АДМИРАЛ, СЕНАТОР СЕМЕН АФАНАСЬЕВИЧ ПУСТОШКИН.

Семен Афанасьевич Пустошкин, адмирал, сенатора и орденов: Белого Орла, св. Владимира 2-й, св. Анны 1-й и св. Георгия 4-й степени кавалер, имевший бронзовую медаль за 1812 год и знак отличия беспорочной службе за LXV лет, родился 21-го июля 1759 года, Новгородской губернии Боровицкого уезда в сельце Чернецове. Предки его принадлежали к старинным родам русского дворянства и отличались не богатством и знатностью, но верной службою Престолу и Отечеству. Трое из них: Федор, Михаил и Григорий Семеновичи, в 1606-м году, были пожалованы за свою службу поместьями и грамотами. Иван [2] Пустошкин был записан в числе Московских дворян и жильцов. Прапрадед С. А. Пустошкина, Мокей Иванович, бывший начальником одного из прежних полков, при отставке своей, за ранами, в 1620-м году, имел утешение получить от своего полка, в знак благодарной памяти, полковой образ Казанской Божьей Матери (Этот образ находится в часовне сельца Червецова.). Осип Иванович Пустошкин, за многую службу свою, пожалован, в 1685-м году, Царской грамотой на вотчины в Шелонской и Бежецкой пятинах. Афанасий Федорович Пустошкин, отец Семена Афанасьевича, в молодых летах служил учеником корабельной архитектуры и был лично известен Государю Петру I-му по любимому мастерству Его. 14-го сентября 1719 года, при спуске на воду двадцати пушечного фрегата “Руаль”, Афанасий Федорович упал с верхнего дека и переломил себе ногу. Государь, увидев это, приказал перенести больного в дом князя Меншикова и оказать ему возможную помощь; при отеческой заботливости князя, лечение продолжалось 18 месяцев; после чего А. Ф. Пустошкин, получив от Меньшикова 200 рублей, уехал в деревню. Спустя несколько времени, он вступил в брак с дочерью соседнего помещика Лупандина, девицею Евдокией Макарьевной, от которой имел четырех сыновей: Иулиана, Михаила, Сергея и Семена.

Получив первоначальное воспитание в доме родительском, Семен Афанасьевич Пустошкин, 14-го чая 1773 [3] года, поступил в Морской Шляхетный кадетский корпус, находившийся тогда в Кронштадте. Через три года он произведен в гардемарины и совершил первую кампанию на Балтийском море, на корабле “Ростислав”, под командой капитана 1-го ранга Акилея; в следующем году совершена им вторая кампания на корабле “Иезекииль”, под командою капитана 1-го ранга М. фон Дезина; а в 1778-м году он был в третьей морской кампании на бомбардирском корабле “Марс”, под командою лейтенанта (в последствии адмирал) Ушакова, и, по окончании этой кампании, 1-го сентября произведен, по экзамену, в мичманы.

Через два месяца по получению первого офицерского чина, С. А. Пустошкину поручено было доставить рекрутскую партию из Симбирска в С.-Петербург. Молодой мичман оправдал сделанное ему доверие начальства. В марте 1779 года он возвратился в Кронштадт; а в мае получил новое назначение отправиться в Архангельск на пинке “Кола”, под командою капитан-лейтенанта Тимашева. 20-го мая, при благоприятной погоде, пинка вышла в море и 10-го июня достигла Копенгагена; 28-го числа она отправилась в дальнейший путь, благополучно вступила в Северный океан и достигла 72⁰ северной широты. Здесь начались тихие ветры со штилями; на судне открылась цинга; половина экипажа, состоявшего из 250 человек, была поражена ей; каждый день умирало до 5 человек; С. А. Пустошкин подвергся этой болезни в сильной степени и только чрезвычайными усилиями [4] вестового матроса спасен почти от неизбежной смерти. 15-го сентября пика достигла Архангельского порта; больные, в числе 120 человек, отправлены в госпиталь; молодой мичман явился к начальнику порта, генерал-майору Лавр. Сав. Вакселю, был принят им весьма благосклонно и во все время пребывания своего в Архангельске пользовался добрым его расположением. В июне 1780 года, пинка “Кола”, на которой остался по-прежнему С. А. Пустошкин, вышла в море, вместе с эскадрою из двух новопостроенных кораблей и двух фрегатов, под командой капитана 1-го ранга Вилима П. бон-Дезина; до 1-го сентября она крейсировала против г. Колы, Вардёгуса и Нордкапа; а потом направилась к Кронштадту. Но осенние непогоды, сильные ветры и штормы до того затруднили плавание, что эскадра не достигла своего назначения: один 40-пушечный фрегат погиб у Шотландских островов, и из всего экипажа его едва успели спастись только 6 человек; 66-пушечный корабль, потеряв две мачты, с трудом достиг Бергена; только один корабль и фрегат прибыли в Кронштадт по назначению; а пинка “Кола”, вытерпев все непогоды и, сверх того, крайний недостаток в съестных припасах (Крепкий противный ветер, продолжавшийся две недели, испортил кухню, бывшую на судне; вся свежая провизия вышла; оставалась одна надежда на бочку патоки, но и та от сильной качки разбилась, и патока разлилась по балласту. К счастью, при входе в Каттегат, с пинки заметили английское судно, шедшее также в Копенгаген. По взаимных переговорах Тимашева с капитаном этого судна, “Кола” снабжена была водою, мясом, сыром, маслом и сахаром, с тем, чтобы, по прибытии в Копенгаген, все это возвращено было натурой. Можно представить себе, как обрадовались бедные моряки, когда увидели у себя такое довольство!), 3-го октября [5] пришла на Копенгагенский рейд, где, по распоряжению тогдашнего посланника нашего при Датском Дворе, барона Остен-Сакена, осталась для зимовки. Эта остановка была особенно приятна для С. А. Пустошкина, потому что посланник скоро полюбил молодого моряка и доставил ему удовольствие быть везде и видеть все, что заслуживало внимания в столице Даши; при его содействии, С А. Пустошкин нередко был приглашаем даже на придворные балы. Весною 1781 года, “Кола” отправилась в Берген для доставления зимовавшему там кораблю новых мачт, сделанных в Копенгагенской адмиралтействе. 3-го мая, она, вместе с обмачтованным кораблем, отправилась в Россию и 1-го июня пришла в Кронштадт. Здесь Тимашеву поручен был фрегат “Григорий”, назначенный для отправления в Кадикс пеньки, парусины и железа для тамошнего адмиралтейства; по просьбе Тимашева, на этот же фрегат переведен был и С. А. Пустошкин. Сентября 12-го фрегат снялся с якоря и 25-го числа приблизился к острову Готланду. Здесь, по причине крепкого ветра, в подводной части носа открылась столь сильная течь, что едва успевали отливаться, помпами; судно накренилось; бывшая в нем пенька подмокла и подверглась опасности загореться. Это обстоятельство заставило [6] Тимашева втянуть свой фрегат в Копенгагенскую гавань и, по выгрузке тяжестей, килевать его. Не ранее 17-го марта следующего 1782 года окончилось приготовление к дальнейшему плаванию, и только 10-го мая фрегат достиг Кадикса. Доставив свой груз по назначению и снова нагрузившись солью, фрегат “Григорий” сентября 2-го снялся с якоря для возвращения в Россию; в Балтийском море встретили его восточные ветры, с морозом и снегом; однако ж, 10-го ноября он вошел благополучно в Ревельскую гавань. Через десять дней С. А. Пустошкин получил, по экзамену, чин лейтенанта и тогда же откомандирован в Кронштадт.

Весною 1783 года С. А. Пустошкин был назначен для доставления в Херсон команды из 200 человек матросов для тамошних галер. Но перед отправлением своим в южный край России, он в апреле месяце взял отпуск, чтобы еще раз увидеться с престарелыми родителями, жившими безвыездно в своем Чернецове; отец его тогда уже лишился зрении и, обессиленный недугами и старостью, лежал в постели. Пребывание Семена Афанасьевича на родине было непродолжительно; тем не менее, он никогда не мог забыть его: при отъезде отсюда он в последний раз получил благословение родителей на верную службу, на радость и счастье в жизни. Узнав о назначении своего сына в Херсон, старик отец, благословив его при последнем прощании, велел старшему сыну подать хрустальный стакан, на котором изображены: [7] жертвенник, два голубя с лавровыми ветками и надпись “непременно”. Подавав этот стакан любимому сыну, растроганный старец сказал ему: “друг мой, Сеня! Даю тебе этот скудельный сосуд, который возвращен нам из Херсона, куда ты отправляешься ныне; там он был в руках дяди твоего Дмитрия Федоровича (Д. Ф. Пустошкин, родной дядя Семена Афанасьевича, был убит под Очаковом, при взятии этой крепости Минихом, в июне 1737 года.). Этот стакан — скудельный сосуд и принесен сюда в целости; молю Создателя, чтобы Он так же благополучно возвратил к нам и тебя, Свое разумное творение. Служи верно и честно нашей великой Государыне и Отечеству. За Богом молитва, а за Царем служба никогда не пропадают”. Добрые желания и надежды старца исполнились; но сам он уже не дождался этой радости: вскоре по отправлении сына он скончался.

Летом того же года вверенная С. А. Пустошниму команда приведена им в Херсон в совершенной исправности, за что ему и объявлена благодарность от вице-адмирала Клокачева, командовавшего Азовским флотом. В это время свирепствовавшая в Новороссийском крае чума, несмотря на все меры, принятия правительством, вторглась и в Херсон; в числе жертв ее был и Клокачев. На место его назначен вице-адмирал Сухотин. Его распоряжениями действие губительной заразы прекращено. Одним из самых деятельных помощников [8] Сухотина в этом деле был С. А. Пустошкин, заслуживший за то особенную похвалу и благодарность вице-адмирала, объявленную в приказе его. — В апреле 1784 года, он определен на 66-пушечный корабль “Слава Екатерины”, первый наш построенный на верфи города Херсона. Командиром корабля был капитан 1-го ранга граф Воинович. С ним С. А. Пустошкин совершил первую кампанию на водах Черного мора, от Херсона до Севастополя, куда они прибыли 19-го сентября; а с 26-го октября до мая 1786 года, будучи сам командиром на пинке № 2, находился, по разным экспедициям, то в Херсоне, то в Севастополе, совершив в 1785-м году (с 2-го сентября по 22-е декабря) кампанию от Севастополя до Глубокой пристани. Наконец, в мае 1786 года, С. А. Пустошкин назначен командиром небольшого военного фрегата “Пчела” и получил приказание отправиться под купеческим флагом в разные порты Средиземного моря, для перевозки товаров Елисаветградского купца Масленникова: фрегат нагружен был пшеницей и парусиной (Инструкция из Черномор. Адмир. Правления капитану “ Пчелы” Пустошкину, от 7-го мая 1786 г., №268. — Пятым пунктом этой инструкции предписано: “при входе в Царьград и в другие порты, пушечной пальбы отнюдь не производить, а к тому как амуничных, так мундирных и оружейных вещей не оказывать, и во всем себя и команду содержать по купеческому обряду”.). Но главной причиной этого назначения были тогдашние политические обстоятельства. По силе [9] Кучук-Кайнарджийского договора, Порта обязалась открыть русским купеческим кораблям свободнее плавание по Черному и Средиземному морям и защищать наш флаг. Несмотря на эта, два купеческих судна, отправленные из Петербурга компанией графа Головкина, князя Несвицкого и купца Maковкина, со всеми товарами и людьми, захвачены были алжирцами, Россия потребовала по этому случаю объяснении от Порты; Порта медлила ответом. С. А. Пустошкину поручено было узнать: точно ли алжирцы безнаказанно нападают на купеческие суда, под нашим флагом ходящие? А как, по договору, через Дарданеллы нельзя было проходить судами, имевшим более 12-ти пушек, а между тем опасность поручения требовала большой осторожности, то Пустошкиму и приказано было, сверх открыто поставленных. 12-ти пушек, скрыть в грузе еще 8 пушек с их снарядами; команды же взять с собою не больше 45 человек. В этом виде фрегат 1-го июня пришел к Константинополю. Здесь С. А. Пустошкин получал от посланника нашего при Константинопольском Дворе Булгакова секретное предписана: но выходе из Дарданелл поставить скрытые в грузе пушки на свои места; удвоить команду наемными греческими матросами и, под видом коммерческой надобности, заходить во все Архипелагские порты для собрания сведений об устройстве турецких крепостей, силе гарнизонов и состоянии рейдов; при проходе же Месеинского пролива удостовериться в безопасности нашего флага от алжирских и тунисских корсаров, и в случае [10] нападения их защищаться вооруженной рукою, отнюдь не дозволяя себе начинать неприязненные действия. Исполняв во всей точности данное поручение, С. А. Пустошкин посетил острова: Тенедос, Леинос, Митилен, Хиос, Тино, Наксос и Парос, города: Корон, Модон, Наварин и многие другие места; сделал в них все нужные замечания, и потом нарочно шел южнее Сицилии и Сардинии, но нигде не встретил пиратов и спокойно вступил в Марсельскую гавань, где должен был выдержать 40-дневный карантин. Вскоре сюда же пришли два купеческие судна — одно из Триеста под французским флагом, другое из Мальты под австрийским. Шкипера их объявили, что алжирцы, прослышав о проходе русского судна с богатым грузом, при встрече расспрашивали их — откуда и куда оно шло? Когда и где они его видели? Эти известия обнаружили враждебные намерения алжирцев и заставили С. А. Пустошкина подробно донести обо всем посланнику нашему при Версальском Дворе Симолину. В ожидании ответа на свое донесение, С. А. Пустошкин переменил прежний груз фрегата на французскую водку и сахар; а потом, вследствие секретного предписания от Симолина, отправился сухим путем, как частный путешественник, в Тулон, чтобы осмотреть тамошнюю гавань, порт, док, адмиралтейство, узнать делание канатов и количество материалов, потребных на построение линейного корабля. Здесь он имел случай познакомиться с поручиком французской артиллерии Наполеоном [11] Бонапарте, и вместе с ним осматривал все укрепления Тулона. На память о своем знакомстве с русским путешественников, Бонапарте купил для него две камышовые трости (одну из этих тростей покойный адмирал С. А. Пустошкин подарил мне. — прим. П. С.); но у будущего императора французов в то время недостало денег и на эту покупку, так что С. А. Пустошкин должен был сам заплатить за нее. По возвращении в Марсель, он донес Симолину об исполнении данного поручения и получил разрешение отправиться, с должной осторожностью, обратно чрез Константинополь в порты Черного моря и, если будет возможно, разведать о положения 25-ти русских матросов, захваченных алжирцами с трех русских судов, шедших с богатым грузом из Малаги в С.-Петербург. 25-го декабря С. А. Пустошкин вышел в море; а 1-го января 1787 года, почти в виду Мальты, он увидел в недальнем расстоянии 24-пушечную алжирскую шебеку, которая, приняв русский фрегат за купеческое судно, неслась прямо к нему, конечно, с намерением атаковать его и взять на абордаж; но алжирцы скоро успели заметить, с кем должны были иметь дело, а потому, оставив преследование, воспользовались усилившимся марсельным ветром и тотчас отстали. После сего фрегат посетил еще некоторые острова Архипелага и 5-го февраля достиг Константинополя. В это время здесь все видимо клонилось к разрыву с Россией. Посланник наш в Константинополе [12] воспользовался прибытием С. А. Пустошкина для секретных замечаний о морских вооружениях, которые деятельно приготовлялись в Константинопольском адмиралтействе. 145-го марта С. А. Пустошкин отправился в свои порти и через десять дней прибыл к Кинбурну. Отсюда послал он донесение главному начальнику Новороссийского края, князю Потемкину, как об успехах своей экспедиции, так и в особенности о замеченных приготовлениях Турции к войне. Вследствие сего Потемкин прислал к нему графа Самойлова для отобрания подробнейших сведений о виденных им вооружениях Турции. 10-го мая С. А. Пустошкин произведен в капитан-лейтенанты и вскоре отправлен из Херсона в Севастополь с разными материалами для здешнего флота, который готовился к встрече Императрицы Екатерины II. 10-го июня русский штандарт, поднятый на корабле “Слава Екатерины”, возвестил о присутствии не нем Государыни, которая в полном удовольствии от всего виденного Ею в Севастополе, 12-го июня отправилась в обратный путь. 15-го июня С. А. Пустошкин, с фрегатом своим, возвратился в Херсон.

Едва Императрица прибыла в С.-Петербург, Порта открыла военные действия: 19-го августа сильный турецкий флот явился к Очакову, с намерением истребить русский флот в Херсоне и отнять Кинбурн, крепость на песчаной косе против Очакова. Первое нападение со стороны турок сделано было на стоявшие против Очакова, [13] по южную сторону Кинбуриской косы, наши суда: фрегат “Скорый” и лоцбот “Битюг”. Вследствие сего контр-адмирал Н. С. Мордвинов с величайшею поспешностью собрал к Глубокой пристани гребной флот, состоявший из небольших фрегатов, плавучих батарей и галер, и 25-го сентября успел отравить отсюда опять к Очакову неприятеля втрое сильнейшего. В этом славном деле С. А. Пустошкин командовал плавучей батареей о 12-ти пушках З6-фунтового калибра. 1-го октября турки сделали сильную высадку на Кинбурнскую косу и бомбардировали Кинбурн с моря и лимана. Суворов разбил их в упорном бою, положил на месте до 3000, а остатки вогнал в море на десантные суда. После этого боя ваша разнородная флотилия разошлась на зимовку: большие суда — в р. Буг, малые — в Днепр; а турецкий флот отправился обратно в Константинополь. К счастью неприятеля, наш Севастопольский флот не мог выйти ему на встречу и отрезать отступление, потому что от бывшей в начале сентября бури он потерял все мачты и едва мог возвратиться в Севастополь; 40-пушечный же фрегат “Крым” потонул со всем экипажем, а 64-пушечный корабль “Мария Магдалина” течением был занесен в Константинопольский пролив и взят турками (Вот обстоятельства этого происшествия: по приказанию князя Потемкина, контр-адмирал граф Воинович, бывший командиром Севастопольского флота, вышел в море 31-го августа, перед равноденствием, опасным в Черном море, по свирепствующим в это время бурям. В продолжение недели плавание было благополучно; но 8-го Сентября флот наш встретил жестокий крепкий ветер и был им рассеян; жестоким штормом сломало на корабле “Мария Магдалина” вдруг все три мачты и бугшприт, разбило в щепы баркас и шлюпку, переломило румпель и, во время набега шквалов, повредило корму и руль. Кинули два якоря, но они не удержали корабля, и течь, быстро увеличиваясь, дошла до десяти футов. Для облегчения корабля, выбросили за борт пушки верхнего дека, но это мало помогло, и качка была так сильна, что палуба, с обеих сторон, отходила от бортов на три и даже на два с половиною дюйма. Многие бимсы поломались, и из них два ютные упали на шканцы. Для укрепления разрушающегося корабля, положили с борта на борт несколько найтовов, изломанный румпель заменили новым, и предались на произвол ветра и волнения. Между тем шторм продолжался, и люди едва могли отливать воду. Команды было слишком и 50 человеками менее положенного комплекта, и три четверти ее состояли из рекрут, а потому и трудно ей было управляться с кораблем, который течением уносило к Босфору. По утру 43-го сентября, когда в трюме было 11 футов воды, корабль прибило к Константинопольскому проливу, и турки беспрепятственно овладели им. Это происшествие, как правительством, так и морскими нашими офицерами было принято с большим огорчением. Но в следующем году офицер Черноморского же флота, капитан 2-го ранга Рейнгольд Фон-Сакен загладил эту неудачу подвигом славным и блистательным.). Причина [14] этого несчастия, по донесению контр-адмирала графа Воиновича, заключалась в слабости такелажа и парусины, в негодности железа и вообще в недостаточности вооружения. По этому случаю, князь Потемкин приказал контр-адмиралу Мордвинову, как президенту Черноморского Адмиралтейского Правления и главному командиру тамошних портов и флота, избрать благонадежного капитана, хорошо знающего делание канатов и парусины, и [15] отправить комиссионером от Черноморского Адмиралтейского Правления в местечко Кричев (Могилевской губернии) на канатную фабрику помещика Галынского. Вследствие сего С. А. Пустошкину, как особенно сведущему в этом деле, предписано взять команду из 8-ми человек, при одном унтер-офицере, и оправиться в назначенное место, куда он и прибыл 2-го декабря того же года. Приняв от Голынского фабрику в свое заведование, немедленно приступил он к исправлению замеченных недостатков, и — вскоре доброта материалов сделалась заметною во всех портах Черноморских. Князь Потемкин был очень доволен назначением Пустошкина и тем более обращал внимания на его распоряжения, что все рабочие на фабрике были из крепостных людей Потемкина, который еще отрядил в Кричев 20 донских казаков с сотником, для присмотра за рабочими. — 9-го января 1788 года С. А. Пустошкин женился на дочери полковника Ф. Е. Зернигаузена, девице Софье Федоровне, и оставался в Кричеве шесть лет с половиною, быв произведен в январе 1791 года в капитаны 2-го ранга. 2-го июня 1794 года ему предписано со всей командой и фабричными людьми отправиться в Херсон и завести здесь канатную фабрику по образцу Кричевской. По устроении этой фабрики, он назначен начальником флотской команды в Херсоне; но в начале 1795 года, в первый раз чрез 12 лет, выпросил себе отпуск на родину. По возвращении в Херсон, 1-го Января 1796 года, [16] произведен в капитаны 1-го ранга и в феврале отправлен от Черноморского флота на Ижевский и Боткинский железные заводы (Вятской губернии), где замечания и советы его касательно выделки якорей и железа для Черноморского адмиралтейства произвели впоследствии сколько выгодное, столько же и необходимое для флота улучшение. В 1797-м году назначен он капитаном над Ахтиарским или Севастопольским портом, а в следующем году и флотским начальником в Севастополь. Во время двухлетней службы в этих должностях, он обращал на себя постоянное внимание начальства и несколько раз получал благодарность за всегдашнюю исправность вверенной ему части.

В 1799-м году, сдав управление портом и флотом генерал-майору Баскакову, С. А. Пустошкин отправился в Николаев и принял начальство над эскадрой из 13-ти военных судов, назначенных для доставления в гвардию Неаполитанского короля трех гренадерских батальонов, под командою генерал-майора Бороздина (вследствие особенного договора с королем обеих Сицилий, Император Павел I обещал послать несколько русских батальонов в южную Италию для защиты Неаполя.). В Одессе принял он десантные войска на свои суда и 29-го сентября отправился в Корфу, куда прибыл 12-го ноября (По отзыву посланника нашего в Константинополе, тайного советника Томары, примерная субординация и отличный порядок в эскадре С. А. Пустошкина (которая прибыла в Константинополь 1-го октября) приводили в удивление столицу Порты. Указом из Государственной Адмиралтейств Коллегии от 16-го января 1800 г., № 294, предписано этот блистательный отзыв посланника внести в послужной список С. А. Пустошкина.). Проведя тут зиму, в марта 1800 года [17] отправился он в Отранте, где 8-го числа высадил Бороздина с вверенным ему войсками; а 14-го пришел обратно в Корфу. Па этому случаю, на другой же день, адмирал Ушаков, отдал следующий приказ: “командующему эскадрой гребного флота, г. капитану 1-го ранга Пустошкину, за ревностное усердное старание, прилежность и скорое выполнение в доставлении на эскадре, ему вверенной, отправленных из Корфу войск, под командой г. генерал-лейтенанта и кавалера Бороздина 1-го, в Бриндичи, при противных погодах, успешно и благополучно, за высаживание оных в Отранте, отношу признательнейшую мою похвалу и благодарность; также похваляю ревность и усердие его, Пустошкина, за исправное доставление, оных войск от Одессы да Корфу в прошедшее время глубокой осени на судах не весьма благонадежных. Что команды и все суда благополучно доведены — сие приписать должно рачительному старанию и доброму распоряжению командующего эскадрой”. 5-го апреля, по приказанию адмирала Ушакова, С. А. Пустошкин вышел с эскадрой своей из Корфу; 1-го июня прибыл на рейд Очакова и, по выдержании карантина 29-го числа, ввел все суда в гавань Николаева. Монаршая благодарность была наградой его за эту экспедицию. “Поздравляю вас от [18] всего моего сердца с благополучным возвращением”, — писал ему адмирал Н. С. Мордвинов. “Вы можете почитать себя спасшимся после бурного плавания на судах гнилых. Мы сопровождали вас молениями, зная, сколь великим опасностям подвержены вы были”.

14-го марта 1801 года, С. А. Пустошкин произведен из капитанов 1-го ранга прямо в контр адмиралы (в то время еще существовать капитан-командорский чин.) и в октябре назначен был конторою Черноморских флотов для проводки с Очаковского лимана в Ахтиарский порт 110-пушечного корабля “Ягудиил” и 66-пушечного “Варахаил”. Эти корабли построены были по чертежам нового изобретения, и С. А. Пустошкину, как “испытанному и опытному флагману”, поручено произвести над ними испытание в ходу и в движениях (по испытании оказалось, что оба новопостроенные корабли “против прежних много имели лучшего, и на ходу были очень хороши”.). По атому поручению, 13-го октября, отправился он от Очакова, в тот же день прибыл в Одесский, а 21-го в Ахтиерский порт. После того отправился он в Николаев, где и назначен начальником гребного флота. В 1802 и 1805 годах командовал второй и третьей эскадрами гребного флота, бывшего под начальством контр-адмирала Языкова, в Черном море. В 1804-м году (17-го апреля) отправлен в Москву и другие города Империи для собрания сведений о ценах и доброт разных вещей, [19] заготовляемых для флота, и по возвращении в Николаев (39-го июня), кроме командования гребным флотом, назначен презусом в Призовой Комиссии и асессором в Генеральном Кригс-рехте. В феврале 1804 года, за ревностное прохождение службы, получил он единовременно 3000 рублей; а в январе 1806 года объявлено ему, за отличные заслуги, усердие и исправность в отправлении службы, Монаршее благоволение.

Война с Турцией, открывшаяся в конце 1806 года, доставила С. А. Пустошкину случаи к новым отличиям. 30-го октября ему предписано выступить из Николаева со всем гребным флотом, состоявшим из 80-ти канонерских лодок, и с 6-ю фрегатами к Одессе, для защиты ее от неприятеля, куда прибыл он 15-го ноября; но чрез 5 дней должен был отправиться в Днестровский лиман к турецкой крепости Аккерману, которую осаждал, с сухого пути, дюк де Ришелье. Несмотря на позднее осеннее время и мороз, доходивший да 10-ти градусов, С. А. Пустошкин, с неимоверными усилиями, местами прорубаясь во льду, подошел к Аккерману 24-го ноября. Устрашенный неожиданным появлением нашего флота, неприятель отдал крепость без сопротивления. “Не овладеть бы вам Аккернаном, если бы не налетели эти черные вороны (все суда Черноморскаго флота выкрашены были черной краской)”, сказал паша дюку де Ришелье, по сдаче крепости, указывая на стройные ряды нашей флотилии. За [20] столь успешный провод в Днестр канонерских лодок и содействие скорому занятию Аккермана войсками нашими, С. А. Пустошкин, не имевший еще никакого ордена, 2-го февраля 1807 года, Всемилостивейше пожалован. кавалером ордена св. Анны первой степени. По занятия Аккермана, он отправился с флотом в устье Дуная к крепости Килии, куда, по предписанию дюка де Ришелье, двинулся генерал-лейтенант Засс с тремя батальонами пехоты, полком драгун и сотней казаков. Явясь пред Килией, покорители Аккермана, 12-го марта, взяли эту крепость почти без выстрела.

Во время этих действии, от министра морских сил П. В. Чичагова последовало предписание С. А. Пустошкину взять в свое командование Черноморский флот и сухопутное войско, в числе 47,000 человек, и 1) “выступить из Севастополя в начале апреля, идти, не разобщаясь с перевозными судами, забирать встречающиеся дорогой суда, разведывая от них о турецком флоте, и приблизиться к Константинопольскому проливу ночью или в туманное время, незаметно от турков; 2) войдя в пролив, обратить огонь на береговые батареи и, заставив их молчать или сбив их, плыть далее, а потом в одно время начать бомбардирование, высадку, у Буюкдере, спуск брандеров и атаку турецкого флота; 3) принудив неприятельские корабли отступить, немедленно продолжать следование к Константинополю, стрелять по нем с моря, а десанту наступать на столицу с сухого пути; 4) при [21] успехе требовать от Порты свободного прохода чрез Дарданеллы эскадре вице-адмирала Сенявина, находившейся в Архипелаге; 5) если же встретится великая и непредвидимая опасность или невозможность овладеть Царьградом и возвратиться в русские порты, то пробиться сквозь Дарданеллы в Архипелаг и соединиться с Сенявиным. В заключение своих наставлений С. А. Пустошкину, министр писал: “вам представляется через сие способ приобрести государству бессмертную славу и себе воздвигнуть бессмертный памятник на вечные времена, с известнейшими людьми сравнить вас могущий”. Приготовление к этому походу в Босфор были возложены по морской части на главного командире Черноморского флота маркиза де Траверсе, а по сухопутной на Новороссийского военного губернатора дюка де Ришелье. Но при первом совещании они убедились в невозможности высадки в Босфоре и “не осмелились отваживать на удачу честь и славу России”. По получение донесения их в Петербурге, поход на Царьград отменен. По не желая оставить Черноморский флот в бездействии и не надеясь выхода в Черное море турецкого флота, озабоченного пребыванием Сенявина у Дарданелл, а также имея в виду укротить горские народы, делавшие набеги по Кубани, и не дать туркам времени усилить горцев, Император повелел истребить Анапу, гнездо хищников. Вследствие сего, С. А. Пустошкину предписано взять на вверенную ему эскадру четвертый морской полк и 1) отправясь к Анапе, [22] расположить плавание таким образом, чтобы, как скоро эскадра может быть видима городу, могла она тогда же с поспешностью достигнуть к нему и на тамошнем рейда остановиться на пушечный выстрел, дабы одной нечаянностью скорого и неожиданного прихода привести неприятеля в замешательство и ужас; потом немедленно послать, переговорное судно с чиновником, хорошо знающим турецкий язык, поручив ему требовать немедленной сдачи города и объявить турецкому начальнику, что если гарнизон Анапский осмелится сделать хоть один выстрел, то город тотчас начнут бомбардировать, жечь и истреблять, и все жители оного преданы будут смерти без малейшем пощады, а имущество их конечному разорению; напротив того, ежели город сдастся без всякого сопротивления, то войска турецкие и жители оного приняты будут с человеколюбием, свойственным Русскому Монарху и верным его подданным; 2) когда сдача города будет решена, то поспешить со всей возможностью занять его, высадить на береги гренадерский батальон, присоединив к нему, сколько надобно будет, из других батальонов, под командой генерал-майора Говорова, который должен будет отправить на наши суда плавниками всех турецких военнослужащих, с пашою и прочими чиновниками; потом приказать остальным жителям немедленно удалиться из города со своим имуществом, а между тем перевезти на наши корабли все, что найдено будет в городе из орудий, воинских и [23] других припасов; наконец весь город с предместьем, батареи, укрепления, стены и все строения разрушить, сжечь и истребить, чтобы не осталось ни основания, ни следов их, и чтобы неприятель чрез долгое время не мог и помыслить о восстановлении сего города, который, будучи всегда гнездом хищных соседних народов, беспрерывно нарушавших спокойствие на пределах Империи, но справедливости заслуживал конечного истребления и уничтожения; 3) ежели сухопутные наши войска, назначенные против Закубанских народов, переправятся чрез Кубань: то избрать способы для сообщения с ними и жителей Анапских, для препровождения в Россию, предоставить на попечение генерал-майора Гангеблова или ближайшего нашего военного начальства. Если ж дивизия Гангеблова недостаточна для наказания и прогнания Закубанских хищников, то, для усиления оной, оставить в команде его гренадерский или какой-нибудь другой батальон морского полка, 4) когда предложенные средства окажутся недостаточными для овладения городов, и он откроет неприятельские действия: тогда и против него действовать с всевозможнейшим, сильным огнем, сбить его батареи, заставить орудия их замолчать и нанести возможный вред городу, чтобы удобнее завладеть им. Но если, в продолжение сих действий, неприятель оставит сопротивление, то возобновить с ним переговоры на прежних условиях, имея в виду возможно скорейшее окончание экспедиции против Анапы; 5) по окончании экспедиции, [24] всей эскадре плыть на вид Феодосии, пересадить пленных на фрегат “Златоуст” и отправить их в Одессу; потом обозреть все происходящее при устье Константинопольского пролива и возвратиться в порть Севастопольский. В случае же встречи с неприятельским флотом, употребить меры к его поражению и истреблению. Таковы были данные С. А. Пустошкину наставления, в заключение верх сказано: “благоразумие, деятельность и ревность вашего превосходительства будут руководствовать в сей экспедиции вашими распоряжениями и предприятиями, которые должны иметь единственным предметом пользу службы в славу морских сил Его Императорского Величества”. Эскадре, назначенная против Анапы, состояла из шести линейных кораблей, пяти фрегатов, двух бригов и брандера. 30-го марта С. А. Пустошкин прибыл к вверенной ему эскадра и поднял контр-адмиральский флаг на 110-пушечном корабле “Ратный”; 1-го апреля отправили в море назначенный для наблюдения за движениями турецкого флота бриг “Елисавета”; 6-го приняли на корабли четвертый морской полк, под начальством генерал-майора Говорова, и в 7 часов утра 8-го числа, при тихом восточном ветре, вышел в море. — 9-го числа, прошедши на рифах шпринг-бакены, эскадра обогнула мыс Херсонес и направила свое плавание сперва к SO, а потом к О. В 8-м часу по полудни, прибывший из крейсерства бриг “Елисавета” отправлен в Севастополь с донесениями к главному начальнику [25] Черноморского флота. — 10-го числа ветер, дувший постоянно от О, начал усиливаться и 11-го превратился в сильную бурю, от которой корабли наши понесли столь значительные повреждения, что С. А. Пустошкин 12-го числа решился возвратиться в Севастополь, куда и прибыл на следующий день, накануне самого праздника Пасхи. С 14-го числа начались исправления повреждений, случившихся от бури. Деятельность и усилия в этом деле были необыкновенные: через неделю все было исправлено. А между тем 15-го числа присоединились к эскадре пять канонерских лодок, прибывших на Николаева, под начальством лейтенанта Критского. 21-го числа, в 9 часов утра, при тихом восточном ветре, С. А. Пустошкин снова вышел в мере, оставив в Севастопольском порте два корабля: “Правый” и “Победа”. Первому из них назначено место, где он должен соединиться с эскадрою, заменив сломанный бурею бугшприт новым; другой же корабль, по причине сильной течи, должен был остаться для килевания. 22-го числа, в 8 часов утра, бриг “Диана”, по приказанию командовавшего эскадрою, отправился в Феодосию с донесением главному командиру Черноморского флота о состоянии эскадры; а в 7 часов по полудни туда же отправлен возвратившийся из крейсерства бриг “Елисавета” с тем, чтобы доставить флагману приказания, могущие последовать от главного командира Черноморского флота. В этот же день, при свежем северном ветре, который начался с 6-ти часов вечера и [26] продолжался до полуночи, фрегате “Назарет” отстал от эскадры. Полагая, что погодой оторвало у него бывшую на бакштове лодку, и он воротился отыскивать ее, С. А. Пустошкин продолжал дальнейшее плавание. 26-го числа, в 6-м часу по полудни, увидел они, что фрегат “Златоуст”, бывший в крейсерстве между Феодосией и Еникольским проливом, и бриги “Диана” и “Елисавета” следуют для соединения с эскадрой. Наконец 27-го числа, в 5-м часу по полудни, на OSO показались строения Анапы. Чтоб жители крепости не вдруг могли узнать о приближении нашей эскадры, С. А. Пустошкин приказал спустить свой стеньговый флаги и поднять на грот-брамстеньге красный флаги, который могли бы принять за турецкий. В 7 часов вечера, по причина наступавшей темноты, эскадра легла на якорь в 6,5 милях от Анапы; только фрегату “Воин” и бригу “Елисавета” приказано остаться под парусами и лавировать в виду крепости для наблюдения за неприятелем и для воспрепятствования двум турецким купеческим судам, стоявшим на Анапском рейде, воспользоваться темнотою ночи и уйти. С 11-го часа посланы в объезд около эскадры вооруженные катера, на которых было по одному мичману с кораблей “Ягудиил” и “Варахаил” и фрегата “Крепкий”. На рассвете 28-го числа, сигналом с флагманского корабля приказано всей эскадра сняться с якоря и лавировать к крепости; а в 9 часов утра, С. А. Пустошкин отправил к берегу надворного советника Дандри [27] для доставления Анапскому паше следующей прокламации:

“От командующего российской эскадрой контр-адмирала и кавалера Пустошкине,

“Гарнизону и всем жителям, находящимся в крепости Анапе, объявляется: “Вам уже должно быть известно, что победоносный российский флот, бывший в Средиземном море, также и английский, прошли Дарданеллы, истребили находившуюся там турецкую эскадру, из восьми линейных военных кораблей состоявшую, вошли в Мраморное море и стоят пред самым Константинополем. Валахия и Молдавия, крепости: Аккерман, Хотин, Бендеры и Килия без всякого сопротивления тамошних пашей и народа сдались войскам Его Императорского Величества, Всемилостивейшего Государя нашего и получили должное за свою добровольную покорность.

“Прибыв сюда по воле Всемилостивейшего моего Монарха и повелению высшего начальства, я желаю, чтобы и крепость Анапа без всякого сопротивления сдалась победоносной эскадре, посланной под моим начальством с десантным в большом числе войском для взятия и занятия оной. Надеюсь, что все находящиеся в городе последуют миролюбивому и покорному поступку вышеозначенных крепостей и согласятся лучше добровольно покориться флагу Его Императорского Величества, нежели приступать к действиям неприязненным, которые послужат к совершенному истреблению города, как с моря, так и с сухого пути, откуда также сильные войска идут к нему — тогда все без изъятия преданы будут смерти без пощады. [28]

“Советую вспомнить прошедшее кровопролитие, за упорство ваше храбрыми нашими войсками учиненное, и немедленно склониться к добровольной сдаче, по коей вы будете приняты со всяким человеколюбием, свойственным Монаху нашему и Его верноподданным, будете наслаждаться спокойствием и свободным выходом, куда кто захочет следовать со своим имуществом.

“Хищные соседи ваши, в таком случае, не только не станут вас тревожить и презирать, но вы сами сделаетесь страшны для них силою храбрых ваших войск.

“Объявляя вам о сем, ожидаю через четыре часа вашего ответа”.

Посланный с этим объявлением, остановясь в некотором расстоянии от берега, вызывали рупором стоявших на нем зрителей принять имеющиеся у него бумаги и доставить их Анапскому паше. Зрители требовали, чтобы они вышел на берег. Опасаясь быть захваченным и приметя скрывающихся за пригорками. Черкесов, готовившихся стрелять по нем, переговорщик возвратился без успеха. Тогда сигналом с флагманского корабля дано приказание фрегату “Воин” сняться с якоря и для открытия неприятельских батарей приблизиться к берегу на самое близкое расстояние. Вслед за тем и вся эскадра вступила под паруса, чтобы подойти к крепости и [29] открыть канонаду. В 5 часов вечера, одна из неприятельских батарей открыла сильный огонь по эскадре; но “Воин” сбил ее в самое короткое время. Вдруг настало маловетрие, и эскадра снова расположилась на якоре в боевую линию, вне пушечного выстрела от крепости. В это время С. А. Пустошкин пригласил на свой корабль всех командиров кораблей и фрегатов, также тем и батальонных командиров четвертого морского полка и объявил им окончательные распоряжения касательно атаки крепости. В 8-м чару вечера, капитан — лейтенант Стожевский известил его, что главный командир Черноморского флота, маркиз де Траверсе, желая быть свидетелем атаки, прибыл на его бриге к эскадре. Вместе с этим известием С. А. Пустошкину доставлена запивка и от самого адмирала, в которой последний извещал о своем прибытии в эскадру как гость, а не начальник, и просил С А. Пустошкина уведомить о его намерениях. Получив это известие, контр-адмирал отправился на бриг “Диана” для донесения маркизу о своих намерениях и сделанных уже распоряжениях; а с полуночи послал несколько вооруженных восьми и двенадцати-фунтовыми пушками баркасов и катеров, как для промера глубины рейда, до тех пор нам неизвестной, так и для нанесения неприятелю вреда и беспокойства во время ночи. Не смотря на постоянный огонь и неприятельской артиллерии, к утру они исполнили данное поручение с полным успехом. С рассветом 29-го числа, начали приготовлять к [30] отправлению на берег гренадерский батальон морского полка, с его орудиями. В 9-м часу утра, С. А. Пустошкин еще раз послал г-на Дандри в крепость, с прежним предложением. В тоже время и Анапский паша, увидя наши движения, отправили со своей стороны к командующему эскадрою янычар-агу для переговоров. Заметив едущее к эскадре турецкое гребное судно под белым флагом, Дандри тотчас возвратился на флагманский корабль, куда вслед за ним прибыл и янычар-ага. На расспросы его о причине прибытия нашей эскадры, ему объявили, что если через два часа город не сдастся добровольно, то будет разорен до основания. Янычар-ага отвечал, что без согласия паши и народа он не может решиться на сдачу; но если ему позволено будет ехать в город, то в назначенный срок он надеется дать решительный ответ. За тем, получив от контр-адмирала требование к Анапскому паше, гарнизону и народу о добровольной сдаче крепости, янычар-ага отправился обратно. В это время С. А. Пустошкин приказал всей эскадре верповаться к крепости, а капитан-лейтенанту Маслову свести на берег гренадерский батальон морского полка, помещенный на канонерские лодки и вооруженные баркасы, собранные уже около флагманского корабля. По истечении назначенного срока, не получив никакого ответа, С. А. Пустошкин приказал бывшему впереди фрегату “Воин” подойти к крепости, чтобы узнать подлинное намерение неприятеля. Едва приблизился он на расстояние ближнего пушечного [31] выстрела, турки открыли по нем самый жестокий огонь; “Воин” отвечал залпом из всех пушек правого борта, и — началось дело. По сигналу с флагманского корабля, вслед за “Воином”, 66-пушечный корабль “Варахаил” вступил под паруса, подошел к крепости на самое близкое расстояние, лег на якорь и шпринг и начал сильную канонаду. Заметив выгоду занятого им положения, С. А. Пустошкин сигналом же приказал ему бросать брандскугели, от чего чрез насколько минут загорелись форштат и крепостные строения. Между тем и вся эскадра приближалась к крепости, а гренадерский батальон, не смотря на пальбу по нем конных черкесов, вышел на берег в трех верстах от крепости к NO. Устрашенные разрушительным действием нашей артиллерии и опасаясь огня всей эскадры, турецкие артиллеристы бросили орудия и побежали из Анапы; за ними последовали паша, янычар-ага и жители. Гренадерский батальон поспешил было воспрепятствовать бегству их, но принужден был обратить все свое внимание на хищных черкесов, которые бросились в город для разграбления. В это время посланный с фрегата “Воин” для занятия двух турецких судов храбрый мичман Неверовский, заметив, что неприятель удалился от прилегающей к морю стороны крепости, поспешил к берегу, взошел на бастион с шестью бывшими при нем матросами, и поднял на нем наш кейзер-флаг. Радостное “уpa!” всей эскадры огласило Черноморские воды и приветствовало [32] победоносного орла русского; а С. А. Пустошин отдал приказ усилить десант свежими войсками. Оставшиеся в крепости черкесы кинулись на Неверовского и покушались сорвать наш флаг, но опрокинуты подоспевшими матросами под командой флаг-офицера Юрьева 3-го. В час по полудни гренадерский батальон вступил в крепость и занял ее. Остаток дня прошел в отыскивании пороховых погребов и хлебных запасов, чтобы спасти их от усилившегося пожара. Пред наступлением вечера, командующий эскадрой вместе с главным командиром Черноморского флота отправился на берег для обозревая взятых укреплений, откуда возвратились оба на бриг “Диана” уже по захождении солнца. Здесь С. А. Пустошкин представили маркизу де Траверсе краткое донесение о взятии Анапы а в 11 часов вечера возвратился на корабль “Ратный”. По завладении крепостью, в руки победителей досталось разного калибра медных пушек 86 (Именно: 16-фунтовых — 2 шт., 262 пуда, 20 фунтов; 12-фунтовых — 28 шт., 3202 пуда, 5 фунтов; 11-фунтовых — 2 шт., 217 пуда, 15 фунтов; 8-фунтовых — 7 шт., 359 пуда, 15 фунтов; 7,5-фунтовых — 2 шт., 167 пуда, 10 фунтов; 7-фунтовых — 21 шт., 1675 пуда, 20 фунтов; 5-фунтовых — 1 шт., 22 пуда, 20 фунтов; 4-фунтовых — 8 шт., 262 пуда, 11 фунтов; 3-фунтовых — 6 шт., 151 пуда, 30 фунтов. Следующие пушки, по просьбе дыка де Ришелье, отданы на канонерские лодки, под расписку войскового командира полковника Матвеева: 8,5-фунтовых — 1 шт.; 4,5-фунтовых — 1 шт.; 4-фунтовых — 1 шт.; 3-фунтовых — 3 шт.), [33] чугунных 12 (Следующие все чугунные пушки, по отбитии цапф и заклепании запалов, брошены в колоцы: 24-фунтовых — 6 шт., 18-фунтовых — 3 шт., 3-фунтовых — 3 шт.), ядер чугунных 3985, мраморных 410, бомб 1091, картечь в бумажных корпусах с рубленой дробью 302, книпелей 800, двухпудовых бочонков пороху 224 (Из этого числа отдано в 1941 егерский полк 6 бочонков, конным Запорожцам 1; брошено в колодцы для порчи воды 81, употреблено на подорвание крепости 128, а остальные 8 взяты на корабль.), свинцовых листов с мечетей 562, крепостные ворота и две мраморные доски с надписями о построении крепости (Русский перевод этих надписей, напечатанный на двух полулистах, найден мною между бумагами покойного адмирала С. А. Пустошкина.); да под берегом взяты два купеческие судна (Одно из этих судов “Св. Николай” — длиною по килю 37 ф. 4 д., глубиною интрюм 8, шириною 9 фут.; другое “Мемнон” — длин, по килю 35, глубиною интрюм 7, шир. 8 фут. Первое с материалами оценено конторою Севастопольская порта в 5000, другое — в 4500 руб. На последнем, сверх того, найдено сырых неделанных кож 1803, ценою на 3400 рублей.) и скамнавея, на которых захвачены 1 турок и 9 греков — турецких подданных. Поспешность, с какой неприятель оставил крепость, видна из того, что из 300 топчей и 4000 жителей в крепости захвачено только 16 греков — турецких подданных, 4 турчанки и 2 некрасовца; прочие ушли в горы, а частью сгорели или убиты: последних найдено более 100 человек. С нашей стороны убито; 4-го морского полка [34] прапорщик Пелявский, рядовых с барабанщиком — 5; пионер — 1; легко ранено — 2 унтер-офицера и 9 рядовых. — 30-го числа, на рассвете, бриг “Диана” отправился с главным командиром Черноморского флота к городу Феодосии. В тот же день от пленных получено сведение, что Анапский паша находится в местечке Бакчи-чук, лежащем в 12-ти верстах на юг от Анапы, где остановилось трехмачтовое турецкое судно, которое шло из Константинополя с казною и военными припасами для крепости, — и что на этом судне паша намерен отправиться в Константинополь. Вследствие таких известий, С. А. Пустошкин поручил капитан-лейтенанту Подгаецкому овладеть этим судном. — 1-го мая, в 9-м часу утра, пришли под Анапу из Еникольского пролива 9 запорожских лодок; а во втором часу по полудни пришел с моря отставший от эскадры фрегат “Назарет”. О причине, понудившей его отстать от эскадры, капитан-лейтенант Перхуров донес С. А. Пустошкину, что во время сильного ветра, бывшего 22-го числа, на фрегате изорвало все марсели, и хотя употреблены были чрезвычайные усилия привязать другие и догнать эскадру, но наставшее потом маловетрие и противное течение представили непреодолимые препятствия. — Около полудня 2-го числа, на усиление бывшего в крепости десанта против частых набегов черкес и в пособие пионерной команде, занимавшейся разрушением городских укреплений, отправлены из Бриммерова батальона обер-офицеры с мушкетерами. Около этого [35] же времени пришли с моря фрегат “Воин” и бриги “Диана” и “Елисавета”. Командир первого донес С. А. Пустошкину, что, отправясь по данному повелению к местечку Бакчи-чук для овладения турецким судном, он вчерашнего числа после полудня усмотрел это судно, стоявшее на якоре у другого местечка, Шапчи-чук, но по причине наступившего тумана и совершенного безветрия не мог подойти к нему; а сегодня на рассвете увидел его уже под парусами, конечно для ухода. Когда же бывшие на нем приметили невозможность уйти от фрегата, то, приблизившись в Суджукской отмели, спустили гребные суда и под белым флагом съехали на берег, зажегши оставленное судно. А как на берегу было множество вооруженных людей, то он, не желая без нужды подвергать опасности свои гребные суда, счел бесполезным посылать их для преследования скрывшихся за мыс неприятелей и возвратился для соединения с эскадрой. По захождении солнца, бриг “Елисавета” послан в крейсерство. — 3-го числа, в 6-м и 10-м часу, С. А. Пустошкин приказал с канонерских лодок, стоявших у берега, палить из пушек ядрами, для прогнания черкесов, приближавшихся к крепости. — 4-го числа, в 9-м часу утра” прибыл из Севастополя корабль “Правый”, под командой капитана Твента. В 5-м часу по полудни собравшиеся на северо-восточной сторона крепости толпы конных черкесов снова прогнаны пушечными выстрелами с канонерских лодок и с крепости. — К вечеру 5-го числа все [36] производившиеся в крепости работы кончены: городские строения обращены в пепел; колодцы, в числе 80-ти, завалены землею с порохом и солью и с опущением в них чугунных пушек, ядер, бомб, негодных картеч и книпелей; все укрепления взорваны на воздух, и — Анапа представляла одни развалины. Медные же пушки, годные снаряды и вещи, стоившие доставления в наши порты, нагружены на корабли и фрегаты. — 6-го числа, в 10-м часу утра, при тихом северо-северо-восточном ветре, бриг “Диана” пришел с моря и стал на якорь; а около полудня и бригу “Елисавета”, бывшему в крейсерства, велено соединиться с эскадрою; между тем весь десант и пионеры, бывшие на берегу, перевезены на корабли. В 5-м часу по полудни, подняв гребные суда на корабли и взяв канонерские лодки на бакштовы, эскадра снялась с якоря и вступила под паруса; потом, при пушечном выстреле с флагманского корабля, подняты флаги, гюйсы и брам-реи, и совершено благодарственное молебствие за дарованную нам победу, по окончании коего произведено 7 пушечных выстрелов. В начале следующего часа флаги и гюйсы спущены, и эскадра, построившись в две колонны, отправилась в обратный путь в Севастополь. — 12-го числа, в 7 часов утра, корабли: “Ратный”, “Ягудиил”, “Правый”, “Варахаил”, фрегаты: “Крепкий”, “Назарет”, “Воин”, бриги: “Диана” и “Елисавета”, брандер “Рождество Богородицы”, четыре канонерские лодки и пленное судно “Мемнон” легли на якорь на [37] Севастопольском рейде; отставшие же от эскадры в ночь на 11-е число: корабль “Исидер”, фрегаты: “Златотуст” и “Поспешный” прибыли на рейд 13-го; другое пленное судно “Св. Николай” — 16-го, и пятая канонерская лодка — 19-го числа. Около полудня 21-го мая, по совершении в церкви св. Николая Чудотворца благодарственного молебствия о победе, одержанной над Анапой, с Николаевского укрепления произведен 21, а с кораблей, фрегатов и прочих судов — с каждого по 15-ти пушечных выстрелов. — Таким образом кончилась Анапская экспедиция 1807 года. Взятие и разорение Анапы было для нас весьма важно и тем более приятно, что обошлось нам очень дешево. Но для Порты потеря этой крепости была чрезвычайно чувствительна, потому что она разрывала главную связь между Константинополем и племенами Кавказа, большей частью с ним единоверными и до того времени постоянно нам враждебными, а таким образом лишала Порту возможности во всякое время наносить вред России (Из Анапы получали горцы для действий против нас оружие, порох и снаряды; в стенах ее составлялись все важнейшие предприятия против границ наших; из нее отправлялись в горы проповедники мусульманские, которые воспламеняли и поддерживали фанатическую ненависть к России в полудиких племенах Кавказа; наконец крепость эта служила складочным местом, куда горцы свозили свою добычу и пленных, для продажи туркам.). Государь Император, бывший тогда в действующей армии, получив донесение о столь быстром [38] покорении Анапы, повелел принести по сему случаю благодарственное молебствие, с прочтением в придворной церкви и самого объявления об этом происшествии. Все представления С. А. Пустошкина о награде, отличившихся при взятии этой крепости были уважены.

Между тем прибыл в Николаев русский консул Рубо де Понтевезо, который при начале военных действий с Турцией был взять под стражу и спасся из заключения бегством. Он объявил главному командиру Черноморского флота, что в Требизонте войск мало и что для овладения им достаточно 2500 человек десантного войска, потому что тамошние христиане, недовольные вновь определенным пашою, готовы при появлении русских войск соединиться с ними. А для легчайшего покорения Требизонта он предлагал предварительно занять господствующую над ним гору, близ которой, по его словам, находилось удобное для высадки место. Вместе с этим, консул предложил составленные им план Требизонта и карту его рейда. На основании таких показаний консула, С. А. Пустошкину, только что возвратившемуся из-под Анапы, предписано: 1) взяв стоящие при Севастополе годные корабли, фрегаты и другие суда, и приняв десант, немедленно отправиться к Требизонту, и 2) по прибытии на тамошний рейд, отправить находящегося при консуле турка с письмами от него к турецкому начальнику; между тем сделать высадку войск, занять гору Ботпете, устроить на ней надежный редут и поставить пушки; а [39] к близь лежащему местечку Платане (в 15-ти верстах к западу от Требизонта.) отправить фрегат с малыми судами, дабы не пропустить оттуда ни одного из стоящих там судов; 3) в случае препятствий и неприязненных действий предпринять решительные меры. Когда же все кончится благополучно, жители окажутся к вам расположенными и охотно сдадутся, то оказывать им возможнейшую приязнь и ласковость; а потому, ежели в Требизонте и Платане найдутся купеческие суда, принадлежащие тамошним грекам или других наций христианам, оставить их свободными для хозяев, а только описать и оценить; малые же военные суда взять в эскадру; 4) по занятии Требизонта и Платаны, немедленно послать главному командиру Черноморского флота подробное донесение о всех происшествиях и ожидать от него новых повелений; а управление Требизонтом поручить действительному статскому советнику Ф. И. Энгелю и оставить в полном его распоряжении сухопутные войска, снабдив их провиантом, мастеровыми и всеми потребными материалами и припасами; 5) по особливым политическим делам, тотчас послать авиз с письмами, имеющимися у консула, в назначенное место, о котором объявлено словесно; 6) коль скоро занят будет Требиэонт, то немедленно послать к Синопу отряд из одного корабля, двух фрегатов, бомбардирского судна, брандеров и других малых судов, для нанесения возможнейшего вреда [40] сему городу и для истребления находящегося тем нового турецкого корабля и других, если есть, судов; также отравить небольшие отряды в местечка Керизон и Вону, где обыкновенно находится иного купеческих судов. Впрочем, в непредвиденных случаях предоставлено контр-адмиралу поступать по усмотрению, сообразуясь с местными обстоятельствами. “В заключение всего, — писал маркиз де Траверсе, — мне остается только присоединить здесь, что я, имев случай быть личным свидетелем решительной предприимчивости и благоразумной осторожности, коими ваше превосходительство руководствовались и отличились при завладении города и крепости Анапы, надеюсь, что и настоящая экспедиция совершится с желаемым успехом”. — Эскадра, назначенная к Требизонту, состояла из четырех кораблей, пяти фрегатов, трех брандеров, двух бригов, бомбардирского судна, шхуны, бригантины, голета и семи канонерских лодок; а для перевоза десантных войск и помещения провианта взято восемь наемных купеческих судов. Сухопутные войска, под начальством генерал-майора Бегичева, состояли из двух батальонов Полтавского мушкетерного полка, батальона 22-го егерского полка, сводного гарнизонного батальона, 300 человек казачьего Мелентьева 2-го палка и роты Севастопольской гарнизонной артиллерии с восемью 18-фунтовыми пушками. — 31-го числа мая, в 6 часов утра, при тихом северо-восточном ветре, С. А. Пустошкин с вверенной ему эскадрою вышел в море. С [41] ним на корабле “Ратный” находились: действительный статский советник Ф. И. Энгель, для политических дел, консул Рубо де Понтевезо, как человек знакомый с положением Требизонта, и бежавший вместе с ним турецкий чиновник Мустафа-Али. — Ночью на 1-е число июня, голет “Муха” отстал от эскадры. Чтобы не случилось того же и с лодками, в 7 часов утра С. А. Пустошкин приказал взять их на бакштовы. — 3-го числа, в 10 часов утра, находясь в 55 милях от мыса Яссунского, отправил он на шхуне “Экспедицион” Мустафу-Али для доставления начальникам Требизонта своей прокламации и писем консула. Командиру шхуны приказано быть в виду форзейля брига “Елисавета”, которому назначено такое положение, чтобы он мог рассматривать как с флагманского корабля, так и с шхуны “Экспедицион” делаемые сигналы. Посланного с прокламацией велено высадить ночью в таком месте, какое он сам укажет. — 4-го числа вечером, при густом тумане с дождем, шхуна скрылась от самого форзейля брига “Елисавета”; а эскадра продолжала плавание к Требизонту, в параллель берега, под малыми парусами, — 6-го числа, за час до полудня, в ожидании прояснения тумана, препятствовавшего обозрению берегов, и по уважению к уверениям лоцманов, что при бывшем тогда волнении и крепком ветре с моря у Требизонта стоять невозможно, а также и для выжидания отставших наемных судов, С. А. Пустошкин расположился с флотом при Платане. Во 2-м [42] часу по полудни, приметив, что стоявшие под берегом купеческие суда стали уходить, С. А. Пустошкин велел бригу “Елисавета” пресечь им курс; а, на место его, фрегату “Назарет” сняться с якоря и идти для крейсерства, на высоте Требизонта, чтоб иметь наблюдение за посланной шхуною и держать в блокаде стоявшие там суда, не причиняя им однако никакого вреда и не делая на них нападения. Бриг же “Елисавета”, не успев достигнуть ушедших судов, пустился за ними в след и вскоре скрылся из виду эскадры. А между тем, желая вывести судохозяев из всякого со стороны русских опасения, С. А. Пустошкин отправил к Платане надворного советника Дандри. Посланный, на катере под белым флагом, подъехал к ближайшему судну, и, не видя на нем людей, воротился, не решаясь ехать на берег. Вместо его послан в Платану находившийся при Ф. И. Энгеле титулярный советник Мавромихали, для объявления жителям миролюбивого и дружественного к ним расположения и для приглашения их к контр-адмиралу для переговоров. Приблизясь к берегу, Мавромихали получил в ответ, что наследующее утро исполнят его требование. — 7-го числа, при совершенном безветрии, видя, что никто из жителей, вопреки данному обещанию, не едет к эскадре, С. А. Пустошкин опять отправил к ним Мавромихали. Прибыв к берегу на расстояние пистолетного выстрела, Мавромихали объявил собравшийся жителям, что приехал напомнить им о вчерашнем их обещании. Вместо [43] приличного отзыва, ему отвечали грубым голосом, что никто не поедет, и требовали, чтобы он, не говоря ни слова больше, удалился. В тоже время раздались ужасные крики; толпа стала увеличиваться. Мавромихали, опасаясь неприязненных покушений, возвратился к эскадре. Эти опасения были справедливы: едва переговорный катер пристал к флагманскому кораблю, как из трех скрытых батарей стали стрелять по канонерским лодкам, которые находились неподалеку от берега. По сигналу командующего эскадрой, лодки эти, подойдя еще ближе, открыли огонь по батареям и по строению; в тоже время корабль “Варахаил”, снявшись с якоря, придвинулся к берегу, лег на шпринг и, открыв канонаду, скоро принудить неприятельские батареи умолкнуть; а фрегаты: “Златоуст” и “Воин” изредка производили пальбу по многочисленным толпам, которые показывались в разных местах на берегу, стреляли из ружей и, переходя с одного места на другое, прятались в укреплениях. Между тем посланы были вооруженные баркасы и катера, чтоб под прикрытием лодок, завладеть купеческими судами, стоявшими подле берега. Устроясь в боевой порядок и производя по неприятелю сильный огонь, баркасы подошли к берегу, сожгли одно судно, по невозможности стащить его с мели, а два, отрубив у них швартовы, прибуксировали к эскадре. Нанеся прочим судам, строению и народу, скрывавшемуся в укреплениях, значительный вред, корабль, лодки и баркасы возвратились к прежним [44] местам. — 8-го числа по утру приказано фрегату “Назарет” и бригу “Диана”, находившимся к стороне Требизонта, возвратиться; но, по тихости ветра, не раньше ночи они могли соединиться с эскадрой. — 9-го числа бриг “Елисавета” соединился с эскадрою и привел с собою трехмачтовое неприятельское судно, нагруженное лесом Командир брига донес контр-адмиралу, что 6-го числа в вечеру, увидев на мысу местечка Ризо судно, стоявшее на якоре, под защитой одной батареи о трех пушках и множества вооруженных людей, отправил для взятия его вооруженный баркас, потому что маловетрие препятствовало самому бригу подойти к берегу. Бывший на баркас офицер, заметив невозможность противодействовать великому числу неприятелей, воротился. На рассвете бриг приблизился к судну, с коего люди успели уже съехать на берег; турки открыли огонь; но капитан-лейтенант Хомутов послал гребные суда, которые отрубили у неприятельского судна канат и прибуксировали его к бригу. Между тем продолжавшаяся противные маловетрия, штили и неизвестность о шхуне “Экспедицион” (потому что и бриг “Елисавета” по возвращении донес, что нигде не видел ее, заставили С. А. Пустошкина отправить в Требизонт другую такого же содержания прокламацию, чтобы не упустить ни одного средства к достижению цели мирным образом. Вследствие сего, приказал он бригу “Диана” принять с корабля “Ратный” волонтера Яни-Пано, имевшего при себе прокламацию, плыть к Требизонту и, [45] по прибытии туда, высадить посланного на берег в предместье, находящееся на восточной сторона крепости. Бриг того же числа вступил под паруса; на другой день, в 6 часов утра, прибыл в Требизонт, лег в дрейф и отправил волонтера на ялике, под переговорным флагом. Прокламация, посланная С. А. Пустошкиным с Яни-Пано, была следующего содержания:

“Начальники и жители Требизонта! Два дня тому назад, я послал к вам судно с прокламацией; но как легко могло случиться, что погоды, бывшие на море, воспрепятствовали ему выполнить свое препоручение, и как в самой только крайности намерен я причинить вам зло, то и желаю повторить вам ее содержание. Если прокламация, мною к вам посланная, дошла до вас, то следуйте ей, как и а сам следовать ей буду. Я говорил вам в ней, что я послан капитан-пашою Великого Всероссийского Императора не для того, чтобы причинить вам вред, но чтоб вам покровительствовать, защищать вас и прекратить все несчастия ваши, которыми Император наш весьма тронут. Таяр-Бей принимает теперь наставления и скоро придет сам с другой армией. Между тем признайте каймаканом его — человека, означенного в моей прокламации. Я покажу вам ее, если она не дошла до вас.

“Собственность ваша, личность, вероисповедание и священнослужители будут неприкосновенны, и все, что до сего касается, останется по-прежнему. Суда тех, кои не [46] оставят города, не будут тронуты и им дадутся флаги для свободного проезда торговать в Крыму и оттуда возвращаться. А имущества тех, кой уйдут или не станут сообразоваться с предписанным, будут безвозвратно конфискованы. Равномерно будут наказаны и все те, кои, взяв оружие, станут сопротивляться, кои будут найдены с оружием в руках, кои возбудят или возбуждали других к сопротивлению, какой бы веры и какого бы народа они ни были.

“Все, имеющие при себе оружие, должны сложить его у каймакана Таяр-Беева. Если же после у кого найдется оружие, какого бы рода оно ни было, имения таковых будут конфискованы, а сами они строго наказаны.

“Во время высадки Императорских войск, каждый должен оставаться дома и не делать никаких сборищ. С нашей стороны немедленно будет приложено старание, чтобы каждый возвратился к обыкновенным своим упражнениям, без малейшего помешательства и беспокойства.

“Горе тем и даже вашему городу, если бы причинили Малейшее зло какому-нибудь христианину или кому другому из жителей. Малейший беспорядок будет наказан таким образом, что заставит трепетать каждого.

“Мы желаем только вашего блага. Вы не будете более притесняемы и грабимы, но будете управляемы с кротостью. Генерал, к вам посылаемый, известен по своим добрым качествам и по своей кротости. Вы уже знаете [47] генерального консула, который к вам возвращается. И так останьтесь спокойными, и благосостояние ваше будет совершенно.

“Подумайте и рассудите, жители Требизонта, что малейшее сопротивление ввергнет вас в величайшие несчастия, без всякой надежды на успех. Вам нечего ожидать от правительства вашего: везде побеждаемое войсками нашего Императора, оно ничего не может противопоставить им. Тенедос взят, и флоты наши из Средиземного моря с войсками, на трехстах судах посаженными, готовы проникнуть в Константинополь.

“Французы, для умножения своих усилий к защите против армий наших, ввергнувшие правительство ваше обманчивыми обещаниями в погибель, войною, которую осмелилось объявить оно Августейшему Государю нашему, французы прогнаны из всех месть, кои они захватили, и не могут более противостоять храбрости российских войск. В ваших странах армии наши подвигаются чрез Грузию. Чего же ожидать вам, кроме величайших несчастий, от тщетного сопротивления, которое в несколько часов заставить вас ощутить участь Анапы, в которой не остается камня на камне и которую я должен был наказать за ее дурное поведение и за тщетное сопротивление. Внемлите советам, внушаемым мне человеколюбием. Если хотите прислать кого-нибудь на корабль мой, то посланный сей будет принят дружелюбно, и ему нечего опасаться: в том я даю мое слово. [48]

“Если же, не взирая на мои увещания, вы не исполните того, что я вам предписываю, то будете истреблены. Не знав еще, на что вы решитесь, хотел я отложить наказание, столь заслуженное жителями Платаны, начальники коей, не сдержав своего слова прислать кого-нибудь ко мне на корабль, осмелились оскорбить чиновника, которого я посылал к ним, и чрез несколько времени после того стреляли по канонерской лодке нашего флота. Я удовольствовался тем, что приказал стрелять по ней одному только кораблю и нескольким канонерским лодкам, взять у них два судна и одно сжечь, желая доказать им, что от меня именно зависело сжечь и истребить самое их селение. Ежели поступил я с толикой кротостью, то единственно потому, что, как мне известно, выгоды Требизонтских жителей сопряжены с этим местечком, и прежде, чем дать приказ — все разорить, я хотел видеть, каково будет ваше поведение”.

Ялик, на котором отправился Яни-Пано, не доезжая до берега, был остановлен народом, препятствовавшим ему пристать. Когда же парламентер объявил, что имеет от адмирала письма к паше, то получил пропуск и, по сходе на берег, был окружен вооруженными людьми, нарочно от паши посланными для предохранения его от обид в оскорбления. Яни-Пано, немедленно приведен был к коменданту города, и вместе с ним проходя по улицам, наполненною народом, пришел к паше, который принял его ласково, прочитал прокламацию вместе с [49] собравшимися к нему двенадцатью особами и сказал ему: “Из писанного в этой бумаге мы видим, что требуют от вас принять начальником Таяр-Бея, сложить оружие и отдаться миролюбиво под покровительство России. Скажи твоему адмиралу, что мы довольны своим правительством; извести его, что Султан-Селим свержен с престола и на место его возведен Мустафа; что мы имеем, при помощи других беев, довольно людей для своей защиты; если же хотят принудить нас к сдаче, то пусть придут — мы готовы. Скажи еще адмиралу, что Юсуф-паша со своей армией находится в Тифлисе”. Потом паша спросил: “За что сожжена Анапа?” — За то, — отвечал грек, — что паша и жители не хотели нам добровольно покориться. — “Из скольких судов ваша эскадра?” — Из тридцати. — “Из бумаги видно, что бывший в этом городе ваш консул находится на эскадре”. — Может быть, но мне это неизвестно. — “Кто командует эскадрою?” — Господин контр-адмирал Пустошкин. — Когда же Яни-Пано стал просить письменного ответа на прокламацию, то паша сказал, что и словесного довольно, и, отпуская его, присовокупил: “если Таяр-Бей хочет начальствовать и вводить порядок, то пусть делает все это не здесь, а там, где находится”.

По возвращении Яни-Пано, бриг снялся с дрейфа и того ж числа, в 5 часов по полудни, пришел к эскадре. По донесению Яни-Паро С. А. Пустошкин заключил, что до предполагаемой цели мирным образом дойти [50] невозможно, и потому собрал совет, в котором положено взять меры сходно с данным на такой случай повелением. Для сего, по бывшему плану Требизонта и его предместья, С. А. Пустошкин расположил эскадру на восточной стороне города, между мысом его и рекою Термен-Дери; а фрегату “Воин” и бригам: “Диана” и “Елисавета” назначил стать в параллель берега между Платаной и Требизонтом, чтобы, в случае действий эскадры против сего последнего, они, показывая, будто намерены высадить десант, могли привлечь к себе внимание неприятеля и тем разделить его силы. — 11-го числа, в час по полуночи, по сигналу с флагманского корабля, при легком ветре от SW, эскадра вступила под паруса; в 10 часов утра пришла к назначенному месту и начала становиться, по предположенной линии, на якорь; корабль “Варахаил”, находясь в линии передним, подошел к своему месту и положил якорь на глубине 46-ти сажен; за ним “Правый” стал на 76-ти. С. А. Пустошкин, видя, что за сим последним не остается места для прочих судов эскадры, приказал “Ратному” и “Ягудиилу” стать между “Варахаилом” и мысом, несмотря на то, что батарея на оном могла вредить им. Прочие же корабли и суда положили якоря, смотря по удобности местоположения и глубины. Все гребные суда были спущены для немедленного десанта. Вдруг ветер, нашедший от NW шквалом, произвел сильное волнение, которым, по разномерной глубине и худому грунту, некоторые корабли принуждены [51] были положить по другому якорю; другие подрейфовало, а у иных и якоря подорвало. В это время, фрегаты: “Поспешный” и “Назарет”, подойдя к назначенным для них местам и не найдя глубины к безопасному стоянию, по сигналу с флагманского корабля, поворотили в море и держались под парусами. В час по полудни, с батареи, поставленной на мысе старого замка, и из городовой горизонтальной, турки начали палить по “Ягудиилу” и насколько ядер их попало в корабль. С другой батареи, стоявшей у подошвы горы Ботпете, открыли огонь по “Ратному”, и ядра, перелетая чрез него, вредили такелаж близь стоявшего корабля “Варахаил”. Тогда С. А. Пустошкин приказал “Ягудиилу” бить первую, а “Ратному” вторую, бывшую против него, батарею; прочие же корабли, фрегаты и суда, за теснотою, не могли действовать. Оба означенные корабля скоро подбили неприятельския орудия и, производя пальбу по городу и по купеческим судам, нанесли им величайший вред. В этом деле на “Ратном” убило одного матроса и одного ранило, на “Ягудииле” убило 5, ранило 6 человек; неприятель же, собравшийся на берегу в большом числе, понес значительную потерю в людях. — Около половины 5-го часа, пользуясь ветром, подувшим от SO, эскадра вступила под паруса для избежания очевидной опасности, если бы прежний ветер, прибивавший ее к берегу, продолжился еще несколько времени. — 12-го числа, в 8 часов утра, С. А. Пустошкин созвал военный совет, в котором [52] единогласно положено: “по невозможности предпринять десант, не сделав сухопутных войск жертвою сильного неприятеля, занимающего весь берег в ложементах и на том месте, где предположено сделал высадку”, оставить всякое предприятие против Требизонта и возвратиться в Севастополь, руководствуясь инструкцию, данной командующему эскадрой от адмирала маркиза де Траверсе, предоставлявшею в непредвидимых случаях сообразоваться с местными обстоятельствами. Приняв это намерение, С. А. Пустошкин отправил бриг “Елисавета” в Мингрелию к графу Гудовичу с известием, что эскадра возвращается к своим портам, а сам отправился с ней в Севастополь. — 14-го числа, в 3 часа по полудни, с эскадры увидели к NO судно, которое на другой день, в 8 часов утра, оказалось шхуною “Экспедицион”. Касательно возложенного на нее поручения, лейтенант Елизаров донес С. А. Пустошкину следующее: “июня 5-го, в 10 часов по полудни, при маловетрии от SW без всякого волнения, находясь по восточную сторону Требизонта, в довольно близком расстоянии от берега, я отправил на ялике турецкого чиновника с переводчиком боцманом и двумя волонтерами, данными ему с корабля “Ратный”. Расчитывая на их плавание туда и обратно четыре часа времени, лег я в дрейф. В половине 3-го часа по полуночи усилившийся ветер произвел большое волнение и принудил меня сняться с дрейфа. Полагая, что ялик уже не возвратится, я отошел от берега и держался в море, [53] в ожидании соединения с эскадрой”. — 18-го числа, в 2 часа по полудни, майор Полтавского полка Коншин, находившийся на вольнонаемном судне “Язон” в значительном расстоянии от эскадры, приметил не русское судно, подошел к нему и взял оное в плен. Судно это было нагружено мукою, солью и водкой; оно принадлежало турецкому подданному греку Кириаку, который для продажи своего груза отправился из местечка Месемврии, что в Румелии, в Синоп, но по невыгоде тамошних цен пошел в Анапу, и увидев здесь одни развалины, решился следовать в Требизонт. На судне находилось 11 греков и 1 турок. — 23-го июня, в 10 часов утра, С. А. Пустошкин с вверенной ему эскадрою прибыл в Феодосию; а 6-го июля снова вступил под паруса и отправился к Севастополю. По выходе в море, замечено судно, которое по приближении к эскадре оказалось бригом “Елисавета”. Бриг вел у себя на бакштове небольшое призовое судно, о котором капитан-лейтенант Хомутов донес следующее: “отправясь, по данному повелению, для доставления в Миагрелию писем на имя генерала Гудовича, на третий день моего плавания прибыл я к р. Хопи в редут, занимаемый нашими войсками. Передав там все бумаги генерал-майору Рыкову, отправился 18-го числа к Севастополю. Лавируя при противных ветрах, 29-го июня мы увидели малое турецкое судно и, догнав его, взяли в плен без всякого сопротивления. На этом судне находилось 134 человека обоего пола: все они принадлежали к тем из [54] Анапского гарнизона, кои. при появлении русского флота, бежали в горы. Быв сильно угнетаемы черкесами, они решились для своего избавления предать себя на волю ветров. Находясь в тесноте на столь малом судне и не имея иной провизии. кроме нескольких кореньев, они ежечасно ожидали гибели, и потому в столь ужасном положении неожиданный плен считали великим благодеянием, спасшим их от голодной смерти”. — 10-го июля С. А. Пустошкин, с вверенною ему эскадрою и пятью пленными судами (Одно из этих судов “Антипы” — длиною между штевнями 73 фут., шириною без обшивки 26 фут. 6 дюйм., глубиною интрюм 10 фут. 6 д.; другое “Трофим” — длин. по палубе 72 фут., шир. 18 фут., глуб. 9 фут.; третье “Христофор” — длин, между штевнями 66 фут., шириною без обшивки 20 фут., глуб. интрюм 9 фут.; четвертое “Петр” — длин, по палубе 74 фут., шир. 26 фут., глуб. интрюм 10 фут., и пятое “Малая шайка” — длин, по килю 45 фут. 6 дюйм., шир. 12 фут., глуб. 6 фут. 3,5 дюйм. — Первое оценено конторою Севастопольского порта в 4692, другое — в 3500, третье — в 3800, четвертое — в 4000, пятое — в 1400 рублей. Да на двух последних судах найдено: соли 1700 пуд., пшеничной муки 90 четвертей, водки 109 ведер и воловьих сырых неделанных кож 65, ценою на 1321 руб. 18 коп.), прибыл на Севастопольский рейд. Вскоре потом пришло известие о Тильзитском мире, с повелением прекратить военные действия и ввести флот в гавань, однако ж, не разоружая кораблей.

12-го декабря того же года С. А. Пустошкин произведен в вице-адмиралы и в январе следующего года отправился в Николаев, где получил должность [55] флотского начальника, а потом, с 10-го декабря, и должность директора Штурманского училища. В ноябре 1809 года определен флотским начальником в Херсоне, где пробыл почти два года.

11-го июля 1811 года С. А. Пустошкин переведен из Черноморского в Балтийский флот. Вследствие сего, сдав в Херсоне флотские команды и портовое казначейство, 26-го августа отправился он в Санктпетербург, куда прибыл 16-го октября, а 22-го имел счастие представиться Государю Императору и другим Членам Августейшего Дома. 12-го декабря Высочайше дозволено ему, во время приезда к Двору Его Императорского Величества, иметь вход за кавалергардов; а вслед за тем поведено, считаясь по флоту, присутствовать в Государственной Адмиралтейств Коллегии при балотировании флотских чинов и при совещаниях касательно образования флотов.

_____________________

Текст воспроизведен по изданию: Адмирал сенатор Семен Афанасьевич Пустошкин. СПб. 1853