяя о его усердии к России предписывал: 1-е, что он почитает нужным у всех крымских пристаней проезд присечь так, чтоб никто без точной власти и без особливого от Калги-султана виду никуда, даже и на Таман, не отлучался: 2-е, по всем мечетям объявить, что хан и правительство Крыма возчувствовали из персонального султаном объявления сколь велика к ним ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА милость, повелевают всей области остаться в спокойствии, ни к какому ополчению не готовиться, не принимать приезжающих к берегам турков и никаких клонящихся к нарушению их вольности плевел не употреблять.

При сем уведомлял меня, что сей султан всю переписку с его сиятельством чрез меня отправлять будет.

6-го февраля испрашивал от главнокомандующего моим рапортом резолюции подходящим известиям о прибытии в Крым турецкого сильного десанта, можно ли мне, хотя в конце апреля месяца ожидать сюда конницы к [472] подкреплению, ибо естьли бы я войски вверенные мне имел в полном комплекте, то не настояло б нужды таковой в сикурсовании оных. А как корпуса моего в полках большой оных некомплект, который время от времени умножается поражением, хотя не язвою, но особыми в климате сдешнем болезнями и который ими будучи во всякое время столь обогащен разнообразно, что почти непременно производит великую в войсках гибель, а чрез то самое немалое число и больных состоит. Все ж таковыя весьма умаляющие здешние войски обстоятельства понуждали меня и то донести, что естьли б неприятелю при произведении им десанта удалось овладеть хотя одним из наших постов, учрежденных особливо при известных столь великих здесь горах, а чрез то самое и вогнездиться уже ему в них некоторым числом войск, то на таковой столь вредный уже для нас случай и чтоб скорее неприятеля оттоль выбить колико несравненное противу его число пехоты отрядить будет надобно, поелику что конница там, как в непроходимых для нее местах ничего действовать не может. А за таковым отделением толь знатного иногда числа сей пехоты и останется может быть к отражению рассевшегося повсеместно при берегах неприятеля одна только небольшая с конницею часть пехоты. Но я все сие предал в его рассмотрение единственно на один только непредвиденный случай. И что особливо когда уже полуостров здешний приведен стал в нынешнее его положение, то я и удостоверял, что по столь важному об нем посту сколь не велики б были силы неприятельския, я иначе не могу его уступить, как обороняясь до последняго человека и отражать буду сколь возможности моей достанет действии сего, неприятеля, совместно иногда и от стороны земли здешней произойти могущие. Размышление мое о всех представленных крайностях тем более мне подтверждается, что я с стороны моря не буду обеспечен нашею флотилею поелику, что хотя его превосходительство вице адмирал пообещал, что оная в марте выступит, но как в сем месяце выедут только из Таганрога суда с разными принадлежащими сей флотилии материалами и припасами, то без получения оных нельзя ей и в море выступить. Так для лутчаго удостоверения не изволит ли его сиятельство и к Алексею Наумовичу ³⁶³ отписать, чтоб он поспешил в снабжении оной флотилии к раннему выступлению.

19-го февраля прислал ко мне главнокомандующий с полученного им от его сиятельства господина генерал-фельдмаршала и кавалера графа Петра Александровича сообщения копию относительно до производства дел конгресских и что по держаным последним конференциям существительныя пункты остались под прением. А при том примечательно, что по-видимому Порта не имеет прямого намерения о прекращении настоящей войны.

К тому ж присовокупил, когда по довольном обращении и примечании поступков крымцов, открывающих явно недобронамерения их, в рассуждение принято было, то соображая трудность раннего подкрепления, и напротив того способность с противного берега неприятелю сделать свой десант, легко могущий воспоследовать в марте и не позже апреля, Его сиятельство [473] еще в сентябре месяце всеподданнейше представил, не повелено ль будет все потребное на тракте заготовить на тот конец, чтобы помошные войски к тому времени приспели. На что не получа никакого отзыва, остался в молчании. А напротив того и в генваре месяце повторил оное представление с требованием высочайшего повеления готовить ли пришедшие к нему четыре пехотные полка и два кавалерии на подкрепление Крыма или нет. А наконец и в третий по рапорту моему, соображая таковыя в мирном конгрессе прения, а со стороны положения Крыма неприклонности к стороне нашей за таковыми представлениями он более сделать на сей раз не мог, как распорядить следующим образом: два пехотных полка из прибывших из первой армии, расположенные на старой линии между крепостей Белевской и Федоровской имянно Елецкой и Тамбовской до разлития рек по последнему пути перевесть в Новоселицы, Самару и на тамошнюю поланку. Другая ж два полка Белозерской и Азовской по причине нахождения их в Елисаветградской провинции назначены от его сиятельства по последнему ж пути приттить к сече и как только возможность допустит переправиться, то тот же час исполнять оно будет. А кавалерийские два Ямбургские и Псковский перейдут реки Псол и Ворсклу и расположатся в Цариченке и Китай-городе, а к тому малороссийских казаков сколько набраться может. Все сие приуготовление и распоряжение делал его сиятельство с тем, что будет ли сие удостоино опробации, то крымская стража сими войсками будет усилина. Что и отнес его сиятельство на высочайшее соизволение отправленную о том реляцию и естьли получит на оную сходно с сим положением резолюцию, то в таком случае и настоящее исполнение все примут. А до того останутся они в вышеобъявленных местах до повеления. Ростовскому карабинерным ескадронам, а также и гусарским предписал его сиятельство не только быть к выступлению готовым, но и для раннего выступления на тракт, лежащий от нынешних их квартир к Крыму, заготовить впредь на 150 верст как овса, так и сена, перевозкою на обывательских подводах за прогоны для употребления одним только строевым лошадям. А естьли не отяготительно будет, то хотя и на 200 верст такову развозку зделать. На дальное ж продовольствие приказал его сиятельство для взятия с собою с места овса. В полк Ростовской дать десять четвероволовых фур, а в ескадроны легкоконныя по той же препорции взять на них овса столько, сколько поднять могут. Из которого употреблять в расход также одним строевым лошадям с рассмотрением, чтоб оного до того места, где получить можно конечно было. А провианта на штатных и прибавочных повозках иметь только на один месяц. В протчем же о распоряжении здешних войск по постам препоручил на мое рассмотрение.

А против сего повеления отправил его сиятельство 20-го февраля рапорт с прописанием, что оное подкрепление здешнего корпуса непременно есть нужно, как о том уже и в прежнем моем рапорте упомянул. А особливо, что я нахожу теперь сию оборону десанта весьма трудною и ровною, как бы в переправе, чрез какую либо реку неприятеля. Естьли я по всему берегу [474] протяну свои войски, так везде будет слабая оборона. Оставить же их и совсем без занятия неможно, а особливо как здешний полуостров изобилен такими местами, где неприятель пристать может. И хотя по числу вверенных мне войск, сколь только знания ремесла моего дозволило учреждение я сделал, призвав бога в помощь, сколь сил моих достанет порученной мне пост оборонять буду. А при том соображаясь с вышеписанными обстоятельствами, доносил я, что для верного удержания сего поста надлежит иметь войски в достаточном числе. А потому непременно надобно было хотя и до получения высочайшей резолюции, чтоб генерал-майор Вассерман ³⁶⁴ с назначенными двумя полками следовал бы к соединению ко мне. А особливо как сия прибавка сделает великое порабощение в татарах, да не замедлют о том и турки сведение получить, что все в великую пользу нам послужит. Марш же свой Вассерман иметь может весьма выгодной, ибо ему иттить такими местами, которыми он во всякое время пройтить может, потому что они наполнены запорожскими селениями до самого Никитина перевоза. А при уготовлении же ему фуража и способствования в его переправе чрез Днепр я запорожскому войску писал и надеюсь, что все то с успехом исполнено от них будет, так как по заготовлении сим полкам от Никитина перевоза по дороге, сюда лежащей, сена. В протчем, что принадлежит до достальной конницы, то естьли подножного корму не будет прежде апреля, не надеюсь, чтоб оная выступить могла. А небезнужно б и ей здесь достаточное количество иметь в рассуждении том, что непременно уже татары собрание своих войск зделают, как скоро только услышат не только о приближении, но о точном намерении десанта. И хотя сие войско, незаслуживающее никакого примечания, но число оных, чтоб без ошибки сказать, не менее как двадцать тысяч собраться может.

Итак с одной стороны, как я уже выше упомянул, примечания они не достойны, но с другой, когда войски озабочены будут обороною берега противу десанта, то в таком случае должны на подкрепление атакующих мест делать весьма проворныя движении, что с обозами исполнить сего никак невозможно, а то либо оные могут иметь при себе на несколько дней провианта, а дальнейшее пропитание должно вестись сзади или после прибывать, то они сему последнему не только препятствие, но и разорение причинить могут. И естьли ж определять большии прикрытия к сему пропитанию, то больше обессилишь и без того малочисленные войски по здешнему положению земли. И видимо ясно, что без достаточного числа войск искусство военное в том помощи подать не может, хотя я и не премину все нужныя к тому предосторожности взять потому что здесь и крепостей, могущих обороняться, только две, то есть Перекоп и Арабат. А затем протчие города совсем открытыя и которыя не только в пользу, но и больше во вред войску служить могут, естьли в них остаться. А хотя в тех местах находящиеся магазеины сколько возможно от меня прикрыты будут, но наконец, за должность я почел все сие отдать в рассмотрение его сиятельства так как и то, что в рассуждении [475] вышесказанных обстоятельств за великую удобность почитаю, чтоб запорожское войско расположить при Днепре близ Шангирского ретранжамента. А в случае надобном оное и сюда ввести, поелику они и одни почти могут исправиться с татарами. А протчее войско будет оборонять берега.

Распоряжение ж войску я сделал таковое. Во-первых они должны были приготовиться в лагерь. За определением на постах один из тех лагерей находиться будет из войск кефинских, при реке Бульзыке, с прибавлением части конницы под командою господина генерал-майора Якобия. Но город Кефа всегда будет снабжена караулом и сие войско может во всем том краю обращении свои делать. Второй лагерь при реке Чекраке, где и я находиться буду, которой к другой половине полуострова обращаться станет для подкрепления постов. А некоторая часть конницы будет при реке Салгире близ ретранжамента и по надобности присоединится может к тому или другому лагерю. Я ж для себя сие место для того избрал, что туркам удобнее десант сделать между Перекопа и Козлова или меж Ахтярской гавани и греческого монастыря, то в оба сии места я свободнее обратиться могу. Что ж касается до Никольского пролива, то надеюсь я, что господин капитан Сухотин ³⁶⁵ оное место займет бомбардирными судами, а потому и тщетно будет неприятельское туда покушение. С таманской же стороны ожидать важного не было опасности, ибо род живущих там людей к пехотному бою неспособен. А при том представил, что я удобнее почитаю коннице из Новой Сербии притти на Никитин перевоз, где она без дальнаго изнурения во всякое время притти может, как от штаб-квартиры Молдавского полку, то есть от Павловского редута только 80 верст до того перевоза.

20-го февраля сделал войску, находящемуся в Крымском полуострове, нижеследующее распределение:

Полк Алексеевский, яко находящийся при морском департаменте, иметь пост при Ениколе.

Инженерной команде остаться по-прежнему в крепости Арабатской. А егери должны ко своему корпусу присоединиться. Но на место оных из ведомства генерал-майора Якобия велел командировать туда всех пеших украинских казаков.

1-й лагерь при Булзыке под присудственною командою генерал-майора Якобия, у него пехтные полки Белевской ³⁶⁶ и Курской.

Артиллерию крымского корпуса, исключая что потребно будет, оставить по местам.

Егарьской корпус, из которого расположенный при Судаке пост остается по-прежнему.

Конница

Три ескадрона Черных гусар, казачий Иловайской полк, Компанейской полк.

В Салгирский ретранжемент велел командировать Московского легиона от гранодерского батальона при порутчике 50 гранодер с пристойным [476] числом других нижних чинов и одного барабанщика в команду секунд майора Шипилова ³⁶⁷ так как и мушкатирских недостающее число 50 человек убылых добавить. Близ оного редута взять лагерь полку Донецкому пикинерному.

Одной роте егарям со двумя легкими орудиями, к казачьему полку Кутейникова присоединясь, того ж полку к есаулу Орлову ³⁶⁸ во околичности того места взять лагерь.

И всем вышеписанным находящимся при Салгире войскам велел в команде состоять у майора Синельникова.

Астраханскому драгунскому полку оставить два ескадрона в Шангирском ретранжаменте, в котором оставить пушки и конную аммуницию и около оного всего полку строевых лошадей, из которых ескадрону коменданту сего ретранжамента майору Мисюрову употребить для стражей его укрепления и для пасьбы табунов. А в прибавок ко оным командируются из украинских казаков.

При господине полковнике Бекерине прибыть пешим трем ескадронам в Козлов для содержания сего посту.

Лубенского полку есаулу Григоровичу остаться с командою его в Козлове. Артиллерии порутчику Дурнову остаться по прежнему в Козлове с его командою.

И всем сим в Козлове войскам состоять в команде у полковника Бекерина.

Половина полку Денисова присоединиться к его полку и закрывают дистанцию между Перекопом и Козловым, как и свяжет цепь с полком Грековым.

2-й лагерь при реке Чекраке под командою господина генерал-майора Фризеля, где и я находиться буду.

Четыре батальона Московского легиона резерфного корпуса, артиллерия, две роты егерей оного ж легиона.

Конница, полк Борисоглебской драгунский.

Гусар 3 ескадрона бахмуцких, три молдавских.

Запорожским казакам 300-м взять свой лагерь при Аланчаке, а 200 остаться при справном старшине у надзирания Кинбурна.

Части господина полковника Кохиуса взять свой лагерь по рассмотрению его так, как и бельбецкий пост, по тому ж учредить.

Майору Юрвицкому остаться на своем посте по прежнему.

Половина полку Грекова присоединиться с полком, а как выше сказано, свяжет цепь с полком Денисовым.

Ряжским гранодерским ротам занять: одной при Сербулате, а другой при пристане Ахт-мечеть в сделанных редутах. А господам частным командирам в моих повелениях предложил:

Генерал-майору Якобию: назначал я ему лагерь при реке Булзыке в рассуждении том, что близ Кефы лагерные места неудобны. А особливо, что и больных там от худых вод в полках немало бывает. И что в городе [477] Кефе никаким числом гарнизону обороняться неможно, а всегда должно оному выходить к отпору неприятеля, к защищению ль бы того города служило или берега. А напротив того при реке Булзыке будет он иметь выгодной лагерь и в 13 верстах только от Кефы. То взяв все предосторожности о уведомлении себя о неприятеле, может во все стороны обращаться к поражению неприятеля. А между тем предписал, как егери из Арабата должны будут соединиться к своему корпусу, почему оной и приумножится людьми, то и из оного непременно надлежит учредить пост в горах позад Кефы в пристойном месте, которой и может надзирать прибытия с той стороны неприятеля. А в надобном случае можно оной подкреплять пехотою. К лучшей же безопасности может для сего посту сделать укрепление и естьли б земля не дозволила сделать бруствера, то построить оной хотя из мешков насыпанных песком и снабдить его пушками коликим числом и каким колибров пристойнее найдет. А сверх сего надлежит учредить по берегу от Кефы до Судака небольшие казачьи посты, а особливо на одном вытянутом языке в море. Хотя и нет из пеших казаков таковых, которыя будут весьма далеко открывать море, должность же их состоять будет только в том, чтоб, как выше сказано, егарской пост, так и его господина Якобия о всяком прибытии уведомить. А сверх всех сих постов надлежит еще учредить из некоторого числа егарей и казаков пост на идущей дороге из Судака к Кефе в какой-либо ущелине, и которую б другим местом объехать было возможно, то сим самым и обеспечить коммуникацию между им и Судаком. Для кефинской пристани и магазеинов непременно надлежать будет караул иметь, а в городе уже для единой только пристойности, которой и командировать с сменой из лагеря. А город же иметь одного штаб-офицера комендантом над караулами, которой бы бессменно там находился.

Во всякое ж иногда прибытие неприятельское надлежит назначить место, где караулу собраться и потом соединить его к войскам, оставя только при магазеинах прикрытие с пушками. А при том расположил я оборону сего места таким образом: естьли б неприятель сделал высадку в горах позад Кефы, где и пристойные места есть и в то ж бы время и на плоском берегу высаживался по другую сторону Кефы, то в горах можно отбить неприятеля пехотой, а на плоском береге — конницей с подкреплением маленького числа пехоты для прикрытия пушек. Во всяком же надобном случае подкрепит его, господина Якобия, майор Синельников. А естьли и я уверен буду о стремлении неприятельском, когда будет на его дистанции, то не примину на подкрепление из моего лагеря к нему войск прислать. Затем же и полк Алексеевский в самом крайнем случае подкрепить его может. Однако ж не прежде сего может он требовать, как когда будет уверен, что на его пост никакого нападения не будет, а в нужном случае в Арабате одною взятою от него мушкатирскою ротою занять. Все ж из его лагеря тягости, как артиллерия, так и протчия при всякой тревоге отправлять к Арабату и из них военныя все снаряды и деньги положить в самой крепости. А протчия тягости поставить [478] позад оной вагенбургом под протекцию пушечных выстрелов, в той крепости находящихся. Во оной строевыя люди, яко имеющие ружья могут его оборонять. Артиллерию майора Норова приказал взять ему к себе в лагерь с артиллериею оставшеюся за удовольствием всех надобных места пушками, а особливо магазеин и пристань оными утвердить непременно надобно. Естьли ж бы иногда случились за всем тем удовольствием пушки, под которыя лошадей не достанет, то таковыя может он отправить в Арабат. Сухарной провиант пристойнее нашел я сложить в Арабате, поелику кефской магазеин подвержен опасности, почему оной теперь и наполнять не надлежит, а стараться к продовольствию войск употреблять. Естьли ж бы к сему продовольствию команды его недостаточно было провианта, то можно его из Салагирского ретранжамента перевесть в Арабат. Откуда способно будет войскам его получать. А естьли уже и на предбудущую зиму сии войски здесь останутся, то на таковое зимнее продовольствие можно будет в свое время и к Кефу доставать.

Хотя Компанейской полк по расписанию в лагерь его, господина Якобия, и назначен, но как оной делает стражу между Кефой и Керчей, то половина оного должна собраться к нему, а части остаться к Керче к подкреплению вверенного господину полковнику барону Дельвиху посту. А иногда по надобности может он и к себе взять. А при том стараться иметь и пользоваться всегда конфидентами и знать чрез них откуда кто приезжать будет в Кефу и не намерены иногда произвесть какого бунта, сим только самым себя и остеречь можно. Когда узнает, что неприятельское покушение, минуя кефской пост, стремиться будет к стороне Керчи и Ениколя, то в таком случае отдать на его рассмотрение в подкрепление того краю из войск его команды с тем, что оставя довольное число к защищению своего посту. С достальными за тем сам ли он может подвинуться к стороне той или с кем откомандирует. В заключении ж сказал я ему, что не числом, но храбростию и искусством неприятель побежден бывает. А для того и не остается инаго пребывающему здесь войску, кроме как одной только победою сей пост удержать чтоб то за тем ни стало. Господину полковнику Дельвиху предписал, чтоб он в самом случае по востребованию генерал-майора Якобия, оставя флотския батальоны для содержания в крепостях Керче и Ениколя гарнизону, с полком шел на подкрепление, куда от него предписано будет. А при том предписал, как вверенной ему пост требует весьма попечительной стражи и потому, как и я б впредь неприятельские покушении на дистанцию его ни были, старался б по всей возможности, отражая их, превращать в совершенную тщетность. Для чего и генерал-майору Якобию приказал, чтобы по состоянию в его бригаде и по способности в нужном случае подкреплен он, Дельвих, был из войск его части.

Господину генерал-майору Фризелю предписал, что когда оной и в лагере при мне будет, то не изъемлется от него как козловской пост, так и на дистанции между Козлова и Перекопом расположенныя посты. А как Борисоглебскому [479] драгунскому полку преполагаю я приходящее лето служить конницею, то чтоб приказать ныне ж оному приуготовить себя к выступлению в принадлежащей к оному убранстве и исправности.

Господину полковнику Кохиусу, какие б впредь неприятельские покушении на дистанцию его ни были, старался б по всей возможности отражая их, превращать в совершенную тщетность. И что при всяком уведомлении о стремлении неприятельском на его дистанцию подкреплен он будет войсками из моего лагеря.

Примьер-майору Синельникову, когда он будет находиться при салагирском ретранжаменте, то есть в середине Крымского полуострова, то может держать здешних развращенных жителей в почтении, а по надобности прибыть вскорости должен с конницей на подкрепление господина генерал-майора Якобия или в другое место, как он о том от меня или от генерала Якобия повеление получит. По собрании ж казаков с почт может для защиты редута оставить оных с прибавлением ста человек мушкатер под командою майора Шипилова. А протчих и егарскую команду ввести подле Карасу-базара в горы к стороне Старого Крыма. Для чего и потребно ему под видом другим сии места осмотреть и того офицера с собою взять, кто тут будет командиром. Во оном занятии поста та полезность, что он перережет дорогу в горах идущую от Бахчисарая к Кефе и помешает здешним жителям иметь убежище в горах. Тож естьли бы турки вышли близ Судака и Кефы, то непременно они в горах поселится могут. А между гор такая малая команда может великое число держать пока сикурс к ней прибудет. Но сей пост не прежде занимать, как самая крайность того требовать будет, ибо сие предприятое всего больше татар огорчает, как понимают они прямую цену сей заимки. И при том приказал ему посылать под разными претекстами в Карасу-базар для примечания. И по разведывании может употребить шпионам до 50 на счет екстроординарной суммы.

Полковнику и перекопскому коменданту Кудрявцову, чтоб оной по первому моему повелению назначенныя по расписанию две гранодерския роты отправил к их местам и имели б оныя у себя непременно шанцовый инструмент для того, чтобы, пришед в назначенные им редуты, могли оныя поправить и привести в совершенную исправность. При том же приказал тем капитанам подтвердить, чтоб каждой, заняв в своем редуте пост, и, невзирая на превосходство противу себя неприятеля, оборонялся б с великою храбростию и ни под каким бы видом не оставляли своих постов под взысканием в противном случае по строгости воинских артикулов. Для того, что при всяком на их места стремлении, не упущу я конечно подкреплять оныя. А в случае нападения на сербулацкую пристань приказал бы войска запорожского полковнику Колпаку, войдя в Крым, тотчас подкрепить из находящихся же при первом Ряжского полку батальоне двух пушек. Приказал дать тем командированным капитанам по одной. А вдобавок к оным снабжены они будут из Козлова. [480]

Полковнику Колпаку, когда прибудет к нему требуемая мною из Коша трехсотная команда, то, отрядя при исправном и надежном старшине 200 человек к Кинбурну, приказал бы ему содержать толь нужной пост с крайним надзиранием неприятельских с стороны той покушениев, уведомляя тотчас о всяком происшествии перекопского коменданта. Сам же он с остальными за тем откомандированием тремястами, взял бы свой лагерь при Каланчаках близ каменного мосту в выгодном месте. И куда по прибытии отрапортовал бы перекопского коменданта, чрез которого и я уведомлюсь. Будучи ж в том месте, делать разъездами крайнее надзирание по дороге к перекопской линии, то ж к Кинбурну, дабы б его разъезды встречались с таковыми ж от двухсот сотной команды его партии. В случае ж нападения на сербулатскую пристань по повелению полковника Кудрявцова немедленно туда следовать. Войдя ж в Крым, команду содержать в совершенной сторогости, не допуская оную отнюдь до обиды, а тем меньше до разорения тамошних жителей и тем самым избавиться от принесения от них жалоб. Как же перемирие еще не пришло, а надежды к миру нет, то иметь только предосторожность, а поисков не делать.

Того ж 20-го февраля требовал от войска запорожского высылкою к полковнику Калпаку достальных в повеление от его сиятельства князь Василья Михайловича [Долгорукова] число казаков, дабы оныя сколь возможно ранее с ними соединиться могли. А при том писал, что хотя я совершенно не знаю усть Днепра, где от онаго войска на лодках содержится пост, однако на всякой случай, чтоб будущему там старшине приказано был, дабы он при сильном ингда на его пост неприятельском стремлении, ретировался к Шангирейскму ретранжаменту. Куда приплыв, может он и с своей командою вылесть на берег, а тем самым усиля будущия в том ретранжаменте войски, старался б с тамошним комендантом сколь возможно удержать толь нужной пост с наблюдением, чтоб и оставленныя у берега подле того ретранжамента лодки защищены были пушечными выстрелами.

Того ж числа послал сообщение генерал-майору Вассерману о том, что как по присланному ко мне от его сиятельства князь Василья Михайловича [Долгоругова] уведомлению приказано ему с Азовским и Белозерским полками следовать вниз Днепра к Сечи по таким местам, где от самого Кондака до Сечи запорожские есть зимовники. Чрез то и удобно ему во всякое время продолжать марш, чтоб он уведомил, где тогда находился и когда туда свой марш предпримет.

По сему же случаю к кошевому войска запорожского писал, чтоб два полка во время прохождения по их зимовникам сколь возможно безнедостаточно довольствованы были продажею фуража даже до самого Никитина перевоза. Прося при том оказать им всякое вспомоществование, как в переправе чрез Днепр, так и в скорейшем их перевозе на здешнюю сторону.

Того ж 20-го февраля отправил сообщение флота к капитану 1-го ранга Сухотину, что я в наступающем марте месяце предпринял вверенные мне [481] поиски вывесть к расположению в лагерь, о чем в надлежащие места мои распоряжения разосланы. К сему извещению присовокупил и то, что из уведомления от его сиятельства графа Петра Александровича [Румянцева] касательно до дел конгресных не иное, что видеть можно, как только по довольным подозрениям с стороны Порты все знаки, кланящиеся более к войне нежели к миру. По сим причинам предписано мне было держать оружие готовым к отпору неприятельского на Крымской полуостров покушения. Вследствии чего весьма нужно при таковых обстоятельствах крейсирование кораблей наших, поелику полуостров сей, окружен будучи водою, требует и надзирания в предохранении себя с стороны моря. Чрез такое кораблей наших на некоторой отдаленной от берега дистанции крейсирование мог я не только заблаговременно получить известии о неприятельском в какую-либо сюда сторону судами стремлении, но по оным к стороне той и войски тотчас командировать на отражение десанта. Иначе ж о неприятельских покушениях прежде мне и сведать нельзя, как только от форпостов, которые однако ж порядочно и разобрать не могут, какия корабли и куда они стремиться будут, распространяя таким образом предосторожность свою на все части. Того 20-го февраля ордерами своими назначил находящимся по постам войскам места, в которые они в случае всякой тревоги ретироваться должны. А имянно, поставленным по дороге от Перекопа к Салгирскому ретранжаменту с одной от Перекопа половины оной, ретироваться в Перекоп и явиться в команду господина полковника Кудрявцова. А другой, от Салгирского ретранжамента до Перекопа начинающейся — назад в сей же самой ретранжамент, в команду майора Шипилова, куда обратиться также и с одной половины, которая ближе к Перекопу, а с другой половины — в Козлов в команду есаула Григоровича. Ко оному ж явиться с половины дороги идущей от Козлова к Салгирскому ретранжаменту, а с другой половины в самой Салгирской ретранжамент. Стоявшей же по идущей в Кефу дороге первой почте присоединиться в Салгирской ратранжамент, а достальным всем к господину генерал-майору Якобию. Которому также предписал учинить равное назначение для находящихся в данном месте его.

Того ж 20-го послал повеление полковнику барону Дельвиху, чтоб он крайнее надзирание имел при татарском перевозе, чтоб они с стороны Тамана не могли турков сюда впускать. А по тому сколь скоро примечено будет сумнение о сих людях, в то же бы время, арестовав таковую лодку, ко мне отрапортовал, поелику татарам сего делать не позволено, сказав и то находящимся при перевозе оном татарам, что естьли кто с таманской стороны пожелает в здешний полуостров, то таковой испросил бы прежде от хана себе билет, по которому и пропущены будут.

24-го получил рапорт от генерал-майора Якобия, что по объявлению посыланного от него на таманскую сторону, с противной стороны никаких судов в прибытии нет, а ожидают чрез пятнадцать дней из Синопа двух купеческих с товарами суден, что сын Крым-гирей хана Мегмет-гирей ³⁶⁹ султан, [482] присланной на таманскую сторону с деньгами для раздачи оных перешедшим на кубанскую степь едичкульским и едисанским ордам, отъезжает в Константинополь с двумя из едисанских и одним из едичкульских мурз для принесения благодарности султану за присылку денег. Что некрасовцы ³⁷⁰ все свое имение стараются как можно распродать, имея намерение, переправясь на анадольскую сторону, взять свои селении. А тамошние жители уверяют себя, что весною прислано будет в Крым так же довольно турецких войск, что без сумнения россейские войски удержать полуострова не могут, а потому они и намерены им помогать. А когда десант будет сделан не столь надежной, то не намерены явной помочи делать. И что оной посыланной больше сих известиев получить не мог, потому что и сами тамошние жители верных сведений не надежны ранее получить, как на ожидаемых из Синапа судах. Почему он, господин Якобий, и намерен к тому времени того ж конфидента в Тамань паки отправить, чтоб верное известие получить было можно.

Я на сие ему предложил, чтоб он таперь же ево послал, приказав дожидаться прибытия оных, что гораздо будет полезнее в получении желаемых известий, поколику без всякого труда почерпнет он их от тех турков, кои прибудут на тех судах. А особливо, как между сим народом ничего нет секретного, ибо я собственно сам собою испытал, что у них всякия предприятия открыты и всем сведомы. При чем я господину Якобию поручил приказать конфиденту о том наипаче разведать, куда именно они сильнее нападение свое хотят сделать. Ибо ращитал, что хотя на таком известии, когда оно получено будет основываться достоверно и неможно, однако по меньшой мере соображая то и другое можно некоторое их расположение предузнать.

27-го февраля получил рапорт от полковника барона Дельвиха, что султан Шагин-гирей ³⁷¹ 20-го февраля переправился на таманскую сторону, но при отъезде своем святейшими клятвами обязался быть России верным, сказывая, что уже несколько ево к нам склонность открыта, то какой бы конец и нынешний конгрес не имел, ему более не осталось, как в Россию перейтить, дабы он гонения, как Порты, так и здешнего правительства избежать мог. И просил неотступно о принятии его в российскую службу, куда ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВУ только угодно, хотя бы то было и против самих его единоземцев, которым он вечно отказался другом быть. При том себя обязал не только стараться на той стороне от великого султана ³⁷² к здешнему правительству, но и от них к султану письмы перенимать и к нему, господину Дельвиху, предоставлять, чего он и при нынешнем переправлении учинить не упустил. Ибо в самое то время переправился на ту сторону Журамет-мурза с письмами от здешнего хана и правительства как к великому султану, так и Батыр-гирею ³⁷³ и протчим султанам. Но будучи тогда еще не обнадежен, как мы склонности и усердие его к нам приимем, не отважился тогда о том открыть. И для удержания впредь писем на той стороне особливых людей выставить хочет. А между тем нарочно своего служителя отправил в Бахчисарай [483] для изведывания не будут ли кто от правительства к султану отправлен или письмы посланы.

Признавая как усердие сего султана, так и обещание его переловить с письмами похвальными, но при том в рассуждении последняго, велел господину Дельвиху дать султану приметить, чтоб он делал сие с рассмотрением и не иначе как с полным удостоверением, что таковыя письма точно будут от здешняго правительства посланы к Порте. Сия предосторожность тем более нужною мне казалась, что хан, имея верховную власть не только над здешнею областью, но и над пребывающими на таманской стороне и на Кубани народами, имеет иногда нужду посылать ферманы ³⁷⁴ свои в те стороны, а потому опасаться надобно было, чтоб дозволенныя его отправлении их ошибкою захвачению подвержены не были, дабы не несть чрез то и огорчения здешнему правительству.

Для чего и старался б он, султан, схватывать у себя с письмами татар здешних повернее и секретнее, от которых отбирая письмы, присылал бы к нему, Дельвиху. Когда же бы приметил присланных с письмами действительно с противной стороны к здешнему правительству, то не схватывая оных у себя, прислал бы только своего человека, указать такова посланца. А он бы, господин Дельвих, узнавши онаго как наипристойнее и секретнее, приказал схватить, и письмы отобрав, ко мне прислал, держав самого его под караулом.

10-го марта получил я от господина Веселицкова письмо следующего содержания: “По принесении покорной моей вашему сиятельству благодарности за доставление мне полученных вами от конфидента ведомостей взаимствую прилагаемыми при сем таковыми же от моих приятелей на сих днях сообщенными, покорно прося вас, милостивой государь мой, и впредь таковыми известиями меня жаловать. А я равным образом, ежели что достойное примечания получу, вашему сиятельству сообщить непримину. Известии, сообщенные мне от трех здешних приятелей были следующие: от 1-го прошлого же года послан был от султана турецкого в Румелию ³⁷⁵ под претекстом описи дворов обывателей христиан Осман-эфендий, бывшей во время первого примирения уполномоченным для трактования о мире. Коему дано было тайное повеление в поездке своей видеться со всеми в той провинции проживающими сверженными ханами и с протчими султанами татарскими для изведания непреметным образом в разговорах их мысли об отторгшейся Крыме и нагайцах.

Сей посланной по краткому знакомству со Девлет-гиреем ³⁷⁶, бывшим в хотинской компании ханом, заехав к нему вступил в разговор об обстоятельствах войны, приятельски у него наведываясь какого он мнения о крымцах и нагайцах и что он по известному их нраву и свойствам об них рассуждает? Давлет-гирей открылся ему: крымцы де и нагайцы принуждены были поступить по требованию российских войск предводителей для спасения жен и детей своих от неминуемой гибели. Но он, Давлет-гирей, удостоверяет, естьли б сильная помощь от Порты к ним прислана была, то де крымцы, [484] присоединясь с турками, напали бы на российския войски и выгнали бы оныя из всего Крыма. А сия область по-прежнему подверглася бы султану турецкому. Он, Давлет-гирей, ко умножению в определенной от Порты помощной корпус военных людей из охотников все свое движимое и недвижимое имение употребить готов. А ежели бы и все протчие, в Румелии находящиеся в отставке ханы и проживающие султаны, равным образом имущество свое для службы султанской жертвовать захотели, то немалая бы сумма собралась на произведение достаточного жалования вновь охотно определяющимся военным людям для учинения с многочисленным войском тем сильнейшего в Крыму на россиян нападения, о овладения оным, ибо тогда и нагайцы, прямыя махометани по единоверию, к Порте прислонятся.

Асман эфенди сие выведав возвратился в Царьград и донес турецкому султану. От коего отправлен вновь к тому же Девлет-гирею один Капитжи-баша ³⁷⁷ с повелением созвать Мансут-гирей и Селим-гирей ³⁷⁸ ханов и всех протчих селятин султанов крымской крови для объявления им в полном собрании девлет-гиреева усерднаго к султанской службе намерения относительно выручения и овладения Крымом. Но по многих в том собрании произшедших спорах все султаны и Мансут-гирей хан с намерением Девлет-гирея не согласились, предъявляя, яко оное несходствует с величеством такого монарха, каков султан турецкой, коего казна неисчерпаема и который толь многими владеет царствами, с чем Капитжи-баша в Царьград и возвратился.

Султан турецкой, сведав таким образом о мыслях татарских султанов, а при том зная, что все нагайцы преданнейшими были Крым-гирей хану, и что сына его Бахты-гирей султана над меру любят и почитают, послал к нему в Румелию нарочного, чтоб он прибыл в Царьград и явился у него. Бахты-гирей, исполняя повеление, явился у двора и допущен султану, от коего весьма милостиво принят. А между протчем вопрошен наедине, какого он мнения о нагайцах? Можно ли их денежными дачами, другими подарками и прелесными обнадеживаниями преклонить на прежнем основании подвергнутся Порте. Он по долголетнему между ими обращению и яко воспитанной едисанским Канон-мурзою, острым своим проницанием без сумнения приметить и познать мог состояние, свойства и нравы их, а потому и лехко заключить может к чему больше склонны и поползновенны.

Бахты-гирей султан ответствовал: “Во всенижайшее исполнение монаршего повеления, сколько он во обхождении с нагайцами приметить и познать мог, объявить должен, что оной народ непостоянен, склонен к хищничеству и корыстолюбив, ибо деньгами и подарками делать все у них можно, а в законе магометанском весьма тверд. И естьли б султан турецкой изволил для преклонения оного ему комиссию поручить, то он по имевшемуся его у нагайцов кредиту, обещал желанного достигнуть. А как султан намерен был ево по сему делу потребить, то ему оное и вверенно. Почему Бахты-гирей, испрося у султана одного салахера ³⁷⁹, назначил с оным брата своего Махмет-гирея, кои не токмо знатною денежною суммою и многими другими по [485] татарскому вкусу и употреблению вещьми для подарков, но и письмами Бахты-гирея от имени турецкого султана с наисильнейшими обнадеживаниями и уверениями к начальству и духовенству нагайских орд снабдены и в Суджук-кале ³⁸⁰ отправлены. Откуда они рассылкою чрез нарочных писем увещевали знаменитых начальников приезжать к ним или поверенных присылать с их печатьми для приему подарков. Удостоверяя, что султан турецкой, буде они свой магометанский закон не пременили, преступление их во отторжении от единоверия великодушно прощая, по прежнему их под свою защиту приемлет. Такого содержания письмы и к здешним ширинам присланы были. От коих и ответ получили, яко они всеусердно желают быть на прежнем основании под Портою, только ожидают сильного сикурса для избавления их от россиян. О нагайцах же, хотя Мегмет-гирей султан с салахиром и разгласили, якобы от них секретно чрез явившихся у них мурз и муллов уверены, что готовы по единоверию подвергнуть[ся] Порте, однако то еще сумнительно. Потому что с осторожностию в народе поговаривают, будто явившияся нагайских орд у подсыльщиков мурзы Наги с словестным уверением о охотном всего нагайского общества сами собою по алчному их корыстолюбию для получения подарков отлучились. Но как бы то ни было время скажет. А Мегмет-гирей султан и салахир взял их с собою. Отправились было на карабле в Царьград для представления их султану турецкому депутатами нагайских орд. Только сильным противным ветром занесены опять в Суджук-кале, где Мегмет гирей публично отзывался, что он во что бы то ни стало, а на зиму в Суджук-кале не останется. Но намерен отправиться сухим путем в Царьград, не взирая на дальнее расстояние весьма и неудобное и опасное предприятие оного. Однако об отправлении его еще подлинного известия нет.

От 2-го то ж самое подтверждено следующим прибавлением, что из Анатолии дошли ведомости, якобы шведы и еще одна немецкая держава готовятся к войне против России, что и подало присудственным здесь правительства чинам повод к рассуждению. Они за верно по сим известиям полагают, яко оттоманская порта, получая тем великое облегчение в состоянии найдется с лутчим успехом продолжать против России войны и отбирать все завоеванные оною земли. Следовательно нет надежды к заключению мира и в нынешнее перемирие. Но видно, что и оное бесплодно разорвется, ибо де в продолжение войны крымцы и с одной и с другой стороны претерпевать должны немалого разорения.

Третий согласно с предыдущими сообщил, но сверх того уверил меня, что от Бахты-гирей султана, который пожалован Калга-султаном и которому дозволение дано о всей возложенной на него о нагайцах комиссии, происхождениях и что по обстоятельствам еще в пользу оной признать мог бы прямо самому монарху доносить, отнюдь никому о том не давая знать. Ибо по древнему положению всем татарским султанам запрещено было мимо верховного визиря к турецкому султану свои доношении посылать. Что от Бахты-гирея в первых числах прошедшего мая месяца получено на имя правительства [486] чинов письмо, которого содержание в непроницаемой тайности сохраняется. Однако сими днями оной сведал, что обнадеживает помянутой Бахты-гирей именем турецкого султана о присылке на весну знатного вспомогательного корпуса для разбития и прогнания российских в Крыму находящихся войск и возвращении сего полуострова по прежнему под свою защиту. А Сагиб-гирея ³⁸¹ хана наисильнейше уверяет, чтоб он ничего не опасался, но правил бы при том так, как настоящий ханский наместник, ибо он своему избранию и постановлению в ханы невиновен. Следовательно по завоевании турецкими силами ему в рассуждении знаменитой царской породы и собратства всем солятин-султанам никакой обиды воспоследовать не может.

Получил я от Калги-салтана письмо на татарском языке. Почему я оное и послал для переводу к господину Веселицкому, от которого получил сего числа письмо следующего содержания:

“От 13-го февраля вашего сиятельства почтеннейшее письмо с приложением от Калги-султана такового ж я вчера имел честь получить. И по желанию вашему, милостивый государь мой, учиненной с оного перевод при сем со оригинальным возвращаю”.

Перевод же с письма от Калги-султана был следующего содержания:

“Давно желая улучить способ, дабы спросить вашего сиятельства о здравии. Вскоре по благополучном моем прибытии в воскресенье в Перекоп искал я удобного к тому случаю, который теперь к удовольствию моему нашедши, сие дружеское мое письмо написав к вашему сиятельству послать. По получении коего божьим соизволением уповаю, что ваше сиятельство в силу заключенной между обеими сторонами искренной благоприятности, твердой и непоколебимой дружбы сего вашего приятеля в забвении не оставите и пребывающую оную дружбу наикрепчайше утвердите”.

Сверх того получил от г. Веселицкого следующее письмо:

“Вашему сиятельству имею честь включить здесь списки с моей сегодняшней всеподданнейшей реляции с письма к его сиятельству графу Никите Ивановичу Панину и естракт с письма к его превосходительству Евдокиму Алексеевичу [Щербинину] на благоволительное усмотрение. Уповаю, что оная удостоится вашей, милостивой государь мой, опробации. А естьли я в чем-либо касательно духов здешних друзей моим рассуждением, яко человек ошибся, то испрашиваю, милостивой государь мой, благосклоннейшего вашего в том меня предостережения, наисильнейше уверяя, что я оное за особливой знак вашего сиятельства ко мне благоволения почитать буду. Впротчем, препоручая себя продолжению неотменной вашей ко мне приязни, с совершенным почитанием и с усерднейшею преданностию навсегда пребуду”.

Реляция же сия послана от 9-го марта и была следующего содержания:

“После отправления к ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ всеподданнейшей моей реляции от 11-го прошлого генваря месяца, поелику политические дела с военными сопряжены, я рабской моей должности за необходимо признал видеться с командующим расположенными в [487] здешнем полуострове ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА победоносными войсками господином генерал-майором и кавалером князем Прозоровским для откровеннейшего переговора и советывания о предприемлемых мерах в рассуждении нынешних обстоятельств повод к сумнению подающих в желанном успехе мирной на конгрессе негоциации чинымыми в Анадолии для продолжения войны с турецкой стороной великими приуготовлениями, подвергающими и Крымской полуостров по здешнему климату опасности от рановременного с моря нападения. Как ВАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО из поднесенной при сем под № 1 ведомости одного моего приятеля всемилостивейше усмотреть изволите.

Но чтоб моя отсюда на краткое время отлучка здешнему недоверчивому и строптивому татарскому народу причины к размышлению и к нескладным разглашениям иногда не подала я на аудиенции испросил у его светлости хана дозволения, уверив его и всех присудственных правительства чинов, яко к сей поездке побужден я единственно по настоянию его светлости хана о удовлетворении Хазнадар-баши бекир аги за везенные из деревни его гусарами волоской нации, три пленницы, и Темир аги за употребленной в Козлове [488] лес на лазарет. Под сим претекстом получая дозволение 20-го числа генваря в Козлов отъехал. А 4-го февраля, обратно прибыв, претензии помянутых двух просителей к благоугодности всего правительства тремястами шестидесятью рублями удовольствовал.

Елико же до предприемлемых по вышепомянутым обстоятельствам в случае неприятельского покушения мер принадлежало, то означенной господин генерал-майор и кавалер князь Прозоровской все занятые приморские посты, сколько количество подчиненного ему войска дозволяло, подкрепя потребными к храброму отпору припасами и достаточным провиантом снабдя, непременным себе правилом постановил на сих днях с достальным числом войска, не взирая на продолжавшуюся в нынешнем году, начав от 21-го генваря до 1-го числа сего месяца строгою по здешнему климату зиму, следовательно на скудость подножного для лошадей корму, в лагерь выступить, расположась в таком удобном месте, откуда бы по востребованию обстоятельства способно было отделенные части подкреплять, какое я в бытность еще в Козлове с калга-султанским из Полтавы в Бахчисарай отправленным Капитжи баши Ак-мурзою. Получил письмо с оного под № 2-м на высочайшее усмотрение раболепно подношу перевод.

Между тем 15-го числа прошедшаго февраля прибыл сюда его сиятельство Калга-султан с частию свиты его к немалому обрадованию ханской фамилии и правительства чинов, коих свойственники в свите оного находились, бывшему для встречи его и при въезде в здешнюю резиденцию обряду. Я с глубочайшим благоговением включаю здесь под № 3 записку, всеподданнейше донося, что я в самой тот час, в который Калга-султан прибыл, чрез находящегося при мне секретаря Дементьева его светлость хана и Калга-султана счастливым прибытием поздравить честь имел. Испрося при том по введенному здесь обыкновению у обеих братьев благоволительного назначивания мне времени к самоличному того ж исполнению. А будучи сведом с какою Олухани, старшая сих принцов сестра, жадностию ожидала братняго возврата, то я и к ней с поздравлением посылать не приминул. Приветствии мои приняты были с особливым удовольствием и благоприятностию. А для свидания ото дня в день откладывано, извиняясь, что за наступившими праздничными днями, в кои по закону упражняются жертвоприношениями и исправлением молитв, да за многолюдственным съездом ко двору старейшин с чиновниками свободного к тому времени избрать неможно. А Калга-султан присылал ко мне своего переводчика Мустафа-Агу с увещанием, чтобы я не счел за презрение себе откладывание свидания со дня на другой и с наисильнейшим уверением искренней дружбы его и благосклонности ко мне, ибо оно единственно от того происходит, что Калга-султан, как по случаю праздника, так и возврата от высочайшего двора ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА всегда множеством чиновников окружен, и что иногда подагрою страждет. А как он монаршие ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА щедроты и благодеянии собственно [489] к себе и генерально ко всему татарскому обществу с наипризнательнейшею благодарностию чувствует, то и желает наедине со мною видиться и по обстоятельствам несколько часов о всех с тем сопряженных материалах, откровенно разговорясь, изъясниться. И для того просил меня обождать еще несколько дней для свидания. Я, поблагодаря за его ко мне откровенность, поручил посланному донесть, что я отнюдь никакого сумнения о дружбе и благосклонности его ко мне иметь не могу, паче потому, что отменные его сиятельства свойствы и глубокое проницание, коими свыше одарен, суть надежным залогом в непоколебимом и твердейшем содержании его обещаний.

Между тем от приятеля одного сведал я, что по представлению Калги-султана послано ко всем знаменитым ширинам и первействующим старшинам капыхалки Мансурского, Магнутцкого и Аргинского поколениев, дабы немедленно прибыли в Бахчисарай. Но некоторые из знатнейших, а имянно первенствующий ширинский бей Джагин-гирей, Джелал-бей и Абду вели паша извинились, якобы слабостию здоровья, что и побудило хана вторичные наслать повелении, коими каждому по расстоянию отсюда и срок к неотменному прибытию назначен был. Итак с вчерашнего числа приезжать начали. Однако и по второму повелению Джелал-бей отказался за болезнею. Сие чрезвычайное собрание знаменитых чинов Калга-султан, сколько я проведать мог, в таком намерении учинил, что желает он при прочтении в полном собрании привезенных им ВЫСОЧАЙШИХ ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА грамот выведать из отзывов в каком расположении их мысли и к чему они больше привязаны, к подданству ли турецкому или к вольности под покровительством ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА.

Во ожидании повседневно назначиваемого мне для свидания часа, 25-го прошедшего получил я от господина генерал-порутчика лейб-гвардии пример майора и кавалера Щербинина сообщение и при оном ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА ретификацию на заключенный с крымскою татарскою областию трактат. С перевода которой заставил я для себя списывать копию. А как в тож самое время получил и от господина генерал-фельдмаршала и разных орденов кавалера его сиятельства графа Петра Александровича Румянцова письмо и при оном 11-й артикул от полномочного ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА посла на конгрессе турецкому послу предложенной с точным на турецкой язык переводом касательно до вольности и независимости татар с таким присовокуплением, чтоб употребить объявление оного, как средство лутчее поправить неустройство и убедить татарской грубой народ в том истинном намерении ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, с каковым всевысочайше настоять изволите видеть вольность татар, а не раздельно с нею и благоденствие им навсегда прочное. О чем на нынешнем конгрессе по ВСЕВЫСОЧАЙШЕМУ ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА повелению и простираются наисильнейшие старания. То по списании копии [490] с ратификации посылан к его светлости хану секретарь со испрошением аудианции, на которой иметь буду честь о важных представить делах. Оная мне назначена 1-го числа сего месяца по полудни в 4-м часу.

На аудиенции в присудствии Нуредин-султана, везиря и еще четырех старейшин после обыкновенных с обеих сторон приветствий я имел честь поздравить его светлость хана с новорожденною принцессою и с благополучным прибытием Калги-султана. А потом преподана ратификация, препровожденная сими словами: “Ваша светлость, изволите получать обещанную заключенным трактатом ретификацию, яко совершенной залог ненарушимого исполнения всего содержания оной”. Которою его светлость хан возле себя на софе положил. При чем спрашивать изволил нет ли из первой армии какого о мире известия? Я, вынув вышеупомянутый присланной ко мне перевод на турецком языке 11-го артикула с пристойным объяснением преподал оной хану. Тотчас секретарь призван и для прочтения ему отдан. А по прочтении визирь отозвался, что содержание артикула сходно с их желанием, дай боже, чтоб оной принят и мир с оттоманскою Портою заключен был. Я присовокупил, что и сей артикул есть явным доказательством ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА МОНАРШАГО МИЛОСЕРДИЯ ко всей татарской вольной области и неусыпного попечения о утверждении на вечные впредь времена независимости и благоденствия оной. На что везирь отвечал, что все они монаршие благодеянии чувствуют и с благодарностию приемлют сердцем. Присовокупив, не известен ли я, во многих ли артикулях состоит заключаемой с оттоманскою Портою трактат, ибо когда от крымской области и то знатно еще есть оных столько? Я ответствовал, он может собразоваться с обширностию обеих из договаривающихся империй, и по мере завоеваний на море и на матерой земле заключить нетрудно, что трактат не в 11 артикулах, но гораздо в большем числе оных состоять должен. После сего хан меня спрашивал, намерен ли я навестить Калга-султана. Я сказал: “Намерен”. Но он его извинил, что не в состоянии меня принять потому что в лихорадке. Итак принужден был я мое свидание с Калга-султаном отложить до другова времяни. А между тем представил я, не угодно ли будет его светлости приказать ратификацию прочесть. Однако в ответ получил, что время к молитве, да и поздно, а оная чтена быть имеет в полном собрании всех старшин, кои должны сими днями собраться здесь. Итак я, откланясь, возвратился в свою квартиру.

На другой день поутру, то есть 2-го сего, прислан ко мне от Калги-султана Мустафа-Ага для изъявления его сожаления, что лихорадка лишила его приятного со мною свидания, прося, что я не почел себе в обиду, что так долго свидаться не можем, ибо оное в вечеру неотменно будет. Итак в 9-м часу по полудни прислал ко мне Булюк-паша с объявлением, что Калга-султан меня ожидает. По входе моем в его комнату нашел я его сидящим на крае софы по европейскому обыкновению. Возде него стоял Мустафа-Ага, а по сторонам четыре мурзы свиты его. Я имел честь поздравить его сиятельство [491] с благополучным возвратом. А при том изъявил мое сердечное сожаление о приключившемся ему болезненном припадке, которой до тех пор препоною был желанному свиданию для самоличного засвидетельствования моего истинного к его особе высокопочитания. Его сиятельство, возблагодаря мне за такой дружеской отзыв, присовокупил, что он удостоверен о моей дружбе и желает с своей стороны действительными при всех случаях опытами доказать истинную свою преданность к Российской империи за столь многие ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА милости, коими он во всю бытность его в Санкт-Петербурге сщастие имел пользоваться, в чем при помощи божией и успеть надеется. После сего изъявил свое удивление о огромном и великолепном здании Санкт-Петербурга, предпочитая оной всем европейских государей столичным городам, каких сколько ему по описанию известно, Париж огромностию и великолепием превосходнее почитается, но он в сравнении Парижа, которому уже несколько веков с начала созидания минуло, преимущество отдает Санкт-Петербургу, которой чрез шестидесятлетнее время до такого великоплепия доведен. Из сего одного не трудно спознать величество и силу самодержавства российских монархов. А по тому и вообразить себе можно каким чудом во всем свете чрез 60 еще вперед лет сей российских ИМПЕРАТОРОВ столичной город будет.

Между тем просил меня, чтоб я не принял в досаду то, что здешняго правительства чины и все почтенные старшины и начальники по состоянию к обыкновенному порядку их жизни может быть мне иногда скуки наносили. Однако он старание употребит то поправить и пребывание мое здесь приятнейшим сделает. Я, благодаря за такое обо мне попечение, сказал, что мне в том месте, где по монаршему повелению я определен, скучно быть не может, а паче в таком посте, где высочайшая доверенность на меня возложена к распространению и теснейшему соединению постановленной дружбы и доброго согласия. Но за особливую милость божию, руководствующего сердцами монархов, признавая за верх моего благополучия оное, поставляю. После сего жаловался Калга-султан с некоторым на предков нареканием, о неустройстве Бахчисарая, о худом оного положении и полицый. А потом я наведался, изволил ли его сиятельство видеть преподанную мною его светлости хану ратификацию на заключенной трактат и одиннадцатой артикул, предложенный турецкому министерству на конгрессе. И когда он отвечал, что видел, то речь свою обратил на подагру, коей он жаловался. Я отвечал, что сия болезнь по усмотрению славных врачей имеет ничто отличнаго, ибо она никогда не пристает к людям низкого происхождения, а прилепляется к особам знаменитых пород, к богатым и разумным людям. Калга-султан, поставя в пример графа Петра Ивановича Панина, сказал, что их предъявление с правдою сходно. Только он в рассуждении себя удивляется, каким образом подагра к нему пристала, будучи он татарин, ибо между татарами ее совсем нет. Я примолвил, правда татарин, но беспримерной и весьма отличной. То ему по-видимому весьма понравилось. Сим разговором первое наше свидание кончилось. [492]

На другой день прислал ко мне его светлость хан с просбою удержать отправляемого с моими донесениями курьера до тех пор пока он свое ответное письмо на кредитивную грамоту ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА о моем здесь пребывании пришлет. Что я и обещал учинить.

Из всех с глубочайшим благоговением здесь внесенных Калга-Султана отзывов, хотя и блистают некоторые лучи ощутительного признания относимого к монаршим ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА толь щедро на него излиянным милостям, пленящим татарской нрав и побуждающим его изъявлять вид преданности к ВЫСОЧАЙШИМ ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА интересам. Поелику благоденствие татарского народа по нынешним обстоятельствам с оными не разделено. Однако я по давнему моему с сим народом обращению и в рассуждении непоколебимого духа его в махометанстве, имею справедливые причины в исполнении его обещаний сумневаться. И сие мое сумнение не прежде решится, как после полного собрания всех старейшин для совещания по калга-султановым предложениям и после обещанного мне призыва для переговора наедине о всех делах, с нынешними обстоятельствами сопряженных. О чем я с глубочайшим подобострастием ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ в свое время донести не примину”.

Письмо же к графу Панину было такого содержания:

“Из всеподданейшей моей сегодняшней реляции и прилорженной ко оной ваше сиятельство, усмотреть изволите чинимыя с турецкой стороны великия приуготовлении к продолжению войны, а следовательно и к нападению за здешний полуостров, чего по-видимому все здешние старшины, духовенство и народ с алчностию ожидают в рассуждении своего состояния и недоверствия к нашей стороне по застарелой к Порте оттоманской приверженности, двумя сильнейшими подкрепляемой подпорами, то есть фанатизмом махометанства и врожденным корыстолюбием. Ибо Порта, спознавши слабость сего народа, умела оной своими ухищрениями уловить и преданнейшим себе сделать пожалованием как главному духовенству, так и знаменитым старейшинам в Румелии, Анадолии и на архипелажских островах из христианских деревень доходами, коими оной без дальнейших забот и отлучен, отдавая оныя на аренду пользовались ныне же, видя себя всего того лишена. Дух их терзается и мысль стремится о приобретении потерянного. В достижении чего, сколько приметить можно, крепкую возлагают надежду на пособие Порты. И до тех пор сии мысли в них не исчезнут, пока с турецким двором заключен не будет мир на основании утвержденного между Российскою империею и татарскою областию. А без того нет способа, милостивый государь, успокоить духи здешняго развратных мыслей начальства, кое языком льстит и сильнейшими клятвами, ссылаясь на четыре законные книги, свою твердость и непоколебимость в сохранении дружбы наиторжественнейше обещает, сердцем же противное тому помышляя, стремится на другое наухищреннейшим образом. Не ясное ли, милостивый государь, доказательство [493] сему прошлогодняя измена? Я осмеливаюсь по искреннейшей моей ревности и усердию сказать, что хотя бы главной владетель такие свойства имел, каковыя достоинство толь знаменитого сана к управлению зверского нрава народ требует. И Калга, которой остротою разума и здравым рассуждением довольно одарен, совсем России преданными были, а потому бы с неутомленным попечением старались вперить правительства чинам и протчим знаменитым чиноначальникам благонамеренные мысли. Со всем тем, милостивыфй государь, в продолжении войны с турками ничего не успели бы в таком с одной стороны страхом турецким обнятом, а с другой вышепоянутыми доходами прельщенном обществе, коего недоверствия к России искра тлела бы в пепле до удобного только случая, а тогда вдруг воспламенилась.

Елико же принадлежит до упомянутого мною во всеподданейшей реляции калга-султанова неудовольственнаго вида на вопрос мой о прочтении 11-го артикула, оное, милостивый государь, извольте во всем пространстве усмотреть из письма господина майора князя Путятина ³⁸² к вашему сиятельству при сем же отправленного.

При самом окончании сего прислано ко мне от его светлости хана ответное письмо к ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ по поводу высочайшего меня здесь акредитования. Которое имею честь с тем же нарочным доставить”.

Екстракт к его превосходительству Евдокиму Алексеевичу Щербинину был следующего содержания:

“Высокопочтеннейшия вашего превосходительства от разных чисел и последнее от 24-го прошедшего имел я честь со всеми приложениями каждое в свое время исправно получить. За которые, а наипаче за благоразумные ваши мне советы о уведомлении о нагайских обращениях я с наипризнательнейшим сердцем истинную мою приношу благодарность, всепокорно прося и впредь оными по нераздельному сопряжению с состоянием крымцов меня удостаивать. Дабы я сообразуюсь тому по нынешнему еще некоторому сумнению подверженным здешним делам в состоянии был свои меры распорядить в пользу высочайших интересов, ибо с отъезда вашего, милостивой государь мой, из здешних пределов я никакого доныне известия от господина подполковника Стремоухова не получал, да и удивительно, что никто с Кубани, не взирая на частые отсюда в ту сторону посылки и к здешнему правительству не приезжал, что меня несколько и удивляет. Елико же принадлежит до смерти Мамбет-бея едячкульского главного начальника, то я признаюсь, что мы потеряли такого приятеля, на которого верность и преданность совершенно положиться могли в содействовании к пользе высочайших интересов и Бог знает удасться ли подобного ему приобрести. Я по сему случаю имел с приятелем нашим едичкульским Мамай-мурзою пространной разговор, каким образом учреждаются и утверждают между нагайцами главные начальники. И сведал от его, что после смерти оных единожды навсегда издревле введенное обыкновение, кое в непременной закон [494] вменено, чтобы из знатнейших всякой орды беев старшему летами приемником умершего быть. А обряд избрания и подтверждения делается в кругу всех беев, мурз, агов и стариков черни, кои с просьбою поручают ему, выхваляя его достоинство и властвование над собою. А естьли он иногда за старостию и дряхлостию на принятие такого бремя не согласится, то, поблагодаря за уважение и доверенность к нему, представляет им свою неспособность к правлению и препоручает следующего под ним из беев старика, которого они без малейшаго роптания и учреждают и хану о законном избрании и постановлении доносят. А он обязан им о своем в том благоволении их уведомить, ибо сие достоинство не наследственно, ниже переходит на потомство к тому ж молодого человека, сколько бы он разумен, знатен и храбр не был, никогда мужу, сединами украшенному, не предпочтут. А потому старание наше о возведение в сие достоинство Али-Узун мурзу было б напрасно и служило б к раздражению только против нас как нагайцов, так и здешняго правительства. Такое ж обстоятельство было и с сераскер султанами, что по прошению орды, кого имянно из принцов крови назначивали, тот самой от ханов и определяем бывал. А с нескольких тому лет сей древний обряд ханами нарушен посылкою сераскир султанов по благоволению своему, к принятию коих хотя сначала нагайцы и противились, отсылая таковых обратно, однако напоследок для избежания родится могущего из того междуусобия, на оное склонились.

Вот, милостивый государь мой, какое с постановлением главных начальников из молодых мурз претительное сопряжено обстоятельство. А степенные старики, коим властвование над едикульскою ордою по вышеписанному обряду поручено быть должно суть первой Исмаил-бей, второй Саин-бей, а третий, брат Мамбет-беев Емзе-мурза. По такому сего обряда состоянию я имею честь вашему превосходительству сообщить слабое мое мнение, не соизволите ль предписать господину подполковнику Стремоухову о вышереченных трех кандидатах ближайше разведать, которой из них к нам усерднее и в народе более кредиту имеет. А разведав, обласкать оного приличными подарками и сильнейшими обнадеживаниями для теснейшей его к высочайшим интересам привязанности. И естьли первой таков, на том и остановиться. Естьли же второй или третий преданнейшим признан будет, то первенствующих угобзить для уступления надобному нам права к властвованию, извиняясь пред обществом слабостию и дряхлостию. Однако я все сие предаю благорассуждению и проницанию вашему, милостивый государь мой. А при том всепокорно прошу повелеть господину подполковнику Стремоухову уведомлять меня в отсутствие ваше с нарочными о тамошних обращениях, о коих мне по возложенной на меня высочайшей доверенности неотменно ведать должно.

Елико же до здешних обращениев принадлежит, то ваше превосходительство, изволите усмотреть оныя из включенных здесь списков всеподданнейшей моей реляции, с письма коего сиятельства графу Никите Ивановичу [Панину], из доставленных ко мне одним приятелем известий. А от [495] Абду-вели-паши, Мегмет-гирея, Мустафы Эфенди, которой только дважды у меня был, и я доныне по многим моим наведываниям еще никакой полезности не видел. То ж и Баки-ефенди, хотя часто у меня бывает, но ничего нового не сказывает. Напротив того известной вам, милостивый государь мой, Кадырджа-паша арап сего дня мне сказывл, что с 10 дней назад, как по приметам его новый человек у здешняго двора проявился в татарском уборе и допущен был к хану с тем, что от Кечерного Кадылика ³⁸³ прислан с письмом. Но как он ему, арапу, сумнительным показался по турецкому языку, то он и старался подлинно об нем разведать. Напоследи явилось, что он прислан от двора турецкого чрез Анадолию, якобы с ответным письмом к хану и правительства чинам, а какого содержания еще проникнуть не мог, но обещался всю возможность к тому употребить и мне тотчас знать дать. Только при том сказал, что надобно быть важному делу и не худо, когда бы мы от нападения надлежащую предосторожность взяли. Я о сем известии к высочайшему двору и к его сиятельству графу Никите Ивановичу [Панину] не донес при нынешней экспедиции пока все обстоятельства мне сведомы не будут. Ибо и Олухани обещала, как скоро что-либо нового услышит, тотчас мне сообщить.

Относительно же письма Джан-Мамбет-бея к вашему превосходительству и письма едикульских мурз к господину подполковнику Стремоухову о расскаянии в принятии турецких подарков, я во ожидании призыва Калга-султанова для приговору, опасаясь не пропустить время, пристойным сообщением содержания оных. По совету его сиятельства князь Александр Александровича Прозоровского поручил господину майору князю Путятину, которому, яко бывшему приставу вход не так зазорен, сего дня в вечеру испросить себе свободного часу для внушения Калга-султану. А как оное принято будет и что еще по советам собравшихся откроется, я не умедлю высочайшему двору донести.

Здешние армяне просили в начале прошлого месяца дозволения о починке их церквей. Однако им сказано от визиря, чтоб они обождали тем до удобнейшего летнего времени. Я из сего заключаю, что надежда на сикурс турецкой воображает им переменные мысли.

В несколько дней тому назад, как его светлость хан мне напамытовать стал о его претензии по причине известной вашему превосходительству Козловского озера соли, требуя от меня обещанного в то время вами награждения предъявленного убытка, состоявшего в 300 руб. Я ответствовал, что ему тогда не угодно было оныя принять, а теперь мне несходно на то поступать. Однако по частым присылкам и неотступному домогательству принужден был послать его светлости 300 рублей. Вот, милостивый государь, до сего дошла наша пышность и высокомерность”. ³⁸⁴ [496]

11-го марта отправил я капитана Буйносова для снятия в разных местах на карту Крымского полуострова во внутренной ситуации. Но как для его нужен был проводник, то писал к господину Веселицкому, чтоб он от хана испросил способного к тому человека.

12-го марта получил рапорт флота от капитана 1-го ранга Сухотина, что он отего высокопревосходительства господина вицеадмирала и кавалера Сенявина получил повеление, дабы вооружить фрегат и четыре корабля в Таганрог. И по окончании перемирия следовать ему для крейсерства в Черное море. А как он до получения еще сего повеления о приуготовлении на первой случай четырех кораблей имел старание, в чем хотя продолжающимися стужами крепкими, северными ветрами и за многими недостатками предуспеть не мог. Но ныне продолжает неусыпное старание, дабы оныя, хотя не все вдруг, к выпуску в море приуготовить. Касательно ж до вооружения фрегата, то как со оного за мелкостию керчинской бухты не токмо артиллерия с ея снарядами, но и баласт из оного выгружен на берег, отведя его способом мелких судов на довольную глубину, пока оной повелит по надлежащему вооружить и нагрузить. А два бомбардирския корабля для постановления в проливе при узком проходе по возможности исправлены и, по прочищении в проливе льда, на стражу поставлены быть имеют. Как же скоро приуготовит назначенное число кораблей, то нимало не мешкав со оными отправиться в Черное море для крейсерства на определенную дистанцию.

На сие я ему [Сухотину] послал мое сообщение с таковым изъяснением: “Что принадлежит до занятия узкого в проливе прохода, то оное по тогдашним обстоятельствам находил я очень изрядным. Касательно ж скорейшаго исправления протчих затем кораблей и фрегатов, возобновил мою просьбу, чтоб он, как по долгу к высочайшей службе усердия, так не меньше и для общего добра, усугубил свое старание и как наискорее выступил в море. Поелику хотя его сиятельство граф Петр Александрович и до того времени еще не уведомил меня о разрыве перемирия, но как я от верной руки имел уже известие о угрожающем в Крым сильном десанте, то сие было тем вероятнее, что уже на сих днях между Кефы и Керчи противу Текильской пристани показалось с противной стороны одномачтовое судно, которое, стояв целой день на якоре, потом пустилось опять в море. А при том к Таману в недавнем времени прибыли из Синапа два купеческие одномачтовы ж судна. Все сие означало не иное, что, как только подсылки с письмами для сделания переговоров с здешним народом, как удобнее десант произвесть. На каковой случай нужно самое скорейшее, как только можно, в море выступление, ибо сим только способом пресечь можно таковой вредные для нас подсылки и соглашении.”

15-го числа получил от Веселицкого следующее письмо:

“По почтеннейшим вашего сиятельства двум письмам от 20-го прошедшего и 6-го сего о поставке для вступающих от Днепра наших войск дров за прежде установленную цену, а в летнее время некоторого малого [497] оных количества, и чтоб приказано было от его светлости хана и приставам при тех командирах находящихся по выходе войск в лагерь, остаться при них же и по требованиям оных доставлять надобное число дров безостановочно представлено от меня его светлости с сильным настоянием в том повелении. Но сегодня получил в ответ чрез нарочного, присланного от него чиновника, что его светлость, будучи ныне в полном собрании всех здешних, а також приезжих из разных мест старшин, хотя и сыскивали способ к удовольствованию сей надобности, как в рассуждении заключенного трактата, так и потому, что означенныя войски ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА единственно находятся здесь для предохранения Крымского полуострова от неприятельских покушений. Но к досаде своей они видят за скудностию дров и по бедности обывателей, оных в команды поставлять невозможность. А как де прошлого году войски наши довольствовались дровами, приискивая сами собою, то бы и ныне по тому ж поступлено было, без разорения, однако, обывателей, в чем они и теперь по содержимой в наших войсках строгой дисциплине, полагаются. Между тем старание от них приложено будет сколько возможность допустить поставкою дровами и кизяку допомогать, соглашаясь и на безотлучную приставов своих в лагерях при наших командах бытность”.

Того ж числа получил от него же другое письмо следующего содержания: “Благосклоннейшие вашего сиятельства четыре письма с приложениями от 11-го, 12-го и 13-го чисел сего имел я честь получить. И по первому, о придании к господину капитану Буйносову одного проводника на случай приказанного ему снятия в разных здешних местах на карту Крымского полуострова внутренной ситуации, предоставлено от меня его светлости хану. Который и обещал проводником снабдить, при котором присланные 200 алтмышликов ³⁸⁵ в уплату зделанную мною Темир-аге”.

1-го марта донес я главнокомандующему о всех таковых моих распоряжениях.

21-го прибыл к хану в Ахтмечете и по обыкновенной обсылке 22-го имел у хана аудиенцию. На которой между протчим он неотступно настоял о дозволении судам, коих уже против разных пристаней пятеро появилось, к берегу пристать для выгрузки людям с их имуществом в рассуждении том, что все они суть крымския татара, кои от страха войны в Анадолию удалились. На сие я ответствовал, что как перемирными пунктами постановлено судам с противной стороны к берегам здешним, а нашим к противным приставать отюдь не дозволять. Разве только когда таковыя будут купеческие и то для исправления повреждения. В коем случае и вспоможение подавать. То сходно ли с перемирным положением и должностию моею на то поступить, когда мне стража всего полуострова вверена? И когда они в самолутшую погоду и по прошествии уже срока к крымскому берегу пристают? Я сие все отдавал на рассуждение хану. Однако во уважение настояния его обещал приказать дозволить каждому судну пристать к той пристани, против коей оно заякорилось, для [498] высажения людей и выгрузки имущества и товаров. С таким при том подтверждением, что когда после обыкновенного осмотра все люди здоровыми найдутся, то они отпущены будут к своим жилищам. А суда для лутшаго сбережения от сильных ветров сплавлены будут в балаклавную гавань, где от турков беспечны быть могут. Если же каперы ³⁸⁶ на свой страх свои суда оставить похотят в тех местах, где пристали, то обезопасте оные: весь такелаж ³⁸⁷ и рули взять под военную стражу. На что хан и согласился.

23-го получил от Евдокима Алексеевича Щербинина, ехавшего тогда в Санкт-Петербург, из Пахры письмо следующего содержания.

“Здесь я прилагаю для сведения только вашего копию с письма Алексея Михайловича Обрезкова мною полученного. Из коего усмотрите состояние конгресных того время дел, приобщая тут же копию из артикула 11-го о вольности татарской, отнесенного татарским послом на доношение султану, какову имеет уже и Петр Петрович Веселицкий для обвещания в тамошнем месте с пристойностию, как он за благо рассудит. Не скройте, любезный друг, что между тем у вас делается. И показался ли от хана лутчей вид его поступок, естьли бы сей артикул ему известен? Тож и Абду-вели-паша, не имел ли случай с вами видеться и как вы его нашли к пользе наших дел?”

Копия с письма Обрезкова была в сих словах:

“Читая приложенныя при всепочтеннейшем вашего превосходительства сообщения и помня все прежде от вашего превосходительства мне доставляемое, тако ж и из полученных на сих днях от его сиятельства князя Прозоровского к его сиятельству господину генерал-фельтмаршалу графу Петру Александровичу репорт, осязательно понимаю не только продолжительную татарскую колебленность к нашей стороне недоброходство, но и во всем явное неистовство и вероломство. Почему я с мнением вашего превосходительства согласен, чтоб видеть дела тамошние приведенныя в должной порядок неминуемо нужно министириальное руководство подкрепить оружием доколе можно и без дальняго замедления. Потому, что, видя такое тамошних народов поведение, да и зная же коли то у Порте лежит на сердце привлечение оных народов в прежнюю свою зависимость, недолжно, чтоб первыя по застарелой их к порте преданности по единоверию и врожденной их к нам ненависти не способствовали видам Порты поколику в возможности их будет, а другия чтоб не употребила в своей стороны и всех сих хитростей к достижению своего предмета.

Настоящий крымской хан по недоразумению ли его или по крайнему своему набоженству конечно в сих неустройствах главною причиною почитаем быть может. Посол турецкой во многих случаях давал мне вразумевать о целой его к порте преданности. Да и о сентиментах брата его, Калги-султана, за всем учиненным ему великим приласканием до случая судить неможно, только наипаче, что я из всех его с вашим превосходительством разговоров по малй мере не вижу такого, которое бы его преданность к нашей стороне доказать могло. [499]

Я, видя такое тамошних народов колебание и желая некоторое пособие сделать, просил его сиятельство командующего армиею господина генерал-фельдмаршала о сообщении господину резиденту Веселицкому 11-го артикула, касающегося до татарской вольности и независимости, сообщенного турецкому послу 8-го минувшего генваря, здесь в переводе следующего, дабы он, господин Веселицкий, усмотря нужду, мог его в своем месте, как наилутче признает, сведомым сделать. Его сиятельство граф Петр Александрович сие уже и зделать изволил. И ваше превосходительство от помянутого господина Веселицкого уведомлены будете какое там действие произведет”.

Артикул же был таков.

“Все татарские народы крымския, буджацкия, кубанския, едисанцы, джамбуйлуки ³⁸⁸ и едичкулы от обеих высочайших империй признаются вольными и совершенно независимыми от всякой посторонней власти, но пребывающими под самодержавною валастию собственного их хана, избранного и возведенного, которой да управляет ими под ревнивым их законам и обычаям, не отдавая отчету никакой посторонней державе: и для того ни российской двор, ни оттоманская империя не должны и не могут вмешиваться или вступаться, как в избрание и возведение помянутого хана, так и в домашния политические и гражданские и внутренние их дела под каким бы предтекстом то ни было, ни директно ³⁸⁹, ни индиректно ниже возмущать тишину, их порядок, которой они сами для вящей их выгоды и спокойствия между собою восстановить заблагорассудили, но признавать и почитать оную татарскую нацию в политическом и гражданском их состоянии по примеру других держав под собственным правлением своим состоящим и ни от кого, кроме единого бога не зависящих, исключая, когда по смерти нынешнего хана или когда татарския народы с общаго согласия захотят его свергнуть и вместо его избрать и возвесть другого хана, равномерно чингизханского поколения, ибо никакое другое, кроме его, сим достоинством пользоваться не может. По выборе и возведении нового хана как все татарское общество, так и новоизбранный и возведенный хан имеют о сем вступлении посменно обвестить ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ ВСЕРОССИЙСКОЙ, яко соседственной приятельнице и вечной в настоящей их вольности и независимости ручательнице. А его султанову величеству, яко служитель двух священных мест понтифу ³⁹⁰ мусульманов ИМПЕРАТОРУ и главе всех князей оттоманской фамилии. По сем обвещении помянутыя два славныя монархии без отлагательства и без прещения или без малейшего затруднения да удостоят новоизбранного и возведенного хана императорскими своими поздравительными грамотами, как то употребляется в подобных обстоятельствах со всеми вольными и независящими державами. Но как татарская нация исповедует закон магометанской, которого заповеди будто гласят, что два начальника не могут быть вместе, не истребя один другого, то РОССИЙСКОЙ ИМПЕРАТОРСКОЙ ДВОР соглашается, чтоб татары в священной особе его султанова величества, яко калифа ³⁹¹, начальника всех князей мусульманских [500] и двух священных мест защитника, признавали вышнюю духовную власть. А блистательная Порта признает помянутый двор вечным ручателем настоящей татар вольности и независимости. Российской же двор вследствии помянутой духовной власти в силу заповедей магометанского закона его султанскому величеству приписываемой не противится тому, чтоб татары по пятницам и праздничным дням молили бога о священной его особе, яко главе всех мусульманских князей, калифе, двух священных мест защитнике. А как правосудие основано на заповедях магометанского закона, то РОССИЙСКОЙ ИМПЕРАТОРСКИЙ двор равномерно ж нимало не сопротивляется требованию природных татарских судей от кадилескера ³⁹² блистательной Порты, законное мураселе ³⁹³ которой бы даваны были всегда безотлагательно, без малейшего затруднения и без всякого платежа. Сверх же сего татара ничем иным не обязаны кроме: 1-е, пристойных от стороны хана и всего татарского общества обеим империям обвещения о выборе и возведении хана; 2-е, признании РОССИЙСКОГО ИМПЕРАТОРСКОГО двора вечным настоящей их вольности и независимости ручателем; 3-е, вышней духовной власти его султанского величества, яко калифа, начальника всех князей мусульманских и двух священных мест защитника; 4-е, молении по пятницам и праздничным дням за священную его особу, яко за начальника всех князей мусульманских, калифа, двух священных мест защитника и 5-е, чтоб национальные судьи требовали законное мураселе от оттоманских законодателей. Исключая же все оное, должны они остаться вольными и независимыми. А обе империи наиточнейше и торжественно обещаются не оскорблять их и не беспокоить в их владениях ни директно, ни индиректно, каким-то образом ни было, ни же терпеть, а еще менее позволять, чтоб кто-нибудь от оных зависящей нарушил или возмутил их спокойствие”.

При сем присовокуплена была от Обрезкова записка следующего содержания:

“Успех всемилостивейше мне вверенной негоциации и поныне еще неизвестен. Десять артикулов между нами в порядок приведены, подписаны и разменены, а об остальных доставлен турецкому послу 4-го сего той ультимат, который им, послом, принят на доношение. На что ответа ожидается в течение сего месяца. И тогда решено будет возобновление войны или же заключение мира. А в одном и другом случае не примину ваше превосходительство чрез нарочного уведомить. Но по сей недоведомости, милостивый государь мой, необходимо нужно, чтоб в Крыму и на Кубани принималися такия меры и осторожности, чтобы не подвергнуться потерям всего толикими трудами приобретенного”.

Комментарии

362. Долгоруков-Крымский В. М.

363. А. Н. Сенявин

364. Возможно, Вассерман Богдан, генерал-майор в 1771 г.

365. Возможно, Сухотин Яков Филиппович (?-1790), генерал-майор (1779), вице-адмирал.

366. Сформирован в 1763 году. В 1769 году назван Белевским пехотным полком. Нес боевую службу на Кавказе.

367. Вероятно, Шепилов Иона (1745-?). В 1778 г. — секунд-майор Тульского пехотного полка, находившегося в Крыму.

368. Возможно, Орлов Василий Петрович (1745-1801). В 1788 г. полковник, командир Донского казачьего полка. В 1790 г. особо отличился при штурме Измаила. Впоследствии — войсковой атаман Донских казаков, генерал-от-кавалерии.

369. Мехмет (Мегмет)-Гирей-султан, сын татарского хана Крым-Гирея. В 1778 г. был ханом Абазинской орды, кочевавшей в Прикубанье. Выступал против Шагин-Гирея; в 1782 г. встал во главе восстания, заставившего крымского хана бежать под защиту русских войск. После подавления восстания казнен Шагин-Гиреем. По другим данным, погиб в бою около деревень Гангуре и Сакулиц с русскими войсками под командованием г.-м. Ласси и г.-анш. Каменского (обе деревни были уничтожены вместе с жителями).

370. Потомки донских казаков, участников Булавинского восстания 1707-1709 гг., которые после его поражения ушли во главе с Игнатом Федоровичем Некрасовым на Кубань, а в 1740 году эмигрировали в Турцию. Расселились в Добрудже и Малой Азии около озера Маньес. Они получили свободу от податей и повинностей, самоуправление (казачий круг) с обязательством участвовать в войнах против России. Позже в состав некрасовцев влилось значительное число старообрядцев, бежавших из России. Многие некрасовцы стали старообрядцами поповского согласия. В 1864 году некрасовцы лишились привилегий, отказавшись выступить против России. В нач. XX в. начали возвращаться на Родину.

371. Шагин-Гирей султан (1746-1787), потомок Чингизхана, последний Крымский хан, возведенный на престол в 1775 г. при помощи руссих войск. Образование получил в Италии, отличался жестокостью и деспотизмом. Трижды свергался с престола и вновь восстанавливался при поддержке России. Весной 1783 г. вынужден был отречься от престола. Указом Екатерины II от 8 апреля 1783 г. Крым был присоединен к России. С 1784 г. жил в Воронеже и Калуге, получая пенсион от Екатерины II. Перед началом Второй русско-турецкой войны отправился в Турцию, где был сослан на остров Родос и в августе 1787 г. удавлен по приказанию султана.

372. Мустафа III (Мустафа-Гамид), турецкий султан с 1758 по 1774. Екатерина II писала П. А. Румянцеву 14 февраля 1774 г. о необходимости воспользоваться смертью Мустафы III и нанести новые удары по противнику с целью вынудиить Турцию к переговорам о мире.

373. Батыр-Гирей-султан, старший брат и соперник возведенного на престол крымского хана Шагин-Гирея, начальник Абазинской орды. В 1778 г. его отряды были разгромлены войсками Прозоровского. В 1782 г. вместе с братом Арслан-Гиреем снова поднял восстание против Шагин-Гирея, но после вступления русских войск был предан своими сторонниками и захвачен в плен. Братьям-мятежникам грозила казнь, от которой их спасло лишь вмешательство Потемкина и Екатерины II.

374. Фирман — указ султана, приказ, распоряжение.

375. Румелия — провинция Турецкой империи, включавшая в себя почти всю территорию Балканского п-ва.

376. Девлет Гирей, хан Крымский, брат Шагин Гирея. В 1775 г. возведен на престол крымского хана при помощи Турции. В 1777 г., после разгрома его войск А. В. Суворовым, бежал в Турцию.

377. Капиджы-баши, один из младших придворных чинов в Турции.

378. Селим-Гирей, племянник Шагин-Гирея и претендент на престол крымского хана, сторонник Турции

379. По-видимому, сераскер — командующий войсками в Турции.

380. Суджук-кале, турецкая крепость, построенная в 1722 г. на берегу Суджукской (ныне Новороссийской) бухты. В 1832 г. возле нее был основан г. Новороссийск, Краснодарский край.

381. Сагиб-Гирей (Сахиб-Гирей) — крымский хан, заключивший в 1774 г. мирный договор с Россией. Предшественник Девлет-Гирея, поставленного на крымский престол в 1775 г.

382. Путятин Николай Абрамович (1744-1818), князь. В 1778 г. получил звание камер-юнкера. Впоследствии — камергер, тайный советник. Служил в гоф-интендантской конторе и в Главной канцелярии строений. Скандально известен громким делом о разводе Я. Е. Сиверса, жена которого ушла к Путятину.

383. Кадылик — административно-территориальная единица в Крымском ханстве. К 1783 г. в Крыму насчитывалось 48 кадыликов.

384. Все, что от 10 марта доселе писано, внесено подлинником из письма Г-на Веселицкаго по такой причине, что оно, во-первых, открывает связь бывших деяний, во-вторых, способствует узнать важные причины, по коим я военныя обращения располагать должен был.

385. Денежная единица. Алтмыш — 60 коп.

386. Частное лицо, снаряжавшее и вооружавшее за свой счёт судно и получавшее от правительства специальное разрешение, так называемое “каперское свидетельство” на право нападения в море на неприятельские торговые суда.

387. Общее название снастей на судне, предназначенных для крепления парусов и управления ими, выполнения грузовых операций.

388. Джамбуйлуки, или жамбулуки — группа нагайских племен.

389. Непосредственно, прямо.

390. От латинского pontifex — первосвященник.

391. От арабск. “халифе” — наместник. Так назывались преемники основателя ислама Магомета в его политической и духовной власти над мусульманами.

392. Кадыаскер, кадилескер, казаскер, верховный судья в Крымском ханстве. Утверждался падишахом. Находился в Кефе. Кадыаскер утверждал кадиев-судей. В Турции — кази-аскер — военный судья, глава судейского сословия.

393. Грамота, разрешение (от арабск. “переписка”).

Текст воспроизведен по изданию: Записки генерал-фельдмаршала князя А. А. Прозоровского. Российский архив. М. Российский фонд культуры. Студия "Тритэ" Никиты Михалкова "Российский архив". 2004