БОГДАНОВИЧ М.

ДВА ПИСЬМА ВОЕННОГО ТУРИСТА

Севастополь — Константинополь.

I.

..14-го июня, после суточного плавания на пароходе «Коцебу», из Одессы я переехал в Севастополь. Путешественники должны отдать справедливость пароходной компании: она принимает все меры к доставлению пассажирам всевозможного удобства; не говорю о помещении, столе и прислуге, весьма удовлетворительных, — на каждом пароходе непременно есть библиотека, составленная из нескольких десятков книг, на русском, английском, немецком и французском языках. На самой пристани я встретился с адмиралом Поповым; узнав о желании моем видеть изобретенное им судно, поповку «Новгород», он предложил мне осмотреть его в тот же день; на следующее утро предполагалось отправить поповку в Николаев. В шесть часов вечера, мы, отплыв от Графской пристани, чрез несколько минут пристали к поповке. Командир ее, капитан Бистром, с обычною нашим морякам обязательностью, показал нам устройство судна, — от двух огромных орудий 11-ти-дюймового калибра, стреляющих исключительно разрывными снарядами, до прекрасной командирской каюты, объяснив причины, почему каждая часть устроена так, а не иначе. Замечательно, что для прислуги при орудиях достаточно 18-ти человек; механическая же часть шести паровых машин требует [793] вчетверо более людей. Поповка сидит в воде не глубже шести фут и двигается со скоростью от 6-ти до 8-ми узлов (от 10-ти до 14-ти верст в час). Вся прислуга орудий совершенно обеспечена от прицельных выстрелов толстою железною бронею и подвержена действию только навесно падающих снарядов; место же, назначенное для капитана, открыто, по необходимости, для удобнейшего управления движениями

поповки и действием ее артиллерии. По всей вероятности, поповка, как подвижная батарея, сидящая не глубоко в воде и представляющая ничтожный предмет для цели неприятельским корабельным орудиям, принесет большую пользу береговой обороне. Конечно, навесный неприятельский выстрел, попав в открытое сверху пространство судна, может причинить большое опустошение, но, принимая во внимание весьма малую величину открытого пространства, такой удачный выстрел почти невероятен.

На другой день, 15-го июня, я, как истый поклонник святыни военных — Малахова Кургана, отправился туда рано утром пешком. В проводнике не было надобности: караульня сторожа с красною крышею, близ памятника над общею могилою русских и французов, павших на штурме 27-го августа, служила мне маяком, направляясь на который, по весьма крутым скатам, изрезанным ямами и рвами, я с трудом взобрался на Курган, где поставлен небольшой памятник с русскою и французскою надписями. Затем посетил уцелевшие остатки нижнего этажа Малаховой башни и скромное жилище сторожа — в настоящее время отставного матроса 36-го экипажа, Малова, бывшего на оборонительной линии в последние четыре месяца осады Севастополя. Только на Малаховом Кургане можно сколько-нибудь видеть следы укреплений; прочие же бастионы разрыты жителями города, добывавшими в развалинах их артиллерийские снаряды и пули, до такой степени, что места бывших бастионов и батарей распознаются только по относительному положению высот и ложбин. В настоящее время предполагается означить эти укрепления тумбами и колышками.

Обратный путь в город я прошел, по довольно удобной дороге чрез Корабельную слободу, к перевозу, и оттуда в лодке на Графскую пристань. Корабельная слобода представляет вид развалин, среди которых можно пройти, не встретя никого из жителей. Безмолвная тишина царила на местности, за двадцать лет пред сим кипевшей бурною жизнью севастопольской обороны... [794]

Вечером я с своим семейством, вместе с инженер-капитаном г. Враницким, обязательно принявшим на себя труд проводить нас на «Севастопольское военное кладбище», отправился с Графской пристани на «Северную сторону». По мере приближения к кладбищу возрастало наше изумление. Не говоря уже о том, что воздвигнутые там памятники на могилах князя М. Д. Горчакова, генералов Хрулева, Реада и других защитников знаменитого города, справедливо обращают на себя внимание каждого из русских, — самое устройство кладбища превосходно. Местность на северной стороне рейда не в состоянии производить ничего, кроме полыни и колючих растений, а пройдя от берега с небольшим версту, вы встречаете довольно высокий холм, обнесенный каменною оградою; у ворот стоят два орудия. Этот именно холм и есть «русское военное кладбище», — на пространстве шести десятин — и тут же, как оазис среди бесплодной пустыни, в три года раз-веден прекрасный сад, с несчетным множеством больших и малых дерев, кустов и цветов. Здесь вы находите и напоминающие угрюмую растительность севера ели и сосны, и произведения юга — виноград и акацию; вам встречаются и вишни, и сливы, и кипарис, разнообразнейшие произрастения всех климатов, цветы, и проч. и проч. Некоторые из них, пробившись чрез трещины могильных плит, приютились над прахом защитников Севастополя. В числе дерев, украшающих кладбище, два собственноручно посажены Государем Императором у могилы князя Горчакова. На высшем пункте кладбища сооружена, в виде пирамиды, изящная мраморная церковь, в коей на плитах, вделанных в стены, начертаны имена всех генералов, адмиралов и офицеров армии и флота, павших в сражении на Альме и при защите Севастополя. У церкви стоят английские орудия, отбитые нашими войсками в деле при Кади-Киой.

16-го июня я посетил севастопольский музей, временно помещенный в нижнем этаже дома, принадлежащего генералу Тотлебену. В настоящее время, когда число собранных в музее предметов еще незначительно, они размещены весьма просторно. Здесь можно видеть: различные планы, рельефы и виды Севастополя и его окрестностей, портреты многих деятелей обороны Севастополя, — от князя М. Д, Горчакова и Нахимова до матроса Кошки и других нижних чинов, заслуживших эту честь своими подвигами; там же хранятся: простреленная у левого виска фуражка Нахимова, множество фотографических рисунков, изображающих сцены из боевой жизни  [795] севастопольских героев, и библиотека, составленная из книг, на русском, французском и английском языках, относящихся к обороне и осаде Севастополя.

17-го — я был в монастыре св. Георгия, весьма замечательном по своему местоположению над морским берегом. К сожалению, здешние отшельники, предпочитая вещественные выгоды красотам природы, заслонили прелестный вид, открывавшийся от монастыря, постройкою гостиницы. Оттуда, вместе с инженер-полковником Гемельманом, подробно изучившим топографию окрестностей Севастополя, я проехал чрез поле кади-виойского сражения в Балаклаву, где гавань, по мнению компетентных военных людей, могла бы сделаться русским Гибралтаром, и на возвратном пути в Севастополь посетил французское военное кладбище. Оно обнесено прочною стеною, украшено одним большим и 17-ю малыми памятниками, и усажено деревьями и цветами, но далеко уступает нашему военному кладбищу. Кстати скажу, что французы, которым поручено было устройство этого некрополя, поступили довольно бесцеремонно, собрав в кучу кости своих павших и разделив их на группы сообразно с числом памятников, на которых начертали имена падших офицеров, в порядке полков, к коим они принадлежали. О нижних же чинах, убитых при осаде Севастополя, нет и в помине. Что же касается до англичан, то все тела погибших в последнюю восточную войну покоятся в окрестностях Севастополя на многих отдельных кладбищах, которых число, как уверяют, простирается до 98-ми.

18-го июня, вместе с полковником Гемельманом отправясь на Альму, мы переехали в брод речки Бельбек и Качу, берега коих, окаймленные садами и виноградниками, резко отличаются от всей прочей окрестной местности, представляющей лишь изредка поля и пастбища, большею же частью каменистой, покрытой бурьяном и едва возвышающимися от земли колючими растениями. Достигнув селения Бурлюк, на Альме, в 24-х верстах от Севастополя, мы оставили нашу коляску у тамошнего трактира и пошли на батарею правого фланга русской армии, где так славно сражался владимирский полк; вблизи этого пункта, обозначенного и теперь еще неизгладившимися валом и рвом, стоит небольшой памятник над могилами павших здесь английских офицеров. Идя к батарее, мы посетили мимоходом холм, на который (как говорит Кинглек), были взвезены, по приказанию Раглана, два орудия, открывшие [796] огонь во фланг владимирцам. Возвратясь к трактиру, мы, в крестьянской повозке, поехали по правому берегу Альмы, вдоль позиции союзников, до самого устья реки в море, и приказали нашему вознице взъехать на крутые высоты, считавшиеся в день сражения 1854 года неприступными, и потому оставленные тогда не только незанятыми, но и без всякого наблюдения; а сами взошли вслед за нашей повозкой на гору, в том месте, где, по всей вероятности, взобралась бригада Буа, а потом, проехав по левому берегу Альмы, постепенно определили пункты, на которых поднялись в гору бригада д'Отмара с артиллерией дивизии Боске и прочие французские войска. Затем, пересев в коляску, мы отправились обратно в Севастополь мимо того пункта, где волынский полк и кавалерия с несколькими батареями, прикрыв отступление нашего корпуса, удерживали неприятеля в конце боя.

19-го — я посетил позицию, которую занимали англичане в день сражения при Инкермане, и древний инкерманский монастырь. В настоящее время, подобно тому как и в 1854 году, большая часть этой позиции покрыта мелким лесом и кустарниками, которые теперь не препятствовали обозрению местности, а тогда не могли служить прикрытием от выстрелов.

Несколько дней спустя, мы с полковником Гемельманом объехали всю «оборонительную линию». Выехав из города у оконечности Артиллерийской бухты, мы направились параллельно морскому берегу, мимо бастиона № 7, Александровской батареи и батареи № 10, почти до Карантинной бухты; оттуда проехали за батареей Шемякиного (Полынковою) к бастиону № 6-го, и далее, мимо батареи Бутакова, люнета Белкина и редутов Чесменского и Шварца, к бастиону № 4-го, где и теперь еще видны отверстия наших минных галерей, несмотря на то, что вообще вся местность вдоль оборонительной линии изрыта действием мин, и, может быть, еще более раскопками местных жителей, искавших пуль и чугунных снарядов, которые по сию пору встречаются, как немые свидетели одиннадцатимесячной борьбы России с союзниками. Далее, проехав через южную оконечность города и по дороге вдоль южной бухты, мы достигли «Пересыпи», местности прежде болотистой, а теперь засыпанной песком с гигиеническою целью. К сожалению, не смотря на все старания утвердить тамошний грунт, он все еще рыхл до такой степени, что в стене вокзала железной дороги, построенного на Пересыпи, оказалась трещина. Во время осады Севастополя, на Пересыпи была устроена батарея, для действия  [797] по стоявшим на противоположных высотах неприятельским батареям. Оттуда мы направились к небольшому памятнику английским войскам, близ исходящего угла бастиона № 3-го, и возвратились назад к разоренным морским госпиталям, которые не возобновляются потому, что в гигиеническом отношении небольшие госпитали несравненно выгоднее больших. Далее, проехав позади Малахова Кургана, к бастиону № 2-го, мы обогнули вершину Килен-балки, обозрели местность Селенгинского и Волынского редутов и достигли у Троицкой и Георгиевской балок того пункта, где наступала дивизия генерала Соймонова в день сражения при Инкермане. Обратно в го-род мы проехали мимо батареи Жерве и вдоль ложной бухты.

II.

Обозрев театр защиты Севастополя, я решился побывать в столице султанов, куда привлекало меня желание удостовериться лично в истине рассказов о дивных местах, бывших поприщем столь многих переворотов, и в древности, и в новейшее время. Отправясь из Севастополя морем, вечером 28-го июня, мы прибыли в Одессу на следующее утро, а в четыре часа пополудни уже плыли на пароходе «Великий Князь Константин» к Стамбулу. Путешествие наше было совершенно спокойно; в числе пассажиров находился знакомый мне директор Коммерческого училища, г. Богоявленский. Утром, в 4 часа, 1-го июля, мы приблизились ко входу в Босфор; никто из пассажиров уже не спал в ожидании зрелища, о котором так много мы читали и слышали. Но как ни прекрасна была картина, начертанная по этим рассказам в нашем воображении, она не могла равняться тому, что явилось пред нами в действительности: по мере того, как мы плыли вдоль Босфора, беспрестанно открывались нашим взорам, по обоим берегам пролива, новые восхитительные виды, в роде грандиозной панорамы, освещенной лучами южного, но в ту пору дня, еще не палящего солнца. Искусство, соперничая с природою, то манило, то развлекало наше внимание, представляя нам самые разнообразные предметы: то дворцы султана и дома европейских резидентов, тонущие в зелени платанов и акаций, то уступы высот, окаймляющих берега Золотого Рога, усыпанные живописными постройками, то сераль с его киосками (беседками) и тенистыми садами, из-за которых высится огромный купол Ая-Софии. По  [798] берегам Босфора, в виде стражи Стамбула, воздвигнуты батареи; но они одеты камнем, и прислуга стоящих на них орудий может подвергнуться еще большей опасности от осколков одежды, отбитых неприятельскими снарядами.

В семь часов мы стали на якорь против Топ-Хане (арсенала) и отправились в капитанской шлюпке на берег у предместья Галаты, откуда, после осмотра наших пожитков в таможне, пошли пешком в Перу; за нами два дюжих гамала (носильщики) несли чемоданы, из коих в одном было четыре с половиною пуда, и не отставали от нас, несмотря на то, что нам пришлось взбираться с версту на довольно крутую гору. По совету бывалых людей, мы остановились в «Hоtel de Byzance» на Grande rue de Рега. Эта так называемая Большая улица действительно пролегает на значительное протяжение в длину, но не шире самого узкого из петербургских переулков, и потому езда в экипажах там мало удобна, при множестве встречающихся носильщиков, лошадей и ослов, навьюченных всякою поклажею и даже дровами и бревнами. В довершение беспорядка и нечистоты здешних улиц, на вся-ком шагу встречаются собаки, лежащие и бегающие целыми стаями. Лучший способ движения здесь — езда верхом: на всех перекрестках стоят турки с оседланными лошадьми, предлагая их к услугам пешеходов, и бегут наравне с ними полною рысью, за весьма небольшую плату (до полутора франка за проезд от одной до двух верст).

На следующий день я с г. Богоявленским отправился на частном пароходе в Буюк-Дере, на дачу русского посланника. Не застав его дома, мы предполагали снова явиться к нему; но между тем получили приглашение посланника — обедать у него в четверг, 4-го июля. Тогда же посетил нас Ив. Вас. Белоцерковец, второй драгоман нашего посольства, известный всем здешним русским столько же деятельностью, сколько знанием местных учреждений и обычаев. Известив нас, что ему поручено показать нам все, наиболее замечательное в Константинополе, г. Белоцерковец вручил мне султанский фнрман и билеты для входа в главные мечети и хранилища древностей. Мы (я с сыном и г. Богоявленский), в сопровождении г. Белоцерковца, отправились к мосту на Золотом Роге и перешли пешком чрез этот длинный и весьма неудобный мост в Стамбул — турецкую часть города, где находятся почти все важнейшие константинопольские здания.

Отдохнув в тенистых садах сераля, мы постояли  [799] несколько минут под знаменитым «Янычарским платаном»; для того, чтобы обойти его, нужно сделать 27 шагов; в дупле этого огромного дерева, за деревянною заслонкою, сторожа сераля держат цыплят. Затем мы осмотрели «Янычарский музей» — собрание манекенов в рост человека, в прежних турецких костюмах, от верховного визиря до евнуха и садовника: в числе их есть манекен женщины, храбро сражавшейся в последнюю восточную войну. В настоящее время, когда чалма и прежняя турецкая одежда остались только почти у одних лиц духовного звания, музей янычар имеет особенный интерес для европейских туристов.

На другой день, 3-го июля, по совету нашего путеводителя, мы начали обзор замечательных мечетей с Сулеймание (мечети Солимана); потом, пройдя через Ристалище (Атмейдан), т. е. конную площадь, где началось избиение мятежных янычар, осмотрели более обширную мечеть Ахмедие (построенную султаном Ахмедом I), и наконец пришли к Ая-Софии, некогда великолепнейшему из всех христианских храмов. В настоящее время бывшая церковь св. Софии загромождена снаружи безобразными постройками: училищами (медрессе), надгробными памятниками, частными домами, и проч., а внутри замазаны и истреблены мозаичные и живописные изображения, во множестве украшавшие церковь. Единственные следы их видны в куполе, где и теперь можно распознать крылья ангелов. Но, несмотря на то, что фанатизм мусульман оставил в храме одни лишь голые стены, храм изумляет своим величием и соразмерностью частей своих даже и тех, кто прежде видел собор св. Петра в Риме. С первого шага чрез главные врата Ая-Софии ваш взор объемлет все пространство этого чудесного здания. Но еще грандиознее, еще восхитительнее вид внутренности храма с галереи, на которую поднимаются по отлогому винтообразному скату, без ступеней. Взойдя туда, мы смотрели на открывшееся пред нами зрелище с восторгом и вместе с тем невольно скорбели об искажении такой древней святыни. При выходе, сторожа мечети поднесли нам несколько камешков из раздробленных мозаических икон; мы дали за них бакшиш (буквально: взятку), но, признаюсь, за такое расхищение он заслуживал совсем не того.

Посещение Ая-Софии сделало меня равнодушным ко всем прочим достопамятностям Царьграда. Обозрев бывшую церковь св. Ирины, обращенную в Музей древностей, я удивился  [800] небрежению, с которым турки относятся к предметам искусства. Почти вся внутренность здания уставлена и увешана новым оружием, огнестрельным и холодным. Из древнего же орудия там, между прочим, хранятся мечи Мухаммеда II-го и Скандербега.

4-го июля, после обеда у Н. П. Игнатьева, переночевав в Буюк-Дере, мы на следующее утро встали в 4-м часу, чтобы до наступления сильного жара побывать в Белградском лесу. Обозрев огромные водопроводы, сооруженные частью во времена византийских императоров, частью при султане Махмуде I-м в 1732 году, мы посетили два бенда (резервуара), снабжающие Константинополь весьма хорошею водою. Возвратясь в Буюк-Дере и простившись с посланником, который на следующий день был намерен отправиться, вместе с германским и американским резидентами, на Афон, мы посетили дворец султана, на одном из заливов Босфора, именуемом Бей-Коз, близ Хункиар-Исвелесси, у входа в долину, где в 1833 году стоял корпус генерала Муравьева, и подписан был 14 (26) июня трактат, на основании которого султан Махмуд обязался закрыть вход в Дарданеллы всем иностранным флотам. Дворец на заливе Бей-Коз славится своим живописным местоположением и внутренним убранством. Оттуда мы отправились на яхту паши египетского, стоящую в Босфоре по случаю прибытия на ней матери паши в Константинополь. Эта яхта необыкновенна, как своею величиною (в длину 450 и в ширину 46 фут), так еще более роскошным устройством своим: каюты яхты расположены в три этажа, из которых в двух находятся обширные валы. Драгоценные металлы, мозаики и инкрустации украшают эту пышную игрушку паши, стоившую ему (как говорят) до 30-ти милл. франков! Искуснейшие французские и английские художники и мастера истощали все изобретения свои при постройке и меблировке египетской яхты, но их искусство не выказало утонченного вкуса и много извело даром, на диво невеждам, многоценного материала; так, напр., перилы лестниц, служащих сообщениями между этажами яхты, сделаны из литого серебра, инкрустации отличаются безвкусием, и т. п. Что же касается до морских свойств яхты, то она, по свидетельству моряков, весьма покойна на ходу и делает до 15-ти узлов (до 26-ти верст в час). По осмотре яхты, мы поспешили возвратиться в город, чтобы видеть обычное по пятницам торжественное шествие султана в мечеть. Заняв удобное к тому место у перил бульвара, позади войск, мы, в  [801] ожидании султана, любовались красивыми экипажами, в которых ехали европейские дамы и туземные одалиски. Наконец, появились, верхом на богато убранных конях, сперва некоторые из высших сановников Порты, потом сам султан, с своим старшим сыном, визирь и прочая свита повелителя правоверных. Войска, при проезде султана, отдавали честь; в народе, толпившемся на площади перед мечетью, раздались восклицания. При этом торжестве не трудно было заметить в войсках совершенное отсутствие порядка и дисциплины: солдаты под ружьем беседовали между собою и не соблюдали должного равнения в рядах и шеренгах. Одеты они в синие казакины из довольно хорошего сукна, сшитые мешковато, да и сами они большею частью вялы и неуклюжи. Пятнадцатилетний красавец турок, возмужав, делается тяжелым и неповоротливым физически, флегматиком — нравственно. Жителей Запада изумляет апатия турецких торговцев, сидящих в своих лавках неподвижно, поджав ноги, и по-видимому не обращающих внимания на покупателей их товаров. Но при всем том турки отличаются многими превосходными качествами: они добродушны, приветливы, гостеприимны, честны; едва ли однако всего этого достаточно для их возрождения, и если суждено, чтобы народ, коснеющий в вековом усыплении, был призван к новой жизни, то это должны быть — совершенно иные люди, чуждые суеверий, обычаев и образа жизни нынешних турок.

Военные люди, знакомые с настоящим положением турецкой армии, отзываются о ней неодобрительно. Морские же силы Порты, преимущественно состоящие из десяти броненосных судов в Босфоре, можно сравнить с крепким телом, неоживленным сильною душою. У турок нет хороших моряков, да и нет возможности образоваться им при стоянке в проливе, где они плавают на небольшом пространстве.

6-го июля, я, вместе с г. Белоцерковцем, посетил госпиталь для больных православного исповедания, устроенный попечением нашего посланника, без особого на то пocoбия от казны. В настоящее время строится обширное здание, в котором, кроме палат для больных и комнат для лазаретной прислуги, исключительно состоящей из сестер милосердия, будут помещены: церковь, аптека и квартира доктора. В ожидании же окончания этой постройки, почти совершенно готовой, устроен близ нее, в особом доме, временный госпиталь, где чистота и удобство комнат, а равно уход за больными и содержание их могут порадовать друга человечества. Попечение [801] о больных и все внутреннее хозяйство госпиталя лежит на руках семи сестер милосердия, усердно исполняющих принятую ими на себя священную обязанность. Старшей из них, сестре Александре, с небольшим тридцать лет; из них более половины проведено ею на пользу страждущим. Доктор, служащий при госпитале, исполняет эту должность безвозмездно, из преданности к России и русским. Все живущие здесь русские дамы (и во главе их жена посланника) принимают живое участие в основании и поддержании этого полезного заведения.

7-го июля, накануне отъезда из Константинополя, мы отправились на пароходе на азиатский берег Босфора, в Скутари. Проехав в омнибусе чрез это огромное и после по-жаров довольно хорошо выстроенное предместье столицы султанов до горы Бульгурлу, вы взошли пешком на ее вершину, откуда открылась нашим взорам столь же обширная, сколько и прекрасная панорама: с одной стороны — Мраморное море; с другой — весь Константинополь и южная часть обоих берегов Босфора с их бесподобною растительностью. Настанет ли когда-либо время призвания этой богатой дарами природы страны к участию во благах цивилизации, наравне с остальною Европою, или суждено ей коснеть так еще многие века, это — вопрос, невольно представляющийся при виде зрелища, которому трудно найти что-либо подобное...

М. Богданович.