О причинах нынешнего положения дел в Греции.

(Сочинение одного Грека.)

Никогда еще, может быть, не случалось политического столь достопамятного происшествия, влекущего к себе все внимание света, как последнее восстание Греков. Народ, в продолжение веков стонавший под железным игом, отчужденный от всякого влияния наук и художеств, не только лишенный всякой политической безопасности и даже личной свободы, но сверх того еще осужденный терпеть всегдашние поругания, которыми обременяли его жестокие притеснители, - такой народ вдруг восстает, обнаруживает дух неустрашимого исполина! Вот зрелище, достойное удивления и соучастия всех современных наций!

Многие мужи, не менее ученостию как и благоразумием политическим славные, засвидетельствовали, что [258] варварские орды Турков не только неимеют никакого права осквернять долее священную землю Греции, но что и самые Греки совершенно достойны быть принятыми в ряды наций Христианских, благоустроенных.

Местное положение Греции было достаточным к тому, чтобы народ ее сделался счастливым и непобедимым; оно сверх того еще одушевило Греков тем живым, неугасимым чувством свободы, которое издревле замечено в жителях горных, за исключением разве таких мест, где особенные обстоятельства подавляют сие чувство на некоторое время. Нет сомнения, что по действию оного врожденного духа свободы еще в древние веки возникли многие независимые области, коих сила и влияние, если принять в соображение их невеликое пространство, справедливо изумляли всех историков новейших. В наше время Швейцария может служить примером расположения в обитателях страны гористой, неменее как и черногорцы, которые, находясь в подобных обстоятельствах, доныне еще неподклонили себя под Султанское иго, и доныне еще состоят под управлением своего Митрополита. Заметить [259] должно, что сие чувство, сей дух свободы, беспрестанно усиливаясь в Греках, простерся далеко за черту благоразумия и здравой политики, и что неумеренность сия была виною многих междоусобий несчастных и гибельных, которые кончились совершенным порабощением и политическою смертию всей Греции. Филипп Македонский, Монарх честолюбивый и дальновидный, лишь только заметил, что Греки уже довольно ослабили себя беспрерывными войнами за притяжения преимущественной власти, как вдруг и начал действовать махинами своих ухищрений, в изобретении коих он был весьма искусен, и ему наконец удалось присвоить себе власть над всеми областями Греции. Не потому ли упомянутые области оказали слабое сопротивление усилиям Филиппа, что случай сей в некоторых отношениях был поводом к соединению их в одно, так сказать, политическое тело?

Без сомнения, и многие другие причины содействовали оному событию; мы однакож умалчиваем о них для краткости: у нас в виду было слегка лишь коснуться истории древней [260] Греции, дабы тем легче раскрыть настоящее положение и надежды новой нации. И потому достаточно будет заметить, что политический горизонт республиканских областей Греции только лишь под правлением Филиппа начал затемняться громоносными облаками, и что слава, приобретенная не только Милтиадами, Леонидами, Фемистоклами, но и посредством достопамятных завоеваний Александра Великого, снова была утрачена разорительными войнами между преемниками сего последнего Монарха. Между тем как Греки с одной стороны были обессилены угнетением и страданиями, а дух любви к отечеству, дух свободы изнемогал при обстоятельствах неблагоприятных, возвышавшиеся Римляне достигли до той крепости и могущества, которые дали им возможность соделаться повелителями и обладателями вселенной. Сия гигантская нация, в каждой день приобретая новые силы не только своим оружием и воинственным благоразумием, но и посредством влияния мудрых законов, которыми охранялись жизнь, честь и собственность равно управляющих как и управляемых, - сия гигантская нация, заметив, что Греческие [261] республики ослабели, устарели, отжили век свой, вознамерилась покорить их и весьма легко произвела в действо свои планы: с того самого времени Греция уже никогда не была в состоянии возвысить главу свою и оспоривать свою независимость. Однакож, когда при Константине Великом местопребыванием правительства Римской Империи сделалась Византия (нынешний Константинополь); в Греках опять воспрянула мысль о том, что они существуют как народ независимый, и Монархи Византийские в продолжение некоторого времени даже назывались Императорами Греков. Язык Греческий сделался употребительным в Константинополе; он господствовал при Дворе, и на нем издаваемы были законы, на нем сочиняли Историю, и между тем как в средние века Европа погружена была во мраке и варварстве, Константинополь оставался хранилищем просвещения, учености и наслаждался благосостоянием, проистекающим от наук и художеств. Различные народы Европы, которые под общим названием крестоносцев устремились на Восток для освобождения Иерусалима из рук Мусульманских, удивлялись не только величию и блеску [262] Империи, но и выгодам гражданской жизни, равно как и тонкой светскости, господствовавшей в Константинополе. Но еще задолго до похода Крестоносцев стремительно вторгались в Империю различные орды варваров Азиатских, разгоряченные верою в законы и в учение Магомета; Византийские Императоры скоро заметили, что нет возможности остановить быстрые успехи сих варваров, которые опустошали всякую страну, ими покоренную, без различия возраста и пола истребляли все, что ни противилось намерению их соединить грабительство с насильственным обращением в ложную веру. Одним словом, все по бедственной судьбе подпавшее игу сих разбойников находилось в необходимости или принять учение Корана, или же платить подать; напротив, которые по невозможности, или по отвращению не принимали ни одного из двух условий, предаваемы были мечу без всяких исключений. Правда, Императоры Византийские одерживали победы над сими варварскими ордами; но победы их только лишь на некоторое время останавливали успехи зачинщиков. Кончилось тем, что пороки и [263] беспорядки политические, господствовавшие при Дворе Византийском, а с тем вместе бесчувственность и одеревянелость народа - следствия злоупотребления власти и худого управления - довели Восточную Империю до последнего упадка: быв позорищем нашествий многократных, она исчезла с падением Константинополя, который покорен оружием Магомета II, в 1453 году, при Константине Палеологе.

Бедствия, последовавшие за покорением Византийской столицы, были такие именно, каких по необходимости ждать надлежало от завоеваний варвара и разбойника. Пожары, убийства, грабительства были непосредственными спутниками сего плачевного происшествия: унизительная покорность и тяжкое рабство - вот все, чего могли ожидать оставшиеся в живых обитатели Греции.

Истинною, хотя и не вдруг постигаемою причиною, которая заставила Мусульман, подобно стремительному потоку, ринуться из глубины Азии, была - добыча; набожное исступление, которым они прикрывали свои виды, по необходимости имело следствием своим то, что всякой, непринявший [264] их лжеучения, долженствовал подпасть игу тиранства и сделаться невольником. Точно так случилось и с несчастными жителями Еллады. - Греки, народ от природы смышленый и проницательный, были столь твердо уверены в божественном происхождении учения Иисус-Христова и с такою горячею любовию привержены к оному, что после покорения отечества их турками, как скоро узнали они всю нелепость новой веры - немедленно предпочли подвергнуться жестокому тиранству своих победителей, нежели отречься от священных догматов Евангелия. По сим-то причинам Турецкое правительство поставило себя в такие отношения к Грекам, какие по необходимости существовать могут между народом разбойников и несчастными их жертвами. - Не предначертано никаких правил, сообразно с коими побежденные могли бы поклясться в верности своим победителям; невведено никакой книги законов для сохранения порядка или для прекращения споров; не принято никакой политической меры, которая клонилась бы к обеспечению покоя, благоуспешных действий или наконец счастья как управляющих так и управляемых. [265] Напротив того, управление делами вполне вверено безотчетному произволу и беззаботной прихоти невежественных, своенравных и сладострастных тиранов, которые все время свое убивают в сообществе евнухов и наложниц, и не только не имеют ниже малейших политических сведений, но даже ничего не знают о географическом положении земли, доставшейся им во владение. Потому-то мечи их беспрестанно обнажаются и сверкают над головами жертв несчастных; потому-то равным образом они присвоили себе одним право налагать подати, не наблюдая никакой соразмерности, никаких ограничений. Кроме поголовной подати (платимой без изъятия всеми Греками Султану за даруемое дозволение им жить на свете) существует еще побор десятого процента с земледельцев, с поденщиков, и сверх того еще требуется, по дополнительному налогу, одна пятая часть с производителей. - Ко всему тому прибавить должно, что бедные, угнетенные жители Христианской Греции обязаны в городах и селениях все Турецкие войска, проходящие мимо и квартирующие, довольствовать всем нужным; обязаны служить им, [266] исполнять прихотливые требования и возить за ними съестные припасы от одного места до другого; а последнее случается весьма нередко по причине безначалия и возмущений, беспрепятственно возникающих между Пашами. Еще прибавить должно совершенной недостаток в торговых сношениях с другими нациями, равно как несуществование мануфактур и других различных источников обогащения и средств привлекать благородные металлы в недра государства. - Все сие вместе с совершенным отсутствием доверия к Турецкому правительству касательно цены бумажных денег и проч., делает еще тягостнейшим иго для несчастных Греков, а страдания их еще менее сносными.

Не думает ли читатель, что здесь исчислены уже все бедствия Христиан, подвластных Султану? - Ах, нет еще! - Они должны без роптания вносить в казну наместников деньги, требуемые от них в качестве налогов под многоразличными названиями; неговорим уже, что каждой Грек должен содержать в доме своем одного Турка, или же по крайней мере сообразно силам своим и способам, [267] участвовать в повинности продовольствия Мусульманина, хотя бы он жил в другом месте.

Изъяснив, каким образом несчастные подданные Турков подвергаются обязанностям податей, и показавши вместе, что в следствие столь несправедливых и гнусных вымучиваний, частию от высшего правительства, частию от местного начальства производимых, так что едва есть возможность бедному селянину добывать себе хлеб насущный - мы теперь приступим к изложению других причин, которые наиболее содействовали к приведению несчастной земли нашей в состояние крайней бедности и величайших страданий. - Начнем с того, каким образом отправляются дела правосудия и как прекращаются гражданские тяжбы, возникающие между народам.

В Турции, равно как у всех грубых и варварских племен, нет никакого различия между степенями подданных. Султан - неограниченный властелин; все прочие перед ним - рабы, которых жизнь и смерть зависит от его неизбежного [268] произвола; рабы все - от великого Визиря, второй особы в Империи, до последнего селянина. - При таком положении дел законы там, если только можно их назвать сим именем, законы там чрезвычайно просты. Один судья разбирает все гражданские тяжбы своего округа; он произносит решения, основываясь на показании двух свидетелей - истинных или ложных, мало в том нужды, а в последних недостатка никогда небывает. Нет вовсе законов, которые определяли бы существо и обширность наказания; нет стряпчих, которые защищали бы ту или другую сторону, испытывали бы свидетелей, на показании коих утверждается тяжесть приговора. - Кадий имеет полную власть или отпустить обвиняемого, или же приговорить его к наказанию, смотря по своей прихоти, или по видам корыстолюбия, или наконец по внушению страсти. - Нет даже никакого высшего судилища, куда обвиненный мог бы принести жалобу на несправедливое решение. Правда, может он обратиться к градоначальнику; но в сем последнем случае средство бывает бедственнее самого зла, и несчастный страдалец, [269] избежавши от волчьих зубов, попадает в пасть львиную.

Вместо всяких законов, которыми охраняется безопасное обладание своею собственностью, наблюдается вот что: если родители умерли, не оставив по себе детей мужеска пола; в таком случае все имение, движимое и недвижимое, делается законною собственностью Султана. Родителям не представлено права делать свои распоряжения, и дети женского пола считаются как бы несуществующими. Единственно от произвола султанского зависит, снабдить ли их какою-нибудь малейшею частию, или отказать совершенно: случается нередко, что осиротевшие дочери с блестящей высоты богатства внезапно низвергаются в глубокую пропасть нищеты и бедствий.

В делах уголовных все отправляется скоро и решительно. Градоначальник имеет в своих руках полную власть над жизнью и смертию несчастного узника, который даже не в праве явиться с показаниями своими об истине или несправедливости обвинительных против него [270] пунктов. Действительно, Паша имеет власть беспрекословную над жизнию и над имением подвластного свинцовому жезлу его жителя, и он всегда может представить предлог в доказательство правоты своих поступков. - Предложим несколько примеров, которые узнали мы без всякого посредства стороннего. В правление бездушного Алия Паши, в Яннине жил один человек нарочитый, приобретший себе уважение значительным богатством, которое нажил трудами собственной промышленности (известно, как щедро все Греки наделены от Природы способностями к такому трудолюбию.) - Етот человек имел сына; Али Паша, узнавши о красоте юноши, призвал к себе отца, и объявил ему желание иметь упомянутого сына в своих услугах, разумеется отвратительных и постыдных, обещаясь в последствии времени позаботиться о благополучии сего комнатного пажа. - Отец, услышав предложение гнусное, изумился от ужаса; но как человек бодрого духа, неустрашимый, имевший надлежащие понятия о справедливости и твердый в правилах чести, он отвечал бездушному тирану, что Паша [271] властен распоряжать головою его, равно как и головами всех принадлежащих к его семейству, но что, пока жив, никогда не одобрит предложения, которое сделано ему врассуждении сына. Али, выслушав ответ, отпустил его с тем объявлением, что, уважая причины отца, не намерен употреблять средств насильственных. Но едва лишь грек успел придти домой, как вдруг получает повеление отправиться в место ссылки своей, именно в Аргирокастро. По отъезде его из Яннины, все имение несчастного взято было в казну Паши, и он, быв низвергнут с вершины богатства, вдруг очутился в состоянии крайней бедности. - Вот еще другой пример Турецкого тиранства. Один юноша, бывший прежде любимцем Алия Паши, вздумал требовать себе в супружество дочь некоторого из старейшин Аграфы; но отец, рассудивши, с какими великими для него издержками должно быть сопряжено замужество дочери его, которой надлежало бы в Турецкий сераль принести с собою богатые одежды, отказал жениху, как недостойному такой невесты. По жалобе молодого человека. Али Паша тотчас велел отцу явиться в Яннин; [272] видя же его твердым и непреклонным в своем отказе, под смертною казнию запретил всем своим подданным жениться на Гречанках, а самого отца оставил жить в Яннине. Несчастный грек пробыл в сем городе пятнадцать лет безотлучно, и во все время сие ни один раз не получил дозволения видеться со своим семейством.

Приведенные примеры, кажется, достаточны будут к показанию бесчеловечных поступков Турецких наместников с христианскими подданными, ни мало не обеспеченными ни в имуществе своем, ни в чести, ни в жизни. И в самом деле случается не редко, что живший сегодня в довольстве и благосостоянии, на другой день является лишенным всяких средств приобретать себе дневное пропитание, или даже и оставаться в здешнем мире.

Пусть не думают, что такие поступки тиранства могли быть замечены только в одном Паше; нет, во всей Турецкой Империи господствует одинакий порядок. Жизнь подданных Греков вменяется тем ни во что, [273] и снять голову с человека живого значит сущую малость: ето доказано разительными примерами в последние годы, особливо же над несчастными жителями Хиоса, которые все не только на острове были преданы смерти, но и жившие по торговым делам своим в Константинополе казнены единственно по тому подозрению (неосновательность его после открылась), что они с островитянами находились якобы в мятежническом согласии.

Притеснения и бесчеловечные поступки, нестерпимое состояние постыднейшего рабства, ежедневные обиды и наглости, наконец, довели бедных Греков до отчаяния. В самом деле, предприятие освободить Грецию сначала было плодом не столько желания независимости, как личной обороны - сей врожденной склонности, которую Творец вложил в сердце не только человека, но даже малейшего из членов животного царства.

Здесь да будет позволено заметить, что Греция вся действительно не была никогда завоевана, не была совершенно покорена Турками; ибо последние, со времени первого нашествия их на Европу, продолжали [274] беспрерывную войну с тем или другим округом в Епире и в Морее. Нет ни малейшего сомнения, что героический отпор, за восемнадцать лет перед сим выдержанный Сулиотами противу замыслов и усилий страшного Паши Яннинского, равно как и беспрерывная война Майнотов, нет, говорю, сомнения, что все вместе, наконец, вразумило греков: они догадались, что орды варварские, столь долго угнетавшие их под тяжким своим игом, совсем не так страшны, как прежде казалось, если только противопоставить им бодрый дух и твердую решимость. - Разве лишь мимоходом указать можно на пример Парги, важного приморского города в Епире. Мужество и бдительность спокойных жителей охраняли город сей от Турков, которые никогда не могли овладеть оным; и если бы Парга, слишком за четыре года перед сим, не была в силу договора отдана Паше Яннинскому, то Греция доныне могла бы хвалиться, что на краю достославной земли своей еще уцелел уголок, который в продолжение четырех веков не был осквернен Мусульманскою стопою. [275]

Не льзя не пожалеть, что Греки, даже до последних времен, не видали между собою предводителя достойного, которой подкрепил бы их желание свободы, или поддержал бы их стремление. Известный Рига, муж, преисполненный любви к своему отечеству и притом богатый отличнейшими дарованиями и ученостью обширною, первый начал изобретать средства к избавлению Греков от тягостных бедствий; на сей конец он приготовил план, и уже довел было дела столь близко к желаемому пункту, что Греция в то время (1798 г.) могла питать почти несомнительную надежду скорого освобождения; по несчастию, предприятия Риги, еще недостигши своей зрелости, сделались известными, и он сам чиновниками Австрии предан был Паше Белградскому. Начало последних предприятий у всех в памяти, а новейшие происшествия у каждого перед глазами.

(Извлеч. из Нем. Ж.)

Текст воспроизведен по изданию: О причинах нынешнего положения дел в Греции. (Сочинение одного грека) // Вестник Европы, Часть 145. № 23-24. 1825