ЗАПИСКИ ГРАФА ЛАНЖЕРОНА

Война с Турцией 1806-1812 г.г.

(См. “Русскую Старину”, июль 1908 г.)

Перевод с французской рукописи, под редакцией Е. Каменского.

Осада Силистрии.

Приехав в лагерь Багратиона перед Силистрией, я принял командование корпусом Милорадовича, состоящим из следующих частей:

2 батальона Сибирского гренадерского полка. 2 батальона Малороссийского гр. полка. 2 батальона Одесского полка.

2 батальона Апшеронского полка.

2 батальона 6-го Егерского полка.

5 эскадронов Кинбургских драгун. 10 батальона Белорусских гусар.

6 орудий двенадцати фунтовых. 12 орудий конной артиллерии.

2 казачьих полка.

Под личным начальством князя Багратиона состояли:

2 батальона Архангелогородского полка. 2 батальона Воронежского полка.

2 батальона Новгородского полка.

2 батальона Украинского полка.

5 эскадронов Стародубовских драгун. 12 орудий двенадцати фунтовых. [402]

Авангард Платова состоял:

2 батальона 7-го Егерского полка. 2 батальона 14-го Егерского полка. 2 орудия Донской артиллерии. 12 эскадронов Чугуевских улан. 5 эскадронов Дерптских драгун.

9 казачьих полков.

16-го сентября наша флотилия бомбардировала Силистрию, и 8 канонерских лодок поплыли против течения на всех парусах, чему способствовал сильный восточный ветер, вдоль города, и остановилась по другую сторону его. Но слабость этой флотилии лишила нас надежды в возможность задержать ожидаемые подкрепления из Рущука. Следовало бы собрать здесь всю флотилию как лейтенанта Центиловича, так и часть флотилии Акимова, стоявшей против Браилова.

Турки, не подозревая такой дерзости со стороны нашей флотилии, к которой наши моряки не приучили их, не догадывались даже о проходе этих лодок, так как ими нельзя было управлять в каналах реки Борща, которая тогда была слишком мелководна для канонерских лодок.

Платов беспрестанно посылал разъезды на 20, 30 и 40 верст от Силистрии. Эти разъезды изредка встречали и разбивали турецких всадников, но по большей части, вероятно, что они вовсе их не видели, а ограничивались лишь донесениями. Во всех армиях начальники мелких, легких отрядов пользуются привилегией лганья, а потому надо всегда верить только половине того, что они доносят; но казаки в этом отношении превосходят всех гусар и стрелков всего света, и нужно всегда сокращать в 10 раз число встреченных и убитых ими врагов.

18 сентября, 1.000 турецких всадников вышли из Силистрии по Туртукайской дороге. Из города им не был виден лагерь Платова, под Канипетри, и они не подозревали там никого. Как только турки были замечены, граф Строганов приказал казакам атаковать их. Генерал Кутейников и полковники Ефремов, Балабин, Иловайский бросились на них, опрокинули, убили 50 человек и преследовали до города. Но как только турки получили подкрепление, казаки принуждены были отступить.

20 сентября, наконец, подошел и корпус Маркова, который составляли: [403]

2 батальона Фанагорийского гренадерского полка.

2 батальона Колыванского полка.

2 батальона Старо-Ингерманландского полка.

2 батальона 13-го Егерского полка.

1 батальон Алексопольского полка.

5 эскадронов Северских драгун.

5 эскадронов Ольвиопольских гусар.

12 орудий 12-ти фунтовых.

Это было очень полезное подкрепление, но еще недостаточное, чтобы кольцом окружить и блокировать Силистрию.

Марков остановился на дороге в Шумлу, но берег Дуная и дорога в Туртукай все еще оставались незанятыми.

В этот день, довольно значительный отряд турок, под начальством Пегливана, вышел из Рущука и подошел к Силистрии. Пегливан прошел через Туртукай, чего бы он не мог сделать, если бы мне дано было право взять этот город, как я это предполагал сделать раньше, когда это было сравнительно легко. Известие о движении Пегливана было получено от полковника Емельянова, командовавшего Выборгским полком в Ольтенице, перед Туртукаем. Турки расположились лагерем сначала у с. Поппи, около правого берега Дуная, в 25 верстах от Силистрии, а 21 они произвели движение вправо. 23 сентября, Пегливан и тиран Махмут, знаменитый своим побегом из дома, который был блокирован Уланиусом и Исаевым (Записки 1807 г), вышли с 3 —4 тысячами, для рекогносцировки лагеря Платова.

Платов тотчас же вышел им навстречу; в авангарде, с 6-ю казачьими полками выступил гр. Строгонов, за ним, во второй линии, находились гр. Павел Панин и генерал Лисаневич с регулярной кавалерией, а арьергард составляли 4 батальона егерей, под начальством кн. Трубецкого.

Живая и прекрасно произведенная атака регулярной кавалерии и казаков совершенно расстроила ряды турок, они не выдержали и бежали в страшном беспорядке. Конница наша преследовала их 5 верст. Затем турки собрались и остановились на одной возвышенности, где Пегливан отчаянно защищался, но Платов приказал произвести вторую конную атаку, при которой Исаев с 2 казачьими полками ударил во фланг, а драгуны и уланы понеслись на фронт. Турки вторично были разбиты и преследуемы до их лагеря, находившегося верстах в 15 позади. Турки [404] потеряли около 1.000 чел. и взято в плен 108, из коих 38 офицеров, и в их числе попал раненым Махмут. Он был взят во время преследования, когда его лошадь устала, а другая, которую он имел для смены, была уведена его слугою, которому Пегливан приказал за это отрубить голову.

Мы потеряли 60 человек убитыми и очень много ранеными; в числе убитых был подполковник Ефремов, человек большого ума и редкой храбрости. Казаки сильно сожалели о нем.

24-го турки, не зная о происшедшем накануне, вышли из Силистрии в числе 2.000 человек, чтобы соединиться с Пегливаном, но Платов немедленно выслал против них казаков, которые и прогнали их обратно, нанеся большие потери.

27-го на присоединение с кн. Багратионом прибыл из Валахии генерал-майор принц Мекленбург-Шверинский с 2 батальонами Московского гренадерского полка, 2 батальонами Шлиссельбургского полка, 5-ю эскадронами Петербургских драгун и 6-ю орудиями двенадцати фунтовыми.

1-го октября, из Молдавии прибыла осадная артиллерия, которую расположили в Калораше, на батареях, построенных на левом берегу Дуная. Тотчас же началась бомбардировка Силистрии, но крайне не успешно, что вызвало неудовольствие кн. Багратиона против начальника артиллерии армии, генерала Резвого, который предполагал, что снаряды его не истощимы, и не жалел их. Выстрелами осадной артиллерии были разбиты и сожжены несколько мельниц около города и ничего более.

Генерал Засс все еще не прибывал, а между тем его присутствие считалось необходимым. Багратион приказал гр. Сергею Каменскому оставить Кюстенджи, Мангалию и Коварну (пушки этих крепостей мы принуждены были бросить в море из-за невозможности перевезти их), подойти к с. Бетеркин, в 50 вер. от Базарджика и соединиться с Зассом, который получил приказ взять Базарджик, разрушить и выслать отряды к Шумле и к Козлудже.

Такое, не вполне рациональное, распоряжение вынуждало нас с недостаточными силами удержать не пропорционально большую площадь, что, конечно, было ошибкой Багратиона. Он должен был вернуть Засса и гр. Каменского, тогда он, имея на 7.000 чел. более войск, мог бы разбить Пегливана и взять Силистрию, что, конечно, было важнее, нежели разорение Базарджика.

Между тем наступило осеннее позднее время и нельзя было [405] думать о дальнейших операциях по взятии Силистрии. Засс, хотя и получил отмену первого приказа, но было уже слишком поздно.

Разоренные болгары рассеялись по лесам и начали беспокоить нас, захватывая наших офицеров и отсталых. Необходимо было войско еще и для назначения в конвой против этих вооруженных жителей, которых мы так не кстати принудили сделаться нашими врагами, не удержав казаков от грабежа их деревень. В 4-х верстах от лагеря, эти разбойники увезли коляску полковника Ланского и перебили у нас довольно много лошадей. Мы нуждались в сене, а фураж мог быть доставлен только под конвоем; казаков же для сего было слишком недостаточно.

13 октября Багратион приказал Маркову построить редут перед своей позицией в одну линию с моими, чтобы удержать турецких стрелков. Редут этот, очень хорошо намеченный, был трассирован рано вечером, но Марков, не желая расстраивать своей партии в бостон, не отдал приказаний о сборе рабочих в тот же вечер, а сделал это много позднее. Работу эту он поручил офицеру генерального штаба армянину Турманову —очень скверному субъекту и еще более плохому офицеру. Несмотря на длинную ночь, работа не была окончена; а на другой день, лишь только турки заметили работу редута, толпой вышли из города и атаковали с такой силою, что надо было иметь хладнокровие Попандопуло и твердость 13-го Егерского полка, чтобы удержать этот, едва начатый, редут. Марков выслал туда Старо-Ингерманландский полк, который был размещен в лощине, между этим редутом и моими, и просил у меня помощи; сам же не двинулся из свой палатки, сказавшись больным.

Услыхав об атаке, я сейчас же двинул Малороссийский полк, который, скажу по правде, не пошел, a полетел в огонь. Генерал Булатов и я, мы ехали галопом, а полк подошел в одно время с нами, хотя он запыхался и был немного в беспорядке.

Дело было серьезное, турки увеличивались ежеминутно, и я не мог дать ни секунды отдыха полку.

Я собрал всех стрелков, соединил их со Старо-Ингерманландцами, и генерал Булатов сам их повел вперед. Турки отступили, и в один миг редут был освобожден. Но сражение не прекратилось; мы продолжали драться в виноградниках, [406] садах и огородах —любимых местах турок, откуда их уже нельзя было легко выбить. Затем, турки напали на меня, и я должен был выдвинуть вправо Апшеронский полк и приказал открыть стрельбу картечью из 8 орудий в формирующиеся группы турок. Потери их были весьма значительны, но все же они успели убрать всех своих убитых.

Наконец, подошел и Марков с Фанагорийским полком и Северскими драгунами. Он издали взглянул на сражение и уехал доигрывать свою партию в бостон.

Вызвав Кинбургский драгунский полк, я приказал наблюдать за небольшими валиками, находившимися позади нас, куда не следовало никоим образом допускать проскользнуть туркам.

Наконец, огонь сделался на столько жарким, что Багратион лично выехал на поле сражения и, встретив там Маркова, очень сухо обошелся с ним. Затем, он вернулся снова в линию огня, подъехал ко мне, поблагодарил и сказал: “по крайней мере, этот куда придет, там и остается”.

Я мало видел таких горячих и таких упорных сражений, как это; оно продолжалось 8 часов и стоило нам всего 200 чел., что было еще счастливо. Турки потеряли 500 чел., один приступ редута стоил им 200 чел. Апшеронского полка майор Стерк и 3 —4 других офицера были ранены.

Между тем, турки продолжали собираться в Поппи и не прекращали своих частых рекогносцировок.

Выше я уже говорил, что Багратион должен бы был приказать Зассу и гр. Каменскому как можно скорее присоединиться к нему, тогда бы он достиг численного превосходства, которого ему не доставало для побед над Пегливаном.

С прибытием войск Засса, можно было быть уверенным, что нам удалось бы опрокинуть турок и, тогда выигранное сражение давало нам все шансы на взятие Силистрии; тогда, быть может, и сами турки сдались бы.

Вообще, я должен повторить, что до Россевата план кампании, намеченный Прозоровским, по исполнению своему делает честь кн. Багратиону; но после Россевата, он действует на удачу, без плана, без цели и постоянно делает ошибки; самая главная из них —незнание им местности предстоящих сражений. Ошибка эта не только непростительна, но она была бы, со стороны Багратиона, преступной небрежностью и недостатком предприимчивости, которых, конечно, не было ни в его характере, ни в его привычках. [407]

Разъезды до Туртукая посылались без конца; казаки раз 20 проходили взад и вперед расстояние до Татарицы и никто не изучил его.

Багратион не только лично не выехал осмотреть местность между своим и турецким лагерями, когда турки приближались и были еще в Поппи, значит, в 25 верстах от него, но он даже не послал туда ни начальника своего штаба, генерала Адеркаса, ни одного из своих офицеров свиты. Он слишком доверял Платову и не сомневался, что последний сделал все, что в подобном случае должен сделать образованный генерал. Я полагаю, что главнокомандующий сам должен все видеть лично, и Багратион должен был знать невежество и нерадивость Платова, через которого ведь он и потерпел поражение и потерял славу плодов этой кампании.

9-го октября, в полдень, стало известно о движении турок от Поппи к Коракли и Татарице, которая находилась всего в 8 верстах от Силистрии, в 6 верстах от лагеря Платова и в 12 от лагеря Багратиона. Казаки донесли, что турки были в числе 25.000 (на этот раз они преувеличили всего на 1/3).

Пегливан без затруднений вошел в Татарицу и окопался там.

Деревня Татарица лежит на равнине, тянущейся вдоль Дуная, в 1,5 вер. от берега реки. Вся эта равнина, длиною 20 —25 верст, имеет около Татарицы ширины 1 —2 версты. Между этой деревней и Вейдемиром, находящимся на 2 версты ниже Силистрии, лежат болота.

На расстоянии 2-х верст от Дуная эта равнина упирается в резко возвышающиеся горы, вершины которых покрыты кустарниками и называются Вейдемирскими возвышенностями.

Небольшой овраг перерезывает их слева, параллельно Дунаю, а по другую сторону этого оврага тянутся горы, покрытые густым кустарником. Горы эти образуют два широких оврага, из которых один является лишь продолжением только что описанного, а другой лежит перпендикулярно к Дунаю. Овраги очень глубоки и упираются в большое озеро, находящееся позади Татарицы.

У подножия одной из возвышенностей, спускающейся амфитеатром к деревне, Пегливан построил ночью ретраншемент который захватывал и деревню. В ту же ночь, он построил на горе, по другую сторону оврагов, редут.

Пегливан был слаб, чтобы наступать на русских, у него [408] было всего 17 —18 тысяч и 18 пушек; вот почему он и засел в укреплениях, где и ожидал Мухтара-пашу, сына Али-паши из Ясины, который привел ему 4 —5.000 арнаутов.

Если бы великий визирь был более деятельным и предприимчивым, он двинулся бы на Багратиона со всей своей армией и мог бы со своими сорока тысячами заставить снять осаду Силистрии, даже без боя; но он преспокойно остался в Рущуке с большей частью своих войск, где он был совершенно бесполезен.

9-го октября турецкая конница показалась на Вейдемирских высотах, и обычные стычки с нашей кавалерией продолжались до вечера.

В то же время турки вышли из Силистрии, чтобы соединиться с Пегливаном, но Платов, с Чугуевскими уланами и казачьим полком, атаковал их и отогнал обратно в крепость.

Перед выступлением своим, кн. Багратион поручил мне командование войсками, оставленными перед Силистрией, и назначил мне в помощь двух хороших генералов: Булатова и Мантейфеля. Остался также и Марков, которого Багратион больше не выделял и не пожелал взять с собой. Общее число оставшихся войск наших составляло 7.000, а у турок, в крепости, было 12.000 человек.

Сражение при Татарице.

Князь Багратион двинулся на турок с целью атаковать их и распределил свою маленькую армию, в 11.000 человек, следующим образом: направо, вдоль Дуная —генерал Павел Иловайский со своим полком и двумя полками его братьев; в центре — казачьи полки: Атаманский, Сысоева и Баранникова, под начальством графа Строганова; на левом фланге Мельников, Кутейников, Иловайские 5-й и 10-й.

В первой линии нашего фронта находилось 6 пехотных каре; на правом фланге — Московский и Малороссийский полки, под начальством принца Карла Мекленбургского; в середине —1) большое каре Воронежского и Архангелогородского полков, под начальством Бахметьева с полковниками Сутгофом и Берен, 2) каре Новгородского и Украинского полков, под начальством генерала Репнинского; на левом фланге — 7-й и 14-й Егерские [409] полки, под начальством кн. Трубецкого с полковниками Лаптевым, и Колопер.

Регулярная кавалерия была поставлена в 3 линии; с правого фланга —полковник Ланской с 10-ю эскадронами Белорусских гусар, затем Денисьев с 5-ю эскадронами Северских драгун и гр. Павел Пален с Стародубовскими и Дерптскими драгунами.

По фронту было расставлено 60 орудий. Багратион и Платов находились в центре, при большом каре Бахметьева. Позади себя, для охранения тыла и для наблюдения за Силистрийским гарнизоном, он поставил генерала Лисаневича с Чугуевскими уланами, Шлиссельбургским батальоном и казаками.

10-го октября вся наша армия начала наступление, оставив в резерве одно каре принца Мекленбургского с Московским полком.

Вместо того, чтобы обойти сильную позицию турок, Багратион двинулся прямо на их фронт; благодаря этой ошибке, он потерял сражение.

С 6 часов утра казаки завязали стычку с турецкой конницей, а 8 часов утра началось общее сражение.

При наступлении на Вейдемирские возвышенности генерал Бахметьев встретил большой отряд неприятельской конницы и пехоты, строивших там редут; он немедленно атаковал их стрелками Новгородского полка и спешенными казаками, открывшими сильный ружейный огонь, поддержанный пальбою из орудий. Сильный огонь этот заставил турок бросить работы и отступить. Стрельба продолжалась несколько часов, и турки, мужественно сопротивляясь, начали отступление лишь тогда, когда к месту боя подошли казаки гр. Строганова и кн. Трубецкого.

Если бы кн. Багратион, чтобы сломить упорство турок, оставил одно каре, часть кавалерии и артиллерии на позиции против неприятеля, а три каре пехоты с большим числом кавалерии и казаков отправил вниз, в долину, на левый фланг, с целью обойти правый фланг Пегливана, то, спустясь в овраг и двигаясь к озеру, они могли бы зайти в тыл неприятельских укреплений. Гора Татарицы была совершенно голой и имела доступ со стороны этих оврагов, а потому достичь ее вершины было очень легко, и тогда Пегливану ничего не оставалось бы делать как бросить всю свою артиллерию. Такое движение было бы повторением сражения под Россеватом. Но кн. Багратион, не расследовав местности, упорно двигался на фронт. Единственный, кто угадал, [410] что надо было делать, —это был кн. Трубецкой. Он двинулся влево и мог бы выиграть сражение, если бы не одно происшествие, которое ему помешало в этом, как мы увидим дальше. Павел Иловайский двинулся, направо, вдоль Дуная, и турки сейчас же вышли ему навстречу; тогда Багратион приказал каре Украинского и Малороссийского полков спуститься с высот Вейдимир и они, соединившись с казаками Иловайского, отбросили турок в их укрепления, откуда был открыта сильный артиллерийский огонь, который и остановил Иловайского. Но он выставил против них 12 двенадцати-фунтовых орудий, которые и завязали артиллерийскую перестрелку.

Когда определилось, что турки стали сосредоточиваться именно с этой стороны, то Багратион перевел сюда, из резерва, и Московский полк. Вслед затем, полковник Ланской, с большей отвагой, чем рассудительностью, атаковал с своими гусарами турецкую конницу и взял у них 2 знамени, но, увлекшись атакой, наскочил на ретраншемент и попал под картечный и ружейный огонь. Преследуемые турками, гусары в сильнейшем беспорядке быстро отступили на высоты Вейдемира и смешали каре Бахметьева, а на плечах гусар туда же ворвались и преследовавшие их турки и произвели общую суматоху и свалку. Но смелая стойкость каре и отвага опытного начальника его спасли людей от разгрома и поражения. В этот критический момент, подвергаясь сильной опасности, подъехал сюда кн. Багратион и немедленно приказал Денисьеву с Северскими драгунами атаковать турок. В полном порядке, стройно кинулись драгуны в атаку на турок и, при содействии картечного огня 12 орудий, не только отразили турок, но и выгнали их обратно в ретраншемент.

Воспользовавшись отступлением турок, Багратион задумал сам перейти в наступление и для сего открыл сильный артиллерийский огонь, продолжавшийся несколько часов, но наши 60 орудий никак не могли заставить прекратить огонь 18 турецких пушек разных калибров. Перестрелка эта, хотя и сильно поражала турок, но причинила и нам не малые потери.

Между тем, кн. Трубецкой, со своим каре стрелков, удалился от центра, перешел овраг, находившийся влево он него, двинулся на правый фланг турок, открыл орудийный огонь с высот, которые предварительно были им заняты, и взял Татарицкую возвышенность. В это же время, Мельников, со своими казаками, спустился в другой овраг, откуда было очень удобно обойти турецкую позицию, и где хотел его поддержать кн. Трубецкой, но, [411] за недостатком войск, не мог этого сделать. Но на помощь казакам был прислан гр. Пален с 10 эскадронами драгун, 4-мя орудиями Донской артиллерии и 12-ю двенадцати-фунтовыми орудиями, подошедшими к нему немного спустя после начала сражения.

В этот же день, утром, в 10 верстах от поля сражения, по Разградской дороге, проходил со своими войсками Мухтар-паша. Услыхав выстрелы, он быстро прискакал с конницей и, около 2-х часов дня, внезапно напал на кн. Трубецкого и гр. Палена.

Каре егерей было окружено и более часа отбивалось от яростного нападения турок. Если бы не его твердость и хороший пример офицеров и генералов, то оно было бы разбито. Две наши пушки, лошади и прислуга которых были убиты, попали в руки турок. Мельникову пришлось употребить много усилий, чтобы выбраться из оврага, куда он углубился, и снова подняться на высоты. Граф Пален приказал своим драгунам спешиться, так как они не могли действовать на коне. Благодаря храбрости войск, драгунам не только удалось вернуть два потерянных орудия, но и выручить кн. Трубецкого.

Наконец, наши войска, с большим трудом, отступили на 3 версты. Багратион, хотя и выслал на помощь войскам генерала Репнинскаго с Новгородским полком, но помощь эта подошла уже тогда, когда войска отступили. Трубецкой и Пален прославились в этом деле.

Наконец, около 6 часов вечера, после одиннадцатичасовой ожесточенной битвы, Багратион отошел на 4 версты и расположился биваком, в боевом порядке.

В этой битве, мы хотя и не потеряли ни знамен, ни орудий, но и не достигли предположенных результатов. Вследствие сего, принуждены были снять осаду Силистрии. Надо сознаться, что мы потеряли это сражение, а между тем легко могли, его выиграть.

Потери наши заключались в 5 офицерах и 206 солдата убитыми и 380 ранеными. У турок было взято 16 знамен и они потеряли 1.000 —1.200 чел. убитых и раненых.

Во время сражения гарнизон Силистрии не оставался в бездействии, но он не сделал достаточно больших усилий, чтобы действительно помочь Пегливану. Рано утром, в день сражения, 3.000 всадников вышли из-за валов крепости и поднялись на гору, влево от Маркова, позади долины Калипетри. Другой [412] конный отряд имел намерение перейти через долину, тянувшуюся вдоль Дуная, с целью зайти в тыл нашей армии, но этот отряд был задержан Лисаневичем и казаками, соединившимися, на их правом фланге, с войсками, которые я отправил на левый фланг Маркова. Тогда я выслал гр. Мантейфеля с Петербургскими драгунами, Фанагорийскими гренадерами и батальоном егерей, которые и остановили турок, сражаясь с ними все утро с большой отвагой и благоразумием.

Около 2-х часов я заметил, что турки начинают усиливаться, а потому, не опасаясь более за свой фронт, выделил от себя, в помощь Мантейфелю, генерала Булатова с тремя батальонами и 6 орудиями. К вечеру турки принуждены были, с небольшими потерями, возвратиться обратно в крепость. У нас было 60 чел. убитых и раненых.

11-го и 12-го все было спокойно; а вечером 12-го, армия Багратиона расположилась биваком в Калипетри.

Между тем, Пегливан оставался в Татарице и усиливал свои укрепления, а великий визирь продолжал оставаться в Рущуке с 30.000 войск, готовых прийти на помощь Пегливану, что конечно легко можно было ожидать.

Наступила поздняя осень. Корма для лошадей не было. Подвозы затруднялись непроходимостью дорог. В войсках стал обнаруживаться недостаток не только в сене и овсе, но даже и в хлебе.

13-го октября Багратион приехал под Силистрию и, вместе с Адеркасом, был у меня. Войдя в палатку, он выслал всех присутствующих и сказал мне, что предполагает отступить в Валахию, но все же хочет остаться некоторое время у Троянова вала, чтобы собрать все свои войска и дать генеральное сражение великому визирю, если он только выйдет из крепости. Этим он задержит его и даст время Эссену взять Браилов (Это опасение было неосновательно, особенно против турок. Благодаря взятию Мачина и Гирсова и нашей флотилии, можно было помешать всякой попытке проникнуть в Браилов, но надо было усилить войска флотилии и гарнизонов обеих крепостей.). Я ответил ему, что он тысячу раз прав и что не может ничего лучшего сделать при тех затруднительных условиях, в которых мы тогда находились, но предупредил его, что это наступление не понравится в Петербурге и поставит его в дурные отношения ко двору, где, конечно, не могут верно судить о действительном [413] положении дел, так как слишком мало знакомы со страной и полагают, что в Валахии вечная весна и что там можно вести войну даже зимой. Я полагаю, что после Татарицы, поведением Багратиона действительно можно быть недовольным.

14-го утром, турки еще раз вышли из Силистрии, по Туртукайской дороге, но были отброшены.

Если бы Багратион перенес к Силистрии мост, остававшийся около Гирсово, то с 16-го октября мы все уже могли бы начать переправу на левый берег Дуная. Вообще, я нахожу, что он чересчур остерегался утомить войска и слишком рано задумал занять зимние квартиры, не давая даже разрешения оставить войска в Гирсове, на правом берегу Дуная.

14-го октября Шлиссельбургский полк был отправлен на остров, лежащий против Силистрии, для охраны отступления осадной артиллерии, а в 9 ч. вечера я приказал увезти орудия из всех редутов и срыть все укрепления, выстроенные мною во время осады. В ночь на 15-е число и я со своим корпусом выступил в поход, вслед за войсками кн. Багратиона. Мы сделали 32 версты и остановились в Ольсоне, имея перед собой непроходимый в брод ручей. Платов отступил в 2 ч. дня и расположился в 15 верстах впереди нас. Для прикрытия нашего марша, в продолжение всей ночи, производилась стрельба из редутов Калараша.

Турки и не предполагали о нашем отступлении и только на следующий день узнали об этом. На острове Суссе они напали на несколько наших повозок с больными, не успевшими перейти Дунай, но огнем флотилии они были расстроены и, раньше чем успели построить боевой порядок, все наши больные уже были перевезены на другой берег, за исключением нескольких повозок, уже захваченных турками.

16-го мы простояли в Ольсони, и в этот день кн. Багратион послал Одесский полк в Гирсово, а Малороссийский гренадерский и Петербургский драгунский в Калараш, где и был сформирован особый отряд под начальством гр. Мантейфеля.

17-го мы подошли к Россевату, в 25 верстах от Ольсони, а Платов занял Мириан, в 15 верстах впереди нас.

18-го и 19-го мы простояли на тех же местах, а 20-го расположились лагерем в Черноводах, в 5 верстах от Троянова вала, на возвышенностях, имея перед собой деревню и болотистый непроходимый ручей с перекинутым через него маленьким мостом, который легко можно было защищать. Платов с [414] авангардом остался на Трояновом валу и выставил посты. В этот день, догнавший нас, наконец, Засс занял чудную позицию в Карасоне, в самом центре Троянова вала, а гр. Каменский расположился близ Кюстенджи, на берегу Черного моря.

С нашей стороны, позади вала, шел целый ряд озер, весьма затруднявших подступы к нашей позиции. Засс находился в 18 верстах от Черноводов, на возвышенности, наклонно спускающейся к озерам, и имея перед собой узкий и длинный моста, по которому никак нельзя было пройти не заметным.

К Милорадовичу был отправлен его плохой Апшеронский полк, который никто не пожелал оставить при себе, и превосходный полк Кинбургских драгун. Сам князь Багратион оставался со мной в Черноводах.

Общий состав наших войск заключался: У меня:

16 батальонов.

15 эскадронов.

28 орудий 12-ти фунтовых.

12 орудий конной артиллерии.

У Платова:

9 казачьих полков.

10 Уланских эскадронов.

15 Гусарских эскадронов.

7 Егерских батальонов.

12 орудий Донской артиллерии.

У Засса:

10 батальонов.

10 эскадронов.

3 казачьих полка.

10 орудий 12-ти фунтовых.

У графа Каменского:

7 батальонов.

10 эскадронов.

3 казачьих полка.

6 орудий конной артиллерии. [415]

Самый большой батальон не насчитывал в своих рядах и 400 человек, а были и такие, которые имели и по 200. Эскадроны имели не более 60 чел. каждый, а казачьи полки — по 200 человек. В общей сложности армия не превышала 24.000 человек и имела 132 орудия, включая и полковые.

Мы организовали хорошее сообщение между аванпостами и, в случае нападения, могли соединиться в 36 часов. Но турки, очень довольные освобождением Силистрии, были далеки от желания подвергнуться верному поражению в открытом поле, во-первых, потому, что они не имели достаточно времени и средств, чтобы подвезти провиант для армии в 6.000 человек и, во-вторых, они вовсе не любят так далеко двигаться по грязи в своих туфлях. Надо скорее предположить, что освобожденные от всякой опасности, на правом берегу Дуная, они не будут стараться проникнуть в Валахию. Багратион опасался этого и желал иметь верные сведения о силах и намерениях неприятеля в Журжеве и Рущуке. Зная очень хорошо, что он не может получить их от тех, которых назначил бы Милорадович, он просил моего содействия. Я написал Варламу и просил его послать в Рущук верного шпиона и уведомил Грекова, чтобы пропустить его через цепь, не извещая однако ни Милорадовича, ни гр. Цукато, под начальством которого Греков находился и зная, что он предан Милорадовичу. Платов также написал Грекову, но последний, убоясь своего начальника или из желания ему угодить, показал оба письма гр. Цукато, а этот Милорадовичу. Раздраженный этим поступком Милорадович, почувствовавший причину справедливых подозрений, подрывающих доверие к нему, отправил оба эти письма к князю Багратиону с рапортом и прошением на Высочайшее имя (В России всякое прошение надо посылать через своего прямого начальника, хотя бы это была жалоба на него самого, как это было в данном случае.), где позорно жаловался на своего начальника и на меня.

Багратион был смущен, но Милорадович, легкомысленный и не последовательный, не придавал этому никакого значения. Его убедили, что это возмущение компрометирует его больше, чем нас, и он просил возвратить ему обратно свой рапорта и прошение и пропустил шпионов, посланных Варламом, которые и успокоили нас. Турки и не думали наступать на Бухарест, где они были бы приняты Милорадовичем так же, как и мной. [416]

Великий визирь подошел к Силистрии поздравить Пегливана с победой, но он лучше бы сделал, если бы сам разделил или одержал ее. Комендант Силистрии Емик-Оглы, увидев их со стен крепости, не разрешил войти в город ни тому, ни другому. Надо сказать, что в этой экстраординарной армии коменданты крепостей имеют особенную власть —отказывать вход в крепость даже своему главнокомандующему и первому министру, которые бы приехали снять осаду.

Визирь хотел было послать Пегливана нам в след с 20.000 войск, полагая, что мы остановимся в Гирсове, но наша настоящая позиция, на Трояновом валу, изменила его намерение и дала нам возможность разрушить его планы.

Для усиления генерала Эссена 3-го, которому (как мы увидим позднее) поручено было осаждать Браилов, Багратион послал: Московский, Воронежский, Архангелогородский и Одесский полки. Вместе с тем, начальником отряда в Гирсове был назначен генерал Репнинский.

Для постройки предмостного укрепления, вместо заболевшего генерала Гартинга, послали к Гирсовскому мосту генерала Резвого. Генерал-лейтенант Ротгоф, посланный в Бессарабию, после назначения шефом Астраханского полка, был замещен в Измаиле генералом Тучковым.

18-го октября Платов разрушил Буздум, по приказанию князя Багратиона, оставив только мечети и тем показал туркам, что мы уважаем их священные места. Пегливан нашел только один пепел на том месте, где раньше возвышались его дворцы и все чудные постройки. Тогда он счел за лучшее уехать в Россию.

22 октября, одна маленькая лодка, вышедшая из Силистрии, намеревалась пробраться под Гирсовский мост, чтобы проникнуть в Браилов; в ней находилось двое турок и три болгарина. Часовой на мосту, рядовой Одесского полка Георгий Насекин, заметил их и выстрелом из ружья опрокинул этот челнок. Двое турок и один болгарин утонули, другой болгарин спасся вплавь, а третий был взят в плен. На нем были найдены письма, из которых мы узнали, что турки хотели отправить в Браилов 100 лодок с продовольствием. Багратион тотчас же приказал флотилии Центиновича перейти в Гирсово и соединил ее с флотилией Акимова. Этого было достаточно, чтобы задержать турецкие транспортные суда, которые, однако, не появлялись, а остались в Силистрии. Турецкая флотилия прошла из Рущука мимо Туртукая, где была обстреляна подполковником Емельяновым, [417] который, повредив несколько судов, заставил иные из них вернуться обратно.

30-го октября генерал Засс выслал три отряда казаков для наблюдения за турками. Каждый из этих отрядов имел стычки с встреченными турками; при чем, тот из них, который доходил до Базарджика, имел очень живое дело с конницей гарнизона города. В этом деле было убито 50 казаков и столько же турок.

5-го ноября авангард Платова отступил на Черноводы. К концу октября и в начале ноября погода стала очень холодной, выпало много снегу. Некоторые полки, а в особенности авангарды вовсе не имели палаток, так как отослали их в Валахию. В фураже чувствовался большой недостаток. Люди и лошади терпели сильную нужду в продовольствии. Дороги стали такими ужасными, что конвой с трудом мог проезжать по ним. Быки, на которых перевозили походные магазины, взятые у жителей Валахии, покрывали дороги своими трупами. Наше положение было ужасно, и князь Багратион, желая избегнуть опасности погубить свою армию и кавалерию, приготовился перейти Дунай.

Имея дело с неприятелем более образованным и предприимчивым, чем турки, можно было бы опасаться, что они доставят провиант в Браилов, увеличив свои силы на правом берегу Дуная, между Гирсовым и Мачиным. Батареи, поставленные вдоль реки, могли бы принудить нашу флотилию удалиться, и тогда визирь имел бы возможность водою доставить в блокированную крепость съестные припасы и провиант на 3 —4 месяца. Он мог бы располагать множеством подвод из Рущука, из Шумлы и Базарджика. Тогда-то кн. Багратион почувствовал ту громадную ошибку, которую он сделал, не прекратив разбоев казаков и не приготовив средств для зимовки в Болгарии.

Если бы не были разрушены деревни, и жители оставались бы в своих домах, то мы легко могли бы достать продовольствие для армии в 50.000 человек. Сохраняя Троянов вал и опираясь обоими флангами своей позиции на Кюстенджи и Черноводы, можно было приготовить себе большие преимущества для кампании следующего года. Все это было упущено, и очевидно, что Государь был прав, найдя, что не сделали всего того, что должны были сделать.

Мы покинули 14 ноября Троянов вал и 15-го прибыли в Гирсово; 17-го был день назначенный для переправы через Дунай. Зимние квартиры были уже назначены. Князь Багратион должен был иметь свою главную квартиру в Фокшанах, вместе с [418] графом Сергеем Каменским; Милорадович —по-прежнему в Бухаресте; Марков — в Бузео; Исаев —в Крайово; Платов —в Рымнике; Засс —в Галаце; Эссен —в Бирлате (после сдачи Браилова); Тучков —в Измаиле и я —в Фальче. Мы были сильно обмануты в нашем предположении и в наших ожиданиях. Но прежде чем заняться этим мало приятным эпизодом нашей кампании, я должен описать, что происходило перед Браиловом.

Взятие Браилова.

Войска наши в Валахии были расположены следующим образом: кн. Василий Вяземский — перед Визирьским бродом; Олсуфьев —лагерем под Саджатом; Колюбакин —под Галацом; вдоль всего Дуная, от Серета до Аржиша, находились небольшие отряды; генерал Ильинский, со своим полком Ливонских драгун, резервными батальонами и несколькими казаками, находился в Ульме и Бершетги в 50 верстах от Браилова и в 50 от Бузео, в устье Кальмоцани, впадающий в Дунай.

После взятия Гирсова, полк Мельникова был послан к Платову, и у него оставалось так мало людей, что не хватало даже для аванпостов. Все эти отряды были под моим начальством, во время командования моего войсками Валахии, но это командование было только фиктивное, так как за исключением отряда в Ольтенице, все остальные были слишком удалены, чтобы я мог управлять их движениями и оказывать, в случае надобности, вовремя им помощь. Я отдал приказ начальникам всех этих небольших отрядов непосредственно доносить обо всем князю Багратиону, который был к ним гораздо ближе.

Как только, так называемая, большая армия пододвинулась к Россевату, стало бесполезным оставлять генерала Олсуфьева в Саджате, и я приказал ему отправиться к Визирьскому броду, где он был более полезен. Между тем он не имел достаточно кавалерии, чтобы препятствовать назиру делать, из Браилова, во внутрь страны, вылазки, столь необходимые ему для добывания себе припасов и для беспокойства нас. Не понимая бездействия, которому он себя обрек, так как оно не было в его характере, я думал, что он двинется к Фокшанам или даже в Бырлат, где он мог бы овладеть несколькими нашими госпиталями, перехватить наши сообщения, разрушить деревни, и причинить нам много зла, но назир не двинулся своей персоной. [419]

Быть может, он считал нас сильнее, чем мы были в действительности, быть может, он не хотел раздражать нас против себя, предвидя, что скоро попадется нам в руки, быть может, наконец, он боялся, чтобы жители не закрыли ему ворот, когда он удалится от города, как это сделали с Пегливаном в Измаиле.

Олсуфьев не имел с ним серьезных сражений, но, при множестве мелких стычек с аванпостами, всегда одерживал верх.

В начале августа, кн. Вяземский отбил вылазку фуражиров. 24 августа Олсуфьев, узнав, что они вышли из города с большими силами за фуражом, приказал подполковнику Снарскому, офицеру смелому и почтенному, при содействии двух, столь же хороших гвардейских офицеров: капитана Колли, француза (1827 г. Теперь генерал-лейтенант и командир корпуса, один из лучших генералов нашей армии.), своего адъютанта и капитана Ренненкампфа, адъютанта кн. Вяземского, атаковать фуражиров. Они прогнали турок, убив у них 40 человек.

7 сентября было у них дело более горячее; Снарский имел стрелков и орудия; сражение продолжалось 7 часов; мы потеряли около 50 человек, турки же оставили на поле сражения 200.

12 сентября турки выступили из Браилова в трех колоннах, по направлению к Фокшанам и Бузео. Олсуфьев собрал все отряды, приказал Ильинскому двинуться из Ульма на Бертешти и повсюду расставил казаков, чтобы быть осведомленным относительно направления неприятельских колонн, надеясь отрезать их от города, но они отступили.

Олсуфьев предполагал, что осаду Браилова поручат ему, но он ошибся. Мечтая о командовании, еще ни один генерал не взял той крепости, взятие которой он желал и к осаде которой он себя предназначал!

Я хотел взять Измаил и имел на это некоторое право, после того, как 3 года простоял перед ним. После моего отъезда из Бессарабии, для той же операции назначили Войнова, и только Засс исполнил это. Гартинг должен был взять Мачин, а удостоился этого Марков. Этот последний был назначен для взятия Гирсова и Кюстенджи, а овладел ими Платов. Милорадович должен был взять Силистрию, а взял бы ее я, если бы мы выиграли битву при Татарице. Наконец, Олсуфьев должен бы [420] был взять Браилов, а извлек из этого пользу Эссен. Олсуфьев был сам причиною этой неприятности, которую испытал. Он имел переводчика, поляка Пикельштейна, который прекрасно знал по-турецки, но очень скверно по-русски и по-французски, а Олсуфьев знал последний еще хуже. Пикельштейн вздумал написать назиру Браилова самое курьезное и неуместное письмо, угрожая ему, что совершенно не имело смысла, после печальных результатов штурма и снятия осады. Назир ответил ему очень иронично, с большой твердостью и остроумием. Эта корреспонденция крайне не понравилась Багратиону, который и отправил Эссена 3 командовать под Браилов. Сначала эту операцию он предложил мне, но я предпочел остаться перед Силистрией, которую я считал погибшей, но я ошибся, что доказывает, что на войне всегда надо покоряться своей судьбе, а не выбирать себе деятельности.

Олсуфьев, обиженный тем, что его обошли, не захотел быть ниже Эссена и его перевели в Яссы. Эссен, в начале октября, собрал войска из лагеря Галаца, Бузео и Визирьского брода, починил мост в Сербешти, отправил в Мачин —теперь очень важный для нас пункт, генерала Степанова с 4 батальонами, поставив один батальон в Фокшанах, один —в Бузео, один — в Галаце и 2 ноября, получив подкрепление, присланное ему из главной армии, двинулся на Браилов с 22 батальонами, 13 эскадронами, 18 орудиями двенадцати-фунтовыми и 4 орудиями конной артиллерии. Он распределил войска на три колонны, которые устроили три отдельных лагеря, на такой же позиции, на какой были три лагеря Прозоровского в апреле, но немного дальше от города.

В центре был лагерь Колюбакина со следующими войсками:

2 батальона Смоленского полка.

2 батальона Мингрельского полка.

1 батальона Вятского полка.

1 батальона Нейшлотского полка.

1 батальона Одесского полка.

1 батальона Бутырского полка.

1 батальона 14-го Егерского полка.

5 эскадронов Житомирских драгун.

3 эскадрона Ольвиопольских гусар.

16 орудий двенадцати-фунтовых. [421]

На левом фланге, у кн. Вяземского были:

2 батальона Архангелогородского полка.

1 батальон Мингрельского полка.

1 батальон Вятского полка.

1 батальон Смоленского полка.

2 батальона Воронежского полка.

1 батальон 14-го Егерского полка.

2 эскадрона Ольвиопольских гусар.

На правом фланге, у принца Карла Мекленбургского:

Московский гренадерский полк.

1 батальон 27-го Егерского полка.

Ливонский драгунский полк.

Отряд этот был расположен скрыто, в глубине лощины, чтобы турки не могли заметить его малочисленности; и действительно, они считали его сильнее, чем он был на самом деле.

Эссен не имел и 6.000 человек, а блокировал гарнизон в 12.000 чел. Его положение было весьма критическим, и надо было быть очень осторожным, чтобы счастливо выйти из него. Он построил флеши между всеми тремя отрядами (эти работы велись майором Мишо, присланным ему Багратионом).

Флотилия приблизилась к крепости и бомбардировала ее. 16 октября Мишо выстроил одну батарею, а 19-го другую, соединив их между собою траншеями. Батареями командовали люди с такою же отвагою, как и под Измаилом.

Уже 13 октября, назир соглашался сдать крепость, но на таких условиях, что Эссен не мог их принять. 15-го Эссен вызвал его и потребовал окончательного ответа. 16-го опять начались переговоры. Для сего Эссен назначил своего брата, дежурного майора его штаба и лейтенанта Икскуля — офицера главного штаба; все трое были немцы. Генералы этой нации всегда выдвигают только своих близких (Ливонские немцы еще более немцы, чем таковые из Германии. Офицеры этой нации образуют в русской армии особый кружок. Они не любят русских и очень мало связаны с другими национальностями, находящимися на русской службе. Когда генерал-ливонец командует корпусом или армией, можно быть уверенным, что он будет окружен только немцами, и что все награды и милости будут раздаваться только немцам. Французы, англичане и другие иностранцы, находящиеся на русской службе, гораздо легче привыкают к нравам и обычаям русских, чем ливонцы; те даже говорят иногда между собой по-русски или по-французски, но ливонцы исключительно говорят по-немецки. Но нужно им отдать справедливость — они хорошие офицеры, образованные, имеют понятие о науках, но вообще они очень педантичны и полны претензий.). [422]

21-го октября Браилов сдался.

Назир ясно видел, что больше не было средств защищаться и что, если бы он вывел нас из терпения, то не мог бы рассчитывать получить хорошие условия. Имея провианта только на 15 дней, он просил и получил разрешение выйти из города с оружием и имуществом, оставив нам знамена, артиллерию и амуницию. Паша Абдул-Какман, в качестве командующего войсками, подписал условие капитуляции. Мы никогда о нем не слышали никаких разговоров, он делал только то, что ему приказывал назир, который был истинным комендантом крепости. От него потребовали возврата русских перебежчиков и дезертиров, которых оказалось 200 человек, но многие из них скрылись от наших поисков.

96 знамен, 2 бунчука пашей, 205 артиллерийских орудий (из них 14 мортир), огромное количество военных запасов и пороху, которого турки всегда имели большие запасы, —все это было нами взято в Браилове.

2.000 жителей, оставшихся в городе, были исключительно христиане, а вышло из города: 1.100 всадников, 4.100 пехотинцев и 11.300 жителей мусульман.

Капитуляция эта не была одобрена при Дворе и в результате, по прошествии 2-х недель, мы бы заставили назира сдаться военнопленными. Задержать назира, для нас, было также желательно, как и взять в плен 5.000 турецких войск, состоявших из солдат Хотина, Бендер, Аккермана и Бессарабских татар. Все они были храбры, воинственны и в продолжение всей этой войны действовали против нас везде энергично.

Эссен нисколько не был виноват в этом соглашении, так как он получил точное приказание Багратиона подписать капитуляцию. Вся же вина лежала на Багратионе, отдавшем это приказание (Если бы я командовал Браиловской осадой, то я, конечно, настоял бы, чтобы назир выдал доказательство своих сношений с Филипеско и его измены.).

Эссен получил орден Александра Невского, также как и Засс получил его за Измаил и, также как и тот, был единственным награжденным за успех, столь нам необходимый. [423]

Гарнизон и жители выступали, частью водою, частью сушей, в Силистрию; назир выбрал себе сухопутье (Надо помнить, что в 1807 г. назир был извещен об отъезде князя Ипсиланти из Бухареста и о том, что курьер, привезший ему эту новость, имел паспорт от Милорадовича. Этот паспорт и письмо от Филипеско назир сохранил. Я просил Эссена потребовать эти документы, по Эссен выказал слишком мало энергии и сказал ему об этом лишь в день отъезда его в Силистрию; назир ответил, что они были уже отправлены в числе других бумаг. Эссен этим удовлетворился, а я потерял случай обнаружить действия Филипеско и Милорадовича.).

Приехав в Калараш, он остановился на несколько дней у гр. Мантейфеля, был очень весел, любезен и даже галантен с M-lle Мантейфель и пил много рома, как настоящий христианин, называя его шербетом.

Эссен оставил в Бранлове своего брата комендантом, назначив гарнизоном его Архангелогородский и Алексопольский полки (возвращенный из Мачина), а 26 октября сам он занял зимние квартиры в Биртале.

Князь Вяземский, со своим Егерским полком, был послан в Мачин и возвратился оттуда, когда Багратион перешел обратно Дунай и приказал срыть Мачин.

Мы должны были перейти Дунай 17 октября. После такой живой и утомительной кампании, все мечтали об отдыхе и о зимних квартирах, как вдруг, 16-го вечером произошла перемена. Кн. Трубецкой был послан в Петербург с донесением о Татарицком сражении, дабы придать ему настоящий колорит и объяснить причины нашего отступления: но он был плохо принят. Через 2 дня мы получили приказ, адресованный кн. Багратиону, с предложением оставаться всей армии в Болгарии и вести кампанию зимой. Первый из этих двух пунктов оказался не исполнимым, из-за опустошения страны, но в Петербурге думали, что такого опустошения быть не может. Что же касается второго пункта, то исполнение его представляло чрезвычайные трудности или, вернее сказать, он был не исполним, но, как я уже говорил, при Дворе были уверены, что берега Дуная не знают, что такое зима.

Можно себе вообразить наше настроение при получении этого приказа, между тем надо было слушаться. Багратион представил Двору наисильнейшие доводы, но в ожидании ответа, который мог быть не раньше трех недель, надо было оставаться в Гирсове, где у нас не было ни продовольствия, ни квартир. [424]

Город был наполовину разрушен; согласно законного обычая русских, были сохранены только дома, занятые под госпиталя, и, конечно, не особенно приятно было помещаться там, но ничего нельзя было сделать. Багратион имел лучшее помещение, всего в одну жилую комнату; остальные генералы разместились, как могли, в конюшнях, в развалинах домов, в лачугах, словом, кое-как устроились. Войска расположились лагерем в три линии; частью из обломков разрушенных домов, частью из леса, привезенного за 40 —50 верст, наши солдаты выстроили себе землянки и укрепили лагерь редутами и флешами.

Людей у нас осталось очень мало, так как Багратион, послушавшийся более своего разума, чем полученного приказания, отослал всю кавалерию и часть артиллерии за Дунай, оставив себе только несколько казачьих полков.

Засс был расположен в Черни, на пол дороге от Мачина.

Багратион повсюду разослал приказы, чтобы подвозили провиант войскам и солдаты не нуждались ни в хлебе, ни в мясе. Не так было с нами, дороги были так отвратительны, что мясники и торговцы не хотели рисковать жизнью своих лошадей, чтобы привезти нам провизии, и мы часто оставались без обеда. Без милости Варлама, приславшего мне несколько повозок провизии, я бы буквально умер с голода (Однажды утром, Платов прислал ко мне посланного с просьбой одолжить ему небольшой кусок сахару для чая, я сделал ему эту любезность с тем, чтобы он прислал мне 2 свечи, так как уже и дня я освещал у себя, как дикарь, лучинками, оторванными от карнизов моего дома.).

Тем не менее мы были в прекрасном настроении. Сначала мы пали духом и были в отчаянии, но дня через 4 мы примирились со своей участью, и наше горе сменилось ужасным сумасбродством. Никогда мне не приходилось видеть в армии подобной близости между генералами; ни один начальник не был так любим нами, как Багратион.

Корпус кадет, оставленный без надзора своими воспитателями, не придумал бы столько развлечений, как мы в Гирсове. Мы не были детьми, но забавлялись, как они. Багратион, Платов, Трубецкой, Строганов, Репнинский, Бахметьев, Адеркас, Попандопуло, Цицианов (приехавший недавно из Вены), Булатов и я, мы не расставались, и все служило для нас мотивом к веселью. Грязь была так ужасна, что не было никакой [425] возможности перейти из одного дома в другой иначе как верхом, утопая по колено в этой отвратительной черной массе. Из разрушенных ледников образовалось множество ям, куда каждый из нас падал по очереди, и это составляло интерес дня.

Платов имел у себя одного калмыка, вроде шута, которого мы заставляли петь, рассказывать нам истории об его стране, и это служило для нас спектаклем. Конечно, эти истории не имели никакого смысла, но хохотали над ними ужасно; особенно забавно было хладнокровие Платова, слушавшего их с величайшим вниманием, замечая ум и остроты —этого буфона, которыми он один мог восхищаться. Этот калмык, Манык, больше всех выиграл от нашего пребывания в Гирсове; мы ему надавали более сотни дукатов, а Багратион имел слабость пожаловать ему Св. Георгия 4-й ст. (солдатский) (Из этого можно заключит, что эти кресты давались так же легко, как и в 1807 г. Так напр. я видел, как Засс декорировал своего полка унтер-офицера, никогда не бывшего под огнем, но который вел его хозяйство и соблюдал его маленькие интересы.).

Мы рисковали еще большим, чем плохим продовольствием; нам, также как и солдатам, грозило лишиться всех средств к существованию, если бы случился ураган, как в 1810 г., и снес бы Рущукский мост. Разрушь он наш мост, мы не имели бы другой пищи, как конина от наших лошадей, но мы не думали об этих бедствиях, и ничто не могло помешать нашему веселью (Я, положим, был несколько смущен одним неприятным эпизодом. Один поручик генерального штаба, Туманов, тот самый, который месяцем раньше выстроил так плохо редут перед Силистрией, был назначен ко мне и я посадил его чертить в своей комнате. Он украл у меня шкатулку с несколькими важными бумагами, всеми моими орденами и значительной суммой денег. (Я только что получил жалованье, и он об этом прекрасно знал). Один солдат нашел на другой день пустую шкатулку, брошенную в канаву. Следы были явные, и я ни на минуту не сомневался относительно лица, виновного в таком поступке. Я заставил его признаться перед генералом Адеркасом и из уважения к его мундиру я потушил дело, хотя оно стало известным всей армии, что не помешало, однако, поручику Туманову, по рекомендации графа Сергея Каменского, год спустя, получить чин капитана, крест св. Владимира, золотую саблю, а в 1811 году, выйти в отставку подполковником. Я же так и не получил ни своих бумаг, ни денег Туманов был потом полицеймейстером в Кишиневе и сделался фаворитом губернатора, генерала Алексея Бахметьева, который, конечно, не мог не знать об истории с пропавшей шкатулкой, так как был в то время с нами в Гирсове. Вскоре после того, Туманов был помещиком Херсонской губ., где был очень уважаем. По нем можно судит о других.).

Что бы сделать диверсию и показать туркам, что мы еще не [426] ушли и что наше отступление не было бегством, а может быть, чтобы угодить Платову, желавшему дать возможность отличиться своему зятю Грекову (приехавшему недавно с Дона), Багратион назначил набег на Базарджик. Строганов двинулся туда с тремя полками казаков и улан. Засс отправил туда Петербургских драгун с двумя егерскими батальонами. Но ничего из этого не вышло. Греков, бывший впереди, с авангардом отряда, который должен был получить всю славу этой экспедиции, был совершенно разбит конницей Базарджикского гарнизона и с трудом спасся бегством, потеряв 100 чел. Строгановских казаков. Регулярные же войска отступили еще до сражения.

Я уже говорил о том, что Багратион сделал Двору самые сильные представления о нашем положении и гибельных для армии последствиях, если ее оставят в Болгарии. Он представил Императору те же резоны, какие фельдмаршал Румянцев представлял Екатерине в 1773 г., и Император Александр ответил почти то же, что и Екатерина Румянцеву. Мы получили из Петербурга шифрованный ответ, и Безак вскоре узнал его содержание.

Наконец, после взятия Браилова, мы получили разрешение занять зимние квартиры, но Багратиону было приказано оставить один корпус в Гирсове, и он был принужден оставить почти все войска, находившиеся там.

В своей переписке с Багратионом, Император был очень сух и холоден. Переписка Багратиона с графом Румянцевым (все еще министром иностранных дел) была крайне обострена. Несомненно, что идея о зимовке нашей армии в Болгарии принадлежала Румянцеву, который осуждал даже память своего отца за отказ зимовать в Болгарии. Багратион, не желавший и не имея возможности исполнить требования Румянцева, не скрывал от него досады, которую тот вызвал в нем. Однако он беспокоился о последствиях этой перемены и об опасностях для себя, в случае неисполнения им требований Двора; он также боялся Аракчеева, тогда уже вполне могущественного и открыто протежировавшего Милорадовичу, с которым продолжал быть в переписи, где не мало доставалось Багратиону. Вся переписка между ними доставлялась курьерами Милорадовича, имевшими паспорта, подписанные военным министром Аракчеевым (Один из адъютантов Аракчеева, Незванов, гвардейский подпоручик, еще более усилил беспокойство Багратиона. Он приехал под предлогом осмотра артиллерийских парков, но на самом деле для того, чтобы шпионить и быть в курсе всего происходящего. Он видался с Милорадовичем, но Багратиона ему не удалось видеть, несмотря на то, что он очень долго оставался в Фокшанах. Во всей своей командировке этот негодный мальчишка выказывал редкую наглость и заставлял трепетать многих генералов. Граф Сергей Каменский имел низость сделать ему визит, который тот ему не отдал). [427]

Князь Багратион назначил Милорадовича командовать корпусом в Гирсове, чем он хотел вызвать его из Бухареста, а сам предполагал провести зиму в Б. Валахии. Присутствие там же и Милорадовича сильно стесняло бы его. Милорадович счел себя обиженным за это назначение и сказался больным. Тогда корпус его был передан графу Сергею Каменскому, о котором Багратион отдал очень лестный приказ, поздравляя его, как первого генерала, зимующего на правом берегу Дуная.

Это был придворный комплимент, который Каменский прекрасно сумел оценить, но, тем не менее, мне казалось, что он был очень доволен своим назначением.

31 декабря кн. Багратион выехал в Браилов и оттуда в Бухарест, а я остался в Гирсове до 4 января, чтобы дождаться гр. Каменского, которому я должен был передать командование корпусом. Затем я переехал в Яссы, где была моя главная квартира.

Распределение войск было изменено. Главной квартире назначено быть в Бухаресте. Армию разделили на 5 корпусов и один отряд —Исаева, находившийся в М. Валахии. Отряд этот состоял из 15 батальонов, 5 полков казаков, 5 батальонов Пандуров и Хорватов, 6 орудий двенадцатифунтовых и 6 орудий конной артиллерии.

В Бухаресте расположились: Засс и Олсуфьев с 22 батальонами, 8-ю полками казаков, 18-ю орудиями двенадцатифунтовыми и 6-ю конной артиллерии.

Платов и Марков расположились в Рымнике с 20 батальонами, 25 эскадронами, 24 орудиями двенадцатифунтовыми, 24 орудиями конной артиллерии и 8-ю полками казаков.

Мне была назначена квартира в Яссах с 15 батальонами, 30 эскадронами, 12 орудиями двенадцатифунтовыми и 12 орудиями конной артиллерии. Затем ко мне присоединились 12 батальонов и 20 эскадронов 18-й дивизии и 12 батальонов 10-й дивизии, что увеличило подчиненные мне войска до 39 батальонов, 50 эскадронов, 36 орудий двенадцатифунтовых и 24 орудия конной артиллерии. [428]

Эссен 3-й остался в Бирлате с 25 батальонами, 30 эскадронами, 36 орудиями двенадцатифунтовыми, 12 орудиями конной артиллерии и одним полком казаков.

Граф Каменский был в Гирсове и имел 15 батальонов (из них 6 —в Гирсове, 2 —в Мачине, 4 —в Черновидах и 3 —около моста) и 5 полков казаков; кроме того, он имел один казачий полк при главной квартире и один при магазинах.

Флотилия наша расположилась в следующем порядке:

26 судов в Сулине.

6 судов в Килии.

5 судов в Исакче.

5 судов в Измаиле.

12 судов в Мачине.

22 судов в Галаце.

26 судов в Гирсове.

13 судов в Браилове.

Оставлено было:

5 резервных батальонов в Браилове.

5 резервных батальонов в Измаиле.

2 резервных батальонов в Килии.

1 резервных батальонов в Аккермане.

2 резервных батальонов в Бендерах.

2 резервных батальонов в Хотине.

1 резервных батальонов в Тирасполе.

2 резервных батальонов в Каменец-ІІодольске.

Так окончилась эта кампания, по результатам довольно счастливая. Мы взяли Измаил, Браилов и 9 других крепостей в Болгарии; но она могла иметь более доблестные результаты и принести больше пользы, если бы не разрушали страну, если бы разбили Пегливана под Татарицей и если бы взяли Силистрию.

Все эти предположения было очень легко привести в исполнение.

Е. Каменский.

(Продолжение следует).

Текст воспроизведен по изданию: Записки графа Ланжерона. Война с Турцией 1806-1812 гг. // Русская старина, № 8. 1908