ВИЛЬЯМ ТЕРНЕР

Прием Английскому Послу при Дворе Турецком

(Взято из описания В. Турнера, которое находится в его Journal of a Tour in the Levant. 3 Vol. 1821).

По существующему обыкновению (говорит г. Турнер, находившийся при свите Английского дипломата) Посол должен под тенью ветвистых дерев дожидаться, пока Великий Визирь не проедет мимо; тогда уже и Посол в след за ним отправляется к Сералю. Явился Каймакан (Великого Визиря не было в столице), сопровождаемый многолюдною, блестящею свитой, и мы за ним поехали. [221]

Вступивши в первый двор, мы увидели перед собою обширную четыреугольную, невымощенную равнину, окруженную низкими зданиями; на ней стояли янычары, которых было там от двух до трех тысячь. Потом достигли мы вторых ворот; между сими и третьими находится обширная, четыреугольная зала, называемая Капи Арасе (т. е. между воротами), и в ней ужасная келья, где Визири и другие вельможи обыкновенно ждут себе снурка рокового. Промедливши здесь около четверти часа, мы получили дозволение пройти через третьи ворота, и очутились в пространном саду, где мгновенно бросились нам в глаза во первых зала Дивана, потом лицевая сторона Сераля; оба здания построены в Китайском вкусе, именно тем что ярко вызолоченная и расписанная кровля их выдалась вперед от стены на четыре или на пять футов. Тут подняли громкой крик бывшие позади нас янычары, и все толпою побежали прочь изо всей силы. Ето было время раздачи пилава сим воинам. Обыкновенно комедия сего рода повторяется при торжественных случаях, подобных нынешнему, с намерением заставить чужестранцев иметь уважение к сим [222] необузданным тварям, опасным только лишь для их собственного правительства. После того мы вступили в залу Дивана; Каймакан сидел уже против дверей на богатой софе, занимающей всю широту залы. По обеим сторонам его расположились Кадилескеры, Румелийский и Анатольский. Комната была не обширна, но убрана великолепно, с вызолоченными и ярко расписанными панелями. К етой зале с обеих сторон примыкают другие две комнаты с возвышающимися на верху их куполами. Как почтенные сии мужи не обращали на нас внимания, то и мы несделали им никакого приветствия. После нескольких минут вошли многие Турки, и стали в два ряда по сторонам Каймакана; началось судопроизводство, и в полчаса были рассмотрены два дела - весь етот обряд исполнен был на тот конец чтобы показать нам высокий пример юстиции Турецкой. Еще до появления сих чалмоносцев, Каймакан отправил письменное донесение к Султану именно такого содержания, что прибыл один неверный посол и желает повергнуться к стопам Его Высочества." Но окончании суда и расправы объявлено о Султанском ответе, для [223] принятия которого Каймакан встал с своего места. Рескрипт завернут был в разные материи и сверх того еще обвит кисеею. Каймакан снял печати, отдал их принесшим грамату, которые, облобызав благоговейно, держали их у лба и наконец спрятали. Каймакан поцеловал рескрипт, прижал его к своему челу и потом уже приступил к чтению. Содержание граматы (как узнал я после) состояло в повелении "накормить сих неверных, обмыть их, одеть, и тогда уже привести к ногам Его Высочества." Как скоро Каймакан совершил чтение (в 8 с половиною часов утра), мигом принесены были две широкие доски, положенные на опокинутых стульях, и протянуты вышитые утиральники над коленами нашими и Каймакана. За одним разом подано тридцать блюд Турецкого кушанья, и с такою же поспешностию унесены были они обратно; да никто и не имел охоты есть в столь необыкновенную пору. По окончании трапезы подали нам воды умыть руки. Во все ето время Султан смотрел на нас из за позолоченной решетки над местом Каймакана. Решетка ета была столько толста, что мы заметили стоящую за ней [224] особу, немогли однакожь увидеть и рассмотреть ее. После того повели нас в сад, где раздавались шубы; первый толмачь Порты провозгласил имена тех, кому оные назначены. Здесь опять дожидались мы с полчаса под деревом, и дожидались стоя, ибо для Посла едва нашлась одна только деревянная скамейка, очень плохая. Но вот является Каймакан, которой оставался в зале Дивана. Дорога, по которой он шел, с обеих сторон обставлена была его поклонниками. Все весьма низко нагнулись перед Каймаканом, а он отвечал им легким движением руки. Посол и двадцать человек из его свиты, удостоившиеся получить шубы, последовали за Каймаканом. Сию раздачу шуб должно впрочем почитать отнюдь не знаком уважения, а единственно подаянием. У дверей сераля каждого из нас схватили два Капиджи-Баши под руки так крепко, что я в присутствии даже Султана принужден был вслух закричать на моих мучителей, к великому их ужасу. Таким же образом и не без удачи противился я неоднократным их покушениям нагнуть мою голову. Мы имели осторожность не взять с собою шпаг наших, и [225] ето послужило к тому, что Посол (при вопросе: нет ли с ним оружия?) избежал необходимости снять с себя шпагу. Мы все были в шляпах; Турок считает непристойным делом являться с обнаженной головою.

Предводимые таким образом, мы шли по галлерее и достигли великолепной залы, убранной богатыми златотканными коврами; в три ряда стояло здесь человек с двести белых евнухов. Вступивши в сию тронную залу, мы подавались вперед с преклоненными головами. Султан сидел на троне, которой походил на кровать с четыремя столбами и был великолепно убран. Седалище из черного бархата унизано снурками жемчуга драгоценного, а сверху висели золотые, алмазами усаженные, кисти. Тюрбан Монарха сиял пышным клейнодом и пером цены высокой. На нем была шуба самого нежного шелку, подбитая соболями. Пояс представлял сплошную массу алмазов. Султан есть самой пригожий мущина из всех Турков, каких ни случалось мне видеть. Черты лица его правильны, взоры проницательны; вся осанка показывает смелую решительность. Мертвенная [226] бледность лица его бросается в глаза при черной бороде, густой и окладистой. Султан находится в полном цвете мужеского возраста.

При конце аудиенции, около десяти минут продолжавшейся, мигом подскочили к нам любезные Капиджи-Баши, чтобы недопустить нас оборотиться спиною к Султану. Мы прошли обратно через обои ворота, и там уже сели на коней своих. Нам однакоже, по принятому обыкновению, надлежало с полчаса подождать Каймакана, чтобы еще раз увидеть блестящий его выезд. Мы следовали за ним до внешних ворот, где он без всяких околичностей расстался [227] с нами, даже несделавши нам никакого прощального приветствия. Тогда отправились мы к берегу, взошли на бот, вышли на берег в Тофане; потом, стоная под шубами своими, опять сели на лошадей, и в полдень остановились перед домом Посланника, чрезвычайно довольные тем, что кончилась для нас утомительная сцена, где любопытство удовлетворяется слишком дорогою ценою, и где самой последний из нас немог непочувствовать унижения, какое было нам оказано.