ЗАПИСКИ ГРАФА ЛАНЖЕРОНА

Война с Турцией 1806-1812 г.г.

В ноябрьской книжке “Русской Старины” за 1907 год записки гр. Ланжерона оборвались на 1808 годе, по-видимому, еще не законченном, но, судя по истории, наибольший интерес должны представлять последующие годы, когда обе воюющие армии сформировались и начались более активные действия при новых главнокомандующих. Осада Силистрии, сражения под Шумлой, Дерикиой, под Батиным, Рущуком, Слободзеей... все это представляет величайший интерес и появления на страницах “Русской Старины” описания этих событий мы ждем с большим нетерпением. [479]

Читатель.

Оба тотчас отправились в столицу с войском в 40.000 ч., из которых половина принадлежала Байрактару. Дорогой, Байрактар отделил часть храбрейших людей и отправил их в Фанараки, чтобы захватить Кавакши, который и был умерщвлен ими 30 июня 1808 г. Смерть начальника мятежников сильно [480] ослабила их самих. Между тем, ямаксы, придя в себя от первого чувства ужаса, пытались отомстить за смерть Кавакши, или вернее, думали о собственной безопасности. Конница Байрактара наверное бы погибла, если бы не получила внезапного подкрепления, благодаря которому ямаксы были разогнаны. Самая стычка произошла у деревни Фанараки, которая была затем сожжена.

В то время, как этот корпус конницы действовал на левом фланге, остальные корпуса прибыли и расположились в Дауд-Паша (Дауд-Паша — равнина, лежащая в 10-ти верстах от Константинополя, там были расположены войска великого визиря). Неизвестно, чем объяснили Челебей и Байрактар султану перемену направления армии и движение ее к столице, но мы знаем, что они сумели так обмануть султана, что тот не имел никаких подозрений и не выразил ни малейшей боязни и сомнений; они его уверили даже, что действовали так, чтобы возвысить его авторитет (Мустафа, царствовавший всего два месяца, был так презираем и ненавидим, что никто не интересовался его дальнейшей судьбой).

Султан Мустафа вышел к ним навстречу с Санджиак-Жерифом (sandgiak-sherif) (Санджиак-Шериф (Sandjiak) значит дворянское знамя. Европейцы называют его знаменем Магомета. (Это вроде того, что раньше во Франции называлось l'oriflamme — государственная хоругвь). Оно тщательно оберегается во внутреннем серале и выносится только, когда великий визирь идет на войну; оно с большой церемонией несется в лагерь. Ни один христианин не может встретиться по пути, и многие безумцы платились жизнью за свое сумасшедшее любопытство. Это знамя оборачивается вокруг того, кто его несет. Турки уверяют, что оно никогда не попадало в руки врагам, но это не достоверный факт), в тот день, когда эта королевская хоругвь прибыла в столицу.

Великий визирь спокойно занимал свой пост в Паша-Капусси (Паша-Капусси (Капусси значить дверь) называется дворец великого визиря; там же помещаются различные комитеты (бюро); из-за этого дворца и произошло название Порта (la porte — дверь), la sublime Porte — блестящая Порта. Сам дворец — это огромное здание, выстроенное из дерева). Войско Мустафы Байрактара расположилось близ города, соблюдая строжайшую дисциплину, а сам он ежедневно ездил в Константинополь, где султан предложил ему занять Ейуп (Ейуп — предместье города Константинополя; оно получило название от мечети, которую соорудил Магомет II после взятия города, в честь Ейуп, начальника сарацин. Они осадили Константинополь раньше Магомета, Ейуп был убит, и турки считают его, также как и всех погибших в этой войне с христианами, мучениками, умершими за веру. Они утверждают, что сабля, которую одевают султану при вступлении его на престол — принадлежала Ейупу), — [481] дворец одной султанши, но он не воспользовался этим предложением и каждый вечер возвращался в лагерь, проводя ночь со своим войском. Он имел несколько совещаний с султаном Мустафой и сумел внушить ему такое доверие, что тот назначил его генералиссимусом и дал ему неограниченные полномочия.

Байрактар уговорил своего повелителя удалить от дела и выслать муфтия, двоих казиаскиеров и отставить от должностей некоторых баловней судьбы, продолжая притворствовать до 4/10 июля.

В этот день он выступил в Порту, во главе многочисленного своего войска и собственною властью удалил великого визиря, которого он ужасно обманывал все это время, но услугами которого пользовался постоянно, и приказал отвезти его в лагерь Ауда-Паши, а государственную печать передал Чауш-Баши, первому экзекутору. Всем членам министерства он приказал тотчас же собраться в серале, объявив, что он сам сейчас же прибудет. Действительно, он вскоре явился со своим войском. Въезд его в первые ворота дворца прошел без всяких препятствий и встреч, которых никто ему не хотел делать, а толпившемуся, близ дворца, народу, Байрактар раздавал золото. Дверь второго двора он нашел запертой, и когда ему отказали открыть ее, он приказал проломить ее и взять стены приступом. Лишь только он произнес команду о штурме, — как вдруг ворота раскрылись и Байрактар увидел окровавленный и изуродованный труп Селима. Султан Мустафа, которого низложенный визирь успел предуведомить о заговоре Байрактара, вообразил, что он, погубив Селима и выставив его тело на показ заговорщикам, помешает их замыслам.

Несчастный Селим был казнен во внутреннем серале самым бесчеловечным образом. Байрактар, в ужасном горе, проливал слезы над трупом Селима, но один из офицеров напомнил ему, что теперь не время плакать. Тогда, опечаленный Байрактар сказал, что народ недоволен правлением Мустафы и объявил султаном брата его Махмуда. Султану Мустафе не оставалось никаких средств, чтобы отвратить этот удар, и он сошел с престола с такою же покорностью, с какою и взошел на него 11 месяцев тому назад. Это был человек трусливый и жестокий, как и большинство султанов.

Серальная пушка возвестила Константинополю о том, что султан Махмуд занял место своего брата. Общественная тишина нисколько не была нарушена во время всей революции. — На другой [482] день Мустафа-Байрактар публично воздал погребальные почести Селиму 3-му. Паши и все министерство сопровождали погребальное шествие. Тело султана было погребено подле султана Мустафы 3-го, отца Селима.

Султан Махмуд был вторым, носящим это имя, 31-м императором оттоманским и 22-м после завоевания Константинополя. Когда он взошел на престол, ему было 26 л., у него не было детей, так что он был последним из этой фамилии (Общее мнение было таково: в том случае, если Оттоманская фамилия прекратится, то надо выбирать султана из фамилии Чингис-Хан (Tchingis-Khan), как исходящих из той же ветви и, так как она происходит от прежних крымских Гирей-ханов, то имеет право на наследование престола в Империи).

Султан Махмуд утвердил Байрактара в должности великого визиря, которую он, впрочем, сам присвоил себе, по удалении, обманутого им Челебея.

Если в интересах султана было, чтобы главную должность занимал этот предводитель новой революции, помогавший ему войти на престол, тем более это было необходимо для самого разбойника. Власть ему была нужна для последующих дел и работы.

Первым долгом он стал мстить за смерть Селима, умерщвляя всех способствовавших революции 1807 г. Ежедневно, производились казни ямаксов и в огромном количестве (В первый же день было отрублено более 100 голов и утоплены зашитые в мешки, все женщины сераля, которые потешались над смертью Селима). Мустафа визирь выказывал много энергии первое время; он ввел в столице прочный порядок и заставил бояться себя и в то же время любить. Революция, которую он произвел, не походила на предыдущую и была ведена только одним человеком, а не толпою мятежников. Он должен был утвердить власть султана, которого возвел на престол, и предвидеть все дальнейшие события.

История султанов часто показывает нам примеры, похожие на подобные революции; между тем прошло уже 76 л., как не происходило таких катастроф.

После того как Ахмет III лишился короны, три следующие султана: Махмуд I, Мустафа III и Абдул-Гамид I, спокойно умирали на престоле.

Мустафа-визирь, немного времени спустя по водворении в новой должности великого визиря, занялся проектом произвести [483] небольшую революцию, которая бы уничтожила буйных и опасных янычар, — план, стоивший султану Селиму — трона. Мустафа должен был предвидеть и опасаться их сопротивления, он должен был понять, что для исполнения этого плана надо было обладать большой силой воли и, главным образом, подчинения себе вооруженных сил.

Хотя война с Россией неблагоприятствовала подобному предприятию, но султан предоставил Мустафе отыскать средства, которые могли бы способствовать его планам. Одно из этих средств заключалось в том, чтобы собрать все войска и распоряжаться ими по своему усмотрению. Он мог извлечь из этого двойную выгоду: во-первых, заставил бы их служить своим планам, а во-вторых, содействовал бы защите империи, противопоставя эти же войска — русской армии. Хотя перемирие, которое существовало в то время, было нарушено новыми неприязненными действиями, но он не хотел возобновления войны, а потому и все действия его вели к миру или, по крайней мере, к продолжению перемирия. В этом отношении, он рассчитал совершенно верно, и обстоятельства ему весьма благоприятствовали, но несмотря на все средства, употребленные им для достижения своей главной цели, это ему не удалось.

С величайшим интересом вводил он в свою империю следующие нововведения: он сумел соединить несколько партий, успокоил и примирил на время болгарских разбойников, бывших ему хорошо знакомыми, так как многие имели с ним свои счеты, участвуя в различных низких делах и помогая ему в его разбоях. Он ласкал жителей столицы, казался другом христиан; при нем господствовали изобилие и довольство, быстрый и правый суд, он делал вид, что жестоко обращается с знатными особами, когда их находили виновными, и многих из них, даже султанов, заставлял уплачивать долги, до сего безнадежно требуемые. Такой честный суд был совсем не в обычае в Турции. Его власть, так разумно направленная, особенная любовь к народу, забота о назначении цен на предметы первой необходимости, достигли громадных результатов. Мустафа-визирь стал всеми любим. Но, желая внушить к себе почтение и страх, он поддерживал эти чувства, преследуя всех тех, которые, полагал он, несочувственно относились к его планам и реформам. Каждый день он произносил несколько смертных приговоров и давал несколько отставок прежним служащим. В продолжение нескольких месяцев, янычары и не подозревали об его планах, так ловко сумел он их скрывать. Он только что [484] дал им и корпусу Сейменов (Сеймен (Seimen) — 35-ая орта иди полк янычар: корпус войск и в 196 орт был присоединен к янычарам. Число людей в каждой орте не равно. Султан записан в 61-ой, которая называется Биринджи. Этот корпус составлен из людей всех национальностей, куда попасть крайне трудно и надо быть записанным с детства. Они пользовались огромной властью и не раз низлагали своих повелителей, но за исключением одного случая, не было примера, чтобы они обагрили свои руки кровью султанов. Осман 2-ой, сын Ахмета 1-го, умер под ударами янычар 65-ой орты; воспоминание об этом факте заставило янычар — проклят эту орту и, несмотря на то, что номер ее еще существует, ни один человек не захотел служить в ее рядах. Произношение этого номера, например, при получении жалованья, значить вызвать проклятия, которые произносятся всегда при этом. Султан Седим, утвердив Низам-Джедид, захотел принимать в него и христиан, но не посмел; тогда как с давних пор матросы турецкого флота большею частью состояли из греков, и прежде корпус янычар формировался из христианских детей, которых приносили султану в дань. Паши Боснии и Иллирии также имеют войска, в состав которых входят христиане; у них есть даже свои священники) (des Seimens) несколько пространных пояснений, относительно ружейных приемов и некоторых европейских маневров. Тщательно избегая имени Низам-Джедида, но все же придерживаясь его направления, он неправильно поступал, набирая в рекруты в корпус Сеймена всех тех, которые в царствование Селима составляли часть регулярных войск. Он их сравнял с другими военными корпусами импорт, как напр. Терсаналис, Топчис (Топчисы (Lee Topschis) значит артиллеристы. Терсаналисы принадлежали к адмиралтейству) и т. д. Христиане также были призываемы в его войска и его собственная гвардия состояла из Сейменов. По мере того, как число их увеличивалось, и план Мустафы начинал развиваться, у янычар стали зарождаться подозрения. Надо полагать, что они были подстрекаемы теми, которые были заинтересованы в существовании этого корпуса, теми, которые завидовали могуществу Мустафы, а также и теми, которых коснулась его строгость. Конечно, подобное состояние умов не могло ускользнуть от Мустафы, но, казалось, он себя слишком обнадеживал тем, что имеет достаточно времени, чтобы подготовить серьезный удар.

Под предлогом ближайшего знакомства султана с действующей армией в войне против русских, он хотел заставить его покинуть столицу, увлечь его в центр многочисленной армии, которая была ему очень предана, и там заставить султана издать фирман об уничтожении янычар и действительно уничтожить [485] их, не боясь сопротивлений с их стороны. Для этого он приказал всему оттоманскому войску, собравшемуся из Европейской и Азиатской Турций, расположиться лагерем около Константинополя. Многочисленность войск давала ему полную возможность привести в исполнение задуманный план, но он не сумел воспользоваться этой возможностью. Вместо того, чтобы сконцентрировать все войска близ Константинополя, он расположил большую часть вдоль берегов пролива.

Таково было положение дел, когда произошло восстание янычар, которое возгорелось в ночь на 3/15 ноября 1808 г., в период Рамазана (de Ramazan) (Рамазан — пост у турок; он соблюдается у них очень строго; во время поста они не смеют принимать пищи до захода солнца, но вечер и ночь — это их карнавал. Байрам (les Bayrams) — время их праздников; их два: первый продолжается — 3 дня, второй — 4), когда турки, в продолжение этого периода года, проводят всю ночь на ногах.

Мустафа совершал Лифтар (Лифтар — первая трапеза, которую употребляют турки вечером во время Рамазана) у муфтия и, возвращаясь от него, заметил движение в народе; поняв, что все действия будут направлены против него, и потому признав присутствие свое среди них небезопасным, он поспешил достичь скорее Паша-Капуни.

Вскоре янычары, толпами стали подходит к дворцу, и мятеж начался с того, что они подожгли дворец.

Гвардия Сейменов принуждена была начать перестрелку с мятежниками; обе стороны дрались с большим ожесточением среди громадного здания, объятого пожаром, но Мустафа в этом случае не оказался на своем месте. В такую критическую минуту он выказал полное отсутствие твердости характера, который он не раз выказывал, но его обычная храбрость покинула его, и он спрятался в одной из башен дворца, где и задохнулся от дыма. Его нашли там уже мертвым. Вместе с ним нашли трупы одного из евнухов и его любимой жены; около этих трех трупов лежали ящики, наполненные золотом и драгоценными камнями (Один армянин, по имени Манук-Бей, ближайший друг и доверенный Мустафы, во время революции, не оказался с ним, так как находился тогда в другом квартале города. Он нашел способ спастись с большими трудностями и даже опасностью — в Рущуке, где он овладел всеми деньгами и драгоценными вещами Мустафы. Затем он приехал в Бухарест и перешел к русским, которые очень хорошо с ним обошлись и приняли к себе на службу). [486]

На следующий день, янычары заперли городские ворота и толпами кинулись к Сералю. Но предупрежденные о восстании янычар, там уже собрался многочисленный корпус Сейменов, квартировавший в Скутари (Скутари (Скудар), древний Крисополис, расположен в Азии, vis a vis Сераля, это большой и очень населенный город) под начальством Кади-Паши (Кади-Паша — до того как быть пашой, был Кади-судьей. Во время революции, он был пашой в Коние, город в Анатолии, но во время смерти Мустафы-визиря он находился со своими войсками в Константинополе. Кади был ревностный партизан Низам-Джедида, и силою ввел его в своем городе. Он был также злейший враг янычар, после их триумфа 3-го ноября. Он задумал бежать в Азию, чтобы вооружить своих партизанов, но был задержан и обезглавлен. Голова его была выставлена на дверях Сераля. Это варварский обычай у турок: головы казненных пашей или знатных офицеров выставлять на серебряных блюдах, или деревянных, смотря по чину, у входа во второй двор Сераля, головы же неприятелей, убитых в сражениях, предварительна просаливались и складывались у входа первого двора, когда их набиралось слишком много, то довольствуются одними ушами, которые съедаются собаками. На эти головы и уши ставятся надписи, поясняющие, кто эти несчастные, солдаты или разбойники или преступники, погибшие в битвах или от руки палачей), для которого море было свободно и путь сообщения к Сералю был открыт.

Капитан-Паша и Топчи-Паша (Топчи-Баши — шеф артиллерии, Капитаном-паша был тогда Рамиз-Абдула, друг Мустафы-Байрактара. Он бежал в Россию. где я с ним познакомился; это был очень молодой человек, красавец собой, с чрезвычайно элегантными манерами. Он говорил немного по-французски и по-русски. Султан вызвал его к себе, как только мир с Россией был заключен; но враги его, боясь влияния, которое он мог иметь на своего повелителя, казнили его в Бухаресте) также могли проникнуть в Сераль с этой стороны, благодаря чему султан Махмуд имел возможность не только отразить нападение янычар, но и мог даже надеяться усмирить их. Несколько удачных вылазок из Сераля против мятежников, поджог одной из главных казарм янычар (Здесь был венгерский ренегат, дезертир австрийского войска и офицер Сеймена, который называл себя Солиман-Ага, после того как целовал коран и который сжег вскоре их казарму, где погиб сам. Он был одним из главных инструкторов турецких войск), огонь из нескольких кораблей флота, успешно направленный, по распоряжению капитана, в город, готовность Топчи и Терсаналис поддержать сторону Мустафы-визиря, так как им не был еще известен его ужасный конец, давали султану большие надежды на успех. Но, как только узнали о судьбе [487] великого визиря, страх и ужас овладел Топчи и Терсаналис и они изменили султану, быть может благодаря подкупу.

Как бы то ни было, но они бросили то дело, которое предприняли и защищали и перешли на сторону янычар. Сеймены, запертые в Серале, пытались было снова возобновить неприятельские действия, но султан, рассудив, что это было бы. совершенно бесполезно и могло бы лишь повлечь за собой гибельные последствия для него, приостановил их вылазки, прекратил огонь с флота и вступил в переговоры с янычарами. Он обещал вернуть Низам-Джедид и даже дал письменно торжественное обещание, что в продолжение его царствования вопрос об этом считается поконченным (1827 г. Он не надолго, однако, сдержал свое обещание).

Во время этих переговоров султан Мустафа, тот самый, который заместил Селима и который низвел Мустафа-Байрактара, был лишен жизни. Уверяют, что будто Махмуд сказал Вади-Паше и капитану-паше: “янычары требуют моего брата, если он снова взойдет на престол, он велит меня убить”. — Прикажите, — ответили ему они, — но султан молчал, а они поняли это молчание, как согласие действовать по своему усмотрению.

Мустафа умирал медленно, и если это не была насильственная смерть, то нет сомнения, что через 2 часа Махмуд сделался его убийцей. Эти султаны были из династии Оттоманов.

Янычары, или вернее те, кто руководил ими, после смерти султана Мустафы, почувствовали всю необходимость сохранить Махмуда и оставить его царствовать, чтобы избежать еще больших несчастий. Потери обеих сторон в течение двух дней ожесточенной битвы, были весьма значительны; пожары, которые распространялись по всему городу, стоили жизни многим сражающимся с обеих сторон, а также и некоторым зрителям. Особенно много было убито или сгорело детей и женщин. Число жертв доходило до 17.000. Вади-Паше и капитану-паше удалось избежать мести янычар только благодаря бегству.

Сеймены, выйдя из Сераля, рассеялись по всему городу.

Оставшись хозяевами, янычары могли безнаказанно предпринять все, что им вздумается, и им пришла в голову фантазия просить султана позволить сжечь казармы в Скутари и в Левенчифлике (Leventchiflklighy). Разрешение, конечно, было дано, и эти чудные здания были преданы огню.

Тело Мустафы-визиря было повешено за ноги к столбу, [488] выкрашенному в красный цвет, поставленному на одной из площадей города, с подписью, оскорбительной для его памяти.

Народные глашатаи объявляли народу о его судьбе и указывали, где находится его труп. В продолжение 8-х дней народ имел возможность смотреть на это зрелище. Два другие столба, стоящие по обеим сторонам того, на котором был повешен Мустафа-визирь, гласили о будущей судьбе Вади-Паши и капитана-паши — Каписа, если они попадутся в руки янычар.

В то время как две партии воевали в городе, войска, стоявшие в Дауд-паша, оставались бездеятельными и не принимали ни малейшего участия в столкновениях. Это была большая ошибка со стороны Мустафы, не собрать их с самого начала восстания в столице; не меньшая ошибка была со стороны командиров, которые, будучи преданы визирю, не могли распорядиться об этом сами. Предосторожность, принятая янычарами — держать городские ворота закрытыми, не могла быть для них непреодолимым препятствием. Как только эти войска узнали о триумфе янычар, они покинули лагерь и разбежались, чтобы избежать их преследования. По окончании этой революции, все министры Порты были сменены за исключением Рейс-Эфенди (Галиб, о котором я уже говорил и буду иметь случай еще говорить, был одним из самых дельных, образованных и умных людей, которых мне приходилось встречать между турками); хранителем печатей великого визиря и министром юстиции был назначен Юсуф-паша (Юсуф был Чауш-Ваши, старший судья. После смерти Мустафы-визиря, он несколько времени был великим визирем. После него султан назначил на это место Киур-Юсуф-Пашу. (Киур значит одноглазый); он лишился — одного глаза в игре “Жирит” (которая заключается в том, чтобы на рыси, верхом, бросать маленькие палочки и ловить их, не уменьшая аллюра и не сходя с лошади). Я часто присутствовал на этих упражнениях опасных для участвующих и забавных для зрителей. Это был его слуга, который выколол ему глаз, но он его простил, дал большую сумму денег и отправил от себя. Он был уже тогда великим визирем и командовал армией против французов в Египте, где проиграл (Гелиполяское) сражение с генералом Клебером и, несмотря на эту неудачу, ему удалось захватить Каир, подучить обратно который стоило французам громадных денег. В первый же год этой войны, 1807 г., он заслужил орден за храбрость; ему было тогда 70 лет); Челеби-Эфенди был заместителем Каиа-бея (Это был тот самый, который появился перед Кававши-Огды, и лишился жизни за это), а Саид-Али получил звание капитана-паши (Саид-Али, алжирец, хороший морской офицер, служивший в последних кампаниях; он был разбит адмиралом Синявиным около Тенедоса; тогда Мустафа-Байрактар дал ему отставку; после того предложил ему должность капитана-паши, но затем он еще раз был отставлен от своей должности и сослан). [489]

Один турок, Гассан-ага (Гассан-Ага — европеец-богоотступник. Одновременно он занимал несколько мест: он был интендант в адмиралтействе и директор таможен, где он выказал свое происхождение. Еще не существует такой подлости и бесчестности, которой бы он не учинил), в то время был Кануклаиа (Он был Капуклаиа, агент Мустафы-визиря; ему удалось избежать опасности погибнуть вместе с ним, благодаря огромной сумме денег; а между тем после его смерти, последовавшей вскоре после того, у него нашли 250.000.000 пиастров, которыми завладел султан, и которые пошли на содержание армии, так как без этих денег она не могла бы существовать тогда. Когда Оттоманская империя принуждена была налагать наказания не людей, осужденных за измену и т. п., то она заставляла их из собственных средств покрывать те иди другие расходы государства. Эта система не без преимуществ, она не лишает обвиненных жизни и без огласки и каких бы то ни было несправедливостей и жестокостей отучает от дурных наклонностей), агентом Мустафы.

Янычары, удовлетворенные тем, что вместе со смертью Мустафы-визиря, им удалось уничтожить и здания, которые хотел воздвигнуть новый министр, удовольствовались его смертью и оскорблениями, нанесенными его трупу. После этой кровавой катастрофы, Константинополь долго наслаждался полным спокойствием; авторитет султана, после этой революции, был, понятно, сильно, ослаблен, но, мало-помалу, он снова приобрел его и, благодаря своему энергичному упрямому и жестокому характеру, он сумел подавить янычар и избавиться от их ужасного влияния, которому подчинялась вся высшая администрация империи; оно породило анархию, безверие, потерю кредита и в продолжение года, когда происходило это ужасное событие, Порта могла выставить против русских только весьма незначительное количество войск для возобновления неприятельских действий.

Е. Каменский.

(Продолжение следует).

Текст воспроизведен по изданию: Записки графа Ланжерона. Война с Турцией 1806-1812 гг. // Русская старина, № 2. 1908