ИОАНН ЛУКЬЯНОВ

ХОЖЕНИЕ В СВЯТУЮ ЗЕМЛЮ

ВТОРАЯ РЕДАКЦИЯ

ОПИСАНИЕ ГРѢЧЕСКАГО УСТАВА И ПОСТУПАКЪ ВѢНѢШНИХЪ И ДУХОВНЫХЪ, И КАКО ОНИ С ТУРКАМИ ВЪ СОЕДИНЕНИИ ПРЕБЫВАЮТ, И КАКИХЪ ОНИ ПОСТУПАКЪ ТУРЕЦКИХ ДЕРЖАТСЯ

Въ праздникъ Благовѣшениева дъни игуменъ того монастыря, гдѣ я стоялъ, звалъ меня въ келью к себе обѣдать и нарочно многих звалъ грѣкъ для меня и для разговоръ со мною: о московскихъ вѣдомастяхъ и про государя спрашивали. И когда я пришолъ в кѣлью, тогда /л. 86/ игуменъ посадилъ меня подле сѣбя; и грѣки все сѣли, и старцы греческия, кои тутъ прилучилися. И сътали на [166] столъ ставить ествы; что ествы не приспѣты были разныя — всѣ несуть въдругъ, на столъ поставили. И игуменъ сталъ "Отче нашъ" говорить сидя, и грѣки всѣ сидят. А я всталъ да гляжу: та еще первоначалная ихъ игрушка! Такъ у меня голову стала крутить от ихъ игрушакъ. А игуменъ меня сажаетъ: "У насъ-де не встають". А когда мы стали есть, такъ грѣки не какъ русъкия: хто что захотѣлъ, тот тую еству и есть. А я глежу, такъ игумен перед меня подкладываеть хлѣбъ /л. 86 об./ и рыбу; такъ и я сталъ есть.

И помалѣ началъ игуменъ у меня чрезъ толмача спрашивать: "Есть ли де на Москвѣ етакая рыба? — да подложит кусъ да другой. — Есть ли де етакая?" А я сидя да думаю: "Куда, молъ, греки-та величавы! Мнять-то, что на Москвѣ-та и рыбы нѣтъ. А когда бы рыба-та какая завистная, а то что наши пискари, акуни, головли и язи, да коракатицы с товарищи, и раки с раковинами мясами, и всякая движущаяся въ водахъ". Такъ я, сидя, сталъ про свои московския рыбы хвастать, такъ толмачь ему сталъ сказовать, такъ он нос-отъ повѣсилъ. А самъ /л. 87/ говорить: "Лжет-де, я-де вось призову грека, кой-де на Москвѣ былъ, брюхо-то у него заболѣло". Похвалился, да не у часъ, да не удолось.

Послалъ тово часу по грѣка, и грѣкъ пришолъ да тут же сѣлъ. И сталъ у нево игуменъ спрашивать: "Так ли ¹ де московской калугеръ говорить, что етакия-де рыбы есть на Москвѣ, что де в Станбулѣ такихъ нѣтъ?" "Ета-де расплевка рыба, у няс ²-де убогия ету рыбу мало едять!" — а я, су, и прихвасталъ кое-что. И грѣкъ смотрить на меня да смеется: "Что-де у васъ за прѣние стало о рыбѣ-то? Какая-де вамъ евтомъ нужъда спиратся?" И я ему молвилъ: /л. 87 об./ "Мнѣ, молъ, нужи нѣ было, игуменъ у меня спросилъ: "Есть ли де у васъ на Москвѣ етакия рыбы?" — такъ я ему сказалъ, что у насъ етакия рыбы есть. И ты ему сказывай про наши рыбы, ты веть знаешъ московския рыбы и всякой харчь предъ станбульскимъ". И грѣкъ сталъ игумену сказывать, что есть. И игуменъ только мнѣ молвилъ: "То добрѣ, су, станетца есть".

Помалу сталъ мнѣ говорить: "Для чево-де нѣ ежъ раковъ, и мясъ, что в раковинахъ, и корокотицъ?" И я ему молвилъ: "У насъ, молъ, ето гнусно, и обычая таковаго нѣтъ намъ есть, такъ, моль, мнѣ и смердить". /л. 88/ И онъ молвилъ: "Какъ-де хошъ, а нам не зазирай: у насъ-де ето добро есть и безъгрѣшно".

И роспрашивали у меня греки про государя: "Для чево-де государь замирился с турком? Чево-де ради он насъ из неволи и из насилия не свобождаетъ, а онъ веть християнъской царь, и заветши войну, да и замирился, да с ынымъ сталъ бится?" И я имъ сказалъ: "Что петь вы приплетаете, а нашего царя еще и укоряете? Веть [167] ето не вашъ царь. Вы у себѣ имѣли своего царя да потеряли; а ето московской царь, а не грѣческай. У васъ свой царь есть, а вы ему служите!" Такъ они сказали: "Да мы-де християне, так де /л. 88 об./ на него надѣемся, что насъ онъ от турка свободить". И я имъ молвил: "Да веть, моль, уже на Москвѣ нѣ одинъ царь былъ, се никой васъ не свободилъ. Ветъ, молъ, и етот не крѣпость далъ вамъ, что от турка васъ свободить". "Такъ-де писано, что московской царь свободить насъ и Царь-де-градъ возъметь". Так я сказалъ: "Да, молъ, и писано, да имя ему не написано: хто он будет и кто возъметь Царьградъ". Такъ они молвили: "Се-де прежния цари турку не страшны были, a етагого-дѣ туракъ боится".

Да и стали говорить: "Для чево-де вашъ царь вѣру немецкую на Москвѣ завел /л. 89/ и платье немѣцкое? Для чего-де царицу в монастырь постригъ?" И я имъ сказалъ: "Что петь у васъ вестѣй-то въ Царѣграде много, кто вамъ приносить? У насъ на Мосъквѣ немѣцкой вѣры нѣтъ, у насъ вѣра християнская; a платьѣ у насъ московское и царица не пострижена. Диво, далече живете, а мъного вѣдаете!"

Такъ они еще молвили: "Для чево-де вашъ царь нашихъ грѣкъ к Москвѣ не велѣл пушать и изъ Москвы сослалъ даловъ? Что-де ему и здѣлали? Какия мы ему злодѣи? А мы-де за нево Бога молимъ". И я имъ молъвилъ: "Обычныя греки, нашему /л. 89 об./ государю доброхоты, турецкому болши радѣють. Тово ради государь не велѣлъ грѣковъ къ Москвѣ пущать, что они всякия вѣдомости турку выпущають. Вотъ, моль, кто вамъ сказовал, чево у насъ не водитца, гдѣ на Мосъквѣ вѣра немецкая или царица пострижена? Такъ-тако ваши грѣки, там бывши, на Москвѣ-та, да здѣ приехавши, вруть невидницу, чево отнюдъ нѣтъ. Въправду ихъ не вѣлелъ государь к Москвѣ пущать. Малыя, молъ, грѣки нашему государю доброхоты? А что вы говорите "За нево, государя, Бога молимъ" — и в томъ вы неправду сказаваете. Молите вы Бога за царя, а не вѣмъ, за /л. 90/ турецкова или за московскаго. Глухо вашъ попъ въ ектенияхъ говорить: "Еще молимся за царя нашего", а не вем, за коего, такъ явно стало за туръскаго, для тово что тотъ ваш царь, а не за нашего. И въ томъ вы лститеся; кабы так-то: "За благовѣрнаго царя нашего" — то бы на дѣло походило, а то Богъ знаеть. А они такъ въ том крѣпятся, что: "Мы за московскаго царя Бога молимъ, а не за турка". И мъного кое о чемъ было речей всякихъ.

А два старца тутъ гречеськия такъ и рыбы не ели, такъ игуменъ у меня спрашивалъ: "Едятъ-де у васъ на Москвѣ рыбу у Великой постъ?" И я сказалъ, что у насъ /л. 90 об./ добрыя люди въ Великой [168] постъ толко дважды едять рыбу: на Благовѣщение Пресвятыя Богородицы да въ Вербное восъкресѣние. А дураку законъ не писан: волно, кому хочь, мясо есть. Игуменъ молвилъ: "Для чево-де у васъ в среду и в пятокъ рыбу едять?" И я сказалъ, что у насъ, хто доброй человекъ да постоянной, тот отнюдъ въ среду и в пятокъ рыбы нѣ есть. У грѣкъ толко ета добродѣтель мотаетца, что въ Великой постъ рыбы нѣ есть, а что тобакъ и въ Великую пятницу из рота не выходить и въсякую гадину ядять.

Въ Царѣградѣ въ Вербное воскресѣние церковь всю выстилали /л. 91/ масьличнымъ вѣтвиемъ и монастырь въвесь; и на заутрени с тѣми же масьличъными вѣтми стояли. После литоргии игуменъ звалъ меня опять к себѣ обѣдать, и грѣкъ было много. Тут послѣ обѣда грѣки всѣ съмотрѣли нашъ указъ государевъ и рѣчи кое-какие были про турка.

Въ Царѣградѣ подъ Свѣтлое воскресение стояли мы в заутрени въ церкви в монастыри Иерусалимъскомъ. Въ вечеръ в суботу, в часъ ночи, собралисъ въ церковь грѣки да по мѣстамъ и сели. Потомъ стали честь Деяния апостолъское, чли по пѣремѣнам. И когда прочли, начали полунощницу пѣть, а канонъ пѣли со ирмосомъ на 6. /л. 91 об./ Пропѣвъ полунощницу да сѣли. Потом игуменъ взялъ свещи да и пошолъ грекомъ раздовать, а за нимъ старецъ носить блюдо. И греки игумену давали за свѣчи иной червонной, а иной тарелъ, иной орлянку, посьлѣдней тюлть; а убогия — тѣ съвоими свѣчами приходили. И, раздав свѣчи, подняли иконы так же, что у насъ, вышли вонъ изъ церкви да и пошли кругъ церкви. И пришли к церковнымъ дверѣмъ, пѣли "Христосъ воскресе". Потомъ вошли въ церковъ, начали пѣть канонъ Пасцѣ. А канонъ по крылосам конархистъ сказывалъ, а канонъ пѣли на 6 со ирмосом, а после единожды /л. 92/ покрывали. Потомъ пѣли стихѣры Пасцѣ. Потомъ вышелъ игуменъ со крестом, дияконъ со Евангелиемъ, да "Празникъ Воскресѣние" была икона, а четвертой человекъ держалъ блюдо на денги. Потомъ пошли греки ко иконамъ и стали цѣловатца со игуменомъ. И, цѣловавши, игумену на блюдо клали кой червонной и кой тарель, иной тюлть, а иной пар 5, послѣдней пару — а не по-нашему, чтобъ ейцо красное довать. По целовании начали пѣть литоргию, а по абѣдни чли Евангелие. Игуменъ стоялъ во алтари во вратахъ царскихь, а то по всей церкви стояли попы съ Евангелиями да такъ всѣ чли, /л. 92 об./ тово что много было попов. А церковъ вся была настлана вѣтвми масличными, и монастырь въвесь былъ высланъ.

И послѣ обѣдни прислалъ к намъ игуменъ блюдо пираговъ, блюдо яицъ красныхъ и сыръ. Спаси ево Богъ, до меня былъ [169] силно добр, радѣлъ о нашемъ походѣ: корабль намъ до Египта сыскалъ, грамотки в свои монастыри довалъ, кои по египецким странамъ (такъ намъ по тѣмъ грамоткамъ от тамошных игумновъ добро было), и во Иерусалимъ к намѣстнику грамотку писалъ, та грамотка много намъ добра здѣлала. И тотъ намѣстьникъ зѣло меня любилъ: хлѣбъ /л. 93/ и вино присылывалъ и за трапезу часто зывалъ — доброй человѣкъ и смирьной.

В самое Свѣтлое воскресение на вечерни тѣм же подобием выходъ былъ съ Евангелиемъ, а игуменъ крестъ держалъ. Также цѣлование было, и греки игумену денги довали тѣм же подобиемъ, что на завтрени; да у грекъ и во всю Светлую неделю после службы бываеть целование, что и на праздникъ.

В понедѣлникъ на Свѣтлой недѣли ходили грѣки на гору гулять, много было грѣкъ и турокъ. А то гулбища патриархъ у турка откупаеть толко на три дни на Светой недели и даеть турку по 1000 ефимокъ. /л. 93 об./ А гуляють толко да полъдня, а то турки изъбивают доловъ, кричать грекомъ, ходя з дубъемъ: "Гайда, гайда, далов-де пошли!" Тутъ бывают со всяким овощемъ. A тѣ ефимки патриархъ у нихъ же по церквамъ збираеть, старосты выбраны да съ ящиками по церквамъ ходять. Греки на Свѣтой же недели ходять по улицамъ, по монастырямъ с мѣдвѣди, с козами, з бубнами, скрипицами, с волынками да скачють и пляшуть. Взявши за руки 20 человѣкъ и 30 да такъ верѣницами, по дворамъ, по монастырямъ ходя, скачуть да пляшут, a грѣки денги дають. И къ потриарху, и къ /л. 94/ митрополитомъ ходять, а они, миленкия, имъ денги дають, виномъ поять. Безъчинно ето у грѣкъ силно, у туракъ таковаго нѣтъ бесчиния. У грекъ, когда бываеть месяцу первое число, то все ходят попы со святою водою по домамъ, по кѣльямъ, покропять да цвѣтъ по окнамъ тычють: малодушные греки етимъ цвѣткамъ, и турки какъ есть малыя младенцы.

О церковномъ уставѣ греческом, какъ поють и говорять, и какъ въ церквахъ стоять, и како сами крестятца, и како младенцовъ крестять, и всякая поступка, вънѣшнея и духовная. /л. 94 об./

Въ началѣ церковнаго пѣния греки, когда приидутъ въ церковъ, такъ они шапокъ не снимають. Станеть въ стойлѣ (во всѣхъ церквахъ у нихъ стойлы подѣланы), а стоять в стойлахъ лицѣмъ не ко иконам, но на сторану, к стенѣ, другъ ко другу лицѣмъ, да такъ и молятся — не на иконы, но на стену, другъ ко другу. И такъ во всю службу стоять в шапкахъ; толка сниметь, какъ с переносомъ выдуть да кенанишная "Аллилуйя" пропоють, да и то тафей не скидають. А крестятца страмно: руку на чело възмахнет, а до чела далеча не данесѣть да и отпустит к земли; [170] отнюдъ не увидишъ, кто бъ изъ /л. 95/ грѣкъ на плече даносилъ.

А духовъной ¹ чинъ у грековъ хуже простаго народу крестятца, странно силно: какъ въвойдеть в церковь, а рукою мохаетъ ², а самъ то на ту съторону, то на другую озираетца, что каза. А царьскихъ вратъ у них ни попъ, ни дияконъ не затворяеть, ни отворяет, но простолюдинъ, мужик или ребенокъ. А на городахъ мы видѣли, такъ и бабы отворяють и затворяютъ, и во олтари кодила раздувають.

А когда попъ ектению въ церкви говорить, то греки "Господи, помилуй!" по крыласом не поють, но просто, гдѣ кто стоить, тот тутъ и ворчить: "Кир, иелейсонъ!" А попъ /л. 95 об./ екътению проговоря да и скинеть патрахиль. И Евангелие попъ чтеть, оборотясь на заподъ, в олторѣ, стоя у вратъ, держить на рукахъ. "Блаженъ муж" не поють, просто говорять; "Господи возъвахъ" поють. А стихеры и кононы все по крылосам сказавают; а хочъ адинъ на крилесѣ, все поеть: и стихѣры, и каноны — самъ и кононархъ, и пѣвецъ. "Иже херувимы", где на коемъ крылесѣ кто захотѣл, тамъ и запѣлъ. На сходѣ у грек ничего нѣ поють: ни "Достойна", ни догматиковъ — всѣ по крылосам. "Свѣте тихи" и прокимны не поют, чтецъ проговорить говоркомъ.

Грѣки к нищимъ въ церквахъ /л. 96/ податливы; а нищимъ зборъ асобой въ церкви живеть, да и человѣкъ у денгахъ приставленъ. А потриархъ грѣчесъкой беспрестани даетъ листы нѣволникомъ, такъ они ходять по церквамъ, збирають да откупаютьца.

Въ Царѣградѣ вешнему Николѣ не празднуютъ. Греки по словословии начинають литоргию, а часы не пѣвъ, а когда похотять, такъ поють часы. А понихиду поють — кутья у нихъ у царьскихь вратъ стоить на земли. Такъ не отпустя вечѣрни и литоргии, вышедъ из олторя попъ с кадиломъ да одну толко ектению проговоритъ да "Вѣчная память" — то у нихъ /л. 96 об./ и болшая понихида, и малая — всѣ тутъ.

У грекъ всенощныхъ не бываетъ никогда, и великаго ефимона противъ Рожества Христова, и Богоявълѣния, и Благовѣщения не поють, но простою заутреню. У грекъ пѣние хорошо, да мало поють людей, толка человѣка по два на крылесу, а поють высоким гласомъ. "Хвалите имя Господне" греки не поют, ни полиелѣосу у нихъ во вѣсъ годъ никогда не бываеть ни празднику господьсъкому, ни нарочитому святому ⁷. А Евангелие на заутрени чтуть иногда после антифонъ, а иногда на 9 пѣсни. "Богъ Господь" на заутрени не поють; a пѣсни во Псалтыри пред каноном /л. 97/ всегда говорять; а кононы поють по крылосам токмо три пѣсни: 1, 5, 9 — болши того нѣтъ. [171]

А церковь y грековъ что простая храмина, нѣ узнаешъ: крестовъ на нихъ нѣтъ, ни звону. Противъ воскресения ходитъ человѣкъ по улицам да кричить, чтобы дашли да церкви. А потриархъ греческий по вся годы отдаеть церкви на откупъ; а беретъ за церковь по 200 тарелѣй и по 150; а что годъ, то переторшка: кто болши дасть, тому и отдаеть, хошъ два тареля передасть, тому и отдаеть. У нихъ и митрополитъ митрополита съсаживаеть: далъ лишнее да и взялъ епархию. Такъ у нихъ много /л. 97 об./ безьмѣсныхъ митрополитовъ и поповъ; попы такъ таскаютца по бозару, живуть въ Цареграде да собакъ бьють, ходя по улицам. Етаковы греки-ты постоянны; хуже они босурманов дѣлають, какъ церквами Божиими торгують!

Греки крестовъ на себе не носять, и в хоромах у нихъ икон нетъ. А с турками во всемъ смесилися и зело поробошены: какъ турокъ идеть улицею, то все ему грекъ лутчее мѣсто вѣзде уступаете а гордостию еще-таки дышуть! А турки те — добрые люди, что еще милостиво поступают надъ такимъ непокоривым родомъ.

Кабы да грекамъ Богъ такъ попустил /л. 98/ турками владеть, отнюдъ бы такъ греки туркамъ свободно не дали жить — всѣхъ бы в работу поработили. Таковы греки непостояны и обманчивы; толко милыя християны называютца, a слѣду благочестия нетъ! Да откуду имъ и благочестия възять, от турка? И книжной печати у нихъ нѣтъ. А книги грекомъ печатають въ Венѣцыи, а Венецыя папежъская, и папа — головный врагъ християнской вѣре. Как у нихъ быть благочестию и откуда взять? Каковы имъ не пришлюдь книги из Вѣнецыи, такъ они по нихъ и поють. Уже и такъ малым чимъ разнились сь папежницы; а что /л. 98 об./ пьють, ядять — то все с ними въместѣ; да и въ церковь, мы сами видели, что папежцы з греками ходять, a грѣки къ папежцам — такъ недалеко от соединения. Грѣки, нравы и поступки, внѣшния и духовныя, — всѣ с турецкаго перѣводу. Головы голят, тафии носять; в шапкахъ в церкъвахъ Богу молятца и другъ другу в шапкахъ кланяютца, с кушинъцами во отходъ ходят да анъфедрон моють, рубаху в штанахъ носят — все то по-турецки. Нравы и поступки всѣ босурманския, а что прежния ихъ бывали нравы християнския, тѣхъ у нихъ отнюдъ и слѣду нѣтъ. Турки /л. 99/ милостивѣя грекъ, и жиды нравы лутчи ихъ.

Неволникъ у турка в семь лѣт отживаетца, а когда умеръ турок — такъ хошъ и в годъ свободитца; и у жида неволникъ также в семь лѣтъ свобождаетца. А у грекъ, хошъ самъ издохнетъ, а на волю не пустить. Таковы грѣки милостивы! A гдѣ случитца неволнику уйтить от турка да к грѣку в руки попадеть, а онъ опять ево предасть турчину или на каторгу. [172]

У грекъ жоны своеволны. Буде которая жонка не захотѣла с мужем жить, пошла к патриарху, подала челобитною, что не хочю с мужемъ жить. А потриархъ призовет мужа /л. 99 об./ и станеть разъпрашивать; и будет не сыщеть вины за мужем и не похощеть развести, а жена скажет: "А коли не хошъ мене развести, я шедъ да турку же буду туркенею". А потриархъ, миленькой, и развѣдеть, чтобы не потуръчелася. Грекомъ ни женъ, ни детей поучить, побить нелзя за какую вину. Будеть сталъ бить, а онъ и сталъ в окно кричать: "Хощу туръкомъ быть!" — а турки пришедъ, да и возмуть его, и потурчать. Етакое грѣческое житие — неволная сууправа з женами и зъ детми, а гордосьтию надъменны!

Патриархъ греческой ходить что простой старецъ, и не узнаешъ, что патриархъ. А куда /л. 100/ греки позовут обѣдатъ, то онъ вьзявши простой ¹ посохъ да и пошолъ, а за нимъ толко адинъ дияконъ. Митрополиты ихъ и всѣ власти греческия по улицам, по рядамъ просто таскаютца; хочъ бы на 6 денегъ чево купить, то самъ поволокся. А старцы греческия, что стрелцы, гоняють безъ клабуковъ по рядамъ, по улицамъ. А въ церкви зѣло неискусны грѣки; и жоны ихъ къ бѣлымъ попамъ не ходять на исповѣть, всѣ къ чорнымъ.

Грѣческия дѣти зѣло тшателны к грамотному учению, лѣтъ по ² 5 и по 6 робятка стихѣры сказывають и пѣть горазди силно, всѣ книги церковныя /л. 100 об./ учать изустно: Псалтырь, Евангелие, Апостолъ, Минѣи, Октай — всѣ ети у нихъ книги изустъ говорить въ церквахъ. У грекъ жоны особѣ стоять, за решетками, — етемъ у нихъ искусно. A гдѣ ихъ жоны стоять, нѣтъ иконъ и перекреститца нѣчему. Грѣки, и патриархъ, и всѣ власти табакъ тянуть, и старцы, и носовой без зазору и жены грѣческия.

Въ Царѣградѣ видѣли мы свадбы грѣческия, армянския. Въ воскресение и въ понедѣлникъ ходить женихъ с невѣстою, рука с рукою съсцѣпивши, a перѣд ними и за ними турки с караулу з дубъемъ, оберѣгають, чтобы обиды нѣ было, и /л. 101/ дорогу очищають. A грѣки тѣхъ турокъ многою цѣною нанимают. А перед женихомъ с невѣстою малодеж скачють, пляшуть и пѣсни поють, в ладони бьють, въ свирѣли, въ скрипицы, въ волынки играють. А кои богатыя, такъ невѣста въ каретѣ с женихомъ.

Въ Царѣградѣ у грекъ въ Ерусалимском монастыри после Вознесѣния Христова дни в суботу ставили въ митрополиты не такъ, какъ у насъ на Москвѣ. Амбвона не дѣлали, толка три стула принесли да коврами покрыли. У ставки в нихъ митрополитъ Ираклийски былъ да два епископа, а патриарха не было. Да и не ставить онъ никого: ни поповъ, /л. 101 об./ ни дияконовъ — все присылаеть [173] во Иерусалимскую церковь. Та у нихъ честна, властей и поповъ все у ней ставять. А какъ поставили митрополита, так онъ вышедши изъ церкви да и скинулъ пеструю манатью и посохъ, да и пошли въ полату обѣдать. А къ митрополиту греки пошли позъдравлять. Тутъ, сидя, пьють, и всѣмъ подносят, кто бы не пришол, да и закуски дають. А я про нево спросилъ: "Куда, молъ, ево поставили?" И они смѣютца да съказали: "Бѣдной-де митрополитъ, на село-де поставленъ". А церковь одна, а митрополитъ словеть. И то все у турка и у потриарха /л. 102/ накупаютца дачею великою. У грѣческихъ властѣй нѣтъ пѣвчихъ, толко попъ да дьяконъ. А новой митрополитъ поутру в недѣлю и на крылосе пѣлъ. Въ Царѣградѣ приезжей человѣк не познаеть греческихъ властей: приличъя нѣтъ никакова, что властъ ли, простой ли чернѣцъ, что рядовой старец — одѣяние равно.

О несогласии грѣческомъ съ восточною церковию:

1. Греки въ крещении обливают.

2. Крестовъ на себѣ не носять.

3. Неистово крестятца: ни на чело, ни на плѣчи не даносять; махают сѣмо и овамо.

4. Въ церквахъ стоят /л. 102 об./ въ шапкахъ, какъ молятца; а стоять въ стойлахъ гордо, скривя бокъ, и гледять не ко иконамъ, но на стену.

5. Служать на одной просвирѣ, и то на чорствой; а миръския у нихъ, не говѣвъ, причащаютца.

6. Патриархи, митрополиты и всѣ духовныя играють въ карты и въ шахматыи.

7. Патриархи и митрополиты табак пьють и во грѣхъ не ставять.

8. Патриархи, и митрополиты, и попы усы подъбривають и гуменцовъ себѣ не простригають, но нѣкако странно снизу кругомъ голову подъголяють да полъголовы, что абысы турѣцкия.

9. Всякия гадины и полъзающия въ водѣ ядят /л. 103/ въ Великой постъ.

10. Простолюдинъ и бабы ходять сквозъ царьския врата во олтарь, и затворяють бабы; а кадять простолюдины по-поповъски: как попъ идеть с переносомъ, а онъ мужикъ идеть перѣдъ попомъ задомъ да кадилом махаеть на "Святая".

11. Греки, когда за трапѣзу садятца, то все сидя "Отче нашъ" говорять; и послѣ трапезы "Достойно есть" всѣ сидя, не въстають.

12. Евангелие чтуть въ церкви, оборотяся на запод.

13. Свѣчи у нихъ — воскъ смѣшен съ саломъ да смолою, а воскъ бѣлой; и когда свѣчи горять, зѣло въ цркьви тяжко свѣжему человѣку стоятъ; а щипцовъ у нихъ не держать въ /л. 103 об./ церквахъ: [174] когда на свѣчи нагорить светилня, тогда снявъ свѣчю с подъсвешника, да наступит ногою, да и оторветь светилню. Странно, пощади, Господи!

14. Часовъ пред абѣднею не поють, развѣ обѣдни не будет, такъ часы поють.

15. Патриархъ грѣческой церкви в отъкупъ отдаеть погодъно; по 100, по 200 тарелѣй берѣть.

Въ Царѣградѣ на Богоявлениевъ день грѣки мечють въ море кресты дрѣвянныя, а за то турку дают дачю великою, чтобы велѣлъ въ морѣ кресты метать; и с того дни грѣческия корабли отпущаютца на морѣ въ промыслъ. Грѣческим патриархомъ ставки не бываеть, какъ /л. 104/ святая соборная церковъ прияла; но ставить ихъ турецкой салтанъ: они у турка накупаютца на патриаръшество дачею великою. А когда в Цареградѣ патриархъ умреть, тогда паша цареградъской ризницу патриаръшу къ себѣ возъметь и отпишет к салтану во Анъдреянъполъ, что патриархъ грѣческой умеръ. Тогда грѣческия власти многия поедут во Анъдреянъполь и тамо съ солътаномъ уговареваютьца. И кто болши дасть, тово салтанъ турецкой въ патриархи поставить и дасть ему писмо къ паши въ Царьградъ. И онъ, приеховши, подасть писмо паши, а паша возъметь с него /л. 104 об./ подарку 3000 золатыхъ и дасть ему ризницу и патриаршеску одежду. Мантию со источниками наденет на нѣго и посадить на конь свой, а пред нимъ и за нимъ идуть человѣкъ 200 туракъ з дубъемъ — и тако онъ с великою помпою и пыхою едеть до двора патриаршева.

А у потриархова двора въ тѣ поры стоять множество грѣкъ, а власти у вратъ ожидають патриарха. И тутъ ево стрѣтять, и приимут его с коня под руки, и въведуть въ полату патриаршу, и сядут с нимъ на коврахъ; и турки тут же сядут, началныя люди. И потомъ принесуть имъ пипки табачныя. /л. 105/ Архидияконъ растянеть пипку с табакомъ да подасть патриарху, а протодияконъ — митрополиту, и епископомъ своимъ, и туркомъ. Потомъ въ нихъ пойдеть столъ; а туркомъ служивымъ, янычаромъ, особой столъ; а началныя туръки съ патриархомъ едять. А послѣ обѣда патриархъ станеть турок дарить: началнымъ людемъ золотыхъ по 20 и по 30, а рядовым по 5 золотыхъ. Таково поставление бываеть всегда греческим патриархомъ, а своими митрополиты они не ставятца и дѣвъства никакова не бываеть. А сами патриархи от поставлѣния въ /л. 105 об./ митрополиты беруть по 3000 залатых, а съ епискуповъ — по 5000 ефимковъ, а съ поповъ — по 100 залотыхъ.

А потриархъ, и власти, и попы греческия рукою не благословляють никогда никого, толко руку даеть целовать; а попы толко [175] руку дають целовать убогимъ, а богатыя грѣки гнушаютца рукъ поповыхъ цѣловать и ни во что ихъ ставять.

Некогда у меня было зъ греками сопрѣние о ихъ поступкавъ худыхъ. A прѣние у насъ было на корабли, какъ плыли изъ Египта въ Царьградъ, въ Великой постъ. И я имъ говарилъ: "Для /л. 106/ чево, молъ, вы многия турецкия поступки держите и всякия гадины ядите?" И они мнѣ съказали: "Мы-де еще молчимъ, будто християне нарицаемся, а есть-де у насъ такия грады грѣческия, так де ни близъ християнства не хранять, въ посты-дѣ, и въ срѣду, и въ пятокъ мясо ядеть и ничего-дѣ християнъства не хранять".

Июня въ 22 день поидохомъ изъ Царяграда въ Едринополѣ для грамоты салтанъской; а ходять изъ Царяграда вь Едрино въ понедѣлникъ да въ четверхъ, а въ выныя дни не ходять. И /л. 106 об./ отидохомъ двѣ мили, и стахомъ въ селѣ на примории, а село стоить подъ горою. Тутъ застава стоить: турки товаровъ досматривают у торговыхъ людей. Тутъ в селѣ мость зѣло вѣликъ каменъной чрезъ рѣку. И въ томъ селѣ ряды, что въ Царѣградѣ, со всячиною; и строение все каменъное, и улицы каменѣмъ высланы. А та рѣка зѣло хороша, будеть со Аку; и с той рѣки вода приведена въ Царьградъ. И въ томъ селѣ зжидалися всѣ, стояли до вечера да и спустилися въ ночъ. От Царяграда до Едринаполя дарога вся каменемъ /л. 107/ выслана, a гдѣ ручей хошъ маленкой, тутъ мостъ каменъной со возъводами. A хлѣбъ в Турецъкой зѣмли поспѣлъ еровой за двѣ недѣли до Петрова дни. А езъдеть всѣ въ Едрино въюками, верхами, a тѣлегами нѣтъ, толко малое число арбами на волахъ. Тоя же нощи минухом три села, всѣ стоять при мори. Во единомъ селѣ мостъ зѣло дивѣнъ каменъной и ведѣнъ черѣзъ губу морьскую, добрыя полверсты будеть. Въ Турецкой земли, гдѣ не поежай, все мосты каменъныя; и селы — всѣ строение каменное, улицы все каменемъ /л. 107 об./ усланы. А воды — все по дороги пъриведѣные столпы каменыя, а вода въвездѣ подъ землею изъ дальнихъ мѣстъ, на трехъ вѣрстахъ, на дъвухъ все столпы — нигдѣ нужда водная не изъметь. Зѣло предивно! Воистину златое царьство и удивлению достойно!

Того же дни приидохомъ во градъ Селиврии и тутъ стояхомъ до вечѣра. Градъ хорошъ, з Бѣлевъ будѣть, городъ каменъной. А постоялые дворы по дороги зѣло удивителны здѣланы: полаты длинные с воротами; а когда въ его въедишъ, такъ по одной стороне ясли, конемъ кормъ класть, /л. 108/ а по другую людемъ лавки широкия подѣланы да и горнушки — что хошъ вори. Да в тѣ же стѣны и отходы подѣланы, и воды приведены с шурупами. А хозяинъ, чей дворъ, и рагожи принесѣть да постеля всякому человѣку. [176] А харчь всякую держать, чево похошъ, и вина, всего много. А постоялаго не беруть, толко харчь покупають у нихъ. Изъ Царяграда езъдять въ Едринополя болшими корованами, человѣкъ 500, 400, 300, — обычей таковъ; и смирно зѣло, хочь адинъ поезжай.

Июня въ 24 день приидохомъ въ местечко Черное: зѣло хорошо, болши иного города; мечетѣй в нѣм /л. 108 об./ и всякаго харчю много. И тутъ стояхомъ до ночи, и поидохом, мало не всю ночь идохомъ.

Июня въ 25 день приидохомъ въ местѣчко Бурганъ, будеть зъ город хорошей; и тутъ пребыхомъ до ночи. А шли мы изъ Царяграда въ Едрино подле моря полтретья дни; и потомъ отвратихомся от моря въправо къ Едрину; а шли всѣ въ заподъ лѣтней. А какъ подлѣ моря идешъ ночью и въ день, хошъ дъве шубы надень, такъ въ меру: очень подле моря холодно. А когда от моря поворотилися въ степъ, то было от жару всѣ зъгорѣли. Того ради и ходъ бываеть въ ночь, а въ день все /л. 109/ стоять, что нелзя от зною итить, оводъ силной. Дивная та дорога и шествие! Когда изъ Царяграда до Едринаполя едешъ или въ Царьградъ, посмотрищъ на корованъ: вѣрстъ на петь идеть, что маковъ цъвѣтъ; да по вся дни такъ: иныя въ Станбулъ, а иныя изъ Царяграда. Радосно шествие силно и лъстиво, нуждъ никакихъ не бываеть. А въ тѣхъ корованахъ турки, греки, жиды, армяне и многия языки. А мы толко двое да проводникъ, а никто насъ не обидить ни хульнымъ словомъ. Толко какъ наедет турчинъ, такъ молвить: "Бакъ, попасъ московъ?" А мы скажемъ: /л. 109 об./ "Московъ" — такъ онъ и поехолъ прочь. А от Царяграда до Едрина всѣ степъ голоя, ни прутика нѣтъ. А дорога силна глатка, горъ болшихъ нѣтъ, а възволоки хорошия.

И еще минухомъ два местечка. А въ послѣднемъ мѣстечке тутъ царевъ сарай и стоялой дворъ лутче нашего гостинова двора, тутъ начевахомъ. И среди двора тово колодесь великъ зѣло, а вода ровна стоить со исътрубомъ. А воду безъпрестанно беруть и коней поять, а она паки в равности стоить. Шли мы да Едринаполя 4 дъни, и въ 5 день о полудни пришли, и стахомъ въ ганѣ, сирѣчъ въ гостинѣ дворѣ. /л. 110/ А держить тотъ дворъ греченинъ, ево земля и ево строение.

Июня въ 26 день приидохомъ въ Едринополе, того ж дни подал челобитною, чтобы намъ дали указъ во Иерусалимъ. И торжаманъ Александра сказалъ: "Сидите-де въ ганѣ, указъ-де вамъ готовъ будет". И во 2 день захворалъ у меня товарищь Григорей, а лежалъ три дни. Трудно силно да и нужно силно было; дни жаркия, такъ тяжко силно въ Едринѣ от зною. [177]

Въ Царѣградѣ лутче: от моря бываеть в нощи зѣло холодно, а въ день прохладнѣе гораздо едринъскова; а въ Едринѣ тяжко силно /л. 110 об./ въ день, когда вѣтру не бываеть.

Градъ Едринополе стоить въ степи: полъ его — на горѣ, а полъ — на равномъ мѣстѣ. А окладомъ и жильемъ поболши Ерославля. Градъ камѣнъной, строение похуже Царяграда; рядовъ много и товарны ряды силно; мечѣтовъ много. Дворъ царьской стоить у рѣки, въвѣсь в садахъ; рѣка под нимъ помѣнши Москвы-рѣки да тиновата. А харчь гораздо дороже цареградъцкаго. А черѣзъ рѣку мостъ каменъной, так же что на Москвѣ. А у моста так же мелницы, что на Москвѣ-рѣке у насъ, толко нѣ темъ перѣводомъ: у нихъ /л. 111/ анбары на столбахъ, а шестерня высокая, а на колесахъ перья набитыя; а мелеть хорошо, мы смотрѣли. А самъ салтанъ ездилъ въ мѣчетъ въ пятницу. Тутъ патриархъ Иерусалимъской живѣть, мы были въ ево церкви, а в тѣ поры онъ выехолъ въ Молдавскую землю за милостиною; митрополитъ тутъ живеть. Христианскихъ грѣческихъ церквей много, жидовъ очень много и ормянь также много. Около Едринаполя турецкому царю приволно за зайцы ездить: много лѣсу и садовъ. Турѣцкой царь великой трудъ даеть своимъ всѣмъ подданымъ, что он живет /л. 111 об./ въ Едринѣ: безъпрестани изъ Царяграда ездять турки, грѣки, жиды за челобитьемъ; а кабы онъ не жилъ въ Едрине, такъ бы такова приезду не была.

Въ Едринѣполѣ пред нашимъ приездомъ великой пожаръ былъ, много силно выгорѣло, и стали строитца въновъ. Въ Едринѣ послѣ пожару християнскую церковь приходцкую выстроели грѣки зѣло хорошу. Въ Едринѣполе поселянскова народу болши цареградъцкаго. Тут уже все изъ селъ землею: хлѣбъ, и дрова, и сѣно, и всякой лѣсъ — всѣ булами да волами привозят болгары.

Жили мы въ Едрине /л. 112/ июли 6 дней. И въ 6 день принесли намъ на дворъ указъ турецкой, совсѣмъ запечатанъ. Так мы нанявши подводы да въ 7 день и поехоли. А изъвозу от Царяграда до Едрина дали по 3 лева съ человѣка, а изъ Едрина давали мы по полътретья левка съ человѣка.

И поидохомъ изъ Едринаполя въ Царьградъ июля въ 13 день, и идохомъ до Царяграда также 5 дней. И въ 5-й день рано приидохомъ въ Царьградъ опять въ монастырь, гдѣ стояхомъ. А въ монастырѣ у насъ у рухлѣди жилъ нашъ третей братъ Лука. И тако мы опочихомъ; и утре /л. 112 об./ поидохомъ к Саве Венедику, онъ нами радѣлъ. Спаси ево Богъ! А мы имъ радѣли: выправили ему указъ къ Москвѣ ехоть, на Озовъ. И тако съ Савою мы поидохомъ к пашѣ, чтобы паша указъ подписалъ. И ходили к пашѣ [178] 4 дни, и въ 5 день паша нам указъ подъписалъ, и възяхомъ указъ у паши.

Июля въ 26 день, помолившеся Господу Богу, и Пречистой его Матери, и святымъ небеснымъ силамъ, и всѣмъ святымъ угодником Божиим, сѣдохомъ въ корабль, и в нощъ отвезохомся от пристали, и стахомъ на Бѣломъ мори на якори /л. 113/ противу Кумъкопескихъ воротъ. И тутъ начевахомъ; и во утрешний день стояхомъ мало не весь день тут: зжидалися сидѣлцовъ, турокъ и грѣкъ; во Египетъ многия шли турки и грѣки. И въ день недѣлный во исхождении дня на вечер подняша парусы и поидохом в путь свой по Бѣлому морю, и бысть вѣтръ добръ и поносенъ.

И во 2 день по захождении солнца минухомъ городокъ Калиполя.

Городъ каменъной, хорошей, жильемъ пространенъ; въ томъ гороткѣ турки и грѣки живуть.

И того же дни приидохомъ въ городокъ Костели Старыя. /л. 113 об./ Богаты же два горотка по обѣ стороны сидять, городки хорошия. Тут мы стояхомъ ношъ и утра до пятаго часу; тутъ раизъ бралъ пропустную на свой корабль. A морѣ — уско то мѣсто; а горотки ети у турка поставлены для войска и съдѣланы: нѣлзя кораблямъ то место пройтъти, тутъ море уско. И от того горотка подняли парусъ; в санъдалъ сели матросы и побѣжали ко брегу, отдали писмо проежея; а ко брегу не приставали, опять на корабль возъвратилися.

И поидохомъ мимо горотка Новьвыя Костели, также по обѣ стороны горотки. От тѣхъ горотковъ /л. 114/ море разшиблося островами и шире вправо пошло подъ Святыя горы. От Царяграда до Костели 150 верстъ. И поидохомъ мы вълѣво. А от тѣхъ городковъ видна Афонъская гора по захождении солнца, а въ день не видна.

И въ 29 день приидохомъ во градъ Сокизъ. Градъ зѣло хорошъ, старинъной, християнской; жильемъ пространенъ; а городовыя стѣны всѣ от француза разбиты, какъ онъ ево бралъ; вѣтренныхъ мѣлницъ очень много, всѣ каменныя. Тут раизъ отдавалъ сухари на каторги неволникам, въ Царѣградѣ бралъ.Полатное строение /л. 114 об./ все каменъное, садовъ много очень всякихъ. И виноградъ дешевъ зѣло, и вино дешево: по парѣ око; аръбузы, лимоны — по 20 на копейку, и дыни дешевы. А стоить градъ, какъ во Иерусалимъ идешъ, на пъравой сторонѣ, на берегу моря, ниско подъ горами высокими — невозможно пешу человѣку възойти, а горы всѣ камѣныя. Тутъ наши товарищи пошли въ город за харчью, такъ горачники засодили за горачь. Такъ я всѣдъши в санъдалъ да и поехалъ ихъ выручать — ажно ихъ турокъ и выпустилъ. [179] Сказалися, что московъския, такъ они и отпустили. А /л. 115/ когда я вышелъ на берегъ ко граду, тогда меня обступили нѣволники, спрашивали про всячину. Ради миленкия! Дѣлають тутъ городъ, стѣны каменыя изъ земли ведуть. Тутъ мы гуляли по городу и всякою харчь покупали: вино и виноградъ, арбузы и дыни, и всячину на путное шествие. Тут в городѣ много грѣкъ, и митрополит тутъ живеть. И, пришедши на корабль, начевахомъ, и утре рано подняхомъ парусъ и пойдохомъ в пудъ свой.

Авъгуста въ 1 день приидохомъ в городъ Сенъбики. А въ томъ городку живуть все грѣки, а турок /л. 115 об./ нѣтъ ничего. A всѣ жители — корабленики до одново человѣка: когда они пойдуть на море, такъ у них адни бабы дома останутся; а то и попы всѣ на коробляхъ ходять въ промыслу, а у иныхъ попов свои корабли есть.

Городъ Сенъбики стоить на горе зѣло высоко, а за нимъ еще вътрое горы выше. Тутъ и монастыри естъ по горамъ, да я у них не былъ. Тутъ раизъ корабль зъ запасомъ здешнихъ жителѣй выгружалъ, а они изъ Царяграда всякой припасъ годовой привезъли, да выгружали седмъ дьней, и таскали на себѣ на гору. /л. 116/ Чюдное дѣло, каковы ихъ жены силны! Одна баба пшеницы полъ-асмины въ мешку нѣсеть въ городъ. А такая нужда на гору итьти! Мы, бывало, порожъженъ пойдешъ, то пятью отдохнешъ, на гору идучи, а они без оддышки да еще боси, а коменья такия, что ножи торчать. Мы подивилися тѣмъ бабамъ — богатыри, лихоманки! Подъ городом заводь или присталь.

Авъгуста въ 7 день пойдохомъ ис тово города уже на захождении солнца, a вѣтру не было ничево. И к зори бысть ветръ вѣликъ, и минухомъ градъ Родосъ. /л. 116 об./

Городъ Родосъ жиломъ великъ зѣло, много в немъ християнъ, много и всяково овощу. Да сказавають, что у турка другова города такова привольемъ всяким и довольством нѣтъ, кромѣ Египѣцкой земли, а мы к нему не пристовали. И отплыли от города верстъ з десять, a вѣтру и не стало. Городъ Родосъ стоить на лѣвой руки, какъ изъ Царяграда едучи.

Видѣхомъ: на острову школа грѣческая прежде сего бываху, тутъ грѣки науки учивалися, а турокъ нынѣ не даеть тутъ учится грѣкомъ. /л. 117/

И тово дня мы стояхомъ, вѣтру намъ не было весь день поноснова. А от тово мѣста морѣ пошло уже безъконечно широко: въправо широко пошло подъ Египетъ, а вълево подъ Иерусалимъ. А мы утре на первомъ часу подняли парусы всѣ и пойдохомъ въ путь къ Египту. И бысть вѣтръ зѣло добръ, и плыхомъ мы тою пучиною трои сутки день и нощь; зѣло было нужно, все блевалъ я. [180]

Авъгуста въ 11 день приидохомъ к Нилу-рѣки, что изъ рая течеть; море зѣло мутно, все смучено з глиною верстъ на 30 /л. 117 об./ всюду кругомъ. И, не дошедъ устья Нила-рѣки верстъ за пять, стали на якори, для тово что тутъ от рѣки морѣ мѣлко, пескомъ нанесло, а корабль всѣмъ грузомъ въ вустье не пройдеть. Такъ пришли изъ Египта Малаго, а имя ему Рохитъ, малыя корабли да и възяли въвесь грузъ с коробля, что въ немъ было, и все въ малыя въклали, а корабль назатъ порожней повели. А насъ арапы възяли на маломъ корабли да и пьривезли насъ в Рахитъ.

Городъ Рахидъ зѣло хорошъ; пристань великая, а от устья Нила до Рахита-пристали верстъ /л. 118/ на десять будеть; а строение въ нѣм лутче цареграцъкова. И когда мы пристахомъ ко брегу и увидѣхом арапъской родъ, зѣло ужасохомся. Необычно такихъ людей видать, что звѣри, кажется, тебя изъесть хотять; иныя наги, что мать родила; а все изуверыя: иной кривой, иной разноокъ, иной кривокосъ, иной криворотъ, иной слепъ; а языкъ грубой, что пьсы лають. Такъ мы съмотримъ, что будеть. Языка не знаемъ, а гдѣ стать, Богъ весть, спросить не у кова. Что дѣлать? Тутъ уже горко было! Кажеться, на онъ свѣтъ пришли, и /л. 118 об./ мънили-то, что конца дошли.

А оны арапы въскочили на корабль да рухледь нашу долой волокуть — работники у нихъ такия и обычай таковъ. С вѣревками пришли они тянуть нашу рухлѣдь, а мы имъ не доваимъ для тово что, куда с рухледью-то итти? Потомъ прииде въ разумъ, что у меня была грамотка въ Рахид ко игумену. Такъ я сталъ арапомъ кричать: "Метаха, молъ, туда насъ отведите!" Такъ они сказали: "Знаемъ-де", — да възявши нашу рухледь да и понесли. Так тутъ стали юмручники досъматривать, и я показалъ /л. 119/ указъ салтанъской, они и смотъреть не стали. Такъ насъ орапы повели до метохи, сирѣчъ да манастырскова подъворья. И привели насъ не въ тую метоху, во Алексанъдрижъскую, а мы не зънаемъ. Подали игумену грамотку, игуменъ намъ сказалъ: "Не ко мнѣ-де грамотка, ко иерусалимъскому-де игумену". Такъ мы пошли искать, повелъ насъ греченинъ.

Пришли въ метоху — анъ игумена нѣтъ. Все бѣда! Мы тутъ ево ждемъ — анъ ему там, на бозаре, сказали про насъ, так онъ нанявши арапъ подъ нашу рухлѣдь да и принесъ въ /л. 119 об./ метоху, а мы толко смотримъ. Мы же игумену поклонилися, а игуменъ намъ радъ бысть. И я ему подал грамотку; онъ же прочелъ да и сказалъ: "Добре-дѣ, все, что писано въ грамотке, я-де вамъ здѣлаю". И услышалъ я, что онъ трошки по-руски натяковаеть, и я зѣло обрадовался. Слава Богу, что хош маленко языка рускова знаетъ! [181] Потомъ намъ молвилъ: "Ну, нѣ печалъте-де-ся" — да насъ сталъ хлѣбомъ кормить и по рюмке вина далъ церковнаго, такъ намъ поотраднѣе стало. Доброй человѣкъ, миленъкой былъ етотъ игумен; грѣхъ ево добродѣтелъ забытъ! /л. 120/ Бывало, безъ меня пяди не пойдет гулять ли, на бозар ли; възявъши за руку меня да и пойдеть со мъною. "Добре-дѣ, не печался, я-дѣ уже тобою буду радѣть, во Иерусалимъ я-де тебѣ корабль дабуду. Да не печался-де, дѣло-де твое все будеть у менѣ зъдѣлано".

Такая бывала ужасть от араповъ, боимся зъ двора сойтить. Страшны, ходять нагия дѣвки лѣтъ по 12, по 15 — такъ какъ не ужасъ?! А какъ уже присмотрились, такъ и съ ними нетъ ничево. Все сперьва, всякое дѣло дико, а потомъ осмотритца, такъ и зънакомо /л. 120 об./ станеть. А когда мы пришли въ Палѣевщину, такъ намъ они, тѣ казаки, бѣси показались. А когда пришли въ Турки, такъ и ума не стало: "Вотъ, молъ, су, то-то ажно бѣси-то!" А когда съ турками опознались, бутъто руския стали. А когда пришли вь Египетъ, такъ мы смотрим на ораповъ да межу себя говоримъ: "Вотъ, моль, су, то-то прямыя бѣси!" А хошъ и опознались, а таки, что от бѣсовъ, опосались. Ети люди не разънилися з бѣсами и нъравами, и поступками, и видѣниемъ, и лихостью. И слава про нихъ /л. 121/ лѣжить во всю вселѣную, что они люди добрыя, стоять хорошихъ бѣсовъ!

И тако мы стали въ Рахитѣ жить, и со орапами осматриватъся, и по Нилу-реки гулять. Нилъ-рѣка будеть с Волгу шириною, а бѣжить быстра и мутна. А воды пить нелзя ни по коему образу, такъ наливають въ сосуды да мигдалъныя ядры кладуть, такъ она отстоитъся и хороша станеть. A Нилъ-рѣка три месяца мутна бываеть, потомъ исчищатся станеть.

Въ Великой Ефиопии, когда у насъ бываеть зима, а у нихъ лѣто. От насъ к нимъ /л. 121 об./ солнце забѣжить, такъ у нихъ въ тѣхъ месяцѣхъ лѣто бываеть. А когда настанеть месяцъ май, такъ у нихъ станеть зима сътановится. А от нихъ к намъ солнъце в севѣрныя страны зайдеть, такъ у нихъ май, июнь, июль месяцы — зима, марозы, снеги глубокия. А когда настанет авъгустъ-месяцъ, тогда у нихъ приидуть дожди и зима пойдеть долой, такъ та вода полая придеть въ Египетъ Успеньевъ день. И идеть мутна вода 3 месяца, и рыба не ловитца в те поры; а исчиститца въ ноебрѣ, тут уже ловъ рыбы пойдеть въ /л. 122/ рѣкѣ Нилу. А рыбы много зѣло, а рыба все тарань, иной мало.

В Рахите по Нилу садовъ очень много и финиковъ; а финики недороги: фунтъ по копѣйки сушеныхъ. Во Египтѣ дождя никогда не бываеть, все рекою всю Египецкою землю напояют: въвезъдѣ [182] боразды проведены, да воду по нивамъ пущають. А Нилъ-река ниска берегами, и бежить вода вровень зъ берѣгами. А овощъ ¹ всякой во Египьте дважды поспѣвает въ году, и хлѣпъ такожде дважды снимають, а лимоны ² — что месяцъ, то плодъ. От устья Нила-рѣки /л. 122 об./ до Болшаго Египта Ниломъ-рекою 500 верстъ, а кораблемъ въверхь по Нилу, какъ доброй вѣтръ, въ три дни поспѣвають до Египта. А там такия комари силныя и зиму, и лѣто, что сказать нелзя: нѣвозъможно быть пес полога, единой ночи не уснешъ. А когда мы пришли, такъ насъ комари объели, такъ рожи наши стали что пьяныя, угрѣваты, и другъ друга не узнаешъ; а на нихъ зънаку никакова нѣтъ, хошъ ихъ едять.

И жихомъ мы в Рахитѣ седмъ дней. И нанелъ намъ игуменъ корабль да Домяты, до другой пристали; а итить въверхь /л. 123/ по Нилу рѣке; а корабль арапски был. Игуменъ насъ отдалъ арапомъ въ руки и приказалъ, чтобы никакой налоги намъ не было. Такъ раиз очистилъ намъ корму; и мы въ корму поклали рухледь свою, да и сами сѣли, и убрались всякимъ харчемъ.

Авъгуста въ 17 день сѣдохомъ въ корабль и поидохомъ ко Домятину, къ другой пристали египецкой, а дали с человѣка изъвозу по тарелю. И въ той день бысть вѣтръ зѣло поносенъ и добръ до полунощи, а с полунощи престалъ. И стояхомъ тутъ до полудни, и видѣхомъ тутъ по Нилу-рекѣ городков /л. 123 об./ арабъскихъ и селъ безъчисленое множество — невозъможно исчести, что песка морьскаго. Город от города — вѣрста да двѣ версты, а села также; а жилье все каменъное, и сѣла узоричитые велми. А земъля окола Нила добрая, и чорная, и ровная, будто нарочно здѣлано, нигдѣ нѣтъ ни бугорчика, хочъ яйца покати, такова гладъка. А людей многая множество. А вода во всю землю Египецкую пущена изъ Нила; ино какъ с коробля погледишъ: по всей земли толко что небо да вода въвездѣ. A гдѣ берега высоки, такъ тут волами воду тянуть; а колеса /л. 124/ здѣланы что мелничныя да кувъшины навязаны, да тагта и наливають, а инънде кашелями люди льють. Зѣло земля Египецъкая доволна всѣмъ: людми, жиламъ. Что говорить, ета земля у турка — златое око! Всячины изъ Египта въ Царьградъ кораблями идеть.

Нилъ-река что выше, то ширѣ, инде есть вѣрстъ на пять шириною. И шли мы Ниломъ-рекою въверхь три дни и, не дошедъ Египта верстъ за двацеть, поворотихомъ въ другую проливу вънизъ по Нилу ко Домятину. Тутъ Нилъ-река от Египта разъшиблась /л. 124 об./ дъвѣма горлома: адно горло пошло под Рахитъ, а другое — подъ Домятин. А когда мы поворотихомъ вънизъ по Нилу-рекѣ, и шли три дъни, и на четвертой день пришли въ Домять-присталь. [183]

Домять-присталь — мѣсто хорошо, добро бы не болыпи Драхита, и строение тако жъ зѣло хорошо. Ети у турка пристали велики, и корабли египецкия велики ж. А когда мы шли на корабли со орапами, горко было силно: люди те что бѣси и видѣниемъ, и дѣлы. А мы, трое, что плѣники, языка не знаемъ, а куда насъ везуть — Богъ вѣсть. А хошъ бы нас /л. 125/ куда и продали — кому бы насъ искать, инаковъ? Да спаси Богъ игумена! Онъ, миленъкой, радѣлъ и приказалъ насъ бѣречь, такъ насъ хозяинъ-арапъ силно снабдѣвалъ и берѣгъ. А когда мы пришли въ Домять, такъ онъ арапъ кликнулъ грѣченина да отдалъ меня в руки: "На де, отведи ево въ метоху". Такъ гречѣнинъ нанялъ араповъ подъ нашу рухледь, да и пошли въ метоху, въ монастырское подворье. Ту нас игуменъ принялъ с любовию и трапезу добрую учредилъ. А языка не знаеть, да старецъ у него, поваръ-сербинъ, онъ, /л. 125 об./ спасибо, языкъ знаеть руски — так намъ отраднѣе стало. Слава Богу, тутъ от печали поутѣшились! Подали игумену грамотку. Такъ онъ прочелъ грамотку да и сказал: "Добре-де, корабль готовъ есть во Иерусалиму утре-дѣ готовся совсѣмъ". Такъ мы ему поклонились, а сами зѣло обрадовались: слава Богу, что безъ задержъки, Богъ далъ корабль!

Авъгуста въ 24 день седохомъ въ малой коюкъ и поидохомъ въниз по Нилу-рекѣ на морѣ, а кораблъ въ ту пору на мори грузили. И когда мы стали выходить въ вусье Нила-реки на море, тогда /л. 126/ насъ възяла погода великая. Зѣло мы убоялись, и отчаяхомся съвоего спасения, и другъ зъ другом прощахомся, толко уже всякъ молкомъ Бога въ помощъ призываеть, а в сандалъ воды много налило. И пришли на то мѣсто, на устье самое; и тутъ рѣка мелка, а волны къ мѣли, что горы высокия, с моря гонить. И мнѣ, грѣшнику, пришло в разумъ пра отца Спиридона, и я началъ Богу молитися: "О Владыко-человѣколюбче! Помилуй насъ, грѣшныхъ, за молитвъ отца нашего Спиридона!" О дивное чюдо, како косенъ Богъ на гнѣвъ, а скоръ на послушание! /л. 126 об./ Видимъ, какъ волны идуть и хощуть пожрати совсѣмъ сандалъ — анъ не дошедши за сажень да и разъсыплется. Да тако насъ Богъ и спасъ за молитвъ отца Спиридона.

А когда перешли лихое мѣсто, вошли уже на морѣ, тогда наши изъвощики, окоянныя арапы, не везуть насъ на корабль: "Дайте-де намъ тарель! Мы-де было от васъ потонули!" А мы имъ, собакамъ, тамъ наперѣдъ за изъвозъ дали. Мы то такъ, то сяк, а они и вясла покинули да и гъресть перестали. Охъ, бѣда! Что съ сабаками дѣлать? А до коробля еще будеть с версту. А видимъ, /л. 127/ что корабль готовится к подъему. А они не везуть: "Дай-де тарель, такъ [184] и повезѣмъ!" Такъ я съталъ переманивать: "У меня, мол, денегъ нѣтъ, раизъ, молъ, тебѣ за насъ дасть". Такъ они, сабаки, едва повезли. А когда привезли х кораблю, такъ насъ матросы тотъчасъ приняли, и рухлѣдь нашу. Арапы и стали просить: "Дай тарель!" Такъ я раизу сказалъ, что, молъ, мы имъ за работу, что рядили, то въ Домяти наперѣдъ и дали, а они, молъ, насъ безъ денегъ и не повезли. Такъ раизъ ухватя рочагъ да и кинулся на нихъ, а они /л. 127 об./ и отпехнулись скорѣе от коробля да и поехали на море. Люты собаки, злодѣи-арапы!

Авъгуста въ 24 день въ нощъ поидохомъ по морю. И поднявши парусы: всѣ бысть вѣтръ добръ — и идохомъ 3 дъни и 3 нощи. И бысть намъ вѣтръ доброй во Иерусалимъ, но поидохомъ мимо выше. Нам же сказаша мотросы, что Иерусалимъ минухом, такъ намъ тогда бысть печално и скорбно зѣло.

И тако въ 4 день приидохомъ во градъ Вътоломаиду, а турецъкое именование Акри. Градъ бывалъ зѣло хорошъ и /л. 128/ предивъной, a нынѣ весь разоренъ от турка. Тутъ живеть митрополитъ Птоломаитъцкой; церковъ в немъ толко адна християнъская, а християне — арапы. Добры миленкия силно до насъ были, а иныя насъ к себѣ и въ домы зывали хлѣба есть. От того града до Фаворския горы верстъ 30, а до Назарета верстъ 20.

Тутъ подъ тѣмъ городомъ гора Кормильская, гдѣ Илия заклалъ жерцовъ идолскихъ Иезавелиных. И гора зѣло узоречна, брусомъ вошла въ морѣ, высока зѣло. Тутъ и потокъ Кисъсовъ подъ горою, рыбы въ немъ зѣло много. Въ той полугорѣ монастыръ /л. 128 об./ Илии Пророка, а живуть в немъ французы, турокъ имъ отдалъ. А от града до Кормилския горы верстъ зъ 10 черезъ затокъ, а около затока верстъ 20 будет. Межи града и горы великой затокъ, тутъ корабли убѣгаютъ от туртуны въ затишие. Тутъ мы по граду ходихомъ гулять, видели, прежнего царя какъ полатъное бывало строение зѣло узоречно, церковь бывала Иоанъна Богослова предивная.

А когда мы ходихомъ, и увидѣхом башни много плотей человѣчесъкихъ не в разсыпании, цѣлы и савоны, какъ топерева положены. /л. 129/ И мы вопросихомъ старца, кой нас водить: "Что, молъ, ето за тѣла лѣжать, что они въ цѣласти и чево ради въ такомъ мѣсте?" И онъ намъ сказалъ: "Дивная-дѣ вещь надъ етами людми сотворилась, уже дѣ иныя боле трехъсотъ лѣтъ. И когда-дѣ турокъ подъ етотъ градъ приступалъ и не възялъ, так-де изъменики, похотя турку градъ здати, выстрелили писмо на стрѣле и укозали, с которой сътароны приступить, — да и възяли градъ Птоломоиду. Потомъ довѣдолся митрополитъ, что стала изъ города [185] изъмѣна, да въ церквах /л. 129 об./ и проклялъ ихъ и родъ тѣхъ изъмѣнщиковъ. И тотъ-де въвесь род тутъ лѣжитъ: коего-дѣ ни погребуть, а земля и выкинеть вонъ. Въвесь ихъ родъ от тѣхъ поръ тутъ кладутъ; так-де бывало ужасъ от нихъ: мимо пройтитъ нѣлзя, что живыя лежать. А когда-де патриархъ Иерусалимъски ехолъ въ Царьградъ и тутъ-дѣ к намъ заехалъ, так-де стали ево граждане молить, чтобы ихъ разрѣшилъ. Так-де патриярхъ Досифѣй проговорилъ над ними молитву разрѣшалъную, так-де они и поразсыполись". И жихомъ во Акрѣхъ 4 дъни. /л. 130/

И поидохомъ еще выше. А нам силно печално, что насъ раизъ не вѣдеть къ пристани Иерусалимъской. Да нечто здѣлаешъ, коли ему не въ путь! Онъ все наровить, какъ назадъ пойдеть во Египетъ. И добывахомъ мы проводниковъ, кто бы проводил насъ до Иерусалима. Такъ нам сказали, что ни по какому образу етем-де путемъ не пройдешъ от араповъ. A всѣго ходу 4 дни, да нелзя. Увы да горѣ! А хочетца во Иерусалимъ, чтобъ к Возъдвижениеву дню, да уже такъ промыслъ Божий бысть.

А в тѣ поры во Иерусалимѣ /л. 130 об./ недавно были арапы, было вѣсь Иерусалимъ разорили. Горко было намъ. Мы уже у раиза прошались, чтобы насъ отпустилъ: въ тѣ поры корабль шолъ да пристали. А онъ намъ сказалъ: "Что петъ де спѣшите, али де мои хлѣбы вамъ надокучили? Да еще-де будеть с васъ, не отпущу-де я васъ, не поставивши у пристали. Сромота-де моя, что васъ на иной корабль отпусьтить; не будетъ-де тово!" Добърой-де человѣкъ былъ раизъ, спаси Богъ ево! Християнъская душа миленъкой былъ! Бывало, приказываеть всячину нам /л. 131/ давать есть и пить, возилъ нас по морю 4 недели, и поилъ, и кормил, и за извосъ не взялъ. А матросы что братья были, родѣли всѣ безъ выбору и добры; да, полно, языка-то не зънали, а то бы и лутъчи тово было. Изъ Акри-града поидохомъ въ Вифаиду-градъ и идохомъ день.

Сентебря во въ 2 день приидохомъ въ Вифсаиду-градъ. Вифсаида-градъ зѣло хорошъ, стоит при мори красовито, и присталь хорошая корабелная. Тутъ мы поидохомъ во градъ; тогда про насъ сказали митрополиту, такъ митрополитъ вѣлелъ нас къ себѣ /л. 131 об./ позвать. И мы пришли, такъ он велѣлъ сыскать толмоча и стал черезъ толмоча с нами говорить. Потомъ велѣлъ намъ обѣдать дать, и мы обѣдали, рыбы было доволно. А митрополитъ родомъ арапъ, а голова у него бърита почитай вся. Потомъ пошли мы в церковь, митрополит тут же пришолъ. A мѣсто у него зъдѣлано у царъскихъ дверей меже иконъ, такъ люди на него гледять и молятца: с ыконами в рядъ, а стоитъ лицемъ на заподъ. Мы смотримъ: "Что, мол, ето еще за уставъ?" И нигдѣ мы такъ еще не [186] видали. /л. 132/ После вечерни мы спросили про нево, а они намъ сказали: "Да что де, су, онъ-де християнства отступилъ, онъ-де принялъ попежство; а патъриарх-де Антиохийски и клятвѣ его предалъ; онъ-де и мясо ест въ посты". Вифсаида-градъ епархии антиохийскаго патриарха. Такъ мы от него уклонятся стали: "Пропади, молъ, онъ, окоянъной!" Опять за мною не одиножды присылалъ, такъ я не пошолъ. Ну онъ къ Богу! А тутъ во граде церковь папежская — костелъ, такъ ево французы оболстили во свою вѣру. Тутъ мы стояли 5 дней. Потомъ раизъ /л. 132 об./ кораблъ со пшеницею выгрузилъ да инымъ тутъ товаромъ нагърузилъ, кой потребенъ во Египетъ: мыломъ, лѣсомъ.

Потомъ, подънявши парусъ, пошли въспять ко Акремъ и вдохом с полъдня. И зъ дерева увидел кораульщикъ и закричалъ, что идеть галенъ разбойнической. Такъ възмѣтались, раизъ велѣлъ парусы оборачевать, и поидохомъ въспять къ Вифсаиде. И тако ночь всю бродили на одномъ мѣсте: вѣтръ намъ былъ противенъ — такъ по морю корабль шатался туда и сюда. А поутру поглядимъ: анъ /л. 133/ на том же мѣсте шетаемся. Потомъ сталъ вѣтръ по насъ, и къ полдню приидохомъ опять въ Вифаиду. И тутъ мы стояхомъ еще 3 дни, прослушивали про разбойниковъ. И въ 4 день поидохомъ подъ Акри, и тутъ от полунощи пристахомъ ко граду. /л. 133 об./

Тогда въ нощи бысть буря зѣло вѣлика, а корабль нашъ от нуждъ волнъ зѣло разъбивашеся. И тако та буря меня зѣло утомила, и быхъ весъ огнѣмъ полимъ. Такъ в одъной свитке на кораблѣ нощь всю волялся. И забѣжалъ въ меня вѣтръ морской, такъ я /л. 133/ и занемощевалъ. Такова была болѣзнь — 3 дни ни сидѣть, ни лежать, ни стоять, ни ходить нѣлзя. А корабленицы, миленькия, кой-что нѣсеть мнѣ изъ города, купя, тотъ — то, иной — иное, да сидя надо мною, да заставляють есть: иной арбусъ принесѣть да дасть, иной — алимоновъ, иной — яблокъ райсъкихъ, а иной — дынь, иной — винограду. Не опишешъ ихъ добродѣтели, каковы милѣнкия были добры до мѣня. Что дѣлать? Уже мнѣ смѣрть ставитца. Такъ я легъ, да шубами, коцами меня /л. 134/ окутоли — такъ я въспотѣлъ, такъ полегче стало.

А въ Вифсаиде дыни, арбузы зѣло недороги; винограду на копѣйку полу насыпать; райскихъ яблокъ 20 за копѣйку; яицъ 12 и 13 за копѣйку; съмоквѣй свѣжихъ вѣдро — копѣйку дать.

Сентебря въ 14 день, на праздникъ Возъдвижения Честнаго Креста Господня, после полудня поидохомъ изъ Птоломаиды на присталь Иерусалимъскую. И въ нощи приидохомъ ко граду Иопии, а по-турецки именован Яфа, — присталь Иерусалимъская. /л. 134 об./ [187] Тутъ Петръ-апостолъ пребывалъ у Симона Усморя. Градъ хорошей, да нынѣ весь разоренъ: прежъде от турка, потомъ от франъцузовъ.

Градъ Иопия стоить при мори на горѣ красовито, а в немъ жилья немного, турки живут да орапы-християне. У християнъ одна церковь, и та на полѣ, толко стѣны и не покрыта, а верхъ збитъ и дверей нѣтъ. А служить въ ней чорной попъ, присланъ изъ Ерусалима; тутъ и живѣть, на подворье Иерусалимъскомъ. А тутъ онъ живеть для богомолцовъ: богомолцы, /л. 135/ пришедши, тутъ стоять, на подъворье томъ. А служить попъ въ церкви той по воскресѣньямъ да по празникамъ, а в протчия дни въ кѣльи служить. И какъ мы с коробля приехоли въ городъ и пришли въ метоху, и тотъ попъ насъ принялъ и мѣсто намъ далъ, потомъ учредилъ нам трапѣзу хорошею. А богомолцов еще на присталь никто не бывалъ, мы еще первыя пришъли. И препочихомъ тутъ два дни. Прислалъ по насъ бѣй-турченинъ, кой тутъ начальникъ, онъ збираеть на турка дань. Мы же приидохомъ к нему /л. 135 об./ въ полату. Онъ же вопроси насъ: "Что за люди? Откуда пришли? Давайте-дѣ горачъ!" Мы сказали ему, что мы люди московския: "Мы, молъ, тебѣ горачю не дадимъ." — "Для чево-де не дадите?" И мы сказали, что у насъ есть ферманъ салтанъской, да и подали ему листъ салтана турецъкаго. Онъ же сталъ честь, а сами межъ себя, сидя, другъ на друга възглядывают да головами кочають. И, прочетши листъ, спросилъ у меня: "Бакъ, попасъ, московской-де царь бъетца ли с нашимъ царемъ туръскимъ?" И я ему сказалъ, что /л. 136/ у нашего московскаго царя с турецкимъ миръ, брани нѣтъ. И онъ турчинъ молвилъ мне: "Бакъ, попасъ, смотри-де". И я на него гляжу, такъ онъ, поднявши, листъ царьской поцѣловалъ, а самъ мнѣ молвилъ: "Вотъ так-де мы царьской указ почитаемъ. Все-де тебѣ противу указу здѣлаемъ. Пойдите-де теперва въ метоху, по времѣни-те тебѣ подводы дамъ и отпущу-де тебя во Иерусалимъ". Такъ я и пошелъ въ метоху.

Потомъ сталъ къ бѣю ходить, чтобы меня отпустилъ во Иерусалимъ, чтобы подводы далъ и /л. 136 об./ проводниковъ. И бѣй мнѣ сказал: "Не отпущу-де тебя, нелзя-де тебѣ ехоть, во Иерусалиме-дѣ заметня теперва великая, разбой-де стоит на дороге". А въ тѣ поры во Иерусалимѣ паша турецкой казнилъ араповъ, воровъ и бунътувщиков. Какъ лутчихъ араповъ паша кознилъ, да головы ихъ на колъя поткнувъ да и поставилъ надъ грацкими воротами, такъ за то арапы возъмялися да писали во всѣ веси арапския, чтобы сьежалися ко Иерусалиму; такъ потому арапы-дичъ изъ пустыней, изъ Египта, от Синайской горы сьехолись. А паши въ тѣ [188] поры во /л. 137/ Иерусалиме не было, онъ ездил за разбойниками, имать ихъ. И воевода согласился со арапоми, да пустилъ ихъ въ городъ, да и заперся с ними. А иныя поехоли за пашаю; такъ паша с ними бился, что съ сабаками. А въ городъ ево, во Иерусалимъ, арапы не пустили; такъ онъ езъдилъ да улусъ арапскихъ и разорилъ, а ихъ ималъ. Такъ арапы-ты насъ не пропустили, всѣ сабаки пути заняли. Да так-то паша с ними бился неделъ 7, а мы въсе-то тутъ сидѣли — грусно было силно.

Градъ Иопия убогая самая, толко /л. 137 об./ славенъ приходомъ иерусалимским, что тутъ присталь. Изъ Ерусалима везуть мыло, бумагу хлопъчатою, пшено, дрова, товаръ въсякой. Изъ Египта приходить пшеница, пшено сорочинское и товары. А изъ Ерусалима все велбудами да лошаками малыми возять, что ослята называютца, а все въюками, тамъ телѣгъ нѣтъ да и нелзя: горы непроходимыя и высокия.

А когда мы жили во Иопии, видѣхомъ бѣдъство великое, какъ на мори разбойники разбивають корабли. А разбойники — Малтинскаго острова /л. 138/ нѣмцы, люты злодѣи. А ихъ отпущаеть разбивать папа Римъской исполу да и благословение подаеть имъ, а на всякой годъ отпущаеть по 30 голенъ. Такъ они, какъ поймають корабль христианской, такъ товаръ и денги поберуть, а хозяина и сары християнския — всѣхъ отпустять, а корабль кораблѣнику порожней отдадуть. А турки прилучатца тут же, то всѣхъ въ полонъ возмуть да на каторгу къ папѣ пошлють. А какъ турецкой корабль возьмуть, такъ со всемъ во свою землю отведуть, а турокъ всех /л. 138 об./ на каторгу отдадуть. Горе от сабак, от мальтезовъ, — все Бѣлое морѣ затворили! А турокъ не можеть с ними управитца: они подъ самой Царьградъ подьежають да селы разъбивають.

И жили мы во Иопии 3 недели. Потомъ, после Покрова, корабль пришол изъ Царяграда, а на корабли были богомолцы разныхъ вер: грѣки, армяны, французы, жиды. И на другой день турчинъ-началникъ прислалъ по насъ подводы и повели насъ арапы въ городъ в Ромен, 15 верстъ от Иопии. И того же дни приидохомъ въ Роменьгород. /л. 139/

И когда богомолцы пришли во Иопию, тогда турки со всякова человѣка зъ грѣка брали по 8 тарелей, а со ормянъ, и съ франъцузовъ, и зъ жидовъ по 16 тарелѣй — въдвое, кой не греческой веры. Да и печатки въсякому человѣку дають; а когда пойдуть изъ города, печатки обирають, чтобы другъ другу, инымъ межу себя не довали. Да такъ въ воротѣхъ по одному человѣку перѣбирають, да печатку возъмуть да и пропустят. А когда в кой день пришли богомолцы, такъ тутошной чорной попъ, кой въ метохи [189] живеть, /л. 139 об./ дѣлалъ обѣдъ про богомолцовъ. А на обѣдѣ ходилъ зъ блюдомъ и бралъ с человека по червоному и по тарелю.

Во Иопии харчемъ очень съкудно, нѣтъ никакова харчю. Виноградъ дорогъ, хлѣбъ и яйца такожде дороги; а рыба времѣнемъ бываеть дешева, а иногда и дорога. Да тут же предъ нами во Иопию шолъ изъ Египта корабль зѣло великъ, и разъбойники-мальтезы за нимъ гнали. Такъ уже близъ Иопии, верстъ за десять, корабленикъ подеръжался близъ берега, а корабль въвесь и разъбился о камень, а товаръ въвесь и потонулъ, и /л. 140/ разънесло море. Такъ корабльники с коробля покидались: а иныя въ санъдалъ, а иныя такъ совсѣмъ бросились въ воду да выплывали. А прилучилось въ ночи, такъ раизъ со всѣми матросы прибѣжали пѣши во Иопию, такъ бѣй с войсъкомъ пошолъ до тово мѣста да таскали кое-что. А товаръ въвесь разнесло, ничево не нашли, толко карабелныя снасти побрали, а то все пропало.

Октебря въ 7 день приидохомъ в Ромель-градъ и стахомъ въ метохи монастырской.

Градъ Ромель поболши Иопии, а стоить въ поле; нѣтъ подле ево /л. 140 об./ ни рѣкъ, ни колодезей; а от моря 15 верстъ. Да от турка въвесь разоренъ, а приволенъ всячиною: много сѣлъ подлегло — два торъга въ недели бываеть. Винограду, финики, смокви, лимоны зѣло нѣдороги; яицъ 8 и 9 за копѣйку; масло коровъе дорого: пять копѣекъ фунтъ. Бумага хлопчатая дешева: фунтъ 4 денги, а пряденая по 8 денегъ — то и торгъ, что бумага. А земля хлѣбородна, и хлѣбъ дешевъ печеной. А когда сошлись всѣ богомолцы, тогда всякой хлѣбъ и харчь дорогъ сталъ, потому человекъ 1000 и полторы было, а /л. 141/ городъ неболшой — такъ, бывало, и не добудешъ хлѣба купить.

А в Ромли церковь адна грѣческия вѣры, другая — армянская, 3 — француская, сирѣчъ папежская. А мы жили з грѣками на Иерусалимскомъ подворье у церкви Святаго великомученика Георгия. Та церковь, пишется что въ чюдесе святаго Георгия, когда ея строили, и какъ въдовица столпъ восхоте послать, а корабленикъ не взялъ. Чти въ житии ¹ святаго пространей. А въ той церкви заподныхъ вратъ нѣтъ, толко полуденыя. А когьда войдешъ во врата ², а столпъ сътоить на лѣвой руки. А у тово /л. 141 об./ столпа стоить чюдотворной образ святаго мученика Георгия въ киотѣ, тотъ образъ, на каторой стрѣлялъ турчинъ, а после сталъ християниномъ да и замучился, что въ чюдесехъ святаго Георгия. Мы же, грѣшнии, тотъ чюдотворъный образъ по вся дни лобъзахомъ.

В Ромли три подъворья разныхъ вѣръ: 1. Греческое; 2. Армянское; 3. Франъцужское и папежское. Францужское и ормянское [190] подворье — зѣло узорочисто строение, полаты каменныя, дивъныя, что городы, а греческое не такаво подворье — да у грѣк /л. 142/ и все хуже еретиковъ! Они, злодѣи, богати, такъ лутчия места у турка откупили; a гърѣкомъ все худое дано, для тово что грѣки оскудали и вѣрою, и имѣниемъ.

А когда мы жили въ Ромли, видѣли свадбы арапския, зело страмны. Неделю цѣлою женихъ с невѣстою ходить по ночамъ по улицамъ, по рядамъ многолюдно со свѣчами, со съмолою — такъ градъ весь освѣтить. А за женихомъ и перед женихомъ множество народа мужеска пола и женска кричать, верѣщать и по улицамъ /л. 142 об./ останавляваютца ¹. Да одинъ кой-то колдунъ вышедъ наперед и станеть приговаревать, а за ним весь народъ кричать: "Хананей!" Да такъ таскаютца да полуночи. Да и християнския у нихъ свадбы тѣм же обычаемъ.

А когда мы жили в Ромли, а во Иерусалимъ не идемъ для ораповъ, а они насъ на дороге межъ горъ засѣли да и ждуть. Такъ они видят, что мы не идемъ, такъ тѣ разбойники здумавши да и ударились на градъ въ полдни, 200 человѣкъ конъницы. И прибѣгли на самой бозаръ въ ряды ² да почали /л. 143/ грабить, кто ни попался. А богомолцы, видя такую беду, въ монастыряхъ и заперлися. А орапы почали по улицамъ рыскать на коняхъ с копиями. Мы же възлѣзъши на верх келѣй и смотрихомъ, что будеть. И учинился бой великой у разъбойниковъ со гражданы, со арапами жъ да с турками; и граждане прогнали ихъ въ поле далече. И билисъ с ними близъ часу, толко Богъ помиловалъ: со абоихъ сторон урону не была, толка ранились межу себя. А они было, сабаки, затѣмъ и приехоли, что нас было разъбить: вѣдають, что идуть богомолцы с казною болшою. /л. 143 об./ Кабы в ночи, так бы всѣхъ разъбили; а оплошно силно жили. Етакое бедство от собакъ-арапъ!

На третей день после побоища приехалъ къ намъ в Ромелъ паша съ войскомъ: все конъница; а служивыя были все болгоры, християнъския дѣти, да турокъ нуждою потурчилъ; а людъ зело крупенъ да и храбръ. Приеховши, паша на третей день выкинулъ на бозаръ дъвухъ араповъ-переводчиковъ удавленыхъ. А въ день люди ходя да на нихъ камениемъ бросають — да и закидали ихъ камениемъ за то, что смущали ораповъ.

А паша писалъ къ салтану на /л. 144/ воеводу иерусалимскова, что воевода сложился со арапоми да и ево въ городъ не пустилъ. А воевода писалъ на пашу, что паша араповъ напрасно казнилъ: "Так-де сталъ бунтъ великой, хотѣли-де градъ разорить. И я-де видя: арапъ множество приехоли да ис пустыни — да и стал-де имъ снаравлевать". И так-де царь разнял у нихъ вражду: холѣтскова [191] послалъ пашу во Иерусалимъ, а ирусалимскаго — въ Халѣтъ. Потом мятежъ сталъ помалу утихать.

Да тут же недалеко от Ромли гърадъ Лида, гдѣ святаго Георгия тѣло положено; а та Лида от /л. 144 об./ Ромли версты 3; а ныне мѣсто то все и церковь мученикова вся разорена. А мощи его нынѣ гдѣ, про то Богъ вѣсть, никто не вѣдаеть.

Да видѣли жъ мы въ Ромли въ церькви, какъ християнъския арапския робятка говорять в службе зело глумно, а намъ необычно. Когда начнеть одинъ говорить "Блаженъ мужъ", а другой, отпяхнеть тово, да второй псалом, а стихеры также все по стиху сказавають. А во всякого рабенка за пазухою носять Псалтырь, и Октай, и Минея. И когда они стануть говорить, такъ другъ передъ другомъ възахватъ /л. 145/ бьютъца между себя: кой сильнѣе, тотъ болши и говорить.

А учатся у нихъ не по-нашему: с утра до полудня учать Часовъникъ или Псалтырь, с полуденъ до вечера учать стихѣры по Октаю и въ Минеи того дня прилучившагося да сказывает въ црькви. Таковы тщателны!

И стояхомъ мы въ Ромли полчетверты недели. Потомъ паша прислалъ ко всѣмъ богомолцом, чтобъ были готовы итить во Иерусалимъ. А на другой день рано пригнали арапы велъбудов и кони, лошаки малыя и стали класть рухлѣть на кони, /л. 145 об./ подо всякого человѣка по два коня. И была задуха великая, едва выбъролися въ поле: улицы все наполнены были и пройтить нелзя было. И выбролися на поле часу въ 5-мъ дни. И зъбиралися тут всѣхъ вѣръ. И паша самъ выехалъ за городъ, насъ провожал.

И какъ выбролися всѣ въ полѣ, октября въ 28 день, поидохом из Ромли ко святому граду Иерусалиму всѣмъ корованомъ, было человѣкъ 1500 разныхъ вѣръ. И тотъ весь день шли между горъ разсѣдинами. А горы каменыя, а въ горахъ арапы всѣ живуть. Лихи зѣло /л. 146/ разбойники: бьють, грабять, что на тебѣ видить, все отнимають — истыя бѣси, зѣло насилие великое творят. А паша окоянной толко славу ту учинилъ, что за городъ выпроводилъ, да денги обобралъ съ человѣка по гривне и алтына по два, да пихнулъ всѣхъ межъ горъ ко арапомъ, а сами и проводники назат воротились.

Потомъ арапы насъ стали бить, грабить. Осыпають, что пчелы, рвуть за ризы, трясут далой, с лошеди волокуть: "Дай пару!" Дать — бѣда, а не дать — другая. Толко ты кашелѣкъ вынелъ, анъ другой стороны и вырвалъ совсем. А не дать, такъ бьють. А станешъ /л. 146 об./ давать, такъ с одново мѣста четъверть часа не спустять, что от собак не отобьеся. Посмотришъ: въвезьдѣ стоить крикъ да [192] стукъ, бьют да грабять; и кой плачеть — убит, иной плачеть — ограбленъ. Въвѣзъде гоняютьца за однимъ человѣком по 10 и по 20. Многая коней и рухледь покидали да такъ от нихъ, собакъ, бѣгають. А болши псы-извощики тут же ворують, мотаютца межи тѣхъ. И они исъ тех же селъ разбойничихъ, такъ имъ къстати воровать-то, сабакомъ. Бабъ-та миленкихъ бьют! Пришедши, возъмуть бабу или дѣвку за ногу, да такъ с лошеди /л. 147/ далой волочать, да и бьеть: "Дай пару!" Бѣдъство великое от араповъ, пощади, Господи, подобно что на мытарствахъ от бѣсовъ!

А я, грѣшникъ, и лошедь покинулъ да всѣ бегалъ пешкомъ ¹, такъ они паки не такъ нападали. А когда набегуть арапы созади или въстречю и хотять грабить и бить, такъ я толко нашолъ на нихъ ружье острое. Бога-свѣта призову на помощь да безъпредстанъно кричю къ Богу: Владыко-человеколюбче ²! Помози ми за молитвъ отца нашего Спиридона!" — такъ они и прочь от меня.

Толко въ глаза заглянутъ, а сами заворчать да и прочь. /л. 147 об./ А я сам ся удивляюся человѣколюбию Божию; за молитвъ, что Богъ любить, Спиридона-то отца. Такъ меня Богъ-свѣтъ спасъ за молитвъ отца Спиридона. Да спаси Богъ и арапа, моего извощика, много имъ отбивался. Гдѣ набегуть арапы станицею, хотять грабитъ и бить, а онъ наворотя дубиною самихъ. А они станут с нимъ шумѣть, а я въ тѣ поры уйду у нихъ. Потомъ иная станица набежить, а онъ опять с ними станеть шумѣть и дратся, а я-таки уйду. Да так-то въвесь день куликалъ. А я, су, вынѣвши да ему паръ 5-6 далъ, /л. 148/ такъ за меня лутчи стоитъ. А самъ мнѣ ворчить: "Е, попасъ, не бойся-де, я-де тебя не дамъ грабить и бить". И я ему днемъ-то с рубль передовалъ. Ну онъ къ Богу! Толко бъ далъ Богъ здаровья, не о денгахъ ¹ слово, увечье-то пуше денегъ ². А они, сабаки, не разъбираютъ ³, и милости у нихъ нѣтъ: хошъ по главѣ, хошъ по глазам, куды зъря. И тотъ мы день весь шли, ни пили, ни ели от нихь, собакъ. Такое бѣдъство чинят арапы!

И того дни доидохомъ до села Емъмауса, гдѣ Христосъ явися Луцѣ и Клеопѣ. И тутъ мы стали начевать, а сами /л. 148 об./ згорѣли от зною. День въвесь со арапами билися, что съ сабаками, а пути — мѣсто бѣзъводное. И, пошедши, тутъ въ прудѣ у арапов купили на грошъ воды, такъ напилися — да то печали будто немного. Слава Богу-свѣту! Не та бѣда, инъ другая! Извошикъ нашъ, арапъ, сталъ у меня денегъ просить: "Дай-де пару! Чемъ велбуда коръмить?" И я выневъши да и далъ ему гривну, а он меня сталъ бронить по-турѣцки: "Мало, дай-де еще!" Да подънявъши камень, да суетца въ зубы ко мнѣ. И, видя нашъ кърикъ, грѣки пришли к намъ /л. 149/ да стали разъговаривать: "Деспота, дай-де ему, сабаке!" [193] Выневъши гъривну да еще ему далъ, а онъ, окаянной, зубы скрегчеть, ходячи. И сказали ему, что: "Попас московъ, у него-де ферманъ потыша турча" — такъ онъ посмиръняя сталъ баеть.

Село Емъмаусъ стоить подъ горою. Церковь християнъская зѣло была хороша, a нынѣ турки конѣй запирають. Церковь та поставлена на томъ мѣсте, где Христосъ Луцѣ и Клеопѣ познася въ преломълении хлѣба. И на том мѣсте та церьковь стоить; зело узорочна была, еще то /л. 149 об./ строение царя Конъстантина. А когда мы стали начевать у села Емъмауса, тогда лишъ ужасъ, по таборомъ толко стонъ стоить: иной безъ глаза, у иного голова проломлена, иной безъ руки, иной безъ ноги; бабы-то плачють. Иной сказываеть: "У мене 10 тарелей отняли"; иной сказывает — "20", а иной — "30"; у иного одежду отняли, у иного книги. А у чернаго попа изъ Царяграда, такъ у него, сказываеть, 500 тарелѣй отняли; ходить миленъкой что чорная земля от печали. Плач да крикъ стоить по таборомъ, и ужасъ. Пощади, Господи! /л. 150/

И утре рано поидохомъ из села Емъмауса, а поднимались бороною. Какъ арапомъ не грабить?! И другъ друга не ждутъ: какъ кто сѣлъ, да и пошолъ. Тогда на насъ опять арапы напали и почали грабить и битъ по-прежнему. А всего от Иерусалима верстъ съ 5, а насилу от нихъ, от собакъ, выбились. А когда мы възыдохомъ на верхъ горы, тогда увидѣхомъ святый градъ Иерусалимъ — тогда арапы всѣ пропали, что подъ земьлю проволились.

А когда увидѣхомъ мы святый градъ Иерусалимъ, толко вѣрсты и за двѣ, /л. 150 об./ тогда мы зѣло обрадовались. И зъсѣдши мы с конѣй, и поклонихомся святому граду Иерусалиму до земли, а сами рѣкли: "Слава тебѣ, Господи, слава тебѣ, святый, яко сподобилъ еси насъ видети градъ твой святый!" А когда увидѣли турки стѣны градъсъкой нашъ корованъ, тогда воевода выслалъ к намъ турак, арапъ конъницу со оружиемъ. Турки и арапы выехоли въ поле, а сами стали скакать, винътовать, копья бросать — ради собаки, что мы пришли. Скачють по полю противу насъ, а сами намъ говорять: "Салам аликъ!" /л. 151/ А мы имъ противъ говоримъ: "Алики соломъ, здарова ли живете?" — "Как-де васъ Богъ милуеть? Какъ-де васъ Богъ пронесъ от курсановъ, сирѣчъ от араповъ?" Да и поскокали за насъ хъ коровану, да и поехоли назади корована всѣмъ полкомъ, будто насъ такъ провожали. А мы ужѣ пѣши шъли до вратъ градскихъ. А изъ Ерусалима вышли на поле християне: грѣки, армяня, кофьти, франъцузы, иноки, мужи и жены — всѣ въстречають насъ, а сами плачють: "Какъ-де васъ Богъ пронесъ от араповъ?" А мы также плачемъ, никто тутъ не можеть /л. 151 об./ от слезъ удержатся. Ужасть и радость! И уже въ радости всю беду забыли. [194]

Октебря въ 30 день приидохомъ ко святому граду Иерусалиму. И когда мы внидохомъ во святый градъ Иерусалимъ и вънутрь града, подле дома Давыдова множество народа: туракъ, ораповъ, християне-армяне и разных еретическихъ вѣръ стоять. Всѣ, миленъкия, ради, въстрѣчають нас, всякъ своей вѣры своихъ смотрить. Тутъ въ корованѣ всѣхъ вѣръ шли люди, а корованъ нашъ шелъ вѣрстъ на 5 и болши, зѣло многолюдно было. /л. 152/ А въшедши во святый градъ Иерусалимъ, всѣ пошли по разным монастырямъ своей вѣры.

А мы со грѣки пошли въ Великой монастырь потриаршей грѣчесъкой; армяне — въ монастырь Иякова, брата Божия, въ тотъ пошли. А когда мы стали въ монастырь въ патриаршей въяжать во върата, тутъ насъ намѣстникъ со всѣми старцами стрѣтилъ. Ради зѣло, потому что отчаялись нас, жили мы на пристали полъседъмы недели. И старцы наши кони разъсѣдлавают и рухлѣдь нашу въ кѣлью несуть; зъ горѣлкою и с виномъ старцы стоять, а иныя /л. 152 об./ на блюдахъ закуску держать. И сътали всякому человѣку по дъва финжала наливать горѣлки. И радостно, и плачевно!

Потомъ раздали намъ кѣльи. Мы же въ кѣльяхъ мало опочихомъ, начали бить въ доску за трапѣзу. И, пришедши, старцы стали насъ звать за трапѣзу. И въсѣ богомолцы вобрались въ трапѣзу, a трапѣза зѣло велика; а жены себѣ ели въ кѣльи. Потомъ ударили въ канъдѣю, и стали "Отче нашъ" говорить, и сели хлѣбъ ясти. И трапѣза была очень доволъна всячиною, уже пространѣя тоя трапѣзы /л. 153/ быть нелзя, болшую часть долов снѣсли. И, воставши изо стола, воздали Богу благодарѣние.

Изъ-за трапѣзы повѣли насъ гулять на верхъ кѣлей и около Великия церькви, на гору Голгофу. И, падше, поклонихомся и лобызахомъ святую гору Голгофу. Потомъ стали намъ указывать святыя мѣста: Елеонъскую гору, Вифлиемъ, обитель Святаго Савъвы Освященънаго и Содомъское море, Иордань-реку. И тогда мы увидѣхомъ зъ горы Голгофы святыя мѣста и от радости не могли от слезъ удержатися. Падше на землю, /л. 153 об./ поклонихомся, и от той радости всю бѣду забыли арапскую, и хвалу Богу возъдахомъ. А сами всѣ единогласно рекохомъ: "Слава тебѣ, Господи! Слава тебѣ, святый, яко сподобилъ еси насъ, грѣшныхъ, видѣти градъ твой пресвятый! О Владыко, что возъдам тебѣ? Како насъ, недостойныхъ, допустилъ со грѣхи нашими?" И тако ходихомъ по крылу церковному великия церкви Воскресения Христова и смотрихомъ здания церковнаго. И дивихомся: "Како монастырь и церковь нашу, таковую красоту отдалъ босурманомъ въ поругание?" [195] И плакохомъ, на токовое строение глядя, и немощно от /л. 154/ слезъ удержатися.

И приидохомъ къ Великой церкви. Сидять тамо заперты для службы святыхъ мѣстъ, по веръви к нимъ въ церковь; мы же смотрихомъ сверху во окно внутрь церкви, и увидѣхомъ предѣлъ надъ Гробомъ Господним, и возрадовахомся радостию велиею. А сами, кабы мощно, так бы скочили въ церковь, да невозъможно от туракъ-сабакъ: они церковь запирають и печатають. И смотрихомъ вънѣ церкви и вънутрь церкви, и дивихомся. И видѣхомъ тамъ старцовъ, ходящихъ по церкви, разъных вѣръ еретическихъ: овыя ходять, кадять святыя мѣста, а иныя /л. 154 об./ служъбы поють. Мы же дивихомся таковому безъстудию ихъ. А франъки поють на органахъ, a всѣ тѣ вѣры называютца християнъския! Что петь делать? Богу тако попустившу! И тако намъ доволно ходихомъ и вся святыя мѣста съмотрихомъ. И уже от радости всѣ бывъшия скорби намъ на пути на мори, от арповъ — все уже тыя скорби забыли. Слава Богу! А когда шли во святый градъ Иерусалимъ и видѣхомъ на пути скорби всякия, всеконечъно отчаяхомся видѣти святый градъ. И доволно ходихомъ по крылу церковному. И пойдохом /л. 155/ во своя кѣлии, и мало опочихом.

И приидоша старцы, и позваша нас к записке, мы же всѣ приидохом въ патриаршу келию. И тутъ стали всякова человѣка имя въ книгу записывать, а у записки сидѣлъ митрополитъ Пталоманъской да намѣсникъ патриаршей. А от записки брали зъ богатыхъ по 10, по 8, по 5 червоныхъ, а с убогихъ — по 5 тарелѣй. И какъ уже всѣхъ перѣписали, такъ питропосъ, сирѣчъ намесникъ, позвалъ меня. Такъ я къ нему пришолъ, по обычаю поклонился да и подалъ ему царской листъ московъской. Потомъ мне /л. 155 об./ вѣлелъ питросъ сѣсть, и я сѣлъ. Питросъ, възявши государевъ листъ, разъвѣрнулъ, а честь не умѣеть. Толко гербъ царской смотрѣли, да и поцѣловалъ гербъ царской, потомъ митрополитъ поцѣловалъ. А самъ питропосъ такъ мнѣ сказалъ чрезъ толъмоча: "Ради де для великаго государя, царя Петра Алексѣевича, и ево ради царьскаго зъдравия все тебѣ добро будеть у насъ, не печалси-де ничемъ. Дадим-де тебѣ кѣлию и станем-дѣ тебѣ водить по святымъ мѣстамъ, гдѣ-де намъ возъможно. A здѣ-де невозъможно и коими мѣстами /л. 156/ босурманы владѣють и християнъ не пущають, ту-де мы и сами нѣ волны". И я воставши да и поклонился. И питросъ мнѣ молъвилъ: "Идите-дѣ теперя въ кѣлию опочивать, а когда-де будеть время, убравъшися, станемъ-дѣ васъ водить по святымъ мѣстам". A грѣкомъ зависно силно, что питросъ такую показалъ любовъ. И тако поидохомъ въ кѣлию и препочихомъ. [196]

И бысть якобы о полунощи, стали клѣпать въ доску къ утренъни. Мы же приидохомъ в церковь царя Константина и матери его Елены и тутъ /л. 156 об./ мало постояхомъ. Когда начали на утренни кафизму говорить, тогъда намъ стали свѣчи разъдовать и повѣли насъ нощию со свѣчами по святымъ мѣстамъ.

Преждѣ повѣли тутъ, гдѣ Христосъ сирѣчъ сидѣлъ на камени, когда явился Марии Могъдалыни. Тутъ натъ тѣмъ каменѣмъ зъдѣланъ чюланъ дощатой зъ дверми, да и замыкают. А камень что стулъ, круглой камень, красной кремѣнь. A гъдѣ Христосъ сидѣлъ, и то мѣсто сребромъ облажено и позлащено. Тутъ, подле того камени, церковь Иякова, /л. 157/ брата Божия, а служать въ нѣй грѣки. Тутъ мы тотъ камень цѣловавъше, пошли до церкви, гдѣ Мария Египецкая плакола предъ образомъ Пресвятыя Богородицы. Потомъ пошли до Авраамовой церкви. Пришедши въ тое церковь, цѣловахомъ то мѣсто, гдѣ Исаакъ стоялъ связанъ, когда ево Авраамъ хотѣлъ закласть. И то мѣсто облажено сребромъ и позълащенъно, величиною зъ большую торелку. Потомъ возъвратихомся въ Великой монастыръ. И идучи въ монастырь, цѣловахомъ Вѣликия върата, и тако возъвратихомъся въ монастырь. И приидохом /л. 157 об./ въ церковь, а въ церкви же поють словословие великое. И отпѣли утреню, и тако поидохомъ въ кѣлия своя.

Потомъ шли до литоргии, отпѣвъши литоргию, вышли изъ церкви, пошли всѣ до винной полаты. Тут всѣмъ подносили араки по финьжалу, а по-руски горѣлки. Таковъ въ томъ монастыре уставъ: послѣ обѣдни все старцы вышедъ изъ церкви да и поидуть пить горѣлку, а винъной старецъ подносить всякому человѣку по финжалу; хошъ кто церковнаго не пьеть, a горѣлку пьеть; тотъ у чести, кто вина церковнаго не пьеть. И тако поидохомъ до кѣлии своей. /л. 158/ По времени же позъваша насъ за трапѣзу и такоже насъ по-прѣжнему удоволиша всѣмъ, брашномъ и виномъ. Воставъ изъ-за трапѣзы, трапезу же и запѣрли, не пустили вонъ богомолцов, стали ноги умывать. А за умовѣние брали с нарочитыхъ по 8 червоныхъ, по 7 и по 5. И тако умывъ ноги и обравъ гроши, отворили двѣри и выпустили вонъ.

И, пѣреночевав ночь, утре, на первомъ часу дъни, привели къ монастырю арапы коней. Къ нам же пришедъ черной попъ Дорофѣй, да старецъ-арапъ возъвѣстилъ всѣмъ, чтобы шли /л. 158 об./ въ Вифлиемъ. Мы же стали збиратися. И вышли за грацкия врата Лидцкия, и тутъ всѣ зъбиралися. Тогда стали конѣй разъбирати, а инии же пѣши шли; а орапы силно сажають на кони, хошъ кто не хочеть. Мы же шли пѣши, для тово что они, сабаки, силно [197] изъвозомъ грабят: на 10 верстъ полтина станеть изъвозу. И когда сождались всѣ, такъ и пошли.

Поидохомъ ко граду Вифлиему. И тутъ на пути на лѣвой старонѣ минухомъ монастырь Святаго пророка Илии, гдѣ попалилъ огнѣмъ пятдесатицу. Тотъ /л. 159/ монастырь от Иерусалима версты съ 3. Да тут же на другой сторонѣ дороги, на правой руки как въ Вифлиемъ идешъ, противъ монастыря лежить камень великой, и на нѣмъ спалъ Илия Пророкъ. И какъ онъ на камени лежалъ, такъ пророкъ весь изообразися; все знать, гдѣ лежалъ: гдѣ глава, гдѣ руки, гдѣ ноги, гдѣ спина — что въ воску изобразилась. А надъ темъ каменемъ стоить древо масличъное. И богомолцы тотъ камень лобзали всѣ; и мы, грѣшнии, и камень брали на благословение и от древа ломали вѣтъвии. И /л. 159 об./ отидохомъ якобы с вѣрсту, тутъ стоить на пути гробъ Рахилинъ, матери Иосифа Прекрасного: когъда она на пути умерла, тутъ погрѣбена быстъ.

Мы же мало еще поидохомъ от тово гроба, на долу стоить дрѣво масличъное. А сказывають про то древо: когда Пресвятая Богородица бежала во Египетъ от Ирода-царя, такъ-де подъ темъ древомъ почивала с Превѣчнымъ Младенцемъ. И то дърѣво и доднесь зелено, невелико, окладено каменьемъ. Мы же, грѣшнии, то дрѣво ломахомъ на благословѣние. И от того дрѣва поидохомъ къ Вифлиему. И не /л. 160/ доходя Вифлиема, въ правой руки въ полугорѣ стоить Ефрафа, поболъши жильемъ Вифлиема; толко мы въ ней не бывали. И тако приидохомъ къ Вифлиему.

Вифлиемъ-градъ стоить на горѣ красовито. А в немъ жилья немного, подобно сѣлу, толко церковь узорочна Рожество Христово надъ тѣмъ мѣстомъ поставлена, надъ вертѣпомъ, гдѣ Христосъ родилъся. Въ той церкви и ясли Христовы, a вѣртепъ посрѣде церкви. Въ вертѣпъ итъти, что въ походной погрѣбъ, неглубоко, толко ступней съ 5. А въ пещерѣ ясли каменныя от мрамору бѣлаго. A гдѣ /л. 160 об./ Превѣчный Младенецъ родился, и то мѣсто сребромъ облажено, и позълащено, и камениемъ драгимъ унизано. А вертепъ узорочисто зъдѣланъ, стѣны все цвѣты украшены. A нынѣ ту церковь держать франъцузы-папежъцы: турокъ у грекъ отнялъ да франъцузомъ отдалъ, a грѣкомъ данъ предѣлъ зъбоку той церкви. Строенье греческое-то франъцузы все из церкви вонъ выкидали: Дѣисусы, иконостасы резъныя и позълашеныя — и то строение въсе лежить тепѣрва не въ призоре. А то строение грекомъ многия тысячи стало, а теперва проподаеть такъ ни за что. /л. 161/ А крыта та церковь свинъцом. Длины той церкви 8 сажень, a поперѣкъ 27 сажень. А въ трапезе той церкви 50 столповъ аспидъныхъ, на сторонѣ по 25 столъповъ. И тутъ на [198] монастыри арапы продають лѣстовки, многия тысячи, да богомолцы у нихъ всѣ покупять; и мы отчасти по силе купили про себя, на Русь, братии для благословѣния. A тѣ чотки кладуть на Гробъ Господень, такъ они освящаются Гробомъ Господнимъ. И тако во всю землю развозят и въ подарки разъдають. Потомъ азъ, грѣшный, пошолъ въ пещеру, гдѣ младенцы лѣжать изъбиеныя /л. 161 об./ от Ирода-царя. Зѣло удивителна та пещера, а земля въ ней бѣлая; и ходять въ нея изъ вертепа, гдѣ Христосъ родился. Потом позваша насъ за трапезу, и трапеза была зѣло доволна, и вина было много.

Потомъ попъ Дорофѣй да старецъ-арапъ, — попъ възялъ къниги, а старецъ блюдо болшое, — и стали денги обирать. И греки нарочетыя давали по 10 червонныхъ, по 8, по 5; а нижней степень — по 5 тарелей, ниже тово не беруть. А буде кто поупрямитца да станеть 4 тареля давать, то такъ /л. 162/ въ глаза и бросить: "Какой-де ты богомолецъ?!" Таковы-та грѣки! Будѣ кто хочеть во Иерусалимъ итъти, то сумъма грошей велика надобить. И, въставъ от трапезы, пошли гулять по кѣльямъ; высоки кѣльи; смотрихомъ и дивихомся: красовито силно стоить Вифлиемъ на горѣ. Какъ посмотришъ къ Содомскому морю — ужасно зѣло!

И утре поидохомъ изъ Вифлиема тѣм же путемъ въ вышеречѣной монастырь Святаго Илии Пророка. И тутъ игуменъ насъ стрѣтилъ того монастыря, въвелъ насъ въ церковь Святаго пророка Илии. /л. 162 об./ Церковь зѣло узорочна, а в ней писмо все стенъное хорошо силно. И тутъ лежить камень, в стенѣ въдѣланъ, на которамъ сидѣлъ пророкъ, когда попалилъ пятидесятницу. Въ той церкви трапеза была богомолцомъ. И той же попъ Дорофѣй по-прежнему възялъ книги да записалъ, а гроши так же бралъ, что и въ Вифлиеме. Въставши от трапезы и погулявъ по церкви, мало опочихомъ, поидохомъ из монастыря Святаго пророка Илии.

И приидохомъ въ монастырь къ Чесному Кресту, гдѣ честное древо расло. Въ монастыри церковь зѣло предивна, писмо стѣнъное. В той церкви /л. 163/ подъ святою трапезою пень того дърева, с котораго съсѣчено животворящее древо, ис которого зъделанъ Крестъ Христовъ, на нем же расъпятъ бысть Господь нашъ Исус Христос. Мы, грѣшнии, тотъ пень лобзали. Да въ той же церкви выносили часть от животворящаго древа, на нем же распятъ Господь нашъ Исус Христос, крестъ зъдѣланъ. Мы, грѣшнии, лобзахомъ той крестъ.

А сказывают про то древо: посадил Лотъ 3 главни по согрешении со дъшерми и поливалъ то древо по повелѣнию Авраамову. И когда Соломонъ сталъ строить Святая Святыхъ, и то древо [199] повелѣл /л. 163 об./ съсѣчъ на тябло. И мастеры то древо смѣряли и потянули въверхъ — ано и коротко стало. Они же усумнѣшася, и пустиша долу, и смѣряли — ажно и пришло въ мѣру; потянули опять — ажно и опять стало коротко. Такъ мастеры познали, что хошет быть нѣкое таинъство, и положили ево къ стенѣ — и бысть сѣдалище июдеомъ. И когда пришла Южъская царица к Соломону и Соломонъ нача ея водити по своимъ царьскимъ сокровищем и показа ей вся церковная зъдания внутрь ея, тогда же Южьская царица, когда пришли къ чесному древу, /л. 164/ увидѣла ево, и воспѣла: "О треблаженъное древо!" И от того времѣни не вѣлелъ царь Соломонъ на томъ древѣ садитца, и с того числа бысть то древо въ чести у июдеовъ. И когда жидовя стали Христа распинать, и повѣлеша ис того древа здѣлати крестъ, и на немъ распяша Господа Славы. И тотъ-то пень въ той церкви стоить, и доднесь целъ, сребромъ обложенъ и позлащенъ.

И ходихом мы по церъкви, и смотрихомъ зъдания церковнаго. Потомъ позваша насъ за трапезу. И трапеза была пространная; и вина много было /л. 164 об./ для тово, чтобъ охотно богомолцомъ денги давать. И тутъ Дорофѣй-попъ да старецъ-арапъ бралъ денги по вышеписанному, какъ и въ прежнихъ местахъ, и въ книги записовалъ. И тут, едъши хлѣба, начевали. И гуляли по томъ монастырю, въверху ходили по кѣльямъ. Удивителной монастырь, а пустъ весь; толко два старца живуть или три ради службы и для богомольцовъ: водять по святымъ мѣстамъ да денги обирають. И утре рано поднесли по финьжалу араки, и поидохомъ во Иерусалимъ. /л. 165/

И приидохомъ во Иерусалимъ въ монастырь Великой. Потомъ стали насъ разводить по монастырямъ и стали кѣльи раздовать. Намъ же отвели кѣлью въ монастыри Иоанна Предтечи и дали мнѣ кѣлью. Мы же начахомъ жити и Бога благодарити. Потомъ позвали насъ въ монастырь Святаго аръханъгела Михаила на ево празникъ ко всенощной. И тутъ митрополитъ Птоломанъской былъ, а литургию самъ служилъ, после обѣдни поучение челъ изустное. Пѣвцы у него были нарочиты. Тутъ, не распустя богомолцовъ, подносили по /л. 165 об./ финъжалу араки да брали съ человѣка по червоному и по тарелю, кто чъто смогъ по силѣ.

Потомъ повели насъ во обитель Святаго Саввы Освященнаго. Также пригнали коней арапы и збиралися всѣ за грацкими вороты. И пошли от Иерусалима ко обители Святаго Савы Освященънаго, а шли все юдолью Плачевною. А когда стали зъбиратся богомолцы, тогда арапы окаянъныя силно сажають на кони, а кто какъ не хочеть ехать — великое насилие и бой. А извозъ дорогой: от Иерусалима до Савина монастыря съ человека по тарелю, а /л. 166/ переезду [200] 20 вѣрстъ. Бѣда, су, со арапоми, нигдѣ от нихъ уходу нѣтъ, вѣздѣ насилуют, силно на кони сажають!

И шли мы юдолью Плачевною; и будеть какъ въ полупути от Иерусалима, тутъ мы нашли на ораповъ. Они поять скотъ: козы, овцы — великия стада, а ихъ, сабакъ, многое множество. А стали на дороге, а ходъ мимо ихъ. А они наливають воду в корыты, такъ дарогу у насъ заняли. А орапы дикия да и задрались с нашими арапами-извощиками. И чортъ на чорта нашолъ! А мы нутко бѣжать все юдолью. /л. 166 об./ И бой у нихъ великой былъ. А имъ было хотѣлася насъ грабить, а проводники наши не дають, на конѣхъ кругъ нашева корована бѣгають да кричать намъ, чтобъ бѣжали. А мы бѣгли да и ротъ разинули. Охъ, дорошка, дала ума знать! А сами-таки махають, что бегите. Естьли бы етимъ арапомъ попались, то бы прощай: не токмо бы пограбили, тутъ бы побили всѣхъ, для тово что дичъ, кочевыя, а не сѣлъския. Когда мы ко Иерусалиму шли, такъ тутъ насъ грабили селския; /л. 167/ они толко грабять, а не убивають.

И тако мы бѣжали версты съ три безъ памяти, и другъ друга топчимъ, да набежали на ихъ кочевье. Тутъ у нихъ стоять полатки, жены и дѣти ихъ да и козълята и овѣчки малыя. И когда насъ увидѣли арапския жоны, робята, подъняли крикъ, вопль, выскочили ис полатакъ нагия, чорны, толко зубы блещать. Тутъ мы пуще того испугались и еще бежали с вѣрсту. Едва отдохнули, такъ набѣжали на насъ проводники наши и сказали нам: "Не бойтеся /л. 167 об./ теперво".

И тако мы възыдохомъ на гору высоко, толъко въ полъгоры, и увидѣхомъ монастырь Святаго Савы Освященнаго — и обърадовахомся зѣло. И пришли къ монастырьскимъ воротамъ, слезли с конѣй. И у вратъ стоять арапы, не пропущають, и беруть со всякова человѣка по 5 паръ да и пустять въ монастырь. И тако мы вънидохомъ въ лавру Святаго Савы Освященнаго. И монастырь зѣло предивенъ, у насъ такова подобиемъ нѣтъ и удивителъствомъ въ Русии не сыщешъ. Хитро силно стоить, с полугоры /л. 168/ сътѣны ведены круто зѣло. А въ монастырѣ храмъ болшой Преображения Господня зѣло предивенъ, стенное писмо; и иныя церкви есть многая малыя. Тут же въ монастыри мы видѣли кѣлию святаго Савы, гдѣ онъ сам труждался: вытесана въ горѣ какъ мочно человѣку сѣсти, а стоять нелзя. Прежде сѣго, съказывали, выхаживало миро, a нынѣ нѣтъ. А стоить тотъ монастырь на краю юдоли Плачевъной, которая пошла въ Содомъское море. А итъти тою юдолью до Содомъскова моря от Савина монастыря с полдня, /л. 168 об./ сказывають. А какъ посмотришъ с монастыря къ Содомскому [201] морю, кажетца, версты двѣ, да межъ горъ куликовата юдолью. А пойтить к нѣму нѣлзя от арапъ. А то море животнаго в себѣ ничего не держить, а воды пить нѣлзя: горка и солона — и всякое животное в себѣ уморяет. А то море нѣвелико, что озеро, уско да длинъно, а ходу, сказывають, кругъ ево всево пять дней.

А когда мы пришли въ монастырь, тогда насъ игумен въвелъ въ церковь. Тутъ нам вынесли крестъ, здѣланъ от части животворящего древа. /л. 169/ Мы же, грѣшнии, цѣловахомъ тотъ крестъ. Потомъ повели насъ на гробъ святаго Савы: среди монастыря здѣланъ голубецъ каменъной, покровъ черной, на покровѣ крестъ вышитъ. Мы же, грѣшнии, гробъ его лобызахомъ. А мощи его гдѣ, про то Богъ вѣсть. Потомъ нам въ церкви вынесли 3 главы, Ксенефонта и сыновъ его Аркадия и Иоанна; тако мы, гърѣшнии, тѣ главы лобызахомъ.

Потомъ повели насъ въ пещеру, тутъ зѣло костей много, въ той пещере. Мы же вопросихомъ: "Что ето за мощи?" /л. 169 об./ И старцы намъ сказали: "Ете-де мощи новыхъ мученикъ. Когда-де турокъ възялъ Иерусалим, тогда солтану турецкому съказали, что есть тутъ монастырь, калугеры 5000, и они-де лихи, собравшися, пришедъ-де, опять возмуть Иерусалимъ. Такъ турецкой салтанъ послалъ пашу въ монастырь Святаго Савы, велѣлъ изъбить. И турки, пришедъ, стали убивать отецъ, изъ пещеръ таскать вонъ да главы отсѣкать. Отцы же, видѣвше суровство звѣрское от турокъ, не сташа противитися и начаша своя главы /л. 170/ под мечъ клонити. И побиша их турки 8000. И видя паша турецъкой, что калугеры не противятъся имъ, посла вѣдомость къ турецкому салтану, что старъцы ни в чемъ не противятца. Царь же умилися, послалъ писание, велѣлъ предстать убивати, а ихъ свободити: куда хочють, идуть, а тут бы не жили. И тако паша возъвратилъся во Иерусалимъ, а отцы собъравшеся, и мощи изъбиенных собрали, да въ той пещерѣ положили, а сами пошли до Афонския горы и тамо водворишася". A нынѣ въ тѣхъ /л. 170 об./ пещерахъ живуть арапы; зѣло много пещеръ надь юдолью Плачевною. Нам же старцы приказывали, чтобы от тѣхъ мощей не брали ничего. Мы же зѣло того опосались, тѣхъ мощей брать. Старцы сказовали: "Естъли де кто возъметь, а когда приидеть на море, так-же де кораблъ с тѣми мощами на мори не пойдеть. И турки-де стануть обыскивать, а когда у ково найдуть, такъ-де тово человѣка со всѣмъ въ море и кинуть".

Мы же хождахомъ по верху монастыря и удивляхомся таковому зданию, паче же пещерамъ, гдѣ отцы /л. 171/ жили, a тепѣрва по тѣмъ верьтепамъ живуть босурманы. Преже сего принашивалась Богу жертва, a нынѣ Могамету; нѣкогда постъ, молитва, сълезы, [202] a нынѣ — жертва дияволу тутъ приноситца. Да ушъ-та Богу такъ изъволившу? А все то за наши грѣхи такъ Богу попустившу босурманом владѣть святыми мѣсты.

И тако мы смотрихомъ с монастырской ограды во юдоль Плачевную: круто зѣло. И тут видѣхомъ араповъ: таскаютца по юдоли Плачевной, а сами, подъшедши подъ ограду /л. 171 об./ монастырскую, кричать з долу, просять хлѣба. И старцы Савина монастыря с ограды кидають имъ, что сабакамъ, помалу хлѣба. Инъ кой наперѣдъ подъфатить да и побредѣть вь юдолъ; а иныя клѣчетѣють, гледят квѣрху да дожидаютца, чтобы еще бросили. Такъ другому кинутъ, да кто-тъ такъже побредѣть. Да так-то старцы по вся дъни с ними мучатца. А за монастыръ вытить нелзя — ограбять. А съ верху монастыря старцы не вѣлят гледѣть на нихъ, собакъ: какъ дѣ увидять, так де не /л. 172/ отобъешися от нихъ, что от собакъ. И гулявши по монастырю, позваша насъ за трапезу, и търапеза зѣло была даволна. И тутъ Дарофѣй-попъ бралъ по-прежнему, какъ и въ прежьнихъ мѣстахъ, да на игумна бралъ по тарелю с человѣка. И тутъ мы начевахомъ; и утре подънесли по финжалу араки, да и пошли из монастыря во Иерусалим.

И какъ мы вышли за ограду монастырскую, тутъ на другой стъранѣ стоить столпъ каменой высокой, а на немъ стоить затворникъ весь наружи, на веръху столпа, поджемши руки, /л. 172 об./ въ клабуку. А греки ходили к нему на поклонъ и прощенье от него просили. И я спросилъ тут у старца: "Чтомь ето у васъ за диво и святость?" Такъ онъ расмѣялся: "Етотъ-де столпник на часъ. Какъ-де богомолцы сойдуть из монастыря, а ево-де за ними вѣтръ здуеть доловъ". Мы же подивилися тому сътолпнику да и пошли. Такия-та у грѣкъ столпники объманщики! А идохомъ ко Иерусалиму не юдолью, но горами, высоки горы зѣло. И отошли версты за три, стоить село арапское, а прежде сего /л. 173/ бывала обителъ Феодосия Великого. Нынѣ толко церковь одна, и въ той арапы коней запирають. И поидохомъ во Иерусалимъ.

И пребыхомъ до Ведѣния Пресвятыя Богородицы. И на празникъ Ведения Пресвятыя Богородицы звали всѣхъ богомолцовъ въ монастырь, а тотъ монастырь девичей, а живуть старицы. И былъ у вечерни митрополитъ Птоломандъской, a обѣдню самъ служилъ и поучение челъ. После обѣдни посадили всѣхъ богомолцовъ въ полату и давали всякому человѣку по финжалу /л. 173 об./ раки да по другомъ винца церковнова, а брали съ человѣка по черъвонъному, по тарелю и по полутарелю. И тако поидохомъ по своимъ мѣстамъ. [203]

Потомъ на вечеръ стали нам всѣмъ возвѣщать, чтобы были готовы итить въ Великую церковь, мы же начата готовитися. И пришли всѣ богомолцы къ Великой церкви, и стали всѣхъ вѣръ сходитца. Потомъ сошлися всѣ, и стояхомъ у Вѣликой церкви, и ждахомъ пашу турецкова. Потомъ пришолъ паша, ему же турки послаша /л. 174/ кавры, и сѣлъ паша у вратъ церковныхъ. Потомъ приидоша к нему толмача всѣхъ вѣръ и сташа подле ево. Потомъ турчинъ принесъ лѣсницу, и пърислонилъ ко вратомъ церковънымъ, и, въслѣзши, отпечаталъ, потомъ отперъ. Потомъ прииде митрополитъ грѣческой со хъристияны-грѣки и сташа у вратъ церковныхъ. Потомъ пришли и еретическихъ вѣръ: арьмяне, французы и прочихъ ересѣй — и стали у вратъ церковъныхъ всѣ. Потомъ турчинъ сталъ брати со всякого человека по 3 червоныхъ, а сь еретических /л. 174 об./ вѣръ по 6 червоныхъ, да и печатки давалъ всякому человѣку. Потомъ стали въ церковъ пускать не всѣми дверми, но половину отворилъ турчинъ, чтобъ иныя такъ не шли, а пропущалъ по человѣку да по два да досматревалъ печатакъ. У ково есть печатка, так-то и пустилъ тово, а у ково нѣтъ, тово и не пустить.

Комментарии

7. ...ни празднику господъсъкому, ни нарочитому святому.--Господские праздники входят в число "дванадесятых" праздников и связаны с событиями земной жизни Христа (Рождество, Крещение, Преображение, Вход в Иерусалим, Вознесение, Сошествие Святого Духа на апостолов, Воздвижение Креста). Кроме них, выделяют праздники богородичного цикла: Рождество Богородицы, Сретение, Введение во храм, Благовещение и Успение Богородицы. Нарочитые святые — самые известные, знаменитые, особо почитаемые церковью.