Посланцы Клементинума.

О деятельности чешских миссионеров-иезуитов в странах Нового Света в XVI-XVIII вв.

Посвящается О. Октавио Санчесу Ландину S. J. в знак благодарности и глубокого уважения

"Нам не нужны богатства этих недр. То, что мы здесь ищем, драгоценнее, чем золото".

Индржих Рихтер

(Лариса Ивановна Тананаева - доктор искусствоведения, главный научный сотрудник Государственного института искусствознания РФ.)

Чешские миссии в Новом Свете - одна из интересных и, как представляется, недостаточно исследованных в отечественной науке страниц истории как целого ряда латиноамериканских стран - Мексики, Перу, Чили и Парагвая, так и Чехии. Как могло случиться, что типичная центральноевропейская страна, лишенная выхода к морям, традиционно мало связанная государственной политикой и ходом своего культурного развития с Пиренейским полуостровом, и уж тем более с Латинской Америкой, смогла сыграть не последнюю роль в христианизации заокеанского континента, в становлении тамошней культуры периода возникновения новых латиноамериканских государств? Это, действительно, один из парадоксов истории Нового времени, породивший целый ряд событии, которым ранее не придавалось особого значения, но которые сегодня многие ученые относят к числу предвестников нынешней глобализации. Так это или нет, мы не решаемся определять, однако надо сказать, что тот эпизод исторического развития XVI-XVIII вв., о [83] котором идет речь, действительно объединяет события, равно относящиеся к Европе и к далеким, только что открытым и еще совсем не исследованным европейцами заокеанским землям. Судьбы людей, представляющих собой два не только разных, но по многим параметрам несопоставимых мира, сплелись воедино в одной точке. "Точкой" же в данном случае явились христианизация и восприятие местным населением через нее традиции европейской культуры: это касается не только самого культа, но и искусства, литературы, мифотворчества - всего образа жизни.

Процесс христианизации носил на себе печать великой эпопеи открытия и завоевания Нового света, которую в наше время все чаще принято называть "встречей двух миров"; разумеется, и двух культур. Ему присущи все главные черты цивилизационного процесса, определяемого учеными как "борьба- взаимодействие" и проходившего через несколько стадий ¹. Ученые считают, что "главной основой данного процесса стал /.../ католический универсализм в его специфической иберийской версии.

Проповедь католической церкви была обращена ко всем людям, независимо от происхождения, цвета кожи и культурно-этнической принадлежности" ². И если индейцы быстро познали все тяготы колониального господства, то одновременно, как утверждает автор приведенных выше строк Я. Г. Шемякин, "... следует подчеркнуть, что участь индейцев могла бы быть гораздо более печальной, если бы не католические монахи. Широко известна мужественная деятельность многих из них по защите коренного населения от безудержного произвола и жестокости конкистадоров и энкомендеро. Несомненно, на представителях католической церкви лежит прямая ответственность за разрушение множества памятников доколумбовых культур. Но вместе с тем христианские монахи и священники отнюдь не только уничтожали автохтонное наследие, но были первыми, кто начал изучать это наследие с целью донесения до своей паствы основ собственной веры. При этом они зачастую способствовали сохранению важных элементов индейских [84] культур" ³. Здесь самый яркий, но не единичный пример - спасение монахом-доминиканцем Ф. Хименесом эпоса народов киче (Гватемала) "Поталь-Вух", который он перевел на испанский.

Частью общего процесса этого противоречивого взаимодействия были и попытки использовать автохтонные формы, переосмысляя их в ключе христианских традиций. В искусстве и архитектуре, особенно в архитектурном декоре, чрезвычайно богатом во всех латиноамериканских странах, возникло немало характерных "микстов", где порой внешне и неуклюже, а чем дальше, тем все более органично сочетаются христианские и языческие образы, равно как европейские и местные художественные формы: неслучайно у исследователей так называемого "Южного конуса" возник термин "метис Андов", обозначающий подобные смешанные формы, в которых проявилась богатейшая фантазия местных жителей в интерпретации образов реального мира, флоры и фауны, человека и божества, принесенных европейцами. Это могут быть человеческие головы, часто вводимые в декор, которые представлены как правило с закрытыми глазами, часто - с искаженными чертами лиц, напоминающие об отрубленных головах, столь частых в декоре инкских или ацтекских зданий. Или угловато - условные инкские ангелы, играющие на местных инструментах, вытесанные из камня в типичной местной манере, с ее геометризованным оттенком. Те и другие украшают церкви, построенные по европейскому образцу, но с орнаментом, типичным для доколумбова искусства. В живописи появляется Мадонна, списанная с европейской гравюры, но в одежде перуанской крестьянки с маленьким индейцем - Иисусом или Св. Себастьян, пригвожденный стрелами не к столбу, а к дереву, на ветках которого сидят разноцветные попугаи. Используются, в данном случае по воле заказчика (а церковный заказчик чаще всего миссионер), эмблематика и символика, светская и церковная, широко распространенные в Европе того времени. Например, на церковной стене в далеком Карабуко (Анды) появляется фреска, на которой изображен, в окружении многоярусной пирамиды из местных цветов и фруктов... печатный знак фирмы Плантенов (рука с циркулем, выступающая из облаков, с девизом издателя: "Труд и Постоянство"), переосмысленный здесь как поучительная христианская эмблема, служащая просвещению прихожан-индейцев. В миссиях Парагвая и Бразилии неожиданно ожила и дала плоды уже забытая в Европе средневековая мистерия - ауто, причем с характерным местным оттенком. Она отлично служила целям христианизации и создавалась в тесной связи с церковными праздниками: таковы ауто "О всеобщей проповеди", сочиненное о. Жозе де Ансьете по просьбе главы первой иезуитской миссии Мануэля де Нобреги, посланного в Бразилию еще самим Лойолой, или другие ауто этого же талантливого литератора: "Праздник Рождества", "На празднике святого Лаврентия" и др. ⁴. Таких примеров существует огромное множество.

В ходе христианизации совершенно особую роль приобретала обрядовая сторона христианства и воплощение ее в искусстве, воспринимаемая местным населением через призму собственных [85] традиций автохтонного языческого ритуала. "Разумеется, все "языческое", концептуально-символическое, сущностное, автохтонное было подавлено, но на самом деле оно продолжало жить в сознании крещаемых и искало компромисса с новыми образами, символами, концептами по сходству или подобию, а миссионеры совершенно сознательно использовали местную мифологию для растолковывания новых догматов", - пишет известный ученый В. Земсков ⁵. В этом смысле интересно проследить, как проникали в сознание будущих латиноамериканцев "образы, символы, концепты", рожденные в далекой Чехии, не имевшей в то время никаких прямых государственных связей с новым континентом. Связь и культурную экспансию осуществляли миссионеры, и через них же в Европу, в данном случае в Чехию, шли сведения о новых землях, формируя, порой видоизменяя представления здешнего общества об "Orbis Terrarum".

Еще в конце XV в. чешский вельможа Вацлав Шашек из Биржкова, путешествуя по Европе в составе посольства чешского королевства, называл в своем "Дневнике" поездку в Португалию "путешествием на самый край света" ⁶. Однако уже через несколько десятилетий, после выхода в свет в 1506 г. небольшого издания - "Повести о новых землях и о новом свете, о котором мы прежде никаких знаний не имели и о котором ничего не слышали", где его издатель Микулаш Бакаларж вольно пересказал тексты Америго Веспуччи и первого письма Колумба ⁷, "край света" в представлении чешского общества переместился далеко за океан. В следующем веке знания об американском континенте продолжали расти, тем более что в Чехию, страну, где грамотность населения уже в XV в. была очень высока, обильно поступала литература из соседних и отдаленных европейских стран, чаще всего на латыни, бывшей международным языком образованных европейцев. В дальнейшем немалую роль в этом накоплении знаний о доселе неведомом континенте сыграли иезуиты, и они будут нас интересовать в первую очередь.

Чешский историк Зденек Калиста пишет: "Можно утверждать, что на плечи иезуитов - наряду с францисканцами и доминиканцами - легла основная тяжесть цивилизаторских и культурных трудов, которые представили католические миссии в заморских краях в XVI-XVIII веках" ⁸. Сказанное относится в полной мере к чешским иезуитам-миссионерам, при том что их деятельность оставалась до последнего времени почти не освещенной в науке. Роль первооткрывателя их трудов в заокеанских миссиях сыграла книга, изданная Калистой в 1947 г., представляющая собой переводы писем десяти чешских миссионеров, трудившихся в разных странах света, снабженная серьезным введением и обширными комментариями. К тому же, поскольку первоначально чехи и немцы составляли [86] одну общую провинцию Ордена, многие чешские монахи считались немцами и как таковые были описаны в работах немецких историков. (Например, чех, уроженец Праги Самуэль Фритц, составивший первую карту Амазонки и ее притоков, или другой пражанин Антонин Малинский, трудившийся на Филиппинах). В настоящее время изучение "чешского вклада" сильно продвинулось, прежде всего благодаря известному чешскому культурологу и историку Олдржиху Кашпару, чьи труды высоко оценены, в частности, в странах Латинской Америки и которого в первую очередь интересовали мексиканские миссии Ордена: это "Иезуиты чешской провинции в Мексике" (1999 г.), а также целый ряд других работ ⁹.

В свою очередь, мы хотели бы продолжить рассмотрение миссионерской темы (начатое нами в 2007 г. в N 4 - 5 журнала "Латинская Америка" и сопровождавшееся публикацией переводов писем самих миссионеров), несколько расширив "биографическую часть", касающуюся героев повествования, насколько это позволяет сделать скудность сведений о последних ¹⁰. Главными источниками остаются для нас труды чешских специалистов, а также известного польского историка Я. Тазбира ¹¹.

Однако следует вернуться к конкретной истории миссий. Чешские иезуиты включились в миссионерскую страду значительно позже представителей других орденов. Если мерседарии и доминиканцы появились на американской земле вместе с отрядами Кортеса и Писсаро, то время Ордена Иисуса пришло значительно позже, а именно в 1664 г., когда генерал Ордена Павел Олива сообщил своим подопечным, что Филипп II и Совет по делам Индий дали позволение иезуитам, находящимся на территории Габсбургской империи, участвовать в заокеанских миссиях; в начале христианизации "Индий" эта задача возлагалась почти исключительно на испанцев. Причем число "имперцев" для новых земель допускалось весьма большое: их могло быть не менее четверти от числа всех здешних миссионеров. К тому времени вопрос восстановления католицизма в Чехии, недавней "стране еретиков", был практически решен. Еще в 20-х годах XVII в., после восстания чешских сословий (1620 г.), разгрома их армии имперскими войсками при Белой Горе под Прагой и казни 30 "директоров чешской земли", выдвинутых мятежниками, многим семьям, так или иначе связанным с борьбой против Габсбургов, пришлось покинуть страну. В частности, такая участь постигла семью крупнейшего чешского живописца Карела Шкрету Шотновского, дядя которого был одним из "директоров". Затем наступила вынужденная для многих эмиграция, когда перед населением, еще хранившим гуситский дух и традиции, встал вопрос: отказаться от протестантизма, корни которого в стране были очень сильны, или покинуть страну с конфискацией имущества. Многие сделали именно такой выбор: например, уже тогда известный на всю Европу ученый и гуманист, "учитель народов" Ян Амос Коменский, больше никогда не увидевший родины, живший в разных странах, умерший в Амстердаме. В Чехии же началась активная иммиграция немецких колонистов, вскоре немецкий язык стал государственным, и лишь через много десятилетий наступило Национальное возрождение.

Тем не менее, одно время чрезвычайно широко распространенный в чешской и советской историографии термин "времена - или эпоха - тьмы", характеризующий период до начала XIX в., совершенно неприменим к истории художественной культуры. Его, скорее, следует употреблять, говоря о национальной литературе и в связи с этим об истории Ордена иезуитов, которые с самого начала своей деятельности в Праге развернули широкую кампанию борьбы с гуситским наследием, зачастую причисляя к нему всю прежнюю национальную традицию. Так, среди обреченных на сожжение "гуситских книг" было немало и просто древних рукописей. Но трудно связать с понятием культурного упадка расцвет чешского барокко, с удивительной энергией сочетающего воедино все виды и жанры искусства как в светских дворцах, так и [87] в церковном строительстве, который, начиная с раннего этапа проникновения в Прагу, был наиболее прямо и прочно связан с теми же иезуитами.

Орден имел в стране очень широкое распространение: если независимая чешская провинция Ордена была основана в 1623 г., то уже в 1653 г. начал строиться Клементинум, а во всей стране к этому моменту насчитывались 23 иезуитские коллегии, 6 резиденций и дом профессов в Праге (его украсил своими картинами Карел Шкрета, после поездки в Италию принявший католичество и ставший ведущим живописцем барочного периода). Франческо Каратти проектировал для иезуитов знаменитую церковь св. Микулаша в Праге, завершал строительство которой К. И. Динценхоффер. Лураго, кроме Клементинума, стал автором проекта еще одной коллегии на Новом Месте, с церковью св. Игнатия, воспроизводящей тип Иль Джезу. Следующая коллегия возникла на Новом Месте, так что нет ничего удивительного, что, когда разнеслась весть о возможности работы в заокеанских миссиях, недостатка в желающих не было.

Миссии в далекой Америке стали притягивать клементинцев очень рано. Уже глава первой партии иезуитов св. Петр Канизий, казалось бы, имевший достаточно забот в связи с основанием Клементинеума, мечтал об "Индиях" и, похоже, занес этот вирус в коллегию при самом ее основании. Уехать за море мечтали не только пражане - туда же обращали взоры молодые адепты из Оломоуца и Брно. Кроме нескольких отдельных лиц, опередивших официальную практику, первая большая группа из чешской провинции отправилась в дальний путь в 1678 г. Зато потом такие группы отбывали достаточно часто: с 1684 г. почти ежегодно. Причем целью их были не только обе Индии: чехи трудились в Африке, Египте и даже - очень успешно - в Китае (здесь нельзя не вспомнить о Кареле Славичке, который стал придворным математиком китайского императора). Но уже самая большая часть из первой группы миссионеров отправилась в Америку. В своей предыдущей статье мы писали о Шимоне Боруградском (1650 - 1697) и публиковали переводы его писем из Мексики, где он успешно боролся с последствиями наводнения, грозившего Теночтитлану и владениям наследников Кортеса. Пражанин Вацлав Христиан добрался до Парагвая, заняв впоследствии место ректора коллегии в Санта Фе. Их соплеменники из разных областей Чехии были посланы на Филиппины и Марианские острова, основная же часть миссионеров из экспедиции 1684 г. направлялась в Перу и Чили. Это было очень энергичное начало и оно имело не менее активное продолжение.

Мы остановимся на нескольких фигурах, которые, наряду с Боруградским и Малинским, дают наиболее полное впечатление о духовном облике и трудах чешских миссионеров. Однако, прежде чем перейти непосредственно к главной теме, посвятим несколько строк самому путешествию из Чехии в "Новые Индии", которое длилось долгие месяцы; случалось и так, что миссионер встречал свою смерть в море, на корабельной палубе, так и не доплыв до места назначения. Приведем выдержки из писем Вацлава Эймера, содержащих описание такого рядового путешествия. [88]

Вацлав Эймер (1661 - 1727) происходил из старинного чешского города Мельника ¹². Семнадцати лет поступил в Орден, прошел все стадии орденского обучения, которое завершил в 1691 г. Эммер был одним из тех молодых адептов, для которых миссионерство, причем именно в "Индиях", стало путеводной звездой: он мечтал о нем с ранней юности и уже в 1680 г., едва закончив новициат, подал соответствующее прошение генералу Ордена. После этого он возобновлял свою просьбу в течении долгих десяти лет, пока в 1692 г., уже зрелым 30-летним священником, не получил назначение в северо-западную Мексику, в миссии среди племен Тару-мару (Тарахумару), где провел всю свою дальнейшую жизнь. Мы не станем здесь говорить о миссионерской страде Эймера, тем более что история мексиканских иезуитских миссий уже с XVII в. описывалась довольно подробно самими миссионерами, в частности С. Боруградским, Й. Нейманом и др., а в наше время - О. Кашпаром; но приведем выдержки из двух писем Эймера на родину, заключающих в себе описание путешествия, в котором он, обладая хорошим пером и наблюдательностью, детально описал многие жизненные реалии этого нелегкого предприятия. Путь из Клементинума в "Индии" - это отдельная страница в истории миссий.

В письме в Прагу от 5 мая 1692 г. Эймер сообщает о начале путешествия: "Мы отплыли из Янова 2 марта на корабле, который когда-то назывался "Надежда", а сейчас носит имя "святой Франциск Ксаверий" ¹³. На нем имеются 42 большие пушки и 24 малые, сорок военных и сто десять цивильных /людей/; капитан корабля Франческо де Леванто, из Янова, - человек, полностью преданный св. Франциску Ксаверию и нашему Обществу, который приписывает свое капитанское звание заступничеству этого святого, ибо он был назначен капитаном в последний день молитв к св. Франциску, в которых просил о получении этого места" (...). "Достойный отец во Христе! Я благословлял и продолжаю благословлять тот день, когда, через Ваше посредничество попросил моих дорогих братьев из Брно молиться за то, чтобы мое плавание было успешным еще до того, как мы вышли из Янова в Кадис. Я надеялся, что доберусь до Кадиса раньше, чем это письмо дойдет до Брно; но вышло иначе. Ибо мы провели в море целых сорок семь дней, со 2 марта до 17 апреля включительно, хотя обычно дорога между этими двумя портами занимает двенадцать или четырнадцать дней. Мы пережили две бури, одна из которых так нас трепала, что сорванные с места, откуда можно было /еще/ видеть самые высокие здания Гранады, мы очутились невдалеке от африканского берега. А после того, как мы целый день и целую ночь боролись с ветром, мы оказались отброшены на двадцать немецких миль от курса, которым шли. Два больших паруса были порваны сильным ветром, в корабль проникло много воды, а одна из волн, ко всеобщему удовольствию нас и матросов, "окропила", так сказать, отца Гинтцеля. Пока не известно, отплывем ли мы /в Америку/ в этом году; по некоторым сведениям, в этом можно сомневаться, потому что мы видели, как в Севилье спешно готовят семьсот пушек для кораблей: все боятся, ибо еще тогда, когда мы были в Кадисе, французский флот вошел в устье Гибралтара, и задал страху жителям Кадиса; недавно этот флот вышел в океан, не причинив испанцам никакого вреда. Однако если эти корабли, как допускают некоторые, соединятся с другой флотилией, которую французы держат в океане против голландцев, то можно опасаться, что испанским галеонам придется остаться дома".

Однако опасения не оправдались, и уже через месяц миссионеры благополучно продолжили свой путь: "Достойный во Христе отец ректор! Пятнадцатого июня мы вступили на борт одного из самых мощных и самых больших кораблей, называемый "Санто Кристо Марасаиго". За место на корабле и за еду отдали мы 9000 патагонов, оплатив еще и наш собственный багаж. Этот корабль был два года назад построен в Америке из цельных кедровых деревьев и прошлым годом приплыл в Испанию; сейчас же, отягощенный сверх меры зерном и щедро снабженный апостольскими миссионерами, при первом же [89] возвращении принесет радость и помощь своей матери. Величину корабля можно представить себе, учитывая, что для обеспечения равновесия, которое достигав ется обычно благодаря камням, чтобы собственник судна мог использовать и дно /корабля/, здесь было сложено семь тысяч центнеров железа. Следующую цифру я не мог сам высчитать, но знатоки сказали мне, что оценивают груз зерна, доверенный этому кораблю, на девять или восемь миллионов. Высота главной мачты - 48 локтей, и она сделана из одного ствола; на ней держится самый большой парус - на его реях я насчитал 40 матросов, работающих так, что ни один не мешает другому. На этой мачте, сверху, укреплена другая, в 28 локтей, с нее свисает парус, называемый "габбиа". И на нем в открытом море крепится еще третий под названием "боннет". Вторая мачта ненамного ниже; две последних, имеющих иное назначение, ниже значительно. Корабль везет пятьсот человек; его осадка составляет 12 локтей, или 4 сажени(?), над водой он поднят на 20 локтей.

Запасшись необходимыми вещами на 100 дней и приняв на борт около 100 баранов, множество телят, несколько коров и 1500 кур, чтобы каждый день кроме солонины иметь еще немного свежего мяса, мы счастливо отплыли 18 июня около девяти часов утра под приветственный салют из 12 береговых пушек. Однако, долго мы не тешились этими благоприятными обстоятельствами, так как 19 ветер сменился штилем, и так от 20 до 27 то возвращался, то дул против нас, то совсем переставал. В те дни весь флот, который состоял из 22 кораблей, разделился: одни поплыли на Канарские острова, 6 других - на какие-то индийские острова, остальные 15 - к порту Вера Крус (...). Мы были в плавании уже целых 9 дней, и все оставались в виду испанских берегов. Поэтому у всех появились немалые опасения, как бы нам не пришлось вернуться обратно в порт и отложить плавание до следующего года, когда погода будет более благоприятной, ибо мы вышли в море с большим опозданием, а в середине лета бывает в Мексиканском заливе шторм, опасный для кораблей (...). Если бы штиль продолжился еще три или четыре дня, так бы и случилось, чего все мы боялись. Чтобы такого не произошло, весь корабль начал в тот же вечер девятидневную молитву к святому Игнатию /Лойоле/, и не напрасно. [90]

Ибо к полуночи подул с востока легкий ветер, который к восходу солнца окреп, и наконец погнал корабль под полными парусами. Так что к 30 июня мы миновали Канарские острова, находящиеся в 300 милях от Испании; 31 июня (день рождения Лойолы. - Прим. автора) мы отслужили две скромных мессы, отметить же этот день более празднично не позволила нам сила ветра, так как вихрь поднял на море небольшую бурю, и нам казалось, что мы летим с горы, такими большими были волны." Путешественники пережили немало трудных дней и часов, живо описанных Эймером, не забывшим и распорядок дня на кораблях небольшой флотилии, и характер ежедневных богослужений, и поимку огромной акулы, которая чуть не развалила палубу ударами хвоста, когда ее туда подняли, так что хищницу предпочли выпустить на волю, предварительно выколов ей глаза и надев на голову большой глиняный горшок, под смех матросов... Уже в порту Вера Крус, при входе в гавань, из-за ошибки одного из кормчих главный корабль чуть не налетел на скалы, успев, к счастью, спустить якоря, которые удержали его в двух шагах от беды. Так что с полным основанием миссионер завершает свое письмо, которое в полном своем виде может дать отличное представление о буднях морского путешествия в XVII в., словами: "Да будет прославлен Господь, который провел нас целыми через столько опасностей! Оглядываясь назад, на свой путь из Чехии, я ясно вижу и чту Божию Прозорливость".

Окончание следует

Комментарии

1. См. Iberica Americans. Культуры Нового и Старого Света XVI- XVIII вв. в их взаимодействии. М., 1991.

2. Я. Г. Шемякин. Европа и Латинская Америка Взаимодействие цивилизаций в контексте всемирной истории. М., 2001, с. 98.

3. Там же, с. 99.

4. Е. В. Васина. Жозе де Аншиета и театральная традиция в Бразилии в XVI в. (К вопросу об этнокультурном синтезе). - Iberica Americans. Культуры Нового и Старого света (...); Театрально-праздничные формы в иезуитских редукциях XVII-XVIII вв. - Очерки истории латиноамериканского искусства. М., 1997.

5. В. Б. Земсков. Праздник в устойчивой и формирующейся цивилизациях. - Iberica Americans. Праздник в иберо-американской культуре. М., 2002, с. 9.

6. Vaclaw Sasek z Birkova. Denik о jizde a putovani pana Lva z Rozmitalu (...). Цит. по: O. Kaspar. Novy Svet v ceske a evropske literature 16 - 19 stoleti. Praha, 1980, s. 57.

7. M. Bakalar. Spis o novych zemichao Novem svete (...). Plzen, kolo roku 1506.

8. Z. Kalista. Cesty ve znameni krize. Praha, 1947. Uvod, s. 18.

9. O. Kaspar. Jezuite z Ceske provincie v Mexiku. Danal, 1999.

10. Л. И. Тананаева. Тема Нового Света в искусстве Речи Посполитой и Чехии конца XVI-XVIII вв. - Латинская Америка, 2007, N 4 - 5.

11. J. Tazbir. Prace wybrane, t. 3. Sarmaci i swiat. Krakow, 2001.

12. Биографическую справку об Эймере см.: Z. Kalista. Op. cit., s. 266 - 268. Примечания к письмам на с. 268 - 279, цитаты из писем на с. 98 - 123.

13 Почитание Франциска Ксаверия, канонизированного в качестве святого в 1623 г. и считавшегося патроном миссий, было всеобщим и глубоким во всем католическом мире и усугублялось тем, что тело Ксаверия, похороненного в Гоа, оказалось нетленным. Так, в письмах чешского миссионера Антонина Малинского описывается глубокое почитание этого святого далеко от Европы, на Филиппинах, на острове Палампонп "Великий Ксаверий произвел здесь так много удивительных благодеяний и чудесных вещей, что (...) здешние уроженцы посчитали бы чудом, если бы прекратились эти чудеса".... "Доверие первых христианских обитателей Палампонга к статуэтке св. Франциска Ксаверия было столь велико и так привычно, что если в доме или на поле постигало их какое-нибудь несчастье - они сразу бежали в церковь, кидались к статуэтке святого и поручали ему в опеку больных детей, потерянное имущество, гибнущий урожай и т.д.". - Z. Kalista. Op. cit, s. 195. Такие сведения можно встретить буквально на каждой странице миссионерских писем.

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.