ОПИСАНИЕ ТУРЕЦКОЙ ИМПЕРИИ XVII ВЕКА

Сведения о составителе Описания Турецкой империи довольно скудны. Прямых известий о его личности мы не имеем: почти все данные, какие о нем известны, приходится извлекать из его труда.

Когда и где родился наш автор, какое имя он носил, где воспитывался и учился, об этом его Описание ничего нам не дает.

Судя по языку Описания, можно предположить, что его составитель был родом из средней полосы России и притом из такой местности, где великорусское население слегка соприкасается с малорусским, как в нынешней Орловской, Курской и Калужской Губерниях. Вероисповедания он был, несомненно, православного, судя по тому, как он относится и отзывается о мусульманах. Что же касается его образования, то имея в виду, что его Описание сделано хотя просто и написано на чисто народном языке со всеми особенностями народного стиля и слога, но с некоторыми литературными приемами, можно думать, что наш автор был не простого звания, имел некоторое образование, и вместе с тем был человек весьма опытный, практичный и вообще бывалый. Видно, что он был несколько знаком со Св. Писанием (ср. стр. 2). Несомненно книжного, весьма вероятно, библейского происхождения приводимые им названия некоторых [II] народов и городов: аравийтстии люди, люди аравийтстии халдейского языку (стр. 16), люди амалицкие (стр. 19), или аравийтская земля, Вавилон, Ниневия и др. Вообще нужно заметить, что названия городов, мест, рек, гор и т. п., встречающиеся в библейских рассказах, в Описании приведены весьма правильно; между тем как остальные пишутся большей частью по народному произношению, а иногда в несколько искаженном виде. Весьма возможно, что нашему автору известны были некоторые рассказы и жития Святых из Пролога или Четьи-Минеи, судя потому, что турок он называет агарями, т. е. агарянами, и описывает их в весьма непривлекательном виде с нравственной точки зрения. Уменье различать народы славянские от неславянских, как напр.: люди болгарские словенского языку (стр. 23 и др.) обличает в нем знакомство с рассказами из хронографов, рассеянными в разных сборниках, из которых он приобрел некоторые географические познания.

По профессии составитель Описания, несомненно, был военный, как видно из его описания каждой почти местности, и притом очень хороший знаток своего дела. Видно, что он имел довольно солидное, по тогдашнему времени, военное образование: обладал основательными познаниями по стратегии и геодезии, не говоря уже о строевой службе. В виду всех этих данных можно предположить, что наш автор был не простой воин или солдат, а имел уже, по нашей терминологии, офицерский чин.

Составитель Описания был в турецком плену, как видно из начальных слов его труда. Но когда он попал в плен, не видно. Можно, однако, довольно близко определить время нахождения его в плену. Для этого, во [III] 1-х, служит его указание, что островом Критом владеют турки, которые воевали его «30 лет» (стр. 37). По всей вероятности, наш составитель посетил остров или, вернее, слышал о нем недолго спустя после покорения его турками. Думаю так в виду того, что он считает нужным сообщить, что «ныне место то Кандия под турком» (там же). Покорение же острова турками совершилось 18 Сентября 1669 г. ¹ Во 2-х, по Описанию, Венгрия и в частности Буда-Пешт входят в состав Турецкой империи,— что, как известно, было с 1541 по 1686 г. ². В 3-х, наш автор Морею считает турецкой провинцией и ничего не говорит о владениях там венецианцев, которые завоевали эту область в 1686 г. ³. В 4-х, наконец, из Описания можно понять, что город Каменец-Подольск принадлежал туркам (стр. 33). И действительно, Магомет IV (1649 — 1687 гг.) отнял этот город от поляков в 1672 г.; последние владели Каменцем с 1433 г. Во власти турок город остался 27 лет. т. е. до 1699 года, когда он опять перешел к Польше. Если пленник не описывает его. то это, вероятно, потому, что на Украине турецкие паши должны были разделять власть с гетманом Дорошенком, предавшимся туркам. Кроме того, мы видим, что наш автор так же относится и к столице Молдавии, Яссам, несмотря на то, что Молдавия входила в состав Оттоманской империи. Таким образом выходит, что составитель Описания был вТурции во второй половине XVII в. Покойный В. И. Григорович, относя составление Описания, — [IV] конечно, тоже к XVII в., — до 1684 ⁴ или 1682 г. ⁵, имел в виду, несомненно, год взятия Буда-Пешта австрийцами, т. е. 1686 г.

Но долго ли пробыл наш автор в Турции вообще, на это мы в Описании не находим прямого ответа. Сам он говорит (стр. 44), что обошел Турцию в 62 месяца и 20 дней, что составит 5 лет 2 месяца и 20 дней; но это время, как следует предполагать, составляет лишь часть времени его пребывания в плену. Можно однако думать, что во время его пребывания там, он привык к турецкому языку, если не изучил его.Так, по крайней мере, следует предполагать, имея в виду некоторые турецкие и арабские слова, приводимые им в своем труде и притом довольно правильно, а именно: еди кули (стр. 20), чюль бети арап (стр. 18) и касаба: великая касаба (стр. 19).

Подневольная жизнь составителя Описания в турецком плену не была легка, судя по некоторым его выражениям о «пленной своей неволе терпения и страдания» (стр. 1). Достоверно известно только одно, что наш автор исходил из конца в конец, как он выражается: «в стопах пути ноги своея» (стр. 1), т. е. пешком, всю Турецкую империю, кроме вассальных провинций, делал разные наблюдения во время своего путешествия, — одним словом изучал страну. В виду всего этого можно думать, что он в плену не разделял участи рабов, т. е. не был на турецких каторгах или галерах, подобно другим русским пленникам. Я склонен думать, что он был при турецком войске, может [V] быть, при обозе во время передвижения войска. Не менее возможно, что составитель Описания участвовал в каком-нибудь турецком походе. Но быть турецким солдатом да еще после того как он попал к туркам в качестве пленника или продан был им в неволю,— значит быть и мусульманином; а что действительно составитель Описания будучи в плену, не оставался христианином,— это можно предположить из того, что он не отметил ни одной церкви, ни одной христианской Святыни, кроме Св. града Иерусалима, в котором он, несомненно, был, но описывает его только с точки зрения военно-топографической, отчасти физической и этнографической. Одно несомненно, по моему разумению, что наш автор едва ли мог удержать в памяти всю массу сведений, которые он сообщает нам; следовательно, должен был писать заметки во время своего путешествия, а это предполагает некоторую свободу.

Пленных русских людей вТурции было очень много, как в XVII столетии, когда жил наш составитель, так и раньше и позже; их продавали большею частью татары в разные города европейской и азиатской Турции, откуда русские иногда попадали далеко на запад Европы ⁶. О многочисленности рабов из русских у турок и татар мы имеем целый ряд данных ⁷. В числе таких был, между прочим, Василий Полозов, написавший челобитную царю Алексею Михайловичу, в которой он описывает свои страдания и похождения (см.приложение 1). Русскиe рабы были рассеяны по разным пунктам Турции, [VI] как на суше, так и на море еще в прошлом столетии. В Декабре 1743 г. В. Варский видел на о. Xиo «многих от невольник и невольниц Российских», которые «приходящи» к нему, «моляху» его «со слезами да исходатайствует о освобождении их» ⁸. Но и турки сами уводили русских людей в плен особенно во время разных походов на южную Русь, Польшу и румынские княжества, подобно тому, как уводили они из юго-западных славянских земель и Венгрии ⁹. По словам известного славянского патриота XVII в., Юрия Крижанича, на всех военных турецких галерах не видать было почти никаких других гребцов, кроме русских; по всей Греции, Сирии, Палестине, в Египте и Анатолии, т. е. по всему турецкому царству, было такое множество русских пленных, что они обыкновенно спрашивали у своих земляков, вновь приходивших: «да уж остались ли на Руси еще какие-нибудь люди?» ¹⁰.

Главный рынок русских невольников в Турции был Константинополь, где издавна, еще со времен киевской Руси Олега и Игоря, продавались русские рабы ¹¹. Со времени завоевания турками Царьграда, к последнему, по словам греков, иногда приставали по три, но четыре корабля ежедневно, наполненные русскими невольниками; на торговых площадях города стояли священники и монахи, юноши и девицы, которых толпами отвозили въ Египетъ на продажу ¹². Мы [VII] имеем целый ряд данных ¹³, сообщаемых иностранцами и русскими, о русских невольниках в Константинополе в XVI и XVII вв. Так, венецианский посланник Дж. Карраро доносил в 1578 г., что не только турки, но даже и евреи и христиане совсем не имеют наемной прислуги, а только рабов и рабынь, добытых главным образом татарами путем охоты в областях польских, московских и малорусских (Circassi) ¹⁴; захваченную таким образом добычу они приводят в Кафу, где она продается, передавал он, тамошним купцам, а затем перевозится в Константинополь, в котором есть постоянно большой базар невольников, рядом с базаром всякого рода скота. Сверх того, бесчисленное множество невольников провозится мимо города в Анатолии, где их заставляют заниматься земледелием и другими работами в пользу турок ¹⁵. В 1593 г. дьяк Трифон Коробейников роздал царской милостыни 43 человекам «в Царьгороде в тюрьму сидельцам и русским полоняникам» ¹⁶. От XVII в. мы также имеем ряд данных о пленных русских в Константинополе и некоторых других местах Турецкой империи. В 1655 г. цезарский посланник Аллегретти, бывший прежде послом испанского короля в Турции, а теперь находившийся в Москве, рассказывал о множестве русских и поляков, продаваемых в Царьграде татарами ¹⁷. Все это вполне оправдывает слова составителя Описания, [VIII] который также говорит о многочисленности русских невольников и пленных в столице Оттоманской империи (стр. 23).

Нередко, однако, татарские и турецкие невольники из русских по истечении некоторого числа лет, которое, впрочем, не было, по всей вероятности, определено, и в различных местах, вероятно, колебалось, получали свободу или за самоличный выкуп, или за какие-либо выслуги ¹⁸. Некоторые из получивших таким путем свободу навсегда оставались в Крыму или в Турции и здесь, почти всегда приняв мусульманство, обзаводились семьями. Само собою разумеется, что это бывало большею частью с женщинами;— южно-русский народ создал целую думу про «Марусю Богуславку», которая просит освобожденных ею полоняников передать отцу и матери не тратиться на ее выкуп, потому она

«...... потурчилась, побасурманилась,

Для роскоши турецкой

Для лакомства несчастного!» ¹⁹.

Подобного рода случаи с женщинами-русскими встречаются и до наших дней ²⁰. Вообще, нужно сказать, в Константинополе было так много рабов из русских, что про них там составились целые легенды ²¹. Наконец, в дoвepшeниe всего, в [IX] 1683 году один из русских невольников Павел пострадал за Христа, приняв мученический венец ²².

Между многочисленными турецкими пленниками из русских, один привлекает мое внимание преимущественно [X] перед другими, главным образом, в виду вопроса об определении личности составителя «Описания Турецкой империи»; это — Федор Феоктистов Дорохин, сведения о котором сообщаются в донесении киевского воеводы кн. Юрия Петровича Трубецкого со товарищи от 17 июля 1674 г. царю Алексею Михайловичу (см. приложение 2). Дорохин родом был из города Ельца и именовался сыном боярским. По профессии он был военный и в 1660 г. имел чин рейтаря; в этом году он служил в полку Ивана Шепелева и попал в плен к татарам вместе с воеводою В. В. Шереметьевым под Чудновым. Пробыв в Крыму около 2-х лет, но где именно— неизвестно, около 1662 г. он был продан туркам, которые отвезли его в Константинополь. Хозяин - турок отдал его вместо себя в солдаты и, таким образом, он служил в турецком войске в чине рейтаря же. Будучи турецким солдатом, Дорохин «был в турецкой земле в разных городех», как сказано в донесении (стр. 52). Зимою 1674 г. он откупился от своего господина за 150 левков и выехал из Константинополя по направлению к России. Вероятно, получив свободу, он тотчас оставил столицу Турции, потому что зиму провел в обозе турецкого султана в Хаджиолу - Пазарджике, на Дунае, в Болгарии. Это было в то время, когда султан вел войну с поляками и русскими на Украине ²³. В начале июня того же года он оставил турецкий лагерь и, перешедши Дунай, приехал в Яссы с торговыми людьми, а [XI] в первых числах июля выехал в Россию, в Киев, также с торговыми людьми. В Kиеве Дорохин был уже 17 июля того же 1674 г. Замечу при этом, что все, сообщаемое Дорохиным о движении турецких войск и о планах турок совершенно верно, так как оно вполне сходно с историческими данными о тогдашних событиях на Украине ²⁴. Таким образом, Дорохин пробыл в Турции с 1662 по 1674 г., т. е. около 12 лет.

Если сопоставим данные, представляемые Описанием относительно его составителя с данными, сообщаемыми в донесении кн. Трубецкого о Дорохине, то мы найдем большое сходство между нашим автором и Дорохиным: и тот и другой военные Московской Руси, но не простые воины или солдаты; и один и другой были в турецком плену; составитель Описания обошел всю Турецкую империю и описал ее почти всю; Дорохин был турецким солдатом и, во время своей службы, был в «разных городех» Турецкой империи; наконец, первый пробыл в Турции, несомненно или, вернее, фактически, если так можно в данном случай выразиться, 5 лет 2 месяца и 20 дней, — что нужно отнести ко времени до 1686 г., т. е. до года отнятия от турок столицы Венгрии и Мореи; Дорохин пробыл 12 лет с 1662 до 1674 г. На основании этого я склонен думать, что составитель Описания Турецкой Империи и Дорохин — одно и тоже лицо. Являющиеся, по-видимому, несходства в данных относительно того и другого можно считать [XII] только кажущимися. Самое существенное из них - неупоминание в донесении Трубецкого об Описании Турецкой империи или хотя бы о записках, веденных Дорохиным во время своего плена, если это лицо действительно тождественно с составителем Описания. Если бы Дорохин просил милостыни, то действительно было бы странно неупоминание в донесении об его труде. Но в данном случае, бывшего пленника, мы видим в положении человека, возвращающегося из турецкого плена в отечество, на родину, где он, как боярский сын, был более или менее обеспечен и, разумеется, не нуждался в милостыне, как многие возвращавшиеся из плена. Явился он к киевскому воеводе кн. Трубецкому потому, что тогда было обязательно являться к воеводе пограничного города всем, возвращавшимся в отечество из чужих стран и в особенности из плена у соседних татар, турок и поляков для сообщения вестей, главным образом, о намерениях этих соседей относительно России ¹. Из Киева одни из возвращавшихся отпускались в Москву, где они давали новые сказки в посольском приказе, или также приносили вести из тех стран, где они были, или через которые проезжали; другие же отпускались прямо на родину. Кроме того, весьма возможно, что Дорохин ничего не сказал в Киеве о своих записках потому, что не хотел расстаться с ними; или, быть может, он хотел представить их в посольском приказе в Москве, если только он там был. Так или иначе, но результатом путешествия или хождения турецкого пленника по Турции является Описание Турецкой империи. Оно составлено на [XIII] основании его личных наблюдений и устных сообщений других лиц, по всей вероятности, живших в тех местах, которые посещал наш составитель; сведения во время своего хождения по империи он собирал сам. Таким образом, судя по его словам, нужно думать, что все описываемые им места он посетил лично. Следовательно, труд нашего автора — скорее описание его путешествия по Турции, чем описание последней. Описаниe начинается с Иерусалима, затем идет к р. Иордану, Вифлеему, Хеврону, далее к Каиру, Булаку, Дамьете, Розете, Александрии, Абукиру, Триполи, Джербе, Тунису, Боне и Алжиру, отсюда опять к Каиру и Дамьете и затем далее к Латине, Акатии, Аришу, а отсюда он опять вступает в Палестину и через города: Газу, Рамлэ, Яффу приходит обратно в Иерусалим, от которого описыватель направляется к персидской границе через Сихем, Галилею, Дамаск, Сайду, Бейрут, Триполь, Алеппо, Александрету, Антиохию, Диарбекир, Мердин, Дизире, Мусул, Каркук до Вавилона. С этого пункта описание идет через Дамаск в Аравию, а отсюда опять через Дамаск и Алеппо и далее на Антакию, Токат, Амасию, Ангору и Измид до Константинополя. Описав последний довольно подробно, а также и его окрестности, наш автор переходит опять в Малую Азию, через города которой: Муданию, Брусу, Айвали, Смирну, Гюзел-хисар, Мармару переходит на некоторые острова Средиземного моря: Родос, Кос и Хиос, а отсюда опять в Смирну, откуда через Галиполь возвращается вновь в Царьград. Из столицы наш путник направляется на запад и через Адрианополь и Филиппополь на северо-запад через Софию до Белграда на Дунае, а отсюда до Буда-Пешта. Из Буды он возвращается назад [XIV] до Белграда, откуда направляется на восток по берегу Дуная, захватывая Видин, Никополь до Силистрии; затем наш автор идет на север до Каменец-Подольска, а оттуда приходит в Яссы и далее до Силистрии. Отсюда он через Ясакчу, Баба-Даг, Хаджи-олу-Пазарджик, Провадию переходит на Варну, откуда возвращается в Провадию и далее направляется через Карнобат и Ямболь к Адрианополю, а отсюда поворачивает на Кырклисы, Чорлу, Родосто и Хайреболи и затем приходит опять в Адрианополь. Из этого пункта, переходя чрез Родопские горы к Эгейскому морю, он доходит до Гюмурджины, откуда из Фракии переходит опять чрез Родопу в Македонию и через Серес доходит до Солуня и отсюда он проходит до Ларисы в Фессалии; из Ларисы доходит до Лепанто и потом до Патраса, откуда достигает до о. Крита. Из Лепанта он направляется в Янину и затем опять в Ларису, а отсюда через Верью и Касторию в Битолию, потом поворачивает на запад в Албанию и приходит в Берат или Белград и затем в Дурацо, откуда возвращается опять в Албанию и через Элбасан доходит до Скопии на границе между Старой Сербией и Македонией. Из Скопии наш путник через Эгри-Паланку переходит в Болгарию — в Кюстендил, а отсюда через Дупницу доходит до Софии. Из болгарской столицы он направляется опять в Македонию, где, проходя через Кратово, Штип, Струмицу и Дойран, приходит опять в Солун. Отсюда он поворачивает на север другой дорогой,— почти тою же, по которой теперь идет железная дорога из Солуня в Митровицу, — через Аврет-Исар, Демир-капи, Велес к Скопии, а отсюда через Новый Базар доходит до Сараева в Боснии.

[XV] Из столицы Боснии он через Сребреницу и р. Дрину переходить в Сербию, а через Вальево доходить до Белграда. Здесь наш путник собственно и оканчивает описание своего путешествия. Молдавии и Валахии он касается только слегка. Таким образом здесь не описаны Черногория, Крым, Трансильвания, вассальные княжества Турции и, наконец, Армения. Отсюда нужно заключить, что наш путешественник в этих местах не был.

При описаниях автор обращает особенное внимание на все четыре границы империи и пограничные города (стр. 11, 18, 31, 33), которым в конце своей книги он приводит общий итог (стр. 43—44), при этомъ он не преминул отметить, и весьма метко, что африканско-аравийская граница Турции проведена неточно и, вследствие этого, села, принадлежащие турецкому и арабскому царям «меж ими мешана помесилась: где куды рука выше, то оне аравийтския люди туды и приклоняются больше» (стр. 11). Иногда он отмечает и провинции, которые он, обыкновенно, называет уездами, напр, «два уезда: арнаутлик и босняки» (стр. 42). Кроме того, наш путешественник почти всегда приводит названия посещенных им городов и сел или станций и народов, стараясь записывать точно и верно в тех формах, какие употребляются у местного населения, за исключением тех, которые ему были известны из книг, а именно из библии и из хронографов. Не приводит только названия крепостей у Константинопольского и Дарданельского проливов, а называет их лишь городками; также он не приводит название Меки, которую называет или местом, «где лежит турскай Махемет» (стр. 18), или местом меаметьовым или меаметьским [XVI] (стр. 44). Из названий гор он приводит только библейские в Палестине: Сионской, Елеонской и Иорданских; об остальных почти совсем не упоминает, а если о каких-нибудь и говорит, то, обыкновенно, говорит просто только о горах или горе. При описании морских путей составитель Описания совсем краток. Он знает только три названия морей: Черное, Белое (Эгейское) и Тивериадское; остальные он называет только морями. Из озер отмечает только одно — Дойранское (в Македонии) без означения, однако, названия. Реки наш автор отмечает не все, какие он видел, а только некоторые, а именно: Иордан, Египетскую реку (Нил), Великую реку (стр. 16,— Тигр), Вавилонскую реку (Евфрат), Дунай или Тунай, Саву, Дрину и Вардаль (Вардар); об остальных, как Марица, Струма и др., не упоминается совсем. Все заливы, какие отмечаются в Описании, приводятся без названий просто словом заводь.

Наш путешественник весьма заботливо отмечает расстояние между городами и станциями и другими предметами: днями, обыкновенными и малыми, полуднями, часами, верстами или поприщами и верстами турецкими. Вследствие этого по внешней форме, Описание имеет вид дорожника, спутника, или перечисления путей Турецкой империи, вроде тех, которые являются у Феликса Петанчича ²⁶, Антона Вранчича ²⁷ и вроде многих других, составленных в XVI и XVII в., а также и вроде тех безымянных дорожников, которые в Турции не потеряли своего значения и по сие время, помещаясь, обыкновенно, в календарях, письмовниках, а [XVII] иногда издаются и отдельно ²⁸. С внешней стороны описания дорог Описание почти совершенно сходно с этими путеводителями, так что несомненно, что нашему автору были известны такого рода путеводители и по их образцу он составил свои дорожники. Кроме того, несомненно, что он знал не одного только рода дорожники, а разные, т. е. для азиатской и европейской Турции отдельно, а может быть, и отдельных провинций, напр. Иерусалимской, потом такие, в которых были перечислены одни только станции, а другие с заметками историческими, статистическими о городах и их населении, а также заметки и об окрестных местах и т. п. Если же сравнить станции на дороге из Белграда в Константинополь по дорожникам и путешественникам XV—XVIII вв. ²⁹ и по Описанию, то увидим, что дорога нашего путешественника вполне соответствует большой шоссейной почтовой дороге из Константинополя в Белград, известной в средние века под названием великого моравского пути или большого белградского, и притом по тому направлению, которое она имела в более позднее время,— с XVII столетия по нынешнее, [XVIII] и только с небольшими отклонениями против средневековой и XVI в. Нельзя сказать, чтобы наш автор брал сведения при составлении своего Описания вполне из этих дорожников, но, несомненно, что они служили ему образцом. Только подражанием, иногда слепым, этим образцам мы можем объяснить себе неупоминание, напр. Балканских, Родопских и других гор и многих рек и других местностей и пунктов Турецкой империи, так как в дорожниках, обыкновенно, кроме названий станций и заметок о расстоянии, да еще кое-каких заметок в примечаниях, не делается почти никаких других отметок. Но не эти только одни сухие и краткие дорожники знал наш автор, но и другие, в которых отмечались кое-какие подробности, вроде тех, какие мы находим в описаниях хождений русских людей прошлых столетий, а также и тех отрывочных дорожников, которые мы встречаем в рукописных сборниках до-Петровского времени ³⁰.

Гораздо более оригинальным и самостоятельным представляется наш путешественник в описании тех пунктов, где ему приходилось бывать и, по-видимому, останавливаться. Сведения о них, как я сказал, он собирал почти всегда самолично и в очень редких случаях от других лиц, но, несомненно, и в одном, и в другом случае — на месте и как соглядатай в величайшей тайне или, как он выражается, «в тайнем, в сокравеннем, в сокрыте» (о соглядном изъявлении; стр. 1), и там же эти сведения и записывал.

Имел ли наш автор какую-либо определенную цель или поручение — неизвестно; но несомненно, что [XIX] его Описаниe написано по определенному плану и является чисто деловым. Он ничего почти не говорит о своей пленной жизни, т. е. о своих страданиях, трудностях и т. п.; одним словом, личности автора в Описании не видно. Он старается представить нам одно дело, иногда сжато, но весьма обстоятельно, насколько это возможно «пленнику в пленной своей неволи» (там же). Турецкий пленник хотел дать нам «роспись всему царству турскому, отнележе он изыде в путь и ходи в стопах пути ноги своея и исполни обхождения всего согляду». Он сам объясняет, что желал представить нам в своей росписи, а именно: как велико Турское царство «во одержание своего пространства шерины своей от края до края, и граница до границы, и места от места», много ли дней езды «семо и овамо» до всех мест, как зовутся города их, каковы их крепости, и как у них везде население редко и какого рода люди-турки, как они неучены военному делу, что они безбожные агаряне, злые и нечестивые грешники.

Наш автор должен был многое описывать без тщательной проверки, так, как ему показалось, и в нередких случаях с первого взгляда или по первому впечатлению. Вследствие этого он обращает внимание, главным образом, на внешнюю сторону всего им виденного и того, что было близко его пониманию, его специальности, и совсем умалчивает о предметах, которых он как пленник не мог видеть, или если и видел, то только издали. Таким образом довольно подробно, иногда до мелочей описывает физическо-географическое положение большей части виденных им мест (городов) и крепостей (градов), очертание местности как населенных пунктов, [XX] так и их окрестностей, как напр. Иерусалима, Каира, Халепа, Царьграда, Адрианополя (стр. 29), Филиппополя (стр. 29), Белграда (стр. 30), Буды, Силистрии (стр. 32), Сераева (стр. 40, 14—42) я др.; почти всегда отмечено положение их у моря, рек или озера, хотя не всегда приводится их название, также отмечено и очертание морских берегов; нередко он делает археологические заметки о городах или крепостях (стр. 17, 18, 25,28,30, 32, 35, 38), также нередко и, можно сказать, по-преимуществу, описывает довольно подробно и очень внимательно стены городские и крепостные с общим и раз или два с точным (стр. 21) указанием их длины, укрепления городов и рвов, их окружающих; отмечает таким же образом стратегическое положение и значение того или другого пункта и доступность или недоступность его с точки зрения военной, а также какими боевыми и охранительными средствами обладает тот или другой укрепленный пункт: пушками, пороховой казной, караулами, амуницией, доспехами, шлемами и т. п., с общим указанием их количества а иногда и качества; иногда указывает на расположение домов и других строений как в самих городах или крепостях и поселениях, так и вне их, местами с общим указанием расстояний между строениями таким образом: «так далека, аще ли как доброму стрельцу из лука стрелить (стр. 8,15), или «как доброму стрельцу из лука трижды стрелить» (стр. 5). Наряду с количеством стен наш автор нередко отмечает и число ворот и укрепленных мест в том или другом городе; только царьградских ворот приводит точное число — 26 — с поименованием каждых ворот (стр. 21—22), а также приводит и число каирских (египетских; — стр. 28), но без означения [XXI] названий (стр.7). Вообще нужно заметить, что Царьград описан подробнее других городов и во всех других отношениях; видно, нашему автору столица Турции была более знакома, чем другие города. Несколько раз он обращает внимание на богатство (стр. 14, 22) и нередко на бедность природы в населенных пунктах, а также и в местностях, их окружающих: на полях или горах, очертание и расположение которых он почти всегда отмечает. Кроме того, наш автор везде, где ему приходилось быть, определяет состав населения по национальностям и довольно редко по вероисповеданию, с общим указанием, на стороне какой национальности перевес в той или другой местности или населенном пункте. Только в одном Царьграде он отмечает число турок и христиан правдивых (т. е.православных): первых «две части великие», а последних «одна часть малая» (стр.22); но кроме «истинных, правдивых» (т. е. православных) христиан есть там, замечает он, «всяких вер христьян зело много» (стр. 23), и тут же прибавляет, что кроме этих «есть русских людей невольных в неволе на земле их и на море, на каторгах, зело много множеством без числа» (там же). Составитель Описания упоминает о следующих народностях, входящих в состав Оттоманской империи: турках, арабах (люди аривийтстии), арабах-сирийцах (люди аравийтстии халдейского языку, люди амилицкие), туркменах и туркоманах (трухменские люди), курдах (курты), греках, албанцах (арнаутские люди), болгарах, сербах (серпы, босняки), русских (русские люди, переведенцы каменские), венгерцах или мадьярах (христианские люди уненгерской земли) и, по-видимому, румынах (мунтян и валахов). Из языков этих народов он называет: халдейский, словеньский или славенъский, греческий [XXII] и албанский (арнаутский). Из всех упоминаемых им народов империи самую большую часть территории Турции он отводит туркам и болгарам. Относительно первых не может быть никакого спора со стороны их, если можно так выразиться, территориальной распространенности. Что же касается вторых, т. е. болгар, то сведения о том, что они простираются своими поселениями от округов адрианопольских до придунайского Белграда и далее, т. е. севернее, поскольку они любопытны, постольку возбуждают некоторое сомнение. Правда, западные путешественники средних веков болгар помещают не только к северу от Ниша, но почти до Белграда и даже этот последний город называют болгарским; но в ХVI в. пределы болгарские идут уже не дальше Ниша,— тем менее можно ожидать болгарских поселений до Белграда и даже к северу от Дуная в XVII в. Тут нельзя разуметь даже болгар, которые со второй половины этого столетия стали переселяться в Банат и в 1688 году окончательно оставили свою родину, так как у нас нет известий, чтобы они когда-нибудь жили между Нишем и Белградом ³¹. Несомненно, что у нашего автора относительно болгар является просто смешение. Сообщая о болгарах там, где идет речь об Адрианополе, что они «по турьские завутся серпы» (стр. 28), он отождествил последних везде, где их нашел, с болгарами и таким образом весьма ясно, откуда явились у него болгары в Белграде и на севере от Дуная.

Весьма метко, хотя нередко вкратце, характеризует наш автор почти все упоминаемые им народности [XXIII] и в особенности те, которые отличаются военными качествами положительными или отрицательными, отмечает характерные их нравы и обычаи, оседлое состояние или кочевое, способы ведения войны, годность или не годность их для военного дела, на которое он обращает преимущественное внимание. Собственно говоря, военные качества той или другой народности служат у него критерием для ее характеристики. Особенно он хорошо отзывается о воинственном духе албанцев, босняков и отчасти янычар; между тем как турок и арабов он считает весьма плохими с точки зрения военной.

Нужно заметить, что турецкий пленник сообщает кое-что по слуху, не указывая, однако, источника, как напр., указание на количество смешанного населения в разных пунктах или местах,— много ли или мало христиан и турок; или упоминание о том, что население Волоской земли «подручники турецкие» (стр. 33). То же можно сказать и относительно, напр., того, что от Дамаска до «места того, где лежит турской Махеметь» 30 дней «езду пустынею» (стр. 18,44), и на всем этом пространстве он ничего не описывает. Отсюда весьма ясно, что составитель Описания в этих местах не был. Можно думать, что он не был также и в крепостях, названия которых не приводит, — расположенных по обоим берегам Константинопольского (стр. 24) и Дарданельского (стр. 26—27) проливов, хотя он, несомненно, видел их и в одном и другом месте с моря; иначе такие важные с точки зрения военной пункты он описал бы подробно. Почти то же можно сказать и о Крите или Кандии, о котором он сообщает, что это — остров, который «турок воевал 30 лет» (стр. 37); но откуда последнее он заимствовал — [XXIV] не указывает. Несомненно, что это сообщает по слуху. Вообще нужно заметить, что наш автор так аккуратен и точен, что по его описаниям довольно легко можно определить, где действительно он был и где нет.

Замечательно, что составитель Описания совершенно оставляет без внимания такие предметы, которые каждый христианин и, в особенности, православный, не упустит из виду; мало того, он как будто избегает их. Он был в таких местах Турецкой империи, где эти предметы невольно возбуждают любопытство. Я разумею церкви и святыни, о которых наш автор не проронил ни полслова. Описывая Св. град Иерусалим так, как это делает наш путешественник, казалось, трудно было удержаться, чтобы не упомянуть о храме гроба Господня, держась даже на реальной почве, как делает наш автор, а между тем он обошел его полным молчанием. Правда, он пленник и, по-видимому, он описывает только то, что может иметь то или другое отношение к военному делу; но при всем этом такое полное умолчание о церквах и святынях все-таки должно возбудить наше удивление, если не признать, что наш автор, будучи в турецком войске, должен был быть мусульманином. Даже слух или устный источник не помогает ему в данном случае; впрочем, один только раз он воспользовался слухом, а именно там, где он сообщает о «доме палаты строений времян старых», в котором, как «в слух слышит от людей о том, лежит опочивание Давида царя» (стр. 2). Это нынешний неби - Дауд на Сионе. Можно еще указать в Описании на слово, напоминающее христианскую святыню, это — монастыри: один [XXV] в Вифлееме, а другой в Гюмурджине, сведения о котором наш автор, по-видимому, собрал на месте, потому что он описывает его не по слуху. Но последний оказывается вовсе не монастырь, а просто бывшая крепость, которая, действительно, находится если не по середине, то, по крайней мере, в черте города; а упоминаемых им людей иной веры составляли евреи, которые одни населяли и ныне еще населяют крепость ³².

В виду этого, роспись нашего путешественника представляет нечто вроде военно-географическо-топографическо-статистического описания Турции. Было ли это целью нашего автора, или его роспись вышла такою вследствие того, что он лучше понимал военное дело, это — вопрос, который решить в настоящее время трудно. Так или иначе, но его Описание представляется весьма интересным и даже важным и единственным в своем роде в русской литературе до-Петровской Руси. Важность и значение описания заключаются в его положительности и реальности, если удобно так выразиться. Наш автор описывал предметы так, как они были на самом деле, как он их видел и наблюдал своими глазами во время своих переходов с одного места на другое. Его описание изложено скорее сжато, чем кратко, но всегда обстоятельно, ясно до простоты и даже картинно до рельефности; у него есть места, как напр., описание Иерусалима и его окрестностей, где предметы изображены с такою ясностью и живостью, что художник [XXVI] может совершенно свободно перевести их на полотно. Повторения слов, которые у него постоянно встречаются, зависят от стиля простонародной речи, т. е. от способа или манеры выражаться; но они нисколько не затемняют изложения, но напротив сообщают ему больше выразительности, ясности и, можно сказать, точности, так что все сообщаемые в Описании сведения не подлежат почти никакому сомнению. В этом можно убедиться из проверки представляемых в нем данных с действительностью и из сравнений их с известиями западно-европейских путешественников; напр. описания Будуна (Буда-Пешта) ³³. Вообще можно сказать, что со стороны внешних приемов Описание турецкого пленника одного и того же совершенно характера с Хождением гостя Василья, изданное Православным Палестинским Обществом в 1884 г. ³⁴: в этом можно убедиться из сравнения описания любого города у гостя и у пленника.

Если сравнить Описание турецкого пленника с современными ему описаниями Турции, сделанными западно-европейскими путешественниками и не путешественниками, то, само собою разумеется, наш автор представляется малой величиной. У западно-европейцев видны и обширные знания по истории и даже, пожалуй, по географии, и широкий кругозор, потому что они почти все люди образованные и даже ученые; следовательно, они к своей задаче более или менее подготовлены. Ничего подобного, можно сказать, мы не видим у нашего автора: личный опыт, но и то лишь [XXVII] в сфере своей деятельности, личное наблюдение, правда, почти всегда весьма умелое, и кое-какая начитанность, да и то, главным образом духовного характера,— вот все ресурсы нашего автора, которые он имел при составлении своего Описания. Тем не менее, составитель Описания имеет некоторое преимущество перед своими собратьями в западной Европе, именно, в цельности своего труда. Никто из европейцев этого времени не исходил столько территорий Турецкой империи, не видел столько уголков ее и не отмечал столько особенностей их, как наш автор; одни из них, обыкновенно, описывают только места, виденные ими во время своего путешествия, иногда с обширными историческими припоминаниями большею частью из классической древности; другие — военное состояние Оттоманской империи с объяснением военных и гражданских учреждений; третьи — нравы и обычаи с приведением курьезов; член католической общины или пропаганды пишет отчет о состоянии своих единоверцев, а иногда и вообще христиан в Турции и т. д. в этом роде. Таковы, можно сказать, все многочисленные сочинения о Турции в западной Европе прошлых веков. Правда, в Описании нашего автора, при его более или менее специальном характере, мы не находим особого отдела об учреждениях турецких или, по крайней мере, объяснения отдельных институтов, напр., янычар и т. п.; но зато наш автор нередко затрагивает почти все стороны политической и гражданской жизни турок и их учреждения; из его труда ясно, что он хорошо знает и понимает их и потому читателю или исследователю приходится считаться с этими упоминаниями нашего автора. Из-под нехитрого, но зато [XXVIII] меткого, пера последнего ускользнули только духовенство и финансы турок.

Так или иначе, но Описание Турецкой империи дает нам понять, что русские люди до-Петровского времени умели интересоваться за границей не только курьезами и описаниями Святых мест, но умели понимать также пользу и значение наук. а в приложении к данному случаю — географии, местами и скучной, но зато важной; изложить ее в известной системе, позволяющей говорить главным образом о предмете, а не о своей личности; подбирать источники и т. п. Таким образом, труд турецкого пленника имеет не только историко-литературное, но и культурное значение: он показывает, что, по крайней мере, у боярских детей или вообще в боярском классе XVII в. существовали известные литературные вкусы и потребности.

Но кроме этого, Описание имеет для нас значение и важность и со стороны языка: будучи написано на чисто народном языке с сохранением всех фонетических особенностей народной живой речи, оно является драгоценным памятником в ряду источников по истории как звуков русского языка, так и русской диалектологи. Язык его представляет один из акающих говоров средней полосы России с некоторою примесью оканья. В виду интереса, какой Описание представляет именно со стороны языка, я отмечу здесь главнейшие особенности последнего, имея в виду, между прочим, и то, что язык Описания яснее показывает нам, как высоко было образование нашего автора.

Правописание нашего памятника не этимологическое, но фонетическое и при том невыдержанное, с большими [XXIX] отступлениями от грамматических правил. Так мы встречаем написания: проежжих ворот 7, 31 ³⁵, и: доежжая 46 и даже: дожжая 8, если это не ошибка, сонца 34, 36, 42; во изходе 20; перьвый и первый, царьской и царской и др., как смешение й и «, и и i. Из фонетических особенностей я отмечу здесь следующие: аканье (а вм. о) наряду с оканьем (о вм. а): вайна 6 и др. и война 5; дамов и домовъ 6 и др.; з дамами 7 и домами 10; страения 7 и др.; Дамят и Домят 8, Патрас и Потрас 36; марьской 9 и морьской; парахавой казны 10, 35; до маря 14; аснаван 14, 20; оснаванию 35; на великой, высокай, на круглай особнай горе 14; вада и вода 14; на заподнаю страну 17 и западною страну 20; астраву и остраву 26; магут 31; аграды 35; Лепанта 36 и Лепонта 37; Амарея 37; Костари и Кастариа 37; уподаеть 30; назвонные 40; первоя стена 21; перьвоя граница 42; Голиполь 27; моностырь 5, 15; переехов 36; и др. Такое же чередование видим а и о в: токие 18, токих 22 и такии: извычеи.... такии 38; никоких 13 и стражи никакой 38; но адин 8 и един 18, адно 5 и одно 15. Интересны формы: малая село 11; село оно великая 16; адно малая село 17; а то места не велика 16; оно места 16; великая ровная поля 14; отъимят и запрет Черная моря и потом Белая моря 23; и только раз: а места то Босна-Сарай велико оно 41. Кроме того, можно заметить, что а вм. о всегда является в суффиксах прилагательных в особенности и в окончании наречий. Формы с а или я вм. е я объясняю через посредство: малого, великого и т. п., а по аналогии [XXX] явилось и морио, откуда уже моря. Иногда является чередование а и е: извычей 5 и др., откуда: извычием 16, 38; может быть, также можно объяснить: вышал 37 от: вышел; — едва ли здесь можно предположить вышол; Махемет 78, при южно-славянской форме: Меамет 44; досегают 16, и дасягает 38; египтен 8; занет 14; еничера 17 и еничара 42; по башнем всем 10,— может быть, по аналогии с последним словом; впрочем: башнеми 35 и башнями 40; саблеми 38; да места прежнего 26; третиего угла 20; боезлив 13, при постоянной форме: боязлив. Формы: ретками 15, ближнами селами 22 и снежнами горами 25 я считаю явившимися по аналогии от существительных; также аналогией я объясняю и формы: колька жильцей людей турских 19, при форме: жильцев 36, 37, 40 и постоянной: жильцов: есть жильцов колька 20; дверей башней 31; а также: на десней стране 41, по аналогии с шуей. Следует здесь отметить еще: путя дороги 5, 28, 29, при: пути дороги 18, 32, 40; также чередование е и и в: шерины 1, 42; в царствие турском 42; внутре 6; малинькай 8; но Биргаз 28 (Пбруо?) вм. Бургас, думаю,— турецкое осмысление (бир+газ — один гусь); ср., впрочем, Биюк 27, вм. Буюк; третия (=третья) стена 21; от третей границы 44; да места того меаметьова 44 — форма чисто южно-славянская, при: месте меаметьском от Меамет 44. Вообще относительно ь можно заметить, что в середине оно не последовательно, кроме разве слова: перьвый и колька; в формах, как: средьней мере 26, марьской, четьвертая и т. п. непостоянно, а в конце слов оно чередуется с ъ, особенно в глагольных формах; ъ нередко является и в середине слов. По-видимому, ы и и иногда [XXXI] чередуется: щитов 8 и щытов 23; малы вм. малый или малой; а град в нем малы есть 37, если только здесь не пропущено й; ср. славный оне в бране войны 42; куды и туды. Заслуживают еще внимания нутренней град 15; вверьх; не ищего 16 (=не ис чего = не из чего); Чекмече 27 вм. Чекмедже; х Чернаму морю 34, сонца 34, 36, 42. Формы как: Шия 26 вм. Хиос, Измир и Змир 26, чисто местные. Из падежных форм отмечу: арчелинове от Арчель 11; анадолане 42 от Анадол 42; Кремль град, род. Кремли града 30, 31; род. мн.: шлем 23 по аналогии: с доспех и кальчюг 23; а также и несколько славянских: брег; дат. мн.: человеком 18,— наряду с чисто русскими, как напр., углам 20; стенам и др.; местн. мн.: холмех 20; домех 38, 42. Глагольных форм славянского или, вернее, литературного типа вроде: написася 1, изыдохом 44, возвратитися 36; несть не очень распространены. Бывал в значении прошедш. историческ. вм. был. Встречаются еще: вспять и абие. Из синтакситеских особенностей можно отметить: видить = видно и слышить = слышно: а пушак в нем не видить 12, 34; в видение видить 31; в слух слышить о том от людей 42. Встречается в Описании и несколько довольно интересных лексических особенностей: пошва 6, если не описка, вм. подошва; обережь 27= побережье; приправа 38 = наряд; займище 41; яр 32; увал 30 и др.; общее 31 = вообще; праток = пролив; заводь = залив; наслег = ночлег; постав = положение; оклад 3 и др. = диаметр; перебор 4 = пляс, порог; пустырище 5; во очерте 6 и др.; а также и: черте основания стен черты его окладу 17; пристанище 25 и др. — гавань, порт; двери морьские 25 и др.= самое узкое место [XXXII] пролива; под главу = всего; мнится и мниться — кажется; почитают = считают. К этим нужно присоединить еще несколько южнорусских слов: мар: а та гора стоит она особная, гладкая аки мар холму великому и высокому 19; инший: инших вер 19; при: иных вер 25 и др.; на приклад 21 = например, при несколько раз встречающимся: на притчю 23 и др.; не треба 23 = не нужно; натура = привычка, обычай: натура их о том так есть 38. Эти последние слова, я думаю, взяты из тогдашней переводной повествовательной литературы; по крайней мере, натура отдает литературным слогом, хотя они могли существовать и в разговорном языке.

В первоначальной ли редакции дошло до нас Описание Турецкой империи, или в переделанном и, при том, в целом ли виде или нет,— в настоящее время трудно сказать. Оно известно по одной только рукописи, принадлежавшей покойному профессору Казанского, а потом Новороссийского университетов, В. И. Григоровичу, который приобрел ее в Симбирске, вероятно, в бытность свою в Казани, но когда именно, — неизвестно. После его смерти, эта рукопись, вместе с большею частью его рукописей, поступила в 1877 г. в Румянцевский музей, где она хранится под № 1730 ³⁶. Но до поступления сюда, первый ее владелец сообщил о ней несколько кратких сведений, по-видимому, на двух археологических съездах: на втором в С.-Петербурге в 1871 г., и, по сообщению А. Е. Викторова, на третьем в Киеве в 1874 г. В первом случае проф. Григорович, судя по протоколам, сделал о [XXXIII] ней только маленькую заметку, заявив, по сообщению проф. В. Д. Смирнова, что она «написана до 1682 г.» ³⁷. В протоколах (16 Декабря) съезда говорится об этом следующее: «Профессор В. И. Григорович обратил внимание членов съезда на неизвестную до сего времени рукопись XVII в., найденную в Симбирске, озаглавленную так: «Книга в тайном и сокровенном сокртии мною пленником, в неволе писанная». Рукопись эта по своему содержанию имеет значение описания юго-славянских земель. В. И. Григорович считает ее оригиналом» ³⁸. Проф. В. Д. Смирнов, писавший в то время свое изследование о Кучибее Гёмюрджинском, воспользовавшись бытностью проф. Григоровича в столице, пересмотрел рукопись Описания и сделал из нее две не совсем точных выписки: сначала списал несколько (по нашему изданию, ровно девять) строк (стр. 1), после которых он замечает следующее: «Значит, автор заимствовал свои географические сведения не из книг, а прямо писал с живых устных показаний» ³⁹, хотя из приведенных слов нашего путешественника не совсем так выходит. За этим он приводит все известие о Гюмурджине (Камерьчино,— стр. 35), или, как пишет г. Смирнов, Гомюльджине ⁴⁰. Это, насколько мне известно, первые выписки из нашего автора.

Сделал ли сообщение проф. Григорович о своей рукописи на третьем археологическом съезде, или нет, — я в настоящее время проверить не могу, потому что в протоколах этого съезда ничего об этом не нашел; но это известно, по сообщению [ХХХIV] покойного А. Е. Викторова, из сохранившегося в бумагах покойного профессора отрывка его реферата в черновом виде о рукописи; в отрывке, между прочим, сказано: «Это описание областей Турецких составлено еще в XVII стол. до 1684 г. Оно было написано неизвестным пленником, который, вероятно, долго находился в Турции. Иерусалим, Египет и Африканское побережье, азиатские города и острова, Константинополь и Славянские земли до Пешта обозначены в нем весьма верно, хотя языком неправильным. В этом описании есть замечания этнографические и несколько археологических. Преимущественно этот неизвестный наблюдал военную силу Турции и расстояние» ⁴¹. Это описание рукописи самое обстоятельственное, хотя не совершенно точное. Видно, что проф. Григорович прочел Описание весьма внимательно.

А. Е. Викторов вкратце описал вместе с другими рукописями, поступившими от В. И. Григоровича в Румянцевский музей, и рукопись Описания ⁴²; он разделяет его на две части или половины: к первой он относит: «довольно подробное описание Иерусалима с ближайшими к нему городами и селами; затем, описание Египта, Александрии, прибрежных городов северной Африки и Палестины и городов и сел Малой Азии»; ко второй: «описание Царьграда и других городов и селений Европейской Турции,— в том числе и в Славянских землях». За этим совершенно неверно замечает он, что «по заметке, сделанной автором в конце рукописи, на все путешествие им употреблено 16-ть месяцев и 20 дней». В [XXXV] конце своей заметки г. Викторов говорит: «Судя по некоторым выражениям в описании, можно полагать что автор был Русский» ⁴³. Видно, что он познакомился с рукописью только на скорую руку, иначе он едва ли мог отметить так неверно время, проведенное нашим автором в Турции. Из рукописи он приводит два отрывка с соблюдением всех особенностей правописания: все предисловие (стр. 1—2) ⁴⁴ и описание Белграда (стр. 29—30) «в виде образчика той манеры, которой держался автор» при описании мест и городов ⁴⁵.

В виду всего сказанного я считаю нужным представить здесь подробное описание рукописи. Она представляет маленькую книжку из 56 листков или 6 тетрадей, по 8 листков в каждой, лощеной и 3 простой бумаги в 16 долю листа, в черном тонком деревянном переплете, обтянутом хорошо отделанным сафьяном, но теперь несколько попорченном; по обрезу листки позолочены. Текст занимает 40 листков; таким образом, в начале книжки остались 8 лл. и в конце также 8 лл. лощеной бумаги и 3 простой неписанными. На каждой странице помещено по 22 строки. Письмо — мелкая весьма четкая славянская скоропись южно-русского почерка XVII в.; страницы кое-где запачканы, но вообще сохранились довольно чисто. В конце 65-го листка, наоборот, приписано другою рукою: «так оне воевали». Кроме того, в конце текста рукописи написано также другою рукою: «той цар град стоит он не седми холмах основаниа». В конце же есть также приписки, но уже другого характера,— заключающие в себе или заметки о судьбе рукописи, или просто упражнения в писании разных нравственных сентенций. Так, на предпоследнем листе записано [XXXVI] «Сия книга симбирского купца Михаил Егорова», а в конце последнего листа находится отметка другого владельца рукописи: «Сия книшка симбирскаго посацкаго человека Михалы Савельевича Серебрякова». За этим следуютъ еще пять приписок:

1. «Стоит человек в воде по горло, просит пити и напитися не может».

2. «Не тот милостив, кто много милостыни творит, тот милостив, кто никого не обидит».

3. «По милости Божией и великих святителей Петра и Алексия Ионы и Филипа московских и всея России чудотворцев».

4. «Великого бога помощью, да открывается разум учащим торопись».

5. «Всякая власть от бога нестъ бо», и после этого начинается с новой строки: «По Указу Ея Величества». Кроме всего этого, есть еще несколько проб пера. Все эти приписки сделаны позднейшею рукою. В самом начале текста или, вернее, предисловия сделана небольшая золотая заставка; также и в начале следующего листка, где собственно начинается самое Описание, сделана еще одна заставка, но больше первой и раскрашенная; наконец, на л. 18-м, там, где начинается описание Царьграда, нарисована каемка вм. заставки. Четыре статьи: предисловие, описания: Иерусалима, Египта и Царьграда начинаются инициалами. Тексты описаний округов и отдельных пунктов отделены более или менее значительными пространствами. Несмотря на то, что слова написаны довольно мелко со множеством надстрочных знаков, не имеющих никакого научного значения, паерками и сокращениями, письмо, однако, совершенно удобочитаемо. При употреблении сложных букв: су, S', (D, ш, а также z и ь, [XXXVII] как и паерка, и и i не соблюдается никакое правило; только в употреблении а сохраняется известная последовательность. Видно по всему, что описываемый экземпляр, который можно назвать роскошным был приготовлен не для простого лица, а для избранного, знающего толк и имевшего вкус в книгах. Это обстоятельство указывает, может быть, на то, что наш автор был не простого происхождения и свое Описание предназначал для фамильной библиотеки. Что же касается вопроса о времени и месте написания Описания, я полагаю, что не остается никакого сомнения в том, что оно составлено на основании уже собранного материала по возвращении нашего автора в Россию, на родине или в том месте, где находились его ближайшие родные. Не имеет ли в данном случае значение местонахождение рукописи,— Симбирск? Может быть, не даром попало в Синбирский Сборник и донесение кн. Трубецкого о Дорохине. Так или иначе, но трудно допустить, чтобы турецкий пленник имел время и мог составить свой труд в пределах Турецкой империи во время своей пленной неволи. Он мог собрать лишь материалы в виде записывания отдельных сведений о том или другом месте или народе, да и то в величайшей тайне. Только на родине наш автор мог привести в порядок эти записи, связать их между собою, и таким образом получилось наше Описание.

Одно место в Описании, по-видимому, указывает на то, что записки нашего автора не были полны, т. е. о некоторых местах Турции, о которых он должен был бы по общему ходу рассказа упомянуть, у него нет сведений, или что в самом Описании пропуск,— это на обороте 29-го листка (стр. 33), [XXXVIII] а именно, где говорится о Волоской земле, а потом сразу о Каменце Подольском, не упоминая о промежуточных пунктах между этими местами. Если здесь пропуск, то едва ли он принадлежит автору; скорее его можно считать делом переписчика. Впрочем, эту неполноту можно объяснить также недостатком сведений у составителя Описания вследствие того, что он в этих местах не был, и это всего вероятнее, так как между Каменцем и Силистрою он помещает только одну станцию, — Яссы; между тем как там таких станций было несколько ⁴⁶. Наш автор, как турецкий воин, не мог быть ни в Яссах, ни в Каменце, так как в то время, когда турки были в этих городах, он был уже на родине, если признать, что составитель Описания и Дорохин одно и то же лицо. Что же касается известного нам списка Описания, то я склонен думать, что это не автограф составителя, а приготовлен переписчиком-каллиграфом, может быть, для фамильной библиотеки рода или семейства составителя. Так можно думать, по крайней мере, судя по внешности рукописи, главное по ее четкому и довольно красивому письму.

В приложениях к Описанию помещены: 1) челобитная Василия Полозова (стр.45-50) и 2) донесение киевского воеводы, князя Юрия Петровича [XXXIX] Трубецкого о Дорохин и его товарище (стр. 51-54). Первая статья приведена здесь, как образец кратких описаний путешествия русских, бывших в плену у турок и получивших возможность вернуться в свое отечество. Сравнение Описания Турецкой империи с подобного рода памятниками, как челобитная Полозова, еще лучше оттеняет значение первого. Эта челобитная напечатана впервые в Русском Архива 1865 г. (изд. 2-е. стр. 19-24) по рукописи XVIII ст., принадлежавшей также покойному профессору Новороссийского университета В. И. Григоровичу, а ныне хранящейся в числе рукописей библиотеки того же университета ⁴⁷. Этот печатный текст передан ниже с незначительными изменениями и разночтениями по тексту рукописи В. Ундольского, № 635, XVII в. (л. 22), сообщенному наместником Троицко-Сергиевой лавры, о. архимандритом Леонидом.

Донесение кн. Трубецкого представляет те интересные сведения, какие мы имеем о Дорохине. Оно напечатано в «Симбирском Сборнике» историч. часть Т. I. М. 1845, изданном П. А. Н. Языковыми, А. Хомяковым и Д. Валуевым, в отделе «Малороссийские дела», № 173, стр. 189-190, по рукописи, принадлежащей частному лицу,— дворянину Симбирской губернии (стр. 189-190).

Передавая ниже текст Описания с сохранением всех особенностей языка подлинника и приемов внешнего расположения его, т. е. текста, я обратил главным образом внимание на встречающиеся в нашем памятнике собственные названия населенных [XL] пунктов, мест и народов и на описание их, тем более, что эти названия передаются в Описании в большинства случаев довольно своеобразно, а местности с точки зрения географической описываются довольно подробно. При этом я обращаю преимущественное внимание на европейскую Турцию и главным образом на Балканский полуостров, как весьма мало известный русским прошлых столетий. В виду того, что в нашей литературе весьма мало сочинений по географии и этнографии Турции вообще и Балканского полуострова в частности, я счел необходимым дать не простой указатель собственных имен, а вместе с тем и историко-географический словарь, служащий до некоторой степени комментарием к тексту Описания и с этою целью я допустил некоторые подробности при объяснении того или другого названия и описании местностей,— подробности, которые с первого взгляда могут показаться излишними и даже обременительными для читателя. Если я не везде достиг своей цели, то желающие познакомиться обстоятельнее с тем или другим пунктом европейской Турции имеют возможность обратиться к литературе предмета, т. е. к тем пособиям, которые мною указаны; замечу при этом, что, руководствуясь целью Императорского Православного Палестинского Общества, я при указании литературы старался отмечать не источники, а именно пособия, большинству читателей более доступные, можно сказать, во всех отношениях. О городах и местностях, всем хорошо известных, я говорю очень немного, руководствуясь при этом тем соображением, что всякий желающий ознакомиться поближе и обстоятельнее с тем или другим из этих пунктов, легко может найти, что о них читать, [XLI] как в нашей литературе, так и заграничной. Считаю нужным заметить, что при палестинских названиях некоторые заметки принадлежат секретарю Общества В. Н. Хитрово. В заключение считаю приятным долгом высказать здесь свою благодарность Д. Ф. Кобеко, И. В. Помяловскому и X. М. Лопареву за разные библиографические и другого рода указания. За арабскую транскрипцию и объяснение арабских слов я изъявляю свою признательность Ф. И. Саруфу, лектору арабского языка в С.-Петербургском университете.

П. Сырку. 5 Октября 1890 г.

Комментарии

1 Hammer, Geschichte, VI В, стр. 225—252; Еrsсh u. Gruber, 2 Sect. 39 Theil, стр. 388—389; Пападаки, стр. 67.

2 Fessler, IX, стр. 368—388; Hammer, VI, стр. 472—476.

3 Hammer, VI, стр. 483-490.

4 Викторов, Собр. рук. В. И. Григоровича, стр. 37.

5 Смирнов, Кучибей Гомюрджинский, стр.40. Впрочем, автор этого сочинения сообщил мне словесно, что В. И. Григорович относил рукопись Описания до 1636 г.

6 Лучицкий, стр. 7-8; Ковалевский, стр. 238-254.

7 Напечатаны во 2 томе «Русск. историч. библиот.», стр. 597—668; Ламанский, стр. 119, и заметок, стр. 155; Антонович и Драгоманов, Истор. п. I, стр. 92.

8 Странствования, II, стр. 367; акад. изд., II, стр. 84; Ламанский, стр. 119.

9 Schweiggеr, стр. 221 -222.

10 О промысле, стр. 9-10; ср.Антоновича и Драгоманова Истор. п. I, стр. 88—93.

11 См. в Летописи договоры русских с греками у Лейнбовича, I, стр. 32—33 и 44; Бережков, стр.356. О давнем невольничьем рынке в Царьграде см. у Соловьева, I, прим. 397.

12 Соловьев, XI, стр. 290; Бережков, стр. 356.

13 Значительная часть этих данных сообщены проф. Lamanskу'м в его весьма интересном и важном сборнике: Secrets d'etat de Venise, стр. 380-383.

14 Совсем неверно г. Бережков переводит Circassi - земля черкесов; под этим названием разумели также казаков запорожских. Hecoмненно, что здесь идет речь о земле соседней с московской и польской.

15 Lamanskу, стр. 381.

16 ППС. 27 в., стр. 381.

17 Соловьев, X, 349; Бережков, 356; см. выше, стр. V, прим. 2.

18 Ср. Лохвицкого, стр. 24—25.

19 Антонович и Драгоманов, Истор. п. I, стр. 233; о ней см. стр. 230-240.

20 Карелин, стр. 100-101, где приведен один такой случай.

21 Я укажу здесь на две такие легенды. Первая из них сообщена цяреградским торговым греком Димитрием Астафьевым, привезшим в Москву чудотворную икону Влахернской Божией Матери. 11 октября 1653 г. в посольском приказе он, между прочим, заявил, что у Святого источника, явившегося на месте Влахернского храма в Константинополе, находилась «русская полонянка», которая оберегала это место и брала «по деньге с человека», приходящего к этому источнику, и этим она питалась, хотя «полонянка сия обусурманена». Каптерев, Характер, стр. 88—89. Другая, подобного же рода легенда, изложена в донесении киевского воеводы, кн.Ю. П. Трубецкого, Алексею Михайловичу 17 мая 1674 г. о греченине, киевском жителе Яне Павлове, который, между прочим, рассказал следующее: «Будучи де в Царигороде, говорил он, ходил смотреть, где была церковь София премудрость Божия, для того, что до приходу его к той церкви, звон был великий, и колокол(ов) нет, и не видел их; и о том звоне паша спрашивал, как у Софии звон был, и в то де время стоял на карауле у софийской церкви, у дверей, сторож был, обусурманился русский человек. И тот де бусурман того пашу в ту церковь не пустил, а сказал, что пускать не велено, с того числа, как звон был». Кроме этого, тот же Ян рассказал, что слышал от турков, что в салтанских палатах, где в то время православная бывала церковь, а ныне палата, и в той палате, в то число, как в Софийской церкви звон был, объявился стар человек, сидит во святительских одеждах, в креслах, в руках держит посох, а перед ним горит в лампаде свеча; и турки де видя то, писали к салтану, и салтан де велел его из той палаты кинуть на море, и турки де по его веленью, того человека кинули в море, и после де того, тот человек объявился опять в тех же палатах, сидит в креслах, в тех же святительских одеждах, свеча пред ним горит по-прежнему; и турки де к салтану и о том писали, и салтан де велел ту палату заделать, чтоб никто в нее не ходил». Синбирский Сборник. Историч. ч. I, малороссийские дела, стр.156-157,149.

22 Мученичество Павла описано Кариофилом и помещено в New Martorologiw, переведенном, хотя невполне, и на русский язык: «Христианские мученики, пострадавшие на востоке со времени завоевания Константинополя Турками. С новогреческ. перевел свящ. Петр Соловьев, Спб. 1862», сгр. 129-132. Житие этого Павла помещено и в 'Idioceirw Kecapия Дапонте у еп. Порфирия Афонск. Книжники, стр. 21. Ср. Nikodhmou Agioreitou SunaxaristhV. П. 1883, стр. 421; архиеп. Филарета Русск. святые. I, стр. 435—438; Martinov An. ecclesiast. graeco-slav., 103; Сергия Месяц. вост. II, 1. 85. Святогорец говорит, что русских от турок пострадало шесть человек. Письма Святогорца, I, стр. 26. Но кроме пресвитера Константия (NikodhmouSunaxaristhV. I, 343; Афонский Патерик. II, стр. 441—443; Сергий, Месяц. вост. II, 1, стр. 337), пострадавшего в 1743 г., я других не знаю.

23 Hammer, Geschichte, VI, стр. 298—301; Бантыш-Каменский, II, 111—113, 129.

24 Самовидец, стр. 273; Бантыш-Kaменский, II, стр. 129—144; Маркевич, III, стр.325; Костомаров, Руина, стр. 475—489.

25 Ср. Оглоблина, стр. 377-380.

26 О Петанчиче см. y Matkovica Putovanja в Rad'*, XLIX, стр. 106.

27 Monumenta Hungariae histor. Script. XXXII, XII kot. стр. 55-59.

28 Напр. DromodeicthV thV ElladoV (1826). Sine l. et an. у Иречка Die Heerstr., стр. 167—169; Календарь за година 1871. С предвещание на астронома Казамия. Цариград; Календарь за лето-то 1871 с различны статистическы сведения за Едрененскыят вилает. В Едрене. 1871, стр. 82—84; Писменник общеполезен на секиго единородного ми болгарина от кой и да е чин и возраст. Сочинен според днешний-а писмописателен способ от Христаки п. Дупничанин, учителя в славено-еллинско-то в Свищов училище, кой-то сега перво на свет издава го. Престоявал и исправял шура негов Ияков Илиевич, с. В Белграде. 1835, стр. 67—88: «Путеказатель, кой-то казува в Болгария патища-та и по птища-та места-та сос часове». Эта последняя статья есть переделка греческого путеводителя.

29 Об этом см. у Иречка Heerstr, 122—134; ср. Мосолова, стр. 28—46; Ami-Boue Itin. 54—75, и Христаки Дупничанина, стр. 67—88.

30 Ср. напр. у Бычкова, Описание, стр. 319, № LXII.

31 Ср. Сzirbuss Die sudungarische Bulgaren, стр. 346; Kossilkov Balgarsci Denevnic za 1877-a g., стр. 20-21.

32 Сhalfа, стр. 69; Matkovic в Rad't, LXII, стр. 169; ПC. III, стр. 69—70; MeXtppuTos, стр. 38—39.

33 Ср. описание столицы Венгрии в XVII столетии у Salamon-Jurаny, Ungarn im Zeitalt. d. Turkenhersch., стр. 160—164.

34 Это Хождение помещено в 6-м вып. ППС. и издано под редакцией архимандрита Леонида.

35 Приведенные на стр. XXIX-XXXII цифры означают страницы текста.

36 Викторов, Собр. рукоп. В. И. Григоровича, стр. 3, 36.

37 Кучибей Гёмюрджинский, стр. 40.

38 Труды, в. 2-й, стр. 40—41.

39 Кучибей Гёмюрджинский, стр. 40—41.

40 Там же, стр. 41.

41 Викторов, Собр. рукоп. В. И. Григоровича, стр. 37.

42 Там же, стр. 36-38.

43 Там же, стр. 37.

44 Там же, стр. 36-37.

45 Там же, стр. 38.

46 Между Каменцем и Яссами русские путешественники отмечают следующие станции,— у Трифона Коробейникова: Хотин — 10 верст, р. Прут — 10 в., Ботошаны — 10 в., Степанцы — 30 в., Яссы — 45 в. (ППС. 27 в., стр. 78; Долгов, 10); а отсюда Арсений Суханов проехал к Дунаю через Васлуй, Бырлад и Галац, а из Галаца в Исакчу (ППС. 21 в., стр. 6; ср. Парфения Сказание, II, стр. 36-37). Наши путешественники считали от Каменца до Ясс 105 в., а из Ясс до Дуная — 122 в., а всего от Каменца до Дуная — 227 в. с 15 станциями (ППС. 27 в., стр. 80).

47 Викторов, Собр. рукоп. Григоровича, стр. 55, прим. (№ 36).

Текст воспроизведен по изданию: Описание Турецкой империи, составленное русским, бывшим в плену у турок во второй половине XVII в. // Православный палестинский сборник. Вып. 30. СПб. 1890