ДЖЕМС ЭМЕРСОН

О СОСТОЯНИИ ГРЕЦИИ В 1825 ГОДУ

(Отрывок из Путешествия Джемса Эмерсона в Греции)

12 марта 1825 года, отправились мы из Мальты в Корфу, и 16-го прибыли в залив, лежащий пред сим городом. Вид был очаровательный: вдали, на востоке, [360] возвышались Пинд и Албанские горы, коих пустые, обнаженные вершины воздымались над облекавшим их утренним туманом; влево, высоты Корциры (Корфу), покрытые свежей зеленью, составляли прелестный грунт для живописного города и крепости, которые, стоя на двойной скале, господствуют над заливом. Часть города, сначала представляющаяся глазам, подает весьма выгодное понятие о сем острове; видна обширная площадь, на которой находится великолепный дворец, построенный во время управления последнего губернатора, лорда Мейтланда. Влево видны высокие зубцы крепости и у подножия оной старый Венецианский дворец, в коем помещается ныне Ионийский университет. Впереди представляется зеленая площадь с греческим фонтаном, с которой открывается прелестный вид на море и лесистые возвышения, составлявшие некогда древнее Царство Алкиноя. Вправо, ряд хороших строений с колоннадой, отделяет сию часть города от старого, который, однако же, мало-помалу также получает лучший вид.

Кроме естественных красот страны сей, здесь мало предметов, обращающих на себя внимание путешественника. На [361] расстоянии двух миль от города, недавно открыт близь моря маленький храм, который, по его положению, почитают посвященным Нептуну. Ныне проложена к нему англичанами большая, великолепная дорога; она проходит чрез масличные, персиковые и померанцевые леса, и местами открывается с оной прелестный вид на море.

Ныне Корфу может считаться столицею греческой литературы, как потому, что по учреждении университета, сей остров заступил место Хиоса, так и по той причине, что теперь находится на оном множество греков с отличными дарованиями. Первейший между ими есть Афанасий Псаллида, которого единоземцы его почитают достойнейшим соперником знаменитого Корая. Университет, основанный на самых выгодных для учащихся правилах, (издержки каждого студента составляют безделицу), был открыт 13 ноября 1824 года. Он имеет четыре факультета: богословский, юридический, медицинский и философский. Он обязан существованием своим неутомимым трудам канцлера лорда Гильфорда, и теперь содержится еще почти единственно его щедростью. Библиотека, состоящая почти из 4.000 томов, есть исключительно его подарок, [362] но еще важнее ценить должно время и внимание, которое сей почтенный муж посвящает университету. По статутам, всех профессоров надлежало бы избирать из греков, однако же, двое из них, а именно, профессора правоведения и изящных наук, англичане. Профессора носят одежду древних греческих философов; одеяние студентов также старинное и живописное, однако же, употребляется только теми, которые достигли степени филологов, а младшие, воспитанники грамматической школы ходят в обыкновенных своих платьях. Впрочем, приятно видеть, что успехи сего заведения соответствуют ожиданиям его покровителя. Нижние классы наполнены учениками, а филологический класс уже состоит из 200 человек, большей частью, прибывших с твердой земли Греции и из Корфу. Число учащихся беспрерывно умножается. (Итак, здесь уже проложен путь самый блистательный к образованию греков!)

После приятного двухдневного путешествия вдоль берегов Албании, Санта-Мавры и Кефалонии, мы бросили якорь на Зантском рейде. Сей остров весьма живописен, преимущественно со стороны [363] противолежащей берегу Элиды. Хотя высоты оного круты, но покрыты богатым лесом, и по зеленым утесам, поросшим тенистыми масличными лесами, он еще заслуживает древнее имя свое Nemorosa Zakynthus.

Город Зант имеет 16.000 жителей, лежит у подошвы гор, стоящих в полукружии и образующих гавань, и представляет красивый вид, потому что все дома в оном белые. Горы, окружающие оный, состоят из породы белой глины и повсюду, где они не совершенно вертикальны, или где земля не смыта горными потоками, усажены маслинами и виноградными лозами. За ними находится знаменитая долина Закинфос, превосходнейшим образом обработанная, покрытая красивыми загородными домами и окруженная живописными возвышениями; оттуда представляется богатый вид на Ионийские гавани и отдаленные Румелийские горы.

Произведения острова Занта драгоценны; на нем есть два рода маслин и 40 родов винограда. Плодов одной из сих пород, под именем коринок, вывозится ежегодно на 57.000 ф. ст. — Впрочем, все плоды на сем острове превосходны; на нем растут дыни, персики и абрикосы во множестве, но за то большая часть [364] употребляемого хлеба ввозится из других мест. Жители, коих число полагают до 40.000, принадлежат, как говорят, к самым безнравственным из всех обитателей Ионийских островов, доказательством чему служит множество виселиц, обезображивающих окрестные высоты. За два года перед сим, весь народ, по приказанию Ионийского Правления, был обезоружен, и с тех пор спокойствие не было нарушено.

На сем острове предпринимают те же улучшения, как и в Корфу; и здесь превосходные большие дороги и чистота в городе свидетельствуют о присутствии и стараниях англичан. Весьма приятно видеть чрезвычайные усовершенствования, учиненным в короткое время на сем острове. Не долее, как за десять лет пред сим, он был зрелищем кровопролития, безначалия и нищеты; ныне же распространение торговли, безопасность лиц и собственности, размножение публичных зданий, большие дороги, важные доходы и всеобщее довольство, повсюду замечаемое, делают сей остров предметом зависти и удивления.

23 числа, сели мы на небольшое судно и пристали к берегу греческой твердой земли, у маленькой деревни Кларенцы, [365] лежащей на берегу древней Килены; здесь некогда стоял значительный город, что доказывают несколько развалин зданий и церквей; теперь Килена состоит только еще из пяти или шести бедных хижин, и по тому имеет еще некоторую важность, что служит удобным местом складки для небольшой торговли, которую отсюда ведут с островом Зантом. Говорят, что английские герцоги Кларансские получили название свое от сего города, потому что один из герцогов Кларансских вступил, посредством брака, в родство с Геннегауским домом, к которому принадлежала Филиппина, супруга Эдуарда III.

Полагаю нужным остановиться здесь на моем путешествии, и сообщить краткое обозрение положения политических дел во время моего прибытия. Известно, что с начала Греческой революции, ни один поход не был начат с такими блистательными надеждами на счастливый успех и при столь благополучных обстоятельствах, и что ни один не кончился столь несчастливо и не содействовал столь мало к приобретению свободы, как прошлогодний. Главной тому причиной было то, что греки теперь должны были сражаться не со своими, столь часто побежденными [366] противниками, турками, но с египтянами;

что полководцы сих последних не только имели воинскую прозорливость, но и были знакомы с землей и греческим национальным характером — между тем, как греческие капитаны были не иное что, как предводители крестьян, привыкших к разбойничьей войне. Счастье, сопровождавшее доселе все предприятия сих полководцев и опасение потерять часть своей важности при учреждении регулярных войск, побуждало не следовать сей системе единственной, которая представляла им возможность воспротивиться обученным египетским войскам, так, что при начатии похода новая национальная гвардия состояла не более, как из 500 человек. Греки провели зиму в обыкновенном своем бездействии. Величайшее бедствие, уничтожившее все их старания, было несогласие вождей; каждый, забывая о выгодах общественных, думал только о своих собственных. Сие несогласие превратилось наконец в открытую междоусобную войну, так, что мятежники готовились занять Наполи ди-Романию. Сие возмущение было укрощено не ранее, как в декабре, и совершенно воспрепятствовало завоеванию Патраса. [367]

Турки иначе воспользовались зимним временем. Омер-Паша был переведен в Салоники, а на его место вступил Паша Ларисский с неограниченной властью и достаточными средствами, чтобы набрать войско для завоевания Западной Греции, коей Пашалык ему был обещан. Он с твердостью начал наборы, между тем, как египтяне готовились с такой же деятельности. Нельзя утвердительно сказать, обещала ли Порта Египетскому Паше Морею, в случае завоевания оной. Несомненно только то, что Мегмед-Али все старания свои направил на сию точку, и от того они имели счастливейший успех.

Однако же, до начала февраля, обстоятельства казались благоприятными для Греции. Тот же самый корабль, который возвратил Кондуриотти в Наполи ди-Романию для занятия оставленного им места, отвез начальников мятежа, Колокотрони и поборников его, на Идру, где монастырь Святого Николая, лежащий на утесистой вершине одной из дичайших гор сего острова, назначен был их темницей. Греческое Правительство имело в полном владении всю Морею, за исключением Патраса, который теперь находился в сильной блокаде, и незначащих крепостей [368] Корона и Модона; также и вся Западная Греция находилась в руках сего Правительства. Четвертая часть займа уже прибыла в Грецию; ожидали остальных частей. Сверх того открыт был еще новый заем в Англии, так, что казна Правительства была снабжена достаточными средствами к походу. — Но под конец февраля случилось первое несчастие. Ибрагим Паша пристал к берегам Мореи, между тем как греческий флот, который мог бы ему в том воспрепятствовать, осаждал Папирас, и будучи слишком поздно о том уведомлен, оставил свою позицию только лишь в день его высадки на берег. Все было спокойно до 20 марта, когда Ибрагим, получив подкрепление, со значительным осадным корпусом выступил против Наварина. Однако же греки надеялись, сильными мерами, мужеством своих воинов и твердостью крепости, отразить всякое нападение.

В Западной Греции обстоятельства были еще несчастнее. Здесь, как известно, Одиссей, сильный вождь Ливадийский, отказался от послушания Правительству и, по-видимому, соединился даже с врагами отечества. Пространная, почта неприступная пещера, огражденная пушками, снабженная оружием, съестными припасами и водою, [369] про

истекавшей из источника во внутренности оной, служила ему, соединившемуся с ним англичанину Трелони и его приверженцам, безопасным убежищем; он взял с собою семейство и сокровища свои; в то же время возобновил он прежние дружеские свои сношения с Пашей Негропонтским. Невозможно утвердительно сказать, в чем состояли его намерения; однако же Правительство объявило его изменником, и послало бывшего капитана Гуру с Аттическим войском, чтобы принудить его к послушанию. Уже произошло несколько легких стычек между ими; войска Одиссея все более и более оставляли его, частью затем, чтобы не сражаться против единоземцев своих, частью же убежденные увещаниями Гуры. В сие время Румели-Валеси с 15.000 человек войска прибыл в Арту. Ежечасно ожидали, что он двинется вперед; несмотря на то, полагались совершенно на мужество войск, занимавших теснины, и не опасались взятия Миссолонги.

Вот положение, в котором находились политическая дела в Греции; однако же прежде, нежели я пущусь в дальнейший путь, скажу несколько слов о трудности и способах путешествия по Греции. Морея, за исключением пространства нескольких [370] миль вдоль берега, состоит вся из гор, взгроможденных одна на другой, и на пути от западного к восточному берегу от Кларенцы до Наполи ди-Романия чрез Элиду, Аркадию и Арголиду, мы не встретили ни одной долины, имевшей более английской мили в окружности, кроме маленькой горной равнины на которой лежит Триполица. Там нет больших дорог, потому что турки, обладая сей страной, почитали устроение оных грехом, и извиняли врожденную леность всегдашней своей поговоркой: “если бы Богу угодно было, чтоб мы передвигались с места на место, то Он дал бы нам и большие дороги”. Впрочем сей недостаток в больших дорогах есть ныне одно из предохранительных средств для греков, потому, что ни одно войско не может глубоко проникнуть в их землю. (Правда, что Ибрагиму удалось с корпусом войск своих проникнуть сквозь долины, прорезывающие средину Мореи до Триполицы и Аргоса, однако же он не успел овладеть горными пространствами на север и юг от оных; греки беспрестанно отступают в оные: от того-то и нынешний несчастный поход в соразмерности стоил им весьма мало людей). Чрез горы пролегают один тропинки, по [371] которым ходят лошаки и лошади, употребляемые в горах, но ездить по сим степям не безопасно: он иногда служат к стоку горной воды, и покрыты шаткими, скользкими камнями, по коим однако же лошаки ходят с удивительную твердостью.

На следующее утро продолжали мы путешествие наше в Триполицу. Дорога разнообразна и удобна. Она долго тянулась по вершинам горного хребта, с которого открывается пространный вид в широкую долину, орошаемую Алфеем, который, усилившись многими ручьями, долго извивался; у подошвы сих гор, и наконец скрылся между ними. Путешествие ваше продолжалось целый день, сопряжено было с трудностями, и вело нас чрез дороги, которые издали казались непроходимыми. Однако же при солнечном закате, мы достигли равнины, на которой находятся древние развалины Мантинеи и Тегеи, и новейшие, начиная с Триполицы. После некоторой остановки у ворот для предъявления паспортов, нас впустили в город, и полиция отвела нам квартиру, которая хотя была довольно худа, но в сравнении с теми, где мы приставали дорогой, могла назваться великолепной. До 1821 года, Триполица, в которой имел пребывание Паша Морейский, [372] почиталась главным городом сего полуострова. Она лежит на равнине, которой, кажется, сама природа назначила быть прелестной, но по недостатку в обрабатывании, она представляет совершенно тому противное. Живописные горы образуют амфитеатр, имеющий в ширину 5, а в длину от 6 до 7 миль; и эта страна, которую возделывание могло бы превратить в рай, ныне представляет совершенную пустыню, на которой только изредка видны деревья. Вид Триполицы, подобно прочим греческим городам, не весьма красив. Род высокой садовой стены, оную окружающей, две, три полуразрушенные башни и слабая, невыгодно стоящая крепостца, составляют все ее укрепления, которые однако же с великим трудом были завоеваны в начал войны. Улицы по большей части узкие, однако же, чище обыкновенного, потому что омываются многими ручьями. На базаре стоит много лавок, наполненных товаром, состоящим преимущественно из оружия и одежды, которые здесь лучшей доброты и дешевле, чем в других городах Мореи. Большая часть города лежит в развалинах, особенно те улицы, которые прилегают к городским стенам. Однако же некоторые из важнейших [373] турецких домов сохранены; а дворец, построенный Вели-Пашею, сыном Али-Паши Янинского, занят ныне полицией. Сей город вообще представляет картину бедности, нечистоты и разрушения. Гражданское правление в оном, как обыкновенно, есть епархиальное, а многочисленный гарнизон находится под командой коменданта крепостцы, генерала Ксидеса. Греческие церкви построены скудно, хотя, многие из них украшены барельефами и столпами, взятыми из соседственных развалин Мантинеи. Из существующих еще турецких мечетей, одна превращена в Ланкастерскую школу, а другие в амбары. — В самое то время проезжали чрез Триполицу, по дороге в Наварин, Президент Исполнительной власти Кондуриотти, и князь Маврокордато, и отголосок пушечной пальбы, которой их приветствовали, по амфитеатральному положению гор, раздавался с неописанным величеством. — На другой день мы отправились в Наполи-ди-Романию. Дорога шла чрез страшные дефиле и крутые скалы; наконец взобрались мы на последний горный хребет, отделявший нас от Навплийского залива. Вид с оного был весьма величествен, а вокруг простирались самые пышные, отдельные горы. [374]

Длинный ряд верблюдов тихо извивался вверх по крутизнам, между тем, как легкий ветерок приносил к нам звон колокольчиков и тихое пение. Обогнув еще одну горную вершину, мы увидели Эгейское море, которое покоилось под мирным небом, между тем как Навплийские скалы воздымались над прибрежными утесами. Когда мы приблизились еще на полмили, представился нам прелестнейший вид Аргосского залива, с лежащими при устье оного островами Идрой и Специей, между тем как Наполи-ди-Романия, Керинтос, Аргос и Лернейские болота лежали пред нашими ногами; вся сия картина ограничивалась отдаленною цепью Эпидаврских гор. Теперь дорога потянулась круто вниз по берегу, и спустя полчаса, мы пристали к берегу у Навилийской таможенной лавки, сев на маленькое судно со всем нашим обозом.

Навилийская гавань, в северной части залива, образуется крутым утесом, вдавшимся в море. Она защищается городскими батареями и крепостцей, построенной на скале посреди залива. Город со стороны моря весьма красив; дома высоки, но не видны наружностью, и построены у самой воды, вдоль северной стороны упомянутого [375] крутого утеса. На другой высокой горе, несколько подалее к востоку, которая еще сохранила название Паламиди, стоит большая батарея, командующая городом и гаванью. Крепостца сия здесь почитается неприступною, и может быть, неприступна для солдат, каковы греки и турки; последних могли лишь голодом принудить к сдаче оной, когда оставалось только еще семь турецких пушек. Укрепления около города все построены венецианцами, и состоять из огромной, ныне развалившейся стены, трех морских батарей и одной батареи на утесе, на котором выстроен город. Одна из них, командующая входом в город, называется сухопутною и имеет семь хороших 43 фунтовых пушек; другая, морская, ныне превращена в арсенал и литейный двор; третья командует городом с западной стороны и входом в гавань; на ней стоят пять превосходных 60-фунтовых пушек. Если исключить большую четырехугольную площадь, то вся внутренность города состоит из узких, дурных, грязных улиц, из коих большая часть лежит в развалинах, частью от смешного обыкновения разрушать дома турок, частью же оттого, что турки из крепостцы палили по [376] городу. Существующие еще дома просторны, а некоторые из них даже удобны; во всех нижний этаж назначен для лошадей, оттуда по широкой лестнице входить в жилые покои. Лучший дом есть дворец последнего Паши, в котором теперь живет князь Маврокордато.

Кажется, что торговля Наполи ди-Ронании прекратилась; с 1821 года она была местом складки для всех греческих произведений, и вела обширную торговлю губками, шелком, деревянным маслом, воском и вином; ныне вся торговля ее состоит в незначительном ввозе нужнейших предметов. Лавки, как в Триполице, наполнены оружием и одеждой, и все жители ходят в платье албанских и европейских солдат. Климат нездоров, и город сей часто страдал от язвы, от чего в прошедшем столетии народонаселение с 8.000 уменьшилось до 2.000 душ. Величайшая нечистота на улицах, при множестве народа, всегда толпящегося около местопребывания Правительства, равно как и положение города у подошвы крутой горы, препятствующей свободному обращению воздуха, делает их беспрерывными жертвами повальных лихорадок, которые как в прошедшую, так и в нынешнюю зиму [377] произвели величайшие опустошения. Воздух всегда густ и гораздо нездоровее, чем в Афинах и во внутренних горах Mopeйских.

До отъезда Президента и секретаря его, князя Маврокордато, дела правления были так устроены, что Правительство находилось в беспрерывных сношениях, как с войсками, которые находились к северу от Коринфского перешейка, так и с теми, которые расположены были пред Наварином. Вице-президент Ботацци, добродушный и честный Специот, который хотя и неодарен большим разумом, однако же, пользуется всеобщим уважением за правдивость свою, вступил по Исполнительной части на место Кондуриоти; Кристидес, деятельный интригант, сделан был секретарем, а прочие члены остались на местах своих. Между ими находится врач Колетти, который в сем качестве находился прежде в службе Али-Паши, хитрейший и умнейший из всех Членов, но ненавидимый народом за тяжкие сборы, учиненные с его согласия в Румелии; вечные интриги и неприятная его наружность ввели его, как у морейцев, так и у иностранцев, в дурную славу лукавства, сребролюбия и даже опасного [378] честолюбия. Не смотря на то, признанные его способности доставили ему такое влияние как у Президента, так и в Исполнительном правлении, что можно его почитать главной пружиной всех их предприятий; прочие два члена суть: Спелиотаки, существо в полном смысле ничтожное, и Майнот Петро-Бей (Мавромихали), добродушный человек с праздничным лицом, который отличается только своим аппетитом и Эпикуреизмом. Между членами Законодательного Сословия никто особенно не отличается, кроме Спиридона Трикупи, сына бывшего Примаса Миссолонгского и представителя сего города; он был секретарем лорда Гильфорда, и провел несколько лет в Англии, и потому очень хорошо знает по-английски и имеет обширные познания. (Он всегда стирался внушить народу мысль, отдаться под покровительство Англии, как-то и случилось на последнем Эпидаврском Конгрессе). Собрания Законодательного Сословия обыкновенно бывают весьма мирны, хота оно и состоит из 60 членов, или оживляемы бывают прениями в тоне обыкновенных разговоров; доселе один Трикупи говорил речи. За несколько времени пред сим, сделано было предложение напечатать [379] отчет в трудах оного в Идрийских Ведомостях, однако же большинством голосов оное было отвергнуто. Из числа прочих государственных чиновников самую большую надежду о себе подает военный министр Адам Дука, молодой человек из древнейшей и знатнейшей греческой фамилии (Иоанн Дука был Императором с 1222 по 1225 год).

Самый странный из всех государственных чиновников есть конечно министр Внутренних Дел Григорий Флесса, прежде бывший экономом в одном монастыре и известный под именем Григория Диксоса и Паппа-Флессы. Светские склонности внушили ему отвращение от своего звания, и в начале войны он вступил волонтером под отечественные знамена. Оказав во многих случаях отличную храбрость, и получив за то звание капитана, он совершенно сложил с себя духовную одежду, и наконец, после многих, оказанных им важных услуг, сделан министром Внутренних Дел. Теперь он совершенно предался своим склонностям и отличается только одним добрым качеством, непоколебимой любовью к отечеству, хотя все презирают его, как человека дурной нравственности. О министре Юстиции, [380] Теотаки известно только то, что он за какое-то не похвальное дело согнан с Ионийских островов. О министре полиции и даже и не слыхал, а по ужаснейшей нечистоте на улицах сужу, что звание его должно быть род инвалидного содержания.

(Продолжение обещано).

Текст воспроизведен по изданию: О состоянии Греции в 1825 году. (Отрывок из путешествия Джемса Эмерсона в Греции) // Сын отечества, Часть 110. № 23-34. 1825