ЗАПИСКИ ГРАФА ЛАНЖЕРОНА

Война с Турцией 1806-1812 г.г.

Многие из генералов не могли простить ему такого быстрого возвышения, прежде совершенно неизвестного в России, где производство в чины совершалось только по табели (Повышение по табели о рангах может быть причиной многих несообразностей, но тем не менее я считаю их менее неправильными, чем эти произвольные повышения, в которых интрига, случай, расположение, выгодное впечатление и прислуживание — часто имеют большее значение, нежели действительные заслуги. Мы слишком много видели подобных примеров в царствование Александра I) о рангах. Фамилия графа Каменского не была особенно древней и знаменитой; она произошла от польских выходцев. Дед гр. Каменского был правителем всех имений князя Меньшикова; отец его был сделан графом и фельдмаршалом Павлом I, в один из моментов вспышки пристрастия и великодушия. Командующим армией Каменского назначил военный министр Барклай, который был с ним в очень хороших отношениях и высоко ценил его.

Об его брате, графе Сергее Каменском, я уже говорил в записках 1806 года; оба они были сыновья фельдмаршала, о котором я упоминал ранее, в моих описаниях русской армии.

Прибыв в Яссы, граф Каменский принял генералов и бояр очень холодно, не отличив от других и князя Долгорукова, чего впрочем тот вполне заслужил; более любезно он отнесся ко мне. Два дня он запирался со мной в кабинете и я сообщал ему нужные сведения как о стране и армии, так и о характере войны, которого он совершенно не знал. [268]

Его первые распоряжения в Яссах не были одобрены, и армия начинала быть недовольна им; из уважения к своему предшественнику, князю Багратиону, он должен бы был объявить о принятии командования армией только по приезде в Бухарест, а он поспешил объявить об этом еще в Яссах, при чем сам написал приказ и таким тоном, который совершенно не соответствовал обстоятельствам: он слишком много говорил о себе, о своих успехах в Финляндии и скорее угрожал своей армии, нежели обещал ей свое расположение и снисходительность.

Этот первый приказ нового главнокомандующего был полнейшим контрастом с прощальным приказом князя Багратиона, который самолично продиктовал его Безаку, владевшему хорошо пером и сумевшему передать все мысли своего начальника. Прощальный приказ кн. Багратиона был одним из самых трогательных и хорошо написанных статей, которые я когда-нибудь читал в России, и имел настолько успеха, насколько приказ графа Каменского возбудил неудовольствие. Граф Каменский сам распределил войска и объявил новый план кампании. Меня очень удивило это распределение, сделанное так быстро и без всякого знания полков и генералов, и я не мог не видеть в нем ребенка, спешившего позабавиться новой игрушкой.

Приехав в Бухарест, он принужден был изменить все свои распоряжения, но сделанные им новые также не имели успеха. Между другими странностями, он непременно хотел распределить полки из своих дивизий в различные корпуса таким образом, чтобы все командиры этих корпусов, прекрасно знавшие всех офицеров и даже многих солдат, не имели бы под своей командой ни одного батальона прежнего состава и не знали бы своих подчиненных ( Про это распределение войск генер. Марков шутя сказал, что он был бы счастлив, если бы гр. Каменский разбил неприятеля также, как он разбил дивизию).

Граф Каменский также проявил свою бестактность в очень неосторожной болтовне, которая заставила всех генералов армии чуждаться его; он публично показал приказание Государя, которым предписывалось ему не обращать внимание на старшинство в выборе командующих корпусами и отрядами (Он дал нам такое же приказание относительно наших подчиненных). Он также легкомысленно объявил, что будет давать предпочтение генералам, которых привез с собой (о них я буду говорит ниже), [269] и что он имеет мало доверия к старым генералам Молдавской армии, отзываясь о них довольно беспощадно.

Оскорбленное самолюбие прощается меньше всего, и можно судить, какое впечатление произвели в армии эти неосторожные поступки нового главнокомандующего. Офицеры, привезенные с собой графом Каменским, а также выписанные им потом, предназначенные для исполнения главнейших должностей в армии, были: генералы Сабанеев, Кульнев, Ансельм-де-Жибори, князь Михаил Вяземский и полковник Фридерице.

Сабанеев был очень храбрый, образованный и деятельный офицер; но слабость его зрения мешала всем его военным талантам, он был почти слепой, а для генерала на войне это большое неудобство; по честности это был идеальнейший человек, добродетельный и обязательный, но, к сожалению, у него был слишком резкий характер, он не умел обуздывать и сдерживать себя, а живость и откровенность его не всегда были уместны.

Кульнев — обладал мужественным характером; был прекрасным командиром гусар и хорошим начальникам аванпостов; он был честный, добродушный человек, приятного обращения и большой оригинал в манере обращения и в разговоре (он был убит 1812 г.).

Ансельм — был, в полном смысле слова, революционер француз; это выражалось в его манере, тоне и речах. Во время первой французской революции он был в числе приверженцев королевской партии в Вандее; затем, после Прусской войны, во время республики и Бонапарта, он оставил французскую службу. Участвуя в Финляндской войне, он получил много чинов и орденов. Всю свою жизнь провел он в войнах, любил их и приобрел в них большую опытность; он обладал храбростью и военными талантами, но совсем не знал русского языка, что представляло большое затруднение для командования русскими войсками. Ярый приверженец Фронды, этот мало деликатный и хвастливый человек был ненавидим в армии.

Князь Михаил Вяземский, — двоюродный брат графа Каменского, был ему обязан своим возвращением на службу; его отчисление, хотя было и строго, но заслуженно; у него был очень суровый характер, но как офицер он был крайне знающий, деятельный и способный командовать отдельным отрядом.

Полковник генерального штаба Фридерице был таким же доверенным у графа Каменского, как Адеркас у князя Багратиона; это был очень честный и мужественный человек, не лишенный [270] военных знаний, но очень медлительный в своих решениях и действиях. Я не считаю его подходящим для должности квартирмейстера армии, которую он занимал в эту кампанию.

Прибыв в Бухарест, граф Каменский очень резким приказом отрешил Безака от должности, а затем принудил его покинуть Валахию. Он объявил приказание Государя, который, отправляя его из Петербурга, сказал ему: «Я надеюсь, что вы меня освободите от Безака; до сих пор я не решался отнять его от Прозоровского и Багратиона».

Граф Каменский привез с собой также одного адъютанта Закревского, которому передали должность Безака, так как его отчисление произошло очень скоро. Я еще буду иметь случай поговорить об этом адъютанте. (Этот Закревский сделал очень быструю и блестящую карьеру: в короткое время он был сделан полковником гвардии, генерал-майором, генерал-лейтенантом, дежурным генералом армии, генерал-адъютантом Государя и генерал-губернатором Финляндии, а ему было всего только 40 л. Он был богат, умен и деятелен, но крайне мало сведущ; темное его происхождение, казалось, не могло обещать ему такой блестящей карьеры; в молодых годах его образование не было подготовкой к настоящему)

Граф Каменский приехал в Бухарест 30 марта; он выказал большое уважение к князю Багратиону, но, казалось, вежливость его была напускная и вынужденная.

Князь Багратион передал ему командование армией и через 10 дней уехал. Решительно все его подчиненные и почти все жители страны выражали ему чувство сожаления, привязанности и искренности, что делало честь и им, и тому, к кому они относились. Подобное внимание к князю Багратиону сильно кололо самолюбие графа Каменского, и, как он ни старался скрыть, все-таки это было очень заметно.

Из первых же действий графа Каменского оказалось, что он хотел обращаться с греками и валахами очень сурово и презрительно. Он вздумал публично наказать тех бояр, которые среди других, отличались своей безнравственностью; вступившийся за них митрополит выпросил им прощение, но все бояре после этого происшествия были охвачены ужасом, который, впрочем, мог бы в будущем благотворно повлиять на них.

За графом Каменским из Петербурга приезжали целыми толпами в Бухарест так называемые волонтеры. Это все молодые люди, лучших семейств Петербурга, все не приносящие никакой пользы при дворе, камергеры, камер-юнкеры, гвардейские офицеры. [271]

Польщенные примером, что человек в 30 лет уже командует армией, вообразили, что такая же судьба ожидает и их, если они примут участие в одной или двух кампаниях и сделают вид, что они находятся в делах.

Часто бывало так, что для них отнимали командование у храбрых, заслуженных и знающих офицеров и затем, совсем неправильно, награждали этих выскочек чинами и орденами. Государь не любил волонтеров и имел на то причину, но, поддаваясь просьбам родителей и покровителей их, все-таки принимал их и приказал графу Каменскому определять их в полки по их чинам.

Наш генерал-аншеф этого не исполнил и всех оставил у себя в свите, к которой прибавилась и масса прислуги и прикомандированных офицеров; таким образом, в его главной квартире было более 100 человек, сверх огромного штаба; одних экипажей, вместе с экипажами его свиты, было более 300, а если к ним прибавить еще маркитантов-рестораторов и купцов, то нельзя сказать, чтобы колонна главной квартиры была бы особенно малочисленна и не обременительна для армии.

Так как план кампании графа Каменского был совершенно противоположен плану князя Багратиона, то главнокомандующий вызвал генерала Исаева, который уже перешел Дунай, и объявил ему свое намерение не помогать сербам. Со своей стороны, считая такое распоряжение не согласным ни в политическом, ни в военном отношениях (позднее я переменил свое мнение), я словесно и письменно убеждал графа изменить свое решение, что с большим трудом мне и удалось; он уменьшил назначенный отряд и дал его графу Цукато, что привело последнего на верх блаженства. Это назначение уже с давних пор было предметом его желаний и честолюбия; давно уже он прибегал ко всевозможным интригам, чтобы достичь подобного назначения и, надо сознаться, никто больше него не заслуживал этого места. Граф Цукато был человек достойный, но недостаток его средств и протекции заставлял его иногда быть интриганом; можно только пожалеть его, что он в силу необходимости должен был прибегать к такому средству.

Генерал Исаев был очень обижен, когда его удалили с должности, которую он занимал уже три года, и которую он исполнял с большим усердием. Сделанные им или допущенные злоупотребления отдалили от него графа Каменского, который собирался назначить его начальником аванпостов. [272]

Исаев, казалось, сам желал этого назначения, во-первых, для того, чтобы служить под начальством Цукато, а во-вторых, чтобы не оставаться в этой стране, где он так деспотично правил; но вскоре он успокоился я, не желая упускать своих интересов согласился остаться в Малой Валахии и даже сам просил об этом назначении, на что я получил согласие.

В конце марта граф Каменский передвинул из Ясс 18-ю пехотную дивизию и несколько кавалерийских полков к Гирсову для того, чтобы соединиться с корпусом своего брата.

Мы все приготовлялись, чтобы в начале апреля подойти к Дунаю, когда я через курьера получил приказание собрать все свои войска и приготовиться к войне с австрийцами. Другие генералы получили такое же приказание и были удивлены так же, как и я. Мы не сомневались в том, что граф Каменский имел, вероятно, сведения о движении австрийских войск в Валахию и Молдавию и, как ни странны казались эти сведения, приказание нашего главнокомандующего было так настоятельно, что мы все думали, что он имеет основательные приказания от Государя или, по крайней мере, точные сведения от нашего посланника в Вене. Но каково же было наше удивление, когда мы узнали, что такую тревогу произвели несколько частных писем венских купцов к своим торговым коммерсантам в Бухаресте и донесение какого-то грека Самуркаше к каймакану, в Малой Валахии, тогда как австрийцы, на самом деле, и не думали нападать на нас. Вот причина всего этого шума и страха графа Каменского, который, казалось, совсем забыл о турках. Через неделю мы получили отмену этого приказания, но это происшествие набросило некоторую тень легковерности на нашего главнокомандующего и породило неприязненное к нему отношение армии. (По приказанию графа Каменского, я послал в Лемберг одного из моих адъютантов, Русселя, как разумного офицера. Через десять дней он вернулся, и отдавая отчет мне о своей поездке, сообщил, что во всей Галиции нет никакого движения войск, и ни о каком походе нет и речи)

Между тем, граф Каменский переменил свое распоряжение о расположении войск, сделанное им несколько легкомысленно в Яссах.

Вот то распределение войск, на котором он остановился после приезда генерала Уварова. Как я уже говорил выше, это было какое-то странное смешение полков и генералов. [273]

Новое распределение войск:

Корпус генерал-лейтенанта Засса, расположенный лагерями в Бухаресте.

Полки: Переяславский драгунский.

Тверской драгунский.

Волынский уланский.

Грекова казачий.

Естахова казачий.

Малороссийский гренадерский.

Выборгский пехотный.

Апшеронский пехотный

Нижегородский пехотный

Вятский пехотный

Украинский пехотный

Одесский пехотный

29-ый егерский

13-ый егерский

Артиллерийские роты: Вегетинского 30 орудий

Богуславского 30 орудий

полурота Лакса 30 орудий

Генерал Засс имел под своим начальством графа Цукато, корпус которого состоял из трех отрядов:

1-й отряд: генерал-майора Назимова, в Бухаресте.

Житомирский драгунский полк.

Резервные батальоны: Нижегородского полка.

Одесского полка.

Камчатского полка.

Рота конной артиллерии подполковника Обухова.

2-й отряд: генерал-майора Ермолова, расположенного лагерем под Журжевым.

Чернозубова казачий полк.

Власова 2-го казачий полк.

Мелентьева 3-го казачий полк.

Ладожский пехотный полк.

Нашебургский пехотный полк.

Резервные батальоны: Апшеронского полка.

Олонецкого полка.

Сибирского полка.

6 пушек, 12-ти фунт., Лакса. [274]

3-й отряд: генерал-майора Исаева, в Малой Валахии:

Исаева 1-го казачий полк.

Исаева 2-го казачий полк.

Уральский казачий полк.

Олонецкий пехотный полк.

Ново-Ингерманландский пехотный полк.

Старооскольский пехотный полк.

Пензенский пехотный полк.

Резервные батальоны: Ново-Ингерманландского полка.

Выборгского полка.

6 егерского полка.

6 пушек Донской конной артиллерии.

Численность корпуса:

40 батальонов.

25 эскадронов.

8 казачьих полков.

36 двенадцати фунт. пушек.

18 конной артиллерии

72 полковых

Всего 126 пушек.

Корпус генерал-лейтенанта графа Ланжерона, в Обилешти.

Кинбурнский драгунский полк.

Смоленский драгунский полк.

Мелентьева 2-го казачий полк.

Платова 3-го казачий полк.

Колыванский пехотный полк.

Мингрельский пехотный полк.

Охотский пехотный полк.

Воронежский пехотный полк.

14-й пехотный егерский полк.

27-й пехотный егерский полк.

Резервные батальоны: Витебского полка.

Новгородского полка.

Охотского полка.

27-го пехотного егерского полка.

13-го пехотного егерского полка.

14-го пехотного егерского полка.

12 пушек 12-ти фунт. роты Бастиона, 12 пушек Салля (Salle).

5 рот осадной артиллерии.

Численность корпуса:

18 батальонов. [275]

10 эскадронов.

2 полка казаков.

24 двенадцати ф. пушки.

22 полковых пушек.

Всего 46 пушек.

Корпус генерал-лейтенанта графа Каменского, в Гирсове:

Чугуевский уланский полк.

Серпуховский драгунский полк.

Денисова 6-го казачий полк.

Нисоенова казачий полк.

Андронова 2-го казачий полк.

Сулинова 9-го казачий полк.

Фанагорийские гренадеры:

Орловский пехотный полк.

Нарвский пехотный полк.

Витебский пехотный полк.

Козловский пехотный полк.

Смоленский пехотный полк.

Тамбовский пехотный полк.

Костромской пехотный полк.

Днепровский пехотный полк.

6-й пехотный егерский полк.

11-й пехотный егерский полк.

32-й пехотный егерский полк.

6 двенадцати фунт. пушек роты Ансио, 12 пушек конной артиллерии Навака:

Численность корпуса:

24 батальона.

15 эскадронов.

4 полка казаков.

6 12-ти фунт. пушек.

12 пушек конной артиллерии.

36 полковых пушек.

Всего 54 орудия.

Главные силы, под непосредственным начальством графа Каменского 2-го, состояли: из авангарда и 4-х корпусов. Сборный пункт был в Слободзее.

Авангард — под начальством Генерал-лейтенанта Уварова.

5 эскадронов Белорусских гусар.

Полки: Атаманский в 1.000 чел. казачий.

Иловайского 2-го казачий. [276]

Иловайского 5-го казачий.

Иловайскаго 10-го казачий.

Иловайского 11-го казачий.

Иловайского 12-го казачий.

Кутейникова казачий.

7-й егерский пехотный полк.

Две роты конной Донской артиллерии. К этому отряду присоединился отряд Кульнева:

Полки: Гордеева казачий.

Барабанщикова казачий.

2-й Уральский казачий.

28-й егерский пехотный полк.

6 пушек донской артиллерии.

Численность авангарда.

4 батальона.

5 эскадронов.

11 казачьих полков.

30 Донских пушек.

1-й корпус, генерал-лейтенант Марков.

Полки: Тираспольский драгунский.

Ливонский драгунский.

Московский гренадерский.

Сибирский гренадерский.

Куринский пехотный.

Новгородский пехотный.

12 пушек конной артиллерии Кривцова.

Численность корпуса:

8 батальонов.

10 эскадронов.

12 пушек конной артиллерии.

16 пушек полковых.

Всего 28 орудий.

2-ой корпус, генерал-лейтенанта Эссена 3-го.

Полки: Северский драгунский.

Дерптский драгунский.

Старо-Ингерманландский пехотный.

Шлиссельбургский пехотный.

Архангелогородский пехотный.

Камчатский пехотный.

12 пушек 12 фунт. Франкевича. [277]

Численность корпуса.

8 батальонов.

10 эскадронов.

12 двенадцати фунт. пушек.

16 полковых.

Всего 28 орудий.

3-й корпус, генерал-лейтенанта Раевского.

Полки: Серпуховский драгунский.

Арзамасский драгунский.

Якутский пехотный.

Нейшлотский пехотный.

Брянский пехотный.

8-й Егерский пехотный.

12 пушек конной артиллерии Кучуева.

Численность корпуса.

8 батальонов.

10 эскадронов.

12 пушек кон. артил.

12 пушек полковых.

Всего 24 орудия.

4-й, корпус генерал-лейтенанта Левиса.

Полки: Александрийский гусарский.

С.-Петербургский драгунский.

Киевский гренадерский.

Курский пехотный.

Ярославский пехотный.

Крымский пехотный.

12 пушек 12-ти фун., роты Кучковского.

16 пушек конной артиллерии Игнатьева.

Численность корпуса.

8 батальонов.

15 эскадронов.

12 12-ти ф. пушек.

12 пушек конной арт.

16 пушек полковых.

Всего 40 орудий. [278]

Резервный корпус под начальством генерал-лейтенанта Олсуфьева состоял из:

23 резервных батальонов.

1-го гренадерского полка.

3-х казачьих полков.

34 пушек полковых и флотских.

Численность главных сил.

36 батальонов.

50 эскадронов.

11 казачьих полков.

24 двенадцати фунт. пушки.

66 пушек конной артил.

60 пушек полковых.

Всего 150 орудий.

Вся численность сил армии.

142 батальона.

90 эскадронов.

25 казачьих полков.

90 двенадцати фунт. пушек.

96 пушек конной артиллерии.

224 пушек полковых.

5 рот осадной артиллерии.

2 роты понтонных.

2 роты пионеров.

Всего 410 орудий, что составляло всего около 125 тысяч человек.

Никогда еще против турок не собиралось столь значительных сил.

Все мы, около 15 апреля, собрались в назначенных местах. Сначала я расположился в Обилешти, затем перешел в Слободзею, в 40 верстах от Калараша и Силистрии. Там я нашел корпуса Эссена, Раевского и графа Каменского, а также и авангард.

К главнокомандующему была прислана депутация из Силистрии: Эмик-Оглы посылал ему кофе, табак и просил принять уверения в преданности и дружбе. Несколько дней тому назад я отправил к нему капитана 14-го Егерского полка, Воронцова, говорящего по-турецки и очень сообразительного офицера; он донес [279] мне, что я могу не опасаться особенно сильного сопротивления (я был назначен начальником осады этого города).

Граф Каменский собрался перейти Дунай в апреле, но так как продовольствие еще не было готово к отправлению на сборные места, а генерал Белуха объявил нам невозможность собрать все необходимое раньше 25-го марта, то граф Каменский, несмотря на свое нетерпение и торопливость, а также выгодность начинать движение в момент сосредоточивания войск, все-таки отложил это движение до тех пор, пока не будет приготовлено все нужное.

Это решение делает ему честь. Он приказал каждому полку приготовить на 30 дней сухарей и уложить их в лазаретные линейки, запряженные быками, которые были куплены провиантской комиссией. Эта мера была бы превосходной, если бы граф Каменский имел осторожность сделать командиров полков ответственными за потерю этих повозок и быков или, если бы он назначил особых чиновников провиантской комиссии, которые бы приняли на себя все эти заботы, но он не сделал этого и полки для наблюдения за этими повозками, назначали самых дурных солдат. Большинство командиров (особенно кавалерийских) употребляли их для перевозки фуража, вещей и фруктов, добытых ими после приступа Базарджика и, щадя своих лошадей, они всю тяжесть работы взвалили на комиссионных быков, которые, конечно, не вынесли этого непосильного труда и более трех четвертей из них подохло. Это был большой урон для казны. (Полагают, что эта потеря стоила казне около миллиона рублей)

Граф Каменский сначала хотел весь ущерб взыскать с командиров частей, и это было бы вполне правильным с его стороны, но, вследствие своей нерешительности, он не был способен на такую строгую меру, никто из командиров нисколько не пострадал.

Когда я узнал об этом, то дал понять главнокомандующему, что он единственный виновник всех этих потерь, и если бы он сделал заранее все нужные предупреждения, ничего бы не случилось; он согласился со мной, но все-таки потеря легла всецело на государство.

В течение 10 дней, которые мы провели около Слободзеи, наш главнокомандующий был очень внимательно изучаем генералами, [280] большая часть которых были далеко не расположены к нему и многие его поступки были очень строго осуждены ими.

Будучи часто больным, он пользовался этим правом, чтобы почти никогда не одеваться как следует, он не считал нужным стесняться с нами и утром выходил не иначе как в шелковом халате и турецких туфлях. Если только ему не было необходимости работать, он все время сидел или лежал на диване; здоровался он очень небрежно и то только с некоторыми генералами, а другим и вовсе не отвечал им на их приветствия. Когда к нему приходили с докладами или за каким-нибудь приказанием, он несколько минут молчал сначала, а уж потом, если перед ним был генерал-лейтенант, то делал ему знак садиться; генерал-майоры почти никогда не удостаивались этого.

Обедал он обыкновенно один, в своей комнате; если же он и приглашал к себе кого-нибудь, то гостям подавались отдельные блюда гораздо хуже тех, которые приготовлялись для хозяина.

20 лет назад мы видели князя Потемкина поступающим так же, но ведь ему уже было 50 лет; затем, он был чуть не императором в России, которая была в ту эпоху более Азиатской, нежели Европейской. С тех пор Россия значительно изменилась. Я уже говорил, что в эти 20 лет она ушла вперед на 2 столетия.

Совершенно в противоположность холодности и высокомерию, с каким граф Каменский обращался с генералами, к волонтерам он выказывал какую-то необыкновенную, прямо шокирующую его, фамильярность. Эти вертопрахи проводили с ним почти целые дни и ужасно этим гордились, так как их чванство равнялось их ничтожеству. Грустно было видеть, как наш главнокомандующий не скрывал ни одного секрета, ни одного плана и громко диктовал интересные приказы; когда волонтеры совершенно свободно входили в его кабинет и часто бывало так, что генерал через них узнавал о предстоящем ему назначении.

Генерал-майор Унгерн-Штернберг, человек действительно необыкновенный и малоуважаемый; за грабительство и бесчестность в Мингрельском полку, он заслужил суд, но граф Каменский поступил иначе: он при всех оскорбил его и отнял у него полк. Последнее он имел право сделать, но ведь надо же уважать чины и не оскорблять человека, а это именно он и сделал в крайне грубой форме. Все то, что я описал в этих [281] строках, конечно, не говорит в его пользу; напротив, поведение его оттолкнуло только от него все сердца, которые Багратион сумел так хорошо расположить и привязать к себе.

Он окружил себя почти азиатской роскошью: у него было 5 или 6 огромных палаток и 3 маленьких переносных домика, соединявшихся один с другим таким образом, что получалось целое помещение. Внутри палатки были убраны богатыми материями, изысканной мебелью, различными украшениями, бронзой и проч.

В 1809 г. в Гирсове, мы видели, как кн. Багратион забавлялся шутом-калмыком; граф Каменский также привел с собой шута; это был надворный советник Петров (чин надворного советника равен военному подполковнику). Во времена войн фельдмаршала Румянцева, он был солдатом, затем пажом и сделался турецким пленным; 3 или 4 раза он был бит палками, и несмотря на это позорное прошлое, а также и на пьянство, ставшее его ежедневной привычкой, я не знаю, каким образом он стал статским чиновником в Петербурге. Он был очень дерзкий, нахальный, но совсем не смешной; в награду за свое гаерство он получил в конце кампании орден Св. Владимира. Все эти шуты были остатки азиатских нравов в России.

Когда граф Каменский собрал всю свою многочисленную армию, и когда все продовольственные припасы были уже приготовлены, он двинулся на Слободзею для того, чтобы перейти Дунай в Гирсове. До моста было 45 верст, а затем пять верст до Гирсовской равнины, где мы все и собрались 15 мая. На этом одном пункте было собрано более 6.000 человек.

Сначала мне было приказано соединиться с генералом Зассом около Ольтеницы, при устье Аржиша, для того, чтобы вместе с ним перейти Дунай, взять Туртукай и затем подойти к Силистрии, тогда как граф Каменский прибудет туда через Гирсово, но его предупредили, что дорога из Туртукая в Силистрию была очень плоха, и он, вследствие этого, переменил мое назначение.

Мост в Гирсове, в продолжение всей зимы, был сохранен в неприкосновенности, но вследствие разлития вод, вся почва, особенно левый берег, была сильно затоплена, и мы принуждены были построить через эти болота фашинные части. Эта работа была довольно скоро окончена, ею заведовал майор Магденко из понтонеров и полковник Пиеспопре, которого граф Каменский выписал из Финляндии, и которому он приписывал большие [282] заслуги, чем он имел в действительности, и тогда выяснилось, насколько двор был прав, оставляя один корпус на другом берегу Дуная; реку можно было бы перейти без всяких препятствий, но если бы пришлось снова строить мост, то наверное бы встретили множество затруднений и сопротивления. Пегливан, конечно, явился бы из Базарджика и отрезал бы нам путь.

Во время нашего пребывания в Гирсове, туда прибыл генерал-адъютант Уваров, один из фаворитов Государя. Граф Каменский, сам никогда близко не стоявший ко двору и не любивший тех, которые имеют там протекцию, думал, что всякий, отправленный оттуда в армию, был послан, чтобы шпионить и доносить о его действиях, поэтому он с неудовольствием ожидал приезда Уварова и принял его сначала очень холодно. Граф Строганов и князь Трубецкой, всегда пользовавшийся расположением Багратиона, были также третируемы Каменским. Уваров представлял из себя пример необыкновенного счастья, соединенного с богатством. Будучи не особенно высокого происхождения, не обладая широким умом и мало образованный, он не мог ожидать блестящей карьеры и вероятно долго бы просидел в чине поручика, если бы не протекция княгини Лопухиной, устроившей его при дворе Павла I, когда он влюбился в дочь княгини, которую она потом выдала замуж за князя Гагарина. Уваров был очень скоро произведен в генерал-майоры, генерал-лейтенанты, назначен генерал-адъютантом и украшен многими орденами. Он сумел поддерживать расположение Павла и Александра. Он женился на вдове графа Валериана Зубова, урожденной княжне Любомирской, разведенной с графом Потоцким; это была очень красивая и кокетливая женщина, но чрезвычайно испорченная нравственно. Женясь на ней, Уваров вероятно преследовал только ее богатства и, в ущерб своему счастью и репутации, он сделался миллионером.

Уваров был человек прямой, справедливый и честный, хотя он и не был воспитан при дворе, но своею ловкостью он сумел составил себе там положение. Он участвовал в войне с французами и выказал много храбрости, но в настоящей кампании он был менее решителен. (Уваров запятнал свое имя поступком, который останется вечным укором. Он участвовал в заговоре против Павла I — своего благодетеля. Уваров умер в 1827 году) [283]

Следовало дать ему большой отряд или даже корпус, для фиктивного командования, а ему дали Кульневский авангард, увеличенный двумя пехотными полками.

Насколько казаки были покровительствуемы Багратионом, настолько Каменский, не чувствовавший к ним никакого расположения, отдалил их от себя.

Я уже довольно много говорил о казаках, чтобы повторять здесь мое мнение о них, я считал их очень полезным войском. Каждый отряд, каждый корпус должен иметь известное число казаков, но во время войн, особенно во время войны с турками, было бы очень полезно иметь целый корпус казаков, совершенно отделенных от армии, который всегда можно быстро направить на фланги и даже в тыл неприятеля, и граф Каменский сделал большую ошибку, не отделив такого корпуса. Этот корпус должен быть под командою одного из казачьих генералов, к которому следовало бы прикомандировать несколько офицеров генерального штаба.

С апреля месяца граф Каменский поручил генералам: Войнову, Ансельму и князю Долгорукову произвести несколько быстрых набегов на Болгарию; но набеги эти не представляли ничего интересного. Ансельм выказал большую деятельность и проник до Каварны, взяв несколько человек в плен. (Незадолго до нашего приезда в Гирсово, гр. Каменский отличился одним поступком, который напомнил России времена Петра I. Найдя однажды одного солдата Витебского полка пьяным, он приказал перенести его на кровать генерала Степанова— командира этого полка. Этот генерал по правде сказать, не пользовался особым уважением. но тем не менее это не давало права графу на подобные поступки. Степанов сказался больным и не служил в продолжение всей кампании)

План кампании графа Каменского был много лучше плана, составленного князем Багратионом, но он не сумел его выполнить. Во всякой кампании нужно или захватывать базы или стремиться овладеть стратегическими пунктами. Первый способ более верный; второй же более блестящий, и в войне с турками — более легкий. Граф Каменский был прав, действуя своим левым флангом для того, чтобы быть ближе к провиантским магазинам и иметь возможность не опасаться за ту часть Болгарии, которая омывалась морем; но если бы он удовлетворился только наблюдением за Силистрией и быстро двинулся бы 5.000 чел. на Базарджик и Шумлу, он мог бы дойти туда в шесть переходов и тогда уже действительно захватить их. Взятие Шумлы окончательно решило бы эту кампанию в нашу пользу и может [284] быть принудило бы турок к заключению мира, так как из Шумлы можно было тотчас же занять Балканы и тем произвести панику в Константинополе. Эмик-Оглы не желал ничего другого, как только, чтобы мы прекратили наше наступление, он предлагал держаться нейтралитета и не хотел мешать нашим операциям. В городе у него было очень мало войск, и он боялся потерять его, тем более, что не все жители были одинаково расположены к нему, а ему нужно было по крайней мере 4.000 человек для охраны города.

Овладение Силистрией было нам очень полезно, так как оно давало нам возможность перенести туда Гирсовский мост и устроить госпиталя, а также сокращало операционную линию и облегчало подвоз припасов. Граф Каменский мог бы оставить там меня с 15.000 ч., которых было совершенно достаточно для осады города, а самому, без остановок, вместе с остальными войсками и корпусом своего брата, силою в 22.000 ч., идти на Базарджик и Шумлу. Если он хотел еще более укрепить свой левый фланг, он должен был осадить Варну (этот город был бы портом для нашего флота), а из Варны можно перейти Балканы, обойдя Шумлу. Все эти операции могли быть окончены раньше, чем турки успели бы собрать 100.000 человек.

Во всяком случае, граф Каменский не должен был брать с собой в Силистрию большую часть своих сил и терять там 15 дней, имевших роковое влияние на исход кампании. Он ни за что не должен был предпринимать осаду Рущука и Силистрии; одной тысячи человек было бы совершенно достаточно, чтобы наблюдать за этими двумя городами, где было войск всего около 4.000 человек. Но Каменский не достаточно хорошо еще знал турок и испугался 15.000 человек, занимавших эти две крепости. Он не знал, что в числе этих 15.000 ч. до 12.000 были жители, которые храбро бьются только в стенах своего города, но никогда не выходят из него, и что войска, которые турки могли собрать в остальной части Болгарии, не занятой нами, и за Балканами, прибыли бы не раньше июля месяца и, конечно, не двинулись бы на защиту Рущука, а стремились бы соединиться с великим визирем, который еще только собирался действовать против нашей армии.

Из этого видно, что в плане нашей кампании были сделаны упущения с самого начала и что первые шаги графа Каменского были ошибочны и имели решительное влияние на последующие операции.

Тем не менее, можно сказать, что граф Каменский, посылая [285] своего брата в Базарджик, а оттуда в Варну, мог надеяться взять эти два города. Первый действительно был взят, да и второй был бы нашим, если бы этим корпусом не командовал граф Сергей Каменский. Главнокомандующий должен был хорошо знать своего брата, чтобы не пускать его далеко из виду и не доверять отдельную операцию столь важную в стратегическом отношении непосильную для него. Эту задачу следовало бы поручить Зассу.

_____________________

Взятие Силистрии.

17 мая мы двинулись к Троянову валу. 19-го граф Сергей Каменский, которому придали еще корпус генерала Маркова, и уже 21 мая был около Базарджика. Остальные войска двинулись на Силистрию.

Граф Каменский мог бы пойти по Черноводской дороге вдоль Дуная, но он думал, что эта дорога, вследствие разлития вод, стала непроходимой, и хотел идти по Шумлинской дороге, на Кайнаджи, чтобы с этой стороны начать осаду Силистрии. Дороги от Кузауна в Кайнаджи были ужасны, и нам приходилось перенести много трудностей во время этого похода.

21 мая все были собраны в 4 вер. от Силистрии по Гирсовской дороге. 22 мая, граф Каменский хотел произвести рекогносцировку Силистрии, но это было совершенно лишнее, потому что все те, которые были назначены для осады города, знали его до мельчайших подробностей, и если я упоминаю здесь об этой рекогносцировке, которая сама по себе не стоит труда, чтобы ею занимались, то только для того, чтобы описать удивление всех тех, которые ну достаточно хорошо знали графа Каменского и его слабости. Он сам ехал в дрожках, а за ним следовали два полка егерей, казаки и толпа волонтеров и прислуги.

Когда мы подошли к городу, то я вместе с генералом Гампером, Резвым и Попандопуло отправились осматривать окрестности города.

На расстоянии 3.000 футов от него я предполагал построить редуты. Мы не встретили ни одного турка кроме — какого-то старика, работавшего в винограднике, и которого мы отправили обратно в город. Вдруг, в версте от нас, мы увидали большое движение среди войск и толпы окружавшей гр. Каменского. Недоумевая, что там могло произойти, я поспешил к графу; он был очень бледен и дрожа от страха и злобы, которая была чрезвычайно комична, бранил [286] весь свет, набрасывался на всякого, кто только подходил к нему, и говорил резкости уважаемому генералу Павлу Иловайскому за то, что его казаки не особенно скоро двигались. Наконец, излив всю свою злобу, он, сидя в дрожках, въехал в каре егерей.

Тогда я подошел к нему и спросил о причине всего этого переполоха. «Как» — ответил он мне — «вы не знаете, что турецкая кавалерия уже выступила? я совсем не хочу, что бы сегодня утром произошло сражение!» Оказалось, что один из волонтеров, я не знаю, кто именно, увидал, или может быть это ему так показалось, что 4 или 6 турок взобрались на возвышенность, и этот достойный петербуржец принял их за целую армию и донес графу Каменскому, что турецкая конница выступила против нас.

Я уверил графа, что из города не вышло ни одного человека, и что если бы даже 10.000 человек неприятельской конницы атаковали бы нас, то мы, со всем тем, что у нас было, непременно побили бы их, а кроме того, у нас в 4-х вер. было более 50.000 человек. «Все равно», — отвечал он мне — «я не хочу, чтобы сегодня было сражение» и, не докончив рекогносцировки, он возвратился в свой лагерь, оставаясь все время в каре, как будто бы он уже был окружен врагами.

Хотя эта сцена и кажется невероятной, но тем не менее все это произошло на самом деле, что могут засвидетельствовать 20 генералов и 4 или 5.000 солдат. Невозможно передать то удивление, которое вызвало у нас это происшествие; всякий смотрел на своего соседа, ища в его глазах объяснения всему происходящему, а приближенные графа краснели за него. Этот маленький эпизод из его военной жизни окончательно лишил его всякого уважения и убедил нас в том, чего одни еще не знали и чему другие раньше не хотели верить.

Граф Каменский спросил меня, во сколько дней я могу взять Силистрию? я сказал, что с теми средствами, которые он мне дал (Он присоединил к моему корпусу корпус генерал-лейтенанта Раевского; а артиллерии и продовольственных продуктов у меня было больше, чем нужно) и которых было совершенно достаточно, я отвечаю ему за взятие города, как только я окружу его. По первым же вылазкам гарнизона я буду судить об их силах, а по той обороне, которую они нам окажут — об их решимости. Если гарнизон крепости, как было прежде, составляет 12 000 человек вооруженных, то мне для осады нужно 18 дней; если же у них, [287] как и предполагали, только 5 или 6.000 чел., я возьму город в 10 дней. — «Я вам даю 3 недели» отвечал мне граф.

23 мая я окружил город, это был настоящий маневр, исполненный с такой точностью и порядком, каких можно редко ожидать даже на плацу. 4 колонны, под командой генерал-лейтенанта Раевского, с бывшими под его начальством, генералами: Бахметьевым, князем Михаилом Вяземским, Попандопуло и Гампером все одновременно, к 12 ч. дня прибыли к назначенному пункту, и город был взят.

Колонна князя Вяземского, занимавшего правый фланг, была единственной, которая имела маленькое дело.

Турки вышли к ней навстречу в свои сады и виноградники, где в прошлом году у нас происходили бесконечные стычки; перестрелка длилась до вечера и стоила нам 40 человек убитых и раненых. С наступлением темноты, турки возвратились в город.

Поэтому я судил, что они не были ни сильны, ни энергичны, и что осада не будет очень продолжительной. Граф Каменский с корпусом Эссена остался в 4-х верстах от города на Гирсовской дороге; генерал Левис занял позицию на Разградской дороге, а Уваров и казаки — на дороге в Шумлу.

У меня было 20.000 человек под ружьем; я разделил эту маленькую армию на 2 корпуса и 7 отрядов. Под моим прямым начальством были: отряд князя Вяземского, на правом фланге, около Дуная, в центре, на Шумлинской дороге — отряды Гампера и Попандопуло.

Генерал Раевский имел под своем начальством генералов Бахметьева и графа Строганова, расположенных на Разградской и Крушевской дорогах, на левом фланге, на равнине, около Дуная.

Генерал Шлитер командовал моим 7-м отрядом на левом берегу Дуная, он уже давно был в Калараше, около Силистрии, а за месяц до осады, он занял остров, образованный Дунаем и р. Борщем. — Несколько рот егерей вытеснили турок, которые высадились было там с целью построить редут, крайне вредный для нас.

Конечно, граф Каменский был очень расположен ко мне, но, так как он совершенно не знал генералов своей армии, то выбор его всех тех, кто должны были служить под моим начальством, можно отнести только к случайности, которая для меня была очень счастливой, потому что трудно было сделать даже сознательно более удачный выбор. Шлитер, Гампер, Попандопуло, [288] Бахметьев, гр. Строганов и Раевский были наидостойнейшие офицеры, отличавшиеся большим мужеством. Крушев не был ничем известен, но тем не менее я остался им очень доволен. Князь Вяземский же выказал себя самым блестящим образом. Главным инженером ко мне был назначен генерал Гампер, которого я очень уважал за его качества и героическую храбрость, но который, к сожалению, не обладал особенными талантами в своем инженерном искусстве, и я решил не давать ему самостоятельного дела.

Сообщ. Е. Каменский.

(Продолжение следует).

Текст воспроизведен по изданию: Записки графа Ланжерона. Война с Турцией 1806-1812 гг. // Русская старина, № 10. 1908