ОТРЫВКИ О ТУРЦИИ

1. О Султане и династии Оттоманской.

Султан турецкий всеми магометанскими суннитами (магометане разделяются на два класса Шиитов и Суннитов: одни не признают первых трех калифов, почитая их похитителями престола, а другие имеют великое к их памяти уважение.) почитается законным преемником Пророка и правоверных калифов. Подобно им, имеет в своей власти китаб или книгу, и килич или мечь, т. е. власть церковную и светскую. Но калифы, бывшие или почитавшие себя потомками рода Магометова, не имели самодержавной власти оного, а только носили звание первого имана или начальника жрецов. Напротив того Оттоманы, происходящие от татарского поколения, обязаны духовной властью [98] и отличиями калифов своему мечу. Обстоятельство сие требовало некоторых изменений в духовной власти калифов Оттоманских, коим принадлежали все права и преимущества улемов.

Первые Оттоманские Султаны, основавшие и распространившие сие государство, в то время, когда владение калифов раздроблено было между многими искателями, почитавшими себя законными наследниками Пророка, приняли название калифов, чтоб независимо пользоваться самодержавной властью в своих владениях. Но сии воинственные Монархи и завоеватели почитали несовместным с достоинством своим отправлять должность судей и жрецов, сопряженную с званием калифа или первого имана (Султан Амурат I, третий Турецкий Император, первый начал присутствовать при публичных молитвах, и читать Намаз как начальник иманов, по советам Мейла Фенави, бывшего тогда муфтием.). Они возложили управление судебной частью на мулл и кадиев, а отправление богослужения и обыкновенные обрядов поручили шеикам и иманам.

Сие продолжительное небрежение Оттоманских Султанов об исполнении духовной и судебной власти мало-помалу приучило [99] народ почитать улемов единственными особами, на которых возложены сии должности: время освятило и утвердило сие важное преимущество.

Государь, которому надлежало быть первым и единственным оракулом закона, увидел себя, наконец, принужденным советоваться с муфтием, и нашел себя ограниченным в верховной власти фетфами или указами сего жреца. Сие влияние улемов наконец лишило бы верховной власти Оттоманскую Порту, если бы царствовавшие Султаны не имели довольно, благоразумия, чтоб удерживать за собою и употреблять сопряженное с званием калифов право, по своей воле переменять исполнителей духовкой власти, равно как политической и военной.

Причина, наиболее послужившая к распространена политического влияния улемов, состояла в их особенной ревности к вере, строгой жизни и наружном смирении во время первых трех столетий Монархии. Сими добродетелями, они приобрели уважение государей и любовь народа.

Улемы до тех пор показывали себя смиренными, тихими и покорными, пока Оттоманские Султаны сами предводительствовали войском и одерживали победы [100] они всегда находили законы Пророка, согласными с волей Монарха; но когда Султаны, почувствовав отвращение к трудам военным, заключились в своих гаремах, главное начальство над войском вверили Визирям и Пашам, и от того начали претерпевать неудачи; тогда улемы, имея великое влияние на суеверный и недовольный народ, стали мало-помалу свергать с себя иго, и Правительство почувствовало их важность. Впрочем, улемы не упустили заметить, что их политическое влияние ненадежно и неверно, доколе оно будет поддерживаться одними привилегиями и непостоянной привязанностью народа: они постарались склонить на свою сторону янычар.

Сии последние пользовались великими преимуществами, которыми они, подобно улемам, обязаны были благосклонности и признательности прежних Султанов; снискав уважение народа важными заслугами и многочисленными победами, они не могли не почувствовать отвращении презрения к своим изнеженным Султанам.

Янычары, ободренные началом, сделанным улемами, радовались тому, что все их мятежные действия освящены будут [101] нетолкователями закона и блюстителями правосудия.

На сих то основаниях утверждается политический союз сих сословий, союз, еще более укрепленный неудачным сопротивлением оному некоторых Султанов, так что прежний состав Оттоманской Империи кажется совершенно изменившимся. От сего произошло, что Порта уже не может издать нового закона или наложить подати, не предварив о том сословия улемов и янычар, с тем, чтоб они предварительно одобрили новое постановление, сами покорились оному и содействовали к его введению. Самовластие Султана иногда было ограничиваемо ими в действиях, которые для народа могли быть обременительными; но гораздо чаще польза и слава Империи приносимы были в жертву частным выгодам обоих сих сословий.

Все постановления державы Оттоманской суть единственно теократические и военные, и она не может быть сильна, когда Государь ее лишен своего могущества: вдруг увидела она возрастающее бессилие и близкое паденье свое вместе с ослаблением верховной власти.

Сопротивление улемов и янычар главе религии и Государства, получившее [102] начало свое от мятежа и беззаконных притязаний, не только не поставляет пределов деспотизму властителя, и не имеет полезных следствий для свободы народной и общего благосостояния, но есть главная, а может быть и единственная причина действительного ослабления Оттоманской Империи, невежества и варварства турок.

Улемы и янычары, то есть чиновники и солдаты, по свойству обязанностей своих долженствующие быть только орудием верховной власти, сделались ее источником, И от сего действия Правительства весьма часто лишаются силы, а народ покровительства законов. Многие писатели приписывают невежество и варварство турок исламизму, не рассудив о том, что арабы, распространившие сию религию во многих странах, с успехом занимались искусствами и науками, в то время, когда Европа погружена была в постыдное невежество; причины сего надлежит искать единственно в том же политическом могуществе двух помянуты состояний. Улемы всегда страшились просвещения и любви к наукам основательным, которые могли бы возбудить презрение к Алкорону, к темным и многочисленным толкованиям оного, к огромному собранию [103] муфтиевских фетф, кои часто одна другой противоречат, и наконец ко всему зданию их баснословного учения.

Янычары, оставившие строгие правила прежней своей дисциплины, и привыкшие исполнять только легкую службу, думают, что той же непобедимой сабли, которой покорено множество царств, достаточно и для защищения их, и с ужасом отвергают строгий порядок европейских армий, их исправленное оружие и новые системы тактики.

Сии два состояния, препятствующие Турции стать на чреде других европейских держав и присвоить себе их полезные открытия и военные учреждения, усугубили ее ослабление, бедность и зависимость, по мере того, как соседственные государства возвышались силой, богатством, просвещением и быстрыми успехами во всех родах промышленности.

Многие писатели, рассуждавшие о Турецком Правлении по наружности, кричали, что власть Султана неограниченна, потому, что он по своей воле располагает жизнью своих министров и чиновников; но власть Султана над министрами есть власть господина в отношении к своим невольникам: всякий турок, получающий [104] место в службе Порты, отказывается от своей свободы и отдает свое имущество вместе с жизнью в распоряжение государя: он уже не подданный его, а невольник. Он перестает пользоваться правами прочих османнов, равно как раиев или иноверцев, подданных Империи. Сии граждане не могут быть никем осуждены, кроме установленных судов, по существующим законам и по показанию двух или многих свидетелей; янычары, бостанджи, канонеры и прочие военные чины подлежат особенному суду, учрежденному в каждом отряде. Случается иногда, что Султан, употребляя наказательную власть, принадлежащую ему, как главе военного управления, поручает также Великому Визирю и Пашам в провинциях наказывать всякого, изобличенного в явном преступлении, не ожидая судебного определения; но в таких редких случаях, имеющих целью страхом скорого и строгого наказания обуздать дикую и беспокойную чернь, преступление всегда бывает доказано, и сии внезапные наказания, (от которых обыкновенно изъяты военные, отсылаемые к своему начальству), падают вообще на людей низкого класса народа и очень часто на раиев. Но если бы Султан, увлеченный кровожадной [105] жестокостью, вздумал употребить во зло сие ужасное право, которое весьма полезно для обуздания черни в такой земле, где неизвестны средства предусмотрительной полиции; то немедленно восстал бы возмутительный ропот. Улемы не преминули бы разгласить, что законы оскорблены своевольством тирана-утеснителя; янычары стали бы угрожать мщением, и Султан принял бы достойную казнь за свою жестокость, лишением престола или даже жизни.

Видя, каким образом законы стесняют власть верховную, сколь часто возмущения потрясают сие государство, сколь многие Султаны низвергаются с престола и даже лишаются жизни, примечая беспрестанные мятежи многих Пашей против власти Порты, нельзя не удивляться, что ни одно из сих происшествий не произвело отпадения какой-либо провинции, и что династия Оттоманская занимает еще свой нетвердый трон. Между тем сей Двор, не смотря на печальный конец многих Государей, не только не имеет нужды страшиться подобных потрясений, но все части сего государства соединены между собою твердой политической цепью, и основание, [106] на котором утверждается существование обеих Турций, весьма прочно.

Осман I, основатель сей Монархии вместо того, чтобы назвать воинов своих турками, (будучи татарского происхождения они долженствовали бы носить сие название общее тогда всем ордам, вышедшим после Чингисхана из стран, лежащих по ту сторону и на север от Оксуса, после опустошения малой Азии и Сирии), наименовал их Османли (Османли почитают за обиду, если кто назовет их турками: слово сие собственно означает толстого человека. Слово “турок” после VI столетия Эгиры, употреблялось на Востоке для означения скифов или татар, пришедших с Чингисханом, и части сих победоносных или разбойнических орд, перешедшей чрез Оксус после сего происшествия, чтобы проникнуть в Сирию или Малую Азию (см. Гулистана, О Персид. Стихотв. Шейк-Саади, жившем в половине VI века Эгиры). Никифор называет турок воинами Аладина, Султана Иконии.), т. е. дети Османа.

Сей Государь, пылавший любовью к славе и завоеваниям, но строгий исполнитель воинского порядка и блюститель правосудия, жил в простоте между воинами своими, как отец посреди детей, и расточал в пользу их богатства, доставленные ему [107] завоеваниями в земле изобильной и плодоносной. Его добродетели, наследованные ближайшими преемниками его, надежда приобрести богатства и наслаждаться миром под сильной державой, привлекли к нему множество бродяг, разорявших в 14 и 15 веках Малую Азию и Сирию, которых победоносные войска Чингисхана, и его преемников оставили за собою во время быстрых своих переходов. Пристав к Оттоманской фамилии, сии воины служили оной со всем рвением и верностью, скоро доставили ей непреодолимое могущество в Малой Азии, вытеснили оттуда греков, разрушили престол Султана Иконии, перешли в Европу и в короткое время основали столицу Империи во Фракии, в царствование Султана Амурата I. Сей Государь, учреждением янычар, придал гораздо большую силу и вящший блеск своей фамилии. Новые сии воины, составленные из военнопленных или детей их, не имея родителей, не вступая в брак, почитали себя принадлежащими царствующей фамилии, к коей привязывали их многие выгоды, отличные милости Султанов и успехи военные.

Существовавшее в то время обыкновение отдавать первые и выгодные места одним только пажам, воспитанным [108] в гареме, собственно невольникам Султана, сделало почтенным низкое звание сие; начали считать царскими невольниками всех тех, которые в последствии занимали главные должности при Дворе, в войске и во внутреннем управлении. Наследственное право господ над своими невольниками, принадлежащее в сем случае Государю относительно к главным наместникам Империи, препятствует всякой частной фамилии возвыситься и удержать себя вне чреды народной, и совершенно равняет всех Осмаили.

Сии тщательно сохраняемые правила, из которых не бывает никакого изъятия, разве, только в отдаленных от столицы провинциях, причиной тому, что турецкие фамилии не имеют отличного и наследственного имени (в Персии и Аравии бывает тому противное: фамилии имеют отличные имена и тщательно сохраняют свои родословные), что всякий отличается личным прозванием, почетным или насмешливым, основанным на нравственных качествах или недостатках телесных; что слава и заслуги предков ничего не значат, и что ближайшие родственники самых знатных Визирей и Пашой часто отправляют должности самые низкие; что [109] нередко их зеленая чалма влачится в презрении и грязи. Одна фамилия Оттоманская имеет имя, потомство, права наследственные, бытие политическое. Она есть центр общего соединения; к ней все относится, она составляет все; одну ее только видит и нацию: одна без другой, кажется, быть не может.

Мы видели, что хотя династия Оттоманская твердо основана на троне сей Империи, коей существование соединено с бытием оной, но особа царствующего Султана подвержена беспрестанным опасностям от сопротивления и связи янычар с улемами. Сверх сих опасностей, которые можно отвратить мудрым и умеренным управлением, Императору Оттоманскому надлежало бы опасаться честолюбия своих родственников, если б он не употреблял жестоких предосторожностей, для избежания междоусобий, раздиравших Турцию в продолжение двух первых веков ее существования: они все почти произошли от сомнительности права преемничества между князьями Оттоманского Дома (по смерти или свержении Султана, место его заступает старший из фамилии). [110]

Прежде сего Султанские дети пользовались свободой наравне с прочими подданными Империи, нередко предводительствовали войсками или управляли провинциями; но многие из них сделались виновными в возмущениях и жестокостях против своего Государя и отца. Селим свергнул с престола и приказал умертвить отца своего Баязета II, а сей долгое время спорил с братом своим Зизимом о наследстве престола. Солиман Великий так же едва не свергнут был с престола сыном своим Мустафой. Сей последний Султан, называемый турками Капуни, потому, что он приказал соединить в одной книге государственные законы, с уставом военным, утвердил непременным и всегдашним правилом, чтобы впредь все Принцы, принадлежащее к Оттоманскому поколению, воспитывались пред глазами самого царствующего Султана, выходили только с ним, и не определялись в предводители войск или правители провинций.

Сей закон, основанный на мщении и зависти Солимана Великого, был строго исполняем со времени Магомета III. Он пресек все возмущения, могущие произойти от честолюбия молодых князей; [111] но зато нанес смертельный ударь славе и благосостояние Оттоманской Империи.

С того времени молодые Султаны томятся в строгом заключении до самой смерти, или до счастливой минуты восшествия своего на трон. Рожденные управлять воинственным народом, вместо того, чтоб жить в поле и посреди воинов, они ничего не видят пред собою, кроме черных евнухов и рабства.

Каифа или учитель, избранный за действительную или притворную строгость из числа наставников закона, определен для наставления их в Алкоране, для обучения начальным познаниям, обработанным арабами, равно как мечтательным вычислениям астрологии, способствующей к важным действиям сего Правления, и наконец, для объяснения им всех тонкостей смешного слога, составленного из арабского, турецкого и персидского языков; и употребляемого в Оттоманских Канцеляриях.

Профессор сей, имеющий в виду одну только пользу своего сословия, прилагает главное старание о наполнении ума молодых своих воспитанников всеми предрассудками, вселяет в них высокое уважение к богословскому учению Улемов, и [112] глубочайшее презрение ко всем знаниям и образованности неправоверных народов. Женщины, известные бесплодием своим, определены для утешения сих Принцев в их суровом заключении; собеседницы сии служат единственно к расслаблению душевных способностей и разрушению здоровья несчастных пленников. Можно ли надеяться образовать людей, особливо Принцев, таким воспитанием? Оно вообще производит существа изнеженные и ограниченные.

Отличное поколение первых Оттомансхих Императоров (какого не представляет история ни одной нации), содействовавших своим благоразумием и военными добродетелями к славе и распространению Империи, уступило место постыдной толпе Султанов, которые, чувствуя неспособность к перенесению трудов войны, и не умея блистать величием души и храбростью, отличавшими их предков, совершенно оставили бразды правления в руках своих министров, и заснули в беспечности и забавах своего гарема.

Унижение Царского Дома имело пагубное влияние на Империю. Правление ослабело. Уважение сей воинственной нации к первым ее Государям утвердило власть верховную, а презрение к их преемникам уменьшило [113] оную, и подало повод, как мы видели выше, к притязаниям янычар и улемов. Мужество и строгая дисциплина янычар, воинственный дух народа и более всего разделение христианских Государей долго еще, и даже, до истечения XVII столетия, поддерживали славу Оттоманской фамилии, Но со времени заключения Принцев, пределы Турции перестали распространяться. Оттоманские войска, дотоле непобедимые, начали претерпевать неудачи; возмущения Пашей раздирали Империю, и по смерти Солимана Великого бедность и уменьшение народа, беспрестанно возрастающие, были явным признаком постепенного упадка. По сим причинам, огромное государство, заключающее в себе лучшие на свете провинции, и грозившее прежде того поглотить всю Европу, заняло в последствии незначительное место между европейскими державами.

Султаны Оттоманские, от робости и изнеженности сделавшись жестокими, не довольствовались заключением в оковы всех членов своей фамилии; но опасаясь излишнего размножения своего рода, по причине великого числа жен, запертых в гаремах, при восшествии своем на трон, стараются очищать мечом или петлей [114] все боковые и бесполезные отрасли, чтоб дать более силы, как они говорят, главному кряжу.

Робкий и жестокий Магомет III, приказал умертвить 19 братьев своих со всеми наложницами отца своего, кои по смерти его оказались беременными, и остался один из целой фамилии. Вследствие сей варварской политики все дети мужского пола, происходящие от супружества сестры или ближней родственницы царствующего Султана с подданными Империи, обречены на неизбежную смерть в самую минуту рождения.

Действия сей жестокой политики неоднократно угрожали истреблением Оттоманской династии, и заставляли янычар объявлять себя защитниками и охранителями заключенных Принцев. При последних возмущениях, от которых погибли Султаны Селим и Мустафа, один только Султан Магмуд оставался подпорой Царской фамилии и Империи.

Если б Монарх сей умер до совершеннолетия единственного сына своего Абдул-Гамида, то турки, не зная образа правления во время малолетства Государей, не позволили бы, чтобы дитя, посредством наместника или вооруженного регента, [115] могло располагать верховной властью. Воспоминая позорные и печальные явления, сопровождавшие царствование юного Османа II, они пришли бы в затруднительное и неожиданное положение. Они поспешили бы освободиться от оного, и Дом Оттоманский нашел бы свое разрушение в жестоких мерах, принятых для его сохранения.

Пер. В. С-в.

Текст воспроизведен по изданию: Отрывки о Турции // Сын отечества, Часть 72. № 36. 1821