Характер и жизнь Али-Паши.

(Продолжение.)

Али знает одно только средство увериться в преданности людей, употребляемых им по делам службы - держать при себе заложников. Точно так поступает он и с детьми своими. Когда отправлялись они для принятия начальства над вверенными им губерниями, Али удержал у себя их семейства, и даже не скрыл подлинной причины столь оскорбительной предосторожности Юсуф Бей, по отцу брат его, рожденный от черной невольницы, есть один из всех родственников, к которому он, кажется, имеет некоторую доверенность. Тихой, совершенно чуждый честолюбия нрав Юсуфа Бея, удивление и искренняя преданность его к особе Али-Паши, а всего более незаконное рождение, лишающее прав на наследство - вот чем объясняется причина особенной любви к нему Aлия. Не смотря на то, Паша держит любимца своего [283] в совершенной от себя зависимости, удаляет его от всех дел, и только поручает ему начальство над войском, где познания и храбрость Юсуфа бывают для него полезны.

Мстительность Али-Паши непримирима; она не разбирает ни способов, ни места, ни времени к своему удовлетворению. Страсть сия оказывается тем более жестокою, чем более таится в душе его, или чем более усиливается в ней пламенем гнева. Могущество Али-Паши, деятельность, ум, притворство делают то, что следствия злости его всегда бывают неизбежны. Ее не может укротить и самое время. Она, будучи подкрепляема неослабною и верною памятью, не теряет из виду и неоставляет без наказания ниодного оскорбления, не только действительного, но ниже мнимого. Не задолго до прибытия нашего автора (Генерала Водонкура) в Яннину, Али-Паша, проезжая мимо одного корпуса войск в Бониле, в расстоянии от оного на триста шагов, узнал одного Албанского солдата, которой, как сам Али утверждал, за двадцать лет тому назад причинил ему обиду. Несчастный был некогда по повелению Паши взят под стражу, брошен в глубокую темницу; но ему [284] удалось спастись оттуда бегством, и по долгом странствовании записаться в войско одного Бея, которой вступил потом в службу Алия. Жестокий Паша сей приказал тотчас казнить бедного Албанца. Автор наш был свидетелем и другого подобного случая, доказывающего весьма верную память сего необыкновенного человека. АЛИ, по обыкновению своему, давал суд и расправу. В ето время привели к нему человека, только лишь взятого под стражу. Али рассказал, в присутствии обвиняемого, весьма многие из учиненных им грабительств, упомянул о времени, когда все ето происходило, исчислил и назвал по именам умерщвленных сим преступником, и не смотря на пятнадцатилетнюю давность, описал все злодеяния его с такою точностию, что виновный должен был во всем признаться.

Притворство Али-Паши непостижимо для всех тех, которые захотели бы поступкам его приписывать другие побудительные причины, а не господствующие в нем страсти, то есть не жадность к деньгам и честолюбие. Не одни только его слова и уверения обманывают, но самой образ жизни и все его действия клонятся к той же цели. Али имеет приятную наружность, беспрестанно улыбается, и показывает [285] обольщающую кротость; он ловок, чрезвычайно учтив и по видимому соединяет в себе любезность с простотою; одевается всегда опрятно, а иногда весьма богато. Мебели и другие украшения дворца его блестят великолепием и весь образ жизни его показывает Азиатскую изнеженность. Можно подумать, что Али ни чем больше незанимается, кроме своих великолепных палат, мебелей и украшений; но все ето есть одно только притворство. Занятия его маловажными вещами, к которым он в присутствии других изъявляет некоторое пристрастие, служат ему удобным средством отводить внимание всех от его действий, поступков и важнейших намерений.

Наружность Али-Паши невольно располагает каждого в его пользу; чистосердечие и правота изображены на лице его. Лестные уверения его не могли бы казаться ни для кого подозрительными, если бы в словах его, слишком ласковых, необнаруживалось обдуманное намерение. В наружности его никогда невидно признаков действующей в нем страсти; недоверчивость, страх, ненависть, мщение скрываются под личиною спокойствия, и на челе его, кажется, написано всегда выражение чистой, ни чем невозмущаемой совести. Будучи благоразумен, обязателен в разговоре, способен [286] представить всякой предмет с выгоднейшей стороны и в то же время выражать мысли свои ясно и определенно, будучи одарен необыкновенною силою убеждать, Али в полной мере обладает искусством прикрывать завесою софизмы свои и насильно увлекать за собою слушателей, когда говорит о таком предмете, который близок к его сердцу. Как бы кто хорошо ни знал характер Алия, он умеет всегда так искусно притворяться, что, слушая его, всякой упрекает себя в недоверчивости, и часто склоняется на его сторону. Но если надменный Паша сей не получил в чем успеха; если все хитрые уловки его, посредством которых хотел он возжечь в сердцах вражду, или возбудить ненависть, неимели своего действия; если он к совершению нужного для себя злодеяния немог склонить тех людей, которых самих заранее обрек уже на жертву; словом, если неудалось ему воспламенить в ком нибудь известных страстей, чтоб после самому явиться судиею и карателем преступления: тогда он вдруг срывает с себя личину притворства и прямо идет к своей цели. Вспыльчивый и нетерпеливый нрав никогда непозволяет ему откладывать до другого дня того рокового удара, который нанести он намерен в минуту настоящую. Если же Али для [287] исполнения тайного своего плана принужден бывает прибегнуть к содействию другого, то дабы увериться в неизменной скромности своего помощника, незабывает он никогда, как можно скорее отправить его на тот свет. Таким образом непроницаемая завеса скрывает от глаз народа большую часть обманов и злодейств хитрого тирана.

С сими гнусными чертами своего характера Али-Паша соединяет многие отличные качества, свойственные одним великим Государям. Зная глубоко сердце человеческое, он весьма редко ошибается в выборе людей, умеет распознавать их способности, и каждому назначает то место, где он наиболее может принести пользы. Проницательный взор его мгновенно усматривает меры, которых требует настоящее дела положение. Он умеет для всего найти удобный случай, умеет счастливо воспользоваться быстрою его минутою. В молодости своей отличался он храбростию, и етот воинский жар, кажется, и в теперешние поздние лета еще не погас в нем. Спокойный дух его не возмущается опасностию; находит средства избежать ее, или противупоставляет ей отважную решимость. Подданным своим, которые все его боятся и большая часть коих ненавидит его, показывает [288] он, будто совсем незанимается средствами для обеспечения личной своей безопасности, и сия притворная самонадеянность служит лучшею для него защитою. Оставляя чертоги свои, он никогда почти неимеет при себе другой свиты, кроме двух пажей, двух солдат и одного из приближенных. Благоговейный страх, внушаемый его особою, и уверенность в том, что никакой учиненный против него заговор не может иметь успеха, действуют весьма сильно на умы подданных, и они весьма редко отваживались посягать на жизнь своего притеснителя; ибо в самых трудных обстоятельствах всегда спасал его какой нибудь нечаянный случай, и тем самым отнимал у отважных всю охоту к дальнейшим покушениям.

Правление Али-Паши основано не только на притеснении, но и на самой жестокости, которую оказывает он особенно богатым и сильным гражданам, с тем дабы уничтожить влияния их на простой народ и завладеть их собственностию. Власть его, по всей справедливости, можно назвать тиранскою. Но с другой стороны если взять в уважение безопасность вообще всего народа, терпимость какою пользуются Греки в отправлении своего богослужения, и старание Паши употреблять их [289] преимущественно перед другими; то окажется, что Али в поступках своих руководствуется некоторыми правилами умеренности и справедливости. Ето разительное противоречие есть нечто иное, как следствие положения собственных дел сего Паши и той политической системы, коей он принужден теперь следовать. Различные части его владений не составляют одного целого, и он весьма много заботится о том, чтобы соединить их вокруг себя, как главного центра управления. Вот по чему истребляет он все, что только может препятствовать его намерению; по крайней мере сам он из сего обстоятельства выводит причину всех своих поступков. Но в поведении его есть многие такие черты, которые могут быть объяснены одним только его характером.

Следующие два примера дают понятие об образе судопроизводства Али-Паши. Жители небольшого города Меццова часто приносили ему жалобы на своего начальника, как на хищного и несправедливого человека и несколько раз уже просили освободить их от сего притеснителя; но просьбы их оставались без успеха. Случилось, что Али в одно из путешествий, которые предпринимает он по временам для обозрения земель своих, заехал в Меццово. Жители сего города тотчас окружили его и громко [290] со всех сторон восклицали: помилуй! Узнав, что они требуют головы своего начальника, Али призвал к себе священников и велел им увещавать народ, дабы не обагрял рук в крови ближнего. Увидев же наконец, что советы служителей веры неимеют никакого действия над сердцами ожесточенных, приказал он исполнить требование граждан, и в то же время объявить им, что кровь несчастного падает на их головы; потом, чтобы доиграть роль пустосвята, сказал он к окружающим: "почитаю себя счастливым, что не я виновник смерти сего человека, и что я только принужден был повиноваться воле народа." Несмотря однакож на сии благочестивые чувства, Али незабыл взять в казну свою все имение покойника, в судьбе которого принимал столь нежное участие.

Спустя несколько лет после того, узнал он, что старшины кантона Загории, предъявив подложное от его имени повеление, по которому надлежало будто бы собрать 190,000 пиастров контрибуции, вытребовали у жителей значительную сумму денег. Али призывает к себе старшин, приказывает им возвратить все несправедливо взятые деньги, и сверх того внести в казну свою 190,000 пиастров из их собственного имения, насмешливо притом благодаря их [291] за такое ревностное усердие к пользе верховного своего повелителя. Люди сии до совершенной уплаты требуемой суммы были посажены в тюрьму, откуда невыходили они еще и во время пребывания Автора в Яннине. Под предлогом наказания за некоторые шалости, Али удалил от себя своего племянника. Спустя несколько времени, узнал он, что етот молодой человек принял по прежнему начальство над шайкою разбойников и сделал уже несколько счастливых опытов в опасном ремесле своем. Он, желая воспрепятствовать дальнейшим успехам сих бродяг, заманил искусным образом предводителя их одного и без всякого оружия в свой дворец в Литарице, и там из своих рук застрелил его из пистолета.

Али покровительствует Греков и поступает с ними человеколюбиво, потому что находит в том собственные свои выводы. Они необходимо нужны для него при отправлении различных должностей, к которым Албанцы вовсе неспособны и которых никому из Турков он поручить не может; сверх того Али надеется вооружить Греков против Музульман, если когда нибудь потребуют сего обстоятельства. Впрочем Али- Паша и опасается их; ибо ему известно, что Греки ненавидят его, [292] что служат ему не из усердия, а только желая избавиться от мучительного ига Турецкого, и что непременно оставилиб его, еслиб могли получить свободу. Он почитает их только орудием для своего собственного возвышения, и никак не расположен подчинять им верных своих Албанцев. Не смотря на то, Али всегда окружает себя Греками, старается объясняться на их языке столь же хорошо, как на Албанском, и гораздо лучше нежели на Турецком; он принимает участие во всем, что только относится до их образования; не редко в присутствии своем заставляет детей их сказывать наизусть некоторые места из Катихизиса, и позволяет даже основать Греческой Университет в Янине (Университет сей еще несуществует. Теперь есть в Яннине два училища: первое господ Зосим, второе Капланиево, так называемые по именам своих благотворителей; но они, к сожалению, не процветают, по свидетельству одного Яннинского гражданина, напечатавшего статью свою в Греческом журнале нынешнего года. В первом учение преподается по дурной методе и следственно без успехов; к томуж суеверный смотритель училища строго запрещает ученикам упражняться в Европейских языках, от которых, говорит он, можно сделаться безбожником (невежество себе одному приписывает все совершенства). В другом училище дела идут гораздо лучше; но и там учитель занимается более торговлею, нежели своею должностию. Напротив того много хорошего пишут о Греческих училищах, находящихся в Смирне, в Хио и Кидонии. Рдр.). Большую часть богослужения велит [293] он отправлять на Греческом языке, ведет на нем свою переписку, и неопасается употреблять христианского летосчисления. Автор наш имеет у себя многие Алиевы письма на Греческом языке и с годом от рождества Христова. Али-Паша употребляет все возможное старание, чтобы не дать Грекам усилиться. Он непоручает им никаких важных должностей, особливо же начальства над войском, и всячески старается удалять их от детей своих, боясь, чтобы они не приобрели их доверенности и немогли бы со временем иметь на них сильного влияния. Но в сем отношении он совершенно спокоен касательно сына своего Велия; напротив того Муктар, другой сын Паши, для него опасен. Евфросина, прекрасная и любезнейшая женщина в Яннине, должна была скончать дни свои, как невинная жертва неистовых его подозрений. Муктар любил Евфросину, и часто проводил у нее время в обществе знатнейших Греков и жен их. Али, [294] страшась, чтобы сын его не заразился правилами сего народа, умел скрытным образом возбудить столь сильную ревность в супругах Муктара, что одна из них, дочь соседственного Визиря, немедленно потребовала развода. Отец принял участие в ее оскорблении, которое Али обратил в дело государственное. Собрав свой Диван, он приказал ему Евфросину и пятнадцать других женщин, ее приятельниц, объявить виновными в обольщении Муктара. За сей мнимый умысел и за то, будто женщины сии поступком своим поссорили Пашу с его соседом, несчастных присудили бросать в воду, и все они, кроме Евфросины, были схвачены в туже ночь; чтож касается до сей последней, то из самых храбрых сподвижников Алия никто неимел столько отважности духа, чтоб идти в дом ее и подвергнуть себя мщению Муктара. Али принужден был своими руками выдать ее палачам. После сего происшествия распространил он слух, что если бы знатнейшие жители города и особенно дядя Евфросины, Епископ Трикальский, прибегли к нему с просьбой о помиловании преступницы, то он охотно исполнил бы их желание; но что сами Греки из ненависти к любовнице Музульманина не захотели спасти несчастную. [295]

Али-Паша имеет Диван, составленный из знатнейших придворных и других его чиновников, которых почитает он более для себя полезными. Впрочем совет сей есть не что иное, как одна только тень, ибо никто из членов не смеет подавать мнения противного воле властелина. Али есть вместе и Государь и Министр по всем отраслям правления. Чудесная память его дает ему возможность входить в обстоятельства каждого дела; несмотря на то, что он, по обычаю Турков, ничего незаписывает, ни один предмет нетеряется из его виду, и меры однажды им предпринятые никогда непротиворечат ни прежним, ни впредь имеющим последовать его распоряжениям: ибо весьма редко случается, чтоб Паша совершенно переменял план своих действий. Неутомимость его находит для всего время; никакое дело не замедляется в своем течении. Такой же неутомимости требует он и от всех, которые при нем служат, и потому все повеления его исполняются почти с невероятною скоростью. Он имеет обыкновение приказывать невозможное, на тот конец чтобы каждой напрягал последние свои силы. Страх, внушаемый его характером, не терпящим нетолько ослушания, но ниже малейшей отговорки, производит не редко чудесные успехи. Али-Паша, отдавая приказания, [296] обыкновенно прибавляет с грозным видом: "Исполни же, что я приказываю; или черная змея выест у тебя глаза!" Турецкой Султан, которой клянется бородою Магомета, верно непроизводит бoльшего страха; сии ужасные слова обыкновенно значат приговор неизбежной смерти.

Али-Паша учредил в своих владениях полицию, в прочих частях Турции совсем неизвестную. Главный ее предмет есть соблюдение общественного спокойствия, и потому она нещадит и самых разбойников, публично отправляющих ремесло свое, не смотря на то, что сии люди были некогда товарищами Алия. Она проникает во внутренность домов, смотрит за поведением жителей, доносит правительству о поступках, словах и намерениях каждого и надзирает за всеми сношениями Греков с Константинополем и другими городами. Али приказывает извещать себя о всех письмах, которые отходят за границу его владений, неисключая даже переписки иностранных Министров и других политических агентов, по каким бы то ни было делам проживающих в землях его. Он задерживает курьеров не только иноземных, но и тех, которые посылаются от самого Султана, приказывает их вешать, и в случае нужды слагает обыкновенно вину свою на другого, [297] притворно уверяя, будто готов сделать все возможное удовлетворение за неумышленную ошибку своих подчиненных. В 1807 году велел он умертвить трех курьеров, из коих двое были Французы, и весьма жалел, что ничего не нашел при них кроме бумаг, написанных тайными знаками. Али содержит везде своих агентов, и преданные ему Греки извещают его о всем, что происходит в Европе. Хитрый Паша, сообразно с ходом дел, располагает своими поступками, для того чтобы всеми возможными средствами приобресть себе надежную подпору вне Турции.

Али-Паша имеет многие дворцы и загородные домы. Некоторые из них достались ему от второй жены его, богатой вдовы, которую взял он за себя в намерении завладеть ее несметным богатством, и потом оставил в гареме, где она скончала дни свои в совершенной неизвестности. Другие дворцы получил он в наследство от тех людей, которых велел умертвить, или которые от жестокости его бежали из отечества; прочие же приказывал в различные времена строить на свой счет, и в таком случае сам всегда брал на себя должность архитектора, поставщика мебелей и обойщика. В чертогах его бросается в глаза разительная смесь великолепия с [298] дурным вкусом. Надобно пройти сперва несколько темных корридоров и комнат, чтобы достигнуть наконец до пышных зал, где роскошною рукою везде разбросаны золото, атлас и драгоценные ткани. Висящие на жердях Гобеленевы обои служат во многих местах за двери, и часто на самом дурном холсте видишь золотошвейную работу, с дорогой бахрамою. К сторонам великолепно убранной залы примыкаются комнаты, без всякого порядка расположенные и назначенные для различного употребления. Некоторые служат кладовыми, где лежат в кучах разного рода вещи, домашняя утварь и орудия - плод его неправедных взяток и хищений. В 1807 году, когда ему нужно было лишь пушки, вынул он из кладовых своих 6000 фунтов меди в одной поваренной посуде. Паша никому непоручает ключа от сих комнат и сам ведет верный счет всем вещам, в них хранящимся. Когда Алия посещает чужестранец- путешественник, или человек вступающий в его службу, то после ласкового приема он обыкновенно отыскивает сам в кладовых своих кусок полотна, или несколько поваренной посуды, и дарит гостя. В обширном его гареме находится от пяти до шести сот наложниц...

(Окончание в след. нум.

Текст воспроизведен по изданию: Жизнь и характер Али-Паши // Вестник Европы, Часть 93, № 12. 1817