ИСТОРИЯ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ЗАКОНОВ ЯНЫЧАРСКОГО КОРПУСА

МЕБДЕ-И КАНУН-И ЙЕНИЧЕРИ ОДЖАГЫ ТАРИХИ

ВВЕДЕНИЕ

История становления и развития такого могущественного государственного образования эпохи средневековья, как Османская империя, теснейшим образом связана с особенностями ее военной организации. В течение длительного периода эта организация являлась одним из важных факторов успешной завоевательной политики турок-османов. Однако история ее создания и функционирования, степень влияния ее на процессы социально-экономической и политической эволюции османского государства в отечественной исторической литературе почти не изучены.

Большое внимание историков Турции в нашей стране и за рубежом традиционно привлекают вопросы, связанные с особенностями османского феодализма, этапов его развития, и, в частности, вопросы, связанные с организацией ленного землевладения и землепользования, ее эволюцией.

Меньше внимания привлекает военный аспект организации турецких феодалов-сипахи, и почти совсем не изучена история регулярных воинских подразделений, входивших в состав капыкулу, в частности янычарского корпуса. В этом ряду янычарский корпус являлся специфическим военным и социально-политическим институтом османского государства, институтом, который на протяжении XIV—XIX вв. представлял собой одну из важнейших особенностей государственной структуры средневековой Османской империи.

Несмотря на наличие ряда работ зарубежных авторов, посвященных организации и функциям янычарского корпуса ¹, из которых наиболее полным и ценным следует считать фундаментальный труд турецкого историка И. X. Узунчаршылы, можно говорить о том, что всестороннего исследования о месте и роли янычарского корпуса в процессе эволюции феодального османского государства как в отечественной, так и в зарубежной исторической науке не существует. Что [8] касается труда И. X. Узунчаршылы, содержащего в себе громадный фактический материал, почерпнутый им из османских средневековых исторических сочинений и документов турецких архивов, то следует отметить, что Узунчаршылы изучает этот государственный институт вне его развития, вне его связей с другими элементами османской общественной организации. По этой причине, как нам представляется, исследование процесса становления и развития янычарского корпуса и главным образом его влияния на целый ряд социально-экономических и политических явлений в жизни средневекового османского общества продолжает оставаться одной из важных задач отечественной туркологии. На первом этапе этой работы необходимо ввести в научный оборот османские источники, содержащие наиболее полные сведения об истории и функционировании янычарского корпуса.

Настоящая работа ставит своей целью перевод и обзорное исследование одного из ценных источников по данной теме — трактата Мебде-и канун-и йеничери оджагы тарихи. Речь идет о турецком сочинении начала XVII в., представленном рукописью из собрания ИВ АН СССР (шифр — А 249). Сочинение известно по описанию тюркских рукописей Института народов Азии (ныне ИВ АН СССР) под названием Мебde-u канун-и йеничери оджагы, не совсем точно переданном в заголовке описания его составителями ²; оно посвящено истории и организации янычарского корпуса. Название сочинения не является авторским. Оно приведено на титульном листе рукописи, по всей видимости ее владельцем, в следующем виде: Мебде-и канун-и йеничери оджагы тарихи («История происхождения законов янычарского корпуса»). На том же титульном листе приведено и другое название, кем-то (возможно, одним из владельцев рукописи, хорошо ознакомившимся с ее содержанием) зачеркнутое: Йеничери оджагынын султан Ахмед-хан хазретлеринин кануннамеси («Законоуложение Его Величества султана Ахмед-хана относительно янычарского корпуса»). Здесь же имеются краткие записи различного содержания, свидетельствующие о том, что рукопись побывала в руках нескольких владельцев. Среди этих записей есть и такая: Perovsky, 1861. Она указывает на то, что рукопись принадлежала видному русскому государственному деятелю Л. А. Перовскому, известному собирателю восточных древностей. В фонд Азиатского музея, составившего основу нынешней рукописной коллекции ИВ АН СССР, она поступила в 1862 г.

Рукопись содержит 149 листов. Размер листа — 18,5*11,5 см. Размер текста — 14,5*7,5 см. Каждая страница [9] содержит 17 строк. Почерк — насх. Рукопись переписана в Турции, но точное место переписки переписчиком не приводится. Имя переписчика — Ибрахим ибн Исмаил. Дата переписки не указана, однако о ней можно сделать некоторые заключения по типу бумаги.

Бумага европейская, с водяными знаками, один из которых часто повторяется  . Этот знак позволяет дать предположительную датировку переписки рукописи — около 1705 г. ³. Такую датировку, по-видимому, подтверждает и другой водяной знак с литерами, относящийся к 1706 г. ⁴.

Восточная пагинация имеется лишь для 30 первых листов рукописи. Вместе с тем есть и более поздняя европейская пагинация для всей рукописи. Текст переписан черными чернилами, обозначение глав дано красными чернилами. Текст сочинения занимает 148 листов. На 149-м листе, который оставался свободным после переписки текста сочинения, приведена благопожелательная молитва. Сочинение состоит из введения и девяти глав, содержание которых подробно раскрывается сразу же за введением. Главы имеют в тексте номерное обозначение.

Ленинградская рукопись сочинения не является единственной. Сочинение об организации янычарского корпуса представлено еще семью известными нам рукописями. Пять из них находятся в Турции ⁵, две другие, оказавшиеся нам [10] доступными, — в европейских рукописных собраниях. Речь идет о рукописи, хранящейся в библиотеке братиславского университета ⁶, и рукописи, входящей в коллекцию бывшей герцогской библиотеки в Готе ⁷. Названия всех этих рукописей не совпадают, так как авторского названия сочинения не существует. На титульном листе братиславской рукописи написано: Кануннаме («Законоуложение»), на первом листе текста готской рукописи — Кануннаме-и оджаг-ы йеничерий-ан ее гильман-и аджемийан («Законоуложение относительно корпуса янычар и аджеми огланов»).

Из двух последних рукописей, микрофильмами которых мы имели возможность пользоваться в своей работе, братиславская представляет собой сильно сокращенную редакцию данного сочинения, восходящую к неизвестному нам протографу. Рукопись состоит из 79 листов (21,5*16 см), на странице 17 строк (размер текста 16,5*9,5 см), почерк насх, текст переписан черной тушью, обозначения глав даны красной тушью. Условное название сочинения, под которым оно числится в каталоге: Йеничери кануннамеси («Законоуложение о янычарах»). В колофоне братиславской рукописи сочинение обозначено как Рисале мин каванин-и тарик-и коджегян-и Хаджи Бекташ Вели («Трактат о правилах поведения [последователей] Хаджи Бекташа Вели»). Рукопись переписана в 1725 г. (в последних числах месяца шабана 1137 г. х.) главным муэззином мечети Мурад-паша-и Атик, т. е. в Стамбуле. Название этой мечети упоминается в сочинении Хафыза Хусейна Хадикат ал-джевами («Сад мечетей»), посвященном описанию мечетей и окрестностей Стамбула ⁸.

Гораздо более ценна для характеристики истории текста готская рукопись ⁹. В указанном каталоге Перча она значится под названием Кануннаме-и оджаг-ы йеничерийан ее гильман-и аджемийан. В рукописи 120 листов, из которых только 25, не считая первого, имеют восточную пагинацию (вспомним неполную восточную пагинацию ленинградской рукописи). Текст на странице состоит из 17 строк. Рукопись переписана насхом. В конце ее имеется дата переписки — 1174 г. х., что соответствует 1760-61 г. Имя переписчика не названо. Однако на титульном листе рукописи имеется приписка на французском языке за подписью Вигье, по-видимому [11] владельца рукописи. Вигье, папский префект в Стамбуле, живший там во второй половине XVIII в., известен специалистам как автор грамматики турецкого языка, изданной в Стамбуле в 1790 г. ¹⁰. Приписка, сделанная Вигье, едва различима в имеющейся у нас фотокопии, однако она воспроизведена Перчем в описании рукописи. «Эта книга, — говорится в ней, — была переписана с подлинника (l'original), находящегося во дворце Великого Сеньора (т. е. султана.— И. П.) и представленного султану Ахмеду, отцу нынешнего государя. Труд по переписке взял на себя Мехмед-эфенди, сарыкчи-баши» ¹¹. Указание на «нынешнего государя», сына султана Ахмеда, если учесть годы пребывания Вигье в Османской империи, свидетельствует о том, что запись была сделана либо в правление султана Мустафы III (1757—1774), либо в царствование Абдул Хамида I (1774—1789), так как оба этих султана являлись сыновьями Ахмеда III. Отметим, что знание Вигье истории переписки рукописи и имени переписчика позволяет думать, что заказчиком являлся сам Вигье, которому удалось каким-то образом узнать о существовании рассматриваемого нами сочинения в султанской дворцовой библиотеке. Известно, что уже в XVII и особенно в XVIII в. многие европейцы в поисках восточных рукописей пытались проникнуть в столичные книгохранилища Османской империи, и в частности в султанскую дворцовую библиотеку. Однако доступ туда был закрыт ¹². Понятен поэтому тот путь, который был избран для приобретения вызвавшего интерес сочинения. Переписчиком рукописи, хранившейся в султанской дворцовой библиотеке, был избран сарыкчи-баши, слуга из числа придворных, в обязанности которого входило хранение султанских тюрбанов и облачение в них султана. Во всяком случае, сарыкчи-баши являлся одним из приближенных к султанской особе лиц. Это обстоятельство важно в связи с тем, что очень немногие из штата придворных имели возможность проникнуть в дворцовую библиотеку и тем более организовать переписку одной из хранившихся там рукописей. Дело это не обошлось, вероятно, без солидного денежного вознаграждения в пользу сарыкчи-баши, что широко практиковалось и впоследствии. Известно, что, используя свои связи при султанском дворе, смог снять копию с каталога рукописей дворцовой библиотеки в Стамбуле итальянский аббат Тодерини в 80-х годах XVIII в. ¹³.

Готская рукопись переписана довольно небрежно и носит следы спешки. В почерке присутствует множество элементов [12] скорописи — насх готской рукописи значительно отличается от насха ленинградской и братиславской рукописей. Не исключено, что сочинение из дворцовой библиотеки переписывалось тайно.

Возвращаясь к записи, сделанной Вигье на титульном листе рассматриваемой нами готской рукописи, отметим одно важное обстоятельство, а именно: Вигье утверждает, что рукопись переписана с оригинала, поднесенного Ахмеду III и хранящегося в султанской дворцовой библиотеке. Из предисловия к сочинению нам известно, что оно предназначалось для другого султана Ахмеда — Ахмеда I. Одно из двух: либо Вигье, прочитавший предисловие к сочинению, принял Ахмеда I за Ахмеда III (ошибка весьма возможная, если учесть, что имя отцов обоих султанов было одно и то же — Мехмед, но в первом случае это султан Мехмед III, а во втором — Мехмед IV), либо сочинение, составленное в 1606 г., как об этом можно судить по тексту сочинения, пролежало 100 лет так и не поднесенным султану Ахмеду I и было преподнесено уже султану Ахмеду III. Последнее также весьма вероятно, если учесть обстоятельства, при которых взошел на престол Ахмед III (1703—1730), вновь приковавшие внимание к янычарскому корпусу.

18 июля 1703 г. четыре орта (подразделения) янычар отказались отправиться в военную экспедицию в Грузию до тех пор, пока им не будет выплачена задолженность в жалованье. Они выражали недовольство Мустафой II и пользовавшимся огромным влиянием при дворе шейхульисламом Фейзуллахом-эфенди. Восставшие янычары промаршировали по улицам Стамбула, где к ним присоединились толпы недовольных солдат, торговцев и ремесленников. Несмотря на отданное распоряжение выплатить бунтующим задержанное им жалованье, восставшие подошли к воротам султанского дворца, где их поддержали представители улемов и софты, недовольные Фейзуллахом. Султан и шейхульислам оставались в Эдирне, придавая мало значения восстанию, хотя в правительстве в Стамбуле уже находились люди, назначенные по требованию восставших. Когда же небольшая часть придворных войск двинулась из Эдирне в Стамбул для подавления бунта, она встретилась с армией восставших, которая увеличивалась по мере продвижения ее в Эдирне за счет недовольных жителей городов. Солдаты, поддерживавшие султана, стали перебегать на сторону бунтовщиков, и Мустафа II оказался без всякой защиты. Он был свергнут, а на его место 22 августа 1703 г. заступил его брат, Ахмед III ¹⁴.

Эти события вновь продемонстрировали ту опасность, которая [13] до того постоянно грозила султанам со стороны придворного войска янычар, на протяжении всего XVII в. беспрепятственно низлагавшего и возводившего на престол султанов. Возможно, именно данный момент был сочтен потомками автора подходящим для поднесения султану сочинения, в котором давались рецепты для исправления дел в янычарском корпусе.

По утверждению Вигье, готская рукопись была переписана с оригинала, поднесенного султану. Если это так, то можно утверждать, что ленинградская рукопись, текстуально совпадающая с готской, также является копией неизвестной нам рукописи, точно воспроизводящей авторский текст. Добавим, что имеется существенный признак, свидетельствующий о том, что ленинградская и готская рукописи восходят к одному и тому же протографу. Речь идет о наличии одних и тех же лексических ошибок в тексте, повторенных переписчиками и той и другой рукописи. Так, в одном месте текста как ленинградской, так и готской рукописи вместо слова ода-баиш стоит ода ¹⁵, вместо требующегося в другом случае по смыслу бёлюкбашилары стоит бёлюклери ¹⁶, вместо термина ятыртма употреблено слово татыртма ¹⁷, в одном случае пропущено то же самое сказуемое в предложении — дедилер ¹⁸, и в той и в другой рукописи пропущено обозначение главы пятой ¹⁹. Вместе с тем ленинградская и готская рукописи имеют незначительные разночтения, которые зафиксированы в некоторых случаях в примечаниях к тексту перевода. При переводе сочинения, выполненного нами по ленинградской рукописи, сверка трех имевшихся у нас рукописей производилась лишь в тех случаях, когда смысловой перевод какой-либо фразы или перевод термина оставался неясным. Как правило, текст готской рукописи давал ключ к пониманию, ибо в ленинградской рукописи почти всегда обнаруживалась в этих случаях ошибка переписчика, которая легко выявлялась при сличении текстов.

Однако такие небольшие «уточнения» требовались очень редко. В целом текст ленинградской рукописи нигде не испорчен и имеет для перевода некоторые преимущества. Например, в готской рукописи в одном месте восьмой главы текст обрывается, в результате чего значительный фрагмент его оказывается опущенным, а смысловая логика текста нарушенной. Этот опущенный в готской рукописи фрагмент текста есть в сокращенном виде в братиславской рукописи. [14] Конец текста в готской рукописи также испорчен: отсутствует большой кусок концовки основного текста сочинения. В ленинградской рукописи в качестве дополнения к основному тексту дан фрагмент, посвященный эпизоду из персидского похода султана Сулеймана — большому совету с участием янычарской верхушки. Фрагмент этот в ленинградской рукописи представлен полностью, в большей своей части имеется он и в готской, в братиславской же рукописи этот фрагмент отсутствует.

Братиславская рукопись имеет концовку, совпадающую с концовкой основного текста ленинградской рукописи, с той лишь разницей, что переписчик ленинградской рукописи обозначил сочинение как Кануннаме-и йеничерийан, а переписчик братиславской — как Рисале мин каванин-и тарик-и код-жегян-и Хаджи Бекташ Вели. Что касается эпизода из истории похода Сулеймана, приведенного в качестве дополнения к основному тексту сочинения, то конец его в ленинградской и готской рукописях совпадает.

Вместе с тем в качестве приложения к тексту сочинения в готской рукописи дан дополнительный раздел, отсутствующий в ленинградской рукописи. Обозначения раздела нет. Речь в нем идет о «янычарских агах». В этом дополнении к основному тексту описаны обязанности высших чинов янычарского корпуса и приведен рассказ об обстоятельствах казни Селимом I секбанбаши по имени Бальйемез Осман-ага. Возможно, этот раздел добавлен переписчиком, который заполнил оставшиеся чистыми листы рукописи, как это сделано в ленинградской рукописи, где в самом конце записана благопожелательная молитва.

Таким образом, самый общий обзор трех рукописей данного сочинения (к сожалению, мы лишены возможности дать характеристику рукописей, хранящихся в рукописных собраниях Турции) позволяет утверждать следующее: ленинградская рукопись является, по-видимому, самой ранней из только что рассматривавшихся. Текстуально она почти полностью совпадает с готской, переписанной, по словам Вигье, с рукописи, преподнесенной султану Ахмеду III (или Ахмеду I), а значит, текст ее близок к авторскому тексту. Более подробная история текста сочинения и подробный текстологический анализ в задачу настоящего исследования не входили ²⁰.

Из введения к сочинению известно, что автор его находился в рядах янычарского корпуса и принимал участие во всех походах, начиная с похода против Халькульвада, т. е. [15] с 1574 г. В этом году турки-османы предприняли морскую экспедицию против Туниса с целью захвата ключевой морской крепости Халькульвад, отнятой у них ранее испанцами ²¹. Он сообщает, что предки его из поколения в поколение служили в янычарском корпусе со времени царствования султана Мехмеда II (1451—1481), и рассказывает далее, что побудило его взяться за перо. Однажды, сообщает он, во время обычных молитв во благо падишаха ему привиделся старец, который призывал его написать рисале о законах и установлениях янычарского корпуса и поднести свое сочинение султану, дабы законы эти «были приняты к исполнению и неукоснительно соблюдались» ²². Из введения становится также ясно, какому из султанов предназначалось сочинение — Ахмеду I (1603—1617). Кроме того, в дальнейшем автор упоминает о мудром правлении великого везира Дервиш-паши как о современном ему. Дервиш-паша занимал этот пост лишь однажды, в 1606 г., и в том же году был казнен ²³. На основании этого сообщения автора можно датировать сочинение 1606 г. Автор сообщает также о том, что он 21 год занимался янычарскими дефтерами, и упоминает о своей службе в качестве кятиба при Ферхад-аге, который был отправлен на закупку овец для янычарского корпуса ²⁴. Все это свидетельствует о том, что автор сочинения занимался письмоводительским делом в янычарском корпусе. Он пишет, что был назначен коруджи, т. е. отстранен от своих обязанностей. Коруджи не состояли на действительной службе по старости или болезни, являлись, по существу, лицами на пенсии, но продолжали числиться в списках янычарского корпуса и имели право жить в янычарских казармах. В их обязанности входила охрана янычарских казарм, когда янычары отправлялись в поход. Автор сочинения сетует, что его, «совершенно здорового человека», против его воли назначили коруджи с прежним жалованьем, «ибо, — пишет он, — я ни в ком не имею поддержки». «Кто имеет за спиной поддержку, [тот] в радости и при должности — неважно, честен он или нечестен, сын своего очага или нет, знает основы закона или не знает. Были бы у него деньги да покровитель!» В то же время автор характеризует себя как человека, сведущего в делах. «Мы же, когда занимались дефтерами, знали о них все» ²⁵. Более никаких сведений о себе автор сочинения не приводит. В качестве подтверждения того, [16] что сам он является истинным «сыном очага», т. е. потомственным членом янычарского корпуса, можно считать его сообщение о своем деде Сакка Махмуде, который в царствование султана Сулеймана (1520—1566) в течение 14 лет занимал в корпусе высокий пост стамбульского аги ²⁶, т. е. аги, в подчинении и управлении которого находились все аджеми огланы Стамбула — мальчики, проходившие обязательную подготовительную службу перед зачислением их в янычарский корпус. Относительно Сакка Махмуда автор пишет, что он, занимая эту должность, отличался исключительной честностью ²⁷, качеством, которого, как явствует из содержания всего сочинения, по большей части были лишены высшие чины янычарского корпуса.

Итак, сочинение написано человеком, который долго служил в рядах янычар и, занимаясь янычарскими дефтерами, имеющими отношение ко всем сторонам деятельности янычарского корпуса, был прекрасно знаком с порядками и жизнью янычарского войска. Те немногие замечания автора о себе, которые имеются в тексте сочинения, вырисовывают фигуру «честного служаки», вынужденного за неимением денег и связей — этого непременного условия преуспеяния в рядах янычар, по замечанию самого автора, — расстаться со своей службой кятиба, а потому глубоко оскорбленного. Таким образом, выявляются личные мотивы, которыми руководствовался автор, берясь за составление трактата об организации и установлениях янычарского корпуса. Однако цель написания сочинения не может быть объяснена только личными мотивами — они, возможно, послужили лишь толчком, побудившим автора взяться за перо.

Время, когда писался трактат, известно в истории Османской империи как период заметных изменений, которые начиная со второй половины XVI в. происходили в социальной структуре османского государства. Эти изменения к концу XVI в. еще не привели к созданию качественно новых государственных институтов. Однако можно говорить о том, что все сколько-нибудь значительные институты османского государства, сложившиеся в период его формирования и упрочения, т. е. с XIV и до середины XVI в., под влиянием тех или иных условий развития подверглись заметной трансформации. Это касается в первую очередь системы землевладения, военной организации и отношений между традиционно существовавшими общественными слоями и группами.

Прежде всего изменениям подверглась система служебных земельных пожалований, которые предоставлялись султаном [17] при условии несения военной или иной службы. Из них тимары и зеаметы являлись основным источником доходов для турецких феодалов, составлявших основную военную силу османского войска. По закону они не подлежали продаже, наследовались при условии выполнения наследником военных обязательств и могли быть отняты у их владельцев в случае нарушения ими их военно-служебных обязанностей. Такая система могла функционировать лишь при эффективном контроле со стороны центральных властей, выдававших владельцам тимаров и зеаметов соответствующий документ на право владения — берат, который являлся основным во всех спорных случаях.

Между тем во второй половине XVI в. эффективность такого контроля значительно упала. Споры и тяжбы относительно владения тимарами во второй половине XVI в. стали столь частыми и острыми, что, по сообщению осведомленного венецианского посла в Стамбуле, великий везир Мехмед Соколлу, например, был убит одним из претендентов на спорный тимар, в котором ему было отказано ²⁸. Кочубей Гёмюрджинский, написавший свой известный трактат в 1631 г., указывает в нем, что если раньше «не было ни одного спорного большого и малого поместья» (т. е. тимара и зеамета.— И. П.) ²⁹, то теперь таковые имеются. Тимариоты, лишившиеся по тем или иным причинам своих земельных владений, были вынуждены искать себе «пропитание», поступая на службу (хизмет) либо к крупным феодалам, либо в свиту высших сановников ³⁰. Такая острота в вопросе владения тимарами могла объясняться главным образом значительным превышением числа претендентов над числом самих земельных пожалований, которых становилось все меньше. С конца XVI в. кадастры османских архивов фиксируют уменьшение числа тимаров и соответствующее увеличение хассов султана ³¹, не говоря о том, что за счет фонда земель тимаров и зеаметов в это время, по-видимому, заметно увеличивался фонд земельных пожалований, не связанных с несением военной службы (арпалыки, башмаклыки).

Увеличение хассов султана в значительной степени связано с растущей нуждой правительства в новых источниках доходов. Военный характер Османской империи, ее неизменная политика экспансии на протяжении XIV—XVI вв. вызывали истощение материальных ресурсов османского государства. С конца XV в. Османская империя чрезвычайно редко находилась в состоянии мира. Это делало невозможной [18] концентрацию сколько-нибудь значительных сумм доходов казны ³². Вторая половина XVI в. отмечена растущим дефицитом государственного бюджета. Так, если в 1564 г. этот дефицит составил 66 юков акче (6,6 млн. акче), то в 1591/92 г. он достиг 700 юков акче (70 млн. акче) и в 1596/97 г. — 6 тыс. юков акче (600 млн. акче) ³³. И это несмотря на то, что доходы государства, с конца правления султана Сулеймана (1564 г.) составлявшие 1830 юков акче, возросли до 3 тыс. юков акче ³⁴. Пытаясь выйти из этого положения, правительство вновь и вновь обращалось к перечеканке акче более низкой пробы, прибегало к конфискациям имущества попавших в опалу и казненных лиц, отправляло на переплавку дворцовую утварь из драгоценных металлов ³⁵.

Возраставшая потребность султанов в деньгах для казны делала чрезвычайно распространенной практику конфискаций имущества высших должностных лиц государства. Смертные казни и конфискации имущества стали столь частыми явлениями в жизни османского государства, что заставили османского историка второй половины XVII в. призывать к соблюдению законов шариата: «Если нет приговора согласно шариату, пусть не казнят живую душу» ³⁶. Конфискации имущества приводили к невозможности концентрации богатств (или чрезвычайно затрудняли ее) и передачи их последующим поколениям. Это создавало стимул к расточительству и безудержному потреблению. Именно вторая половина XVI в. отмечена в Османской империи возросшей тягой к роскоши. Дома вельмож теперь значительно богаче обставляются, высшие сановники ведут широкий образ жизни. На средства богатых лиц строятся общественные сооружения — мечети, бани, мосты, плотины, караван-сараи с бесплатным столом и кормом для лошадей. Жены вельмож, как правило женщины султанского двора, носят златотканые одежды, шелка и меха. Появляется итальянская кухня.

Это, в свою очередь, заставляло османских сановников добывать средства всеми законными и незаконными путями ³⁷. Взяточничество приобрело огромные размеры. Коррупция проникла во все слои османского общества. Она, как и другие социальные пороки, получившие распространение в государстве, неоднократно отмечалась османскими писателями конца XVI — первой половины XVII в. Так, Кятиб Челеби в своем трактате, посвященном описанию состояния дел в [19] государстве, сурово осуждает взятки, прибегая к авторитету религии. Говоря о несовместимости взяток с «разумом и шариатом», Кятиб Челеби замечает, что взятки запрещены и порицаемы даже среди «мерзких» гяурских правителей ³⁸.

В поисках новых доходов правительство присоединяло земли из фонда тимариотов и займов к султанским хассам, создавая мукатаа, значительная часть доходов с которых шла на нужды армии, состоящей на жалованье, в том числе янычар. К концу XVI в. доля различных налогов, собиравшихся в пользу государства, возросла до 75-80% и имела тенденцию к увеличению ³⁹. В сферу служебного землевладения все чаще проникали представители дворцовой верхушки. Под названием арпалыков и башмаклыков султанским придворным чинам предоставлялись земельные пожалования, которые изымались из земельного фонда тимаров и зеаметов, уменьшая доходы феодальной конницы сипахи ⁴⁰.

В поисках больших доходов османское правительство усиливало налоговый пресс, от которого страдало крестьянское население страны. Уже во времена правления султана Сулеймана Великолепного (1520—1566) смещенный с должности великий везир Лютфи-паша в своем трактате Асаф-наме («Книга Асафа») предупреждал об опасности обезлюдения сельских местностей в результате чрезмерного налогообложения и призывал к умеренному обложению крестьян налогами. В сочинении, написанном Лютфи-пашой в 1541 г., уже указывалось на те явления жизни государства, которые в полной мере проявились в конце XVI — начале XVII в. ⁴¹. В. Д. Хютерот на основе пространных дефтеров анатолийского региона показывает, что плотность населения деревенских поселений, очень высокая в XVI в., резко уменьшилась в результате их обезлюдения и запустения к 1600 г. ⁴².

С 1520 по 1580 г. численность населения Анатолии возросла более чем наполовину, Румелии — на 70%. а численность жителей двенадцати крупнейших городов (без учета Стамбула, Алеппо и Дамаска) — на 90%. Со второй половины XVI в. наблюдается процесс парцеллизации крестьянских наделов, усиления притока населения в города, увеличения числа деклассированных элементов, в основном за счет бывших крестьян ⁴³. Часть этих деклассированных лиц добывала себе средства пропитания с помощью разбоя и грабежа, который для азиатской части страны имел катастрофические [20] последствия. Для отражения их нападений и обеспечения общественной безопасности представители провинциальной администрации, бейлербеи и санджакбеи учреждали свои собственные боевые дружины, комплектовавшиеся в значительной мере за счет тех же деклассированных элементов, а для содержания их увеличивали число незаконно взимаемых поборов с крестьян — так называемых секбан акчеси, селямийе, озенги баха и др. Эти дружины, передвигаясь по области, фактически находились на содержании у крестьян. «Защитники» сами оказывались в роли грабителей.

Разбой и насилие в анатолийских землях получили такой размах, что крестьяне часто были вынуждены заниматься укреплением своих деревень. К концу XVI в. число таких сельских укреплений — паланка — значительно возросло. Однако местные представители администрации видели в этих укреплениях опасность усиления самих крестьян и отдавали приказ срывать их или держали их под своим постоянным контролем, разрешая находиться в паланка не более чем четырем-пяти вооруженным лицам. Для «защиты от разбойников» анатолийскому населению было позволено носить при себе оружие, которое оно всячески стремилось у себя сохранить ⁴⁴.

В тот же период беспорядков в анатолийских землях здесь формируются отряды, предводительствуемые смещенными со своих постов должностными лицами, которые выступали выразителями интересов всех недовольных действиями правительства. В числе этих лиц оказывались самые разные социальные элементы: учащиеся провинциальных медресе, крестьяне, тимариоты, деклассированные элементы ⁴⁵. Волнения и смуты, ареной которых стала Анатолия, достигли в конце XVI в. такого накала, что помешали султану Ахмеду I в бытность его наследным принцем выехать в провинцию для управления санджаком, что неизменно практиковалось до того времени при османском дворе ⁴⁶.

Массовые волнения и беспорядки, получившие название движения джеляли, явились одним из серьезных факторов, способствовавших наряду с налоговым гнетом процессу обезлюдения анатолийских деревень. В свою очередь, этот процесс не мог не затронуть важнейших жизненных интересов массы мелких турецких феодалов, тимариотов, получавших столь незначительный доход, что подчас им оказывалось не под силу исполнение своих воинских обязанностей. Мелкие сипахи, тимариоты, имея весьма скромные доходы со своих [21] земель, не обладали той степенью власти, какую имели, к примеру, владельцы крупных хассов, и не могли обеспечить крестьянам, проживавшим на территории их тимаров, безопасность. Крестьяне не могли справиться с бременем увеличивающихся налогов и бежали в более безопасные хассы ⁴⁷. Лишавшиеся крестьян тимариоты впадали в еще большую бедность и сами искали поддержки у более крупных и сильных феодалов, поступая к ним на службу ⁴⁸.

Расходы по экипировке и снаряжению в поход самих тимариотов и их воинов-джебелю чаще всего уже не окупались за счет военной добычи во время войн, которые вела Османская империя в последней четверти XVI в. Это вело к тому, что многие сипахи, тимариоты и заимы всеми возможными способами старались освободиться от участия в походах, рискуя быть лишенными своих земельных пожалований. Процесс этот зашел так далеко, что к середине XVII в. можно было легко откупиться от военной службы, сохраняя при этом свой лен. Так, Кочубей Гёмюрджинский в своем втором трактате сообщает, что командующий флотом передает в султанскую казну 50 юков акче (5 млн. акче), которые взимаются с заимов и тимариотов, не принимающих участия в походе. С заима, имевшего доход 40 тыс. акче и не шедшего в поход, взималось 40 тыс. акче ⁴⁹. Массовым явлением в войске к концу XVI в. стало дезертирство. В 1596 г. в Анатолии разразилось восстание фирари (дезертиров), сипахи, собравших вокруг себя представителей самых разных слоев, недовольных и протестовавших против лишения их земельных пожалований за дезертирство с театра военных действий во время австрийской кампании ⁵⁰.

Итак, все указанные явления расшатывали основы тимариотской системы, которая в последние десятилетия XVI в. начинает утрачивать свои типичные черты. Тимары и зеаметы во многом теряют свой служебный, временный характер, строгую подчиненность и подконтрольность центральной власти. В аграрной системе Османской империи с начала XVII в. появляются земельные держания нового типа — чифтлики.

Социальные события и перемены, особенно сильно сотрясавшие Османскую империю в конце XVI — начале XVII в., происходили на фоне разразившегося во второй половине XVI в. кризиса финансового положения страны, активно воздействовавшего на эти перемены. Рост правительственных расходов и постоянные дефициты вынуждали османское правительство прибегать к порче серебряной монеты, акче. Решением [22] центральных властей, принятым между 1584 и 1586 гг., вместо акче, содержавшего 0,682 г серебра, было принято к обращению акче с содержанием серебра в 0,384 г. Тогда же было установлено официальное соотношение акче и османского алтуна, весившего 3,517 г:1 алтун = 120 акче. Таким образом, за золотой вместо прежних 60 акче, содержавших 40,92 г серебра, по новому официальному курсу нужно было уплачивать 120 акче, содержавших 46,08 г серебра, т. е. если раньше 1 г золота приравнивался к 11,52 г серебра, то после реформы — к 13,1 г серебра ⁵¹.

Порче акче сопутствовал и резкий скачок цен, который разные историки объясняют по-разному. О. Л. Баркан, а вслед за ним советский турколог М. С. Мейер связывают это явление с «революцией цен» в Европе, с появлением в Европе дешевого американского серебра, которое в больших количествах в виде иностранных монет хлынуло в Османскую империю в 80-х годах XVI в. ⁵². С такой точкой зрения не согласен X. Гербер, объясняющий скачок цен в Османской империи в конце XVI в. порчей монеты, ее постоянным дефицитом ⁵³.

Наблюдавшийся в конце XVI в. в Османской империи резкий рост цен на все товары и особенно на продукты питания резко ухудшил положение тех социальных групп, которые получали жалованье от казны, и в первую очередь — придворного войска янычар и сипахи. К тому же правительство, не имея достаточного количества денег в казне, часто не выдавало вовремя жалованье, что приводило к частым восстаниям как янычар, так и сипахи ⁵⁴. Финансовый кризис в Османской империи в конце XVI в. имел далеко идущие последствия не только для янычарского корпуса, но и для судеб османского государства в целом.

Рост коррупции в рядах янычар, стремительный расцвет взяточничества и неуемная жажда обогащения в янычарской верхушке, получившие питательную почву, вели к постепенной трансформации этого важного военного и социально-политического института феодального османского государства. Можно сказать, что все те процессы, развитие которых наблюдалось в рассматриваемый нами период в османском обществе, нашли свое отражение в жизни янычарского корпуса как части этого общества.

Именно в этот период крупных экономических и социальных потрясений конца XVI — начала XVII в. османское [23] правительство было вынуждено увеличивать число своих войск на жалованье, для того чтобы иметь возможность эффективно вести военные действия против европейской пехоты, хорошо вооруженной огнестрельным оружием и хорошо обученной ⁵⁵. Войска на жалованье должны были также отчасти компенсировать уменьшение численности феодальной конницу сипахи.

В условиях изменившегося положения дел в области ведения военных действий, а именно с возрастанием роли ручного огнестрельного оружия и артиллерии, объективно возникала необходимость расширения контингента обученной и хорошо вооруженной профессиональной армии, состоящей на жалованье ⁵⁶. Кроме того, в конце XVI — начале XVII в., в период персидских войн, правительство целенаправленно увеличивало число своих войск, записывая в ряды янычар дополнительные людские контингенты ⁵⁷. Это резко повышало расходы государственной казны и вело к росту дефицита бюджета. В свою очередь, изменения в военной сфере, увеличивавшие потребность казны в деньгах, оказывали существенное влияние на аграрную систему, способствовали постепенному вытеснению тимарной организации системой ильтизамов ⁵⁸, относительному уменьшению значимости класса феодалов-сипахи.

Социальные перемены второй половины XVI в., которые наблюдались в Османской империи на протяжении жизни одного поколения, были замечены уже османскими авторами XVI в. Так, истоки многих новых для жизни общества явлений, проявившихся к концу XVI столетия, были отмечены Лютфи-пашой (ум. в 1563 г.) в его Асаф-наме, Селяники — в его «Истории», которую он писал с 1563 по 1599 г., а также Мустафой Али — в Кюнх аль-ахбар («Суть известий»), сочинении, которое он довел до царствования султана Мехмеда III (1595—1603). Перу того же Мустафы Али принадлежит трактат Нусхат ас-селатин («Наставление султанам»), где также описываются многие из новых явлений государственной жизни. По-своему отражены они и в сатирических произведениях Нефи и Вейси, поэтов конца XVI — начала XVII в. Однако наибольший расцвет особого направления османской литературы, отразившей процесс изменения социальной структуры османского государства, а также повышенный интерес османских авторов к вопросу о судьбах Османской империи, приходится на XVII столетие.

В серии османских политических трактатов XVII в. (сочинения Айни Али, Кочубея Гёмюрджинского, Кятиба Челеби) сочинению анонимного автора о янычарском корпусе [24] принадлежит видное место, прежде всего потому, что это самое раннее из сочинений такого рода (1606 г.). Посвященные описанию социальных, экономических и государственных институтов Османской империи и происходящим в них переменам, эти сочинения отражают ярко выраженную обеспокоенность их авторов неурядицами, хаосом и утратой былого величия и упорядоченности османского государства, стремление напомнить османским султанам о старых «золотых» временах первых османских правителей, особенно о времени правления султана Сулеймана (1520—1566). Мебде-и канун-и йеничери оджагы тарихи является в этом смысле ярким примером.

Не только неустроенность и обида за совершенную по отношению к нему несправедливость толкнули автора сочинения к тому, чтобы написать свое сочинение, но также — и, может быть, прежде всего — беспокойство по поводу неисчислимого ряда новшеств, появившихся в организации янычарского корпуса и отрицательно сказавшихся на боевом духе, дисциплине и эффективности этой военной опоры турецких султанов. Военные поражения Османской империи, особенно частые в период беспрерывных войн второй четверти XVI в., чрезвычайно беспокоят автора, и он призывает вернуться к древним законам и установлениям янычарского корпуса, в которых видит основное условие обеспечения военных побед. Попытка по-своему проанализировать упадок военной мощи империи и указать способы исправления неблагоприятно складывающейся ситуации лежала в основе мотивов, которыми руководствовался анонимный автор при написании своего сочинения. Основное кредо автора неоднократно выражено в словах: «[Когда] не будет ничего, что противоречит хоть какому-то закону, [когда] все будет делаться по закону, тогда и победы будут везде. Каждый будет знать свое место. Каждый будет жить тем, что получает. Со взятками будет покончено. Государство обретет спасение» ⁵⁹.

Настроение недовольства существующим положением дел в янычарском корпусе и в государстве, выраженное автором «Истории происхождения законов янычарского корпуса», янычаром, отражало в какой-то степени и общее недовольство корпорации янычар. В этом смысле очень показателен эпизод, рассказанный в «Истории» Селяники. Описывая обстоятельства подготовки к австрийской кампании в 1595 г., Селяники сообщает об открыто высказанном янычарскому аге и везиру Ибрахим-паше недовольстве янычар, суть которого выражалась в следующем: янычары обвиняли правительство в разрушении традиционной системы предоставления тимаров [25] и зеаметов в пограничных областях Османской империи, что резко снижало безопасность границ государства. Они протестовали против практики предоставления бератов лицам, находившимся на службе у высокопоставленных сановников столицы, так как эти вассалы сановников сами в своих поместьях не появлялись, ограничиваясь лишь получением доходов с них. В то же время сыновьям и родственникам умерших тимариотов и заимов отказывали в поместьях, которые должны были перейти им по праву наследования. Это, по общему мнению янычар, оголяло границы, чем и пользовались «враги государства», осведомленные, по словам янычар, о положении дел в государстве. Янычары были недовольны общим ослаблением османского войска из-за расстройства конного феодального войска сипахи, в результате чего, по мнению янычар, их, не имевших на поле боя позади себя прочной опоры в коннице, обрекали на разгром и поражение. Наконец, янычары выражали недовольство нарушением законов османского государства. Они однозначно оценивали положение дел в корпусе: «Плуты и чужаки при помощи взяток овладели всем вокруг. Государство стало таким же, как наш очаг» ⁶⁰.

Таким образом, побуждение автора обрисовать перед султаном неблагоприятное положение дел в очаге не кажется чем-то исключительным для представителя янычарского корпуса, неким одиночно стоящим явлением.

Этот средневековый турецкий трактат выделяется на фоне других сочинений своего времени обстоятельностью и удивительной простотой языка, объясняющейся, конечно, личностью самого автора. Не очень образованный, но грамотный представитель янычарского корпуса, прекрасно знакомый в силу своего служебного положения с его организацией и положением дел в нем, автор строит свой рассказ главным образом как очевидец событий, а затем уже как передатчик устного предания, существующего в самом янычарском корпусе. Только для передачи ранней истории корпуса, создания войска яя и мюселлем, автор почти дословно использует письменный источник, популярную в Османской империи хронику Саадэддина Тадж ат-теварих («Венец летописей»), составленную в правление султана Селима II (1566—1574).

То обстоятельство, что автор выступает как очевидец многих событий, как осведомленный рассказчик, чрезвычайно поднимает ценность данного сочинения в качестве исторического источника для конца XVI — начала XVII в. Конечно, главным образом это источник по истории янычарского корпуса, и уже только поэтому сочинение заслуживает [26] внимания историков-османистов. Благодаря подробному описанию автором трактата современной ему жизни янычар оказывается возможным отчетливо проследить процесс трансформации одного из важнейших военных и социальных институтов феодального османского государства. Часто прибегая в своем сочинении к примерам из недавнего для автора прошлого, главным образом относящимся ко времени правления султана Сулеймана Кануни, составитель трактата дает картину развития этого института с середины XVI до начала XVII в., т. е. в период заметных социальных перемен, происходивших в Османской империи в целом.

Вместе с тем, несмотря на специфичность, «специальность» темы трактата, предложенной анонимным османским автором, содержание сочинения, хочет или не хочет того сам автор, выходит за рамки темы и представляет большой интерес для изучения общего состояния османского общества в указанный период. Описывая изменения, происходящие в янычарском корпусе, автор, независимо от своего замысла, невольно фиксирует явления и процессы, которые отражают характерные черты османского общества на рубеже двух веков.

Советский турколог А. С. Тверитинова, которая была знакома с рассматриваемым нами сочинением, отнесла его к разряду книг-законоуложений, так называемых кануннаме ⁶¹. Под условным названием кануннаме это сочинение значится в большинстве каталогов, где оно зафиксировано. Ленинградский список также имеет на титульном листе зачеркнутое название Иеничери оджагынын султан Ахмед-хан хазретлеринин кануннамеси. Однако, несмотря на то, что в трактате действительно содержится описание многих установлений, принятых в янычарском корпусе, сочинение никак не может быть отнесено к разряду документальных источников. Оно не является сводом, простым перечнем правил и установлений, что характерно для жанра кануннаме. Описание законов и правил янычарского корпуса представлено автором на фоне живой жизни янычар. Рассказ автора часто прерывается, и следуют отступления, призванные подчеркнуть правильность той или иной мысли рассказчика. Личность автора, его позиция в сочинении отчетливо ощущаются. К тому же в тексте сочинения встречается немало исторических эпизодов, источником которых служат устные предания, сохранившиеся в самом янычарском корпусе. Язык сочинения, как уже говорилось, прост, очень близок к разговорному и значительно отличается от языка османских исторических произведений конца XVI в. не только стилистически, но и лексически. Столь [27] же далек он и от лапидарного языка произведений, относящихся к жанру кануннаме. Безусловно, рассматриваемый нами трактат анонимного автора должен быть отнесен к разряду нарративных источников.

Янычарский корпус создавался в XIV в. при первых турецких султанах Орхане и Мураде I как пехотное войско на жалованье, комплектовавшееся из числа рабов — пленных христиан, захваченных турками во время набегов на балканские территории. С упрочением османской государственности в период правления Мурада II (1421—1451) и Мехмеда II (1451—1481) комплектование корпуса получило совершенно новые формы, окончательно оформилась практика рекрутирования янычар из числа христианских подданных османского государства, практика девширме ⁶². Примерно в тот же период или несколько раньше закрепился обычай предварительной подготовки набранных юношей-христиан для нужд янычарского корпуса в рамках особого корпуса аджеми огланов ⁶³, который предполагал исламизацию и тюркизацию набранных юношей. Для различных групп рекрутов эта подготовка протекала различно. Одни служили гребцами на судах, другие использовались на общественных работах в столице, третьи составляли штат прислуги и поваров при кухнях столичных дворцов, четвертые передавались анатолийским крестьянам, которые использовали их на сельскохозяйственных работах.

После пяти-десяти лет такой службы, призванной, как часто подчеркивает автор трактата, приучить юношей к суровой и полной лишений жизни, аджеми огланов принимали на службу собственно в качестве янычар. С этого времени жизнь их протекала в столичных янычарских казармах и была посвящена военным занятиям.

Война являлась основным ремеслом янычар, наградой была военная добыча, ради которой совершались акты самой беспощадной жестокости ⁶⁴. Грабеж, сопровождавшийся зверствами, был нормой для военных действий всего османского войска. Как верно отметил советский историк В. В. Мавродин в предисловии к изданию на русском языке «Книги путешествия» Эвлии Челеби, для автора, самого Эвлии Челеби, описывающего действия османской армии, проявление жестокости и есть воинская доблесть ⁶⁵. Точно так же жестокость была нормой и для воинских деяний янычар, которые убивали [28] безоружных людей ради добычи, ради грабежа их имущества. Христианская Европа была прекрасно знакома с янычарами, и именно здесь в литературе утвердился образ жестокого, фанатичного профессионального воина-пехотинца.

Войско янычар состояло на жалованье, которое для рядовых янычар составляло в разное время от 3 до 8 акче в день. Однако многие, за те или иные заслуги, имели также прибавку к жалованью. Выдача жалованья происходила раз в три месяца по лунному календарю согласно дефтерам, которые переписывались писцами корпуса, с учетом различных перемен в статусе отдельных янычар, каждые три месяца. Это жалованье отнюдь не являлось для янычар чем-то вроде карманных денег, так как они лишь частично находились на содержании казны. Имея казенный кров и казенное платье, получая от правительства деньги на военную экипировку (деньги «на лук» и «на колчан»), янычары в мирное время обязаны были сами обеспечивать себя продовольствием. Раз в неделю векильхардж (нечто вроде провиантмейстера янычарской орта) собирал со своих товарищей деньги для закупки на базаре продовольствия, а ашчи, исполнявшие в орта обязанности поваров и являвшиеся младшими офицерами в этом основном подразделении янычарского войска, готовили еду для янычар своих орта.

Находившимся на действительной военной службе янычарам запрещалось заводить семьи и жить вне янычарских казарм. Все свободное от походов, время они должны были тратить на военные упражнения, заключавшиеся в стрельбе из лука и ружей и проходившие в специально оборудованных для того местах — талимхане.

В военных походах османских султанов янычарская пехота представляла собой значительную военную силу, являвшуюся необходимым дополнением к кавалерийским полкам феодалов-сипахи и конной придворной гвардии. Янычары были незаменимы в ведении длительных осад крепостей противника, отличались до определенного времени хорошей военной выучкой и дисциплиной, высоким боевым духом. Благодаря особой форме комплектования и обучения янычарского войска, являвшейся чисто османским изобретением, в османском государстве было учреждено одно из первых в Европе в эпоху средневековья профессиональных военных пехотных образований.

Первоначальная практика комплектования этого пехотного войска из числа рабов, военнопленных-христиан, отразилась на социальном статусе последующих поколений янычар. Будучи набираемы первоначально исключительно из числа военнопленных, янычары до середины XV в., по-видимому, полностью сохраняли свою личную зависимость от [29] султана. В середине XV в., в правление султана Мехмеда II, когда среди янычар уже было много юношей, набранных из числа христианских подданных государства по системе девширме, янычары из разряда военнопленных, согласно сообщению Константина из Островицы, продолжали иметь статус рабов султана: они не имели права завещать свое имущество по собственному желанию. После смерти такого янычара все его имущество переходило султану ⁶⁶. В этом статус янычар из военнопленных отличался от статуса тех янычар, которые были набраны по системе девширме и являлись свободными. Отметим здесь, что имущество янычар, не оставивших после себя потомства, забиралось в султанскую казну. Эта практика существовала в начале XVII в. Со временем она утратила свою силу, и в начале XVIII в. имущество бездетных янычар наследовалось их товарищами по орта ⁶⁷.

Проявлением личной зависимости янычар от их господина, султана, может считаться первоначально существовавший запрет на женитьбу, который, однако, к концу XVI в. уже практически не действовал. В XVI в. янычары были лично свободными людьми, свободными в той степени, в какой обладали свободой люди средневековья, тесно связанные по роду своей деятельности с определенной социальной корпорацией. Уже к началу XVII в. янычар фактически имел возможность изменить свой социальный статус, порвав с военной службой и войдя в число ремесленников, крестьян, торговцев и тимариотов. Социальное положение янычара обозначалось термином кул, сохранившимся с тех времен, когда янычары набирались из числа военнопленных и становились рабами султана. Этот термин переводится словом «раб», однако имеет и другое значение — «слуга». В широком смысле слова кулами являлись все лица, входившие в разряд аскери, т. е. в разряд лиц, так или иначе имеющих отношение к управлению государством. Как верно, на наш взгляд, замечает Б. Льюис, пребывание юношей, набранных по системе девширме, в статусе кулов (рабов, слуг) было скорее политическим, чем юридическим явлением. С середины XVI в. эти лица сохраняли права свободных людей в вопросах собственности, брака и не считались рабами в юридическом смысле ⁶⁸.

Будучи профессиональным войском на жалованье, янычары не являлись простой корпорацией воинов. Очень быстро после своего учреждения янычарское войско оказалось не просто военным, но важным социально-политическим институтом, приобретавшим все более значительное влияние на [30] ход политического и социально-экономического развития Османской империи. Создававшееся не только как военная сила, янычарское войско являлось важным инструментом политической власти первых османских султанов, существенным противовесом военной и политической силе родо-племенных подразделений, а очень скоро и орудием государственного подавления и насилия.

История янычарского корпуса, тесно связанного со всей социально-экономической и политической структурой общества, дает большой материал для понимания целого ряда явлений и факторов в истории средневекового османского государства. При этом совершенно очевидно влияние изменений в социальном составе корпуса, имевших место в конце XVI в., на социальную и политическую роль, которую все более активно играл янычарский корпус. По существу, янычары, являясь наиболее многочисленной, самостоятельной и хорошо организованной профессиональной корпорацией, представляли собой особую социальную прослойку, обладавшую своими специфическими корпоративными интересами и стремлениями, большой политической силой. Тот факт, что янычарское войско было войском на жалованье, в котором можно усмотреть специфическую форму заработной платы, во многом объясняет психологию воинов-янычар, формировавшуюся под влиянием прежде всего материальных, меркантильных интересов, и их рано начавшуюся борьбу за обеспечение своих экономических привилегий.

Замкнутый военно-профессиональный характер янычарского корпуса сохранялся приблизительно до середины XVI в., до времени правления султана Селима II (1566—1574). Начиная с середины XVI столетия организация янычарского корпуса начинает претерпевать некоторые изменения, зафиксированные автором рассматриваемого нами трактата. Во многом они были связаны с изменениями в самой структуре османского государства.

К началу XVII в. янычарский корпус отчасти утрачивает свою замкнутость, которая обеспечивалась системой девширме, строгим следованием законам и правилам внутренней организации корпуса. Фактически получение янычарами разрешения на женитьбу и зачисление в ряды янычарского корпуса сыновей янычар ⁶⁹ вели к ослаблению жестких правил комплектования корпуса, к проникновению в янычарскую среду значительного числа деклассированных элементов, не прошедших специальной подготовки и предварительной службы в качестве аджеми огланов, к резкому расширению связей [31] янычар с различными городскими социальными слоями. Османский историк Найма под 1628/29 г. описывает наставление, которое дает янычарскому кятибу, главному хранителю янычарских дефтеров, султан. Он сетует на то, что в янычарских дефтерах царит беспорядок, вместо умерших янычар в дефтеры вносят посторонних лиц, как то заблагорассудится, что число янычар увеличивается и это тяжелым бременем ложится на казну, несущую неисчислимые убытки, что в янычарские дефтеры вписывают малолетних реайятов (крестьян) и простых поденщиков ⁷⁰.

Появление всех этих элементов в янычарском корпусе ослабляло внутреннюю дисциплину, военный дух, а в конечном счете боеспособность янычарского войска. Одновременно с этим беспрерывно следовавшие одна за другой войны Османской империи подрывали материальную силу государства, вели к истощению государственной казны. Правительство оказывалось неспособным вовремя выплачивать жалованье войску, численность которого оно было вынуждено, как указывалось выше, увеличивать. Выплата жалованья составляла лишь одну, хотя и самую значительную, часть расходов казны по содержанию янычарского войска. К этим расходам добавлялись различные выплаты в связи с экипировкой янычар, а также крупные денежные суммы, которые выдавала казна для покрытия убытков мясников, поставлявших янычарскому корпусу мясо по заниженной цене. Дополнительные расходы несла казна и в связи с содержанием военных гарнизонов в крепостях: служившим там янычарам выплачивалась добавка к жалованью, так называемая нафака. Жалованье получали и готовившиеся к янычарской службе аджеми огланы, а дети погибших янычар раз в три месяца обеспечивались мукой. Это вспомоществование можно было получить и в виде денег. Ежедневно для янычарского корпуса выпекались хлебные лепешки фодла, которые в большом количестве распределялись среди офицеров и давались многим орта янычар, имевшим отношение к султанской охоте. Расходы на муку в данном случае также оплачивались правительством. Обо всем этом сообщает в своем трактате автор «Истории происхождения законов янычарского корпуса». В целом содержание янычар стоило правительству, по сообщению Хезарфена (1669 г.), 1910 юков 8150 акче ⁷¹. Это составляло сумму, большую, чем все доходы государственной казны в 1564 г. (1830 юков акче) ⁷². Даже если учесть резко возросшие доходы казны в 1596/97 г. (3 000 юков [32] акче) ⁷³, все равно следует признать, что содержание янычарского корпуса тяжелым бременем ложилось на казну. К этому следует добавить, что выплата янычарам жалованья производилась четыре раза в год по лунному календарю, тогда как сбор налогов и связанные с этим финансовые операции производились по солнечному календарю. В результате из-за разницы между солнечным и лунным календарем каждые 33 года возникала необходимость дополнительной выплаты жалованья за целый год. По этой причине правительство было вынуждено изыскивать дополнительные средства в год выплаты — он получил название сывыш йылы — этого добавочного жалованья: либо увеличивать налоги, либо обесценивать монету, либо искать новые источники доходов с помощью новых завоеваний ⁷⁴.

Однако все эти расходы явно перестали окупать себя, хотя бы потому, что списочный состав янычарского корпуса совершенно не отражал реальной численности янычар, готовых выступить в поход. К тому же большое число янычар в рассматриваемый нами период всячески уклоняется от участия в военных кампаниях. Войны перестают быть выгодными с точки зрения военной добычи и в результате важных экономических и технологических сдвигов в Европе, приведших к усилению армий европейских правителей, начинают приобретать изнурительный и опасный характер. Войны приносят с собой гораздо больше тягот, опасностей и потерь, чем военной добычи, а это порождает ярко выраженное стремление янычар освободиться от военных обязанностей. Автор трактата о янычарском корпусе говорит об этом неоднократно. Он отмечает, что большое число янычар, числящихся на действительной службе, с помощью разного рода ухищрений освобождается от участия в походах, добиваясь зачисления в те разряды янычарского войска, которым официально было разрешено не участвовать в походах (коруджи, отураки, зифтчи и некоторые другие). Не раз автор трактата говорит о том, что многие янычары, молодые и полные сил, незаконно, с помощью денег становились коруджи и отураками и не участвовали в военных действиях ⁷⁵. А Кочубей Гёмюрджинский сообщает, что в рядах янычарского корпуса имеется 10 тыс. молодых коруджи и отураков ⁷⁶. Среди янычар, расквартированных в провинции, была широко распространена практика получения разрешения не участвовать в походе под предлогом болезни. В этом случае правилами предусматривалось представление в столицу документа, подтверждающего [33] болезнь, за подписью местного кадия или аяна. Автор трактата предлагает наказывать лиц, укрывающих янычар от участия в походе ⁷⁷.

Следует отметить, что уже в период правления султана Сулеймана (1520—1566), если верить сообщению Хезарфена, далеко не все янычары, обязанные участвовать в походе, стремились к этому. Так, во время одного из походов султан Сулейман сообщил янычарскому аге, что произведет проверку личного состава янычар. Янычарский ага вызвал офицеров янычарских орта, одабаши, и приказал им обеспечить участие в походе всех записанных в него янычар, пригрозив в случае неисполнения наказанием ⁷⁸.

Автор «Истории происхождения законов янычарского корпуса» сетует на то, что янычары забросили свои ежедневные военные упражнения, что талимхане стоят заброшенными и «пауки вьют там свои гнезда» ⁷⁹. Хотя тренировочная стрельба из ружей и имела место, но, по свидетельству автора трактата, она была плохо организована ⁸⁰, а это вело к постепенней утрате военного искусства турецкими воинами, которые прежде отличались высоким мастерством стрельбы из лука. Между тем еще при султане Сулеймане тренировочная стрельба янычар из ружей, которые появились у них лишь к началу XVI в. ⁸¹, активно практиковалась. В одном из предписаний султана янычарскому аге от 1552 г. было сказано: «Как только прибудет мой указ, приложи все старания и усилия к тому, чтобы янычары, тренируясь в стрельбе из ружей, стали искусными в стрельбе и не делали ни единого промаха» ⁸².

Изменения претерпевал и личный состав корпуса. Во второй половине XVI в. в нем появляются лица, набранные не по системе девширме. Девширме, как говорилось выше, предусматривало рекрутирование главным образом сыновей крестьян из числа болгар, армян, греков и некоторых других представителей немусульманского населения Османской империи и только как исключение — сыновей мусульман (босняков, принявших ислам). Теперь же в среду янычар, за взятки или с помощью протекции, проникают сами турки, представители этноса, являвшегося господствующим в Османской империи. При этом янычарами прежде всего стремились стать деклассированные элементы, бежавшие в город крестьяне — ради обеспечения своего существования. В этом [34] смысле показателен эпизод, рассказанный автором трактата и затем почти в тех же словах повторенный Кочубеем Гёмюрджинским ⁸³.

В этот же период начался активный процесс вовлечения янычар в сферу ремесленной деятельности и торговли. К началу XVII в. многие из них занимались каким-нибудь ремеслом ⁸⁴, а некоторые, числясь янычарами, занимались торговыми операциями. Как показывают турецкие документы, в городах, где были расквартированы янычары, они занимались торговлей фруктами, были мясниками, хлебопеками ⁸⁵. В одном из документов отмечается случай, когда янычары занимались незаконной торговлей лесом ⁸⁶.

Существовало, по-видимому, два пути появления ремесленников в янычарском корпусе. Первый путь — это прямое зачисление в корпус ремесленников, которые во многих случаях стремились к этому из желания иметь привилегии янычар (освобождение от всех видов налогов) и получать дополнительный фиксированный денежный доход. Второй путь — это овладение каким-либо ремеслом самими янычарами. Очень часто, обремененные семьями и вынужденные содержать их в городах на весьма скромное жалованье, покупательная способность которого во второй половине XVI в. резко падала, они зарабатывали на жизнь посредством ремесла, которым овладевали часто еще будучи аджеми огланами. Во всяком случае, известно, что янычарский корпус имел своих ремесленников: шорников, кузнецов, портных и др., официально занимавшихся ремеслом в специальных мастерских при резиденции янычарского аги. Имели возможность овладевать ремеслами и многочисленные сыновья янычар, так называемые кулоглу, появление которых в рядах янычарского корпуса связано с официальным признанием права янычар на женитьбу в последней четверти XVI в. Приблизительно с этого же времени профессия янычар в широком масштабе приобретает черты наследственной. Все это вело к изменению состава и организации янычарского корпуса и оказывало большое влияние на процесс постепенной утраты им замкнутого, исключительно военного, строго корпоративного характера.

С начала XVII в. янычары оказываются связанными с различными слоями османского общества и вовлеченными в самые разные сферы экономической жизни государства. Этому [35] способствовало то обстоятельство, что янычары в качестве ясакчи (нечто вроде жандармерии) имелись в XVI в. практически во всех сколько-нибудь значительных городах империи, особенно в европейской части страны, где им вменялось в обязанность «защищать» христианское население. Янычарские гарнизоны были размещены также во многих пограничных городах османского государства. Янычары, как и придворные сипахи, становятся особой привилегированной группой в провинции. Они не платят налогов и неподсудны кадиям, их могут наказывать только их офицеры ⁸⁷. Очень многие из янычар становятся в провинции владельцами или арендаторами земельных участков ⁸⁸. В XVII в. процесс этот заходит так далеко, что османские власти принимают меры к удалению из корпуса этих порвавших с военной службой янычар. В одном из турецких документов, относящихся к чуть более позднему времени, к 1677—1678 гг. (район Болу), говорится, что коруджи, отураков и просто янычар, которые обрабатывают землю и не имеют соответствующих документов с печатью янычарского аги, следует считать крестьянами (реайя). Там же говорится и о том, что занявшихся обработкой земли янычар, посланных на пограничную службу, следует вычеркнуть из списков янычар и причислить их к крестьянам ⁸⁹. По-видимому, число таких янычар было довольно значительным ⁹⁰. Это строгое предписание было связано и с фискальными мотивами, с невозможностью взимать с таких янычар налоги. Занявшиеся земледелием янычары считали себя свободными от их уплаты. Более того, по замечанию автора анонимного трактата, даже родственники лиц, считавшихся янычарами, уклонялись от уплаты ашара и других налогов ⁹¹.

В рассматриваемом нами трактате ощущается заинтересованность его автора в материальном благополучии сипахи, живших за счет получаемых с крестьян налогов, главным образом ашара. Дважды звучит у автора беспокойство по поводу ущерба, который терпят сипахи в ашаре: когда он предостерегает против рекрутирования единственного сына крестьянина ⁹² и когда рассказывает о крестьянах — мнимых янычарах, которые не платят ашара ⁹³. Это беспокойство было вызвано массовым обеднением мелких феодалов-сипахи в связи с обезлюдением анатолийских деревень в рассматриваемый [36] нами период, когда крестьяне тысячами покидали свои земли во время джелялийских смут, так как мелкие феодалы не могли обеспечить своим крестьянам безопасности. Отголоском этой массовой миграции крестьян из сельской местности в города в последней четверти XVI в. является повышение в это время налога чифт бозан, который, крестьяне должны были платить владельцу земли, если отказывались обрабатывать свой участок. Этот налог вырос с 75 до 300 акче ⁹⁴. Доходы османских феодалов были в этот период столь негарантированными, что находились заимы, которые, как сообщает автор, продавали свой зеамет и пытались войти в число янычар, предпочитая доходам со своей, земли фиксированный денежный доход в виде жалованья ⁹⁵. В данном случае заслуживает внимания и тот факт, что к концу XVI в. фактически существовала продажа служебных ленов сипахи, запрещенная законом.

Помимо ремесленников и лиц, связанных с сельским хозяйством, в числе янычар мы видим торговцев, откупщиков налогов ⁹⁶. Последнее чрезвычайно интересно. Откуп налогов предполагал наличие у янычар крупных свободных денежных сумм. Каким образом они могли у них появиться? Конечно, янычары получали жалованье, но в большинстве своем совершенно недостаточное для значительных накоплений. Большинству янычар его едва хватало на собственное пропитание. Автор многократно пишет о том, что янычары стремились добиться прибавки к жалованью хотя бы в одно акче. Учитывая быстрый рост цен в Османской империи во второй половине XVI в., можно говорить о том, что реальное жалованье янычар в это время уменьшилось. При увеличении цен на пшеницу на протяжении XVI в. в десять раз, мяса — в четыре раза, масла — в пять-шесть раз ⁹⁷ одновременное некоторое повышение жалованья никак не отвечало росту дороговизны. Связанные с рынком янычары оказывались в положении голодающих. Очень часто «ради своего прокормления» они занимались куплей и продажей, ибо, как заметил в самом начале XVIII в. русский посол в Османской империи П. А. Толстой, «жалование янычар зело скудно» ⁹⁸. Торговлей занимались и аджеми огланы, которые, как это видно из некоторых турецких документов, перебирались со своими товарами из деревни в деревню ⁹⁹.

Тем не менее среди янычар находились лица с деньгами. [37] Об этом можно судить по сообщению автора трактата о том, что некоторые «благодетельные» янычары приходили на помощь своим товарищам ¹⁰⁰. Такими лицами могли быть офицеры янычарского корпуса, которые получали несколько более высокое, чем простые янычары, жалованье. Однако очень немногие из них получали в год больше, чем имели мелкие феодалы-сипахи, тимариоты, — 9 тыс. акче. Но в то время эта сумма вовсе не считалась большой. Остается предположить одно — взяточничество и ростовщичество, что подтверждается многочисленными сообщениями османских источников. Автор данного сочинения также приводит множество примеров взяточничества. Всякий, кто имел в корпусе хоть какую-то власть, злоупотреблял ею, принимал взятки. Любая должность, любая служба в янычарском корпусе, которая могла приносить доход, предоставлялась за взятку. В данной связи очень показательно сообщение автора о янычарских агах, которым поручалось проведение набора-девширме и которые передавали это право другим янычарам, получая с них по 300-400 тыс. акче, а те, в свою очередь, брали с собой янычар, которые платили им по 3-4 тыс. акче. Затем во время набора они очень легко возмещали эти суммы, занимаясь вымогательством и пользуясь своей властью. Случаи такого грабежа подробно описаны автором «Истории происхождения законов янычарского корпуса» ¹⁰¹.

О злоупотреблениях при проведении набора-девширме пишут и другие средневековые турецкие авторы. Османский историк Селяники сообщает, что в 1590 г. после злоупотреблений при проведении набора был смещен со своего поста янычарский ага Махмуд-ага. Описывая эти злоупотребления, тот же Селяники называет вербовщиков-янычар волками, набрасывающимися на стадо овец ¹⁰². Османские власти время от времени были вынуждены наказывать наиболее провинившихся лиц, как сообщает о том Кятиб Челеби в своем сочинении под названием Фезлеке ат-теварих («Краткое изложение историй»). Он упоминает о казни турнаджибаши Дервиш-паши, который был предан смерти за злоупотребления, совершенные им во время проведения девширме ¹⁰³.

Конечно, главной статьей дохода вербовщиков при проведении девширме были суммы, получаемые ими от тех крестьян, которые не хотели отдавать своих детей в янычары и имели возможность откупиться. Вместе с тем, опять же за [38] взятку, в янычарский корпус принимались лица, которые не могли быть приняты туда по закону ¹⁰⁴.

Большие возможности для всякого рода вымогательств и личного обогащения давала янычарам служба в качестве ясакчи. В обязанности последних входила охрана городов и деревень, отдельных мест Стамбула (городские ворота, таможни и т. п.). Ясакчи назначались в Стамбуле сроком на три месяца, в провинции — на девять месяцев. Отправлявшиеся на службу ясакчи были обязаны заплатить кетхюда-бею по 75 акче. Со временем подать эта возросла, а служба ясакчи часто предоставлялась за взятку ¹⁰⁵. Служба янычар в качестве охранников оплачивалась населением, чем они и пользовались, чтобы заполучить как можно больше денег. Автор трактата в этой связи замечает: «Деньги, отданные [за службу в качестве ясакчи], добром не возместить» ¹⁰⁶. Он пишет также, что подобную службу в Стамбуле янычары покупали за 30-40 алтунов ¹⁰⁷.

Покупка янычарами прибыльных мест службы, широко распространившаяся практика взяток в корпусе приводили к обогащению офицерской верхушки янычарского корпуса, которая скапливала немалые суммы, тотчас же пускаемые в оборот с помощью ростовщичества ¹⁰⁸. Это, в свою очередь, увеличивало их капиталы. Автор трактата рассказывает и о других способах обогащения, в частности с помощью казенных денег. Так, янычарские должностные лица, ответственные за закупку овец для янычарского корпуса, получали на это из казны деньги в золотой монете, однако расплачивались с поставщиками скота серебряной монетой акче, разменивая ее у денежных менял, а затем обрезая ¹⁰⁹. Подобный способ порчи серебряной монеты был в конце XVI в. весьма распространенным явлением. Обрезанные монеты подкладывались офицерами корпуса в мешки с жалованьем, которое должны были отправлять янычарам, служившим в крепостных гарнизонах ¹¹⁰.

Еще одним источником дохода янычарских офицеров являлось получение жалованья за лиц, которые числились в списках янычар, но на деле уже давно покинули службу. По этому поводу русский посол в Османской империи П. А. Толстой веком позже заметил: «У кого янычар налицо меньше, тому прибыли будет больше... капитаны крадут себе [39] то жалование, ибо неполное число янычар держат под своею властью...» ¹¹¹.

Этим способы накопления отдельными янычарами денежных капиталов отнюдь не исчерпывались. Нельзя забывать о том, что янычары посылались на сбор некоторых налогов ¹¹², участвовали в торговых операциях по поставкам скота для нужд янычарского корпуса. Все это, по сообщениям османских авторов конца XVI — первой половины XVII в., сопровождалось притеснениями и грабежом местных жителей ¹¹³. На этих притеснениях, грабежах и мошенничествах скапливались круглые суммы, возникала проблема сохранности их, возможности передачи их наследникам без опасности конфискации. Многие из янычар решали эту проблему своеобразным способом, одновременно совершая богоугодное дело.

Каждый янычар был обязан еженедельно вносить в общую кассу орта, где он служил, по 10 акче на закупку продовольствия. Однако денег этих, как сообщает автор трактата, не хватало, что было связано, конечно, с резким ростом цен на продукты питания. Некоторые из янычар, пишет автор, скопившие значительные суммы денег, обращали в вакуф по 10-15 тыс. акче. Проценты с этих денег, которые отдавались в рост, жаловались учредителями вакуфа на закупку продовольствия, дров, масла для светильников, на праздничное угощение янычар своей орта ¹¹⁴. Таким образом, накопленные средства (основной капитал) не могли быть конфискованы султаном и безопасно переходили по наследству детям янычар. Лица, пожертвовавшие свои деньги в вакуф, совершали по канонам мусульманского общества богоугодное дело, материально помогая своим бедствующим товарищам. По словам автора сочинения, «если бы этих вакуфов не было, йолдашам пришлось бы плохо» ¹¹⁵.

Рассказ автора «Истории происхождения законов янычарского корпуса» о широком распространении в янычарском корпусе взяточничества, о безудержном стремлении высшего янычарского офицерства к обогащению свидетельствует не только о коррупции, охватившей янычарский корпус в конце XVI в., но также о возрастании к этому времени социальной роли в османском обществе лиц, обладавших денежными капиталами. Не принадлежность к традиционно уважаемому классу аскери, а наличие реального денежного богатства становится отличительным признаком высокого социального престижа. Показательно, что место, которое [40] занимали феодалы-сипахи в социальной иерархии, начинает утрачивать свое значение, в то время как роль и престиж лиц, обладающих денежными капиталами, богатством, явственно растет. Очень выразительно в этой связи звучат слова автора трактата: «Кто имеет за спиной поддержку, [тот] в радости и при должности — неважно, честен он или нечестен, сын своего очага или нет, знает основы закона или не знает. Были бы у него деньги да покровитель!» ¹¹⁶. Заслуживает внимания также то, что звание янычара в рассматриваемый период было выше звания тимариота, ибо автор сочинения сообщает о своеобразном наказании офицеров янычарского корпуса, которых за определенные проступки высылали в тимары, и они приобретали статус тимариота. Так, янычара, виновного в передаче за взятку места умершего аджеми оглана постороннему лицу, высылали в тимар с доходом 9 тыс. акче ¹¹⁷. Этот вид наказания упоминается в сочинении неоднократно. Любопытно, что в начале XVI в. предоставление тимаров янычарам, по-видимому, не являлось наказанием. В 1535 г. законом устанавливались размеры доходов тимаров, предоставлявшихся офицерам привилегированных частей янычарского корпуса. При этом предусматривалось и предоставление тимаров простым янычарам, тимаров, имевших тот же самый доход, 9 тыс. акче ¹¹⁸. Объяснение этого кажущегося противоречия следует искать в повышении социального статуса янычар к концу XVI в. и одновременном снижении статуса тимариотов. Не следует забывать при этом, что размер дохода даже в 9 тыс. акче в начале века (средний доход тогдашнего тимара) не может быть приравнен к тому же доходу в конце XVI в.

При знакомстве с текстом трактата постоянно ощущается гордость автора принадлежностью к янычарскому корпусу, осознание его особой значимости. Автор трактата называет янычар «рукою и крылом Османской династии». Призыв к поддержанию порядка в корпусе является общим для османских авторов данного периода. Они убеждены в том, что забота султанов о войске является их первейшей и наиглавнейшей обязанностью. Достаточно вспомнить слова Кочубея Гёмюрджинского: «Могущество и сила верховной власти — в войске» ¹¹⁹. Автор трактата также утверждает: «Войско дома Османа — это его слава... Да будет всегда оно доблестным, Да пребудут в благополучии его очаги! Пусть неотрывно будет обращен на них взор счастливого падишаха!» ¹²⁰. [41]

Выступая выразителем интересов особого социального слоя — янычар, автор сочинения выражает, однако, при этом чаяния рядовых членов янычарского корпуса, заинтересованных в улучшении своего положения: в пресечении коррупции в среде офицерства, наведении в корпусе былого порядка, который позволил бы вернуть боеспособность этой части османского войска. Конечно, все это — во имя будущих новых завоеваний с их грабежами, добычей, продвижением по военной службе и щедрыми подачками османских султанов!

Нельзя не упомянуть и еще об одной стороне данного памятника османской историографии, представляющей интерес для исследователей. Автор трактата — не просто представитель янычарского корпуса, выразитель настроений и интересов нижней бюрократической прослойки янычар, он вместе с тем в более широком смысле и представитель нижнего звена османского чиновничества в целом, не защищенного от превратностей судьбы ни материальным богатством, ни высокими чинами и должностями. Именно он, этот слой, явился в XVII в. в Османском государстве питомником патриотических идей, направленных на исправление пошатнувшегося положения государства, упорядочение его административно-военных дел. Однако за этими общими патриотическими настроениями и идеями стояли и частные интересы определенной группы социального слоя чиновничества, которые не всегда отчетливо прослеживаются во взглядах авторов исторических сочинений и требуют специального изучения.

Приведенные автором «Истории происхождения законов янычарского корпуса» сведения о положении янычар далеко не исчерпывают содержание данного памятника османской средневековой литературы. Он дает богатый материал не только для изучения истории собственно янычарского корпуса, но и для исследования жизни османского общества на рубеже XVI и XVII вв., зафиксированной современником. Сведения, приводимые автором относительно разрушения основных норм и принципов организации янычарского корпуса являются яркой иллюстрацией тех изменений, которые происходили к концу XVI в. в жизни османского общества. Все эти признаки социальной трансформации свидетельствовали о том, что начиная со второй половины XVI в. османская феодальная система, сложившаяся в основных чертах к XVI в., вступила в новую фазу своего развития, Результаты которого в полной мере проявились позднее, в конце XVII — начале XVIII в.

В заключение автор настоящей работы считает своей приятной обязанностью выразить глубокую благодарность сотрудникам сектора тюркологии и монголоведения ЛО ИВ АН СССР, которые своими замечаниями и советами способствовали [42] созданию этой работы. Автор благодарит также бывшую заведующую рукописным хранилищем ИВ АН СССР М. П. Волкову, оказавшую помощь в получении микрофильма братиславской рукописи, так же как и сотрудников библиотеки Братиславского университета, любезно приславших необходимый нам для работы микрофильм. В процессе подготовки рукописи к печати автору данной работы оказали большую помощь советы и замечания, сделанные акад. А. Н. Кононовым

Комментарии

1 См, например: Uzunсarsili. Kapukulu ocaklari; Georgieva. Organisation et fonctions; Djevad. Etat militaire. Частично описанию янычарского корпуса посвящен также труд Марсильи, который почерпнул свои сведения из турецкого трактата XVII в., составленного Хезарфеном (Марсильи. Военное состояние).

2 Дмитриева, Мугинов, Муратов. Описание, вып. 1, с. 176.

3 Такой водяной знак встречается на бумаге голландского производства (Амстердам) в документе, датируемом 1705 г. (Клепиков. Филиграни, с. 91).

4 Там же, с. 94. В недавно изданной работе болгарских ученых, специально посвященной бумажным водяным знакам на турецких документах, хранящихся в Болгарии, знак зафиксирован лишь в одном случае. Он стоит на документе, датированном 1639 г. и составленном в Стамбуле (Велков, Андреев. Три луни, с. 20). Знак встречается значительно чаще, начиная с документа, датируемого 1678 г. (там же, № 293, с. 27). Он прослеживается на бумаге, которой пользовались в турецких канцеляриях вплоть до конца XVIII в.

5 Две рукописи хранятся в библиотеке музея Топкапы в Стамбуле (Karatay. Topkapi Sarayi Muzesi yazmalar katalogu, cilt 1, № 1839, 1840, с. 597); две другие рукописи также находятся в Стамбуле, при мечетях Сулейманийе и Османийе (Istanbul kitapliklari katalogu, fas. 10, № 527. с. 813-814; Hammer, GOR, Bd. 9, с 173), и одна рукопись — в составе личной библиотеки недавно умершего старейшего турецкого историка И. Х. Узунчаршылы, который пользовался ею в своей работе об организации янычарского корпуса (см.: Uzunсarsili. Kapukulu ocaklari, с. 6, примеч. 1)

6 Ее описание см.: Arabske, turecke u perzske rukopisy, № 439, с. 318-319.

7 Ее описание см.: Pertsch. Dic tuerkischen Handschriften, № 134, с. 112.

8 Hammer, GOR, Bd. 9, с 88.

9 Отметим здесь, что в задачу настоящего перевода и исследования не входил текстологический анализ с привлечением всех известных рукописей данного сочинения.

10 Viguier. Elements de la langue turque.

11 Pertsch. Die tuerkischen Handschriften, с 112.

12 Рафиков. Библиотеки Стамбула, с. 304.

13 Там же, с. 305.

14 Shaw. The History of the Ottoman Empire. Vol. 1, c. 227-228.

15 Мебде-и канун, л. 40б.

16 Там же, л. 42б.

17 Там же, л. 37а.

18 Там же, л. 34б.

19 Там же, л. 83б.

20 Как нам стало известно, критическое издание текста данного сочинения подготавливается в ВНР научным сотрудником Академии наук ВНР Пал Фодором.

21 Uzunсarsili. Osmanli tarihi. Cilt 3, bolum 1, с. 29-30.

22 Мебде-и канун, л. 2а.

23 Там же л. 74б; см. также: Uzunсarsili. Osmanli tarihi. Cilt 3, kisim 2, с. 362-363.

24 Мебде-и канун, л. 127а, 70а.

25 Там же, л. 127а.

26 Там же, л. 21б.

27 Там же, л. 113а.

28 Ранке Государи и народы, с. 54.

29 Смирнов. Кучибей, с. 90.

30 Хезирфен. Тельхис, л. 58а.

31 Lemis. The Decline, с. 121, примеч. 3.

32 Ergil. Class Relations, с. 81.

33 Тверитинова. Восстание Кара Языджи, с. 38.

34 Там же.

35 Быков. Монеты Турции, с. 16.

36 Хезарфен. Тельхис, л. 44а.

37 Ранке. Государи и народы, с. 50-51, 62.

38 Кятиб Челеби. Дестур аль-амель, л. 59а.

39 Грозданова. Българската селска община, с. 27.

40 См. об этом: Смирнов. Кучибей, с. 82-84.

41 Lemis. The Decline, с. 123, примеч. 1.

42 Hutteroth. The Pattern of Rural Settlement, с 182-183.

43 Мейер. Революция цен, с. 101-102.

44 Faroghi. Rural Society, I, с. 191.

45 Akdag. Genel сizgileriyle XVII yuzyil tarihi, с. 203-205; см. об этом подробно: он же. Celali isyanlari; Тверитинова. Восстание Кара Языджи.

46 Хаб-наме, с. 16.

47 Blaskoviс, Macarca bir ahdnamesi, с. 38.

44 Хезарфен. Тельхис, л. 58а.

49 Тверитинова. Второй трактат, с. 249.

50 Mutafcieva. Sur l'etat du systeme des timars, с. 10.

51 Barkan. Fiyat hareketleri, с. 572-573.

52 Подробно об этом см.: Barkan. The Price Revolution; Мейер. Революция цен.

53 См.: Gerber. The Monetary System.

54 Подробно об этом см.: Sahillioglu. Sivis Year.

55 Inalcik. The Nature of Traditional Society, c. 45.

56 Lemis. The Decline, c. 120-121.

57 Wright. The Book of Counsel, с 39.

58 Ergit. Class Relations, с 78.

59 Мебде-и канун, л. 126б.

60 Селяники Тарих, л. 241а-241б.

61 Тверитинова. Документальные материалы, с. 433.

62 Подробно о системе девширме см.: Новичев. Девширме; Георгиева. Развитие и характер на кръвния данък; Uzunсarsili. Kapukulu ocaklari; Papoulia. Ursprung und Wesen der «Knabenlese», и др.

63 Об истории создания янычарского корпуса см.: Петросян. К истории создания янычарского корпуса.

64 См., например: Шариф-наме, т. 2, с. 213-214.

65 Эвлия Челеби. Книга путешествия, с. 21-22.

66 Записки янычара, с. 88, 98.

67 Tournefort. Relation, с. 310.

68 Lemis, Istanbul and Civilization, с. 61.

69 Янычары добились официального права зачисления своих сыновей в янычарский корпус после смерти великого везира Мехмеда Соколлу, в 1574 г. (см.: Wright. The Book of Counsel, с. 39).

70 Найма. Тарих, с. 421.

71 Хезарфен. Тельхис, л. 63а.

72 Тверитинова. Восстание Кара Языджи, с. 38.

73 Там же.

74 Saliillioglu. Sivis Year, с. 236.

75 См., например: Мебде-и канун, л. 73б-74а.

76 Смирнов. Кучибей, с. 135.

77 Мебде-и канун, л. 62а.

78 Хезарфен. Тельхис, л. 59а.

79 Мебде-и канун, л. 1096.

80 Там же, л. 1426.

81 Uzunсarsili. Kapukulu ocaklari, с. 376-377.

82 Kaldy-Nagy. The First Centuries, c. 167.

83 Мебде-и канун, л. 23б-24б; Смирнов. Кучибей, с. 133-134.

84 Мебде-и канун, л. 62а. Английский путешественник Сандис отметил в 1610 г., что многие янычары увеличивали свое скромное жалованье, занимаясь ремеслами в городе (Wright. The Book of Counsel, с. 39).

85 Yucel. Desantralizasyon, с 690.

86 Faroqhi. Rural Society, I, с 184.

87 Yucel. Desantralizasyon, с. 690; Akdag. Genel сizgileriyle XVII yuzyil tarihi, c. 202.

88 Vesela-Pfenosilova. Quelques remarques, c. 219.

89 Uluсay. Saruhan, с. 40.

90 См. Akdag. Celali isyanlari, с. 39, 43.

91 Мебде-и канун, л. 9б.

92 Там же, л. 10а.

93 Там же, л. 9б.

94 Akdag. Celali isyanlari, с. 30.

95 Мебде-и канун, л. 74б.

96 Akdag. Celali isyanlari, с. 27-28, 48.

97 Там же, с. 22.

98 Толстой. Состояние народа турецкого, с. 68.

99 Yucel. Desantralizasyon, с. 690.

100 Мебде-и канун, л. 44а.

101 Там же, л. 12а.

102 Селяники. Тарих, л. 107а-107б.

103 Кятиб Челеби. Фезлеке ат-теварих, л. 243а.

104 Мебде-и канун, л. 128а-128б.

105 Там же, л. 51а-52б.

106 Там же, л. 51б.

107 Там же.

108 Akdag. Celali isyanlari, с. 38-39.

109 Мебде-и канун, л. 69б.

110 Там же, л. 96а.

111 Толстой. Состояние народа турецкого, с. 69.

112 См.: Смирнов. Кучибей, с. 132, примеч. 1; Грозданова. Българската селска община, с. 27.

113 Смирнов. Кучибей, с. 249.

114 Мебде-и канун, л. 44а.

115 Там же.

116 Там же, л. 127а.

117 Там же, л. 25б.

118 Uzunсarsili, Kapukulu ocaklari, с. 351.

119 Смирнов. Кучибей, с. 147.

120 Мебде-и канун, л. 148а.

Текст воспроизведен по изданию: Мебде-и канун-и йеничери оджагы тарихи (История происхождения законов янычарского корпуса). М. Наука. 1987