ЗАПИСКИ ГРАФА ЛАНЖЕРОНА

Война с Турцией 1806-1812 г.г.

Милорадович оставил в Бухаресте долгов более, чем на 600.000 дукатов, которых он также не уплатил. Если бы не его колоссальное влияние, то братья Филипеско непременно были бы казнены, так как не было, недостатка доказательств в подтверждении их виновности. Но в России никогда никого не наказывают, и в данном случае ограничились только выселением Филипеско внутрь империи, в г. Елисаветград, что в 170 верст от Одессы. Они уехали с огромным обозом, который следовал за ними на 400 повозках, нагруженных вещами, награбленными им. К сожалению, вещей этих от них не отобрали, что было бы необходимым. На это изгнание осуждалась [665] вся семья Филипеско. Сначала эти негодяи были отправлены в Одессу, где герцог де-Ришелье принял их ласковее, чем это было нужно.

Сенатор Кучников, их постоянный покровитель и друг Милорадовича, очень недовольный подобными мерами, на желание кн. Багратиона видеть его в Бухаресте ответил отказом, несмотря на то, что присутствие его там было необходимо. Между ними началась довольно неприятная переписка, и Кучников подал сначала рапорт о болезни, а потом попросился в отставку. Об его уходе никто особенно не сожалел, но многие были неправы, слишком сильно обвиняя его. Это был очень честный человек, но слишком склонный к преувеличениям и не всегда правильно смотрящий на вещи; к тому же, его окружали люди, имевшие на него весьма дурное влияние; в обществе же он был очень любезен, умен, держал себя с большим достоинством и умел обращаться с боярами, как того требовало его служебное положение.

Преемником его был назначен сенатор Милашевич, человек уже преклонных лет и слабого здоровья, очень ограниченного ума, но с большим упрямством; он имел привычку к делам и прилагал всю свою изобретательность для достижения поставленных целей. В обществе он был очень скромен и, для данного времени, считался честным человеком.

Генерал Чевкин, заведовавший продовольствием армии, для того, чтобы не ехать в Бухареста, где его присутствие было так же необходимо, как и приезд Кучникова, подал рапорт о болезни. Эти господа, очень недовольные распоряжениями Багратиона, и не смея ему это выразить, обратили всю свою злобу против Безака.

Чевкин, один из самых умных и деятельных людей в России, был бы вполне на своем месте, если бы его служебное положение соответствовало его талантам; против него было слишком много подозрений, нуждавшихся в серьезных разоблачениях его деяний, чего он сильно опасался, и подал в отставку, которую вскоре и получил.

Уход генерала Чевкина поставил всех в затруднительное положение, потому что не знали, кого назначить на его место. Безак не решался отдать эту должность в руки старшего члена провиантской комиссии, некоему графу Грабовскому, самому нечестному человеку из всего управления и в то же время самому ничтожному и ни к чему неспособному. Этот Грабовский служит как бы новым доказательством, что в России не наказывают воров и терпят всевозможные ничтожества. [666]

Отданный под суд, и не имеющий решительно никаких законных оправданий, чтобы избежать наказания, которого он уже двадцать раз заслуживал, он все-таки был спасен Безаком. Князь Прозоровский, осведомленный об его поведении, решил примерно наказать его, но в наших армиях воля начальствующего генерала (как бы она ни была неограниченна) часто принуждена уступать желаниям подчиненных писак, которые его окружают. И Безак спас Грабовского (Вот как рассказывали в то время этот эпизод: книги графа Грабовского бесспорно были самыми яркими обвинителями его, однако он их уничтожил и завел вместо них новые, в которые вписывал все, что ему было угодно. Но книги эти должны были быть подписаны с печатью правителя канцелярии командующего армией; эту должность занимал тогда Безак. Меня уверяли, что Грабовский послал ему книгу в 75 страниц и 75.000 р., и что будто Безак послал ему сказать, что в этой книге не хватает еще 25 страниц, т. е. 25.000 руб. Таким образом, сделал себя его сообщником. Дело велось ужасно долго и кончилось тем, что забыли о нем. После истории с Безаком, Грабовский приобрел, вероятно, таким же способом, протекцию некоего Буткова, управляющего канцелярией гр. Каменского, и затем, во время командования армией Кутузовым, Емельяненко. Мало-помалу он был всеми признан за честнейшего человека, получал чины, ордена, остался при своей должности до конца войны и ушел с капиталом в 300.000 руб.). Так как на эту должность должен быть назначен человек, хорошо знающий страну, и мы не могли ждать, чтобы на это место прислали кого-нибудь из Петербурга, то я указал на старого генерала Белуху, могущего заменить Чевкина. Он уже служил по этой части 20 лет назад, во времена князя Потемкина, и сделал всю кампанию войны 1768 года в качестве адъютанта графа Румянцева. Очень старый уже и тяжелый на подъем, он был не лишен ума и такта. Я решил принять его на место интенданта и написал об этом князю Багратиону, который и назначил его на эту должность. В первый год Белуха оправдал мой выбор, и граф Каменский был им очень доволен, но затем, говорят, что он, кажется, слишком вошел в роль и начал злоупотреблять своим служебным положением.

Генерал Цициров, довольно неудачно назначенный кн. Багратионом военным губернатором в Бухаресте, повел себя крайне не тактично; он предавался крупной игре в карты и однажды обыграл какого-то несчастного поставщика. Князь Багратион принужден был сместить Цицирова (Цициров, как это полагается в подобном случае, сейчас же заболел и вышел в отставку.), [667] скомпрометированный его поведением, и заменил его генералом Назимовым, человеком уже пожилым, спокойным и честным, но довольно ограниченным и слишком осторожным для занятия им такого серьезного поста.

Энгельгарт был на очень дурном счету у Багратиона и у всей армии, однако, несмотря на всю свою ограниченность, он повел дела с такою осторожностью, тактичностью и ловкостью, какой от него нельзя было и ожидать. Багратион, несмотря на все свое презрение и дурное отношение к нему, за неимением никого лучшего, оставил его при прежней должности; как ни прискорбно —однако это факт.

Осенью, в окрестностях Ясс появились шайки воров; местная полиция поймала многих из них, оказавшихся главнейшими боярами; один из них был Кантакузин (жена его, разведясь с ним, вышла замуж за русского офицера, по фамилии Болховского, служащего в обмундировальной комиссии), другого звали Катаржи. Оба были осуждены на казнь; вместе с ними также был повешен известный разбойник —Бужор, который перед виселицей признался, что был агентом у главнейших ясских вельмож; у них же, прибавил он, можно найти все украденные им вещи. Но это сообщение пропустили мимо ушей и были весьма не правы. Нетрудно было бы убедиться, что его слова были близки к истине. Нет более ничтожных людей, как эти молдавские и валахские бояре; это самые негодные люди во всей Европе, хотя быть может в Азии они могли бы считаться честными.

В феврале месяце я получил письмо от князя Багратиона, в котором он извещал меня, что нездоровье вынуждает его просить у Государя позволения оставить службу. Я прекрасно понял по этому письму, что князь Багратион знал, что его кампанией недовольны. Он предвидел, что его сменят, и хотел уйти сам —прием, к которому часто прибегают, но которому обыкновенно никто не верит.

Тем не менее Багратион продолжал приготовления к кампании, которую он хотел начать очень рано. Не рассчитывая больше на милость двора, он хотел иметь возможность опереться на мнения генералов своей армии, для чего он приказал им собраться в Бухаресте и высказать ему свои взгляды относительно плана кампании 1810 года. Я был единственным, который не прибыл на этот совет, так как не мог оставить штаба, да и Багратион уже заранее знал мое мнение относительно предстоящей кампании: мы много говорили о ней в Гирсове.

Генерал Гартинг хотел, чтобы в марте месяце начать [668] переправу через Дунай в Гирсове, дабы утвердиться на правом берегу, а чтобы оттуда двинуться на Силистрию и Варну, он хотел, чтобы наша операционная линия тянулась бы влево от них и шла бы с севера на юг. После взятия Силистрии и Варны, он хотел, не приближаясь ни к Рущуку ни к Шумле, перейти Балканы по возможности ближе к морю и, затем, идти в Константинополь. Мнения генералов Эссена, Олсуфьева, Маркова и Засса согласовались с планом Гартинга; я также был согласен с ним, но только иначе думал относительно Шумлы и считал, что ее необходимо было занять. Оперируя на нашем левом фланге, мы были бы ближе к нашим магазинам и к продовольственным запасам, высланным из Польши и Херсонской губернии; наконец, мы знали, что турки смотрели на Варну, как на бульвар Константинополя, и что после взятия этого города можно было уже уверенно ждать мира; население столицы принудило бы к тому султана.

У нас было довольно сил, чтобы охранять обе Валахии и наблюдать за Рущуком, Журжево, Систовым, Никополем, Видином и пр.

Инженер ген.-майор граф Сиверс высказал свое своеобразное мнение, которое, хотя и выражало смелость его характера, но в то же время доказывало, что он очень мало осведомлен, как надо вести войну с турками. В стране, где всякий житель —солдат, никаким образом нельзя оставлять позади себя все крепости, и необходимо было занять по крайней мере некоторые из них.

Он хотел вместе с большею частью армии перейти Дунай в Туртукае и двинуться на Шумлу и к Балканам.

Безак тоже составил план кампании, с которым, однако, я далеко не соглашался; видно было, что этот план был написан человеком, имевшим очень мало военного опыта. Его проекта представлял много несообразностей, и главнейшая трудность его исполнения заключалась в том, что Безак перенес операции на центр и правый фланг, куда очень трудно было бы доставить продовольствие; вследствие этого, целые месяцы пришлось бы терпеть в них недостаток. К нашему общему изумлению, Багратион одобрил план Безака и непременно привел бы его в исполнение, если бы оставался нашим главнокомандующим.

По этому плану 13 батальонов и 4 полка казаков назначались гарнизонами на сообщениях в Бесарабии, Молдавии и Валахии и для защиты берегов Черного моря; 5 батальонов —для службы во флотилии; 5 батальонов, 5 эскадронов, полк Бугских [669] казаков и хорватов — для защиты Малой Валахии и наблюдения за Видином и Кладовой; 11 батальонов, 3 полка казаков, 6 двенадцатифунтовых пушек и 5 конно-артил., орудий под начальством генерала Исаева, назначались для переправы через Дунай между Видином и Кладовой и соединения с Сербами.

Корпус, из 20 батальонов, 14 эскадронов, 3-х полков казаков, 6 двенадцати фунт, пушек и 6-ти конно-артил., орудий со всей осадной артиллерией, должен был, под моим начальством, наблюдать за Силистрией, Зимницей, Турно, Никополем, а затем начать осаду Журжева (Эта операция была совершенно бесполезна. Журжево совсем не требовало правильной осады; нужно было только наблюдать за ним с 1.000 или 1.200 человек и как только Рущук был бы взят, оно бы само сдалось.).

В армии, предназначенной для военных действий на правой стороне Дуная, составлялось: 83 батальона, 95 эскадронов, 10 казачьих полков, 72 двенадцатифунтовые пушки и 54 орудия конной артиллерии. Я нигде не обозначил полковые пушки, а их было более 200.

Надеялись, что атакуя турок со всех сторон с довольно значительными силами, на них наведут этим панический страх, благодаря чему, без особенных трудностей, достигнут исполнения своих гигантских планов. Я сомневался, чтобы правому отряду удалось бы занять всю часть Болгарии, находящуюся между реками Янтрой, Озиной и Видом. Великий визирь, конечно, сосредоточил бы все свои силы в Шумле, которую не легко было бы занять, но, тем не менее, только после взятия этой крепости, Рущука и Журжево, можно было двинуться к Балканам. В то же время Черноморский флот должен угрожать Босфору и Варне.

Я доказывал Безаку, одаренному поэтическим воображением, и снисходительному князю Багратиону, что считаю этот план кампании крайне опасным. Уже видно было, сколько неудобств он представлял слишком длинным протяжением фронта, которое приводило к операциям, независимым одна от другой, что вызывало разброску сил. Говорят, что в крепостях не было турецких войск, но для защиты их было бы достаточно местных жителей, которые, бросив свои очаги, легко могут соединиться в Шумле или Силистрии, как предоставленных в начале кампании самим себе.

С марта месяца мы уже знали, что вместо князя Багратиона, главнокомандующим армией назначен граф Каменский, который прибыл в Яссы 8-го марта.

Генерал Платов, будучи старше графа Каменского, не мог [670] оставаться в армии после такого назначения и был послан на Дон. Проездом через Яссы, он узнал об этой перемене и был очень недоволен, так как она совершенно изменяла его планы.

Графу Николаю Каменскому было только 52 года (Один офицер написал товарищу, на вопрос тоже об армии и начальниках! — “одни слишком молоды, другие слишком стары”.), а выглядел он еще моложавее. Несмотря на необыкновенную живость, даже, можно сказать, буйность его характера, его лицо было очень кроткое, приятное, манера обращения очень мягкая; не созданный для общества, он мало вращался в нем и особенно избегал женщин, с которыми чувствовал себя всегда стесненным; вообще, в свете он не пользовался репутацией умного человека, хотя на самом деле и был таковым. Как генералу, ему недоставало главнейшего качества, необходимого каждому солдату, качества, без которого все остальные не важны, а именно — он боялся опасностей. Зная, что эта его слабость была многим известна, он страшно конфузился, краснел и старался приневолить свою натуру, но все-таки его страх выдавал его (Я часто слышал от военных, что главнокомандующему совсем не необходимо быть храбрым и всегда готовым идти в опасность. В России при этом постоянно приводят, как пример, Румянцева, человека, обладавшего высшим военным талантом, но в то же время очень нерешительного, что утверждают все служившие под его начальством (но такое мнение распространялось, быть может, теми, которые сами хотели найти себе оправдание). Личная храбрость в генерале, может быть, важнее, чем в обер-офицере. Когда, во время дела, занимаются счетом получаемых ружейных выстрелов, а не выпускаемых, когда думают слишком много о себе, нельзя уже думать о других. Часто генерал своим примером так воодушевляет свои войска, что они доставляют ему победу. Если бы великий Конде, пощадил бы себя при Фрицбурге, его бы войска потерпели страшное поражение. В войнах, которые ведут уже 20 лет французы, если бы генералы не подавали примеров решительности и смелости, разве солдаты торжествовали бы победы во всей Европе?).

Граф Каменский имел еще много других недостатков; вспыльчивость его порой доходила до такой степени, что он часто забывался перед такими, к которым, вследствие их лет и положения, он должен бы был относиться более почтительно.

Не простой и не ласковый с солдатами, он не был любим ими; недостаток в нем мужества отталкивал его от них; русский солдат никогда не прощает этой слабости своему начальнику. Он часто бывал слишком поспешным в исполнении своих планов и движений; не умел хранить тайн и скрывать своих намерений; его легко можно было обмануть и провести. [671]

Его быстрый и пылкий ум редко был способен на необходимые размышления при начатом предприятии; он с живостью принимал все новые идеи, не вдаваясь глубоко в их существо и не взвесив их, благодаря чему у него в армии часто происходили крупные беспорядки.

Наконец, он не мог и не умел держаться на лошади, ни скакать галопом; это было большим неудобством для главнокомандующего, так как в дни сражения он должен быть в разных пунктах, где его присутствие было бы необходимо. Граф Каменский был очень самолюбив и не терпел никаких советов и противоречий своим мнениям; когда же он убеждался в правоте других, то всегда было уже слишком поздно; его первым движением всегда был сухой и резкий отказ.

Но если графу Каменскому недоставало мужества и сердца, зато он обладал высоким качеством —умом; трудно было иметь более тактичности, рассудительности и сообразительности. Он не успел заставить полюбить себя, но зато никто лучше его не мог и не умел заставить подчиняться себе. Несмотря на все свои недостатки, он обладал военными способностями и, хотя его образование было и не полно, но у него все-таки были основательные знания, которыми он умело пользовался.

Он необыкновенно быстро комбинировал движения и действия различных корпусов. Командования армией он достиг после долгого и основательного изучения службы в низших чинах, благодаря чему приобрел опытность и рассудительность, которые даются единственно только временем и практикой: вообще я не сомневаюсь в его хорошей репутации, но он был еще слишком молод, и это обстоятельство отразилось на его командовании и стоило нам очень дорого.

Честность и бескорыстность гр. Каменского доходили до высшей степени; всякого рода неделикатность не только была ему чужда, но он даже не выносил ее в других. Его чистая и благородная натура возмущалась всякими мнительными поступками, и лицо его при этом выражало глубокое презрение. Я был с ним в очень хороших отношениях; 6 лет мы прожили с ним вместе в Польше, и я не мог не оценить его честности, твердой воли и других качеств. Ни разу в нашей дружбе не произошло никаких недоразумений, и я никогда не переставал любить и уважать его, хотя нисколько не был ослеплен на счет его недостатков и строго осуждал их.

Граф Каменский сделал свою первую кампанию генерал-майором в Италии, под начальством Суворова, в 1799 г. В [672] Швейцарской кампании он был отличен своим начальником, который обращался с ним очень дружески. Под Аустерлицем гр. Каменский находился в авангарде князя Багратиона. Его Архангелогородский полк в храбром бою был весь уничтожен. В Прусской войне он также проявил свою деятельность: он командовал корпусом, назначенным для охраны города, но ему не удалось этого сделать, несмотря на все старания.

В конце кампании он получил чин генерал-лейтенанта. когда ему было всего 28 лет.

В войне со Швецией (1809 г) он командовал отдельным корпусом, и успехи его над неприятелем обратили на него внимание нашего двора; особенно выдвинула его одна победа, когда он совершенно отрезанный, очутился в очень критическом положении, из которого, однако, очень счастливо и удачно сумел выйти. За эту войну он получил чин генерал аншефа, чем опередил всех генерал-лейтенантов.

Е. Каменский.

(Продолжение следует).

Текст воспроизведен по изданию: Записки графа Ланжерона. Война с Турцией 1806-1812 гг. // Русская старина, № 9. 1908