Описание о бунте, случившемся в Константинополе марта 14 дня 1731 года против салтана Магмута

(Архив внешней политики России. 1731г. ф. Сношения России с Турцией, дело № 23).

Как известно из описания прежняго бунта прошлого 1730 года, что по извержении салтана Агмета, бунтовщики тогда силу свою умножили и в [339] янычарскую книгу людей записывали. И было возросши число янычар до 80 000, а топчеев и джебежиев до 30 или до 40 тысячь. А по стату древнему подлежит быть на салтанском жалаванье янычар во время мира в Константинополе и других гварнизонах 40 тысяч.

Но салтан Магмут, вступя на престол, обыкновенные подарочные деньги по 25 левков человеку янычарам, а топчием и джебеджием в пол отдал на все бунтовливое собрание, котораго было близ 200 тысячь. А потому на вышеписанное число жалованье дано на три месяца, как янычаром, так и топчием и джебеджием, по их книгам, которые во время бунту учинены. И при том объявлено, чтобы впредь не надеялися, ибо салтан излишняго число людей содержать не будет.

Того ради ведено всем новозаписанным во время бунту разойтись каждому к своему промыслу, откуда пришли. И по умерщвлении главных бунтовщиков Потрон-Алия с товарыщи, паки о том в ноябре месяце прошлого 1730 подтвержено, и продолжалось так до февраля месяца настоящего 1731 году.

А того февраля, к 23-му числу назначено было в диване быть раздача жалованья всем военным людей по прежним книгам, которые во время прежняго правления имелись. Что услышав, новозаписные военные люди стали против настоящаго правления роптать, видя себя вовсе исключенных. X которым и янычары старые соглашались, яко те новозаписные все их свойственники и друзья и бездельники, которых число до 50 тысячь.

А настоящаго, по старым книгам войска всяких чинов, кроме шпагов в Царограде токмо до 20 000.

И хотя старое войско соглашалось мнением в пользу новаго, но замешания при получении жалованья не учинили. И потом начальниками новаго бунту учинять себя не хотели.

А новозаписные видя себя через последнюю дачу жалованья вовсе исключенных, начали умышлять о учинении новаго бунта, разсуждая себе способное время рамазан (т. е. богомерской их пост, в которой днем не пьют, не едят, а во всю ночь веселятся на пагубу душам своим, продолжая так через месяц) по ночам вбираться и соглашатся, яко в такие ночи воспрещения к зборам и веселию не бывает.

И в 17 рамазана, т. е. 13 марта помянутые новозаписные люди в ночи собрався на площади имянуемой Эт-Майдане (где и прежней бунт начало свое имел) до 400 человек, положили умысл свой в действо производить.

И в 1-м часу пополуночи подняли знамена и начали кричать, чтоб под те знамена убирался махометанской народ для взыскания правды против настоящего министерства. И поставили на оной площади 8 палаток и котлы взяв у чебеджиев с квартер.

И так скоро начали предуспевать в своем умысле, что прежде света до 3000 собрались.

Капитан-паша и янычар-ага еще с вечера предусмотрели собрание, но покуда бунтовщики знамен не подняли, не могли их такими признать, бояся народа, дабы в напраслицу не вменяли. Однакож, свои предосторожности имели, т. е. каждой вооружась, в доме своем остался.

А капитан-паша и начевал в адмиралтействе, собирая сколько возможно морских солдат, которые салтану и ему верны, яко и в первой бунт они не приставали.

А бунтовщики в час пополуночи знамены подняли и сперва напали на двор янычар-аги Мусум Абдулаг-паши, яко гвардия его янычары к тому в согласии были и не воспретили четырнатцати человеком бунтовщикам со обнаженным оружием в дом его иттить, но он с казначеем и дворецким своим заперся и оборонялся едиными саблями. Но видя, что невозможно [340] устоять, наконец, опустились в огород и в задние ворота с двора своего с помянутыми людьми побежал. Что увидя бунтовщики за ним гнались и стреляв, поранили ево в плечо легкою раною. Однакож он ретировался к янычарским квартирам, объявил им о бунте, утверждая их салтанскую сторону держать.

И потом побежал в салтанской двор; также и верховной везирь Ибрагим-паша, услыша поднятие знамен, в салтанской же двор ретировался.

И донесли салтану и положили намере, чтоб вооружится к чему и капитан паша согласился. И призвали муфтия известного улему Дамаг-заде и учинили в тот час фетву (Постановление высшего духовного лица) т. е. духовный суд, через которой Эт-Маданское собрание по закону своему деклярировали бунтовщиками.

И повестили всем знатным людей и капичи-башам и эдикли займам, дабы каждой с своими людьми вооружась в салтанской двор собирались. И послали указ топчием т. е. пушкарям, дабы они в салтанской же двор шли в защищение его против бунтовщиков. Но топчи никакова ответу не дали.

А бунтовщики между тем янычар-агинской двор разграбили, и казну армейскую взяли. Тако ж и лавки где оружие и порох продовали разломали и паки на Эт-Майдан собрались.

Все сие с первого часа по полуночи и прежде света произошло.

В то ж время как вышеупомянуто, все знатные люди в салтанской двор с людьми своими вооружась собрались. А капитан паша прежде света морских солдат 750 человек вооруженных, в салтанской двор отослал, а на заре и сам переехал.

И тако, 14 марта, при солнечном всходе в салтанском дворе собрався все, положили на мере салтанского позволения, чтоб выставить магометанское знамя и звать бы народ яко верных подданных в салтанское послушание против бунтовщиков и иттить вооруженною рукою на оных под предвождением верховнаго везиря, капитан-паши и янычар-аги, которые салтану объявили, что ежели того не учинит, то они пропадут и сам он сал-тан на престоле не удержится, яко бунтовщики намерены прежняго сал-тана на престол возвести и власть салтанскую умалить.

Чего они, не дожидая, желают орудие употребить в защищение его салтанское и свое, и необходимо то учинить принуждены.

И как говорят, что салтан страхом был объят и отдась помянутым трем министрам на волю, надеялся на них искуство и верность.

И яко дело продолжения не терпело, тогож часу знамя магометанское выставили и к пушкарям другой указ послали.

И в народ кричали, призывая оных в послушание, которой генерально, под салтанское знамя начал собиратся и кричать поздравление султану, представляя свою верность.

И так сей крик был безобразно велик, что по всему городу и на Галате и в Пере слышать было.

А в салтанском дворе более тысячи человек конных вооружили. А пеших елико собралось салтанских и министерских людей и морских солдат, ичугланов т. е. школьников и бастанжей, из которых всякого чина по части оставили в салтанском дворе на карауле.

И с прочими везирь и капитан-паша и янычар-ага в час дня т. е. в седьмом часу пополуночи поехали против бунтовщиков. С помянутыми ж министры следовали муфти и улема и военные и статские знатные люди все вооружась.

И как приближились ко Эт-Майдану, где бунтовщики устремительно бросились на министров и убили служителей их и из военных людей восемь человек и многих поранили. Тогда министры, закричав своим военным [341] людем и служителям, со одними саблями на бунтовщиков жестоко напали и стали их рубить своими руками. Тому ж следовали военные люди и служители и народ, между котораго и христиан и еврей находилось несколько человек.

И видя бунтовщики себя не в состоянии, бегу дались. И между того ж народа мешаться стали за добрых людей, яко в таком замешании узнать было неможно.

Однакож до ста шестидесять человек порублено и толико ж живых взято, а остальные ушли. А некоторые и к янычаром в квартиры ретировались, за которыми везирь до самых квартир гнался.

Однако ж янычары оных прикрыли, охраняя свой привилеж, чтоб из их квартир сильною рукою не брать. А в самом деле, что они с ними бунтовщиками в единомыслии были, понеже допустили наподение учинить на янычар-агу и под салтанское знамя, в защищение его не шли, недвижимы в своих квартирах остались, усматривая куда генерально народ уклонится. И ежели б народ салтанской стороны не принял, тоб они с бунтовщиками соединились.

Но увидя народ при салтанской стороне, как вышеупомянуто, то недвижимы содержались и чебеджи одного ж мнения с ними были.

А пушкари, хотя бунтовщикам же радели, но усмотря народ при салтанской стороне, по другому ордеру в салтанскую помощь пришли, но к действу не поспели.

Только ж главные офицеры янычарские и чебеджинския и пушкарские салтану в верности были и все той нощи в двор его собрались и от стороны его вооруженны против бунтовщиков действовали.

А нижних чинов офицеры и некоторые чорбаджи, убоясь скрылись. Однакож к бунту в согласие не приставали.

По окончании вышеписанной победы над бунтовщиками, все министры к салтану возвратились и положили на мере, чтоб бунтовщиками взятыми живыми, разыскивать о бунте и адгерентов их сыскивать и янычарам объявить, чтоб к ним ушедших отдали.

А хотя и все янычары бунтовщиками суть, по всего корпуса коснуться опасно, того ради диссимерлацию казать за блого разсудили.

В следование сего:

Первое: того ж дня розыскивано бунтовщиками, которые объявили о своем согласии с янычары и что намерены были салтана Ахмета на престол возвести или меншаго его сына, дабы под малолетным государем все правление им при себе удержать, выбрав во все чины из своих товарищей, по своей воле.

Второе: янычарам объявлено, чтоб они к ним ушедших бунтовщиков отдали, которые в том затруднение показали, объявя, что им узнать невозможно, которыя суть были на Эт-Майдане. А к тому ж привилегиям их противно, чтоб ис камор выдовать людей их чина.

Третье: В городе и около города везде вооруженные партии определены, день и нощь ходить и бунтовщиков ушедших ловить и вновь от замешания охранять.

И тако те партии следовательно везде бунтовщиков ловили и к Порте связанных публично приводили, которых кратко допрося казнили публично.

А большую часть нощию в воду бросали, за что ропот от адгерентов их против правления не преставал. Чего для министры рассуждали, как бы средство найтить ко успокоению или под час новаго замешания надежду. Того ради определили быть морских солдат имянуемых левентов тысячю человек, дабы они всегда во адмиралтействе содержались и на море не посылались. Сие во образ салтанской гвардии.

Еще ж призвали всех имамов, т. е. их попов, дабы каждой от своего [342] приходу дал ведомость многоли пришлых людей албанцов и арнаутов и каподоциан, которым бы в Царе Граде пристани не давать и без поруки никому в работу не нанимать. Яко от большей части, во время первого бунта новозаписные, исключенные ныне военные люди и новой бунт учинившие, ис помянутых народов.

Но зломышленники невзирая на то, многие подметные письма разметили, устрашая салтана и министров, что ежели их не престанут ловить и убивать, то они собрався Константинополь зажгут и их погубят.

А к тому ж писал к Порте из Албании Паша, что албанцы в возмущении а разглашают, что они партиями в Константинополь вберутся и зажгут и всю салтанскую фамилию погубят во отмщение крови Потрон-Алиа первого бунту начальника и их единоземца. И на престол Оттоманской другой линей, кого похотят, возведут.

Тех ради причин караулы по всему Константинополю умножили втрое.

Денно и нощно быть с ружьем также и у министерских дворов; а обыкновенно турецкие караулы без ружья стоят.

Еще ж закозали ночью, чтоб ни какие люди по улицам не ходили и кофейных лавок по ночам отворять не велели. А буде кто ночью пожелает в мечеть иттить по их суеверию и случившемуся рамазану, тот бы шел с фонарем.

К томуж и обыкновенной везирской повседневной диван, т. е. суд, отставлен и ни каких подлых людей к министрам не допущали, во отнятие, дабы под претекстом челобитчиков, зломышленники собрания не учинили.

А между тем следовательно ушедших бунтовщиков ловили и ими разыскивали которые с пытки сказывали, что о бунте их ведали салтана Агмета дочь, которая за везирем Ибрагим нашею была и мать ее, которые тот бунт подущали и деньги дали, дабы попрежнему салтана Агмета на престол возвести.

Еще ж сказали, что ведал о бунте кул-кегая янычарской, да Недилли-ефендий, которой в прошлом 1730 году был у везиря Мегмет паши кегаею.

Однако ж де сии два в согласии к бунту не были.

Токмо один салтанской дочери кегая Халил-ефендий участником по всему.

И тако, по силе оговорам помянутые заарестованы и первые два в ссылку сосланы за то, что ведав, не донесли. А последней умерщвлен быть осужден, но после через деньги освободился, яко по розыску безвинен нашелся.

Еще ж и дочь салтана Агмета и с матерью в салтанской двор под арестом взяты и умерщвлены быть осуждены и пожитки их конфискованы.

Тож и о салтане Агмете было решено. Но после, по розыску, явилось, что бунтовщики на салтана Агмета и на дочь его говорили напрасно. Того ради оное решение оставлено и дочь салтанская свобождена и по прежнему во двор свой жить пущена.

Усмотря янычары такой салтанской жестокой поступок и им отчасти угрозы фетфою в духовном совете учиненною, что ежели они бунтовщиков не отдадут, то сами за таких по закону их деклярованы будут, и с другой стороны, увещание и обнадеживание о прощении, а паче видя, что народ генерально при салтанской стороне держится, склонились ушедших к ним бунтовщиков с Эт-Майдана, в их квартерах, по обычаю военному передавить (сохраняя свои привилегии, чтоб живых не отдавать из квартер).

И прочих между себя возмутительных, по салтанской воле в Персию отослать. [343]

И потому, 18 марта, по рассмотрению изо всех набрано от пяти до шести тысяч янычар и посажены на суды, имянуемые сайки для отвозу до Трапезонта, откуда имеют следовать в Персию.

А к корпусу янычарскому в Константинополь определен для содержания их наместником янычар-агинским (т. е. сеймен-башею) человек жестокой, их же чина из малолетства ренегат, родом немчин, имянуемой Осман-ага. Ибо янычар-ага Мусун Абдуллаг-паша от того чина, яко много бедственнаго, при замешании удалился. А иные мнят, что, будучи он салтану верен, а от янычар не любим, потому будто во удовольство янычарам ево от них отдаляют. А некоторые мнят, будто везирь для того будто отдалить его пожелал, яко в пароде об нем лутчее мнение, нежели о везире, в которой чин янычар-агу достойнее признавают. И в самом деле, явилась везирская хитрость ко изгнанию оного, понеже 19 марта учинил нового янычар-агу Шагин Мегмет-агу, которой был во антиохийских пределах в провинции, имянуемой Адана, нашею второго класса. На место котораго послал бывшего янычар агу Мусун Абдуллаг-пашу, обнесши его салтану, будто от его несмотрения бунт учинился.

Ако к искоренению бунта продолжаемы следующий предосторожности. Первое: Янычара, которые на суда посажены для отсылки в Персию, за противным ветром стояли до 25 числа в канале к Черному морю, где по берегу крепкие караулы имелись, под командою Сеймен баши янычарского, во осторожность, чтоб тамо замешания не учинилось.

Второе: В Константинополе караулы объезды денно и ночно продолжаются и как везирь, так и другие знатные люди сами через всю мощь в объезд упражняются и следовательно бунтовщиков ловят и публично казнят. И кто ведать может коликое число погублено!

Третье: Капитан-паша Янун-ходжи живет во адмиралтействе; вооружа, у отчала содержит несколько кораблей и галер, дабы под час замешания мог руку подать, где нужда востребует.

И сверх того, на галацкой стороне, сам по ночам, с вооруженною партиею ездит и бунтовщиков ловит и казнит. И так жестоко поступают, что при взятии экзекуция вместе!

И мнят быть, что примеру нет, чтобы янычар публично наказывать. А ныне, ежели и их чина кого поймают публично казнят и вешают, ибо бунтовщики в розыске сказывали, что намерены были в Пере, где иностранные министры и купцы живут, домы всех ограбить.

И сим образом продолжалось до 27 числа, в которой день был турецкой байрам. И якоже тот день по обычаю имел салтан ходить в мечеть на молитву церемонией) со всем двором при оссистенции всего янычарского корпуса, стоящего по обе стороны улицы, куда путь лежит. Но при замешании такой ход был салтану не безопасен: янычарам в руки отдаться, которых недоверка известна! Того ради взяты были предосторожности.

Первое: заказано, чтоб женской пол по улицам не ходил во все три дня байрама, дабы бунтовщики в женское платье одевся не уходили, или б вновь к собранию того способу не употребили.

Второе: Во время хода салтанскаго в мечеть все константинопольские ворота закрыты были, во осторожность, дабы извне бунтовщики рассеявшися при таком случае не вошли.

К тому ж, ежели и янычары какое замешание учинить похотели (против которых сильною рукою салтан оборонять себя намерен), извне помощи не имели.

В которой вид против янычар, в тот день, в салтанском дворе несколько бастанжиев и прочих служителей вооружено и морских солдат. Их же и по городу несколько рассеяно было тайно, дабы подчас замешания могли руку помощи подать.

А к тому ж и карабли и галеры многие вооружены стояли. [344]

И по сим осторожностям салтан в мечать при асистенции янычарской ходил и все произошло спокойно. Ибо и янычара видя невозможность, едва имелись и в мысле новое замешание учинить.

А к тому ж многие из старых янычар и стыд себе возимели, ибо новой янычар-ага весьма всем им сказал, сколь им подозрительно быть пред бездельными морскими со островов побродними людьми во уничижении за их недоверну; будучи в прежние времена корпус янычарской и гвардиею не токмо салтанской персоны, но и всего государства. Почему они весьма о верности своей и утверждали и бездельников между их обретающихся выдавали. Еще ж и сие куриозиты достойное, что указом салтанским или лутче сказать, приговором духовным, все имамы, (т. е. приходские попы) каждой в своей мечете поучали народ о содержании верности к салтану и о ненависти против бунтовщиков, разсуждая должность законную оных ловить и ко убиению отдавать, что немалое действо в совести народной учинило в пользу салтанскую.

Вышеписанным порядком караулы и объезды следовательно и в байрам продолжались и бунтовщиков ловили и убивали, отчего многое число в разные стороны разбежалось.

Еще ж дан декрет, чтоб все турки, которые не у дел, всякаго звания, выезжали жить в свои городы и места откуда они пришли.

Понеже оттого разсуждают, что не токмо замешание, но и голод в городе является, яко и ныне хлеб и харч пред прошлыми годами больше нежели вдвое в цене продолжается.

Греческому патриарху Паисию везирь призвав к себе, объявил, чтоб он во всех приходах отдал приказ, дабы греки бунтовщикам и всяким бездельникам пристани не давали и не прикрывали, под страхом смертной казни.

Равномерно яко бунтовщикам под великим же прещением и винная продажа всякому народу и иностранным заказана, яко пьянство к лехкомысленным делам народу причиною бывает.

Еще ж запрещено, чтоб греки во время святыя пасхи, против прежняго обычая по ночам в церковь не ходили и отправляли б святую службу днем и расходились от церкви каждый в дом свой.

И к патриарху б собранием для поздровления не ходили и обыкновенной игры и пиянства и перемены одежды отнюдь бы не было ни в городе ни за городом, как то напредь сего им позволяемо бывало ежегодно.

Все сие того для, дабы к собранию причины не подать, так же куриозиты потребно, что нашлись участниками последняго бунту некоторые дирвиши, т. е. их монахи, которые публично в их платье повешены.

2 апреля от Порты караул сведен и начался обыкновенной везирской диван. Однако ж по городу караулы прибавочные не сведены и следовательно прикрывшихся бунтовщиков сыскивают. И ими разыскивают и всех тех, кто про них ведал и не доносил или у себя прикрывал за арест берут и по розыску наказанию и смерти передают. И сим порядком все пути к новостям пресечены и безсумнительной покой обещается.

А что будущее время покажет, того угадать невозможно.

Токмо как вышеупомянуто, по видимому никакой опасности нет.

Текст воспроизведен по изданию: Оисания о бунтах в Константинополе в 1730-1731 гг. // Археографический ежегодник за 1960 г. М. 1962