ТУРЕЦКИЕ ДЕЛА

Между тем как публицисты Англии и Австрии, при всяком удобном случае, наполняют столбцы своих листков рассуждениями о независимости, самостоятельности и целости Блистательной Порты, введенной парижским миром в семейство европейских держав; между тем как отчаянные туркофилы с жаром заступаются и постоянно твердят о владетельных ее правах над Придунайскими княжествами, княжеством Сербским, Самосским и даже Черногориею: провинции Блистательной Порты, в которых по преимуществу господствует славянский элемент, волнуются с каждым днем более и более. В Константинополе, и особенно во внутренних городах империи, не говоря уже о христианах, между самыми Турками обнаруживаются тревожные симптомы. С одной стороны, правительство султана, как верховная светская власть, с другой, Фанариотское духовенство, господствующее над южными Славянами, с недоумением смотрят на совершающаяся внутри страны события, и всеми мерами стараются прикрыть кровавую драму, которая разыгрывается ныне на Балканском полуострове. Несмотря на всю скрытность турецких сановников, несмотря на хитрость и ловкие извороты верных их друзей, Фанариотов (Фанариотами называются константинопольские Греки, по имени константинопольского предместья Фанари.), выводивших несколько раз Турцию из затруднительного положения, нельзя не заметить между всеми сословиями общего раздражения, волнения, ожидания какого-то нового необычайного события. В самом деле, едва смолк гул севастопольского разгрома, как опять возникнет не на шутку настоящей восточный вопрос, и на этот раз уже для самих христиан. В Турции войска движутся по всем направлениям, набираются рекруты, снаряжаются и пополняются полки, происходят побоища, правительство обменивается нотами с великими державами, словом, по всем частям заметна точь-в-точь такая же деятельность, как в конце 1853 года.

Пора, кажется, турецкому правительству сознать свое положение; пора ему понять стремление его христианских подданных к образованию и к улучшению внутреннего управления в гражданском и иерархическом отношении. Правительство султана, несмотря на очевидный ущерб Корану от нового гатти-гумаюна, должно чистосердечно дать руку к споспешествованию цивилизации [246] всем христианским подданным, без различия веры и племени. Без этого разумного сближения Порты с своими подданными, без уважения к правам Сербов, Молдовлахов, и без признания вековой независимости Черной горы, малейший успех восставших христиан может охватить ярким пламенем возродившуюся южную славянскую национальность, и тогда Балканский. полуостров, с берегов Дуная до границ Эллады, может превратиться в короткое время в огненное море. Возможно ли тогда будет Туркам, которые относятся как единица к пятнадцати долям христиан, залить этот пожар, не возбудив опять европейской катастрофы? Говорят, что две соседственные Турции державы недавно дружески советовали ей поглубже вникнуть в свое настоящее положение и не слишком прислушиваться к эмфатическим выражениям в роде неприкосновенности правь, свободы действия по собственному усмотрению, верховного неограниченного самодержавия и т. п.

Однако, кто следил в последнее время за распоряжениями турецкого правительства, тот не мог не заметить некоторых с его стороны усилий показать европейским державам, что в глазах его восточная война и мирный трактат 30-го марта 1856 года, имели целью и следствием освобождение Порты от всякой опеки; что европейское равновесие возможно только тогда, когда Порте будут вполне подвластны, наравне с райями, и те, провинции, которые пользуются на деле или особенными привилегиями, или совершенною независимости; что необходимо предоставить ей неограниченную свободу действовать у себя, в смысле независимости и целости Оттоманской империи, как ей, Блистательной Порте, заблагорассудится; что, наконец, Европа для того и положила конец кровавому бою, чтоб обеспечить за исламом его существенные пользы и возвратить ему прежний блеск и могущество. С этой точки зрения задуманы по большей части все действия турецкого министерства относительно некоторых держав, вассалов и всех подданных. Не трудно понять, что на вышесказанные притязания настаивает оно более потому, что они одобряются чужеземными влияниями, представители которых ничего не щадят, чтоб утвердить прочнее свое преобладание в Константинополе. Не трудно также доказать фактически, что влияния эти, к сожалению, не мало содействовали религиозным преследованиям, гражданским притеснениям и вообще разорению христиан.

Конечно, положа руку на сердце, никто не скажет, что восточная война и парижский мир имели целью поощрить и дать простор турецкому Фанатизму и неистовствам иерархических Фанариотских властей к угнетению христианского народонаселения Турции; тем менее имели они целью распространить зло даже на те [247] провинции, который до сих порт, пользовались неприкосновенными привилегиями. Без сомнения, никто не скажет, что христианская Европа лила свою кровь на берегах Дуная и на полях Тавриды с тем, чтоб усилить и без того тяжкое иго христиан, полных жизни, свежей силы и готовности к воспринятью общечеловеческого образования.

Мы уверены, говорит весьма основательно по этому случаю бельгийская газета le Nord (и все обстоятельства подтверждают это), что Европа желала, чтобы восточный вопрос, бывший долгое время камнем преткновения для европейской политики, был окончательно решен для спокойствия целого мира. Европа хотела поддержать Оттоманскую империю более потому, что падение ее было бы сигналом к жестоким международным столкновением, и только для избежание их, ради общенародных интересов, она продлила существование дряхлой Турции. Европа хотела, чтоб эта империя существовала не в силу беспорядков, притеснений и угнетений всякого рода, ее же истощающих, но чтоб это существование ознаменовывалось постоянным развитием всех ее народов. Она хотела, чтобы христиане, находясь под верховною ее властью, не подвергались прежнему всесокрушающему игу, но находили в ней общую связь и средоточие охраняющей власти. Вот почему Европа приняла Турцию под свою опеку, и подтвердив за ней известные права, вместе с тем наложила на нее и известные обязанности; нарушением своих обязанностей, Порта сама наносит вред своим верховным правам.

В нынешних запутанных обстоятельствах Порты важно следить за всеми ее действиями относительно христианских ее подданных, равно как за действиями ее относительно Молдовлахии, Сербии и заклятых ее врагов Черногорцев. Это тем важнее, что в непродолжительном времени должны начаться конференции в Париже, которые решат судьбу Придунайских княжеств; без сомнения при этом не забуду т обратить внимание и на нынешнее тревожное состояние Сербии и прочих провинций Оттоманской империи. Меры, принимаемые доселе Портою к успокоению восставших райев и к удовлетворению справедливых их жалоб, напоминают собою тот же способ управления, если даже и не хуже, какой она употребляла до начатия войны. Даже самые приверженные Турции журналы, например австрийские, не могут не сознаться в этом. Не говоря уже о том, что происходит в Придунайских княжествах, где революционные страсти, поджигаемые турецкими и другими агентами, очевидно имеют целью поставить в затруднительное положение членов будущей конференции и таким образом вызвать новый кризис, — в самой Турции, почти по всем пунктам, открывается нашим взорам [248] печальное зрелище. Никогда, несмотря на благородное вмешательство конгресса и на обещанные реформы, положение христианского народонаселения не было так ненадежно; никогда грабежи и податные взыскания, ныне увеличенные, не производились так жестоко и дерзко; никогда варварское обхождение турецких чиновников и злоупотребления иерархических Фанариотских властей не были столь явны; но и никогда, к счастью, сознание собственных сил и необходимости образования и искоренения зла в самом зародыше не разыгрывалось так сильно между христианами Европейской Турции, хотя впрочем не между всеми в равной степени.

Всматриваясь пристально во все нововведения, основанные на гатти-гумаюне, мы видим лишь искажение его смысла. Турки открыто говорят, а Фанариоты злобно подтверждают, что гатти-гумаюне что иное, как халваджи-кеят, запачканная халвою, ни к чему негодная бумага. Действительно это выражение, за весьма немногими исключениями, оправдывается. Все эти гатти-шерифы, танзиматы, гатти-гумаюны, без европейского надзора, предоставленные одним только Туркам или Фанариотам, останутся почти без всякого применения. В некоторых местах гатти-гумаюн сделался даже источником новых несчастий для райев, тем более для райев православных и, в добавок, Славян, — обстоятельство весьма важное для нас, Русских. Вот перечень новых податей, из которого читатели Русского Вестника убедятся в последнем обстоятельстве:

1. Налог, называемый махтум, из 60 пиастров (около трех рублей серебром), ежегодно выплачиваемый каждым семейством, вместо рекрутского набора. Но эта плата не совсем избавляет райя от рекрутства, и потому он платит еще

2. Редиф, установленный в том же смысле, с тою разницею, что, кроме райи, и мусульмане несут эту повинность.

3. Налог на дрова и сено от 6 — 9 пиастров ежегодно, в пользу мюдира, выплачиваемый только христианами;

4. Давно уничтоженный налог, под именем кулук, ныне возобновлен в пользу забтиев. Подать эта выдается натурою на каждую пару волов двумя мерами пшеницы.

5. Низами, состояний из 35 пиастров ежегодно, с каждого семейства, в пользу регулярного войска.

6. Особый налог, состояний из 15 пиастров с каждого семейства, предварительно вычитаемый в пользу мюдира.

Эти налоги, введенные после войны и уплачиваемые христианами, лучше всякого описания свидетельствуют, как турецкое правительство понимает принцип равенства всех подданных султана относительно податей.

Но это еще не все. Независимо от означенных в пользу [249] правительства податей, христиане православного вероисповедания и славянского происхождения должны содержать на свой счет многочисленное высшее иноземное духовенство с его свитою. В одной только Болгарии, с 1,000,000 православных, считаются семь митрополий, кроме епископств, занятых исключительно духовными и светскими Фанариотами. Повинности, известные под названиями: дымница, владычня, воифния, милостыни, посвящения и пр., равно как симонии, в некоторых округах превышают подати, взимаемые Турками. Предвидя, что рано или поздно вступит же в силу гатти-гумаюн, иноземное духовенство удвоило свои поборы и напрягло все силы к подавлению возрастающей жажды христиан к образованию и улучшение- своего быта. Прибавьте к этому, что народ должен на свой счет строить церкви, училища, содержать учителей, медиков и пр., работать почти даром при сооружении казенных зданий, исправлении крепостей, общественных дорог, и все это вопреки смыслу гатти-гумаюна.

Неизбежным следствием такого истолкования гатти-гумаюна, от которого христиане ожидали улучшения своей судьбы, были внутренние волнения в Албании и по преимуществу в Боснии, Герцеговине и в Болгарии, волнения, встретившие немалое сочувствие между многими иноземцами, живущими в Турции, равно как между Черногорцами и сербским народом. Смотря по географическому положению, по степени просвещения, по разноплеменности и по религиозному отношению, волнения христиан приняли разные Формы. В Боснии и Герцеговине недовольные принялись за оружие, и направили свои удары против Турок; в Болгарии, Фракии и Македонии — трех провинциях, большею частью населенных Болгарами в числе шести миллионов — народ, избегая всякого столкновения с Турками и направив все усилия против Фанариотов, энергически и обдуманно принялся за свои церковные дела, и, будучи образован нее остальных жителей Турции, не исключая и Греков, решился свергнуть тяжкое Фанариотское иго.

Мы намерены изобразить сначала это последнее движение. Вековым опытом и недавними происшествиями доказано, что несчастия православных христиан в Европейской Турции происходят преимущественно от Фанариотских митрополитов и архиереев, как светских представителей народа. Известно, что духовными делами южных Славян стали наведывать еще с 1767 года, то-есть с того времени, как русские штыки впервые заблистали на берегах Дуная, светские Фанариоты, да епископы, архиепископы, митрополиты и экзархи, поставляемые константинопольским патриархом исключительно из Фанариотов и находящиеся теснейших сношениях с турецкими государственными властями, нежели с своею паствою. Уже по самой внешней обстановке своей, по братской своей [250] приязни с неверными, по развратному образу жизни и по вековой, исторической антипатии, Фанариот чужд Славянина. Турок, убивая физически христианина и грабя его, не препятствует развитью духовной его жизни; Фанариот же, вместе с грабежом, давит его нравственную духовную деятельность, препятствует его развитью то силою анафемы, то мечом, и попирает его священнейшее достояние — язык и народность. Исторически известно, что Турки потому так долго удерживали за собою Сербию, Молдовлахию и Морею, что имели самую надежную полицию в лице Фанариотов. Имея перед глазами такие Факты, испытав над собою ужаснейшие притеснения, видя лучших своих сынов павшими жертвою фанариотской политики, болгарский народ, подобно новым Грекам, с некоторого времени принялся за свое образование, как за единственное средство, могущее вывести его из глубины того ничтожества, в которое низвергли его не столько Турки, сколько Фанариоты. В этом отношении Болгаре, несмотря на все гонения, которым подвергается славянский язык в Турции, со стороны местных архиереев-Фанариотов, оказали успехи, достойные удивления. В кратком нашем обозрении, мы не можем войти во все подробности так называемой славянской реакции, охватившей ныне весь Балканский полуостров до самой Греции.; и начавшейся с небольшим за двадцать лет пред сим. Гатти-гумаюн, вызванный парижским миром, дает христианам между прочим право выбирать из среды себя архипастырей, и ограничивает ту светскую власть, которою злоупотребляли до сих пор Фанариоты, не хуже двухбунчужных пашей. Под эгидою этих прав, Болгаре не раз подавали жалобы Великой Церкви и даже Порте, прося уничтожения гнусной симонии, уменьшения налогов в пользу местных архиереев, прекращения гонений на болгарский язык и церковно-славянские книги. Порта, по своему обыкновению, признавала справедливыми требования Болгар и также не раз предписывала константинопольскому патриарху созвать собор для обсуждения дел, касающихся церковного устройства. Но тут-то и камень преткновения. Фанариоты не напрасно величают себя наследниками римско-византийской политики, и предчувствуя грозу, они пустили в ход все хитрости своей вековой опытности, чтоб отклонить турецкое министерство от намерения, поддерживаемого Франциею, удовлетворить просьбам Болгар. С этою целью напоминали они правительству свои заслуги в пользу ислама, и ловко дали ему почувствовать, что существование их связано с существованием самой империи, ибо они умели всегда подавлять всякое движение Славян и Греков, в самом его зарождении. На этот раз однако Порта уступила человеколюбивым советам европейских держав, запретила, как известно, под строгою ответственностью, константинопольскому [251] патриарху делать какие бы то ни было доносы на христиан, и в то же время предоставила эту часть надзора местным турецким властям; Болгарам же приказано отнестись к Великой Церкви, как к главе христианства, которая рассмотрит все их жалобы.

Болгаре Виддинской епархии первые начали дело. Они не могли забыть предательское вмешательство Фанариотов во время виддинского восстания (1849 года), когда погибло более 1,500 Болгар в стычках с Турками. Имея постоянные сношения с свободными Сербами и будучи весьма воинственны и смелы, Болгаре — Шопы постоянно находятся в неприязненных отношениях к Туркам и упорнее всех Болгар защищают свою народность от Фанариотов, желавших ввести и здесь греческий язык в училищах и церквах. Непомерные сборы, взимаемые их митрополитом, вопреки установленному порядку, постоянное его стремление к закрытью славянских училищ и доносы на мнимые заговоры Болгар против султана, не раз выводили жителей из терпения, и не раз жаловались они Великой константинопольской Церкви; но всегда посланные от них возвращались из Царьграда без всякого результата. Нужно заметить, что жалобы Болгар на злоупотребления местных Фанариотов, сопровождаются огромными издержками, анафемою, ссорою, партиями в пользу и против Фанариотов, потерею времени, ссылкою пылких голов, иногда закрытием славянских училищ и наказанием учителя, всегда явно или тайно принимающего участие, когда дело идет о Фанариотах. При этом немало достается и бедным болгарским священникам, которым Фанариоты поручают, вовремя сильных волнений, приводить в повиновение народ. Подобные сцены убедили наконец Болгар в необходимости прибегнуть непосредственно к Туркам и объяснить им фактически, от чего происходят разорение страны, неудовольствие и бедность народа. С этою целью депутаты Виддинской епархии, прежде других Болгар, отправились в Константинополь и, на основании гатти-гумаюна, подали на имя султана прошение, в котором со всеми подробностями были описаны прямые и косвенные сборы Фанариотов, простирающиеся до огромной цифры, притеснения со стороны их сборщиков, немилосердно отнимающих у христианина последнюю рубашку, соблазн народа при виде их оргий, волнения, могущие усилиться и иметь несчастный исход при таком порядке вещей, и т. п., и всеподданнейше просили его величество умилосердиться над своими подданными, страдающими от Фанариотов, и назначить жалованье их митрополиту. Таким образом Болгаре открыто вступили в бой с Фанариотами. Вскоре поданы были прошения, в которых, кроме обыкновенных жалоб на Фанариотов, Болгаре просили и народных архипастырей. [252]

Документы, обнародованные по этому поводу, в сущности сходны между собою, и потому, чтобы дать о них понятие нашим читателям, мы заимствуем из болгарского Цареградского Вестника следующую переписку между великим визирем и греческим константинопольским патриархом.

Тягостные и несправедливые денежные поборы митрополита и епископов Виддинской епархии вынудили жителей Виддина жаловаться Порте и просить о назначении митрополиту и епископам приличного жалованья, с тем, чтоб они впредь не имели права требовать сверх определенной суммы. Так как главнейшая забота его императорского величества состоит в том, чтобы никто из его подданных не был угнетен кем-нибудь, и чтобы митрополиты не делались главным орудием и причиною таких насилий и несправедливостей, несовместных с духовным саном архиерейства, его императорское величество повелел, на основании прошения виддинских жителей, назначить их митрополиту приличное жалованье, достаточное для удовлетворения его настоящих и действительных потребностей. Определение вышесказанного жалованья возложить на патриархию, с согласия тех поверенных лиц, который нарочно приехали сюда из Виддина.

Посему написано и посылается вашему приятельскому лицу (sic) сие повеление. Употребите все свое усердие к скорейшему исполнению воли его императорского величества.

26 месяца Джеуезил-Ахыр.

Ответ греческой константинопольской патриархии на официальное письмо его прев. Харидже-Назарье, под заглавием: «Примечания».

Мы, смиренные рабы вашего высочества, неизменно сохраняя повиновение и неограниченную покорность сильному и непобедимому царству, данному нам от Бога (да сохранит оное Господь на веки!) и верою нашею предназначенному, с благодарностью принимаем императорские и царские повеления, и всеми силами стараемся исполнить обязанности нашего подданства и нашей веры, увещевая единородных наших к тщательному сохранение тех же самых обязанностей. Мы также покоряемся и высокому повелению, присланному к нам несколько дней тому назад, о назначении ежемесячного жалованья виддинскому митрополиту. Но как мы по опыту знаем, с каким особенным благоволением всегда выслушиваются наши смиренные прошения, то дерзаем представить вашей светлости сие наше послание, не как сопротивление царской воле, а в виде предложения некоторых примечаний по сему важному предмету, ибо мы думаем, что необходимо вам дать нужные известия во избежание многих вредных последствий. [253]

Поныне существует древний обычай, непреложно хранимый христианами по заповедям нашей веры, а именно, чтобы жители каждой епархии давали своим архиереям определенную часть своих хозяйственных произведений с почвы и другие добровольные приношения для их пропитания, покрытия особенных издержек, равно как для вспомоществования и облегчения нужд бедных и убогих. В некоторых епархиях эти архиерейские хозяйственные доходы, с согласия христиан и соизволения архиерея, были заменены равноценным количеством денег, выплачиваемых ему жителями с благодарностью, как правило, освященное временем и узаконенное их праотцами.

В самом деле, в древности архиереи, кроме необыкновенных для них издержек и вспомоществования бедных, более никакой траты не делали. Но несколько лет тому назад, и в особенности ныне, народные нужды умножились; поэтому каждый архиерей обязан, как только займет свою епархию, оказать однажды и навсегда следующие вспомоществования, смотря по тому, какие в той епархии имеются определенные приходы:

1. Народной кассе известное количество денег с тою целью, чтобы выплачивать неизбежные ежегодные церковные издержки и проценты прежних ее долгов.

2. Кассе больниц, где многие из наших единоверцев, как из константинопольских жителей, так и из провинций, получают исцеление своих недугов.

3. Особенной кассе для милостыни, из которой многие неимущие и бедные получают, смотря по нуждам своим и по состоянию кассы, единовременные или ежемесячные пособия.

4. Училищам, недавно народом учрежденным по возможности средств своих, и которые уже теперь основаны и улучшены. Слава и благодарение царю и его трудолюбивым попечителям, питающим толикую любовь и ревность к народному просвещению!

5. Патриарху, который не имеет никаких других приходов на покрытие своих чрезвычайных издержек и многих необходимых расходов для того, чтоб со славою поддерживать свой духовный сан и национальное достоинство.

Кроме того каждый архиерей ежегодно обязан платить непременно:

1. Проценты с своих епархиальных долгов, называемых дворными.

2. Определяемый ежегодно учет с капитала.

3. Ежегодный взнос денег, соразмерно доходам епархии, на содержание и улучшение богословского училища, несколько лет тому назад основанного на острове Халки, для образования духовенства, и которое не имеет никаких других доходов.

4. Другие неопределенные взносы, которые архиерей должен платить для поддержания многих бедных людей.

За сим следуют еще его особенные издержки, необходимые для пропитания самого себя, своих чиновников и слуг, далее — вспомоществования (от некоторых только архиереев) на содержание училищ и благотворительных заведений, находящихся в епархии: [254] милостыни пособия, раздаваемый особенно беднейшим, семействам; платеж тех долгов, которые архиерей неизбежно сделал при покупке епархии; разные особенные издержки, им при сем понесенные, и наконец проценты на законные суммы.

Существует еще старинный обычай, по которому архиереи, вступая в первый раз в управление епархией, однажды и навсегда берут с ее жителей известное количество денег для облегчения своих издержек. Эти пособия архиереям, определенные в иных местах, в других назначаются с согласия и одобрения обеих сторон, обще ли для целой епархии, или частно для каждого села. Впрочем случается, что архиереи берут менее определенного количества денег там, где христиане очень бедны, или и совсем ничего не получают, потому что в иных епархиях не принят этот обычай, или старейшины не дозволяют архиерею производить обычный сбор, и он, для сохранения мира, отказывается от этого пособия, тогда как ежегодные епархиальные сборы, определенные по взаимному соглашению между архиереем и христианами, взносятся но обычаю, установленному с незапамятных времен.

Если же где-нибудь произойдет несогласие насчет вышеупомянутых законных сборов, потому ли, что архиерей требует больше обыкновенного, или потому, что христиане из особенных своих выгод и личного, неуместного пристрастия хотят уничтожить то, что освящено преданием праотцев, эти несогласия оканчиваются или примирением обеих сторон взаимною уступкою, или приличными советами и увещаниями патриарха, к которому прибегают в этом случае, или низложением владыки, когда ясно будут доказаны его несправедливые поступки, и проставлением нового архиерея, более расположенного к поддержанию спокойствия между христианами, и не было еще примера, чтобы патриархия не внимала справедливым жалобам христиан.

С своей стороны, архиереи обязаны ежегодно объезжать христианские селения своих епархий, чтобы жители усердно исполняли все то, что заповедывает нам религия, укреплять их в вере, наставлять и внушать, чтоб они, на основании наших церковных уставов, с благодарностью покорялись государю, — ибо под его покровительством они живут мирно и благополучно.

Для лучшего же объяснения нынешнего состояния нашего смиренного народа, излагаем еще следующее: Так, несколько веков тому назад, народная касса была обременена столь тяжкими долгами, что не могла заплатить не только долги, но и самые даже проценты. Такое положение дел заставило тогдашних правителей патриархии распределить по епархиям этот доле, который и называется дворовым. Архиереи ежегодно платят проценты с этого долга, и сверх того вносят еще определенное количество денег на покрытие капитала, о котором сказано выше. Но народная касса вскоре опять вошла в новые долги по невозможности удовлетворить необходимые издержки, так что весь нынешний доле народной кассы и епархий, подчиненных Великому Престолу, доходит до 6,258,989 пиастров (около [255] 312,650 руб. сер.), за поручительством архиереев. Кроме того ежегодная уплата процентов с этого долга и обязательный, как мы уже сказали, взнос на покрытие капитала, ежегодный неопределенный издержки, жалованье патриаршеским служителям, вспомоществования бедным, убогим и вдовицам и пособия на содержание и улучшение училищ других благотворительных заведений, до 1,833,289 пиастров (около 91,664. руб. сер.), и эту-то сумму должны ежегодно вносить архиереи. Итак, за неимением другого источника доходов, решительно не возможно будет удержать настоящий порядок вещей.

Все это мы изложили вследствие высочайшего повеления, полученного патриархией, о назначении жалованья нынешнему виддинскому митрополиту, для того, чтоб он не брал сверх определенного количества денег, как показывают жители.

Мы не желаем противоречить своим началам, то-есть казаться непослушными и непокорными высочайшим повелениям и желанию, ибо мы обязаны, по церковному и подданническому долгу, повиноваться во всем и всегда; этот-то доле мы исполняем, как общий доле нашей совершенной преданности султанскому правительству. Но, основываясь — на благоволении вашей светлости, осмеливаемся доложить вам, что с тех пор, как возникла наша вера, не было примера, чтоб архиереи получали жалованье: они никогда не брали более того, что с незапамятных времен определено — и царскими указами подтверждено для их пропитания и для необходимых издержек в пользу благотворительных дел, как выше было изложено. Если же допустить на минуту возможность назначения виддинскому митрополиту определенного жалованья, тогда выйдет, что, за неимением другого, дохода, это жалованье будет выдаваемо из тех старинных ежегодных приношений христиан, которые, будучи собираемы с мирян, не будут уже признаваться церковными приношениями. Такое нововведение, имеющее вид подати, послужит не в пользу и облегчение христиан, но к их вреду.

Положим, что виддинский митрополит угнетает христиан новыми требованиями в пользу своих личных доходов, и тем принудил их принести жалобу царскому правительству и для пресечения этого зла просить об определении известного жалованья их владыке, что совершенно противно древним обычаям и законам. В таком случае для прекращения подобных злоупотреблений есть другие средства, о которых мы упомянули выше, и которые небезызвестны им самим.

Если же те, которые ни копейки не дают архиерею, не заботятся о народных училищах и о просвещении, не имеют попечения о бедных, но думают только о своей пользе и, побуждаемые злым душевным направлением против веры (хотя и называются христианами), желают вовлечь народ в неприятное положение и недоумение пред светом чрез разорение училищ и других благотворительных заведений, а между тем притворяются, что любят. народ и человечество проповедуют, что церковные приношения христиан виддинскому митрополиту слишком велики и обременительны, то легко [256] разобрать дело, и когда справедливы все их показания, тогда да изменится образ взыскания сборов и да уменьшится количество сказанных приношений, насколько требуют справедливость и благоразумие. Таким образом, мы уверены, что не изменится старинный церковный порядок, не пострадают благотворительные заведения, и правительству не будут более досаждать подобными жалобами.

Мы, покорные рабы вашего высочества, спрашивали самих виддинских христиан, сколько денег ежегодно берет с них владыка, также узнали и от тех, которым известны дела сей епархии, что митрополит по селам получает с каждого дома по пяти пиастров, а по городам по одному пиастру, с бедных же и вдовиц ничего. Итак мы нашли, что ежегодный, положенный или случайный, доход с этой епархии доходить лишь до 80,000 пиастров. Эта сумма едва ли достаточна для покрытия его издержек, не говоря уже о тех взносах, которые он обязан делать, или которые могут быть вновь наложены на него, смотря по обстоятельствам. Впрочем мы сказали виддинским жителям, что если то, что они дают ныне своему владыке, кажется им весьма много, мы напишем ему, чтоб он с обоюдного согласия, для водворения мира, уменьшил означенную сумму денег.

При всем том патриархия, особенно любя спокойствие и благоденствие христиан, никогда не переставала давать время от времени всем архиереям надлежащие наставления и увещания, подражая примеру правительства, которое ежедневно заботится о своих подданных вообще и мало-по-малу вводить спасительные для человечества законы. Отныне же она еще более приложить всевозможное попечение и пошлет ко всем архиереям надлежащие увещания и наставления, и надеется, что если кто-нибудь из них не понял еще духа правительства и кривить душою, то исправить свое поведение согласно здравому смыслу и справедливости, и таким образом изгладится всякая неприятность между архиереями и христианами. В случае же если первые не исправить своего прежнего дурного поведения, патриархия, как только узнает и удостоверится в оном, немедленно поправить дела, не отдаляясь однако от церковных обычаев.

Наконец, повторяем, мы послушны и не прекословим царским повелениям, но только излагаем свои примечания с тем, чтобы не изменить каким-нибудь образом старинных обычаев, которым следовали до сих пор. Вследствие чего просим вашу светлость обратить на них снисходительный взор, и уповаем, что решение воспоследует согласно врожденной вам справедливости.

Высочайшим повелением извещены вы, что на основании прошения виддинских «христианских жителей, необходимо назначить определенное жалованье тамошнему митрополиту, чтобы положить конец народной молве. Мы получили от вашего приятельского лица пространное письмо, сущность которого заключается в следующем: определение и назначение жалованья виддинскому митрополиту послужить примером для всех митрополитов и епископов Оттоманской империи, и тогда [257] с прекращением всякого вспомоществования со стороны местных митрополитов обремененная долгами народная касса придет в великую бедность и истощение, а константинопольская больница, училища и другие народные заведения, не получая больше извне никакого прихода и пособия, расстроятся. Вот содержание означенного письма вашего приятельского лица. Излишне говорить вам, что назначение архиереев и их существенные обязанности — управлять духовными делами своей христианской паствы и заботиться об ее образовании, сообразно учению их религии и добрым нравам. Но вместо того, чтобы служить народу примером благонравия и усердия, архиереи занимаются только сбором денег с бедных под именем мал-мири, и таким образом не думают о собственных обязанностях церковной службы, что лишает их народного благоговения и уважения.

А так как у христиан существует обычай давать митрополитам, как своим духовным отцам, необходимое для их пропитания, не оставлять их в нужде и поддерживать достоинство их почетного сана, то, по обсуждении всех мер, относящихся к сему предмету, не честнее ли и не лучше ли будет, чтобы митрополит имел положенное и соразмерное жалованье, которое народ обяжется давать ему, нежели ходить самому митрополиту, подобно бирнику (сборщикам податей) из села в село, брать с людей деньги под разными наименованиями, и таким образом возбуждать законный жалобы народа? Итак нет никакого сомнения, что как ваше приятельское лицо, так и собор митрополитов (известных своим воздержанием и праводушием), признают, что назначение определенного жалованья виддинскому митрополиту, в исполнение высочайшей воли, будет хорошо и для архиереев и для христиан.

Скажем теперь о содержании больниц, училищ и народной кассы. В самом деле, все эти заведения весьма нужны, и его правдолюбивое величество не потерпит, чтобы которое-нибудь из них пришло в упадок; но ясно и то, что все издержки для таких полезных народу заведений должны быть уплачиваемы теми, которые составляют народ. Следовательно, вместо того, чтоб архиереи под этим предлогом брали с христиан сколько им угодно денег, а патриархия требовала от них вспомоществования, гораздо лучше расчесть, какая сумма необходима ежегодно для всех означенных заведений, распределить ее с справедливою точностью по епархиям и собирать с народа. Об этом предмете пусть подумает синод митрополитов, вместе с избранными и достопочтенными людьми из народа, и тогда как будет определено и выбрано начало, и легко применяемая система приведется в действие, все мечтательные опасения, о которых говорить пространное патриаршеское письмо по поводу назначения виддинскому митрополиту жалованья, на основании которого христиане и других мест империи потребуют точно также назначения жалованья своим архиереям, отчего будто бы больница я училища лишатся необходимых средств, — тогда все эти опасения обратятся в ничто. Обо всем этом спешу объявить вашему приятельскому лицу настоящим письмом.

27. Сефера [258]

По всему вероятью, совет патриархии, состоящий по большей части из светских Фанариотов, не ожидал, что эти примечания, равно как и другие документы, будут обнародованы турецким правительством; иначе он не посмел бы, конечно, изуродовать Факты в таком виде перед христианами Турции, не менее его знающими доходы и расходы Фанариотов. Этими примечаниями совет еще более раздражил Болгар, вывел некоторых из терпения, и заставил забыть все приличие: перья заскрипели, и болгарская журналистика, помещавшая в своих столбцах разные известия из Болгарии, Фракии и Македонии, представила свету неслыханные материалы о Фанариотах... Не можем удержаться, чтобы не привести здесь ни чуть не преувеличенное выражение одного Болгарина, коротко знающего Фанариотов, о финансовом состоянии совета: «Несмотря на долги патриархии, начало которых восходить с уничтожением Терновской (в Болгарии) и Ипекской (Сербской) патриархий, и Окридской (в Македонии) славянской архиепископии, несмотря на денежное затруднение, около которого вертятся все примечания совета, несмотря на видимую бедность народной кассы, — в подвалах Фанарского предместья накопились из разных мест и стран такие суммы, которыми, в случае надобности, совет патриархии мог бы содержать на свой счет армию и вести войну, по крайней мере не менее десяти лет, хоть бы по примеру Троянской войны». Был предложен также вопрос: каким чудом архиерей-фанариот, знающий только по-гречески и по-турецки, и почитающий славянские наречия варварскими и ни к чему негодными, каким чудом наставляет он по деревням в истинах православия свою паству, умеющую говорить только по-болгарски? — особенно в настоящее время, когда католицизм и протестантизм действуют с таким успехом?...

Пока в Константинополе происходила переписка между Портою и патриархией, в провинциях Болгарии, Фракии и Македонии начинали разыгрываться трагические сцены. Разнесся слух, пущенный, вероятно, Фанариотами, что Порта намерена, для блага христиан и успешного приложения гатти-гумаюна, ввести между своими христианскими подданными такое же управление, какому подверглась в прошлом столетии Молдовлахия, во времена Фанариотов. Местные архиереи, предчувствуя, вероятно, близкое свое падение, заявили новые требования по случаю собирания в пользу их налогов, набавив на каждое венчило (т. е. семейство) несколько пиастров, сверх определенных; требовали вперед уплаты следующих им мнимых доходов с добровольных пособий; не хотели и слышать желаний народных об исходатайствовании в силу гатти-гумаюна у местных пашей позволения бить в доску и звонить в колокола; подкупали корыстолюбивых, с тем, чтоб образовать партии; [259] заподозрили многих молодых людей, окончивших курс в Европе и возвратившихся на родину, в вольнодумстве, кинулись по-прежнему на славянский язык и закрыли, в некоторых местах, болгарские народные училища; словом, удвоились прежние насилия и гонения. Когда старшины некоторых городов и сел отказали им наотрез в плате же незаконно требуемых ими денег, тогда Фанариоты, сопровождаемые турецкими кавасами (жандармами), мимо старшин, приступили сами к собиранию налогов с неслыханною жестокостью. Народ взволновался. Волнения усилились еще более от того, что турецкое правительство решилось, отложив набор рекрут из христиан, как прежде полагалось, заменить его деньгами, а именно по 5,000 пиастров (около 250 руб. серебр.) с души (за 16,000 человек требовалось 80,000,000 пиастров — 4,000,000 руб. серебр.). В Терновской епархии, не далеко от подножия Балкана, поселяне собрались на сходку; на одной из них появилось до 100 человек вооруженных; положено было отправить депутатов к паше и уведомить его, что они вооружились не против султана, напротив бессовестных сборщиков податей и наглых чиновников, что они желают приведения в действие гатти-гумаюна, изданного султаном, что если турецкое правительство требует такого огромного количества денег, то отчего по крайней мере не ограничиваем непомерные сборы Фанариотов, таких же райев, как и они сами? Экзарх всея Болгарии и его зять, Константин Мегавул, о которых теперь Болгаре вспоминают с ужасом, узнав об этой военной демонстрации, немедленно отправили татарина (курьера) в Константинополь с известием, что Болгаре взбунтовались против е. в. султана. Паша, в недоумении что делать, побуждаемый Фанариотами, но не поддерживаемый старостами и знатными Турками, после долгого колебания послал наконец войско из Тернова с приказанием обезоружить и разогнать, как он думал, бунтовщиков. Произошла драка, в которой было убито и ранено с обеих сторон несколько человек. Вооруженные Болгаре скрылись в Балкан; захваченные без разбора были приведены в цепях в Тернов; но, к. великому ужасу паши и экзарха, дело вдруг приняло неожиданный оборот: несколько турецких беев и знаменитых терновских граждан из Турок же, видя такие несправедливости, приняли сторону Болгар и добровольно отправились в тюрьму, куда были посажены многие из христиан! В Presse d'Ortent, в Болгарском Цареградском Вестнике подробно был описан этот мнимый заговор против султана. Замечательно, что христиане не соглашались на предложение паши выйти из тюрьмы во время Пасхи, по принятому обычаю, без освобождения Турок, которые в свою очередь также не соглашались выйти из тюрьмы во время байрама, без освобождения христиан. Такое единодушие [260] подействовало этот раз на Порту, и первый шаг к удаленно Фанариотов был сделан. Экзарх и его многочисленная свита были потребованы в Константинополь и отданы под суд. Терновцм вздохнули свободнее. Не излишне заметить, что хоть и был назначен Болгарин на терновский престол, Фанариоты этой епархии принадлежать к первейшим банкирам Турции. Говорят, что экзарх истратил до сих пор до двух миллионов пиастров в борьбе с Болгарами, желая во что бы то ни стало поставить на своем.

Волнение, происшедшее в голяма града Тернова, как называют Болгаре свою столицу, электрически подействовало на весь болгарский народ: борьба закипела, страсти вспыхнули, и не печатный и печатный брошюрки, весьма саркастического содержания, начали объяснять Болгарам и всем христианам, что такое Фанариот. Злое перо редактора болгарской газеты Дневница, издаваемой в Новом-Саде, разъярило обе партии до невероятности. Тревога распространилась и по берегам Средиземного моря при первом слове: «не стыдно ли жителям Солуня, где в былые времена проповедовали первые славянские апостолы, св. Кирилл и Мефодий, — не стыдно ли им равнодушно глядеть на гонение словес преподобных братей?» В самой столице турецкой, в прошлом году напечатаны были по-болгарски такие Факты о Фанариотах, что при чтении их волоса становятся дыбом...

Проходим молчанием борьбу партий в других городах Болгарии, Фракии и Македонии. Это завлекло бы нас слишком далеко. Даже отчаяннейший из Фанариотов, известный гонитель церковно-славянского языка, филиппопольский Фанариот, Хрисэнф, в продолжение семи лет (1850-1857) ознаменовавшей себя ужасами всякого рода, несмотря на знаменитый его донос о мнимом заговоре Болгар против султана и на безуспешный подкуп адрианопольского паши, должен был подчиниться духу времени и беспристрастному суду Али-паши, и отправиться в Константинополь, куда требовали его турецкое правительство и народные депутаты (Донос Хрисанфа на Болгар со всею подробностью был описан одним Болгарином в Allgemine Zeitung.).

Между тем народные депутаты и образованная молодежь, чуть ли не изо всех городов и важнейших местечек Болгарии, стеклись в Константинополь с новыми жалобами. Представлено было великому визирю новое прошение, в котором фактически изложены были все злоупотребления иноземного духовенства, народные волнения, происшедшие единственно вследствие этих злоупотреблений; требовали, чтобы судебным путем были разобраны их жалобы и наказаны виновные, и в заключение просили о назначении народных [261] архипастырей. Порта согласилась нарядить особую комиссию для рассмотрения этих жалоб, и снова предписала греческому константинопольскому патриарху созвать немедленно собор и укротить буйство местных кое-где остававшихся Фанариотов. Касательно же последнего пункта, т. ё. народных архипастырей, Решид-паша положительно отказал, более потому, что Болгарам благоприятствовали противники его, как из Турок, так и из посольств. С другой стороны золото Фанариотов, перешедшее в опустелую кассу покойного Решида, и волнения в Боснии и Герцеговине заставили Порту призадуматься и отделаться от Болгар вежливым приемом и обещаниями. Впрочем народные депутаты, зная по опыту проволочки и хитрости своих врагов и боясь ответственности перед народом, который, в случае неудачи, заподозрил бы их в сношении с самими Фанариотами, решились не покидать столицы, несмотря на огромные издержки, до тех пор, пока официально не будут рассмотрены их жалобы, и пока не будет назначен хотя бы один народный архиерей.

Но если Болгаре единодушно действовали, то и Фанариоты, надобно признаться, не менее тесно сомкнули свои ряды. Известно, что болгарские церкви, в Болгарии, Фракии и Македонии, с давних времен снабжаются церковно-славянскими книгами из России. В наше время, когда южные Славяне сознали уже свою национальность, в церквах и училищах болгарский язык вытеснил греческий, и потому потребность в церковно-славянских книгах и сочинениях русских, под влиянием которых развивалась до сих пор болгарская письменность, сделалась весьма ощутительною. Еще с 1847 года цензура константинопольской патриархии стала вырезывать заглавные листки и молитву на Агарян из церковно-славянских книг, под предлогом, что такого рода операций требуют интересы Блистательной Порты; на самом же деле замысел их состоял в том, чтобы принудить Болгар молиться Богу на греческом языке, как было прежде во время отречения Болгар. И действительно, летом прошлого года, Фанариоты убедили Порту запретить ввоз церковно-славянских книг из России в Болгарию, и в константинопольской таможне вдруг захвачены были все книги, только что выписанные из Одессы. Это обстоятельство на минуту озадачило Болгар, и без того всеми обвиняемых в сочувствии и преданности Русским, — обвинение, которое при всяком удобном случае выставляется Фанариотами перед Портою на первый план. Запрещение церковно-славянских книг, в которых так много нуждались православные церкви в европейской Турции, в такое время, когда всякого рода иностранные издания наводняют империю, отозвалось [262] между самыми Турками, чего, конечно, Фанариоты не ожидали. Вот почему, при первой жалобе Болгар, поданной султану, на это новое притеснение, его величество, купивший недавно у протестантской миссии, мимоходом сказать, несколько экземпляров ветхого и нового завета для собственного чтения, подтвердил запрещение, но в то же время разрешил издателю Цареградского Болгарского Вестника печатание церковно-славянских книг в Стамбуле и даже пожертвовал достаточную сумму на издание их. Спешим уведомить наших читателей о напечатании в столице Оттоманской империи первой церковно-славянской книги: Апостол, вышедшей уже в конце сентября 1857 года.

По последним известиям, церковный собор наконец созван. Цель его, как мы уже видели, устройство церковных дел, на основании гатти-гумаюна. 2-го января нынешнего года было торжественно открыто его заседание, результат которого пока еще не известен. Кроме духовных лиц, первое место занимает в нем бывший князь самосский и государственный советник Оттоманской империи, старик Стефан Богориди, родом Болгарин из Котена. С некоторого времени князь Богориди, кажется, стал сочувствовать своим соплеменникам, и потому Можно надеяться, что теперь он замолвить слово в пользу Болгар. Кстати о Богориди. По случаю возникших злоупотреблений и гонений на болгарский язык со стороны молдавских чиновников в полосе, присоединенной к княжеству Молдавскому, Болгаре-колонисты отправили двух депутатов в Яссы с жалобою. Молдавский каймакан, Конаки Богориди, родственника бывшего князя самосского, ласково принял депутатов, сказал им, что он не без содрогания узнал о случившихся беспорядках, что примет строгие меры и не потерпит, чтобы родной его язык подвергался гонению, «ибо, прибавил он, обращаясь к депутатам, я сам родом Болгарин и желал бы, чтоб вы меня считали своим соплеменником и дали бы о том знать вашим соплеменникам, оставшимся, по парижскому миру, в России.» Как много семейство Богоридов могло бы сделать для южных Славян, если б оно давно сознало свою народность!

В дополнение сказанного нами заметим, что борьба Болгар с Фанариотами, принадлежащая к важным событиям, имела и то благодетельное влияние на южных Славян, что заставила их теснее сблизиться между собою, подумать об охранении православия, действовать более самостоятельно и напоминать Европе о своих нуждах. Центром своих действий они выбрали Константинополь, куда, как мы уже видели, стеклось огромное количестве Болгар. Очевидно, что тут должна была сосредоточиться и их литературная деятельность. Действительно, в Константинополе считается [263] ныне не менее 70,000 Болгар; здесь, на берегу Золотого Рога, в знаменитом Фанарском предместии, находится их временная православная церковь с великолепным подворьем; 20-го октября прошлого года, при радостных кликах народа, торжественно открыто было болгарское народное училище; с начала нынешнего года издается периодический литературный журнал, под редакциею одного из образованнейших одесских Болгар; здесь же продолжается издание еженедельной политической газеты: Цареградский Вестник, и недавно начато печатание церковно-славянских книг; сюда же переселились многие из известнейших болгарских писателей, которые постоянно издают свои сочинения или переводы; здесь же богатейшие константинопольские купцы и другие в провинциях живущие Болгаре составили общество для поощрения народной письменности, Болгарска народна книжнина, для издания книг, преимущественно учебных, для вспомоществования училищам и для высшего образования учителей, для снабжения церквей по дешевым ценам церковно-славянскими книгами, утварью и пр. «Таким образом, говорит болгарская газета, судьба дозволила нам (Болгарам) стать твердою ногою на почве злейших врагов наших, Фанариотов, как бы поселиться в их домах; в цареградских улицах и преимущественно в Фанарском предместии, ежедневно сталкиваются все Славяне европейской Турции, к великой досаде Фанариотов, продолжающих еще называть нас склавами (вместо Славян), варварами; тут вы увидите и русских пилигримов, молящихся вместе с нами, в нашей народной церкви и на нашем древнеболгарском наречии, и с удивлением прислушивающихся к нашим рассказам; здесь вы встретите и гордого Серба, подтрунивающего над нашею терпеливостью и ободряющего нас лучшею участью в будущем; здесь вы увидите и вооруженного Черногорца, только что прибывшего из своего неприступного убежища и с жаром рассказывающего о своих удалых наездах; Русский и Босняк, Болгарин и Чех, Казак и Черногорец, Серб и Поляк, Хорват и Беломорец, Далматинец и Словак, словом почти все славянские племена могут встретиться на Фанаре и действительно встречаются...»

В заключение прибавим, что Порта сделала уже первый шаг к удалению Фанариотов и из Фракии: филиппопольский митрополит сменен и на место его назначен смирнский митрополит; но этою сменою Болгаре, кажется, не довольны: в Филиппополе произошли опять смуты; в самом Адрианополе возникли споры между обеими партиями за церковь, принадлежащую им сообща; русский консул старался примирить спорящих, но безуспешно. С другой стороны Порта приняла строгие меры относительно столичных газет, в том числе и болгарских: в министерстве [264] народного просвещения, в недавно — учрежденной цензурной комиссии, назначен по славянскому отделению цензором Болгарин Рако, служивший при адрианопольском паше. Австрийское правительство запретило издание упомянутой выше болгарской газеты, в Новом-Саде.

Мы остановимся долее на злоупотреблениях Фанариотов и на вызванной ими реакции. Не можем однако же заключить этот первый очерк турецких дел, не приведя одного места из помянутой выше болгарской газеты, в котором нарисована яркая картина теперешних нравов высшего турецкого общества в Константинополе. Автор статьи, из которой мы привели выше несколько слов, вполне знакомый с восточною жизнью, высказав несколько резких слов о нынешнем состоянии турецкой администрации, продолжает так:

«С некоторого времени, между так называемыми образованными Турками, появилось новое исповедание, которое они называют дени-джедидие, то есть новая вера. Главные правила этой религии следующие: последователи ее должны считать Мухамеда за простого человека, а не пророка; предписываемые Кораном ежедневные омовения (абдест) должны быть совсем оставлены; дневной пост во время рамазана, когда правоверные с восхода до заката солнца ничего не берут в рот, даже не курят, также уничтожается; словом, все внешние многосложные обряды должны быть оставлены. В замен же их, все то, что возбуждает страсти, равно как многоженство, положено в основание этой чудовищной религии: адепты ее говорят, что они идут в уровень с европейским образованием: а la franque, между тем как у образованных народов и христиан это почитается оргиею! Эта новая религия господствует по преимуществу в Царьграде, в дворцах многих великих оттоманских министров, державных советников, модных чиновников, и постепенно распространяется и в низших сословиях.

«В самом деле любопытно, и в то же время смешно глядеть по вечерам, тотчас после заката солнца, на прекрасно-раскинутые по Босфору дворцы, на великолепные салоны, убранные по европейски со всевозможною роскошью, на расставленные по столам изделия Французской кухни, на хиоскую водку в 24°, английский джин, ямайский ром, бордосские и шампанские вина и т. д., на Французскую ветчину, сосиски, свиные колбасы, швейцарский сыр, на разные. Фрукты цареградских садов и пр. С наступлением ночи, когда муэззин с минарета призывает правоверных в мечети, последователи новой религии собираются в каком-нибудь из босфорских дворцов, садятся вокруг стола со всею важностью Азиятца, одетые в белые широкие платья, имея на голове шелковые, коротенькие ермолки (таки), обвитые пестрым платком. [265]

Тут можно иногда видеть и улемов в огромных белых чалмах, эмиров, по прямой линии происходящих от Мухамеда, в зеленых чалмах. Все эти господа до поры до времени очень мало говорят и не выпускают изо рта длинных чубуков с янтарными мундштуками.

«Вот и молодые ганимеды из Греков и Армян раболепно подносят каждому гостю в богемских бокалах дорогое вино, с примесью возбуждающих страсти трав. Мало-по-малу язык развязывается и разговор обращается на самые сластолюбивые и гнусные предметы; за тем певцы, из Греков, Армян и Евреев, орут напропалую по-азиатски, кривляясь и гримасничая, вместе с молодыми танцовщиками, одетым» в женские платья и исправляющими самую гнусную должность для увеселения и удовлетворения низких страстей их сиятельств. Напившись вдоволь, гости выходят из-за стола, и снова начинают пить, плясать, кривляться, наравне со своими ганимедами, и издавать какие-то дикие, бессвязные звуки, подобно сумасшедшим. Отбросив прочь достоинство сиятельства, светлости, превосходительства, они именуют себя именами своих конюхов, евнухов и домашних служителей. Например, его сиятельство Рифаат принимает имя Петра, его светлость Ахмет — Драгана, его превосходительство Гуссейн-бей — Стефана и пр. Они осыпают друг друга самыми низкими словами, какими только изобилует турецкий язык, и придают себе самые бесстыдные прозвища. Наконец, в припадке исступления бросают друг в друга свои Фески, чалмы, верхнее платье, подушки, все что ни попадет под руку, с дикими воплями, бранью, ругательствами, до тех пор пока полумертвые не попадают на пол. В таком состоянии слуги отвозят своих господ домой, в гарем, где бедные затворницы-жены и многочисленные невольницы, встречая в таком виде своего властелина, поневоле очутятся в объятиях настоящих Петров, Драганов, Стефанов и пр. Удивительно, что европейские туристы, часто посещающие Константинополь, забывают познакомить Европу с этими оргиями, и вывести на сцену те достойные лица, которые управляют ныне Османскою империею! Поутру, с отуманенною головою после ночной оргии, идут они управлять государством и давать распоряжения по министерствам внутренних, иностранных, военных дел, финансов, торговли, юстиции, народного просвещения. Что же сказать о самых ганимедах, поступающих впоследствии в привилегированное сословие Фанариотов?

«Горе царству тому, заключает свою статью автор, от таковы управляемо чиновницы! Горше же подданником того царства!»

Д.

Текст воспроизведен по изданию: Турецкие дела // Русский вестник, № 2. 1858