ПУКВИЛЬ

Извлечение из Путешествия Г-на Пуквиля в Морею, Константинополь, Албанию и проч.

Г. Пуквиль находился в Египте в звании Врача при Французском войске; на возвратном пути достался одному [284] Триполийскому разбойнику, которой, ограбив его, высадил, вместе с прочими товарищами в сем несчастном приключении, на берега Мореи. Пуквиль, осмотревши сей полуостров, прибыл в Константинополь, а оттуда возвратился в свое отчество.

Классическое название земли, по которой Г. Пуквиль странствовал, возбуждает в душе тысячу напоминаний. Пелопоннес есть родина просвещенных людей всех земель и всех времен. Каждому известны: Спарта, Аргос, Мицена и Коринф; каждой в юношеских летах своих мечтал о берегах Эврота и Алафея; каждой жил в отечестве Мудрецов и Героев древности.

Греция, доставшись в добычу варварам, сама сделалась варварскою землею; обиталище Героев населено разбойниками. Где прежде мудрые законы господствовали, там ныне безначалие свирепствует; из городов, откуда в древние времена граждане выходили на встречу путешественникам и предлагали им гостеприимство, ныне выбегают разбойники, обирают странников до последней рубашки и часто лишают их жизни. Прославленная Аркадия, бывшая прежде жилищем мира, ныне служит [285] театром убийств и раздоров. Пастухи, которых кроткие праотцы без боязни пасли стада свои на тучной зелени, теперь ходят в полном вооружении, будучи во всегдашней готовности защищаться от нападения жителей горы Фолои, на которую Ксенофон столь часто взбирался. Жизнь сих пастухов есть война беспрестанная; только в некоторых местах на границе Элиды они живут спокойнее, не опасаясь нападения от разбойников.

Люди не те уже стали в Пелопонесе, но Природа охранила прежнюю красоту свою, и в некоторых местах сияет в полном цвете юности первобытной. Лавры, кипарисы, мирты и акации осеняют берег Эврота; стада лебедей плавают на поверхности вод его между роскошествующими полями. Виноградники, прелестные долины с зеленеющими оливными и шелковичными деревами, поля с колеблющимися зрелыми колосьями, луга бесчисленными ручейками пересекаемые, в одном месте развалины, в другом монастырь или церковь, там и здесь рассыпанные деревни на скате горы или в тени рощицы - вот виды, представляющиеся глазам путешественника. Здесь горизонт оканчивается горою; [286] пространство стесняется, и путешественник ничего, кроме мертвой долины, не видит; там, внезапно открывается ему великолепнейшая перспектива, и взор его останавливается на каком нибудь острове, или на Греции. Он видит на вершине горы обиталища свободного народа, на долине толпы невольников; видит веселые поля и дикие пустыни, ужасы и красоты, предметы отвратительные и пленяющие. Путешественник, взглянув на сию картину, забывает Нимф и Фаунов; забывает божества, которыми человеческое воображение населило поля и рощи, и если бы душа его в минутном забвении погрузилась в мир баснословный, то первой взгляд на дикообразных Албанцев или Турков тотчас вывел бы его из заблуждения. Дриады уже не шепчут между листьями древесными; Наяды в ручьях онемели; Пинд, Олимп, Парнасс лишились силы поселять вдохновение; если бы кто из путешественников отважился взойти на вершины сих гор священных, то вместо прелестных Муз нашел бы там кровожадных разбойников.

Из всех народов, обитающих в Пелопоннесе, Спартанцы менее изменились в отношении моральном и [287] политическом. Они и теперь те же, какими были прежде. Майноты суровы и, подобно праотцам своим, любят вольность. Спартанцы равнодушно лишали жизни бедных Илотов; Майноты грабят и умерщвляют несчастных путешественников, которых волны выбрасывают на берег после кораблекрушения. Майноты, подобно Спартанцам, оказывают уважение старым людям, поют военные гимны, ведут жизнь строгую и умеренную, не страшатся опасностей и умирают с охотою. Женщины, столь же храбрые, как древние Спартанки, провожают мужей своих на войну против Оттоманов. В пропастях между утесами они ощущают в себе дух Леонида и Спартан, пожертвовавших жизнию при Фермопилах.

Майноты живут на горе Тайгете, которая, начинаясь при источниках Еврота, простирается до Матапанского мыса (древнего Тенара), составляет полосу двадцати-пятидневного пути, и оканчивается у самого моря. Ни один чужестранец не посещал вершин сей цепи высоких гор, которые Плиний называет Греческими Альпами, и которых местные обстоятельства никому не известны, кроме тамошних жителей. Подоблачная Республика их в политическом отношении [288] не принадлежит ни к какой части света. Иногда они сходят вниз для набегов, но немедленно опять оставляют равнины - в которых тлеют кости предков их - и возвращаются на свои утесы. Им недостает только отважного предводителя, к которому они с вершин своих, кажется, простирают руки, и которой дал бы им средства поселиться на равнинах, на земле их праотцев.

Между тем, как все поколебалось, как изменило вид свой, одни сии храбрые Республиканцы сохранили старинную независимость. Мечи счастливых завоевателей сокрушились от прикосновения к гранитам Майнотов; Магомет Вторый с победою вошел в Мизитру, но не отважился испытать счастия своего оружия против Майнотов. Греция обложена оковами рабства; Майноты остались свободными. Одной только Христианской Религии предоставлено судьбою победить Майнотов, укротить их, дать им понятие о некоторых добродетелях и отвратить от грубейших пороков.

Потомки Эпиротов и Молоссов, о которых древние Греки отзывались с презрением, нынешние Албанцы, суть гроза и ужас целого Пелопонеса; они [289] рассеяны по всем городам и обыкновенно находятся при свитах Пашей Турецких. Они свирепы и кровожадны, подобно Скандербергу; должность их состоит в преследовании воров и разбойников, которые однакож менее их страшны. В Эпире, отечестве своем, они не столько злонравны; там некоторым из них не чужды добродетели, а на горах Акрокеравнийских многие отличаются великодушием и благомыслием. Мужество и веселость суть главные черты их характера; война и танцы суть любимейшие занятия, между которыми для них почти никакой нет розницы. Привыкнув к жару и стуже, они спят завернувшись в епанчу на голой земле, под открытым небом, в самое холодное время года, и просыпаются с такою бодростию, как будто бы провели ночь на мягкой, пуховой постеле.

Вершины Албанских гор покрыты густым лесом, между которым живут независимые Албанцы, и смотрят вниз с одной стороны на морской берег, с другой на города, изнемогающие под тиранским игом Турецких правителей. Храбрейшие из них обитают на горе Химере. Сим чадам дикой Натуры не известны даже начала законов общежития. [290]

Подобно народам древнего Тавриса, они грабят корабли, несчастною судьбою заносимые к их берегам, сухим и бесплодным; путешественников, сбившихся с дороги, хватают и продают в неволю.

На вершине одного утеса находится Пара, маленькой вольной городок, которого жители просвещеннее других Албанцев. Впрочем Албания есть земля дикая, гораздо менее образованная, нежели многие области в Северной Америке.

Женщины Греческие в Морее могут спорить со всеми о награде за красоту, а может быть, и о пальме за добродетель. Вообще, Греческие женщины, а особливо Афинянки, и теперь еще отличаются теми прелестными формами, теми величавыми взорами, которые приписывают им Историки.

(Из Нем. Журн.)

Текст воспроизведен по изданию: Извлечение из путешествия г-на Пуквиля в Морею, Константинополь, Албанию и проч. // Вестник Европы, Часть 19. № 16. 1805