ВРЕМЯ СОЗДАНИЯ И АВТОР «ПУТЕВЫХ ЗАМЕТОК О СИРИИ И ПАЛЕСТИНЕ»

14 апреля 1844 г., четверть века спустя после пребывания в Ливане О. И. Сенковского, в Бейрут приезжает автор «Путевых заметок о Сирии и Палестине» и застает страну, ввергнутую в глубокие социальные и этноконфессиональные конфликты.

Уже О. И. Сенковский ощутил определенную напряженность в межобщинных друзско-маронитских отношениях, однако тогда вне поля его зрения (во всяком случае, это событие не было им упомянуто) осталось народное восстание 1820 г., когда население северных районов Горного Ливана проявило организованность, до тех пор неизвестную. Речь идет об устроении многотысячных крестьянских собраний, составлении петиций, избрании повстанческих представителей (вакилей) и создании народных вооруженных отрядов. Тем не менее в целом общественно-политическая жизнь, ограниченная рамками внутриобщинных связей, сохраняла тогда свое обычное течение. Горного Ливана не достигали волны первых османских правительственных реформ; он сохранял положение вассальной подчиненности, располагал собственными феодальными ополчениями, в нем господствовала система патримониального управления с отсутствием [46] сколько-нибудь развитого административного аппарата, хотя правящий эмир Бешир II Шихаб и предпринимал свои первые попытки разрушить сеньориальное полновластие ливанских мукатаджи (владельцев наследственных пожалований) и утвердить через своих родственников и приближенных собственное управление конфискованными владениями.

Шихабы сотрудничали с маронитским патриархом, имели дружественные связи с Мухаммедом Али, внимательно наблюдали за политикой османских пашей в Сирии, становясь временами объектом их интриг, но не имели открытых связей с европейскими державами. Интерес ливанского общества к внешнему миру — к Новому ли Свету, или римскому папе, или китайскому императору (см. «Воспоминания о Сирии» Сенковского) — характеризовался привычным для средневекового сознания любопытством к «удивительному и чудесному».

Спустя два десятилетия, в 40-х годах, все переменилось, хотя общество все еще продолжало оставаться традиционным.

Первым потрясением для Сирии стало египетское завоевание, которое поставило под сомнение прежде всего привычные религиозно-политические устои: население Сирии оказалось вовлеченным в конфликт со своим законным правителем — турецким султаном, о правах которого, по словам Сенковского, «как духовного халифа» и могуществе как политического «повелителя правоверных» жители имели «весьма высокое понятие». Изменилось положение христианского населения, ибо Мухаммед Али едва не уравнял презренную райю с мусульманами; дело дошло до того, что были вооружены марониты для использования христианских отрядов в борьбе против восставших друзов внутренней Сирии. Динамично перестраивалась система управления и организация армии — был введен ненавистный сирийцам рекрутский набор. А сами события приобрели такой оборот, что способствовали обогащению политической культуры опытом активного народного действия.

В мае 1840 г., после серии восстаний в Палестине, внутренней Сирии и пограничных районах Ливана, вспыхнуло антиегипетское восстание в Горном Ливане, жестоко подавленное в июле войсками Ибрахим-паши. Однако в октябре население Горного Ливана приняло участие во всеобщем восстании, которое вместе с военными действиями соединенных сил — англо-австро-турецкого флота и османских войск, вступивших в Сирию из-за Тавра,— положило конец египетскому завоеванию.

Далее последовала отставка эмира Бешира II и назначение на его место малопопулярного представителя дома Шихабов, участника военных действий против египтян эмира Бешира-Касима, не сумевшего смягчить ни социальной, ни этноконфессиональной напряженности, осложненной вмешательством в политическую жизнь европейских держав и вновь утвердившихся турецких властей. События обернулись вооруженными друзско-маронитскими столкновениями в октябре — ноябре 1841 г., [47] а также установлением в январе 1842 г. прямого турецкого управления. Осенью 1842 г. произошло восстание друзов против турок. Хотя оно и было подавлено, османские власти были вынуждены приступить к преобразованию системы ливанского управления. С этого момента началась трансформация внутриполитического строя Ливана на принципах конфессионализма, наложившая печать на все развитие страны.

Горный Ливан был разделен на друзскую и маронитскую каймакамии, т. е. две автономные административные единицы, подчиненные сайдскому губернатору, имевшему теперь резиденцию в Бейруте. Во главе каймакамии были поставлены представители двух аристократических родов Горного Ливана, занимавших высшее положение на традиционной иерархической лестнице ливанской знати: друз эмир Ахмед Арслан и маронит эмир Хайдар Абу Ламаа. Однако бурные события 40-х годов нарушили соотношение сил в ливанской социальной среде, и ни один из каймакамов не пользовался влиянием внутри господствующего класса; они были вынуждены уступить давлению более могущественных и богатых кланов: друзов — шейхов Джумблатов, маронитов — шейхов Хазинов и Хбейшей, к тому же располагавших поддержкой европейских держав. Вместе с тем оба каймакама стали объектами тайных интриг турок и европейских политиков.

Укрепление пошатнувшейся было сеньориальной власти ливанских мукатаджи, чему не в силах были противостоять каймакамы, вызвало ропот общего недовольства. Кроме того, маронитское население, проживавшее в друзской каймакамии, не желало оставаться под управлением друзского каймакама и требовало возмещения друзами потерь, понесенных в столкновениях 1841 г. В горных селениях происходили народные собрания, составлялись петиции. Обстановка была чревата новыми межконфессиональными столкновениями.

В этих условиях державы выступили со своими требованиями. Правительство Франции настаивало на отмене регламента от 7 декабря 1842 г. о разделе Ливана на две каймакамии и на реставрации власти Шихабов. Британский кабинет стоял за сохранение каймакамии, поскольку англичанам удалось найти опору в среде друзской аристократии. Летом 1844 г. турецкое правительство перенесло обсуждение ливанского вопроса в международную комиссию в Бейруте, состоявшую из турецких чиновников и консулов европейских держав. Туда был направлен капудан-паша Халиль в сопровождении флота.

Вот та политическая обстановка ¹, в которую попадает в Сирии автор «Путевых заметок», скрывшийся под псевдонимом Н. Ст-н.

К сожалению, до сих пор никому из тех, кто обращался к «Путевым заметкам о Сирии и Палестине», а среди них были А. Е. Крымский и весьма осведомленный в библиографических вопросах Б. М. Данциг, не удалось раскрыть этот псевдоним ². [48]

И мы можем высказать лишь предположение относительно целей поездки в Сирию автора заметок и в общих чертах охарактеризовать его взгляды.

Причины, по которым сочинители первой половины XIX в. скрывали свое авторство, были различными. О. И. Сенковский, как уже говорилось, сохраняя честь ученого-востоковеда, подписывал своим настоящим именем преимущественно научные и литературно-критические статьи. А. Н. Муравьев, автор «Путешествия ко Святым местам в 1830 году» и ряда религиозных сочинений, безуспешно скрывал свои имя, вероятно, в силу своих религиозных взглядов и представлений. Псевдонимами пользовались государственные чиновники, прежде всего состоявшие при Министерстве иностранных дел, которое строго контролировало публикации своих служащих. Так, известно, что К. М. Базили, будучи генеральным консулом в Бейруте, в конце 40-х годов XIX в. не получил разрешения на издание своей книги «Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях» ³. Не пребывание ли на государственной службе заставило Н. Ст-н скрыть свое имя? Приезд Н. Ст-н в Бейрут на российском военном судне вместе с возвращавшимся из Стамбула к месту службы генеральным консулом К. М. Базили ⁴ также подтверждает наше предположение, тем более что Н. Ст-н провел перед тем время в Стамбуле — местопребывании российской Константинопольской миссии, которой были подчинены все российские служащие в Османской империи.

Однако автор «Путевых заметок» не был сотрудником российского консульства в Бейруте; он и сам сознается, что до времени не был «посвящен в тайны политики». По-видимому, консульство он посещал как частное лицо, жил же за пределами старого города в частном доме, располагал собственным выездом и слугами. Как европеец, имеющий положение в обществе, он был принят в домах турецких сановников, где довольно быстро приобрел широкий круг знакомств. Он свободно общался с бейрутскими купцами. Кстати, все это дает основание думать, что Н. Ст-н владел восточными языками.

Нам неизвестно, в чем состояли занятия автора заметок, но он не покидал Бейрут и жарким летом, подобно европейцам — служащим торговых контор. Впрочем, об экономических вопросах и тем более торговле он судит как простой наблюдатель. Безусловно одно: Н. Ст-н, не теряя времени, старательно собирает информацию о стране, и его заметки местами напоминают служебный отчет (что отчасти сближает его записи с некоторыми разделами работы полковника генерального штаба П. П. Львова). А надо сказать, что Азиатский департамент российского МИД придавал значение всестороннему изучению страны, с которой прежде отсутствовали дипломатические связи. Не случайно Базили начал свою деятельность в Бейруте с составления обширных «Статистических заметок о племенах [49] сирийских и о духовном их управлении», за что был удостоен благодарности самого вице-канцлера графа К. В. Нессельроде ⁵, однако опубликовал он эти заметки значительно позднее и как приложение к книге «Сирия и Палестина под турецким правительством...».

«Путевые заметки о Сирии и Палестине» помечены четырехлетним пребыванием в стране (1844—1847), опубликованы в 1850 г., однако, судя по тексту, были составлены уже к осени 1844 г., т. е. в течение нескольких месяцев жизни автора в Бейруте, во время которых он, возможно, совершал кратковременные поездки в Дамаск и прибрежные города. Заметки представляют собой вполне законченный очерк о положении Бейрута и Горного Ливана. Тем не менее при публикации они помечены как часть первая, следовательно, предполагались и другие части, которые, по-видимому, посвящались другим районам Сирии и Палестины. Однако продолжения не последовало. И мы, по-видимому, уже не узнаем, было ли это результатом правительственного запрещения или размолвки с редактором «Библиотеки для чтения», где «Путевые заметки» были опубликованы.

Итак, мы имеем все основания предполагать, что автор этих заметок выполнял некую служебную миссию; скорее всего он был российским резидентом в Сирии, подобно, скажем, английскому полковнику Черчиллю, находившемуся в Горном Ливане многие годы и оставившему несколько работ об этой стране ⁶.

Надо сказать, что в 1843 г. в Иерусалим был направлен российским Синодом под видом паломника архимандрит Порфирий Успенский, имевший тайные поручения по делам православной церкви Иерусалимской и Антиохийской патриархий, ставший затем главою первой русской религиозной миссии в Палестине. Отчеты архимандрита Порфирия о состоянии православной церкви в Сирии и Палестине передавались Синодом в Министерство иностранных дел ⁷.

Следовательно, в это время имела место практика посылки российских неофициальных агентов в Сирию, превратившуюся в арену чрезвычайной политической активности Франции и Англии.

Содержание «Путевых заметок» позволяет утверждать, что Н. Ст-н был человеком образованным, петербуржцем, издавна увлеченным Востоком, образ которого сложился в его сознании под влиянием не только изучения истории и литературы Ближнего Востока и восточных мотивов русской литературы, но также описаний Сирии в трудах европейских писателей-романтиков (скорее всего А. Ламартина и Фр. Шатобриана). Вероятно, он получил востоковедное образование, однако сомнительно, чтобы был учеником О. И. Сенковского: слишком уж различны их ценностные установки.

В отличие от Сенковского автор «Путевых заметок» — [50] европоцентрист и смотрит на Восток с чувством европейского превосходства. Как бы перефразируя замечательные слова Сенковского о том, что для познания Востока «надобно сперва освободиться от огромной тяжести своих предрассудков» и свергнуть с себя «дряхлую оболочку европейского человека», Н. Ст-н пишет: «Чтобы представить себе ясно характер Востока, надобно все наши понятия вывернуть наизнанку: с чего мы начинаем, тем там кончают». Для него жители Сирии если не дикари и полудикари, то очень огрубелый народ — тезис, неприемлемый для Сенковского. Если последний (как и А. Е. Крымский) писал об особенностях мышления восточного человека, то Н. Ст-н довольно вульгарно заявляет, что разум восточного человека «не ясно отличается от высшей понятливости животного». Впрочем, он же пишет о его «редких умственных способностях — это алмаз в коре, и как мало нужно, чтобы огранить его в блистательный блеск на благо человечеству».

Н. Ст-н полон религиозно-этнических предубеждений, усиленных событиями друзско-маронитских столкновений, в отношении как друзов, так и ансари ⁸. Вообще его представления об исламе и мусульманах овеяны духом нетерпимости, присущим казанской миссионерской традиции. Однако он решительно враждебен и по отношению к христианскому иноверию. Анализ Н. Ст-на дел православной Антиохийской патриархии грешит идеализацией: он не видит глубоких противоречий между церковными иерархами-греками (не допускавшими к церковным должностям арабов) и простонародной арабской паствой, что, кстати говоря, тотчас по приезде в Палестину констатировал Порфирий Успенский.

Попытки автора заметок представить этнические черты характера различных групп населения Сирии пристрастны, несамостоятельны и примитивны; свою информацию в этом отношении он черпал из окружавшей его христианской среды. Он не чужд и некоторых установок паломников, для которых подлинная жизнь протекала в этом регионе лишь в эпоху рождения и первых веков христианства. В их представлении, со времени мусульманского завоевания наступил упадок Сирии, в котором она и продолжала пребывать. И тем не менее Н. Ст-н одним из первых порывает в русской литературе с традицией паломнических хождений; самостоятельную ценность для него представляет современная ему Сирия, и он создает светское ее описание.

Изложение материала в «Путевых заметках» нередко противоречиво, и нам остается лишь гадать, был ли это своего рода диалектический прием автора, включающий в себя изложение тезиса и опровержение его последующим положением, или по работе прошлось редакторское перо Осипа Ивановича Сенковского,— как известно, великого мастера исправлять и дописывать произведения, издававшиеся в «Библиотеке для чтения». [51]

Однако эти недостатки присущи почти всей европейской литературе того времени, которая также окрашена религиозным пристрастием и в еще большей степени пропитана политическими тенденциями и апологетикой политики собственного правительства.

Но в чем же состоит значение «Путевых заметок о Сирии и Палестине» для современного читателя? Заметки запечатлели жизнь Сирии в ее переломную эпоху: быстро растет Бейрут, его уже стесняют городские стены; за быстрым ростом его населения не успевает развитие пригородного торгового хозяйства, к тому же специализировавшегося на разведении тутового шелкопряда, в результате чего привозное продовольствие еще дорого; в городе слабы традиции ремесленного производства — набор ремесленных профессий на бейрутском базаре (в отличие от дамасского) невелик, и уровень мастерства низок. Развивается внешняя торговля, растет производство экспортных культур, и автор напрасно укоряет сирийских ремесленников в лени: дешевые товары европейских фабрик уже подрывают местное производство тканей. Европейские торговые фирмы утверждаются в Бейруте, создается уже значительная европейская колония, ведущая собственный образ жизни ⁹. В среде местного населения получает развитие прослойка торговых посредников.

В сущности, нам известны все эти тенденции экономического развития и по другим источникам, но здесь они раскрываются в местной специфике и в определенных временных рамках. Работа содержит и уникальные сведения, например относительно распространения монопольного права на скупку и продажу сельскохозяйственных товаров, полученного частными купцами, хотя англо-турецкий торговый договор 1838 г. устанавливал права свободной торговли.

Сведения, содержащиеся в «Путевых заметках», мало скажут современному читателю о политических событиях этой бурной поры: Н. Ст-н совсем не понял причин друзско-маронитской борьбы. Читатель справедливо предпочтет обратиться к книге К. М. Базили «Сирия и Палестина под турецким правительством...», писавшейся в Сирии в то же время. Однако характеристики исторических деятелей того времени, даваемые Н. Ст-ным, продолжают вызывать интерес, позволяя, в частности, уяснить степень влияния на османскую бюрократию периода Танзимата.

Еще более существенны сведения о народном быте Сирии, времяпрепровождении разных прослоек населения, простонародных верованиях, уходящих своими корнями в языческую древность, о фольклорных сюжетах в культурной традиции и первых успехах в распространении современного образования. Одним словом, читатель получит возможность окунуться в атмосферу жизни прибрежной Сирии и Горного Ливана первой половины 40-х годов XIX в.

Комментарии

1 Подробно об этих событиях см.: Базили К- М. Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях. М., 1962; Смилянская И. М. Крестьянское движение в Ливане в первой половине XIX в. М., 1965; Масуд Дахир. Ал-Интифадат ал-любнанийат дид ан-низам ал-мукатааджийя. Бейрут, 1988; Adel Ismail. Histoire du Liban Т. 4. Beyrouth, 1962.

2 Под близким обозначением — Н. С-н — был опубликован отзыв на путешествие Лукьянова, помещенный в «Современной летописи» (1863, № 13). Однако и эта работа не проливает свет на личность автора. Безуспешной оказалась и попытка установить имя автора «Путевых заметок» по списку пассажиров, прибывших в Бейрут 14 апреля 1844 г. на русском военном бриге «Неарк»: от 40-х годов XIX в., в Военно-морском архиве в Ленинграде сохранился вахтенный журнал «Неарка» только за 1847 г.

3 Высоко отозвавшись о книге К. М. Базили, П. А. Вяземский заметил: «Жаль, что в дипломатической нашей совестливости не позволяется ему напечатать это сочинение» (Вяземский П. А. Старая записная книжка. 1813— 1852.— Полное собрание сочинений Вяземского. Т. 9. СПб., 1884, с. 280—281).

4 АВПР, ф. Посольство в Константинополе, д. 780, л. 37.

5 Там же, д. 736, л. 341, 373.

6 Полковник Черчилль, английский офицер, инженер, прибыл в Ливан во время бомбардировки Бейрута в 1841 г. объединенным флотом и остался в стране; был женат на представительнице семьи шейхов Хазинов, члены его семьи породнились также с ливанскими аристократическими домами. Автор серьезных сочинений, например: Churchill. Mount Lebanon a ten years' residence from 1842 to 1852 describing the manners, customs and religion of its inhabitants with a full and correct account of the druse religion... T. 2—3. L., 1853 и др.

7 См. ЦГИАЛ. Канцелярия обер-прокурора Святейшего Синода, ф. 796, оп. 123, ед. хр. 839. «Дело о назначении состоящего при Венской миссии архимандрита Порфирия в Иерусалим в виде поклонника для поддержания на Востоке православия...»; ф. 797, оп. 87, ед. хр. 55. «Присланное из Министерства иностранных дел отношение посланника нашего Титова к графу Нессельроде от 4 ноября 1844 г. и при оном копия с донесений архимандрита Порфирия от 30 октября и 3 ноября с двух записок его о состоянии восточных церквей».

8 О друзах см. примеч. 11 к «Воспоминаниям о Сирии» Сенковского, об ансари — примеч. 25 к «Путевым заметкам».

9 В письмах участника французской экспедиции в Сирию 1860 г. генерала Дюкро содержится описание образа жизни семьи французского предпринимателя Порталиса, основавшего крупную шелкопрядильню в Горном Ливане: его семья состоит из четырех дочерей от 17 до 20 лет, этот маленький мир хорошо воспитан; в салоне пианино, портреты семьи, «как у хороших буржуа с улицы Сан-Дени». См.: La Vie militaire du general Ducrot d'apres sa correspondance (1839—1871), publ, par ses enfants. T. 1. P., 1895, с 442—443.

Текст воспроизведен по изданию: Сирия, Ливан и Палестина в описаниях российских путешественников, консульских и военных обзорах первой половины XIX века. М. Наука. 1991