ЗАПИСКИ ГРАФА ЛАНЖЕРОНА

Война с Турцией 1806-1812 г.г.

Селим послал албанцев усмирять их, истребить бунтовщиков и разрушить Египет, но водворить там свою власть ему не удалось. Однако паши оказались непокорными его приказаниям; разбойники и мятежники составляли партии, начальники которых овладели несколькими крепостями и начали войну с ним, продолжительную и беспокойную, особенно в Болгарии (как мы это видим в журнале кампании 1807 г) Сербы также подняли мятеж. Ни при одном еще султане Оттоманская Империя не волновалась так внутренними раздорами и внешними войнами. При нем правительство совсем потеряло свою силу, уважение и авторитет. В свое правление Селим ничего не добился, несмотря на то, что имел в виду сделать много хорошего и полезного для своей Империи, ему пришлось бороться с двумя ужасными препятствиями — суеверием и предрассудками, которых было достаточно, чтобы помешать всякому прогрессу. Селим старался, беря пример с европейских народов, ввести у себя и распространить науки и цивилизацию. Он вызвал в свою страну иностранных артистов и рабочих для обучения разным ремеслам, затем [429] он очень покровительствовал иностранной литературе и при нем много сочинений было переведено, издано и напечатано на турецком языке. Он велел выгравировать географические карты, и они тогда быстро пошли в ход; также он выстроил фабрики и заводы и учредил школы математические, инженерные и медицинские. Грекам он позволил завести свои учебные заведения в Константинополе.

Турецкая артиллерия была тоже не забыта, для нее было построено: казармы, литейные мастерские и т. д. И действительно, конная артиллерия отличилась в войну 1808 г., а пушки, вылитые по английскому образцу, могли служить моделью. Армия улучшилась во многих отношениях вследствие стараний английских, французских и шведских офицеров, которые были приглашены Селимом для обучения войск. Наконец, этот энергичный султан решился на смелое предприятие, он захотел разрушить чудовищную милицию “янычар”, которая была столь многочисленна и опасна для султанов и в которой насчитывают столько же грабителей и убийц, сколько и находившихся там лиц (1827 г. Правитель страны только тогда может добиться желаемых преобразований, когда он истребит своих противников, перемену же в жизни и привычках народа можно ввести только с помощью силы. Так делал Петр Великий и также делает и нынешний султан Махмуд. Он уничтожил янычарскую милицию, повелел казнить массу народа, затем образовал регулярную армию, и мы увидим дальше, что с ней сталось. Живущие в Константинополе не сочувствовали ему и полагали, что армия не может быть опасной для врагов, но я не разделяю их мнений и уверен, что со временем она усовершенствуется и принесет большую пользу). Он хотел достигнуть этого сформированием регулярной армии, и если бы ему это удалось, то армия, могла бы быть весьма страшной, так как храбрость, деятельность и усидчивость, присущие туркам, прекрасные данные для составления хорошей армии.

Но если Селим был одарен гением преобразовать отечество, то у него никак не хватало энергии выполнить это. Принужденный сделать значительные затраты для всех своих новых учреждений, он увеличил налоги и установил новую финансовую систему, создав совет, члены которого следили также за всеми текущими делами. Таким образом, авторитет визиря сделался значительно ограниченнее, и он стал только исполнителем постановлений совета. Юсуф-Ага был самым преданным другом Селима, он был управляющим дворцом матери султана, султанши Валиде, к которой он чувствовал глубокое уважение и безусловную преданность. [430]

Эта новая милиция, известная под названием Низам-Джедида (новые полки), препятствовала фанатизму, честолюбию и интересам многих турок, а формирование ее шло в разрез их предрассудкам, что и было причиной недовольства среди фанатиков. Недовольство перешло в ропот, а ропот — в революцию. Янычары, предвидевшие свое падение, естественно хотели избежать его и начали бунт; но их скоро усмирили; только в Румелии и в Валахии еще продолжались волнения. За ними поднялся и простой народ, а начальники разбойничьих шаек воспользовались происшедшими смутами и начали разорять страну. Многие жители эмигрировали в Азию и Валахию, а разбойничьи шайки дошли до того, что даже подступали к самому Константинополю. Начальники этих банд сумели заставить Селима отдать им в ленную зависимость города, которые они занимали. Эта слабость со стороны султана остановила на некоторое время разбой, но затем они снова принялись за старое, тем более, что они прекрасно понимали, что своей силой могут многое сделать. Тогда во главе движения стали Гасан-Оглы (Один турок, по имени Гасан-Оглы, собрал себе партию в Видинской крепости и прогнал оттуда пашу. Вскоре он объявил себя независимым; ему помогли в этом его средства, нажитые им торговлей и грабежами. Он два раза разорял Малую Валахию и поджигал Крайову (Krауоvа). В Порте не могли его усмирить. Кинчук-Гуссеин-паша, генерал-адмирал и фаворит Селима III, осадил Видин, но не мог его взять. В конце концов, султан был принужден уступить мятежнику и сделал его Видинским пашою, не дождавшись от него верности), Мустафа-Байрактар Эмик-Оглу (Я уже говорил о Мустафе-Байрактаре и о Пегливане, а дальше я буду иметь случай говорить о Босняк-Аге и о Емик-Оглы; последние не равнялся с другими по смелости и находчивости, но он был менее жесток и не внушал столько ужаса болгарам) и еще пятьдесят других злодеев, которые овладели несколькими селениями между Дунаем и Балканами, крепостями, находящимися на берегу Дуная и городами во внутренней Болгарии. Таким образом, эти богатые, прекрасные провинции перестали принадлежать султану. Желая поселить вражду между ними, султан старался вооружить одних против других, но он не добился желаемых результатов; напротив, они все более и более продолжали бунтовать, и шайки их все увеличивались.

Несчастные болгары сделались жертвой этих бродяг и часто должны были с ними воевать.

Каждая деревня, каждый маленький городок был огорожен, что впоследствии, во время нашего похода в Болгарию, значительно затрудняло наши переходы. [431]

Всякий из начальников этих мятежников имел в Константинополе подкупленного покровителя из министров или из любимцев Селима; благодаря им, они всегда были уведомлены о решениях Дивана. Пегливану даже покровительствовала мать Селима. Странное управление!

Вскоре мятеж вспыхнул и в других провинциях Империи, и большая часть султанских владений сделалась добычей разбойнической партии. Селим же, оскорбленный и поруганный непокорными пашами, только тогда добился их усмирения, когда снова примирился с ними.

Эта эпоха напоминает нам то время, когда болгары при греческих императорах являлись под стены Бизанса, оскорбляли их, а города обкладывали контрибуциями.

По этому можно судить о положении этой несчастной страны: торговля потеряла свою прежнюю деятельность, доставка жизненных припасов сделалась крайне затруднительна, лихоимство и воровства практиковались безнаказанно. Все эти бедствия народ приписал Низам-Джедиду и верховный совет сделался предметом всеобщей ненависти. Султану Селиму, конечно, было известно недовольство народа, но не будучи основательно знакомым с настоящим положением дел своей Империи, он тем менее знал о причинах, породивших эти бедствия. Главные его министры и любимцы были заинтересованы в учреждении Низам-Джедида, чтобы сохранить свое влияние и могущество; поэтому они скрывали от правительства мнение народа об этом учреждении и советовали все сносить, не обращая особого внимания. Все дела, как внешние, так и внутренние были в полнейшем беспорядке, что представляло большие опасения в виду воинственного настроения всей Европы. Селим и его двор могли бы побороть все эти волнения, если бы султанша Валиде прожила дольше, но она умерла в 1805 г. и, таким образом, лишила Селима своих советов, или, вернее сказать, советов Юсуфа-Аги, который, потеряв свою покровительницу, перенес массу неприятностей и интриг от Несим-Ибрагима-ефенди, занимавшего одну из главных должностей при дворе и сумевшего добиться милости Селима.

Несмотря на то, что после смерти султанши, Юсуф-Ага решительно отказался от занимаемых им государственных должностей и хотел заставить других забыть о себе, но Ибрагим не удовлетворился этим, ибо надеялся возвыситься только по удалении своего соперника из столицы.

После смерти Валиде, Селимом окончательно овладела его сестра, султанша Билгам, с которой из всей семьи он был [432] в лучших отношениях. Несим-Ибрагим пользовался у нее большим доверием. Прислуживаясь к султанше насколько хватало сил, он старался всегда поступать согласно ее мнению, исполнял все ее капризы и желания, а когда ей надо было уплачивать по счетам за свои огромные затраты, он всегда умел снабжать ее большими суммами. Удаление Юсуфа-Аги, столь желанное для Ибрагима, совершилось, он уехал в Мекку. Слабохарактерный Селим, подпавший под влияние тех, которые были против его любимца, нарушил клятву, данную им матери, когда она была уже на смертном одре. Она просила его, чтобы он в память ее оставил при себе этого уважаемого человека. Султан поклялся исполнить ее желание, а немного спустя, сам советовал Юсуфу уехать на поклонение святым местам, куда тот и отправился в августе 1806 г.

Несим-Ибрагим приобрел огромнейшую власть, что имело гибельные последствия и для двора и для султана. Внутренние беспорядки и положение Дивана, дела которого велись столь нерешительно, были причиной войны с Россией и Англией. Русский посланник уехал из Константинополя в декабре 1806 г., а английский в январе 1807 г.

Во время войны с Россией янычары должны были также стать в ряды армии. Министры и другие государственные лица, не сопровождавшие великого визиря в армию, думали, что во время этой войны Низам-Джедид может очень возвыситься и получить еще большее значение. Великим визирем был тогда Мустафа Челибей, о котором я уже говорил раньше.

Уллемасы (Улемасы (Uleimas) — в переводе значит: “люди закона” справедливости и религии; это могущественнейшая каста в империи, влияние и власть которой возбуждали общую зависть), роптавшие в продолжение нескольких лет на положение дел и на могущество совета, задумали, зная настроение народа, свергнуть этот Низам-Джедид, а вместе с ним и его партизанов. Как открылось потом, тайным начальником этого заговора в 1807 г. был Муфтий (Муфти, как начальник Улемасов и человек религиозный, имел огромное влияние), его помощник, визирский наместник Муса-Паша, посвятил в эту тайну Агалар-Агасси и Сеймен-Баши (Сеймет-Баши — 1-ый офицер в корпусе янычар после Ага, он его заменял, когда тот бывал на войне; Агаларь-Агасси — это бунтовщик, назначенный начальствовать над прочими ага и быть шефом янычар). Вспыхнувшее в мае месяце 1807 г., [433] возмущение Ямаксов (Ямаксы — войско, составляющее гарнизоны в хорошо укрепленных фортификационных сооружениях) было сигналом бунта в Фонораки (Фонораки — это греческая деревня, расположенная у канала, проведенного из Черного моря; там находится маяк для входа в Босфор), и предлогом для сего послужил султанский фирман, которым Селим предписывал гарнизонам Босфора принять на себя обмундирование регулярных войск (Головной убор Бостанджисов (des Bostangis) сделан из красного сукна и весьма недурно. Бостанджисы — это садовники, которым поручены сады дворца великого повелителя, надзор за внутренностью этого дворца, казенными домами и дворцом в Босфоре. Начальник Бостанджисов назывался Бостанджи-Баши; он считался большою персоной. Когда султан ездил кататься на лодке, то он был его рулевым); это было 15-го мая.

Ямаксы уже несколько лет как были обучены европейским приемам и вооружены ружьями со штыками, но, несмотря на это, все-таки сохранили свою прежнюю форму и не принадлежали к партии совета Низам-Джедид; они были страшно недовольны, когда получили приказание переменить форму.

Махмуд-Еффенди (Махмуд-Эффенди — был посланником в Лоидоне; его заместил Рейс-Эффенди) в качестве хранителя ключей, в этот день находился в Фонораки, где ему и был передан султанский фирман, офицером Хассеки (Хассеки — один из офицеров Бостанджисов), который получил приказание немедленно привести приказ в исполнение. Ямаксы, не желавшие повиноваться, взялись за оружие, и Хассеки пал их первой жертвой. Махмуд, чтобы избежать их ярости, бежал в Фонораки, но враги преследовали его и он погиб в Буюк-дере (Буюк-дере, деревня в 8-ми верстах от Фонораки, в 18-ти вер. от Константинополя; иностранные министры имеют там свои дачи, а иные и дворцы).

С этих пор поведение Фоноракийских ямаксов приняло характер полного возмущения, а ямаксы других пунктов и гарнизоны всех батарей, расположенных по эту сторону пролива, как на Европейском берегу, так и на Азиатском, приняли участие в бунте. Это совершилось в Буюкдерской долине, где жители соединились с войсками Кавакш-Оглы, человека с довольно темным прошлым, несмотря на что, он был найден достойным стать начальником мятежной партии, и решение идти в столицу последовало тотчас же после избрания его в начальники. Быстро подвигаясь вперед и прибыв вооруженными в [434] Тофано (Тофана — местечко, расположенное против Константинополя на берегу моря; там находятся главное артиллерийское управление и литейные заводы), революционеры без всякого труда принудили восстать Топчисов (Топчисы (Les Topschis) артиллеристы) и заставили их идти вместе в Константинополь, куда раньше их доставили мармит — (знамя) (Казан, Мармит (Cazan, Marmite) для турок то же, что для европейских войск — знамя, к нему относятся с большим благоговением. Когда оно выносится на какую-нибудь церемонию, ему отдаются такие же почести, как и султану).

По дороге к Константинополю к ним присоединилось еще много недовольных, так что бунтующие все увеличивались, а в городе они еще усилились примкнувшими к ним янычарами. Мятеж сделался общим; мятежники остановились в Этмейдо (Этмейдо — это часть г. Константинополя, в которой находится главная казарма янычар). Тут они дали волю своим буйствам; общее спокойствие, уважение чужой собственности — все было попрано. Призвав к себе муфтия, они потребовали от него руководства, которое он охотно и принял. Этот представитель закона, один из главных тайных зачинщиков революции, приказал в силу закона Фества (Фества — постановление из Корана, переведенное Муфтием), поддерживаемый Казиаскерами (Казиаскеры — главные судьи, их два: один из Румелии, а другой из Анатолии; такое назначение влечет за собою право на повышение в Муфтии), умертвить главных правительствующих лиц страны. Султан Селим, уведомленный об этом движении, вместо того, чтобы подумать о средствах положить конец бунту и воспользоваться услугами тех, которые бы могли спасти его своим мужеством и энергией, думая таким образом усмирить мятеж, — послал бунтовщикам некоторых из своих приближенных, и, между ними, БостанжиБаши (который умолял султана позволить ему пожертвовать своею жизнью, надеясь этим спасти от смерти своего повелителя), обещая отмену Низам-Джедида и восстановления некоторых прав янычар. Слабость Селима увеличивала, как это и следовало ожидать, смелость мятежников. Различные приказания, даваемые султаном, не производили никакого действия, напротив, они скорее — только вооружали их против него.

Начальствующие лица, изменяя интересам султана, а может быть и из страха, переходили на сторону янычар, сближались с мятежниками и даже сами управляли народным движением, [435] в то время как Селим, в надежде избегнут угрожающей ему участи, пожертвовал несколькими своими фаворитами. Бунтовщики сами судили чиновников; жертвы избирались Кавакши-Оглаем.

Нелим-Ибрагим-Эффенди был поставлен во главе конскрипционного списка. Однажды он был схвачен, свезен в Этмейдо и там растерзан на части. Останки его тела и клочья одежды с триумфом были отправлены в город. Хаджи-Ибратм-Эффенди (Хаджи-Ибрагим-Эффенди: хаджи — значит пилигрим. Ибрагим, получил это звание потому, что он ходил в Мекку. Последовательно он занимал все главные должности в Порте, за исключением должности великого визиря, которую он никогда не хотел согласиться принять. Это был человек твердый, неподкупный и один из самых горячих приверженцев Низам-Джедида; он предчувствовал последствия мятежа и спрятался далеко от своего дома. Один из его слуг, знавший о том, где он находится, предал его. Янычары отыскали его и перерезали ему горло, но и с предавшим его они поступили очень жестоко), один из прежних сотрудников Селима и самый почтительный из его министров, думал спрятаться, но был найден, выведен из своей засады и затем избит до смерти. Другие известныя личности, будучи предметом ненависти янычар, были также умерщвлены в этот день. Сиркиатиби (Этого Сиркиатиби звали Ибрагимом; это был человек ума, с большими связями; он был очень предан Селиму и разделял все его идеи относительно реформы. Предвидя революцию, он давно просил отставки, которой однако не получил) — секретарь великого повелителя, преследуемый в своем доме, искал спасения на крыше, но упал на улицу и расшибся до смерти.

Челебей-Мустафа-Эффенди (Челебей-Эффенди (не великий визирь, но носивший, по курьезному совпадению, одинаковое имя) занимал крупную должность и был даже Рейс-Эффенди. Постоянный поклонник Низам-Джедида, он был одним из представителей ненавидящих янычар), министр — должен был быть одной из первых жертв, но его смелость и хладнокровие спасли его. Едва узнав о народном движении, он предупредил опасность. Вместо того, чтобы искать спасение в бегстве, — он предал себя янычарам и просил их, чтобы они взяли его под свое покровительство. Эта уловка ему прекрасно удалась. Ни кровавые казни, ни обещания султана, ни жертвы, которые он принужден был совершать, не могли удовлетворить янычар, они хотели докончить совершенно свое дело, т. е. свергнуть Селима с престола.

Собравшись в Этмейдо, они объявили, что в продолжение [436] нескольких лет, поведение Селима было постоянным нарушением закона пророка и спрашивали муфтия: был ли султан достойным царствовать? Ответ муфтия, как и должно было ожидать, вполне удовлетворил мятежников, он дал им право свергнуть султана и они, тотчас же вооружившись, направились к сералю султана и объявили с шумом и криком, что они не признают его более своим повелителем, а на его место провозгласили Мустафу 4-го, его двоюродного брата, сына Абдул-Гамида.

Селим не выказал никакого сопротивления их воле, которую ему объявил муфтий (1807 г. В трудах г. Иншереара можно прочесть о лицемерном и бесчестном разговоре муфтия с султаном) и, предоставив корону Мустафе, заперся у себя. Мятежники остались верными своему слову: общественная тишина была восстановлена, также как и уважение к чужой собственности. Ни один дом с тех пор не был разграблен, а когда один янычар позволил себе какую-то жестокость по отношению отменно честного человека, он был тотчас же умерщвлен своими товарищами. Это великое событие произошло в 1807 г., между 18 — 30 мая месяца.

Султан Мустафа, возведенный на престол, уничтожил Низам-Джидид, следствием чего явились распущенность и отсутствие дисциплины в регулярном войске. Все поступки нового повелителя, казалось, были направлены к тому, чтобы утвердить мусульман в варварстве и невежестве, которые Селим старался уничтожить.

Юсуф-Ага, выехав из Мекки, где был для поклонения св. местам, находился во время революции в Бруссе, где получил изданный новым султаном приказ о его смерти. Он принял его с редким спокойствием и просил только своих палачей дать ему время для совершения омовения и последней молитвы. Его имения и имения всех остальных жертв народной ярости были конфискованы в собственность государственных имуществ. Кавакши-Оглы был назначен смотрителем дворцов Фонораки и начальником батарей.

Возведенный на престол, султан Мустафа не имел никакой возможности выказать свою власть. Вся власть долго еще оставалась в руках мятежников, а султан вынужден был им только повиноваться, вместо того, чтобы повелевать самому. Несколько раз он старался было возвысить свой авторитета, но все его попытки были напрасны. Оставленный [437] муфтий возложил на него корону, но не передал власти. Предводители волновавшегося народа, сами, часто, должны были уступать воле муфтия, выражавшейся в чрезвычайно резких формах.

Кавакши-Оглы, не будучи в состоянии управлять всеми своими солдатами, которые собственно и возвели его в свои начальники, вскоре предался чрезмерной невоздержанности и распутству.

Е. Каменский.

(Продолжение следует).

Текст воспроизведен по изданию: Записки графа Ланжерона. Война с Турцией 1806-1812 гг. // Русская старина, № 11. 1907