ПРОЗОРОВСКИЙ А. А.

ЖУРНАЛ

ГЕНЕРАЛ-ФЕЛЬДМАРШАЛА КНЯЗЯ А. А. ПРОЗОРОВСКОГО
1769-1776

1771 год

1771-го года по возвращении моем из отпуска, в котором я целую зиму находился, приехал я в полк, а оттуда в Царичанку. И как 20-го апреля все ближния полки выступили уже в поход, то и я 26-го отправился к врученному мне от главнокомандующаго армии князя Василия Михайловича Долгорукова передовому корпусу. Оной составлен был из полков Борисоглебского драгунского, Сумского, Чернаго и Желтаго гусарских, Донецкого, Пятницкого донских Грековых трех, Иловайского одного, Краснощекова одного и Малороссийского лубенского полка. Сверх того было в оном при полковнике Колпаке ²⁸⁴ запорожского войска 500 человек, из московского легиона ²⁸⁵ два эскадрона карабинер и полевой артиллерии две шестифунтовыя пушки, четыре восьми и два трехфунтовых единорога.

Наставление, которое мне от главнокомандующаго на сей случай дано было состояло в том, чтоб прибыв к Самаре с вышесказанными полками, следовать к закрытию крепости Александровской. И по прибытии туда отправить надежную партию вперед. Равным образом и в левую сторону отрядить деташаменты, которым делать разъезды сколько возможность допустит, до самого моря.

Апреля 27-го я прибыл к реке Кильчен, где по повелению моему полки Борисоглебский драгунской, Донецкой пикинерной и малороссийской Лубенской расположены были. Которым я, равно как и Сумскому гусарскому, стоявшему при Новоселицах, известившись, что уже 29-го предводитель с двумя дивизями прибыл в Царичанку, того ж числа приказал прибыть к самарскому ретранжаменту и, перейдя реку Самару, расположиться лагерем. Тож донским трем полкам Грековым и Иловайского, которыя при Новоселицах чрез реку Самару переправились, да перешедшим при Калдаке реку Днепр гусарским Черному и Желтому полкам, Донским казачим и Кутейникова ²⁸⁶ и Краснощекова ²⁸⁷, туда прибыть приказал.

30-го, получа известие, что московской легион в Новосельцы прибыл, послал повеление полковнику Бринку, чтоб он с двумя карабинерными эскадронами ко мне присоединился. О чем войска запорожского и полковнику Колпаку повеление послал.

1-го мая я с пикинерным, пятью донскими казачьими и малороссийским Лубенским полками отправился вперед. И прибыв к реке Московке остановился. Достальным же корпуса моего полкам приказал 2-го числа, выступя, иттить следом за мною.

2-го числа я с вышесказанными полками, выступя, прибыл на речку Вороную.

3-го первые две дивизии выступили из Цариченки. И я того ж числа, выступя с корпусом, прибыл на речку Осокоривку.

4-го выступя прибыл на речку Вилненку.

5-го выступя прибыл на речку Московку. [397]

По прибытии моем с корпусом к Конским водам 6-го мая командированы мною на устье реки Токмана, где оная в Молочныя воды впадает, Желтаго гусарского полку майор Фрич ²⁸⁸ с двумя донскими полками, одним эскадроном пикинер и с двумя того полку пушками. Которому приказано посылать партии до Овечьего броду и реки Молочной и верст на 80 вниз по оной так, чтоб оне примечание делали и до Азовского моря. Полковник же Кутейников с полком его и Краснощековым послан от меня в устье реки Янчакрака. Полковнику Евдокиму Грекову с полком — на средине. А полковнику Иловайскому ²⁸⁹ с полком на вершине оной же реки стать приказал так, чтоб от всех оных постов партии ходили вперед до самой реки Белозерки, имея между собой от Молочной до Днепра союзную связь.

9-го числа вышеупомянутые две дивизии пришли к Самаре. А я того ж числа майору Синельникову ²⁹⁰ с четырьмя эскадронами пикинернаго полку выступать приказал до устья Янчакрака, где 10-го числа сделать растах. А 11-го, взяв с собою еще донския полки Кутейникова и Красонощекова, следовать до реки Белозерки, оставя при устье Янчакрака при старшине 40 казаков. А от Белозерки отправить партии: одну на вершину Рогачика, [398] а другую к Валивалам, с тем только примечанием, покамест партия от Валивалов не возвратится, то б каждый день на вершине Рогачика партия показывалась, дабы в случае естьли неприятель в поле высылает партии, тем диверсию ему делать. А главной предмет сей партии был тот, чтоб только сделать примечание. По разведывании ж возвратиться на реку Моячку.

10-го корпус имел движение чрез Конския воды, где и позицию взял. 12-го по осмотре моем до вершины Токмака, полезнее нашел посты мои, стоящие на реке Янчакраке, перевести на реку Карачекрак, которыя б своим положением лутче соответствовали положенному посту на Молочной, как имеющиеся копани ²⁹¹ на вершине Карачекрака не более 15 верст от Молочной, повыше 7 верст устья Токмака. А от оного посту казачьи полки приказал подвинуть вниз по Молочной в таком расстоянии от Овечьяго броду, чтоб они до оного каждой день свои разъезды из оной до Азовского моря посылали.

Посыланная партия вниз Молочной под командой донского полковника Дмитрия Грекова ²⁹² возвратилась. От которой доезжали разъезды и до Азовского моря, но нигде неприятеля, ни же следов не видали.

17-го корпус имел движение до реки Карачекрака. А посты подвинул на реку Моячку к командованию которых определил полковника Бринка с его двумя эскадронами, а всегда разъездами своими союзную связь иметь приказал на Молочныя воды с майором Фричем. А как по усмотрении моем найдено, что оная река течением не более трех верст простирается, то оныя переведены на Белозерку.

От всех постов получил рапорты, что разъезды их ходют до Азовского моря, до вершины реки Белозерки и Рогачика. То ж с вершины Белозерки до Молочной на дистанции верст 40 без воды, но нигде ничего о неприятеле приметить не могли.

Того ж числа войска запорожского полковник Колпак с полком его послан до Мечетной кайры. Которому приказано, взяв в сем месте свое пребывание, делать надлежащее над неприятелем примечание.

18-го числа реченные две дивизии прибыли к реке Московке, при которой они 19-го и 20-го имели растах.

20-го посланы от меня повеления к трем донским полкам, бывшим в корпусе господина генерал-порутчика Берха, чтоб один полк следовал на вершину Белозерки, где соединясь с другим полком, взял бы пост. Другому же повелено мною итти к майору Фричу на смену пикинерного эскадрона. А третьему в устье к полковнику Бринку.

21-го числа две дивизии пошли от речки Московки.

22-го корпус мой имел движение до реки Моячки.

23-го корпус перешел до урочища Плетеницкого Рогу или Бабьева озера, где и пикинеры из партии с ним соединились.

25-го числа армия, соединясь с прибывшею в тот же день дивизиею господина Берга, имела растах.

26-го корпус мой имел движение до реки Белозерки. [399]

Того ж числа полковники Бринк и Серебряков перешли с командами на реку Рогачик. Майор Тотович отправился на Зеленую долину. Полковник Колпаков ²⁹³ с полком его — на Гаиман, а майор Дебриньи — на Сейткул озеро. Запорожцам же приказал я перейтить к Валивалам и прикрывать Черную долину. Майору Фричу — учредить посты на первом и втором уклюках и между собой союзную связь иметь на Сейткул. А на Овечьем броду и на пересыпи между Молочной и Азовского моря иметь пост.

27-го армия маршировала до занятого при Плетеницком роге лагере.

Того ж числа получено повеление, что генерал-майор князь Щербатов с деташаментом на устье Токмака отделен и чтоб я не только союзную связь с ним имел, но, по сношении, и пост на Сейткул-озере учредил, которое неподалеку от второго уклюка. И оной бы пост разъездами сносился с находящимся от меня постом на Гаймаке. Посему я майору Фричу послал повеление, чтоб он, не мешкав, собрал всю свою команду и следовал бы на первой уклюк. А оттуда на Сейткул-озеро, где до прибытия смены от князя Щербатова оставить 100 казаков. А находящегося там майора Дебриньи с командою с собою взять и следовать на Гаймак долину. Откуда бы майор Дебриньи с своей командой, и еще взяв в присовокупление оной полковника Колпакова с его казаками, следовал бы на Зеленую долину.

Того ж числа Астраханского драгунского полку 3-го эскадрона к корпусу соединились.

28-го армия продолжала поход до лагеря при речке Белозерки.

Сего ж числа корпус мой имел движение до реки Рогачика. А полковникам Бринку и Серебрякову с командами приказал я перейтить на Мечетную кайру и пристойныя места занять.

29-го армия имела отдохновение.

30-го армия имела движение до Рогачика.

Того ж числа корпус имел движение до Елпатихи. А полковнику Бринку и Серебрякову приказал перейтить до западной кайры.

31-го числа армия шла до лагеря, занятого неподалеку от Елпатихи.

Сего ж числа получил рапорт от полковника Колпакова, что он при Гаймаках усмотрев неприятеля в четырех великих толпах, против повеления моего ретировался на вершину Рогачика.

1-го июня армия пребывала в покое.

Того ж числа корпус следовал до Валивалов, где, выкормя лошадей, в ночь выступя, 2-го числа в 5-м часу по полуночи прибыл на Зеленую долину.

2-го числа армия маршировала до занятого между метечнаго и западного каира при Днепре лагеря.

Того ж числа получил рапорт от майора Фрича, что он со всей командой на Гаймак-долину 1-го числа прибыл, но неприятеля не нашел. Да и усмотренные им следы показывали очень маленькое число войска. Он же присовокупил, что по прибытии его туда и Калпаков с вершины Рогачика к нему прибыл. [400]

Сего ж числа с Зеленой долины запорожское войско в ночь пошло для примечания к Перекопу.

3-го армия следовала до западного каира. И того ж числа за недостатком воды корпус мой прибыл к Кезикерменю. В тот же день и майор Дебриньи с командой своей и полком Колпаковым прибыл на Зеленую долину.

4-го армия делала поход до лагеря при балке Валивалы.

Того ж числа был растах. А полковник запорожской Колпак, возвратясь от Перекопу, рапортовал, что он до сего места за три версты доезжал и всю линию и город открыл, только ниже пикетов нет, кормов же и воды довольно и копани все открыты.

Сего ж числа полковник Бринк с казаками выступил на Черную долину.

5-го армия прибыв к Кезикерменю, вступила в лагерь, занятый возле новаго ретраншамента, лежащаго противу Кизикерменя. А я с корпусом имел движение до Черной долины. Куда по прибытии получил рапорт от майора Стоикова, что он с партией верст за 15 или 12 от Перекопу был и видел татар, стоящих близ Перекопа до 1000 человек. Но оныя хотя его и приметили, однако ж никакого к нему движения не сделали.

6-го, 7-го и 8-го армия оставалась без движения. Равномерно и для корпуса моего был раздах. Вода была несколько с грязью, а кормами были довольны.

Получили повеление от главнокомандующаго, что армия от Кезикерменя 9-го числа выступит и, отдохнув на Черной долине, 10-го поутру на Каланчак прибудет. Почему я послал повеление к моим постам на Гайман и Зеленую долину, чтоб оне того ж 10-го на Каланчаке со мною соединились, оставя для коммуникации с князем Щербатовым на Молочной, на Гайманах, на Зеленой и на Черной долине посты.

9-го армия маршировала до Черной долины. А я с корпусом моим выступил и на половине дороги до Колончака, а там остановился. Откуда с партией доезжал я от Перекопу верст за 6 для осмотру оного. Однако ж неприятеля под городом не приметил. Почему я и остановил казачьи полки верстах в 15 от города.

10-го армия перешла до Каланчака или как в журнале 1770 года сказано до Мокрой лощины. Почему и я поутру со всем корпусом прибыл на Каланчак, или по последней карте Янзагаш, дав правой фланг к Черному морю. Верстах в 10-ти от города остановился, ибо и армия, прибыв к Янзагашу того ж числа, как вышесказано, также остановилась.

11-го армия имела растах. Равномерно и корпусу был растах. Водою и кормом в сем месте довольны были.

12-го армия расположилась пред городом, а я с корпусом — на правом фланге, к самому Черному морю, расстоянием же от Перекопа только из пушечного выстрела неприятельского.

Того ж числа вышедший неприятель из города и имев с казаками шермецель, опять в город прогнан 13-го осмотрена была вся перекопская линия [401] и измерена веревкой глубина находящегося пред оною рва. Так же при том узнано, что с стороны Очакова по Черному морю под закрытием берега, а с другой чрез Сиваш по причине бывшего тогда отливу чрез линию в сделанные в оной промоины внутрь Крыма пройти можно, то на бывшем совете положено сверх атаки линии таковой переход произвесть в действо. Вследствии того, как только смерклось выступили на атаку линии генерал-майор граф Мусин-Пушкин ²⁹⁴ на левой фланг, а я с корпусом к Сивашу. Где соединясь с пришедшими в команду мою господами генерал-майорами князь Алексеем Борисовичем Голицыным с двумя пехотными полками и князь Петром Михайловичем Голицыным ²⁹⁵ же с Ростовским карабинерным полком. И со всеми оными с 13-го на 14-ое отправился чрез Сиваш, расположа майора Фрича на Сиваше, полковника Бринка на Янзагаше. А к Черному морю отправил полковника Серебрякова с тремя полками, дабы он, перейдя в 3 часа по полуночи неприятеля взад атаковать. При чем принужденным я находился принимать несколько влево от находящейся каменной батареи на левом фланге неприятеля, которую спереди и атаковать было невозможно или по крайней мере так мне накануне оная казалась. Сверх того по ночному времени и проводник мой сшибся, как при переходе чрез Сиваш войски до онаго растоптали, то такая грязь сделалась, что с великим трудом конница могла переходить. А ящики некоторыя, как и лазаретныя коляски совсем остаться должны были ²⁹⁶. По причине сего затруднения со всею моею крайнею поспешностью достиг я до другого берега не скорее, как на рассвете. Но при сем береге такое было болото, что конница спешась лошадей переводила, а пушки на себе люди вытаскивали. Такое прямо через Сиваш моего корпуса переправление видя, неприятель, не дав мне совершенно переправиться партиями, ко мне оказываться начал. Почему господин генерал-майор князь Петр Михайлович Голицын, которому все конные полки препоручены были, не успев переправить прочих, построил только гусарские полки, дабы хотя оными удержать неприятеля. Но господин генерал-майор князь Алексей Борисович Голицын, который тогда же спешил с своей инфантерией занять берег и сделать на оном твердой пост, не только успел исполнить сие намерение, но, построясь в два каре начал еще занимать перед ним лежащий гребень и расширять между ными место, чтоб конница, войдя внутрь могла фланги свои прикрыть.

Когда с нашей стороны такое сделано расположение, то неприятель в нескольких тысячах, атаковав несколько передовых казачьих полков и опрокинув их, нагнал на левой каре, где сам вышепомянутый генерал-майор находился. Но оной, пропустя бегущих казаков, сделал на неприятеля картечами из пушек, то ж и один фас с обыкновенным контенансом храброй [402] пехоты, огонь, совсем его опрокинул так, что он стремглав вправо поскакал. Сей удачной поступок сделал такое превращение, что бегущие казаки победителей своих погнали. Хотя же конныя полки все еще не успели построиться, но между тем пехота желаемого места достигла, но для скорости не могла между собой более дистанции взять, как на один полк. А протчая конница находилась на правом фланге. Между тем и достальныя конныя полки достроивались уже как тысяч до 20000 неприятеля, построясь предо мной, вознамеривались мою конницу атаковать. Для предупреждения сего их намерения приказано было подпорутчику Герингу сделать на них несколько пушечных выстрелов, которыми они были замешаны. Пользуясь сим замешательством приказал я Черному гусарскому полку с подкреплением Желтаго полку и несколько шквадронов донецких пикинер атаковать левой неприятельской фланг. А между тем другая полки так были учреждены, чтоб со всех сторон себя закрывали и друг друга подкрепляли. Чрез таковое действие они принуждены были ретироваться по дороге к Соленым озерам. Хотя же, отойдя несколько, опять остановились. Но конница наша в тож время соглашаясь с их положением, отдавшись в поля и дав свой зад Перекопу, в две линии построилась, составив переднюю линию с тремя делениями, дав тем и Сивашу левой дать фланг и представить длинной фронт неприятелю. При чем казаки находились большею частью на правом крыле, а достальныя на левом. Когда таким образом вся конница устроясь пошла во всю рысь к атаке неприятеля, а казаки в то же самое время с флангов, а особливо с правого, стремительно на него ударили, то такого нападения немогши снесть, неприятель обратил тыл и не останавливаясь более 20-ти верст во весь скач бежал. Преследуя его регулярная конница, дойдя до Соленых озер, остановилась. А казаки, гнавшие его верст 12-ть впереди, не прежде остановились, как, когда уже у всех их, как от прыткой езды, так и от великого жару лошади притупели. Постояв несколько у Соленых озер, возвратился я назад, ибо присланный от главнокомандующаго ординарец по недоразумению своему объявил мне на то от него повеление, которое однако не в той силе было. Но напротив того чрез него приказано мне было расположиться по моему изобретению. Таким образом будучи возвращен, расположился лагерем близ Перекопа. Но прежде сего с самаго места бою командировал я с партиями майора Фрича к Черному морю, майора Тотовича — по бахчи-сарайской дороге, а майора Дебриньи — по Сивашу. Из которых некоторые за неимением проводников сбивались с предмету их.

С неприятельской стороны побито при сем сражении до 400 человек. А с нашей убито: гусар 1, казаков 5. Ранено: гусар 4, пикинер 2, есаул 1, сотник 1, хорунжихх 2, казаков 20.

15-го и 16-го числа был раздах. Воды, по отдаче города Перекопа, довольно было, а кормов весьма мало, ибо тамошняя земля, будучи солью наполнена, не родит довольной травы.

Сего числа армия имела свое движение до лагеря при Берешаке, от Перекопа в 10 верстах. [403]

17-го отделены от корпуса моего два донских казачьих полка к идущему для занятия Козлова под командой господина генерал-майора Броуна ²⁹⁷ деташаменту.

Я того ж числа с корпусом выступил по дороге к Карась-базару. И, отойдя от Перекопу 29 верст, лагерем расположился, отправя майора Дебриньи с двумя казачьими полками, чтоб он шел далее по берегу Сиваша и сделал бы коммуникацию с господином генерал-майором князем Щербатовым. А майору Фричу — соединиться на бахчисарайской дороге с майором Тотовичем, чтоб сделать коммуникацию с господином Броуном. А полковник Бринк, идя предо мной, как направо, так и налево с обеими делал коммуникацию. 18-го армия следовала до лагеря при деревне Ахтаке. А я того ж числа с корпусом выступя и перейдя 28 верст, остановился.

19-го армия продолжала свой поход. А я, перейдя 21 версту, остановился.

20-го армия имела растах. Равномерно того ж числа и корпусу был растах. Кормов не было, а водой довольствовались из колодезей и из озер. Тут получено повеление, что господин генерал-майор князь Щербатов город Арабат взял. Почему армия и предприняла марш, чтоб расположиться в одной дистанции к Кефе и Арабату. Того ж числа приехали к главнокомандующему депутаты от татар с прошением перемирия.

21-го армия следовала к реке Салгиру ²⁹⁸. А корпус мой того же числа, перейдя 34 версты, остановился, перейдя реку Салгир.

22-го числа армия имела отдохновение, а корпус мой имел движение до реки Большого Карася ²⁹⁹. Где я получил от главнокомандующаго повеление, чтоб над татарами никаких поисков не делать в рассуждении сделанного с ними на пять дней перемирия.

Того ж числа соединились ко мне два батальона гранодер и егерьской корпус. Все под командой подполковника князя Долгорукова.

23-го армия имела движение и, прибыв, расположилась позади моего корпуса, которому в сей день был раздых, ибо тут я по повелению от главнокомандующаго ожидал соединения армии. А майор Стоиков оставлен от меня при реке Салгире близ бахчисарайской дороги с таким приказанием, чтоб он делал коммуникацию с Броуном и, по приближении онаго к сему месту, соединился со мной. Ибо сему генералу главнокомандующий приказал остаться при реке Большого Карася для закрытия заду.

24-го пополудни армия выступила сперва до Булганаха, а потом до занятого при Индале ³⁰⁰ лагеря. Почему и корпус мой имел движение до реки Индал. Где получено известие, что город Козлов занят.

25-го и 26-го был раздых и с князем Щербатовым сделана коммуникация. Ибо майор Бегичев от него был в 8 верстах, а от его майор Дебриньи был верстах в 20. А на правом фланге близ гор стоял полковник Бринк со всеми казаками.

27-го армия, перешед 7 верст, расположилась при речке. Почему и я, передя от реки Индал 6 верст, при реке Субаш лагерем расположился от армии в 3-х верстах, как далее отделяться мне не велено. [404]

28-го армия двинулась до Кефы и расположилась не доходя до оной в 10 верстах. Почему и я получил повеление выступить по дороге к оному городу, оставя егерьской корпус и гранодерския батальоны на месте к соединению с армией. Что я исполняя маршировал 14 верст. И перейдя речку Асамбой и бывшее там село остановил корпус потому, что уже от моего места в трех верстах был гребень, от которого до Кефы не больше 8 верст расстояния так, что он из города, а город сверху онаго виден был. Почему я въехал на высоту, как город, так и неприятельской лагерь осмотрел и о всем донес главнокомандующему. Армия, пройдя дефиле, остановилась лагерем. Где и корпус мой остановился, ибо впереди, как вышеупомянутый гребень мешал взойти далее, чтоб не оказать войска. А как под гребнем не было воды, то оной на левом фланге армии, на месте литерою “А” в плане означеном, ночевал. А казаки с полковником Бринком — на правом фланге под литерою “В”, заняв форпосты, в 7-ми верстах от города остановились.

29-го как только рассвело, то до 50 турок, наехав на форпост, сделали перестрелку. Но оной, будучи подкреплен казаками, их прогнал, причинив им большую потерю и взяв двух в плен. Которыя объявили, что по разнесшимся слухам будто татара отдаются России, послана была сия партия к хану осведомиться точно ли истинны сии разглашения и требовать от них в том извещения, дабы турецкое войско могло заблаговременно возвратиться. После чего главнокомандующий приказал за собой следовать господам генерал-майорам графу Мусину-Пушкину с егерями и гранодерскими батальонами, Зоричу с Изюмским полком, князю Багратиону ³⁰¹ с Псковским. Я ж с корпусом моим шел по левую руку к стороне Черного моря. И приказано мне ровняться с пехотой под литерою “Д”. А казаки шли несколько вперед вправо от пехоты, под литерою “С”. Также перед оной были и патрули. А майор Бегичев с казачьим полком следовал впереди корпуса по Черному морю, где после и батарея от меня учреждена была под прикрытием астраханских шквадронов под цыфром 1-м. И тут неприятель, выслав до тысячи конницы, делал перестрелку с казаками. Главнокомандующий прибыв на последний гребень к реке, означаемый литерою “Д”, приказал там же Изюмскому полку атаковать справа конных турок, дав ему в подкрепление Псковский полк. В исполнении чего сии полки, перейдя речку, не только их прогнали, но еще казаки, догоняя бегучих, немалое число их покололи. Последния же из казаков в то же время заняли направо высокую гору, под литерою “Н”. После сего Изюмской и Псковской полки, дав правой фланг ко оной горе, остановились вон из пушечного выстрела. По осмотре той горы заняли оную пушками. И как с высоты оной усмотрено, что левой неприятельской фланг ретраншаментом не прикрыт, а дотянул до одной только речки под литерою “F”, то я командировал Сумской гусарской полк, чтоб, пройдя занятую гору, остановился под литерою “К”. И как атака начнется, то б, заехав левой фланг неприятеля, где ретраншементу нет, в тыл оного атаковал. Потом на последний гребень к ретранжаменту под литерою “L” поставлены [405] были две батареи, из которых одну его сиятельство приказал прикрыть корпусу моему. Но как лужа или озеро под литерою “М” мешало оному ехать линией, то два шквадрона полку Желтово, оставя оное озеро влеве, а Черной гусарской полк и два ж шквадрона Желтаго, оставя то ж озеро вправе, поехали вперед к месту, означенному под литерою “N”. Когда, по сделании такого распоряжения, наши батареи со всех сторон действовать начали, то неприятель в самом ретраншементе поколебался. Что приметя полковник Бринк, которой уже тогда по горам совсем во фланг неприятелю забрался, под литерою “О”, с обыкновенным криком казакам ударить приказал. Что самое и Сумской полк исполнил. Я, получа рапорт о таком их ударении, которого за дымом видеть было неможно, тот же час и Желтаго полку двум шквадронам с подполковником Хорватом прямо туда же скакать приказал. Но Изюмской полк, под литерою “Р” въехав в ретранжамент, нашел все батареи и лагерь оставленными. Неприятеля же застал очень малое число, да и то из таких только, которыя от бегущих отстали. А протчия все вбежали в город Кефу или были под городом. После сего занятия главнокомандующий, пришед с пехотой на самое сие место и остановя весь мой корпус, приказал оному назад отступить, кроме Желтаго полку, которой наконец весь был в ретранжаменте. Я, приметив, что за городом по горам неприятель поспешно ретируется, взял для скорости за мной идущих подполковника и пример-майора Хорватов и найдя Сумской полк в фарштате, из которого только одна рота осталась назади в ретранжаменте и со оным войдя в горы увидел, что под крутым берегом по Черному морю ретируется толпа турок, под литерою “Q”, большею частью пехота. Для чего я и командировал полковника Бринка с казаками, сколько тут их собраться могло, а полковника Тутолмина с его тремя с половиной ескадронами, дабы естьли где тот бегущий неприятель принужден будет взойти на гору, оного разбить или в полон забрать. Которыя и доходили до самого Старого Крыма в горы (дорога под литерою “R”) и, достигши уходившего неприятеля, довольно перерубили. Я ж, оставшись с пятью ротами и увидя, что великая толпа неприятеля еще под гору не собралась, послал к главнокомандующему проект подкрепления по той причине, что корпус мой, как выше сказано, был остановлен. А между тем приказал секунд-майору Дунину ³⁰² оных атаковать. А подполковника Хорвата с шквадроном Желтаго гусарского полку оставил в подкрепление, которому хотя каменныя горы и мешали конницею действовать, однако ж оной по возможности атаковав, несколько из оной толпы порубил, а достальных прогнал под крутой берег (под литерою “S”). Где они собравшись до 3000 человек и вышед на каменныя горы, сделали великую пальбу. Почему я и велел ескадронам ретироваться, как несколько людей и лошадей переранено было без пользы. А атаковать их тем более неможно было, что сзади идущие войски еще не прибыли. Сим способом оне, очистя дорогу, которая сводит под берег Черного моря на один мыс, далее в горы прошли. А когда присланной от главнокомандующаго по требованию моему, как выше [406] сказано, генерал-майор Багратион с Псковским карабинерным полком и бригадир князь Голицын ³⁰³ прибыли с пехотой, тогда уже тот неприятель совсем ретировался. А которые еще остались сзади, то тех, спешась, уже забрал майор Хорват с гусарами. Из числа которых были 2 паши и 36 протчих. А потом оставших еще забрать приказал прибывшаго Борисоглебского полку секунд-майору Языкову. Которой, спешась с двумя ескадронами, забрал 148 турок, 24 женщин, 14 обоего пола детей. При сем сражении с неприятельской стороны во всех местах убито до тысячи человек. А с нашей убито: вахмистр 1, гусар 2, трубач 1, казаков 3. Ранено: порутчиков 2, гусар 9, пикинер 2, есаул 1, харунжей 1, казаков 9. После чего я, возвратясь, по повелению главной команды с корпусом по обеим флангам армии лагерем расположился.

30-го был растах. А 1-го июля по просьбе моей позволено мне отойтить назад, что я и исполнил в тот же день. Того ж числа по полученному известию от партии и из тяжелого обоза, что деташамент господина генерал-майора Броуна окружен неприятельским войском, главнокомандующий приказал мне с корпусом туда итить, прибавя в команду мою господ генерал-майоров князя Голицына с двумя карабинерными полками и Черторыжского ³⁰⁴ с тремя батальонами пехоты. Почему я, того ж числа выступя и перейдя речку Асамбай, остановился и, собравшись совсем, снабдил себя провиантом.

Июля 2-го, выступя, прибыл к устью Меньшаго Карася ³⁰⁵, впадающаго в Большой [Карась] в 15 верстах от Броуна. Где от посланного вперед с партией майора Стоикова уведомился, что перваго же июля неприятель его оставил. А после и от генерал-майора Броуна получил сообщение, что он был Калгой-салтаном ³⁰⁶ с шестьюдесят тысячами жестоко, особливо при переправах, атакован, но везде его отбивал. И что он, очища себе дорогу, марш свой продолжал и лагерь один брал. В то ж время получил я от главнокомандующаго повеление, что один Ширин-мурза прислан с уверением единственной дружбы крымских татар и что оне под протекцию ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА идут на всех от его сиятельства предлагаемых условиях. И что оне пришлют как аманатов, так и посланцов к ВЫСОЧАЙШЕМУ ДВОРУ. Для чего и приказано было мне остановиться до повеления.

3-го был растах.

4-го был растах.

5-го был растах. И я получил от главнокомандующаго повеление, чтоб мне с корпусом взять позицию пред Карась-базаром. Которую я 6-го числа и взял.

7-го был растах.

8-го был опять растах. И гранодерский батальон от господина генерал-майора Броуна ко мне прибыл.

9-го по полученному от главнокомандующаго повелению, что полковник Бринк командирован для поиску над городом Кинбурном, из корпуса моего командировал я к нему всех запорожских казаков, Московского легиона [407] карабинерныя и Астраханского драгунского полку ескадроны и гусар два ескадрона.

Того ж числа для корму я переменил лагерь. И, отойдя семь верст, при деревне Явлуши лагерем расположился.

10-го получил от главнокомандующаго повеление по представлению моему, что города Балаклава и Бельбек, яко имеющия пристани, заняты должны быть. Чтоб я, взяв 4 пехотныя батальоны два полка гусар, Борисоглебской драгунской полк, Донецкой пикинерной и три Донских казачьих полка следовал в Бахчисарай, а Балаклаву, Бельбек и весь тот край занял. А достальные войски оставил у генерал-майора князя Голицына, приказав ему остаться на сем месте и с генерал-майором Броуном иметь сношение. Вследствии того я тот же день выступил и, перейдя 13 верст, при речке Буролчи расположился. По приближении моем ко оному месту татара не взирая, что к ним наперед послал сказать, чтоб оне не боялись, и что я не для разорения, но для сохранения их иду, столь встревожились, что по многим моим к ним пересылкам едва наконец успокоились. И по требованию моему от старших мурз прислан ко мне мурза с десятью татарами, которой бы при мне находясь ездил вперед, чтоб они были спокойны в духе. Для сих обстоятельств 11-го числа я растах сделать принужден был. Того ж числа явились у меня ушедшие от татар волохи и русския, взятые в Елисавете, которыя сказывали, что хан ездил в Балаклаву и не найдя судна воротился в Бахчисарай, где он и со всеми салтанами находится.

12-го я, перешед 23 версты, расположился лагирем при Ахтмечети ³⁰⁷. А на дороге приехал ко мне мурза с письмом из Бахчисарая от одного старшего мурзы. Которой объявил, что хан неподалеку от Бахчисарая с его так называемыми сейменами находится, и что он в ночь отправил к главнокомандующему письмо, что также отдается в высочайшую протекцию ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА.

13-го получил от главнокомандующаго повеление, чтоб я, оставшись на том месте, где тот ордер меня застанет, оттуда же отправил деташамент в Балаклаву и Бельбек. Деташамент же генерал-майора Броуна поручил находившемуся у меня при походе генерал-майору Черторискому. И чтоб оной уже к Козлову не ходил, а был бы близ меня. А как я от самого Карась-базару шел между гор по причине, что и другой дороги не было, да и выйтить из гор иначе нельзя было, как или подвигаясь по той дороге далее к Бахчисараю или поворотясь назад тем же следом, что очень ощутительно было, что остаться в такой тесноте не безопасно было. Для чего я принужден был поспешить выходом своим из гор и в одном часе от Бахчисарая расположиться. Откуда способнее мне было не только деташамент, отправляемый тогда в Балаклаву и Бельбек в случае надобности подкреплять, но и весь тот край и берег Черного моря закрывать. Деташамент же Броуна препоручил я полковнику Кохиусу ³⁰⁸ и со оным приказал ему иттить по бахчисарайской дороге, что идет от Перекопа и не доходя до Бахчисарая верстах в 30 расположение свое взять. [408]

Того ж числа командировал партию с майором Стоиковым в устье реки Алмасу ³⁰⁹, где оная в Черное море впадает и где находится одна высокая гора, с которой здешнюю сторону Черного моря всю открывать можно было. Сие ж место было насредине как от Балаклавы, так и от Козлова. То я оном приказал делать коммуникацию как с Козловым, так и с Балаклавою, когда сие последнее место занято будет.

14-го я с корпусом имел движение до деревни Капчах, откудова 15-го числа отправил генерал-майора Черторижского для занятия Балаклавы и Бельбека. И хотя от главнокомандующаго и приказано было для занятия первой послать один батальон, а последняго — одну роту, но я, рассуждая, что ему иттить надобно было между горами, имел причину думать, что иногда для закрытия заду и принужден он будет поставить пехотной пост. Сие тем вероятнее мне казалось, что и приехавший из Бахчисарая ко мне мурза между протчим сказывал, чтоб малого числа войска туда не посылать, ибо они заподлинно уверить не могут, чтоб там иногда не было оставшихся от победы под Кефою турков. Сверх того и от самого главнокомандующаго получил я тогда же известие, что посыланная к Бельбеку от Судака партия усмотрела в пристани суда и турков. Почему и предписано было от него же поступить с турками как с неприятелями, естьли б они в тех местах были и упорствовать хотели. Сообража все вышеписанные обстоятельства дал я ему три батальона пехоты, два полукартаульныя единорога и батальонныя пушки, а для открытию маршу — два ескадрона гусар и один полк казаков, как более конницы по положению места делало бы отягощение. При том приказал, чтоб он с сим войском следовал к Балаклаве. И, оную заняв, шел бы в Бельбек и тот также занял. А до Судака с партией казаков отправил бы майора Фрича, чтоб он там с находящимся постом сделал коммуникацию.

Того ж числа получил от главнокомандующаго повеление, чтоб мне с войском к Бахчисараю не приближаться и отнюдь никого туда не вводить. Из письма же ко мне главнокомандующей при заключении с татарами договоров обещал им войска нашего никуда не двигать, а особливо к стороне Бахчисарая никого не вводить. В оном ордере главнокомандующей приказал мне обходиться с ханом, естьли он ко мне отзовется, как с князем крови, а не так как с владетелем сей земли, хотя он и писал ему о подвержении себя под высочайшую протекцию, но его сиятельство оставить его при владении землею не осмелился, но до получения ВЫСОЧАЙШЕЙ резолюции все правление оставил в руках выбранных первейших ширинов ³¹⁰.

15 июля я переменил лагерь вправо 4 версты, чтоб совсем выйтить из гор.

Того ж числа получил вторично от главнокомандующего повеление, чтоб из корпуса моего никто в Бахчисарай не входил, и естьли б я приметил какое-нибудь от расположения моего между татарами колебание, то б тотчас отступил верст 20 к стороне Козлова и там бы взял позицию. И что полковнику Кохиусу от него предписано остановиться в том месте, где его ордер застанет. А откомандирование генерал-майора Черторижского для [409] занятия Балаклавы и Бельбека он опробует. На сие повеление его сиятельства, 15 числа мною полученное, я репортовал, что я в 16 верстах от Бахчисарая расположился. И как все главные их мурзы и народ нимало от того не тревожились, то я остался на том месте до получения известия о занятии Балаклавы.

Того ж числа получил рапорт от полковника Кохиуса, что он, не доходя к Бахчисараю, за 40 верст от него расположился, только корму ничего нет. Которому я, прописав главнокомандующего повеление, приказал, чтоб далее вперед не ходил, а для кормов обыскал бы удобное к стороне Чернаго моря место и там до повеления остался.

16-го получил от главнокомандующего повеление на представление мое от 14-го числа, чтоб полковника Кохиуса отправить для командирования балаклавским постом, препоруча в его команду и того коменданта, который будет в Бельбеке. А оба полка, как Воронежский, так и Брянской назначаются от него иттить к Козлову, с которыми бы полковник Щербинин, не доходя до оного верстах в 30 или 25 расположился, соблюдая со мною коммуникацию. А когда прибудет генерал-майор Черторижский, то и оного туда отправить, определя еще в тот корпус один полк казачий и один полк гусарской.

Я его сиятельству того ж 16-го числа на сие повеление представил, что полковник Кохиус в повеленное место отправлен будет. А не прикажет ли, чтоб и полк его с ним туда отправить. Что ж принадлежит до того, чтоб по возвращении генерал-майору Черторижскому с деташаментом иттить к Козлову, то как и я от оного только около 40 верст, а для кормов лагерей мне переменять больше некуда, как к стороне Козлова, то не повелит ли нам в одном лагере становиться, как казачьих полков только я имею, и те за расходом малолюдны. А откомандировав еще гусарской полк, я весьма малую команду иметь буду, ибо полки много убыли в лошадях имеют. Или не повелит ли вместо оного остальную у меня пехоту отдать господину генерал-майору Черторижскому.

Но на сие мое представление получил повеление от главнокомандующаго, чтоб господину генерал-майору Черторижскому остаться при командовании балаклавским постом, а полковнику Кохиусу при тогдашней его команде быть.

17-го получил рапорт от господина генерал-майора Черторижского, что он 16-го к городу Балаклаве прибыв, тотчас оной занял. И что тамошние жители объявили ему, что во оную гавань могут корабли входить военные. И что от Балаклавы в правую сторону к Бельбеку, а влевую к Судаку таковыя ж гавани находятся. По занятии им сего города часа через четыре подходили под оной 3 судна, которыя, лавировав, опять пошли прочь. Он присовокуплял наконец, что он майора Фрича по передневании до Судака отправит.

18-го по причине недостатка в корму я переменил лагерь, подвинув назад верст пять, где несколько корму нашел. И рассуждая, что недостаток [410] в кормах становился столь велик, что естьли более конница в тех местах пробудит, то опасность настояла, чтоб оная совсем не пропала. Для предупреждения чего представил главнокомандующему, не повелит ли к оной овса доставить.

Того ж числа получил рапорт от генерал-майора Черторижского, что в лежащий в 8 верстах от Балаклавы залив или гавань Чурчи пришли два турецких судна, о которых греческия попы уверяют, что оныя из Анатолии ³¹¹. Почему от него тотчас послана туда партия из войск. Известился ж он от мурзы, что хан, сведав о держанном между старшинами в Кирас-базаре совете, чтоб его выслать из Крыму, тотчас сам уехал на корабле.

18-го числа получил повеление от главнокомандующего, чтоб ротам воронежским с их орудиями примкнуть к князю Голицыну, а полковника Кохиуса с его одним полком отправить в Козлов, где он должен был расположиться близко самой крепости в лагере. При чем он уведомлял, что посыланной от него в горы грек возвратясь объявил, что он бывши там под именем турка слышал, что турки, собирась в судах, хотят на занятые нами места делать ночью нападение и в разговорах своих льстят себя при том, что они расставленныя постами наши войска один после другого вырубать станут. Вследствии сего известия предписал мне главнокомандующий, чтоб я для лутчаго о их намерениях разведывания еще от себя послал подобного рассмотрителя.

На сие повеление я того ж числа главнокомандующему представил, что бывший у меня того же дни живущий в горах грек просил, чтоб каким-нибудь образом освободить их селения от нагайских татар, которыя их грабют. Оной между протчим мне сказывал, что когда хан был в горах, то трое из мурз к нему приезжали, которым он обещал подождать большого числа желавших с ним соединиться мурз. Однако ж не дождавшись последних на корабле уехал из одной деревни, в которой есть пристань. И что между Судака и Балаклавы салтаны и турки сели на осьми судах со всем имуществом, но поедут ли они неизвестно. Я, соображая сии обстоятельства и полученным прежде от господина генерал-майора Черторижского известием о двух судах, вошедших в залив в 8 верстах от Балаклавы, рассудил для лутчей осторожности и последний батальон пехоты с двумя осьмифунтовыми единорогами господину генерал-майору Черторижскому отправить, объявя татарам, что оной для того туда идет, что два турецких судна прибыли, о которых оне конечно знали. Сие тем нужнее было, что пристаней на оном берегу столь много, что малым числом войска всех их занять неможно было. А при том по всему оному берегу простираются горы и с камнем по которым конницей я его никак подкреплять не мог, ибо оная в столь трудных местах действовать не могла. Самая пехота по таким горам в свое время притить не могла, естьли б ея потребовать в то время, когда уже неприятель покажется. По сим причинам за лутчее я почитал, чтоб генерал-майор Черторижской сделал там твердой и для защищения оных мест довольной пост. А естьли он [411] и после сего может исправиться, то по рассмотрению его он займет три пристани между Балаклвы и Судака. И хотя бы у него казаки и были, но они ничего одни, а особливо пристаней удержать не могут, сверх того как там корму совсем нет, то они лошадей своих поморить принуждены будут. А когда пехотой будут заняты сии посты, то по нескольку казаков для возки писем и разъездов при оных оставить.

В сем представлении поместил я те известия, которыя я, стараясь сыскать о местоположении познание, от знающих людей получил. Они состояли в том, что хотя Бельбек на карте и назначен между Балаклавы и Судака, однако сие несправедливо, он действительно лежит между Козлова и Балаклавы, в близком от сего последняго города расстоянии. От Балаклавы ж к Судаку ехать горами можно по берегу моря верст 15, а там будет каменная гора, чрез которую и пешком пройтить неможно. А обходят же оную, поворачивая вовнутрь гор верст на пятнадцать. Но дорога там столь трудна, что верхом ехать можно, а проехав сию гору открывается по берегу моря равное и шириною от моря до гор верст с пять простирающееся местоположение, на котором находятся греческие деревни и много хороших речек. В горах же есть великия угодныя к карабельному строению леса. Приближась к Судаку начнутся опять горы, в которых только верхом проехать можно. Как в греческих деревнях есть три пристани, то я представлял неминуемо нужным занять оныя твердыми пехотными или егарскими постами, а без того положении в квартерах верны не будет потому что они и коммуникацию с турками всегда иметь будут. А между тем при сем случае я описывал, что сие место есть самое удобное для заведения строения судов, ибо между живущими в деревнях греками много таких лоцманов, которые на кораблях ходют по Черному морю и как из Балаклавы в греческие деревни, а из оных в Кефу всякие вещи возют на лодках, то когда сии места заняты будут не повелит ли его сиятельство те лодки употребить для доставления из Кефы провианту на посты, которыя там в Балаклаве и Бельбеке будут, ибо горами онои на фурах привозить в вышесказанные места было трудно, а в Ялту вовсе невозможно.

Полковнику Кохиусу с полком его и двумя орудиями приказал итти в повеленное место и расположиться. А когда рота к батальону воронежскому применит, то б полковник Щербинин с пятью ротами явился у господина генерал-майора князя Голицына. А находящимся там гусарским ескадронам Молдавским 3-м, а бахмуцкого двум к себе примкнуть приказал. Донскому ж полковнику Серебрякову с полком его приказал занять берег Чернаго моря между Козлова и перекопской линии. А полковнику Кохиусу приказал учредить от полку Ивана Грекова почты, чтоб оныя с постами полковника Серебрякова и постом майора Стоикова при реке Алмасе коммуникацию имели. А майору Стоикову уже оную с бельбецким постом иметь. А при том главнокомандующему донес, что по отвозе провианта к господину генерал-майору Черторижскому, как фуры партикулярных, так и казенных излишних лошадей тотчас приказал за Перекоп на корма отгонять. [412]

Почему я полковнику Кохиусу приказал, чтоб он воронежския роты к князю Голицыну не отправлял, а оставил бы их до времени у себя, дабы их по надобности к генерал-майору Черторижскому обратить было можно.

19-го получил от главнокомандующаго повеление о новой пристани, называемой Ялта, о коей аманаты уверяют, что оная гораздо лутче, нежели в Балаклаве и в Бельбеке, то чтоб я господину генерал-майору Черторижскому приказал оную обозреть. И ежели оная такова найдется, как сказывают, то дослать войска сколько оная в себе заключить может. К занятию ж оной отделить хотя три роты Воронежского полку. И хотя все оного полку роты приказано отправить к князю Голицыну, однако то отдает мне на волю.

Того ж числа вследствие повеления главнокомандующаго о занятии пристани Ялты, состоящей в греческих деревнях господину генерал-майору Четорижскому приказал, написав к нему в подтверждение прежняго моего о сем же письма, что дорога ко оной, как от стороны Балаклавы, так от Бахчисарая и Кефы столь трудна, что с повозками туда проехать неможно. Жители же для перевозки из сих греческих деревень нужных вещей, как до Козлова, так до Балаклавы и до Кефы употребляют лодки, на которых положить можно от четырех до осьми тысяч ок ³¹². Но в открытое море оныя ходить не могут. Почему приказал он майору Фричу таковых лодок к себе прислать. Итак пехота может иттить к Ялте горами, а весь их экипаж и пушки пойдут туда же лодками.

20-го получил рапорт от господина генерал-майора Черторижского, что приближались два из Анатолии судна, к которым послана была от него партия. Но как ветер переменился, то оныя, не доходя до берега, подняв парусы пустились опять в море. И что его превосходительство все заливы, лежащие там осматривал и нашел за нужное, чтоб оныя посты не только занять, но и пехотою и артиллериею приумножить, дабы командующий сим кардоном мог быть уверен, что всякой его пост до получения сикурса держаться может. Я представил главнокомандующему как о сем его мнении, так и о том не повелит ли воронежских пять рот к нему отправить, изъясняя, что как от Козлова до Кефы греческие лодки ходить могут, то не повелит ли большой магазеин в Козлове закладывать. И естьли Кинбурн возьмут, то запорожския лодки до Козлова нужное доставлять могут. А при том представил по просьбе татарских мурз, чтоб судам, которыя отсюда пошли в Анатолию и Царьград прежде взятия Перекопу, позволить возвращение и вход в гавань.

Того ж числа гранодерской батальон к господину генерал-майору Черторижскому отправил.

Я того ж числа послал повеление полковнику Кохиусу, чтоб он воронежским ротам с их двумя пушками приказал, выступя, следовать в Бельбек.

21-го посланной от меня нежинской грек для разведывания в Бахчисарай, возвратясь, объявил, что он с тамошними жителями разговаривал. Которыя ему объявили, что один грек, жительствовавший в Анатолии, ушел оттуда от притеснениев, а идучи из своего жилища к берегу, чтоб нанять [413] судно, могущее перевесть его в Крым, по дороге слышал, что уже в Анатолию о вступлении войск наших в Крым известие пришло. Почему везде публикуют, чтоб всякий верной магометанин от 15 лет выходил в поход. Куда же вызываемые собираются заподлинно не знает, а слышал, что будто пойдут в Крым. Равномерно и судам их от Трапезунской гавани велено иттить в гавань же, называемую Синоп, лежащую в Анатолии против Кефы. И от которой неподалеку и он сел на судно, называемое Томбаз ³¹³. Таковых два судна, не зная еще о Крымской победе, нагрузив фрукты и протчия товары, не более, как за 20 дней наперед оттуда отправились и прибыв в Крым, приближась к берегу выпустили их несколько человек, в числе которых и он переехал. Самые же суда, сведав, что войски наши есть по пристаням и флот в Черном море, поспешно обратились назад. Он же здесь остался. И как оной, так и другие еще греки пошли разведывать в горы и протчие места и хотели ответ принести.

Тогож числа на рапорт мой от 8 числа от главнокомандующего получил повеление, в котором он все изъясненное в том рапорте опробуя позволяет для перевозки провианта забирать лодки с заплатою, уведомляя при том, что из Кефы от него на сих днях отправится одно судно с 300 кулями провианта с таким повелением, что оно, заезжая во все занятые нами пристани, оставляло там часть возимого им провианта, чтоб в сих греческих деревнях попробовать приискать таких охочих людей, которые бы такой отвоз вперед за деньги делали, брав провиант из Козлова. Тут же присовокуплял он, что естьли господин генерал-майор Черторижский, которому препоручено было занять все приморские посты, иметь будет недостаток в пехоте и за отсылкою к нему и воронежских рот, то б я ссадил Борисоглебского драгунского полку два ескадрона и к нему б пеших доставил. А он сам, не имея при армии удобных к отделению ему людей опасается, чтоб таким уменьшением состоящей при нем армии не потерять от татар почтения. А в надобном же случае предписует употребить по новым гаваням находящуюся в Перекопе годную артиллерию, которую доставлять волами до Козлова, а оттуда на лодках с заплатою отвести постараться в надобныя места. А на другой мой репорт от 18 числа о требовании овса отвечал, что не пожалел бы оного дать, ежели бы он на зиму не нужен был и не столь мало его было. А ко спасению кавалерии когда можно в горах найти в покупку овса, оное дозволяет без излишества. А при том к подошедшему к его сиятельству известию, что хан испугавшись приближения войска сел на суда и несколько верст в море отплыл и на письмо его будто отвечать хотел, предписывает, естьли он согласится выходить на берег, в таком случае господину генерал-майору Черторижскому приказать принять его с надлежащею ему честию и учтивостию, но чтоб свиты при нем с его детьми не более 50 человек было, а более 100 человек на берег не выпущать, а остальных до резолюции так оставить.

Но я его сиятельству представил, что пушки и с Перекопу весьма трудно будет на турецких лафетах до Козлова доставить, откуда на лодках уже [414] можно вести, а и для стрельбы оныя не способны. А лутче естьли бы нашими пушками гавани снабдить.

22-го июля имел я счастие получить от ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА указ следующего содержания:

“БОЖИЕЮ МИЛОСТИЮ МЫ ЕКАТЕРИНА ВТОРАЯ
ИМПЕРАТРИЦА И САМОДЕРЖИЦА ВСЕРОССИЙСКАЯ
и прочая, и прочая, и прочая

Нашему генерал-майору князю Прозоровскому.

Хотя неожидаемыя препятствия и удерживали вас в переправе с войском чрез Сиваш, Мы очень довольны однако ж употребленными вами в том случае ревностию и усердием. И потому восхотели Мы объявить вам, и чрез вас и всему бывшему с вами войску НАШЕ за сие благоволение и уверить вас при том, что МЫ прибываем ко всем вам ИМПЕРАТОРСКОЮ НАШЕЮ МИЛОСТИЮ БЛАГОСКЛОННЫ.

Дан в Санкт-Петербурге 3 июля. Подле подпись тако:

ЕКАТЕРИНА.”

Того ж числа отправился я для осмотрения мест в Бельбек, Балаклаву и далее. А 23-го чрез Бельбек по берегу моря в Балаклаву прибыл. И подъезжая ко оной получил известие от господина генерал-майора Черторижского, что от бригадира Фризеля ³¹⁴ прислан капитан Туркистанов ³¹⁵ с грузинцом и с письмом ко мне на греческом языке. А словами оной сказывал, чтоб мы имели предосторожность по причине, что будто еще есть такие мурзы, которыя в мирных договорах не были. И что султаны, собравшись в Карась базар сделали присягу в верности друг-другу между собой, имея намерение ударить на наши расставленные по берегу посты и тем стараться армию нашу истребить. Я хотя всему тому и не верил, однако, прибыв в Балаклаву с умолчанием имени и состояния извещателя, находящемуся при мне мурзаку о получении таких известий сказывал, изъясняясь ему, что хотя я за правду их и не почитаю, однако за должное почитаю от него требовать, чтоб он о том точное мне известие дал. Итак он послал татарина с толмачем о том разведать для сообщения мне.

В то ж время получил репортот полковника Кохиуса, в котором между протчим он пишет за день до того, что в его дистанции показались два судна: одно в день отпуска его письма, а другое за день до того, в которых стреляли по берегу. Но как лагерь его закрыт от них возвышающимся у берега пригорком, то он, не показываясь им, ожидает не причалят ли они к берегу, чтоб потом их захватить.

В тож время получен рапорт от майора Фрича, что он 21-го числа в местечко Ялту с командою прибыл и по повелению старался в Балаклаву лодок доставить. Но только в том успеху не имел. Во-первых потому, что по всей дороге от татар ни в чем ни малейшей благосклонности не видал, а во-вторых [415] потому что, хотя в Ялте есть греческих лодок до 10, однако греки татарам так подобострастны, что без их позволения ничего сделать не имеют, ибо им от них приказано, чтоб российским войскам ни в чем не вспомоществовать. Даже до того, что по прибытии его в Ялту он ни одного грека не видал. А уже на другой день поп и несколько греков к нему пришли, которых он всячески уговаривал, чтоб они свои лодки до Балаклавы догнали, но их упорства или трусости преодолеть не мог. После чего не осталось еще другого делать, как к тем лодкам, которые он нашел на берегу, караул свои приставить. И он бы их с казаками отправил сюда, только к ним парусов, канатов, весел и якорей нет. Впротчем он доносит, что Ялта лежит на половине дороги от Судака до Балаклавы и что на дороге он поставил два поста: 1-й при деревне Байдар, 2-ой в деревне Кучкуй, а 3-й в Ялте оставит. Когда ж корпус какой там будет стоять, то в фураже крайний недостаток и все казачьи и офицерския собственныя лошади от трудных переходов в такое изнурение пришли, что едва ль в состоянии будут назад возвратиться.

О чем о всем главнокомандующему донеся, представил, что я отправление пехоты в Ялту остановил по причине невозможности доставить туда артиллерию, не имея лодок. Ибо естьли решиться отправить оную туда обходною на Бахчисарай и чрез все горы дорогою, то сверх великой трудности настояла еще опасность, чтоб таким отправлением не привесть татар еще больше в тревогу. Такое следствие тем вернее было, что одно отправление майора Фрича живущим около моего корпуса мурзам неприятно. И для того представлял я не изволит ли его сиятельство приказать находящимся при нем старшинам сюда в землю для успокоения их письмо прислать.

Того же 23-го числа получил от главнокомандующаго ордер по сему случаю: генерал Черторижский доносил мне, что в вверенной ему дистанции кроме гавани есть много таких пристаней, в которыя большия суда приставать могут. И как тогда главным предметом было, чтоб крымския берега от всякого неприятельского на оныя выходу защитить, то я, получив уведомление, паки просил главнокомандующего о присылке ко мне более пехоты и пушек. Но сим ордером отвечает он мне вторично, что такого приумножения он сделать не может по опасению, дабы чрез раздробление армии не потерять уважения от татар и турок. При том рекомендует находившиеся у меня войски расположить так, чтоб Талегинской полк, пять рот Воронежского, батальон гранодер начиная от Козлова простирались по морю до Судака, изъясняя при том, что в одних настоящих гаванях учреждать должно сильные посты, а в пристанях довольно положить несколько легких войск.

24-го был я в Балаклаве для осмотрения гавани. Где получен рапорт из Ялты от майора Фрича, что он, нашедши 10 лодок, о которых тамошние татара сами сказали, будто бы оныя принадлежат греческим жителям местечка Ялты, приставил ко оным караул. Только после полудня часу примерно в 4 вышел на берег находящийся на карауле со всем своим имуществом некой Аджи-Мегметмурза, с которым совокупились все татарския жители [416] того местечка и оные лодки все до одной перерубили, сказывая, что оные их собственные. И пока от караула к нему рапортовали и пока он сам туда поспел, все лодки уже там были испорчены так, что и к употреблению вовсе негодны. Почему я вторично представил главнокомандующему, что за неимением лодок батальона в Ялту отправить не могу, а горами, как артиллерию, так и провианта доставить неможно, а чрез Бахчисарай вовнутрь гор отправить опасаюсь, чтоб татар не взбунтовать. Ибо посыланной от генерал-майора Черторижского в горы грек сказывал, что во всякой деревне стоят у них бекеты. Жители же промежду себя твердят, что как им обещано в горы войска не посылать, то они и не желают, чтоб оно в горы вступило. Посему я повторительно представил не могут ли находящиеся при его сиятельстве старшины дать от себя горским жителям повеление, чтоб оне войско в горы чрез Бахчисарай пропустили. Ибо я почитал нужным немедленно оное туда и отправить, опасаясь, чтоб татаре в случае, ежели турки сделают в Ялте сильный десант, принуждены будут ружье против нас поднять или все их деревни разорены будут, что самое во огорчение их приведет. Я при том присовокупил, что одного батальона в таком отсудственном месте очень мало, ибо его ни откуда подкреплять неможно, потому что сия Ялта от Кефы немного далее, нежели от Балаклавы. Из моих же войск во-первых по причине великой раскоммандировки и некого было туда отделить, во-вторых, я опасался, чтоб чрез то всего врученного мне берегу не обнаружить. По сим причинам я вторично представил, не изволит ли его сиятельство отправить туда из Кефы один батальон чрез Судак. А как изволит прислать от мурз упомянутое письмо, то отсюдова я отправлю один батальон, чтоб с посланным от его сиятельства соединился. Что ж принадлежит до спешивания двух драгунских эскадронов, оное самую малую прибавку делает. А не лутче ли два драгунские полка в Козлове и на зиму оставить, которыя полезнее будут, естьли его сиятельство надежен лошадей их прокормить, то оныя сюда скоро оборотиться могут и подкрепить пехотныя посты. А я в самом Козлове пехоту приумножать буду, ибо и между Козлова и перекопской линии, как полковник Серебряков рапортует, пристань найдена была.

Того ж 24-го посыланной от меня в Карасу-базар и Бахчисарай татарин и толмач, возвратясь, объявили, что ничего там нет, кроме сбору для татарских мурз для совету. Ибо я его туда посылал, услышав о том собрании и не зная причины онаго. От главнокомандующего же посла я сведал, что сие собрание было для подписки присяжного листа о той присяге, которую они о содержании трактатов учинили.

При заключении с татарами трактата положено было, чтоб находившихся у них пленных российских возвращать, получая за душу 100 рублей. Сие исполняемо было. Но под видом российских являлись ко мне и других наций христиане, которых татара назад требовали. Почему представил я о том главнокомандующему. От которого получил разрешение, [417] чтоб таких явно не принимать. Но когда можно, скромным образом их от рабства избавлять, то таковых посылать в числе российских, первые в Перекоп, а потом в Россию.

25-го получил я от главнокомандующаго повеление, что полковник Бринк с деташаментом к Кинбурну подошел, но что мыс земли, на которой город сей лежит, самой узкой, что чрез оной с стоящих на лимане кораблей по выстреле из пушек достает до Черного моря, как же там до 30 кораблей стоит и людей в городе довольно. Почему его сиятельство приказал ему, чтоб он когда увидит себя не в силах к преодолению, то б, не подвергая себя опасности, отступил и шел бы к Перекопу, наблюдая, чтоб оныя корабли туда не приближились.

На то я его сиятельству представил, не повелит ли туда драгунской Борисоглебской полк отправить и одного генерала с несколькой пехотой. Ибо взятие сего места, естьли то удасться, потрясет и самый Очаков. Как же неминуемо нужно сим постом по возможности онаго овладеть, то не худо естьли б туда отправить большия пушки, чтоб можно брешь пробить. Ибо сей замок штурмовать неможно, потому что он стариннова построения и стены весьма высоки и так сделаны, что, взойдя на них, сойтить уже неможно.

В сие время я почел нужным осмотреть самолично все пристани и поставленныя на оных посты. Ибо нужно было, чтоб ни одна лодка безизвестно ни к берегу, ни от оного в море плыть не могла. О чем уведомив главнокомандующаго, получил от него благодарность.

Во время пребывания моего как в Балаклаве всякой день видны были шатающиеся на море корабли. А сего числа с одного корабля на малом судне турки к берегу подъезжали, с которыми толмач говорил. Оныя сказывали, что ехав из Анадолии в Очаков и там под Кинбурном увидев наше войско, возвратились они к Козлову, но увидев и там по всему берегу также наше войско, приближились к Балаклаве воды взять, которой они не имели, хотя же их звали, чтоб оне взяли оной. Однако они не поехали к берегу. А вдали еще видно было 6 или 7 кораблей, из которых 2 очень велики.

Во время объезда мною всех пристаней, просили меня татаре, чтоб вышедшия из Крыма в Царь град и в Анатолию суда впускать паки в Крым. О чем я представил главнокомандующему. На что получил от него разрешение, что такое дозволение не иначе последовать может, как на следующих условиях: 1-е, чтоб такия суда входили в одну балаклавскую пристань; 2-е, чтоб, не доходя до берегу, становились прежде на якоре и ожидали там осмотру людям и вещам; 3-е, чтоб люди присягнули, что у них никаких подозрительных писем нет и сие сделали под опасением смерти. И наконец, чтоб заплатили в казну пошлину.

В сем журнале уже несколько раз помянуто, что в Крыму находилось много греческих деревень по берегу моря. В приезд мой подавали они мне письменную просьбу о освобождении их от подданства Крымской области. Я, не принимая оной, отнесся к главнокомандующему. На что он предписал [418] мне сего числа ордером им объявить, что как предки их сами пожелали быть подданными Крымской области, поселясь в их владении, то и следует им остаться в сем состоянии по-прежнему. Относительно же их веры поставлено в трактате с крымцами, чтоб свободное оной отправление и благочиние в церквах свято сохраняемо было.

Того ж 25-го представил главнокомандующему, что я принужденным нахожусь касательно до проходов между гор розно писать, ибо мурзы и обыватели сказывают все розна. А теперь уж я, собрав все их разноречии, сводил их всех и за подлинно меня уверили в следующем; от Балаклавы до Ялты нигде нет иной дороги, как чрез Бахчисарай. Равномерно там, где майор Фрич ехал, нет такой, чтоб с повозками ехать было можно, а только что верхом в одну лошадь и большую частью каменными горами. А отсюда всегда ездют лодками, которых теперь достать неможно, ибо одни, как прежде доносил, изрубили, а на других татара с женами и имуществом шатаются по морю, не взирая на то, что к ним посылано было сказать, чтоб оне безопасно возвратились назад, не хотят возвратиться. Но бывший при мне мурза сказывает, что когда старики их пришлют повеление, то оне возвратятся. По сим обстоятельствам я доносил, что как скоро лодки найду, то пушки и провиант на оных отправлю. А батальон гранодер, взяв на себя на 4 дня провианту, пойдет в Ялту, куда от Кефы есть дорога на Старой Крым и Судак, по которой и фуры ехать могут, расстоянием считают 20 часов. Но для лутчаго обо всем сведения отправил я офицера с татарином, чтоб он, проехав оную дорогою для верного донесения, доехал в Кефу. При чем спрашивал его сиятельство, не изволит ли, как я последним моим репортом представлял, туда один батальон отправить.

Того ж числа нашел я нанять у балаклавских греков небольшия три лодки отвести в Ялту екипаж, пушки и провиант. Которыя на третий день и отправить приказал. А гранодерскому батальону, выступя на другой день, туда же следовать, положа только на себя на 4 дня провианту, ибо туда, как уже выше сказано, и пешком с нуждою пройти можно было.

Представил я его сиятельству, что за неимением совсем полевого корму принуждены брать в деревнях сено, что обыватели за обиду почитают. Так не прикажете ли за сено, положа цену, платить деньги. А как сверх государевых артиллерийных было в моем корпусе много партикулярных ³¹⁶, как то артельных и обер-офицерских лошадей, то и за партикулярных не прикажете ли платить деньги, ибо на те месяцы они рационов не получали.

27-го на репорт мой от 24-го получил от главнокомандующего ордер, в котором он объявлял о сделанном от него всем старшинам письменного предложения, чтоб они позволили как войску, так и артиллерии чрез Бахчисарай проходить. И получа от них о том отзыв, доставить ко мне, изъясняясь при том на мое представление, которое я, услышав, что татаре везде держат пикеты, делал, толкуя сию их осторожность ожиданием десанту. Он сему не верил, а утверждал, что пикеты они для того держат, что их наши [419] легкие войска разоряют. Но за всем тем присовокуплял он, что нетерпеливо ожидает распоряжения моего о занятии всего берега. Почему б его сиятельство не оставил всего, что должно доставить. В таперешней же необходимости, когда людей вскорости доставить нельзя, предписывал ссадить с лошадей два ескадрона драгун в рассуждении того, что их опять можно после пехотой сменить. В найденной же между Козловым и перекопской линией пристани повелевал смерить глубину и разведать далеко ль оная от перекопской линии. И ежели оная верстах в 30 от Перекопа, то б тамошнему коменданту командировать для занятия оной до ста человек, прибывших из гошпиталя, с двумя пушками.

А того ж 27-го числа выехал из Балаклавы, как в Ялту за трудной дорогой проехать неможно опять корпусу моему. И по сему повелению, как к господину генерал-майору Черторижскому, так и к полковнику Кохиусу повеление послал.

28-го был растах. И того ж числа получил сообщение от князя Голицына, что прибывшия к нему одиннадцать орудиев ко мне отправлены.

29-го на репорт мой от 24-го получил от главнокомандующего повеление, что от него егерской батальон под командою майора Муфеля с тремя орудиями 29 числа в Ялту отправится, которые в четвертой день туда и дойтить могут. И что его сиятельство провиянт на своем судне туда отправит. Что ж принадлежит до Кимбурна по представлению моему, то его сиятельство совсем его брать отложил и Бринк уже отступил. А когда рано отсюда пойдет то уже в ту сторону действ не применют обратить, а хотя того и не достигнет, то зато пени большой не положат, как уже он много сделал. И что его сиятельство намерен отсюда кавалерию всю отправлять. И для того, чтоб я приказал господину генерал-майору князю Голицыну ежели кормы дозволяют подвигаться к Козлову. А лехких же войск, то есть казаков, оставя при мне пятьсот и при князе Голицыне пятьсот же, протчим всем велеть итти за перекопскую линию и верстах в тридцати от оной расположиться. Куда его сиятельство и своих казаков отправит. Желтаго и Чернаго полков оставить по два ескадрона на лутчих лошадях, а протчих всех отправить за перекопскую линию, которым в одном лагере с лехкими войсками остановиться. А наконец до рук моих вскорости расписание доставить. А только, чтоб казаки отправлены были, как они будто грабеж делают ³¹⁷. А между тем его сиятельство меня уведомлял, что 12 разных родов народов с Кубани идут под протекцию, зачиная от самого Азова до самой крепости, называемой Моздок. И что земля избрала уже нового хана. Один же его брат и племянник избраны в чиноначальники. [420]

Сверх того я получил приказ, чтоб майору Тотовичу из состоящих у него двух казачьих полков оставить в Судаке у офицера, там находящегося, от каждого по тридцати; а для содержания форпостов на теперешнем своем месте, от каждого при надежных старшинах по пятидесяти казаков.

А при том главнокомандующий ко мне писал, не можно ль, сыскав небольшие лодки, употребить на оных пеших казаков для возки писем водою.

Я представил главнокомандующему о казаках, что уже таперь из полку, который находится в команде господина генерал-майора Черторижского не менее ста казаков пеших, то я и буду писать к его превосходительству, чтоб он из пеших, найдя небольшие лодьи, их употребил, как из Балаклавы до Ялты, так и от Ялты до Судака. Но как сия коммуникация не верна потому, что в ввечеру ехать неможно, так неминуемо почту иметь конную надобно, хотя шагом будут ездить и половина дороги пешком ходить. От Судака ж до Ялты делает шестьдесят верст и от Ялты до Балаклавы десять часов делает то ж шестьдесят верст, да по берегу моря от Балаклавы до Бельбека верст семьдесят, а от Бельбека до Козлова до осьмидесяти верст, а от Козлова до перекопской линии верст около ста наберется. Так неминуемо находящийся казачий полк у господина генерал-майора Черторижского и остаться должен, который и занимает посты от Судака чрез Балаклаву и Бельбек до реки Хочи, а оттуда находящийся полк в Козлов, как и за Козловым держать будет и, смыкаясь со оным, полк до самой перекопской линии цепь держать будет, а менее по дистанции определить неможно. По которым от всех сих мест и курьеры будут ездить до самого Перекопу. А затем пять полков казачьих, состоящих при мне и при господине генерал-майоре князе Голицыне, пойдут за Перекоп, да от его сиятельства два полка, а всего семь. Только мнил бы я, что в том краю оставить лутче полком, а то скомандированныя и так малое число будет пешия, да без полку, и помощи им в лошадях будет сделать некому. А всех бы осталось здесь четыре полка, исключая того, что у господина генерал-майора князя Щербатова, о котором я не известен, где оной находится. А естьли б оставить по положению земли, чтоб было пять полков, из которых бы три, зачиная от перекопской линии, держали посты и почты по берегу моря до самого Судака, а оттуда чрез Кефу до Ениколя ³¹⁸, то ж в Арабат и Шунгарах два полка. А шесть полков бы вышли вон. А при том представил его сиятельству, что в зимнее время по татарам ставить наших солдат будет невозможно, или хозяева разойдутся. А только в Балаклаве есть турецкия домы пустыя, то я приказал для постою вычистить, которые для того и употребятся. Сверх же того не прикажет ли землянки приготовлять. А как здесь совсем кормов не стало, то я просил главнокомандующего, чтоб приказал затем оставшей коннице отсюда выступить, а то великая убыль в лошадях будет, как всякой день они падут. И что князь Голицын, от меня в десяти верстах стоящий, то ж корму нигде сыскать не может.

Для кормов я переменил лагерь. И, отойдя верст пять в стороне Козлова, при речке Тебечекрак расположился. [421]

30-го я представлял главнокомандующему план от самого устья реки Булганах, которой и здесь прилагается только с прибавкою берега до самого Козлова и при оном где посты от меня назначены и по скольку числом людей и пушек объяснение. Полагая сие мое положение и на всю зиму, чтоб твердо сей берег занят был. Прибавил еще к сему расположению плана нижеследующее, хотя б и три воронежские роты к полку прибыли, то излишнего не будет. А естьли к батальону Следкова рота из Перекопу прибыть может, то сии посты довольны будут. И драгун тогда спустить можно. А при том мое мнение представил, чтоб в Козлове войска прибавить на зиму, хотя б еще два батальона пехоты и два драгунския полка или уже хотя один оставить, как рассуждал я, что тут место селением немалое и большею частью христианами обитаемо, то сии обыватели лутче постой терпеть будут. А от оного места способно весь берег до самой Балаклавы подкреплять. А два батальона оставлены будут для прикрытия Козлова, куда провиант и фураж, как сухим путем, так и водою, способно получать. Ибо, располагал я, что естьли будут делать десант турки, то надобно чтоб оной был велик или никакой.

Того ж числа прибывшия ко мне 11 орудиев с двумястами Борисоглебского полку драгунами, в Бельбек отправил. И оным велел состоять в команде у командующего тем постом подполковника Следкова. И артиллерию распределить по рассмотрению господина генерал-майора Черторижского.

31-го переменил я лагерь для кормов. И, отойдя верст десять к стороне Козлова, при реке Салгире расположился.

Того ж числа получил рапорт от господина генерал-майора Черторижского, что из четырех лодок, отвезших пушки и часть провианта в Ялту, две возвратились. А сего числа и другие две ожидались. И с первыми один гранодер, возвратясь, сказывал, что обыватели им выгружаться помогали. А сегодняшний день и батальон туда прибыл, как он только за десять верст вчерась находился.

1-го Августа получил рапорт от генерал-майора Черторижского, что из достальных двух лодок одна 31-го июля к нему пришла. И бывшие на ней греки объявили, что во время следования их в обратной путь, напав на них одно из города Кефы хозяина Аджи-Закирея судно, которого правитель был Ахмет-Ренис, и оных греков совсем ограбил. А посланного на тех лодках гранодера к себе на судно взяли. О чем от него, господина генерал-майора, крымским начальникам сказано, чтоб они того гранодера к нему доставили. Которые объявили, что оное судно ходило в Анатолию, а оттуда в Очаков и около крымских берегов шатается уже немалое время. Но на оном же судне большею частью турки, а татар весьма мало. И оные начальники посылают от себя туда с письмом к кадию ³¹⁹ чтоб оного гранодера возвратить, а судно поимать, понеже оно часто к тамошним берегам пристает и ловит христиан кто бы ни был, что татара сами ему сказывали. А третьего дня видны были два корабля вдали большия, которые шли к стороне Очакова. А неподалеку от Ялты есть заливы, в которых всякия суда пристают и, [422] выходя на берега, берут воду. Которые от него майору Калтеборну приказано занять и никаких судов приставать не допущать, дабы под видом оных не сделали десанта или не захватили б кого из наших. О чем жителям Ялты приказано им объявить. А кто хочет приставать из жителей сего краю, то б давали прежде знать маленькими лодками, начальникам, которым, по рассмотрению и дозволять приказано. По которым обстоятельствам представил главнокомандующему, что на лодках перевозку не безопасно будет делать, естьли наш флот в том помочи дать не может.

Того ж числа послал повеление перекопскому коменданту, чтоб он до пяти тысяч четвертей муки в Козлов доставил. А полковнику Кохиусу приказал, очистя для магазина места, оной принимать и после как для деташамента своего употреблять, так и по надобности отправлять водою в Балаклаву, Бельбек и Ялту.

2-го я для корму переменил лагерь и, отойдя к Козлову верст с 8, расположился при реке Салгире. Тогож числа получил рапорт от господина генерал майора Чарторижского, что майор Калтеборн от 30-го числа минувшего месяца рапортует, что того числа к Ялте с батальоном прибыл, но во оном местечке турок не имеется. А жительство имеют татара и греки, и между греками носится слух, будто во оную пристань будет судов до тридцати или более с ханом татарским с тем намерением, чтоб драться. Вблизи же пристани стоят три судна купеческия того местечка, на которых якобы четыре маленькие пушки. А майор Фрич рапортует, что он, с командою из местечка Ялты 23-го прошедшего месяца выступив, с крайним трудом до местечка Судака путь свой продолжал. И что он посты свои расставил таким образом: от Судака в двадцатипяти верстах в деревне Тоаке двадцать человек, а оттуда в двадцатичетырех верстах при деревне Чукук тридцать человек и оттуда в двадцатипяти верстах при деревне Баидар тридцать человек. Только он пишет, что сих казаков по крайней мере по прошествии полмесяца сменить надобно, ибо дороги по сим горам такие, что те казаки, которые с ним до Судака доходить могли, остались совсем пешие и это, не видав их, описать неможно. А при том корму почти нигде нет. Дождались того, что он и офицеры, которые с ним, хотя с переменными лошадьми, однако совсем почти и с места подняться не могут. Благосклонность от стороны татар оне нашли почти во всех местах одинакую. И кроме в деревне Урзуф, где нашли они одного старшину, называющегося Аябдар-Аман, которой показался к России весьма усердным. В протчих местах ничего охотнее не дали, как проводников, чтоб они поскорея от них отошли и не допустили их самых нужных провизий купить. Из чего заключает до какой крайности они, о особливо бедные казаки, дошли, у которых при выступлении только на пять суток был провиант. А при том, что кроме пристани при Ялте есть еще способнее оной пристани при деревне Урзуфе, и при деревне Алуште, которые места необходимо надобно сильными командами и артиллериею занять. Ибо корабли беспрестанно ходят взад и вперед и злоумышленные татары чрез сей [423] способ завсегда могут иметь коммуникацию с турками в Анатолию. И теперь против Алушты стоит один корабль, как татары говорят, с четырьми пушками, на котором 60 турок будто-бы из тех, которые по капитуляции из Перекопа вышли. А для чего оныя там остановились никому неизвестно, кроме что греки объявляют, что оные тех татар, которые хотят отсюда уехать, намерены с собою перевозить в Анатолию.

Того ж 2-го числа господину генерал-майору Черторижскому приказал поручить в Ялте команду майору Муфелю. И чтоб он все три пристани занял там же находящимся войском. И естьли того недостаточно, то сколько б потребно без излишества еще туда войска и пушек отправить. И при том бы свое мнение о сем занятии дал, поелику он, будучи там на месте, все видеть может. О сем я и главнокомандующему представил не изволит ли его сиятельство себе от него и мнение потребовать. А по прибытии 11 орудиев к господину генерал-майору Черторижскому приказал я, чтоб он хотя 3 туда отправил. А при том по повелению главнокомандующего, чтоб он к зиме землянки приказал исподволь приготовлять.

Того ж числа получил от главнокомандующего повеление на представление мое о положении здесь войск, что он прямого повеления ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВА не имеет какому числу в Перекопе и во всем полуострове остаться повелено будет. А предмет ему дан, что 12000 полагается. А его о сем мнение есть такое, чтоб войска оставлять больше в Кефе и в Козлове. А драгунские оба полка расположить оба в Перекопе и в Козлове. Однако ж он до получения резолюции о точном числе войска ничего решительного чинить не может.

3-го был раздых.

4-го прибыл ко мне для опознания ушедших невольников турок Гаджи-Салеман, имеющий жительство недалеко от Ялты. Который взялся из Козлова на судах провиянт во все места ставить. Которого я отправил к генерал-майору Черторижскому, чтоб он с ним о том договорился. А при том он просил, чтоб и без того позволять им партикулярную перевозку делать. Что я генерал-майору Черторижскому и то позволить ему приказал с тем примечанием, чтоб сие производимо было не на таких судах, которые в открытое море ходить могут, или по меньшей мере с нашим приставом.

5-го получил повеление от главнокомандующего, что четыре наших корабля выйдут в Черное море для закрытия транспортов.

Послал повеление господину генерал-майору Черторижскому, чтоб он старался как можно больше лодок сыскав нанять, чтоб больше провиянта доставить было можно.

Того ж числа, имея надобность, поехал я к главнокомандующему. И того ж числа туда прибыл. А оттудова из любопытства ездил для обозрения крепостей Керчи и Яниколя и острова Тамана ³²⁰. По возвращении ж получил от главнокомандующего ордер, что ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО имянным указом повелеть соизволила Московской легион поручить в команду мою. [424]

Партикулярно ж уведемлен я, что по сделанному расписанию о разделении армии на четыре корпуса, из коих резерфной препоручается в команду мою, состоящей из полков карабинерного, Ростовского гусарского, Бахмутского, двух пикинерных Донецкого и Луганского, Московского легиона, тысячи донских и тысячи малороссийских казаков, полевой артиллерии десять орудиев, восьмифунтовых единорогов четырех, трехфунтовых шесть и малых единорогов для легких войск шесть же.

Имея повеление от главнокомандующего, послал я ордер господину бригадиру Фризелю, чтоб к 12-му числу вся конница команды моей была готова к выступлению из Крыма. А Борисоглебскому драгунскому полку следовать в Козлов на смену бывшего там Брянского полку, которому приказал итти в Балаклаву на смену Воронежскому и легкоконному машкатерскому батальонам в Бельбек и гранодерских рот в Ялте и для того бывшую Брянскую мушкатерскую роту в команде у полковника Бринка приказал отпустить. А две гранодерские онаго полку роты, бывшия при армии из Кефы на кораблях в Балаклаву отправлены.

Господину генерал-майору Черторижскому приказал когда сменены будут Воронежской и легионный мушкетерский батальоны, тож и легионныя гранодеры, то б всем оным приказал следовать в Перекоп.

13-го, отправясь от главнокомандующего, 14-го к корпусу моему прибыл и приказал господину генерал-майору Черторижскому, имев о том повеление от главнокомандующего, чтоб по прибытии Брянского полку в Балаклаву, отдал он свою всю команду господину полковнику Кохиусу. И сам явился б у главнокомандующего в Перекопе. А между тем все б прямо от его сиятельства требовал и репортовал бы о всем чрез Козлов, сняв почты, бывшие от него до Бахчисарая, как и другая почты, бывшие от меня прямо к армии и к Бахчисараю я снять приказал же.

Господину бригадиру Фризелю приказал также все требовать и репортовать прямо к главнокомандующему.

15-го отправился я наперед в Перекоп для принятия легиона. А господину полковнику Чорбе дал повеление, чтоб он с полками гусарскими Желтым, Сумским и тремя Молдавского полку ескадронами следовал чрез Перекоп и явился б в команду господина генерал-порутчика и кавалера Романуса ³²¹.

А полку Донецкому, пикинерному, двум Бахмутскаго полку ескадронам, донским Иловайского и Дмитрия Грекова полкам, Лубенскому, Малороссийскому и артиллерии подпорутчику Герингу с его орудиями приказал за Перекопом со мной соединиться.

16-го в Перекоп я прибыл и не застал там господина генерал-майора Баннера, который на Днепр отправился. Почему я 17-го выехал из Перекопа в лагерь господина генерал-порутчика Романуса, отстоящий от онаго в 15 верстах, где дождался моей конницы. А как господин генерал-порутчик Романус с войсками команды его пошел к Виливалам, то я, не имея еще [425] повеления о вверенном мне резервном корпусе, просил его превосходительство, чтоб назначенный ко мне в корпус Ростовский карабинерный полк со мной соединился, как ему к Виливалам иттить не следует. По сему оной ко мне и отпущен был.

Имев повеление от главнокомандующего разделить все донские и малороссийские казачьи полки по корпусам в каждом по тысяче казаков донских, да сверх того в крымской резерфной и обсервационной по тысяче казаков малороссийских. Приступя ко оному, из собравшихся наконец восьми донских полков, за Перекоп укомплектовал шесть из двух полков Лашилина и Евдокима Грекова. И из трехсотенной команды полку Платова, из которых и отправлены по корпусам полки Краснощекова и Ребрикова к господину генерал-порутчику Романусу Ивана и Дмитрия Грековах в обсервационный корпус Кутейникова и Иловайского в корпус, вверенный мне. А затем оставших казаков с полковником Лощилиным и Евдокимом Грековым по повелению главнокомандующего в их жилищи отправил. Господина генерал-порутчика князя Щербатова ³²² просил, чтоб он в свой корпус выбрал тысячу казаков из трех полков, в Крыму находящихся: Себрякова, Горбикова и Денисова ³²³.

А об украинских казаках представил главнокомандующему, что я у себя оставлю полк Лубенской. А в Крымской корпус его сиятельством уже назначены миргородских казаков пять сот, да полк компанейской ³²⁴ в числе пяти сот же. То не изволит ли и в обсервационной корпус командировать полк Черниговский, в котором больше тысячи казаков.

21-го, имев уведомление от главнокомандующего, что корпус вверенный мне, пойдет к Днепру, а оттудова далее для расположения по квартирам, представил его сиятельству, что по верному разведованию от меня на Черной, Зеленой и Гайман долинах вся вода высохла. При том же по новому расписанию, которое последовать должно, мне весьма кружно иттить на Днепр, откуда на Молочную выходить надобно. А способнее и лутче частьми проходить по уклюкам с довольствием водой и выходить на Петровскую крепость ³²⁵ к магазеинам. О сем последнем просил я от его сиятельства повеления, которое 28-го и получил с тем, чтоб, отпуская по частям войски, сам бы я с лехким войском остался во ожидании прибытия его сиятельства в Перекоп, чтоб сделать положение о расположении вверенного мне корпуса по квартирам и принять от его сиятельства дальнейшие наставлении.

Почему я приказал Донецкому пикинерному полку 1-го сентября выступя следовать на Молочную до реки Берды и на оной расположиться, неподалеку от крепости Петровской. Ростовскому карабинерному полку 3-го выступить и иттить вслед за Донецким пикинерным полком. А соединясь с ним, на реке Берде остановиться. И господину полковнику графу Дебалмену ³²⁶ иметь оной в команде своей, ожидая впредь моего повеления.

Двум Бахмутским ескадронам 5-го, выступя, следовать за Ростовским полком. А прибыв на реку Берду быть в команде у господина полковника графа Дебалмена. [426]

3-го сентября армия возвратилась в обратной путь, коим следуя, в октябре месяце достигнула зимних квартир и расположилась во оных.

4-го сентября Московской легион на Каланчаки ко мне прибыл.

Того ж числа получил я от главнокомандующаго повеление в рассуждении, что резерфной корпус, вверенной мне, расположен будет по новой линии. И естьли надобность будет в подкреплении Крымскаго корпуса, то чтоб скорея я чрез Геничи поспеть мог. И для того позволил мне взять к себе пятьдесят пантонов, находящихся в Сент-Марковском ретранжаменте. И хотя я из оных и намерен был надобное число оставить при Геничах, а достальныя взять к себе для переходов чрез реки Миус ³²⁷ и Калмиус. Но сведав, что оные большой починки требуют, для того приказал всем оным следовать к Дмитриевской крепости.

10-го, получа повеление от главнокомандующаго о занятии Сент-Марковского ретранжамента четырмястами человеками пехоты, командировал я то число от легиону с двумя малыми пушками, будучи известен, что там довольно артиллерии, и двести казаков под командою майора Тотовича до прибытия майора Елагина, коему дал наставление, чтоб оне осторожность имели от Очакова водою и от Кимбурна сухим путем. Для чего б пристойныя партии и разъезды для примечания неприятеля от тех мест посылали. А сверх того, чтоб разъезд ходил и к Черной долине, как от Кимбурна можно туда проитить, равно так как и к Перекопской линии. А о всех бы происшествиях вскорости репортовали перекопского коменданта, от которого уже командующему Крымским корпусом доносимо будет. А меня рапортовать чрез Александровскую крепость, где возможное число конницы расположено от меня будет, которая в нужном случае сей пост и подкрепить может.

Того ж числа просил моим рапортом господина генерал-порутчика и кавалера князя Щербатова, чтоб Бахмутского полку трем ескадронам, надлежащим в команду мою, приказал бы следовать прямо к крепости Петровской, где они далее от меня повеление получат. А сверх того за нужное почел представить, что при реке Каланчаке на кимбурнской дороге, где находился полковник Бринк с деташаментом, никого не осталось. Но только главнокомандующий приказал запорожским казакам сей месяц пребывание свое взять близ Кимбурна, которыя и примечание на кимбурнской дороге к Перекопу иметь будут. А по прошествии месяца естьли он возвратится в свое жилище, то чтоб его сиятельство, бывши о том известным, примечание свое взять изволил.

По прибытии главнокомандующего в Перекоп я был 11-го числа у его сиятельства и получил повеление подать мнение мое о расположении корпуса вверенного мне. Как в указе Государственной Военной коллегии предписано расположиться оному по новой днепровской линии, занимая и запорожския селения, а простираца до самого Таганрога к Азову. И при том расположении, по новости людей в Московском легионе, выбрать спокойныя для них квартиры. [427]

На что я представил его сиятельству, что на новоделающейся линии нет еще никакого селения, кроме землянок для гарнизонов в Александровской и Петровской крепостях. Селении ж запорожские начинаются от старой линии по самому берегу реки Днепра и оканчиваются верст за двадцать от Самарского редута. То ж под самой старой линией по сю сторону по самому берегу реки Орелки, которую и почитают оне за границу с селением Донецкого пикинерного полка, от которого до самой реки Самары никакого селения нет, кроме их так называемых зимовников или хуторов, и то чрезвычайно редко. В которых не больше, как по одной хорошей избе, а в редких есть еще по две маленькие, где прошлую ж зиму того войска казаки принуждены были в каждом хуторе человек по семь и по десяти зимовать. То нынешнюю зиму войско запорожское по тем зимовнинам расположится. А затем на Самаре жилья никакого больше нет, как только при самой самарской крепости, которое и селением почти назвать неможно. А от оной верстах в тридцати вверх по Самаре запорожское местечко Новоселицы. Долее ж вверх по Самаре селения уже больше нет. А хотя и были зимовники, но татарами все позжены. Переехав же реку Самару до самой новой днепровской линии, как и от оной до Перекопу нигде никакого селения нет. А бывшие прежде зимовники по рекам Калмиусу, Волчей, Быку, то ж и по самому Днепру между новой линией и рекой Самарой в нынешнюю войну все разорены. А остались на реке Днепре по островам рыбачьи маленькие хатки и землянки, да и те очень редко. Зачиная ж от крепости Петровской до самой реки Миуса никаких селениев нет же. А на оной поселены сказывают прошлого году пять слобод. Тут же неподалеку придут и Бахмутского гусарского полку селении, как и по Азовскому морю от самой реки Миуса до Таганрога. И от Донских казаков для рыбной ловли довольно наделано больших землянок и сараев. А от Таганрога до крепости Святого Дмитрия довольно слобод, как и в самой оной крепости и форштатах великое селение, то для соблюдения и упокоения войск удобнея квартир не нахожу, как в Таганроге и в окружностях оного. А по новой днепровской линии из лехкой конницы поставить можно только то число, что безнужно в излишних землянках от гарнизонов поместиться может. А легион весь расположить в крепости Святого Дмитрия. От которого расположения естьли я в Геничах перейду не далее почти будет к соединению с господином генерал-порутчиком, как от Александровской крепости до Перекопской линии.

Во ожидании о моем расположении повеления, 12-го приказал господину полковнику Бринку с карабинерными эскадронами и казачьими полками, выступя, следовать к перекопской крепости.

13-го получил от главнокомандующего повеление, что по содержанию полученного его сиятельством высочайшего рескрипта с приложением из Государственной Военной коллегии при указе расписании о разделении армии на корпусы, из которых резерфной ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕ вверен мне, и чтоб оной служил во всяком [428] нужном случае ко усиливанию Крымскаго корпуса. И естьли б случилась нужда быть ему введену в Крым всему или части, то по первому о сем получению от господина генерал-порутчика князя Щербатова, то число нимало [не] мешкав туда отправить.

А сверх того и все войско запорожское препоручено в команду мою.

Сего же числа я с легионной пехотой и артиллерией выступил вслед за другими войсками к Петровской крепости. А с третьего маршу поехал вперед, чтоб сделать коммуникацию с Крымом и учредить по всем степным местам магазеины для проходу корпуса моего в случае нужды в Крым. И, догнав карабинерные эскадроны и казачьи полки, поставил почты от Геничей до Овечья броду. А господина генерал-порутчика князя Щербатова о том уведомя просил, чтоб лодку в Геничи скорея прислать изволил. И чтоб по ту сторону от Геничей до Арабата почты учреждены были.

18-го по прибытии на реку Молочную оставил там при Овечьем броде пикинерного полковника Пекена ³²⁸ с его Луганским пикинерным полком и с оставшими Лубенского полку казаками, препоруча в команду его и почты, поставленныя от Геничей до Овечьего броду. Оставил при том у него довольное число фур и лопаток, на которых приказал возить сена кошеного казенного с Усть Токмака на все почты, а имянно в Геничи десять тысяч пуд, на Сто колодезей — тысячи пуд, на Уклюк-четыре тысячи пуд, да на Овечий брод десять тысяч пуд. И по доставлении всего фуры отпустить к крепости Петровской.

На всех почтах сделать для казаков по две землянки, а в Геничах и на Овечьем броде для овса сделать ямы и обжечь. При Геничах оставить унтер офицера, а при Овечьем броде офицера и сорок казаков, чтоб оной офицер магазеины имел в своем ведении и командовал бы всеми почтами.

Полковнику ж Пекену с полком пикинерным, исполня все, следовать в квартеры, где для оного полку займутца, и о том ему знать дано будет.

С Молочной отправился я и, прибыв на реку Берду, приказал подполковнику Взбаше с Бахмутским ескадроном следовать в их селении и быть ко всегдашнему выступлению готовым. А по прибытии в селение тотчас полной ескадрон выкомандировать и приказать оному для расположения в Петровскую крепость следовать. А сверх того учредить от себя почты до крепости Святого Димитрия.

Донецкому пикинерному приказал итти в Александровскую крепость. Где расположась, в надобном случае подкреплять пост в Сент-Марковском ретранжаменте.

Ростовскому карабинерному близ Таганрога расположиться лагерем пока там квартиры и лошадей овсом из той крепости довольствовать.

Карабинерным ескадронам, казачьим полкам, легионной пехоте и артиллерии приказал следовать к Дмитриевской крепости.

Порутчика Левицкого с командою оставил при крепости Петровской, снабдил его фурами и приказал на оных сена кошенного близ Петровской крепости на все почты, поставленныя от Петровской крепости до реки Молочной, [429] доставить, которого б было в каждом месте на сутки, а в других на двое для всего корпуса, когда оный по требованию в Крым следовать будет. И в том сене давать квитанции, чтоб я после деньги заплатить мог.

А сам я отправился в Александровскую крепость для осмотрения новой линии и для других расположениев.

А как мне главнокомандующий не позволил брать овса из самарского ретраншамента по причине той, что оной для лошадей крымского корпуса служить будет, почему я занял оного тысячу четвертей у бывшего тогда в Александровской крепости господина генерал-майора Черткова ³²⁹ с тем, чтоб за оной ему деньги заплатить. И из оного пять сот четвертей приказал майору Синельникову на имеющихся у него фурах доставить в Геничи. А приказал же полковнику Пекену доставить к майору Синельникову фур, получа которые, чтоб он доставил овса двести пятьдесят четвертей на Овечий брод и столько ж на реку Солоненку.

При приезде моем в Александровскую крепость получил от главнокомандующего повеление с прописанием Государственной Военной коллегии указа, чтоб корпусу, вверенному мне, быть во всякой готовности генваря к 1-му числу к выступлению, куда повелено будет.

Из Александровской крепости я выехал, прибыв в Таганрог 2-го октября. Где от господина коменданта Жедраса уведомился, что у него много больных горячками с опухолью. И по всему описанию о той болезни нашлось, что то действительная язва. Для чего я и отменил расположить там Ростовской карабинерной полк, а приказал оному к Дмитровской крепости следовать. А как оная крепость с Таганрогом имела всегда коммуникацию, то я и приказал всем войскам расположиться вблизости лагерем, чтоб чрез то время смотреть, не окажется ль в Дмитриевской крепости опасной болезни. А господину обер-коменданту Потапову ³³⁰ советовал, чтоб для сего он совсем присек коммуникацию с Таганрогом.

А между тем 6-го числа получил я рапорт от полковника Депрерадовича ³³¹ от 23 сентября, что он на реку Салгир с тремя ескадронами полку его прибыл и между нижними чинами примечает опасную болезнь. Которому я приказал, не доходя до крепости Петровской верст за тридцать или за сорок, остановиться, взяв все предосторожности. Лекарю дать знать, чтоб он больных осмотрел. И естьли опасной болезни нет, то б двенадцать дней карантину выдержал. Естьли ж оная по осмотру окажется, то б там и остался до прекращения оной, довольствуясь провиянтом из крепости Петровской.

Как в крепости Святого Димитрия совершенно опасная болезнь прекратилась, то я 19-го числа приказал вступать в квартеры московского легиона трем пехотным батальонам, легионной и полевой артиллерии, пантонной команде — по форштатам крепости Святого Димитрия, а карабинерным ескадронам в слободу, называемую Гнилая Тоня.

Первой батальон расположил в хуторах Заплавских, Криветских, Грушевских и вниз Аксаю по хуторам же и в однодворческой слободе. Донской казачий Иловайского полк — в станицах Багаевской и в Макацкой. [430]

Донской Кутейникова полк — в Калитвенце.

Ростовской карабинерной полк — в станицах Нижней Кундручей, в Усть-Быстрянской и по хуторам Зокалитвы и во оной станице.

20-го получил от полковника Депрерадовича рапорт, что он прибыл к крепости Петровской и, в повеленной дистанции остановясь, призывал карантинного лекаря для освидетельствования. Которой объявил, что никакой опасной болезни нет. Почему я приказал ему с прибытия к крепости Петровской двенадцать дней карантин выдержать. И естьли ничего не окажется, то б следовал для расположения в свои селения. А между тем, чтоб взял осторожность и от умерших людей горячкою с бабонами платье б все сжог, а больных бы положил особливо. И чтоб оне по выздоровлении шестинедельной карантин выдержали.

23-го числа рапортовал меня полковник Бринк, имея партикулярное сведение, что в лежащих хуторах от Усть Дону состоящих под разными направлениями, то есть донские от крепости Петровской, которыя и смыкаются почти с Гнилой Тоней, показалась прилипчивая болезнь. Но жители оных ни в одно правление о том не объявили. По сему известию от комендантского правления в хутора, лежащие близ Гнилой Тони, послан для освидетельствования офицер и лекарь. Которыя нашли, что уже действительно 19 человек той болезнею померло. Я тогда ж о том дал знать войсковому атаману Ефремову ³³², от которого также посланные осматривать, на Мокром Торце нашли зараженных и четырех человек умерших той болезней. Все ж сие произошло от Таганрога, как там по уверению докторскому, что то не язва, а гнилая горячка, никакой осторожности и не взяли. И как уже нашлось, что в хуторах близ Гнилой Тони опасная болезнь, то со оными коммуникация тотчас была прервана. Однако ж из расположенных в Гнилой Тони карабинерных ескадронов один заболевший карабинер приведен был в гошпиталь и на другой день оказались у него знаки опасной болезни, которой того ж дня и умер, а от него заразясь, еще три человека вскорости умерли. Почему господин оберкомендант Потапов, как сей гошпиталь в его ведомстве, тотчас осторожность взял, отделя всех сумнительных в особливой покой, приставил к ним особливого лекаря.

По сим обстоятельствам я, будучи со всех сторон окружен опасною болезнею, хотя в войсках еще оная не оказалась, но чтоб оныя не заразить за лучшее рассудил все из крепости Ростовской из форштатов и из Гнилой Тони вывести для расположения по донским станицам, вверх по реке Дону, сделав прежде войскам расположенным в лагере, карантин.

Оставя больных в гошпитале, которыя прежде уже там находились, просил я господина обер-коменданта Потапова о их призрении. И чтоб выздоровевшие каких бы-то болезней не были сперва б выдерживали карантин, а после б к командам отправляемы были. А при том для сего оставил я капитана Моисеева.

26-го числа войски вступили и 30-го числа прибыли на реку Аксай, где и расположены лагерем каждая команда порознь для осторожности. А для больных приказал я очистить близлежащие Бисергеневские хутора. Но естьли б кто [431] опасною болезнею занемог, то тех в Бисергеневские хутора не отправлять, а употреблять для Того большие палатки, имеющиеся для больных, которыя в удобном месте и не в отдалении поставить, приставя к тому особливаго лекаря и подлекаря. А сверх того поделать шалаши, за неимением лесу, из травы.

Впротчем же в лагере приказал взять все надобныя осторожности.

А как в расположении перваго батальона опасной болезни не оказалось, то оной и остался в своих квартирах. А подполковнику Макарову приказал я учредить на Тузловском мосту пост и всех произжающих там останавливать, отбирая от них пашпорты, присылать ко мне для рассмотрения, чтоб из них смотря кто откудова едет, можно было давать повеления, кого пропускать и кого в карантине останавливать. А для сего приказал подполковнику Макарову навозить туда несколько сена, чтоб останавливаемые в карантине люди свой скот довольствовать могли. А для людей приказал иметь готовой хлеб.

Получа от полковника Пекена рапорт о исправлении всей возложеной на него комиссии, приказал ему следовать с полком Луганским пикинерным для расположения в их селение, чтоб он имел более способов к исправлению. А оставших Лубенских казаков приказал отправить прямо на Тузловской пост ³³³. И по прибытии их туда подполковнику Макарову поместить в своих квартирах.

По прошествии двенадцати дней, как в лагере опасной болезни не оказалось, я уже намерен был войски ввести в квартеры. Но в карабинерных ескадронах два карабинера заболели и один опасной болезнию умер, а другой по осмотре нашелся болен лихорадкой. Однако ж и тот тотчас от всех отделен. Почему я принужден был карабинерныя ескадроны оставить еще в лагере. А как все войски порознь были поставлены и ни у кого опасной болезни не оказалось, то я и приказал всем 8-го ноября вступать в квартеры, исключая также гранодерского батальона, которой для осторожности еще в лагере оставил, хотя во оном и не было опасной болезни, однако ж много было больных горячками.

Вышедшие из лагеря войски расположены были следующим образом. В Раздоровской станице взял я квартеру мою и тут же расположил полевую артиллерию и из оной команду в Бисергеневских хуторах.

В станицах Кочетовской и Золотовской — второй батальон.

В станицах Бабской и Ведерниковской — третий батальон.

Пантонную команду — в слободе Штеричевке.

Для карабинерных ескадронов квартеры назначил в Верхней Кундрючей. А для гранодерскаго батальона в Семикараковской станице, где и легионную артиллерию расположил.

Больных, находящихся в Бесергеневских хуторах там и оставить приказал.

Всем же войскам по вступлении в квартиры приказал взять крайнюю осторожность от опасной болезни. И во всяком селении, где войски расположены будут, отвесть особливыя карантинные избы. А на всех въездах чтоб были поставлены маленькие бекеты и никого едущих из крепости Дмитриевской [432] и из других опасных мест не пропущать, а военнослужащих сажать в те карантинные избы. А для будущих впредь больных очистить во всяком месте ближния хутора, а хозяевов оттуда вывесть.

18-го числа приказал карабинерным ескадронам и гранодерскому батальону в назначенныя им квартеры вступить, как у них опасной болезни не оказалось.

20-го в Раздоровской станице на самом краю живущая в землянке женщина с тремя детьми умерла. И по осмотру лекарскому оказалось опасной болезнию. Почему их тотчас похоронили, землянку сожгли и тех людей, которые похороняли, посадили в карантин. Но я рассудил здесь в станице еще остаться, рассуждая, по холодному времени оная не продолжится.

25-го получил рапорт крепости Петровской от коменданта Деробертия, что и там опасная болезнь оказалась И гусарской ескадрон из города в лагерь вышел, а как уже холодное время наступило, то я и приказал сему ескадрону следовать в свои селении и взять крайнюю осторожность, чтоб не заразить селении. И для того по приближении ко оному сперва карантин выдержать. И естьли после того опасности не будет, то тогда уже вступить в квартеры.

В Раздоровской станице после умерших от опасной болезни хотя и было семь дней благополучно, но 28-го умерли две женщины поблизости в хуторах и одна в самой сей станице. Для осторожности ж и принуждено было оградить оную станицу караулами для пресечения со всеми местами коммуникации. И как я оную со всеми иметь был должен и изо всех мест ко мне приезжать принуждены, то я с своим только штатом и бригадир князь Голицын 29-го числа перешел в хутор донского полковника Колпакова, оставя артиллерию в Раздоровской станице. Приказал оной от прилипчивой болезни иметь крайнюю осторожность. И естьли б где оная оказалась, хотя и у обывателей, то лекарю осматривать и отделять тотчас в карантин. А для чего приказал я майору Тотовичу стать в хуторе поблизости от Раздоровской станицы. Определить к нему лекаря и подлекаря, снабдил его аптекой и деньгами на содержание людей, содержащихся в карантине и приказал ему всех оных иметь в своем ведомстве. И естьли б кто в Раздоровской станице из артеллерийских служителей или из обывателей заболел, то б тотчас он, лекарь, приказал осматривать и, заболевших опасною болезнею, немедленно отделять особливо от всех в карантин и пользовать. А для призрения над оными чтоб употреблял находящихся в карантине погонщиков. И естьли кто из тех больных умрет, то б приставленныя погонщики их хоронили. И тех погонщиков после того также сажать в карантин. А чтоб находящиеся в карантине ни с кем не общались, для того кругом обставить бекетами.

По прибытии в хутора Колпакова один писарь из моей канцелярии, а другой из канцелярии бригадира князя Голицына заболели. Которые тотчас отделены в карантин, где оказались у них знаки опасной болезни и тотчас померли.

После сего в Раздоровской станице, хотя начала было между тамошними обывателями усиливаться язва, однако ж осторожностию вскорости перервана и во все время было благополучно. [433]

6-го декабря я переехал в Нижнюю Кундрючью, где 15-го получил от главнокомандующего повеление, чтоб я в сем моем положении был в осторожности. По полученным известиям от господина генерал-порутчика Щербатова о бедности наших союзных татар, и что у них в хлебе великой недостаток и о рождающемся чрез то их неудовольствии (о чем пред сим главнокомандующему доносил). А господин генерал-порутчик Щербинин ³³⁴ сверх того уведомил, что уже некоторыя из них, удаляясь в горы, совокупно с тамошними противными нам народами покушаются нападать на наших союзников.

А как я в рассуждении опасной болезни располагал войски, пропуская те станицы, где оная болезнь была, и так оне и собранию против неприятеля весьма лежали неполезно и до сех же пор я опасности никакой не предвидел, потому что река Дон не только не замерзла, но и воды в ней еще прибавилось. А для сего я уже приказал полковнику Иловайскому, расположенному в Багаевской и Макацкой станицах занять еще и Бисергеневскую. И когда река Дон замерзнет, то форпосты содержать по ту сторону оной реки в урочище Усмянской и на реке Салу разъезды посылать вверх по реке Манычу до Мечетной, а другому на средину ходить и примечать неприятеля.

Первому батальону перейтить в Мелеховскую станицу, оставя по прежнему бекеты на Тузловском мосту.

Артиллерийской команде из Бисергенивских хуторов перейтить в Раздоровскую станицу. А господину капитану Бордукову приказал определить к гранодерскому и первому батальонам по два единорога. А от легионной артиллерии ко второму и третьему батальонам — по два ж орудия.

Полковнику Кутейникову с полком его приказал перейтить в Верхние и Нижние Михали и учредить за Доном бекет в пристойном месте с тем примечанием, чтоб стоящая пехота в Ведерниковской и Бабской станицах прикрыта была. И естьли б что от неприятеля случилось, чтоб во оные станицы знать давать.

Господину полковнику Депрерадовичу приказал из поселения командировать два ескадрона и расположиться оным в Каменской станице. Которыя туда и прибыли с майором Милоковичем.

Протчия войски остались в своих квартирах. И всем я о воинской предосторожности подтвердил.

В то ж время получил от майора Синельникова рапорт, что в Александровской крепости оказалась язва и час от часу усиливается, а у него в полку благополучно. То я и приказал ему с полком оттуда следовать в Тору, и с выдерживанием сперва карантина, расположиться. [434]

Комментарии

284. По-видимому, Колпак Афанасий Федорович (? — после 1775), полковник запорожского войска, участник Первой русско-турецкой войны. Сражался в Крыму до окончания войны. За проявленную храбрость в 1771 г. награжден золотой медалью для ношения на шее.

285. В 1769 г. были сформированы два легиона: Московский и С-Петербургский, по 5775 человек в каждом, имевшие в своем составе пехоту, кавалерию и артиллерию. По окончании войны, в 1775 г. оба легиона были расформированы.

286. Вероятно, Кутейников Ефим Дмитриевич (1725 — после 1779), полковник, походный атаман Войска Донского. В службе с 1746 г.; участник Семилетней и Первой русско-турецкой войны, в которой отличился при штурме Бендер и в крымском походе 1771 г. В 1778 г. командовал всеми донскими полками в Польше, в 1779 — линией на Моздоке.

287. Вероятно, Краснощеков Даниил (?-1786), походный атаман Донского войска, награжденый в 1770 г. за храбрость золотой медалью.

288. По-видимому, Фрич Филипп Иванович (1737-?), в 1778 г. в чине полковника состоял приставом при Шагин-Гирее.

289. Возможно, Иловайский 1-й Алексей Иванович (1736-1797), первый генерал-от-кавалерии из донских казаков. Выдвинулся из простых казаков, благодаря личной храбрости. Участник Семилетней и Первой русско-турецкой войны. В июле 1770 разбил турецкий отряд и едва не взял в плен великого везиря. В 1774 преследовал со своим полком разбитого Михельсоном Пугачева, получил звание наказного атамана. В 1776 г. — войсковой атаман Войска Донского с чином генерал-майора. Участвовал в усмирении ногайских татар и во Второй русско-турецкой войне. В 1797 г. Павел I возвел его в чин генерала-от-кавалерии.

290. Возможно, Синельников Иван Максимович (?-1788). Участвовал во Второй русско-турецкой войне. В 1786-1788 гг. правитель Владимирского наместничества, генерал-майор. 25 июля 1788 г. был смертельно ранен под Очаковом пушечным ядром, находясь во время рекогносцировки рядом с Г. А. Потемкиным.

291. Ямы, колодцы, вырытые для накопления дождевой воды.

292. Вероятно, Греков 1-й, Дмитрий Евдокимович (1748-1820). В службе с 1761 г. Есаул (1766), полковник (1771). Произведен в генерал-майоры (1798). Участник Первой русско-турецкой войны, польской кампании 1791 г. и Отечественной войны 1812 г., кавалер ордена св. Георгия 4 ст.

293. Колпаков Карп Ерофеевич (1721 — после 1772), полковник донского войска. Участник русско-шведской войны (1741-1743), Семилетней и Первой русско-турецкой войны. В сражениях 1769-1772 годов получил несколько серьезных ран и был вынужден оставить военную службу.

294. Мусин-Пушкин Валентин Платонович (1735-1804), граф, фельдмаршал. В службе с 1747 г. Секунд-ротмистр конной гвардии (1762), камергер (1769). Участник Семилетней, Первой русско-турецкой и русско-шведской войны (1788-1790). С 1771 г. в чине генерал-майора служил во Второй армии своего тестя, В. М. Долгорукова, в Крыму, где “за оказанную храбрость в разных сражениях” награжден орденом св. Георгия 3 ст. и чином генерал-поручика. В июле 1774 г., уже после подписания в Кючук-Кайнарджи мира с Турцией, отряд под его командой разбил турецкий десант, высаженный под Алуштой. Пожалован чином генерал-аншефа (1782) и назначен генерал-адъютантом к вел. кн. Павлу Петровичу (1783). Получил должность вице-президента Военной коллегии и награжден орденом св. Андрея Первозванного (1786). Дважды командовал Финляндской армией (1788, 1789). При восшествии на престол Павел I назначил его Шефом Кавалергардского корпуса, а 5 апреля 1797 г. вручил ему жезл генерал-фельдмаршала. Умер в Москве и похоронен в Симоновом монастыре.

295. Голицын Петр Михайлович (1738-1775), князь, племянник фельдмаршала А. М. Голицына. В чине бригадира и генерал-майора отличился в боях против Барских конфедератов и в Первой русско-турецкой войне. Активный участник подавления восстания Е. И. Пугачева, за что был награжден чином генерал-поручика. Погиб на дуэли.

296. Как не столь удобно описать в подробности все местоположение линии без чего важность происшествия сего не так ясно представляется, то прилагается при сем как крепости Ора и всей линии и движению войск план.

297. По-видимому, Броун Иван Юрьевич, граф, сын генерал-аншефа Броуна Ю. Ю., командир Кексгольмского полка и мальтийский кавалер. Потомков не имел и с его смертью род Броунов прекратился.

298. Салгир — река, впадающая в оз. Сиваш.

299. Река Большой Карась (Биюк-Карасу) в Крымской обл., правый приток р. Салгира.

300. Известны две реки: Сухой Индал и Мокрый Индал, протекающие в восточной части Крыма.

301. Командовать полком в сражении ок. Кефы 29 июля 1771 г. мог один из трех известных представителей рода Багратиони: 1) Иван Вахуштович (?-1781), внук царя Вахтанга VI, на русской службе с 1749 г., участник многих сражений Семилетней и Первой русско-турецкой войны, впоследствии генерал-поручик, командир Сибирской дивизии; 2) Иван Константинович, в 1783 г. генерал-поручик, уполномоченный для заключения трактата царя Ираклия с Екатериной II и 3) Иван Александрович (1730-1795), полковник русской службы (1765), отец героя Отечественной войны 1812 г. П. И. Багратиона.

302. Возможно, Дунин-Барковский Иван Петрович. В службе с 1760, генерал-майор (1787), генерал-поручик (1791), генерал-от-кавалерии (1797).

303. Вероятно, Голицын П. М.

304. Возможно, Чарторижский Адам.

305. Река Меньшой Карась (Кучук-Карасу), приток Биюк-Карасу

306. Калга-султан — престолонаследник Крымского хана, утверждался турецким султаном, как правило, из братьев или сыновей хана.

307. Ахт-мечеть (Ак-Мечеть) — населенный пункт на берегу Ак-Мечетской бухты Каркинитского залива.

308. Возможно, Кохиус Иван Степанович, бывший с 1778 г. на ответственной генеральской должности обер-коменданта в Ревеле.

309. Река Альма (Алмасу, Алмена, Олмасу, Олма) впадает в Черное море, Крымская обл.

310. Представители Ширинской династии, занимали высшие посты при Крымском хане.

311. Азиатская часть Турции (п-ов Малая Азия), современное название — Анадолу.

312. Окка, татарская мера веса равная 3 фунтам или 1200 граммам.

313. По-видимому, вид турецкого морского грузового судна.

314. Вероятно, Фризель Давид Григорьевич (1740-1801), впоследствии — генерал-майор, почт-директор в Вильно.

315. Возможно, Туркистанов (Туркестанов) Егор Борисович (1734-1795), князь. С 14 апреля 1789 г. генерал-майор, член Военной коллегии.

316. Частный, неофициальный.

317. Сего в самом деле не было, чтоб казаки грабеж делали, о чем все обыватели засвидетельствовать могли, ибо оне во все время жили в своих деревнях спокойно: хлеб собирали, скот пасли и фрукты в лагерь продавать возили. Но от Кефы, где армия стояла до Карась-базару ни в которую деревню обыватели показаться не осмелились.

318. Ениколь (Яниколь, Еникале), турецкая крепость, контролировавшая Керченский пролив, ныне входит в черту г. Керчь в Крымской обл.

319. У мусульман духовное лицо, исполняющее роль также и светского судьи и решающее дела на основании законов Корана. Кадий принадлежал к высшему духовенству. Обязанности кадия — решать уголовные дела, разбирать жалобы, обеспечить исполнение приговора.

320. Имеется в виду Таманский полуостров между Черным и Азовским морями, Краснодарский край.

321. По-видимому, Романиус Авраам Романович. В службе с 1735 г.; генерал-поручик с 1 января 1771 г.

322. Щербатов Ф. Ф.

323. Очевидно, Денисов Петр Денисович (?-1803), донской казачий генерал. С 1 января 1795 г. — генерал-поручик.

324. Набирался из добровольцев, способных к верховой езде. Получали жалованье от гетмана. Компанейцы составляли легкую кавалерию. Вооружение — сабля, короткое ружье и нагайка.

325. Петровская — крепость находилась у впадения реки Берды в Азовское море, ныне г. Бердянск в Запорожской обл., Украина.

326. Граф де Балмен (Де-Балмен, Дебальмен) Антон Богданович (1740-1790), участник Первой и Второй русско-турецких войн. На службе с 1751 г. Адъютант П. А. Румянцева, подполковник (1761); полковник, командир Ростовского карабинерного полка (1768). За отличия награжден чином генерал-майора (1774), генерал-поручик (с 1780). Назначен директором Сухопутного шляхетского корпуса (1784), генерал-губернатором Орловского и Курского наместничеств (1786). В 1790 г. принял командование войсками на Кавказе, но вскоре по прибытии туда умер.

327. Миус — протекает по территории Украины и Ростовской области, впадает в Таганрогский залив Азовского моря.

328. Вероятно, Пеккен, генерал-майор (1798), комендант в Азове, шеф гарнизонного полка своего имени.

329. Вероятно, Чертков Василий Алексеевич (1726-1793). В службе с 1742 г. Губернатор новой Азовской губернии, генерал-майор (1774). С 1782 г. генерал-поручик, воронежский генерал-губернатор, наместник в Харькове и Саратовский губернатор. Известен как поэт и переводчик.

330. Вероятно, Потапов У. С.

331. Депрерадовичи (Де-Прерадовичи), русский дворянский род, вышедший из Сербии. Подполковник австрийской службы Райко (Родион Степанович) Депрерадович при переходе в русскую службу в 1752 г. получил чин генерал-майора. Возможно, здесь имеется в виду один из его сыновей: Георгий Родионович, генерал-майор в 1773 г., или Иван (в службе с 1752 г.), генерал-майор в 1791 г.

332. Ефремов Степан Данилович (ок. 1730-1784), с 1753 г. войсковой атаман на Дону, отличился в Семилетнюю войну. Он и его отец Данила правили на Дону 34 года, проявляя слишком большую самостоятельность и независимость от центальной власти. В 1772 г. С. Д. Ефремов обвинен в намерении возмутить казаков и расхищении казны, был приговорен судом к смертной казни, замененной ссылкой в Пернов (Пярну). В 1778 г. Г. А. Потемкин добился прощения Ефремова.

333. Тузловский пост находился на реке Тузлов, правом притоке р. Аксай на территории современной Ростовской обл.

334. Щербинин Евдоким Алексеевич (1728-1783). Службу начал в л.-гв. Измайловском полку. В 1758 г. из капитанов гвардии выпущен в полковники пехотного полка. В 1762 г. произведен в бригадиры; в следующем году — в генерал-майоры. В 1764 г. назначен губернатором вновь учрежденной Слободско-Украинской губерниии. В 1767 г. был избран депутатом в Уложенную комиссию от г. Пскова. С начала Первой русско-турецкой войны активно содействовал обеспечению армии всем необходимым и руководил сооружением новой пограничной линии от Азовского моря до Днепра. Генерал-поручик с 1 ноября 1771 г. По повелению Екатерины II принял в свое ведение все татарские дела, которыми управлял до конца войны. Вел успешные переговоры с Крымским ханством, склоняя его принять независимость от Турции и покровительство России. От имени Российского правительства заключил с Крымским ханством союзный и мирный трактат, который был подписан 1 ноября 1772 г. Награжден орденом св. А. Невского, а с 29 января 1773 — званием сенатора. В 1778 г. временно управлял Смоленским и Орловским наместничествами (вместо Н. В. Репнина), а затем назначен на пост Воронежского и Харьковского генерал-губернатора, который занимал до самой смерти.

Текст воспроизведен по изданию: Записки генерал-фельдмаршала князя А. А. Прозоровского. Российский архив. М. Российский фонд культуры. Студия "Тритэ" Никиты Михалкова "Российский архив". 2004