Политические и статистические замечания о Турецкой Империи.

(Продолжение.)

2. Турецкое правительство.

Когда народ, не смотря на естественные пособия земли своей, долгое время находится в несчастном состоянии; то остается заключить, что противуположности сей причиною худые распоряжения правительства. В прежнем начертании нынешнего печального состояния Турции мы слегка указали на политическая погрешности, как на главные причины оного. Теперь при всеобщем обозрении читатели увидят еще более: они увидят, что несчастное состояние Турецких подданных есть следствие естественное несовершенства политического; увидят также, от чего Порта ныне пришла бессилие в сравнении с прочими государствами.

Начало Турецкой Империи почти ни в чем не рознится от начала всех государств западных. Она, равно как и [208] другие, основана вооруженными пришельцами, которые, покоривши природных жителей, вместо старого правительства учредили новое, соответствующее выгодам их и прочности самовластия. В странах западных в течении одного столетия различие между победителями и побежденными, между властелинами и подданными мало по малу исчезало, так что между теми и другими не осталось никаких признаков разнородства, и оба народа слились в одно тело. Таким образом Франки, пришедши в Галлию, не только отняли все почести и достоинства у природных жителей, но большую часть из них сделали рабами. Однакож сии Галлы, сии рабы, после опять сделались свободными; они вступали в союзы родства со Франками, и сравнились с ними правах гражданских. Наконец ниже признаков различая между Франками и Галлами не осталось. Ибо хотя сначала Франки присвоили себе, как победители, права дворянства; однакож после они конечно не доказывали разнородством своих преимуществ, и нет ни малейшего в том сомнения, что многие роды Галлов наравне со Франками вошли в благородное сословие. Самое восприятие Християнской веры, которая уже была введена в землях ими покоренных, много способствовало к соединению и смешению обоих народов. [209]

В Турецкой Империи ненавистное различие между победителями и побежденными продолжается во всей силе. Турки с первобытною, бешеною привязанностию держатся нелепой веры своей, которая вселяет в них презрение ко всем прочим исповеданиям, и которая полагает вечную преграду между християнами и магометанами. И так в Турецкой Империи народ разделяется на две половины, из которых одна по законам гражданским и духовным осуждена терпеть притеснение. Сей раскол ослабляет силу государственную, и распространяет вредное действие свое на все учреждения.

Хотя во всех западных государствах победители сначала вводили военное правление; однакож в последствии времени власть гражданская отделена от военной, и каждая из сих частей устроена по особенному порядку. В Турецком правлении до сих пор виден отпечаток военной власти, оставшийся на нем со времени основания Империи. Турки все еще предполагают, что Двор Турецкой находится среди военного стана, и Султан на повелениях своих подписывает: дано при нашем Императорском стремени. Управление отдаленными областями поручается Пашам, которые отправляют должность военную, [210] и разделяют с Султаном власть деспотическую. Они собирают с подчиненных народов подати для своего Государя, и, когда понадобится ему, набранными из провинций своих людьми умножают военную его силу; во всем прочем действуют самовластно, и даже не имеют письменных наставлений, которыми ограничивались бы их поступки. Нет особливой части в правительстве, которая имела бы главной надзор над управлением областей, защищала бы права жителей, и направляла бы действия в разных провинциях к одной цели, к цели общего блага.

Военачальники, основавшие и распространившие Турецкую Империю, поставив своих любимцов правителями областей, чтобы собирать подати с покоренных, не сочли за нужное ограничивать власти их писанными законами и времянными определениями чиновников гражданских; но следовали старинной пословице: обнаженный мечь запрещает другому выходить из ножен. Войско, известное под названием янычар, учреждено с двояким намерением: вопервых, чтоб оно служило Султану в поле против неприятелей; вовторых, чтобы содержало в повиновении чиновников внутри государства. Но с тех пор, как янычарской корпус пришел в [211] упадок, Султан лишился надежного способа удерживать Пашей от своевольства. От того не редко случается, а особливо в областях отдаленных, что правители поступают, как государи независимые, и когда Султан хочет показать им власть свою, поднимают против него оружие и отражают силу силою.

Самовластие Султаново несколько ограничивается Кораном и Улемою, то есть собранием законоведцов и духовных особ, которое состоит под ведомством Первосвященника или Муфтия, и занимается истолкованием законов Магометовых. Когда Султан начинает войну, или предпринимает что-либо важное; в таком случае Улема заблаговременно сочиняет священный приговор (фетфа), в котором доказывается, что воля Государя, не противна Корану, и что самая вера одобряет оную. Но сие собрание так худо устроено, что не льзя наверное сказать, Султанова ли неограниченная власть, или содействие Улемы более зла делает народу. Члены Улемы не приготовляются к должности своей особливым воспитанием, которое давало бы им в знаниях отличные преимущества перед чернью. В них та же леность, та же грубость, то же невежество, та же гордость, та же нетерпимость, тот же недостаток [212] в здравомыслии, какие означены выше в начертании общего народного свойства.

Юноши, назначенные быть законоведцами или священниками, научившись читать в мектебе, то есть в низшей школе, для окончания наук вступают в медрессы, или высшие училища, заводимые обыкновенно при мечетях. В сих медрессах есть профессоры, и учащимся даются разные степени; не смотря на то, их не льзя равнять ниже сельским нашим школам, в рассуждении успехов и наставления. Профессоры, едва знакомые с первыми началами наук, выпускают молодых людей из школ точно в таком состоянии, в каком приняли их; или же вместо полезных, спасительных знаний, набивают головы их нелепыми бреднями. Богословие и законоискуство, преподаваемые в медрессах, единственно состоят в истолковании Корана. В Турции священнослужители и судьи составляют одно звание.

Члены Улемы и коварством и происками дополняют недостаток в знаниях, приобретаемых учением. Улема обыкновенно разделяется на разные партии, из коих каждая старается упомянутыми средствами приобресть большую силу перед другими; случается, что все они противятся Султану [213] в некоторых делах; бывает также, что одна партия держит его сторону, а другая действует противно. Все члены вообще способствуют деспотическому самовластию правительства; а ежели когда и противятся ему, то делают сие не по любви к отечеству, но или для выгод личных, или для выгод своего сословия, или же для выгод своей партии.

Улема так рачительно бережет себя, что всеми способами старается удержать Султана всякой раз, когда он сбирается ехать из столицы; она боится, чтобы Султан не склонил войска на свою сторону, и не лишил бы ее независимости. Умерший Султан Мустафа хотел сам лично начальствовать в войске; но по неволе должен был отложить свое намерение, боясь чтобы законоискусники не сделали мятежа во время его отсутствия. Прежде, когда Султаны еще не потеряли воинственного духа, власть Улемы была не столько опасна. Амурат IV, рассердившись на одного Муфтия за упорство, приказал истолочь его в большой иготи. Такая ужасная казнь определена Султаном будто бы для того, чтоб не нарушить прав Улемы; ибо члены ее изъемлются от наказаний, соединенных с пролитием крови. [214]

Члены Улемы пользуются еще и тем преимуществом, что имение их по смерти достается не Султану, которой обыкновенно присвоивает себе наследство всех чиновников, но оставшимся детям. Однакож Султан волен, взяв члена из Улемы, определить его в свою службу, сделать его своим колсом, или невольником, и получить право на его имение. Муфтий возводится Султаном в сие достоинство.

Власть Султана ограничивается еще государственным Советом, или Диваном, которой составлен из высших военных чиновников, членов Улемы и первых министров. Правительство не может предпринять ничего важного, пока дело не рассмотрится в Диване, где председательствует сам Султан или Верховный Визирь его, и где большинство голосов решит всякое предложение. Сей Совет государственный обыкновенно управляется или стороною Султану преданною, или сообщниками Улемы; члены его, в рассуждении сведений и здравомыслия, не в чем не превосходят членов Улемы.

Не дарования, которые вообще весьма редки между Турками, но или особая милость, или происки и ласкательство [215] открывают дорогу к первым местам в министерстве. Великий Визирь Юсуф, бывший главным начальником Турецкого войска в 1790 году во время войны против Императора Иосифа, сперва продавал мыло, которое носил на голове в коробе по улицам Константинопольским; потом у Капудана -Паши был слугою.

В Пере есть так называемой Галата-Сарай, где молодые люди воспитываются для службы Султанской, и откуда определяются к должностям, смотря по способностям каждого; но сие место находится ныне, как известно, в таком худом состоянии, что кроме придворных служителей весьма немногие посылают туда детей своих, потому что там очень мало заботятся о воспитании. Притом же и не бывши в сем училище, посредством происков и подарков можно получить себе место в серали.

Различие между Турецкими подданными правоверными и неверными сколько само по себе ненавистно, столько вредно для государственного хозяйства. Природные Турки платят очень мало; вся тяжесть податей лежит на Греках и других подданных немагометанской веры. [216]

Доходы Порты разделяются на две главные части: одна составляет казну государственную, другая собственно принадлежит Султану. Государственной доход простирается до сорока пяти миллионов пиастров, или двадцати семи миллионов талеров; в сем количестве двадцать миллионов собираются с людей немагометанской веры; а двадцать пять миллионов нарастает от пошлин и поборов, платимых Турками и другими подданными, с тою только розницею, что первые взносят очень маловажную сумму.

Злоупотребления при сборе податей, а особливо с християн, столько же вредны для государственного хозяйства, как и неравенство налогов. Некоторые сборы с городов и областей отдаются на откуп частным людям, которые чрез происки и подарки торгуют сим ненавистным способом, и за одно с корыстолюбивыми Пашами бедных Греков, Евреев и других доводят до нищенского состояния.

Собственная казна Султанская получает доходы свои от продажи общественных должностей, от присвоения наследства после умерших государственных чиновников, также имения подпадших немилости и лишенных жизни. Хотя доходы [217] сии весьма велики, и даже превосходят сумму государственных; однакож из них ничего не откладывается для пользы государства; напротив того для жалованья чиновникам сераля и евнухам, также для издержек на Султанскую поварню и конюшню, отпускаются деньги из государственного казначейства. Собственной доход Султана, получаемой наличными деньгами, дорогими камнями и вещами, сберегается в серали; ибо каждой Султан вменяет себе в честь, когда преемнику оставляет более сокровищь, нежели сколько сам нашел при своем вступлении на престол.

Количество доходов, собираемых в Турции, в рассуждении плодородности и пространства областей, весьма невелико; однакож Турецкие распоряжения не только не содействуют приращению оных, но еще как будто нарочно пресекают к тому все способы. С одной стороны малые поборы питают праздность и беспечность в Турках; с другой чрезмерное отягощение изнуряет Християн, то есть трудолюбивейшую и деятельнейшую половину подданных: таким образом обильнейший источник государственного богатства иссякает.

Увеличение мертвого капитала в серали, возрастающего от присвоения наследств [218] и описываемых имений, делает затруднительность в обороте денег, следственно истощает средства к обогащению Империи. По мере приращения Султанских сокровищь возрастают долги государственные.

В прочих землях Европейских большая часть доходов употребляется на содержание сил военных; напротив того в Турции на войско отпускается только половина дохода государственного, следственно одна четверть полного дохода коронного. Столь слабая подпора военной силы есть одна из многих, содействующих Империй.

Не смотря на то что положение Турции благоприятствует устроению великой морской силы, сия морская в ней так маловажна, что из больших флотов в войну против России ни один не имел двадцати кораблей линейных. Притом же флоты сии, не будучи снабдены людьми и без искусных кормчих, не посмеют вступить в дело ниже с десятью Английскими кораблями; иначе, они погибли бы неминуемо.

Две главные чести Турецкой сухопутной силы состоят из янычар и заимов, или тимариотов. Последние во всем [219] сходствуют с феодальными или помещичьими войсками, каковы были в употреблении у всех северных народов, основавших государства на развалинах Римской империи, до учреждения непременного войска. Тогда государи давали подданным поместья во владение с тем, чтобы они во время войны являлись на службу. Тоже самое делается и в Турции. Янычары, которые прежде были ужасом для всех Турецких неприятелей, ныне совершенно ослабели, лишились прежнего мужества, и как своевольные толпы, сделались бесполезною тягостию для Турецкой Империи.

Этон полагает, что число февдальных войск простирается до 132,000 человек, а янычар до 113,400. В одной книге, вышедшей в свет под названием Исторические и политические рассуждения об Оттоманской Империи (Reflexions historiques et politiques sur l'empire Ottomane par L. D. Paris, 1802), написано, что число первых ныне простирается только до 25,000, а других до 67,622 человек, и прибавлено замечание, что число тимариотов, по причине разных притеснений, в продолжении ста лет весьма уменьшилось, и что янычары, по всей Империи рассыпанные, менее всего думают о военных [220] упражнениях. Сочинитель упомянутой книги представляет Турции еще в печальнейшем виде, вопреки многим другим Французским писателям, которые изображают государство сие светлыми, приятными красками. Правда и то, что ему не было надобности хвалить Турецкое правительство; ибо он писал в то время, когда нынешний Император Французов воевал против Турков.

Кроме янычар и тимариотов есть еще войска, всегда готовые к службе, а именно около 10,000 человек артиллеристов и столько же спагов - так называется корпус конницы, получающей жалованье; сюда же причислять должно великое множество людей, сопутствующих войску, но не участвующих в сражениях.

Султан, имея под непосредственным своим начальством все ополчения, находящиеся, как сказано, весьма в худом состоянии, в военное время приказывает Пашам приводить из внутренних областей готовые войска, или на скоро составленные из новобранцов. Однакож, по причине худого состояния войск, содержимых на жалованье, Паши не всегда в точности выполняют Султанские повеления, и помощь, требуемая от них, по большей части бывает весьма ненадежна. [221]

Многие Паши совершенно сбросили с себя иго подчиненности Султану, и никогда не приводят войск по его приказанию. Другие, вместо того чтоб помогать своему Государю, поднимают против него оружие, и Султан часто имеет нужду в помощи верных Пашей для усмирения непокорных.

Багдадской Паша давно уже поступает как владелец независимый. Он имеет при себе многочисленное войско, и не думает присылать Порте собираемых податей, извиняясь тем, что деньги употребляет на содержание армии, которая, как он говорит, нужна для обороны Империи от нападения Персов и Аравитян. Когда Султан приказывает сему Паше привести войско в помощь, по случаю войны с каким-либо государством; он отвечает, что войско ему самому надобно для отражения Персов и Аравитян. Паша Акрский с некоторого времени следует примеру Багдадского. Известно всем, как слабы Султановы ополчения в Египте, Аравии и Сирии, и как ненадежны для Турции Молдавия и Валлахия уже с давнего времени. Морея, Албания, Эпир, Скутари, Босния и другие области представляют позорища опасных возмущений. Сербы явно восстали против Султана, и Порта, не бывши затрудняема никакою войною с чужестранными [222] государствами, до сих еще пор не может усмирить недовольных.

Сими замечаниями о нынешнем худом состоянии Турецких сил военных объясняются причины, почему Турки в последние времена так часто были поражаемы; но сии замечания служат также доказательством, что писатели, говорившие о войсках Турецких с крайним презрением, удалялись от истины. Победы, одержанные Россиянами в обе последние войны, и походы Наполеоновы в Египте и Сирии, совершенно удостоверили всех, что Турция ни для какой значительной державы неопасна.

3. Замечания, которыми объясняется противуположность нынешнего состояния Турецкой Империи с прежним.

Как дикая орда Татарская, Турки высыпались из Скифских жилищь своих; сперва остановились в Армении, потом овладели Персиею; около 1200 года по Р. Х. оставили они землю сию для других племен Татарских, и в Карамании, в малой Азии, в которой уже распространили свои завоевания, утвердили свое господство. В четырнадцатом и двух последовавших столетиях покорили они все области Калифов, уничтожили Греческую Монархию, овладели Македониею, Грециею, [223] Пелопонесом, Сириею и Египтом; не только победами своими расширила концы владений до того пространства, в котором ныне вмещается Турецкая Империя; но простерли силу оружия своего, опустошения и даже завоевания до Италии, Венгрии, Седмиградской Области, Австрии, Польши, России и Персии. Та самая Турция, которая некогда была страшною державою и гремела победами, ныне до того дошла, что одна дивизия войск Российских или Французских в короткое время может разрушить ее до основания. От чего случилась такая перемена в состоянии Турецкой Империи? От чего произошла такая слабость при одном и том же государственном устройстве, какое Турки имели в самом начале славного своего течения, и при большей обширности земель, нежели какими владели они, когда начали быть страшными для вселенной?

Турки отличались только военными качествами, и более ни чем; художества и науки, способность ощущать нежные удовольствия жизни общественной, чистая любовь к человечеству остались для них неизвестными; дикая грубость, изуверство, гордость, презрение ко всем другим народам, нетерпимость, склонность ко зверской жестокости составляли основу нравов их, к которым привито было геройское [224] мужество, всему народу свойственное, и некоторые добрые качества, доставшиеся в удел немногим их однородцам.

Из Скифских жилищь своих они принесли с собою дух воинственный, подкрепляли его всегдашними сражениями до тех пор, пока из новой Империи, в малой Азии основанной, обратили оружие на соседственные государства Европейские и Азийские. Удивительной порядок, введенной ими в войске прежде других народов, одержанные победы и другие благоприятствующие обстоятельства еще более возбуждали в них дух воинственный, и содействовали удачному исполнению предприятий. Таким образом Турки распространяли владения свои, пока наконец сделали Константинополь столицею Империи обширнейшей и сильнейшей всех тогдашних государств Европы.

Государство, управляемое военными законами - государство, которому дано военное уложение (здесь приемлется слово сие в теснейшем знаменовании), и которого силы действуют единственно для приобретения новых земель, для покорения областей - питает в себе зародыш собственного упадка. Особливые обстоятельства ускорили зрелость сего зародыша в Турции; [225] и так неудивительно, ЧТО столь сильная Империя еще во цвете юности своей ослабела и клонится к разрушению.

Когда все новые государства, составившиеся из развалин западной Римской империи, ослабели; когда страдали под бичем безначалия по причине испортившейся ленной системы; когда короли должны были выпрашивать войска у сильных своих васаллов; когда еще не были учреждены постоянные войска, с помощию коих государи после нашли средство усмирить высокомерных васаллов, утвердить и распространить собственную власть свою, и сделаться страшными в поле: тогда уже один из Турецких Султанов, в качестве главных военных начальников, неограниченно управляющих Империею, завел такое войско, составив корпус янычаров. Мурат I взял пятого человека из сих молодых подданных своих християнского исповедания, имеющих более пятнадцати лет. Сии юноши долгое время были наставляемы в магометанском законе, приучаемы к строгому порядку, к перенесению нужды, к военным упражнениям и кровопролитию; потом их приняли в иен-аскары (янычары), то есть новые войска. Они не только утвердили власть Султана, не только заставили вельмож быть ему покорными без малейшего противуречия, не так как [226] в западных землях васаллы поступали с законными своими государями: но дали Туркам решительный перевес на войнах против других государств.

Победа ободряет дух, укрепляет действующую силу, и преподает наставление для одержания других побед; завоевания умножают количество пособий; слава, предыдущая победоносному войску, вселяет ужас неприятелях, и ослабляет в них охоту сопротивляться. История показывает, что не один народ, удачно начавши военное поприще свое, стремился от победы к победе, и наконец распространил далеко свои владения. Точно тоже случилось и с Турками.

Были еще другие пружины, которые приводили в движение Турецкую храбрость, и споспешествовали удачам сего народа. Верование в непреложность судьбы помогало ему отважно вдаваться во все опасности.

Другое учение веры - а именно, что гонение на неверных и истребление врагов Магометовых вменяется в заслугу, за которую воздано будет в другой жизни - питало усердие в Турках, и воспламеняло в них ярость против християн. Врожденная свирепость, подкрепляемая учением веры, заставляла их поступать с побежденными так жестоко, что неприятели не [227] столько страшились мужества их, сколько бесчеловечия.

(Окончание сообщено будет, когда получится Немецкий подлинник.)

Текст воспроизведен по изданию: Политические и статистические замечания о турецкой империи // Вестник Европы, Часть 34. № 15. 1807