Об истреблении корпуса янычар.

(Из Константинополя от 22 Июня н. с.)

Многим известно, что нынешний Султан уже с давнего времени имел намерение учредить регулярное войско и дать новое бытие заведениям сего рода в своей нации. Характер неповиновения и упорства янычар, казалось, наиболее противуполагал непреодолимые препятства исполнению сего намерения. Думали, что достигнуть можно желанной цели не иначе, как ослабив рать необузданную, уменьшив ее и подавив мятежный дух ее строптивости. Гуссейн, бывший Агою, потом возведенный на степень Паши янычарского - достоинство, которому примера не было доныне, и сообразно с коим он принял звание Аги-Паши - Гуссейн, наименованный за сим Пашею Брусским и начальствующим при Воспоре, содействовал видам Султана. Множеством смелых предприятий и мер искусных он поселил ужас в янычарах и ямаках; успел усмирить [215] крамолы и положить конец беспорядкам, столь часто возмущающим столицы.

Между тем победы Ибрагима-Паши в Морее отчасу более удостоверяли Султана в преимуществе Европейской дисциплины, и возбудили в нем еще сильнее желание свершить намерение любимое. Приняты были меры составить ядро войска благоустроенного; сформировали новый корпус под названием Сейменов, коему предоставили денежные и другие выгоды, в замену некоторых прав уничтоженных. Привлеченные сими преимуществами многие янычары (несколько сот) записались в новый корпус. Арабские екзерцициймейстеры, призванные тайно, вдруг заставили их упражняться в военных оборотах; но янычары отказались от послушания, говоря что они вступили в сие войско с условием учиться только пальбе. Арабы, привыкшие вероятно к большему повиновению, начали грозить им и наконец прибегнули к средствам строгости. Тогда негодование распространилось между сими янычарами нового устройства: они возвратились в свои казармы, возбудили к мятежу прежних своих товарищей, огорченных уже [216] новизною, вводимою правительством, и в ночи с 14 на 15 Июня мятеж вспыхнул.

Янычары толпою устремились к Великому Визирю и к своему Аге, чтоб умертвить их; но не нашед самих, предали домы их на расхищение. Потом они расположились на площади Ет-Мейданской (Ипподрома), находящейся среди столицы; казаны (большие котлы) всех од были принесены туда и выставлены; всех янычар призывали к оружию: весь Константинополь взволновался, и уверяют, что к утру 15 го числа сорок тысяч человек янычар стояло вместе вокруг знамен своих.

В ту же самую ночь Султан, сведав о происходившем, оставил летнее местопребывание свое Бешик-Таш и заперся с сыном своим в Серале. Ага-Паша, с своей стороны, собрал все свои войска, к которым присоединилась часть тончиев (канонеров) и калумбаджиев (бомбардиров), пребывших верными; прочие остались под ружьем в казармах на пути в Буюкдере, с намерением предупредить движения со стороны ямаков. Ага-Паша вступил в столицу и приказал запереть все ворота; [217] скорость и решительность его распоряжений предвещали успех, коим оне увенчались.

Но кроме сего, еще принята была такая мера, которой История Оттоманская представляет мало примеров, и которая произвела самое решительное действие. Народные бирючи провозгласили по улицам чрезвычайный вынос Санджак-шерифа, и приглашали всех добрых Мусульман собраться вокруг сей священной хоругви, которую поставили в мечети Султана Ахмета, на площади Ет-Мейданской. Опираясь таким образом на свою религию, Султан лишал мятежников помощи в мнении народном; ето было то же, что отделить их, ослабить и ввесть в беду: в самом деле вооруженный народ скоро начал стекаться отовсюду; богатый и убогий, вельможа и носильщик, улема и воин, поспешали окружить знамя Мегометово, между тем как ряды янычар приметно редели. Однако же они, по видимому, еще не отчаявались в успехе своего дела: имея доверенность к силе своей и надеясь, может быть, на пособие черни, потребовали уничтожения нового военного устава, потребовали голов Великого Визиря, Муфтия, Аги-Паши, Аги янычарского и всех [218] тех, которые в совете изъявили свое мнение в пользу сей меры. Султан, не будучи расположен соглашаться на подобные притязания, велел чрез Кази-Аскера потребовать от них - сдаться без всяких условий. Янычары отказались, и началась сеча. Мятежники защищались упорно; видя наконец невозможность держаться в Ет- Мейдане, отступили в казармы на сей же площади, заперлись в них и приготовились к сильной обороне.

Тогда Ага-Паша, предводительствуя толпою вооруженных людей, число коих простиралось, как говорят, до 24,000 человек, и многочисленною артиллериею, окружил здания, занятые мятежниками. После сего распоряжения, Султан, в качестве главы религии и на основании четырех фетф (письменных постановлений) Муфтия, отлучил и предал проклятию всех янычар; потом повелел истребить их и зажечь казармы. Пожар быстро распространился; все спасшиеся от огня были побиты картечью, или изрублены войском Аги-Паши. Трудно вообразить себе ужасы столь гибельного происшествия. Различным образом определяют число погибших; но по самым умеренным [219] донесениям, три тысячи человек по крайней мере соделались жертвами пожара.

Торжество правительства было совершенным. Однако же, до начала дела великое число мятежников спаслось бегством от мести Султана; но проклятие падало на весь корпус, и отряды посланы были во все стороны с приказанием рубить всех янычар, которые встретятся с ними и которые с сей уже минуты обречены были на гибель неотвратимую. Смертная казнь объявлена всем тем, которые, приняв их к себе, тотчас невыдадут правительству. Кровопролитие, как должно полагать, было самое ужасное.

Во все караулы, занимаемые дотоле янычарами, вступили Сеймены и Топчи; Усты и Кара-Кулучи, которые начальствовали в оных и никакого участия не принимали в бунте, лишены были желтых кушаков и прочих янычрских знаков отличия, потом отосланы для исполнения над ними казни. Котлы од, уважаемые более самых знамен сего корпуса, разбиты и преданы были величайшему поруганию. Ворота столицы остались запертыми, и Капиджи-Баши посланы были стеречь их. [220]

Истребивши все казармы и более тысячи домов, пожар на следующий день (16 го Июня) прекратился сам собою. Даже до сего дня не давали пощады янычарам, которых схватить было можно; утром же бирючи народные провозгласили, что Султан повелел, не убивая их, брать под стражу и приводить к Аге-Паше. Там казнили их или отправляли в ссылку, смотря по справке со списком, в котором, как уверяют, означены все имевшие в продолжение осмнадцати лет какое-либо участие в мятежах или возмущениях столицы. Усты, Мутвели и полковники, все без изъятия приговорены к смертной казни; не было спасения для офицеров, принадлежащих к сим трем званиям. Что же касается до рядовых янычар, то неозначенных в сем роковом списке, спрашивали: Мусульманы ли они, или янычары? и, смотря по ответам, или посылали их на казнь, или заставляли вновь объявить исповедание веры; ибо правительство желает показать их неверными и отступниками. Уверяют, будто в числе их нашлось множество исступленных, кои с упорством называли себя - янычарами.

В 16 день ворота Бакчи Капуссийские были отворены под охранением сильного [221] отряда Топчиев и Сейменов; но проходить чрез оные дозволили с великим затруднением. Улицы были покрыты трупами. Впрочем господствовала в них тишина, прерываемая только шумом телег, на коих свозили мертвые тела к морю.

Наконец 17 го к вечеру народные бирючи провозгласили (чего едва ли надеялись к следующему дню), что Ожак и имя янычар уничтожены навсегда; что спокойствие восстановлено, и что всяк может заниматься своими делами. Отперли все ворота города. В тот же день Ага-Паша возведен в достоинство Хана и наименован Сераскиром или Главнокомандующим армий Оттоманских; Султан оказал сверх того разные милости, и пожаловал между прочим Аге янычар звание Великого Конюшего, во мзду оказанной им верности. Ямаки получили значительные награды за соблюденное ими бездействие покорности.

Ныне все пришло уже в порядок. Християне не были подвержены оскорблениям, и спокойствие господствует во всей столице. Но казни над янычарами еще не прекратились. Те из уцелевших, кои родились не [222] в Константинополе, отсылаются в их отчизну. Рейс-Еффенди также просил все посольства отпустить янычар, служивших стражею при Министрах; в ожидании решительной меры, Порта сопровождает курьеров их под прикрытием татар правительства.

Преобразование распространяется повсюду; корпусы Джебеджиев и пожарных служителей, равно как и сословие Гамалов (носильщиков) распущены. Правительство потребовало у Патриарха Армянского десять тысяч человек для сформирования двух последних сословий. Одни лишь Топчи, Кулумбаджи и Лагумбаджи (минеры) остались при прежнем образовании; однако же у первых из них отобраны отличительные знаки, которые носили они наравне с янычарами, а также названия и чины, которые доказывали одинаковое их происхождение. Все войска сии, вместе с новообразуемыми, которых число простирается уже до пятьнадцати тысяч человек, обучаются ежедневно вечером и утром. Их будут называть победоносною армиею Магомета. Третьего дня они учились в присутствии Султана и проходили мимо его особы. [223]

Здесь ожидают, как слышно, и других войск от Пашей Брусского и Адрианопольского. Вообще говорят, будто армия, собираемая в столице, состоять будет изо ста тысяч.

Санжак-шериф отнесен обратно во второй двор Сераля. Великий Визирь и все Министры живут в шатрах, разбитых на первом дворе, и отправляют там дела, нетерпящие отсрочки. Словом, все жители вооружены, и Константинополь ныне походит на стан военный.

Старый Сераль опустел; женщины, в нем обитавшие, переселены в иное место, а в Серале расположился Сераскир, по той причине что сие здание близко к площади Султана Баязета, где будут обучать новые войска.

Замок Аги Янычарского назначен для жительства Муфтия.

Нетерпеливо ждут вестей из провинций, особливо из Адрианополя; там, сказывают, изрубили всех янычар.

(Journ. De St. P. pol. et lit.)

Текст воспроизведен по изданию: Об истреблении корпуса янычар // Вестник Европы, Часть 148. № 11. 1826