МИРОШЕВСКИЙ ВАСИЛИЙ

ПОХОДНЫЕ ЗАПИСКИ

Василья Мирошевского

Oтправление брига Охты из Мальты в Египет. Наварин. Зант. Жена и дети Марко Боццаря. Модон. Плавание возле берегов Кандии. Прибытие в Александрию.

Едва успели мы освободиться из карантина ¹, как бриг наш получил повеление, немедленно отправиться с Английским фрегатом Галатеею в Александрию, и следовать за ним и в прочия места, если того потребуют обстоятельства.

11-го Января (1828-го года) по утру, когда мы стали вытягиваться из гавани, попался нам на встречу Английский бриг, буксируемый гребными судами, и мы увидели на нем Русского курьера. Не получая около трех месяцев известий из России, с каким [4] нетерпением ожидали мы новостей о любезном отечестве! Но, к сожалению, мы не могли вполне удовлетворить свое любопытство: Капитан брига едва на несколько минут имел время съехать на берег, и возвратясь объявил, что Государь Император прислал награды за Наваринское сражение. Справедливое возмездие, полученное теми, которые оказали себя достойными почестей, доставило нам живейшее удовольствие. Слава тому, кто умет служить отечеству; слава Монарху, умеющему ценить заслуги.

Вытянувшись из гавани, мы вступили под парусы, и направили путь к берегам Мореи. Крепкий, попутный ветр принес нас в двое суток к месту, ознаменованному уже неоднократно гибелью Турок и славою Руских ². Вход в Наваринскую губу имеет около семи сот сажен ширины; при входе на правой стороне построена крепость, на скате горы; с левой стороны входа сделано небольшое земляное укрепление; битва 8-го Октября доказала на опыте, как ничтожны сии укрепления. [5]

Подходя к Наварину, мы зарядили все пушки, дабы в случае, когда Турки вздумали-бы салютовать нам ядрами, платить им тою-же почестью; но дело не дошло до таких учтивых приветствий. Фрегат не имел надобности идти в губу, но подойдя к ней, лег в дрейф. Мы сделали тоже и между тем наблюдали движение Турок.

В губе Наваринской видели мы военный бриг, стоящий возле крепости, и в некотором отдалении от него 74-х пушечный корабль, без мачт, и с проломленным бортом. Это был один из старых знакомцев союзного флота. Между тем Турки, увидев нас, высыпали толпами на крепость. Можно-ли вообразить, с какими чувствами смотрели они на флаги, развевавшиеся недавно пред их крепостью при громе пушек, и при освещении гибельными для них огнями!.. Без сомнения, при первом взгляде на нас, страх и ненависть слились в душах их в одно мучительное чувство, для которого нет наименования.

По прошествии получаса, фрегат и бриг снялись с дрейфа и поплыли в Зант. От Наварина до Занта около семидесяти миль. Мы плыли уже около двух суток, но не прошли и половины этого расстояния: сперва противный [6] ветер, а потом штиль ³ нас задерживали. Что делать? Отчалив от берегов и пускаясь на непостоянную стихию (эмблемму нашей жизни), должно иметь большой запас терпения. На третьи сутки мы увидели Зант, и благодарили судьбу еще ж за то, что остальную половину расстояния прошли довольно скоро.

Зант назывался в древности Закинф. Этот остров всегда славился плодородием, и потому во время военных эпох в Греции, часто служил сборным местом для войск. Здесь и Дион, изгнанный из Сиракуз Дионисием, назначил соединение своим войскам, набранным против сего тирана.

Зная, что Зант называют цветком Леванта, я ожидал увидеть здесь природу во всей роскоши; но подходя к сему острову, и видя голые горы, думал, что обманулся в своем ожидании. Но когда мы обогнули мыс, то по другую сторону его виды совершенно переменились: зазеленели горы, покрытые оливными рощами, и посреди их величественно возвысились кипарисы. Мы приближались к городу, расстилающемуся в виде полумесяца у подошвы горы, на вершине которой построена крепость. Одним словом, город с [7] окрестностями представлял прелестную картину. Мы бросили якорь на рейде. Взяв зрительную трубу, я любовался, рассматривая местоположения; но вдруг ужасный предмет, попавшийся мне на глаза, принуждает меня бросить трубу и наблюдения, и вместо приятных впечатлений в моем сердце, оставляет самые горестные. Я увидел на вершинах гор, в трех или четырех местах, виселицы, на которых висели, в железных клетках, человеческие остовы. Мне сказали, что сии повешенные были Греки, урожденцы Занта, подвергнувшиеся наказанию в 1820 году за возмущение, в котором убит один Английский солдат...

Но окончим наши рассуждения, и, чтоб не терять времени, постараемся скорее осмотреть Зант, в котором мы остановились весьма ненадолго. В полдень я съехал с брига на берег и пошел осматривать город.

Он снаружи кажется гораздо лучше и более; внутри не очень красив. В нем одна только порядочная улица, прочия-же очень тесны; домы не высокиe, большею частию в два этажа, и так-же как и в Корфу, почти все старые и запачканные, архитектуры самой простой. Ходя по улицам, встречал я много наряженых и в масках (это было время [8] карнавала). Сии маски, видя Руских, изъявляли необыкновенный восторг; вообще все Ионические Греки чрезвычайно любят нас. В Корфу они также неоднократно доказывали нам свою приверженность, но с большею осторожностию, потому что боятся раздражить Англичан, у которых под властию. За то, почти каждый Грек Ионической республики ⁴, при одном имени Англичанина, напомнит вам быстрым изменением своей физиономии прелестный стих великого Корнеля, и вы скажете:

Je les ai vus pâlir d'horreur et rougir de colère.

Я всходил на гору, где построена крепость, и оттуда мне представилась картина, еще прелестнее той, которая открывается с рейда. Весь город, гавань, горы в разнообразных положениях, украшенные, как я уже упомянул, оливами и кипарисами, и внизу на несколько верст прелестная долина, покрытая зеленью и чрезвычайным множеством виноградника – весь этот очаровательный вид, под ясным лазурным небом, приводил меня в какое-то сладостное упоение. Мысль о [9] счастии обитателей сих мест мелькнула в голове моей, но снова виселицы попались на глаза мои, и тяжкий вздох вырвался из груди: мечта исчезла!

Осмотрев город и окрестности, я собрался вечером ехать на бриг (в это время в Занте не было театра). Я спросил провожавшего меня Грека, нет-ли в Занте еще какого нибудь занимательного предмета, которого я не видал? «Здесь жена Марка Боццари, – отвечал он, – мы можем побывать у нее, она мне знакома». С величайшим удовольствием принял я предложение доброго Грека.

Марк Боццари был человек великий в своем роде, и без сомнения, все, что имеет отношение к людям, возбуждающим наше удивление, должно казаться нам занимательным.

Орел Сулии ⁵, ополчив своих соотечественников против угнетавших их тиранов, дал порабощенной Греции пример, как должно действовать герою, жертвующему собою для блага отечества, пренебрегающему все опасности, и сквозь тысячи смертей [10] стремящемуся смело к предположенной цели. Битва при Карпинессе была последнею в его жизни. Он, с двумя стами отборных воинов, напал ночью на многочисленный Турецкий лагерь, рассеял в нем ужас и смерть, ворвался в налатку Паши, убил сына его, и уже готовился запечатлеть победу смертию самого Паши, когда роковой выстрел Араба ⁶ раздался, и храбрый Боццари пал, обагренный кровию, пал увенчанный громкою славою, и друзья Греции оплакивают еще теперь его кончину:

...L'enfant de la viсtoire,
L'honneur de la patrie et si cher à sa gloire,
Descendu triomphant dans la nuit dee tombeaux,
A terminé le cours de ses nobles travaux.

Так выразился поэт, прославляя смерть Марка; впрочем, геройские подвиги сего любимца Беллоны не прекратились с его смертию: они возбудили соревнование в сынах Греции; дух героя одушевляет его сподвижников, и они блистательно довершают начатое им.

Мы отправились к его семейству. Взошедши по лестнице, я очутился в небольшой [11] комнате, и увидел очень милых детей, которые учились за столом, стоявшим по средине. «Это три дочери Марка, – сказал мне Грек, – а сын его воспитывается в Швейцарии». Между тем вошла в комнату и жена героя. Она приняла меня с ласкою; редкое добродушие было написано на ее лице. Она среднего роста и имеет прекрасные черные глаза; по наружности кажется ей не более тридцати двух лет. Я говорил eй об участии, принимаемом Рускими в судьбе несчастной Греции, и о всеобщем уважении к памяти храброго ее супруга. Изъявив свою благодарность, она сказала, что теперь все Греки возлагают свою надежду на Руских, и от них ожидают восстановления своей независимости; что она с нетерпением желает возвратиться на свою родину, и видеть ее свободною. Приметив, что я взглянул на портрет, висевший на стене, она сняла его, и показывая мне, сказала, что этот портрет снят с сына ее, пред отправлением его в Швейцарию, и имеет с ним большое сходство. Малютка представлен в национальной одежде Греков, с пистолетами за поясом. Судя по портрету, лицо его очень приятно.

Жена Марка Боццари недавно приехала в Зант из Анконы. Сперва была она в [12] стесненном положении; но пожертвованиями друзей Греции состояние ее обезпечено. При ней теперь три маленькие дочери; старшей, кажется, не более девяти лет, а меньшая родилась в Анконе, уже после смерти своего отца.

Смотря на доброе, приятное лицо жены Марка, я думал о храбром ее муже. По видимому, ты был счастлив, храбрый Боццари, с доброю женою; дети твои милы; дни твои текли спокойно в недрах любимого семейства; но ты оставил домашний кров, приют благополучия; ты мыслил, что не должно гражданину предаваться покою, когда отечество его несчастливо и стонет под игом рабства. Это мысли, достойные героя! Мир праху твоему, храбрый Боццари; вечная слава твоему имени!

Перецеловав детей героя и поблагодарив жену его за ласковый прием, я с умилением расстался с ними.

Ночью пришла из Корфу Английская корветта, на которой находился Лорд Обер-Коммисар Ионической республики Генерал Адам, имевший надобность отправиться в Модон, для переговоров с Ибрагимом Пашею. Фрегат Галатея и бриг наш простояли в Занте еще сутки, и 16-го числа поутру, [13] вмеcте с пришедшею корветтою и еще одним Английским бригом, отправились в Модон, куда и прибыли на другой день, в 5-м часу по полудни. Крепость Модон в двенадцати Италиянских милях от Наварина; она стоит у подножия гор, на низком мысу; волны орошают ее стены; крепость сия из дикого камня; стены ее не высоки. Она построена Венециянами и не представляет ничего отличного. Приближась к ней, мы увидели расположенные на скате горы Typeцкие лагери, в которых, как нам сказали, было войска около четырнадцати тысяч. Небольшой белый домик, построенный на некотором возвышении, виден был более прочих; после мы узнали, что он служил жилищем Ибрагиму. Так-то война перенесла гордого и сладострастного Пашу из пышного сераля в уютную хижину!

Когда мы стали у крепости на якорь, Генерал Адам поехал к Паше на берег. На другой день мы со всех судов салютовали крепости, и она отвечала нам равным числом выстрелов; после того Г. Адам ездил опять к Паше, со всеми Капитанами судов, и был принят весьма хорошо.

Мы простояли у Модона двое суток, и по получении на фрегат Галатею от Ибрагима-Паши бумаг, для доставления в Александрию, [14] снялись 21-го числа с якоря и поплыли к берегам Египта.

Ветер ночью благоприятствовал нам, и мы на другой день по утру подошли к Кандии (древний Крит). Близ нее, на небольшом островке, который есть не что иное как голый каменный утес, построена крепость Карабуза. Это место было сперва пристанищем пиратов; но Греческое Правительство успело выгнать их. Здесь близ берегов видели мы остатки разбитого судна, и после узнали, что это был Английский фрегат Камбриан, разбившийся у сих скал за месяц до нашего сюда прихода.

Гористые берега Кандии не представляют со стороны Карабузы никакой привлекательной картины: везде голый камень.

Штиль задержал нас возле этого скучного места до вечера. Часу в 9-м ветер засвежел, и мы, поплыв вдоль берегов Кандии, хотели обогнуть ее вне Архипелага; но пред рассветом, встретив крепкий противный ветер, воротились и старались обойдти ее с другой стороны, т. е. Архипелагом; однако-же ветер и здесь нас помучил. Когда мы обошли снова Карабузу и завернули за одну из скал, недалеко от города Канеи, то [15] бриг наш кружился более часа на одном месте; ветры безпрестанно переменялись, и начинали дуть с разных сторон; едва мы успевали поворотить парус в одну которую нибудь сторону, ветр, как-бы в насмешку нам, туже минуту переменялся и заставлял нас снова ворочаться и возиться с парусами.

Берега Кандии, где стоит упомянутый мною город Канея, имеют виды совершенно особенные от тех, которые возле Карабузы. Канея, лежащая в долине близ гор, окруженная кипарисными и оливными рощами, кажется с моря очень приятною. Она занимает почти то самое место, где была в древности Сидония, резиденция мудрого Миноса. Отсюда, далее внутрь острова, идет долина, изобилующая всеми произведениями природы, свойственными здешнему краю. Известно, что Кандия очень плодородна, и если-бы освободить ее из рук Турок, то без сомнения она сделалась-бы вскоре одним из самых богатейших островов Средиземного моря, только не под покровительством Англичан. Жителей на ней считается теперь около 300 000; величина ее около двух сот квадр. миль.

Идя переменными ветрами, мы на другой день увидели в тумане высокую Иду, [16] прославленную рождением Юпитера. Гора cия находится почти в самой средине острова.

Двое суток лавировали мы близ берегов Кандии; погода была пасмурная, ветер противный и довольно крепкий; даже и воспоминания, раждающиеся при виде древнего Крита, столь славного во времена баснословные, не могли развлечь скуки. Многих матросов укачивало: я несколько раз замечал, что при противном ветре и небольшая качка скорее причиняет болезнь, нежели при попутном самая сильная. В первом случае, поглядывая беспрестанно на флюгер, ждешь перемены ветра, и если видишь, что он не переменяется или становится еще противнее, то невольная досада, присоединяясь к безпокойству качки, увеличивает болезнь. Напротив того, когда ветер благоприятствует, то надежда достигнуть скоро пристани, и удовольствие, происходящее от исполнения желания, развлекают неприметным образом и заставляют почти забывать качку и болезнь. Причина этому очень естественная: сила воображения. На третьи сутки погода несколько прояснилась. Вечером, стоя на юте, я любовался смотря на густые, белые облака, которых края горели разноцветными огнями; изредка сверкала молния. Часу в 8-м, когда уже было довольно темно, нашел [17] небольшой шквал с дождем. Шквал был попутный, и мы поплыли настоящим курсом. Между тем небо становилось мрачнее и мрачнее; часа чрез два снова нашел шквал, и гораздо сильнее прежнего, с ужасным градом; ночь сделалась самая темная; только сверкание молний освещало мрак. Не должно предполагать, что такое зрелище возбуждает один ужас: для человека, ознакомившегося с бурями жизни, не страшны никакие бури природы; напротив того, оне имеют для него особенную прелесть. Мрак ночи, блеск молний, бурные волны и утлое судно, несущееся посреди их – картина величественная и чрезвычайно занимательная! Не может-ли она служить верным, разительным изображением жизни человеческой?

Всю эту ночь налетали шквалы, довольно сильные; но мы, закрепив почти все парусы, и приняв все нужные предосторожности, не опасались ничего. Два шквала с градом были сильнее прочих; один, ночью, о котором я упомянул, а другой на рассвете. Впрочем, они не сделали нам никакого вреда; только за темнотою ночи мы потеряли из виду фрегат Галатею; но на другой день (27-го числа), поставив сколько было возможно парусов, и [18] шедши по 17-ти верст в час, снова его догнали. Ветер, целые сутки сии, благоприятствовал нам, и 20-го числа, утром, мы были от Александрии в двадцати Итальянских милях; но берегов еще не видали. После полудня, когда осталось до города не более 10-ти миль, показалось, как будто выходящее из волн моря, здание: это был дворец Паши. Вскоре после того стал показываться город, и наконец открылись низкие, песчаные берега Египта.

В. Мирошевкий.

Комментарии

1. По прибытии из Корфу в Мальту.

2. К Наварину (древний Пилос). Наварин расстоянием от Мальты около 360-ти Итальянских миль; он во время Турецкой войны, веденной Графом Орловым-Чесменским, был взят и разрушен Рускими.

3. Совершенная тишина на море.

4. Ионическая республика также справедливо носит это название, как и Султан именует себя братом солнца и дядею луны.

5. Так назвали храброго Марка соотечественники его, Сулиоты.

6. Одного из прислужников Паши.