ГАСПАР ДЕ КАРХАВАЛЬ

ПОВЕСТВОВАНИЕ О НОВООТКРЫТИИ ДОСТОСЛАВНОЙ ВЕЛИКОЙ РЕКИ АМАЗОНОК

СТРАНА ВЛАСТИТЕЛЯ ОМАГУА

Итак, мы покинули страну Мачипаро и добрались до первых поселений другой, не меньшей страны, принадлежащей властителю по имени Омагуа.

Там, где начинается его земля, на высоком берегу реки лежит не очень большое селение, и похоже, что это сторожевая застава (un pueblo de manera de guarnicion), и в ней много бойцов; и капитан, видя, что ни ему, ни его товарищам не под силу перенести тех тяжких испытаний, какими для нас были не только война, но и наряду с ней голод, на который нас обрекали, несмотря на еще имевшиеся у нас запасы, беспрестанные сражения, которые мы вели с индейцами, решил захватить это селение и отдал приказ повернуть бригантины к берегу. Индейцы, завидя, что мы собираемся высадиться, вознамерились дать нам решительный отпор и, когда мы приблизились к селению, стали так решительно опустошать свой арсенал, что заставили нас остановиться. Чтобы преодолеть их сопротивление, капитан велел немедленно пустить в ход арбалеты и аркебузы и грести изо всей мочи, чтобы пристать к берегу. И таким образом мы освободили место [для высадки] и дали бригантинам возможность подойти вплотную к берегу, и наши товарищи спрыгнули на него и завязали бой на суше. Они сражались так храбро, что индейцы не выдержали их натиска и решили убраться подобру-поздорову, в результате чего и селение и вся еда, бывшая в нем, достались нам. Это селение было укреплено, и поэтому капитан сказал, что хочет отдохнуть здесь три или четыре дня и кое-чем запастись впрок. И так-то мы отдыхали, не забывая о своих намерениях, и дело не обходилось без стычек [с индейцами] и притом опасных; однажды часов в десять индейцы подошли к нам на каноэ, которым не было числа, чтобы захватить и увести наши бригантины, стоявшие пришвартованными к берегу. Не окажись тут капитан со своими арбалетчиками, кои без промедления вступили в дело, мы, я думаю, не в состоянии были бы их оборонить. Но с божьей помощью и сопутствуемые [66] удачей, наши молодцы арбалетчики, умело действуя, нанесли индейцам порядочный урон и те сочли за благо держаться от нас подальше и убраться восвояси. Хорошо устроив лагерь, мы провели на отдыхе трое суток, и еды у нас в ту пору было сколько душе угодно. Из этого селения в глубь страны уходило много очень хороших дорог, и поэтому капитан, опасаясь, что дальнейшее пребывание здесь может оказаться для нас пагубным, не захотел долее оставаться в этом месте и приказал нам собираться в дорогу; все сейчас же принялись за дело, готовые отплыть, когда им будет приказано. От того места, где мы покинули владения Апарии, и до селения, о котором идет речь, мы прошли триста сорок лиг и на протяжении двухсот из них не встретили ни одного жилья. Мы нашли в этом селении множество сухарей и очень недурных, которые индейцы делают из маиса и юки ²¹, и множество всевозможных плодов.

Возвращаясь к моему повествованию, скажу, что мы отбыли из этого селения и пустились в путь в воскресенье после вознесения искупителя моего Иисуса Христа. (То есть 21 мая, так как день вознесения, празднуемый римско-католической церковью в четверг на сороковой день пасхи, приходился в 1542 г. на 18 мая.)

Не прошли мы и двух лиг, как увидели, что в нашу реку с правой стороны впадает другая, еще более могучая река, такая большая, что при впадении она образует три острова, из-за чего и назвали мы ее рекою Троицы (Rio de la Trinidad). (По подсчету расстояний можно установить, что это река Журуа; во всяком случае, не река Пурус, как полагает Мильярес.) Вдоль протоков, соединяющих обе реки, находятся очень красивые и плодоносные места, среди которых расположено множество весьма больших селений; это были уже земли и владения сеньора Омагуа. Так как сих селений было много и были они очень большими и буквально кишели народом, капитан не пожелал пристать к берегу, и весь этот день мы плыли среди населенной местности, порой отбиваясь от индейцев, которые, следуя за нами по воде, так наседали на нас, что заставляли держаться середины реки; не раз индейцы пускались в переговоры, но мы не могли понять друг друга и потому не знали, что они нам говорят.

На рассвете мы увидели селение, лежащее на высоком берегу, и, потому что оно показалось нам маленьким, мы приняли его за усадьбу какого-то сеньора, жительствующего [постоянно] внутри страны, и, так как оттуда можно было хорошо обозревать окрестности, капитан распорядился захватить это селение. Итак, мы приготовились к высадке и подошли к берегу. Индейцы оборонялись более часа, но в конце концов были побеждены, и мы оказались хозяевами селения, где нашли очень много всякой еды и заготовили ее про запас. В этом селении был дом для развлечений (una casa de placer), внутри которого было много глиняной утвари разных видов, в том числе сосуды в форме [67] громадных кувшинов, вмещавших свыше 29 арроб (Арроба — испанская старинная мера веса, равная 11,5 кг. Таким образом, согласно Карвахалю, каждый кувшин вмещал более 330 л.) каждый, и другой посуды и утвари меньших размеров, такой, как блюда, миски, пепельницы и светильники. Эта посуда — лучшая из всех, которую я когда-либо видел, и даже изделия из Малаги не сравнить с нею, ибо все эти сосуды глазурованы и глазурь разноцветна, а краски на диво яркие и, кроме того, рисунки и фигуры на сосудах так соразмерны и так натурально сделаны и писаны, что во всем похожи на римские, и здесь нам говорили индейцы, что все, что в этом доме сделано из глины, а в глубине страны делается из золота и серебра и что они [индейцы] нас могут проводить туда, ибо это неподалеку ²².

В этом доме оказались два идола, сплетенные из разного вида пальмовых листьев (texidas de polma de diversa manera), и они наводили страх, и ростом были как великаны, и ноги у запястьев у них продеты были сквозь какие-то круги, смахивающие на тарелочки, которые делаются на наших подсвечниках, такие же “тарелочки” были под самыми коленями. Уши у них проколотые и очень большие — подстать ушам индейцев из Куско и даже больше. Это людское сословие [владельцев идолов] живет в глубине страны, именно оно и владеет богатствами, о которых уже говорилось, и молва о нем идет здесь издавна ²³. В этом селении было обнаружено также золото и серебро, но так как мы помышляли только о том, как бы отыскать пищу и спасти жизнь и передать вести такой важности, то нас не волновали никакие сокровища, и мы их ни во что не ставили.

Много дорог, и очень хороших, уходило из этого селения в глубь страны, и капитан захотел узнать, куда они ведут, и для этого он вместе с Кристобалем де Сеговия, альфересом и другими товарищами двинулся по ним и не прошел и полумили, как дороги сделались еще лучше и шире. Увидев это, капитан решил возвратиться, ибо было неразумно идти дальше. Когда он вернулся к тому месту, где стояли бригантины, солнце уже садилось. По мнению капитана, следовало тотчас же уйти отсюда подобру-поздорову, так как было опасно оставаться на ночлег в столь густо населенной местности, а посему всем было ведено немедленно приступить к сборам.

Уже наступила ночь, когда мы, едва закончив погрузку провизии и заняв свои места на бригантинах, отвалили от берега. Всю эту ночь напролет мы плыли в виду множества очень больших селений. За следующий день мы проделали более двадцати лиг. Наши товарищи только тем и занимались, что гребли, одержимые желанием поскорее миновать эти опасные края. Однако чем дальше мы шли, тем населеннее и привлекательнее становились берега. Мы же все время плыли, не приставая к берегу, чтобы не дать возможности индейцам напасть на нас. [68]

ЗЕМЛЯ ПАГУАНЫ

Мы шли мимо земель и владений властителя Омагуа на протяжении более ста лиг. Когда они остались позади, мы вступили во владения другого сеньора, которого звали Пагуана. На его землях живет уйма людей, и отличаются они большой кротостью (mucha gente y muy domestica), ибо, когда мы прибыли в одном из селений, а оно протянулось более чем на две лиги в длину и лежало в самом начале обитаемых ими мест, они дожидались нас у порога своих домов, не чиня нам ни зла, ни вреда, и, напротив, — поделились с нами всем, чем были богаты. Много дорог уходит из этого селения внутрь страны, ибо сам сеньор не живет у реки, и индейцы нам предложили отправиться туда, уверяя, что нам премного обрадуются. У этого сеньора много таких овец, как в Перу (По-видимому, Карвахаль имеет в виду лам, однако ламы водятся только в горных областях и в Амазонии не встречаются.), и все индейцы говорят, что у него очень много серебра и что земли его очень обширны и благодатны и изобилуют всевозможной едой и всякими плодами, такими, как ананасы, груши, которые на языке Новой Испании (То есть на языке мексиканских индейцев) называются агуакате, сливы, гуаны ²⁴ и многие другие, весьма отменные плоды. После того как мы покинули это селение ²⁵, мы все время плыли мимо очень людных мест, и был такой день, когда мы видели более двадцати селений, — и это только на том берегу, вдоль которого мы шли, ибо другой берег мы видеть не могли — река была уж очень широкая. Два дня мы следовали вдоль правого берега, затем пересекли реку и два последующих дня шли вдоль левого берега, и в то время когда мы видели один из них, второго не различали.

В пасхальный понедельник святого духа (То есть 29 мая, на 51-й день после начала пасхи.) поутру мы завидели невдалеке одно очень большое и очень богатое селение, и делилось оно на множество кварталов, и у каждого квартала была на реке своя пристань, и каждая пристань кишмя кишела индейцами. Это селение протянулось более чем на две с половиной лиги и везде было одинаковым, а так как в нем было народу видимо-невидимо, капитан приказал идти дальше, не нападая на него. Но тамошние туземцы, видя, что мы проходим мимо и не собираемся причинять им зла, сели в свои каноэ и атаковали нас, но лишь себе во вред, ибо аркебузы и арбалеты заставили их повернуть восвояси, а мы пошли вниз по реке ²⁶. В тот же день мы захватили одно селение, где нашли еду. Здесь кончилась провинция уже упомянутого сеньора, коего величали Пагуаной. [69]

ОТКРЫТИЕ ЧЕРНОЙ РЕКИ

Мы вступили в другую, еще более воинственную [провинцию], и была она очень населена и вела с нами неустанную войну. Мы так и не узнали, как зовут властителя этой провинции; населяют же ее люди среднего роста и очень хорошего телосложения, в бою они защищаются деревянными щитами и встают на свою защиту как истые мужи (muy como hombres).

В субботу, что накануне пресвятой троицы, (То есть 3 июня. Троицын день, празднуемый римско-католической церковью в воскресенье на 57-й день после начала пасхи, в 1542 г. приходился на 4 нюня.) капитан приказал высадиться на берег подле одного из селений; жители его вздумали сопротивляться, но тем не менее мы выгнали их из жилищ. Здесь мы запаслись съестным и нашли несколько куриц и в тот же самый день, едва мы оттуда отплыли, чтобы продолжить наше путешествие, увидели по левую руку устье другой большой реки, впадающей в ту, по которой мы плыли. Воды этой реки были черными, как чернила, и поэтому мы назвали ее Черною рекой (Rio Negro). Она неслась с такой стремительностью и таким бешенством, что ее воды текли в водах другой реки струёй длиною свыше двадцати лиг, и ни та вода, ни другая не смешивались. ²⁷ В этот же день нам попалось на глаза еще несколько селений, не очень больших.

Следующий за троицей день капитан и все наши провели за рыбной ловлей в одном селении, лежащем на пригорке. Там было выловлено много всякой рыбы, что явилось для нас не только подспорьем, но и развлечением, ибо далеко не каждый день мы проводили таким образом. Это селение находилось на холме в некотором удалении от реки и было как бы порубежной заставой от других индейцев, которые нападали на местных жителей, ибо оно было сильно укреплено оградою из толстых бревен, и когда наши товарищи поднялись к селению, чтобы добыть какой-нибудь еды, индейцы захотели его оборонить и защитить и закрепились внутри ограды. А в ограде этой ворота были только одни, и индейцы принялись защищать их с большим мужеством. Однако, будучи в нужде, мы решили атаковать их и, приняв такое решение, ринулись на упомянутые ворота, а ворвавшись внутрь, мы уже безбоязненно ударили по индейцам и сражались с ними до тех пор, покуда оные не были побеждены и рассеяны; затем мы набрали еды, которой там было немало.

Мы отплыли оттуда на следующий день, в понедельник, и по пути нам то и дело попадались весьма обширные поселения и провинции. Мы без труда пополняли запасы съестного, лишь только ощущали в нем недостаток, о чем дотоле и мечтать не могли. [70]

В тот день мы пристали к селению средних размеров, обитатели которого вышли нам навстречу. В этом селении была очень большая площадь, а посреди нее большущий щит со сторонами, равными десяти пье (пье — старинная кастильская мера длины, равная длине человеческой стопы (pie — стопа), то есть примерно 28 см.) каждая, и на нем рельефно был вырезан город, обнесенный стеною с воротами. У ворот стояли две очень высокие островерхие башни с окнами, и в каждой башне было по воротам, приходившимся друг против друга, и у каждых ворот стояло по две колонны, и вся эта диковина покоилась на двух страшно свирепых львах ²⁸, которые поддерживали ее своими лапами и когтями, оборотив головы назад, как бы подстерегая один другого, а в самой середине щита была круглая площадка, и в центре ее зияло отверстие, через которое индейцы вливали “чичу” и приносили ее в дар солнцу; “чича” — это вино, которое они пьют, а солнце — это то, чему они поклоняются и что почитают своим богом, и в заключение могу лишь сказать — все это сооружение было истинным заглядением, и сия удивительная штука всех нас так поразила, в том числе и капитана, что он осведомился у одного из индейцев о том, что на ней изображено, что это такое или хотя бы в ознаменование чего это у них поставлено на площади. Индеец отвечал, что они подданные и данники амазонок, что служат [амазонкам] не чем иным, как только украшая крыши своих домов-капищ перьями попугаев и альгуакамайи (Правильно — гуакамайо, одна из разновидностей американских попугаев.), что все селения, которые им [амазонкам] подвластны, устроены точно так же, и это [сооружение] установлено у них в их честь, и они поклоняются ему, как памятному знаку своей владычицы, повелительницы всей страны упомянутых жен.

Еще находился на той площади довольно большой дом, внутри которого имелось множество одежд из разноцветных перьев. Индейцы облачаются в сии одеяния, справляя праздники или пляски, когда им приходит на ум устроить игрище перед тем щитом, о котором уже говорилось прежде, и там же они совершают свои жертвоприношения.

Вскоре мы оставили это селение и попали в другое, гораздо большее, в котором обнаружили щит и герб, подобные тому, что я описал. Жители сего селения яро ополчились против нас, свыше часа они не давали нам ступить на сушу, но в конце концов нам удалось высадиться; однако индейцы и не думали сдаваться, хорошо понимая свои преимущества: их было много, и они ежечасно получали подкрепления. Под конец все-таки их обуял страх, и они предпочли пуститься наутек, а мы получили передышку (хотя и небольшую, ибо индейцы уже снова подбирались к нам), благодаря которой могли заняться поисками пищи. Капитан не захотел дожидаться того [71] [чтобы они напали на нас], ибо это не сулило нам ничего хорошего, и приказал погрузиться и отчаливать, что и было исполнено.

Уйдя оттуда, мы прошли мимо многих других селений, и индейцы повсюду нас встречали воинственно, как люди, полные желания отстоять свои дома с щитами в руках, и они вопили во весь голос и спрашивали нас, почему мы не идем туда, где они находятся, уже тогда-то, мол, нам не поздоровиться. Но капитан не спешил ввязываться в бой, в котором, он видел, мы не могли стяжать себе ни малейшей славы, тем паче теперь, когда у нас имелись кое-какие запасы провианта, потому что только при отсутствии таковых капитан подвергал в какой-то степени риску собственную жизнь и жизнь своих соратников, и, таким образом, лишь кое-где индейцы с суши, а мы с реки вступали друг с другом и драку.

В среду 7 июня накануне [праздника] тела господня капитан отдал приказ овладеть маленьким селением, лежавшим над рекой, жители коего не проявили ни малейшего поползновения нам противодействовать. Мы нашли там премного всякой еды, и особенности рыбы, и была оная в таком изобилии, что мы смогли хорошенько нагрузить ею наши бригантины; эту рыбу индейцы собирались везти для продажи в глубь страны.

И наши товарищи, видя, что это селение маленькое, стали упрашивать капитана остановиться здесь на отдых, ибо был канун столь великого праздника. Капитан же, будучи человеком хорошо знакомым с обычаями Индии, велел им и не помышлять об этом и сказал, что он тут не останется, ибо, хотя это селение и маленькое, но окрестности его обширны, и оттуда в любой момент индейцам может объявиться подмога, и нам будет нанесен ущерб; а посему следовало отправляться отсюда поскорее, как мы обычно и делали, и заночевать в горах. Однако товарищи снова приступили к нему с просьбами и как милости умоляли его об отдыхе, и капитан, видя, что просят об этом все, уступил им вопреки своему желанию, так что мы остались в этом селении и отдыхали до захода солнца, то есть до той поры, когда мужчины стали возвращаться в свои жилища (заняв деревню, мы застали в ней одних лишь женщин, так как мужчины с утра были на полях). Вернувшись в обычный для себя час, они увидели, что в их домах хозяйничают неведомые люди, и были этим крайне раздосадованы. Они стали требовать, чтобы мы ушли, и, убедившись в тщете своих усилий, сговорились напасть на нас и так и поступили. Но при входе в лагерь индейцы натолкнулись на четверых или пятерых испанцев, которые так ловко принялись орудовать мечами, что не только не допустили их до места, где расположились наши, но и прогнали прочь. Подоспевшему же капитану делать там уже было нечего. Между тем спустилась ночь, и от индейцев можно было ожидать любой каверзы. Из осторожности капитан удвоил караулы и велел никому не расставаться на ночь с оружием, и так и было сделано. [72]

За полночь, едва забрезжил рассвет, индейцы пришли снова и всем скопом ударили с трех сторон по нашему лагерю, и заметили их лишь, когда, ранив караульных, они уже сновали повсюду. Поднялась суматоха, выбежал капитан и стал созывать криками своих соратников, и тут повскакали все наши товарищи и накинулись с большой яростью на всю эту ораву; хотя и случилось это ночью, индейцы были разбиты и бежали. С наступлением дня было велено садиться на корабли и отплывать.

Едва мы закончили погрузку и вышли на речной простор, как в селение явилась, чтобы напасть на нас, большая толпа индейцев, а на воде показалось в то же время много каноэ, но мы уже выбрались на середину реки, и индейцы не могли осуществить свои скверные намерения ²⁹. В тоже утро мы нашли в горах место для отдыха и провели на покое весь следующий день.

На третий день мы продолжили наше путешествие и не прошли и четырех лиг, как увидели, что в нашу реку с правой стороны впадает другая, очень большая и мощная река; она была значительно больше той, по которой мы плыли, и из-за ее величины мы дали ей имя Большой реки (Rio Grande). (По всей вероятности, речь идет о реке Мадейра, одном из наиболее длинных (3379 км) и многоводных притоков Амазонки.)

Миновав устье этой реки, мы увидели по правую руку несколько очень больших поселений, которые расположились на косогоре, обрывавшемся у самой воды. Капитан хотел заглянуть туда, и мы повернули к берегу. Индейцы заметили, что мы направляемся в их сторону, и, по всей видимости, решили притаиться до поры до времени, чтобы заманить нас в ловушку, когда мы станем высаживаться на сушу, и поэтому на дорогах, которые спускались к реке, не показывалось ни души. Но капитан и кое-кто из наших товарищей разгадали их коварный замысел, и мы опять легли на прежний курс. Индейцы, которых было свыше пяти тысяч, поняв, что мы ускользаем у них из-под рук, повыскакивали с оружием [из своих укрытий]. Они принялись улюлюкать и поносить нас, греметь и стучать своим оружием (dar con las armas unas con otras). От всего этого поднялся невообразимый шум и грохот, и нам показалось, что река проваливается сквозь землю. Когда мы отошли оттуда примерно на пол-лиги, нам попалось еще одно, гораздо большее селение. Но здесь мы и не пытались приближаться к берегу ³⁰.

Эта страна не жаркая и не холодная (esta tierra es templada) ³¹, расположена она весьма удобно, однако мы не знаем, что за люди ее населяют, ибо у нас не было возможности выяснить это. Здесь кончились края, населенные племенами, о которых я рассказывал, и в дальнейшем нам попадались уже совсем иные [племена], доставившие нам, однако, не меньше хлопот. [73]

ПРОВИНЦИЯ ПОЗОРНЫХ СТОЛБОВ

Мы плыли все дальше и неизменно вдоль берегов обитаемых и однажды поутру, часов около восьми, увидели селение, живописно раскинувшееся на одном из холмов; это было, судя по его виду, главное селение какого-то большого владения (debia ser cabeza de algun gran senorio), и, чтобы заглянуть туда, мы попытались было с риском для себя подойти к берегу, но это было невозможно, ибо напротив селения находился остров, и, когда мы захотели войти [в пролив, отделяющий его от суши], вход в него уже остался выше по течению; и по этой причине мы проплыли мимо селения и смогли лишь на него полюбоваться. В нем стояло семь позорных столбов и на каждом из них были нанизаны отсеченные человеческие головы, поэтому сию провинцию мы назвали Провинцией Позорных Столбов; она протянулась вниз по реке на двадцать лиг. От этого селения к реке спускались дороги, сделанные руками здешних жителей, и по обе стороны они были обсажены фруктовыми деревьями; по всей вероятности, там жил самолично владыка той земли.

Мы плыли по течению и на следующий день увидели другое селение, подобное только что описанному; запасы пищи у нас были на исходе, и нам не оставалось иного выхода, как только напасть на него; все индейцы спрятались, ожидая, видимо, момента, когда мы высадимся на сушу; наши товарищи спрыгнули на берег, индейцы же, видя, что нам податься некуда, выскочили из своих засад [и налетели на нас] с превеликой свирепостью. Во главе туземцев был их капитан или сеньор, который воодушевлял их своими истошными криками, и один из наших арбалетчиков прицелился, выстрелил и сразил его наповал. Индейцы, видя, [что он испустил дух,] не захотели разделить с ним его участь и повернули вспять; кое-кто из них засел в своих домах, как в крепости, давая нам отпор и не прекращая борьбы, но в конце концов и они бежали ³², и мы, таким образом, запаслись пищей, в каковой — хвала господу владыке нашему — в селении отнюдь не было недостатка, ибо черепах (тех, о которых я уже говорил) было там без счету, всяких уток и попугаев — полным-полно, а о маисовом хлебе даже и говорить не приходится. Потом мы ушли оттуда и переправились на один из островов, чтобы отдохнуть и полакомиться тем, что мы только что раздобыли.

Из этого селения мы увели с собой одну из индианок, оказавшуюся весьма смышленой (una india de mucha razon). Сия индианка нам поведала, будто неподалеку отсюда, в глубине страны, находится много таких же, как и мы, христиан и что живут они у некоего сеньора, который привез их с низовьев реки; [74] она сказала также, что среди них якобы были две белые женщины, а у прочих христиан женами были индианки, от которых у них есть дети. Эти люди, без сомнения, из тех, что отправились вместе с Диего де Ордасом и потом пропали без вести, и, если верить тому, что говорила индианка, находятся они на северном берегу. (См. комментарий 2 к отрывку из “Всеобщей и подлинной истории Индий” Овьедо.)

Мы поплыли вниз по реке и не заходили больше в селения, потому что еды у нас было вдоволь; по истечении нескольких дней мы вышли за пределы этой провинции; на самой ее границе лежало очень большое поселение; указав на него, индианка нам сказала, что если мы хотим идти к этим христианам, то дорога в те края берет свое начало здесь, но мы не располагали такой возможностью, а посему посовещались и пошли далее [в уверенности], что придет пора, и их вызволят оттуда, где они сейчас находятся.

От этого селения отчалило каноэ с двумя безоружными индейцами и подошло к бригантине, на которой был капитан. Они прибыли на разведку и только то и делали, что высматривали да вынюхивали, и сколько наш капитан ни уговаривал их подняться на корабль, и сколько ни одаривал их всякой всячиной, они ни за что не соглашались сделать это и наконец, показав куда-то в сторону от реки, уплыли.

На ночь мы остановились против упомянутого селения и спали в бригантинах. Едва наступил день и мы пустились в путь, как из селения высыпало множество людей, которые сели [в лодки] и устремились нам наперерез, дабы напасть на нас посреди реки, куда мы уже успели выбраться. У этих индейцев уже имеются стрелы, (Карвахаль, вероятно, имеет здесь в виду отравленные стрелы, так как о том, что индейцы сражаются при помощи стрел, ранее уже не раз говорилось.) и они сражаются при их помощи; мы дожидаться их не стали и пошли своим путем.

Мы продолжали наше плавание и отправлялись за едою лишь тогда, когда были уверены, что индейцы не окажут нам сопротивления. По прошествии четырех или пяти дней мы решили взять одно селение, ибо видели, что его не обороняют. Там было найдено много маиса и ничуть не менее овса, точно такого же, как наш, из которого туземцы выпекают хлеб; нам попалось совсем недурное — вроде нашего пива — вино, и было оного там в изобилии. В этом селении мы обнаружили целый погреб с вином, что доставило отнюдь не малую радость нашим товарищам; мы нашли здесь также весьма добротную одежду из хлопковой ткани.

В этом селении находилось святилище, внутри коего было вывешено всевозможное воинское снаряжение, над которым в самом верху находились две митры, очень хорошо и натурально сделанные, и они удивительно были похожи на митры наших [75] епископов. Они были сшиты из какой-то ткани, но мы не знаем из какой, так как то был и не хлопок и не шерсть, и обе они были многоцветны.

Из этого селения мы отправились дальше и устроились на ночлег на другом берегу реки, по нашему обыкновению — в лесу. Тут со стороны реки появилось много индейцев, и они хотели напасть на нас, но, хоть и не по доброй воле, пришлось им убраться восвояси. Во вторник 22 июня (Описка автора либо переписчика: в 1542 г. 22 июня приходилось на четверг, здесь же речь идет о вторнике 20 июня.) мы увидели большое селение на левом берегу реки; заметили его по домам, которые белели вдалеке. Мы шли посреди реки и хотели повернуть к селению, но не смогли [этого сделать] из-за сильного течения и тяжелых волн, которые вздымались выше, чем на море ³³.

В ближайшую среду мы пристали к селению, раскинувшемуся вдоль маленькой речушки, протекавшей по просторной равнине [шириною] в четыре лиги. Селение это целиком лежало в долине и посреди него была площадь, по обеим сторонам которой стояли дома. Здесь мы нашли много съестного. И это селение по расположению домов мы нарекли селением Улицы (el pueblo de la Calle). (В варианте Овьедо это селение названо Скрытым (Pueblo Escondido)).

В следующий четверг мы прошли мимо нескольких других селений, не больших и не маленьких, но мы и не собирались подле них останавливаться. Все эти селения служат пристанищем для рыбаков, приходящих из глубины страны.

БЛАГОДАТНАЯ ЗЕМЛЯ И ВЛАДЕНИЕ АМАЗОНОК

Вот так мы и плыли и начали себе приискивать подходящее для стоянки место, где можно было бы тихо-мирно отпраздновать праздник достославного и блаженного святого Иоанна Крестителя, (День св. Иоанна Крестителя, или Предтечи, празднуется 24 июня.) и, по соизволению всевышнего, обогнув выступ берега, вдающийся в реку, мы увидели на суше впереди себя много больших селений, белевших [издали]. Так мы неожиданно набрели на благодатную землю и владение амазонок.

Жители этих селений уже были предупреждены и знали о нашем приближении; вот почему они выехали к нам навстречу, чтобы перехватить нас по дороге, прямо на воде, и намерения [76] у них были недобрые. Они подошли уже совсем близко, но капитан еще надеялся уладить дело миром и стал кричать им, убеждая их в нашем миролюбии. Однако они продолжали насмехаться и глумиться над нами и все приближались к нам, говоря, что они позволят нам пройти, ибо впереди нас уже поджидают, что там нас всех захватят в плен и препроводят к амазонкам, и с этим они ушли, чтобы отчитаться по всем, что они увидели ³⁴, мы, однако же, не убоялись и направились к селениям.

Мы продолжали продвигаться вперед и приближаться к селениям, и не подошли к ним и на пол-лиги, как нам стали попадаться сидевшие уже в лодках на плаву дружины индейцев. И так как мы все время продвигались, они шли с нами рядом и высаживались у тех селений, откуда были родом.

В одном селении мы увидели большое скопище народу — целое полчище. Капитан велел править к тому месту, где находился весь этот люд, так как у нас иссякли запасы провианта; и бригантины подошли к берегу, и вышло так, что, когда мы высаживались, индейцы стали на защиту своих жилищ и начали осыпать нас стрелами. Народу у них было уймища, и нам показалось, что пошел дождь из стрел. Несмотря на то, что наши аркебузники и арбалетчики своей стрельбой наносили неприятелю заметный урон, одни из них [индейцев] дрались с нами, другие же плясали.

Тут чуть было не пришла наша погибель, ибо было столько стрел, что наши товарищи с большим трудом успевали прикрываться от них, а грести было совсем невозможно. По этой причине они [индейцы] наносили нам большой урон, и прежде чем нам удалось выйти на берег, они уже ранили пятерых из наших, и одним из этих раненых был я. Они угодили мне стрелою в бок, и стрела вошла мне в мякоть, но рана оказалась не опасной, ибо складки моей сутаны ослабили удар, не то я и остался бы там на веки вечные. Сознавая всю опасность положения, в котором мы очутились, капитан начал торопить и подбадривать тех, кто сидел на веслах и от кого зависело поскорее пристать к берегу. Хоть и с трудом, но нам все-таки удалось подойти к берегу, и наши товарищи спрыгнули в воду, которая им доходила до груди.

Битва, здесь происшедшая, была не на жизнь, а на смерть, ибо индейцы перемешались с испанцами и оборонялись на диво мужественно, и сражались мы более часа, но индейцев не покидал боевой дух, скорее наоборот — казалось, что в бою их смелость удваивается. Хотя немало тел устилало берег, их соплеменники шли прямо по трупам, и если уж отступали, так только затем, чтобы снова ринуться в драку.

Я хочу, чтобы всем ведома была причина, по которой индейцы так защищались. Пусть все знают, что тамошние индейцы подданные и данники амазонок и что, узнав о нашем приближении, они отправились к ним [амазонкам] за помощью, и десять или [77] двенадцать [из них] явились к ним на подмогу. Мы видели воочию, что в бою они [амазонки] сражаются впереди всех индейцев и являются для оных чем-то вроде предводителей (como por capitanes). Они сражались так вдохновенно, что индейцы не осмеливались показать нам свои спины. Того же, кто все-таки показывал врагу свою спину, они убивали на месте прямо у нас на глазах своими палицами. Именно по этой причине индейцы стойко оборонялись.

Сии жены весьма высокого роста и белокожи, волосы у них очень длинные, заплетенные и обернутые вокруг головы. Они весьма сильны, ходят же совсем нагишом — в чем мать родила, и только стыд прикрывают. В руках у них луки и стрелы, и в бою они не уступают доброму десятку индейцев, и многие из них — я видел это воочию — выпустили по одной из наших бригантин целую охапку стрел, а другие — может быть, немногим меньше, так что [к концу боя] бригантины наши походили на дикобразов.

Однако пора вернуться к тому, о чем шла речь ранее, то есть к нашим помыслам и к битве. Господь наш смилостивился над нами, приумножив наши силы и мужество, и нашим товарищам удалось убить семерых или восьмерых из тех амазонок, и мы сами были очевидцами этого, и индейцы, видя их гибель, совсем пали духом и были разбиты и рассеяны. Но так как изо всех селений им на подмогу все прибывали и прибывали подкрепления и было несомненно, что они ударят по нам вновь, тем более что они уже скликали всех на бой, капитан приказал всем нашим людям, не медля ни минуты, садиться на суда, ибо не хотел подвергать своих соратников смертельному риску. Погрузка не обошлась без треволнений, потому что индейцы снова затеяли с нами бой да в довершение всех наших бед к нам приближалась по реке целая армада каноэ. Тут мы выгребли на середину реки и покинули эту землю.

С того места, где мы расстались с Гонсало Писарро, мы прошли тысячу и четыре лиги (В испанском тексте стоит “тысяча и четыре лиги”. Однако, это очевидная описка автора либо переписчика. По подсчету расстояний, даваемых Карвахалем, здесь должно стоять “тысяча и четыреста лиг”.) и скорее более, чем менее; по по-прежнему не ведали, сколько нам еще осталось до моря.

В последнем селении мы взяли в плен индейца; он был трубачом и должен был поднимать ратный дух воинов, и на вид ему еще не было тридцати лет, а когда его захватили, он многое рассказал капитану о стране, лежащей в стороне от реки, и мы увезли этого индейца с собой.

Выйдя, как я уже сказал, на середину реки, мы перестали грести и отдались воле течения, ибо наши товарищи окончательно выбились из сил, и весла у них вываливались из рук. Так нас несло по реке, и не отошли мы еще и на расстояние арбалетного выстрела [от злополучного селения], как обнаружили [78] большое селение, но не приметили в нем ни единой души — по этой причине все наши товарищи стали уговаривать капитана зайти туда, чтобы добыть какой-нибудь еды, ибо в предыдущем селении нам ничем поживиться не удалось. Капитан был против этого, и именно потому, что всем казалось, что там нет людей, следовало быть еще более бдительными, чем тогда, когда ясно видно, что они там есть, но все наши люди просили на то его милости, и хотя селение это уже осталось позади, капитан уступил всеобщему желанию и велел бригантинам возвратиться.

Мы шли вдоль берега, а индейцы засели в засадах, укрывшись среди рощ и разбившись на отряды и на дружины, дабы застигнуть нас врасплох; и вот, когда мы проходили у самого берега, они получили возможность напасть на нас и принялись столь яростно обстреливать из луков, что ни они нас, ни мы их не могли более рассмотреть. Но так как мы еще во владениях Мачапаро обзавелись неплохими щитами, как я уже об этом говорил, они не причинили нам и сотой доли того ущерба, который, могли бы причинить, не запасись мы подобною защитой.

Изо всех наших ранили в этом селении лишь меня одного: господу было угодно, чтобы мне попали стрелою в самый глаз, и стрела та дошла мне до затылка, и от той раны я потерял одно око, и дело обошлось не без мучений, и в болях я тоже не чувствовал недостатка. За все это я возношу хвалу всевышнему, который без моей на то заслуги даровал мне жизнь, дабы я исправился и служил бы ему лучше, чем прежде.

Между тем испанцы, которые шли на маленьком судне, выскочили уже на берег. Но индейцев было несравненно больше, и они их облепили, словно мухи, и если бы капитан с большою бригантиною не подоспел к ним вовремя на выручку, они, без сомнения, погибли или были бы уведены индейцами в плен. И смерть настигла бы их прежде, чем пришел капитан, не орудуй они так ловко своими мечами и не сражайся они так отчаянно. Им приходилось очень туго, и они уже были утомлены до крайности; капитан же вызволил их из беды, и, заметив, что я ранен, приказал всем людям подняться на борт.

Сделано так было потому, что индейцев оказалось чересчур много, да к тому же они были настолько свирепы, что наши товарищи не выдерживали их натиска, и капитан опасался потерять кого-нибудь из наших и никак не желал втравлять своих людей в столь опасное дело, тем более что он прекрасно представлял себе и отчетливо предвидел то, еще более тяжкое положение, в коем мы очутимся, коли индейцы получат подкрепление, ибо местность там была многолюдная. Для каждого из нас речь шла о жизни или смерти, потому что селения тянулись здесь непрерывной чередой и промежутки между ними были не более полулиги, а то и меньше, — и так было вдоль всего этого берега, или с правой руки, то есть с юга. И скажу более того: земли за рекой — насколько хватал глаз — и на две лиги, и ближе этого [79] предела, и за ним — казались очень большими городами, кои белели [издали] (que estaban blanqueando), (См. на стр. 116 статью “К вопросу о достоверности “Повествования” Карвахаля”.) и, кроме того, страна сия — весьма отменная и плодородная и природою своей — прямо-таки наша Испания (tan al natural como la nuestra Espana), ибо мы вступили в нее на святого Иоанна, а индейцы уже начали выжигать поля. Земля эта не жаркая и не холодная, и здесь можно собирать много пшеницы ³⁵ и выращивать какие угодно плоды и к тому же она располагает всем, что надобно для разведения любых пород скота, ибо страна эта, как и наша Испания, изобилует всевозможными растениями, такими, как майоран, всякие чертополохи, миртовые и многие другие, весьма ценные растения. Возвышенные места в этой стране покрыты дубравами, и в тех дубравах растут падубы (enzinales), пробковые дубы (alcornales), которые дают желуди (мы их сами видели), и дубы обычные (robledales). Земля здесь высокая и холмистая и везде — одни саванны. Трава доходит лишь до колен. Охота же пребогатая (muy mucha caza), и для нее тут — истинное раздолье.

Однако пора возвратиться к нашему повествованию. Капитан отдал приказ отойти на середину реки, чтобы быть подальше от обитаемых мест, населенных столь густо, что они более вызывали у нас досаду, [нежели радость]. Мы назвали эту провинцию именем святого Иоанна, ибо как раз в день этого святого мы вступили в нее. Утром, когда мы плыли по реке, я прочел проповедь в честь достославного и святого предтечи Христа, и я твердо убежден, что по его заступничеству бог даровал мне жизнь.

Хоть мы и вышли на середину реки, индейцы по-прежнему преследовали нас по пятам, а посему капитан приказал пересечь реку и держать в направлении какого-то пустынного острова, но индейцы вплоть до самой ночи не оставляли нас в покое, ввиду чего мы добрались туда, когда уже перевалило за десять часов вечера. Капитан запретил высаживаться на сушу, ибо вполне могло статься, что индейцы снова нападут на нас, и мы, таким образом, коротали эту ночь, не покидая наших бригантин, а едва забрезжил рассвет, мы по команде капитана, соблюдая строгий порядок, тронулись в путь и плыли, пока не вышли из провинции святого Иоанна, которая тянулась вдоль берега, населенного сказанным образом, более чем на 150 лиг.

На следующий день, 25 июня, мы прошли между островами, которые нам показались необитаемыми, но вскоре, когда мы оказались в самой их гуще, нам попалось на глаза столько поселений, что нас стали мучить дурные предчувствия.

Едва нас заприметили с берега, как навстречу вышло по реке более двухсот пирог таких размеров, что в каждой из них помещалось двадцать или тридцать индейцев, а в некоторых их [80] набивалось и до сорока (и сих последних было много). Индейцы на пирогах поражали своим убранством и всевозможными украшениями, у них было много труб, барабанов, дудок, на коих играют ртом, и лютней с тремя струнами; они шли с таким шумом и грохотом, так вопили, так умело построились, что мы и впрямь набрались страху. Они осадили обе наши бригантины и ринулись на нас как люди, вознамерившиеся нас одолеть. Однако вышло отнюдь не так, как они того желали: наши аркебузники и арбалетчики встретили их так, что они (хотя и было их много) почли за благо держаться от нас подальше. Суша же представляла собой зрелище удивительное: индейцы, собравшись толпами, все играли на дудках и плясали, и в руках у них были пальмовые ветви, и казалось, все были очень рады, что мы покидаем их селения.

Острова эти высокие, хотя и не слишком плоские, и, по-видимому, очень плодородные и такие веселые с виду, что мы, хоть и дел у нас было предостаточно, никак не могли на них нарадоваться. Мы плыли вдоль берега острова, который был среди них самым большим и тянулся в длину более чем на пятьдесят лиг, и лежал он посреди реки, а какая у него ширина, мы сказать не можем.

Индейцы неотступно шли за нами следом, пока не выгнали нас из провинции святого Иоанна, которая, как я уже упомянул, тянется на 150 лиг, и все эти лиги мы прошли с большим трудом да впроголодь, и это не говоря уже о стычках с индейцами, ибо поскольку везде были селения, мы не могли найти места, где бы можно было сойти на берег.

Все время, пока мы шли мимо этого острова, нас преследовали вышеописанные пироги, кои нападали на нас, когда им этого хотелось, но так как индейцы уже вкусили наших стрел да пороху, то предпочитали сопровождать нас на расстоянии.

Оконечность же острова была куда более населена, и пирог с новым пополнением вышло, чтобы напасть на нас, еще больше. И капитан, видя, что мы находимся в большой опасности, и желая разойтись с этими людьми по-хорошему, дабы выгадать время, хотя бы для короткой передышки, порешил вступить с ними в переговоры и уладить дело миром, и дабы склонить их к этому, он приказал положить в тыкву кое-какой выкуп и бросить тыкву в воду ³⁶. Индейцы ее изловили, но выкуп показался им маленьким, и они принялись над ним потешаться, и они продолжали преследовать нас, пока не прогнали прочь от своих селений, а их, как мы уже сказали, было множество.

Этой ночью мы нашли пристанище вдали от жилья, в дубраве, посреди просторной равнины, невдалеке от реки, и там нас не покидали тревоги и опасения но той причине, что в глубь страны в населенные места шло много дорог, и капитан всю ночь не смежил глаз и был настороже и принял меры, дабы уберечься от того, что могло произойти. [81]

СВЕДЕНИЯ ОБ АМАЗОНКАХ

В этот уже упомянутый лагерь капитан привез с собой индейца, коего мы захватили выше [по реке], и он [капитан] уже мог понимать его по словнику, который сам составил. Капитан спросил его, откуда он родом, и индеец ответил, что из того селения, где его захватили. Капитан спросил его, как зовут сеньора той страны, и индеец ответил, что имя этого сеньора Кэнийук и что он очень важный властелин, и его владения простираются вплоть до тех мест, где мы находимся.

Капитан снова стал расспрашивать его, что это были за жены, которые вышли с войной нам навстречу. Индеец сказал, что это были женщины, которые живут внутри страны в четырех или пяти днях пути от побережья реки, и что они пришли ради местного сеньора, их вассала, чтобы защитить от нас побережье. Еще капитан спросил его, были ли они замужними и есть ли у них мужья сейчас, и индеец сказал, что мужей у них нет.

Затем капитан спросил, как они живут. Индеец вновь поведал о том, что мною уже было здесь изложено, а именно, что обитают они внутри страны и что он сам бывал там много раз и видел, как они живут, и знает, каковы их обычаи, ибо, будучи их вассалом, он относил им дань по велению своего сеньора. Капитан спросил у него, много ли тех женщин, и индеец ответил, что да — много, что он помнит по названиям семьдесят селений и что в некоторых [из них] он бывал сам, и перечислил их нам всем, кто при сем разговоре присутствовал. Капитан спросил, не из соломы ли строят они свои жилища, и индеец ответил, что нет — не из соломы, а из камня и устраивают в них ворота и что из одного селения в другое ведут дороги, огороженные как с одной, так и с другой стороны, и на тех дорогах в некотором удалении друг от друга устроены заставы, где размещается стража, коя взимает пошлины с тех, кто дорогами пользуется. Капитан спросил его, очень ли велики их селения, и индеец ответствовал, что да — очень велики.

Капитан также задал вопрос, рожают ли эти женщины, индеец сказал, что рожают, и тогда капитан удивился: как же это возможно, могут ли они родить, если живут незамужними и среди них нет мужчин. Индеец ответил, что они вступают в общение с мужчинами в определенную пору и когда им на то приходит охота. Мужчины же происходят из некой провинции одного очень важного сеньора, которая сопредельна с землею оных женщин; они — белые, только что нет у них бороды, они [82] и приходят к тем женщинам, чтобы с ними общаться. Капитан не мог взять в толк, приходят ли они по доброй воле, или их приводят силою, и живут ли они у них только некоторое время и затем уходят. Говорят, если эти женщины, забеременев, рожают мальчика, то его убивают или отсылают к отцу; если же у них рождается дочь, то ее пестуют и холят с превеликой радостью; и говорят, что у этих женщин есть главная сеньора, которой все остальные повинуются, и зовут ее Корони. (В варианте Медины — Коньори, у Овьедо — Конори.)

Индеец сказал также, что там полным-полно золота и других богатств и что все важные сеньоры и знатные женщины (todas las senoras de manera y mujeres principales) пьют и едят на золоте и у каждой [в доме] огромные сосуды [тоже из золота]. У остальных же — у простолюдинок — вся утварь из глины либо из дерева.

Он сказал, что в городе, где живет названная сеньора, имеется пять “домов солнца”, где они держат идолов из золота и серебра в образе женских фигур, а также много всякой посуды для этих идолов, и что сии дома со всех сторон, от самого своего основания и до половины человеческого роста в высоту, выложены серебряными плитами, и что сиденья в этих домах из такого же серебра и поставлены они перед серебряными же столами, за которыми они [амазонки] сидят в часы своих возлияний. Эти кумирни (adoratorios) и уже упомянутые дома индейцы называют “скарана” и “очисемомуна”, что значит “дома солнца”; потолки в этих домах украшены разноцветными перьями попугаев и гуакамайи ³⁷.

Сии женщины носят одежду из шерсти, так как, по словам индейца, у них много овец, таких же, как в Перу; все они также носят на себе много золотых украшений ³⁸ Он говорил, что золото зовется [на их языке] “пако”, а серебро — “койя”. Насколько мы поняли, у них есть верблюды и другие очень большие животные с хоботом, но таких животных мало. Он говорил, что в той земле имеются два маленьких озера с соленой водой, откуда добывают соль.

Еще он говорил, что [там] есть закон, по которому все индейцы, прибывшие, чтобы торговать и принести свою дань, должны с заходом солнца покинуть города и уйти из них прочь. Многих сеньоров они держат у себя в подчинении. Сих подвластных им сеньоров зовут так: одного Рапио, другого — Ягнарэстороно. Эти [и другие сеньоры] — важные властелины, и их земли граничат с владениями других сеньоров, с которыми они ведут войну. Все то, о чем он нам поведал, он видел воочию и доподлинно знает.

Его спросили, жаркая ли та земля, где они обретаются. Он ответил, что нет — не жаркая, но сухая. Из-за того что поблизости нет дров, жители той страны жгут уголь. В той стране [83] много еды. И действительно — все, о чем говорил тот индеец и еще о многом другом, нам рассказывали и выше по реке, там, где капитану (tuvo el capitan) попалась мирная земля, и мы услышали также о других вещах, например о том, кто строит эти дома и возделывает землю, и индеец обо всем том нам рассказал, но я не привожу здесь его слова, дабы не затягивать повествование. Было этому индейцу лет тридцать, и он очень смышлен, весьма пригож и любознателен — он стремился выведать о нас все, вплоть до самых мелочей. (В “Истории” Овьедо сообщается, что этот индеец был вывезен испанцами на остров Кубагуа и там вскорости умер.)

ЗЕМЛЯ КАРИПУНЫ ³⁹

На следующий день утром мы покинули свой лагерь в дубраве и немало радовались, думая, что все населенные места остались позади нас и у нас есть возможность отдохнуть от трудов праведных, былых и нынешних. И мы отправились в свой привычный путь.

Мы прошли, однако, совсем немного и увидели с левой стороны очень большие поселения на весьма высоком и безлесном месте, удобно расположенном и таком привлекательном, что на всей реке мы не смогли бы сыскать лучшего. В эти провинции и поселения капитан не пожелал заходить, чтобы не дать индейцам возможности выступить против нас. Но это нам не помогло: хотя мы и не заходили к ним, они вышли к нам на середину реки, однако не нападали, а лишь в испуге пялили на нас глаза.

Капитан спросил у индейца, что это за земля, и индеец ответил, что некоего сеньора по имени Карипуна, который обладает и владеет серебром без счету ⁴⁰. Мы плыли в виду этой земли на протяжении более чем ста лиг, и она неизменно выглядела такой, как я описал.

На самом краю той земли мы увидели маленькое селение. Так как в нем было мало домов, а нехватка пищи давала себя знать, мы отважились там высадиться. Индейцы в этом селении защищались и убили одного нашего сотоварища; родом он был из Бургоса, а имя ему — Антонио де Карранса. Здесь мы повстречались с ядовитою травой, которую, коли испробуешь, жив более двадцати четырех часов не будешь, и признали в ней смертельную отраву (la punta de la marca) ⁴¹. [84]

Мы плыли все дальше и дальше и то и дело проходили мимо обширных населенных областей, и однажды вечером, желая дать всем отдых, капитан приказал остановиться у одной дубравы. Он распорядился также надстроить у наших бригантин борта, ибо из-за той травы нам приходилось постоянно держаться начеку. Сделать это здесь было всего удобнее, так как отпадала нужда идти куда-либо в селение, лежащее на берегу. Мы, правда, видели, что на склонах поодаль от реки белели какие-то большие селения, [но все же решились на высадку]. В этом месте капитан очень желал бы дать нашим товарищам два-три дня отдыха, но тут по воде начали прибывать каноэ, а со стороны суши — пешие индейцы, и все это нам внушало немалые опасения ⁴².

Когда мы были в этом месте, случилось нечто, чему мы немало подивились, а было вот что: на один из дубов села какая-то птица, какую мы дотоле никогда не видывали, и стала говорить с неимоверной быстротой: “бегите” (huid), и это [слово] она повторила много раз, да так внятно и отчетливо, как его мог бы произнести лишь один из нас. Птица сия следовала за нами более тысячи лиг и все время была рядом. Если мы были поблизости от жилья, то на рассвете, когда собирались пускаться в путь, она нас об этом предупреждала, говоря “бухИо” (buhio), то есть “жилье”, и это было так верно, что воистину казалось чудом, и ей не раз удавалось избавлять нас от неприятностей, потому что она нас обо всем загодя предупреждала. Здесь, на этой стоянке, птичка сия нас оставила, и мы ее никогда уже больше не слышали. ⁴³

ВБЛИЗИ МОРЯ

Вскоре по приказу капитана мы покинули эту стоянку, потому что ему [капитану] показалось, что вокруг было уж слишком много индейцев и что, по всей видимости, в ближайшую ночь они попытаются напасть на нас. Отчалив, мы проследовали между какими-то островами и шли между ними вплоть до самой ночи, пока капитан не велел остановиться; мы привязали бригантины к ветвям [деревьев] и устроились на ночь [в бригантинах], потому что на суше не нашлось [подходящего] места для ночлега. То был перст божий, ибо, найди мы [удобное место] и высадись на берег, вряд ли кто из нас уцелел бы, и никто уж, по всей вероятности, не сумел бы поведать о нашем походе.

Вышло же так, что пока мы там стояли на приколе (об этом я уже сказал), индейцы и по воде и по суше бросились за нами [85] вдогонку; и они шли и искали нас с невероятным шумом; и мы слышали и видели, как они прошли совсем рядом с нами и переговаривались между собой на ходу. Однако господь наш не дозволил им напасть, ибо, напади они, вряд ли кто-нибудь из нас остался бы [в живых]. У меня нет никаких сомнений в том, что всевышний ослепил их, дабы они нас не заметили. Итак, мы пребывали на этой стоянке, пока не настал день и капитан не приказал трогаться в путь.

Здесь мы узнали, что находимся неподалеку от моря, потому что от морского прилива вода в реке стала подниматься; мы весьма этому обрадовались, ибо поняли, что теперь уже не можем не добраться до моря.

Едва пустились мы в дорогу, — я все описываю так, как оно было на самом деле, — мы обнаружили впереди, невдалеке от места прежней стоянки, не очень широкий речной рукав и увидели, как из него навстречу нам с дикими воплями и несусветным гомоном вышли на пирогах два отряда индейцев и оба направились к нашим бригантинам. Сперва индейцы принялись нас поносить, а потом бросились в драку, яко бешеные псы. И коли у нас не было бы бортов, надстроенных накануне, мы выбрались бы из сей “гуасавары” (Гуасавара (guazavara) — индейское слово, которое значит “бой”, “битва”.) лишь хорошенько поизмятыми (bien dezmados). Но с указанной защитой, да еще успешно отстреливаясь (наши аркебузники и арбалетчики наносили индейцам большой урон), и мы с божьей помощью оказались в состоянии от них отбиться. Но все-таки не обошлось без потерь и с нашей стороны: индейцы убили у нас еще одного товарища, некоего Гарсию де Сорию, родом из Логроньи. Было так, что стрела вошла в него лишь на полпальца, но так как она была пропитана ядом, он через двадцать четыре часа отдал душу богу.

Так мы и плыли, ожесточенно сражаясь с самого рассвета и вплоть до той поры, когда уже было часов десять. Наши преследователи ни на единый миг не оставляли нас в покое, наоборот, с каждым часом число их все возрастало, так что вся река кишмя кишела их пирогами. Так получилось потому, что мы шли мимо густозаселенных и благодатных земель сеньора по имени Ичипайо. (В рукописи Медины — Нурандалюгуабурабара).

На обрывистых берегах столпилось очень много народу, наблюдавшего за “гуасаварой”. По мере того как индейцы нас преследовали, наше положение постепенно ухудшалось, и наступила минута, когда им до наших бригантин было совсем уже рукой подать.

Тут сделаны были два весьма достопамятных аркебузных выстрела, коим мы, возможно, обязаны тем, что сия дьявольская ватага нас наконец оставила в покое; первый выстрел сделал альферес, который с одного разу сразил двух индейцев, а многих других так напугал грохотом выстрела, что они со страху попадали [86] в воду, и ни одному из сих последних не удалось уйти живым, ибо все они были убиты с бригантины; другой выстрел дал бискаец по имени Перучо. Это было диковинное зрелище, и благодаря этим выстрелам индейцы нас оставили в покое и повернули вспять, не оказав помощи тонущим в пучине своим товарищам, которые были в воде и из коих, как я уже сказал, никто не спасся.

Когда все это закончилось, капитан велел отойти от сего злополучного берега и пересечь реку, чтобы держаться в стороне от поселений, которые показались впереди; так и было сделано. Мы шли вдоль другого берега несколько дней; берега были очень привлекательны с виду, а все жилье находилось вдали от реки, у воды же его совсем не было, и мы не знаем по какой причине ⁴⁴. Так, плывя вдоль самых берегов, мы видели населенные места, но расположены они были так далеко от нас, что мы не могли ими воспользоваться. Более всего они походили на крепости, возведенные на голых холмах и возвышенностях на расстоянии двух-трех лиг от реки. Мы не знаем, что за сеньор правил в той стороне, — нам лишь известно от [бывшего с нами] индейца, что в случае воины в тех крепостях укрываются местные жители, но с кем именно они воюют, нам выяснить не удалось.

Через некоторое время капитан приказал высадиться на сушу, чтобы немного отдохнуть и поглядеть, какова местность, которая, кстати, была весьма приятна взору, и мы провели в этом лагере несколько дней, а оттуда по приказанию капитана в глубь страны были высланы люди, чтобы разузнать, что это была за земля. Они ушли, но, не пройдя и лиги, повернули назад и объяснили капитану, что местность становилась все краше и краше, ибо повсюду были холмы и хижины (об этом было уже сказано), и все, казалось, указывало на присутствие людей, которые ходят туда на охоту, а посему не было смысла идти дальше, и капитан несказанно обрадовался тому, что они вернулись.

Скоро мы покинули ту благодатную землю с ее хижинами и холмами и пошли среди земель низменных и многих островов, заселенных, однако, менее, чем те, мимо которых мы проплывали прежде. Тут мы отошли от твердой земли (tierra firme) (См. комментарий 44.) и углубились в речные протоки, идущие меж островами, и пополняли запасы пищи только в таких местах, в которых, мы это видели, нам не угрожали большие опасности. Так как островов было множество и были они велики, мы уже до самого моря ни с одной, ни с другой стороны никак не могли выйти к твердой земле, хотя и плыли еще меж островов на протяжении целых двухсот лиг ⁴⁵.

На все это расстояние в двести лиг и — сверх того — еще на сто лиг поднимаются с превеликой яростью во время прилива [87] морские воды, так что, считая сии триста лиг, заливаемых в прилив морской водою ⁴⁶, и остальные тысячу и пятьсот лиг, пройденные ранее, мы всего прошли по оной реке — от того самого места, где начали свое по ней плавание, и до выхода в море — тысячу пятьсот и три лиги (Очевидно, описка переписчика — должно стоять триста лиг.) и скорее более, чем менее. (В варианте Овьедо — 1700 лиг. Оцениваемые здесь Карвахалем расстояния преувеличены примерно в два раза.)

ПОСЛЕДНИЕ УСИЛИЯ

Идя привычной своей дорогой, испытывая, как обычно, великую нужду во всем и прежде всего — в еде, мы решили высадиться у одного селения; расположенного на заливных затопляемых водою в пору прилива. Капитан приказал держать в том направлении и большой бригантине удалось удачно подойти к нему, и наши люди высадились на сушу; маленькая же бригантина наскочила на ствол дерева, скрытый под водой, и потому нами не замеченный, и получила удар такой силы, что одна из досок разлетелась в щепы, а судно начало тонуть.

Здесь хлебнули мы столько горя, сколько ни разу дотоле, на протяжении всего нашего плавания по реке, нам не доводилось изведать, и мы, было, уже решили, что погибаем, ибо судьба наносила нам удары со всех сторон. Наши товарищи, высадившись на сушу, напали на индейцев и обратили их в бегство, и, думая, что находятся в безопасности, принялись собирать еду; однако индейцы, которых было много, возвратились снова и навалились на нас с такою силою (dannos tal mano), что заставили вернуться к тому месту, где стояли бригантины. Но и в сем месте мы отнюдь не чувствовали себя в безопасности, потому что большая бригантина стояла об ту пору посреди суши, ибо начался отлив, а маленькая была наполовину затоплена, как я уже говорил. Таким образом, мы оказались в чрезвычайно тяжелом положении, и у нас не было никакой другой надежды, кроме как на бога да на свои собственные руки, так как только он да они были в состоянии вызволить нас из того бедствия, какое мы терпели. Тут капитан принял меры к спасению [обеих бригантин]; и вот как он устроил, чтобы мы выбрались из этой злосчастной истории с наименьшими потерями: велел он разделить всех людей, чтобы половина наших товарищей сражалась с индейцами, а другие разгружали и чинили пока меньшую бригантину, а затем [88] он велел спустить на воду большую бригантину, чтобы на ней можно было бы плыть. Сам же капитан со мною и другим монахом, который шел в его отряде, (Этим вторым монахом в составе отряда Орельяны был фрай Гонсало де Вера.) и еще с одним соратником остался в сказанной бригантине, чтобы охранять и защищать ее от индейцев со стороны реки. Так и трудились мы в поте лица своего, ведь работы, слава богу, нам хватало: на суше мы вели войну с индейцами, а на воде нам доставалось от судьбы, и я молил господа нашего Иисуса Христа о помощи и снисхождении, в коих он нам на протяжении всего нашего странствия ни разу не отказывал, ибо нас несло невесть куда, как людей обреченных, и было нам неведомо ни то, где мы находимся, ни то, куда идем, ни то, что с нами сбудется-станется.

Тут познали мы в малости и в больших делах, сколь милосерд господь, ибо ни для кого неведомо, как вседержитель со свойственной ему безмерной добротою и мудростью поддержал нас и помог нам, так что [малую] бригантину удалось починить (на ней заменили сломанную доску), а индейцы, которые в течение трех часов кряду, пока не были закончены эти работы, сражались без передышки, бежали. В этом селении мы раздобыли немного еды, и весь тот день был таким тяжелым, прошел в таких трудах, что, когда спустилась ночь и мы все — одни и другие — погрузились каждый на свою бригантину, нам уже все было едино.

Эту ночь мы провели на реке в бригантинах, а на следующий день высадились па гористом берегу; здесь принялись чинить и оснащать малую бригантину, чтобы на ней можно было пуститься в плавание [по морю]. На это дело у нас ушло 18 дней, нам снова пришлось делать гвозди. В этом месте нашим товарищам привелось опять немало претерпеть, ибо у нас не было ни маиса, ни другой какой-либо пищи, и ели мы считанные зерна.

Когда мы оказались в такой тягости, господь наш проявил особую заботу о нас, грешных, и пожелал снабдить нас тапиром, и тварь эта была, что добрый мул; тапир этот захлебнулся водою близ берега, и капитан приказал нескольким солдатам отправиться за ним, и они пошли в воду. Когда его вытащили, то увидели, что он совсем свежий и на нем нет ни одной раны. Капитан приказал разделить тушу между всеми людьми, и мы питались тапировым мясом четыре или пять дней, что явилось для нас немалым подспорьем.

Когда было закончено уже сказанное дело, мы отправились искать какое-либо подручное средство, дабы при помощи его вытащить большую бригантину на сушу, починить ее и привести в такое состояние, чтобы можно было бы пуститься на ней по морю. В день преображения господа нашего Спасителя Иисуса Христа (То есть 6 августа.) мы нашли отлогий берег (именно такой мы и искали) и снова взялись за починку обеих бригантин. Чтобы подготовить [89] корабли к плаванию по морю, мы сменили на них всю оснастку и поставили мачты, а все нужные канаты и концы сплели из трав, а паруса смастерили из плащей, которыми мы укрывались ночью ⁴⁷. Из-за всего этого мы задержались на 14 дней (В варианте Овьедо — 24 дня. Эта цифра, однако, ошибочна, так как уже 20 августа бригантины вышли в открытое море.) и провели их в большой нужде, ибо не ели ничего, кроме ракушек и раков, похожих на пауков, которых каждый для себя вылавливал в реке, а этого только и хватало, чтобы душа кое-как держалась в теле. Когда за всеми этими невзгодами мы завершили сказанную работу, то все наши товарищи испытали немалую радость и облегчение, словно гора свалилась у нас с плеч.

Мы покинули эту стоянку 8 августа, (Эта дата ошибочна, так как путешественники прибыли на эту стоянку 6 августа и находились там 14 дней.) снаряженные в меру наших возможностей, ибо многое, в чем у нас была нужда, нам недоставало. Но, хотя мы и находились в таких местах, где ничего нельзя было найти, мы исполнили нашу работу так добротно, как это только было в наших силах.

Оттуда мы пошли под парусами, останавливаясь на время приливов, и, так как вместо якорей пользовались камнями, нас часто, когда начинался прилив, относило назад, но господь пожелал оградить нас от этих опасностей и оказывал бесчисленные милости и не допустил того, чтобы снова мы испытали злосчастие, что вполне могло случиться, ибо побывали мы во многих опасных переделках, как я уже о том рассказывал ⁴⁸.

Наш путь постоянно пролегал мимо обитаемых мест, и мы запаслись кое-какой пищей, которую нам давали индейцы, и были то коренья, которые они называют “инамэс” ⁴⁹, именно благодаря им мы не погибли тогда от голоду. Во всех этих селениях встречали нас с миром, и капитан обходился [с индейцами] хорошо и одаривал их тем, что у него было. Мы запаслись водой, которую в больших глиняных кувшинах и сосудах поместили на бригантинах; каждый принес также сколько мог жареного маиса и других кореньев; таким образом, мы приготовились к выходу в открытое море, куда забросила нас судьба.

И у нас не было ни кормчего, ни компаса, ни какого-либо иного приспособления, при помощи коего мы могли бы ориентироваться на море, так что мы даже не знали, в какую сторону нам податься. Но все сии неприятности возмещал наставник наш и искупитель Иисус Христос, коего мы почитали за подлинного нашего кормчего и поводыря, возлагая все наши надежды на его беспредельное могущество и на то, что он вызволит нас из беды и приведет в христианскую землю. [90]

ПЛАВАНИЕ ПО МОРЮ ДО ОСТРОВА КУБАГУА

Я хочу, чтобы всем было ведомо, что все люди, коих мы на этой реке повстречали (как мы о том уже сказывали), весьма и весьма разумны и предприимчивы и горазды на выдумку, ибо такими они нам показались, коль судить о них по всем тем вещам, что они изготовляют, как по их идолищам, так и по очень ярким и весьма умелым рисункам; диву даешься, их созерцая ⁵⁰. Вышли мы из устья этой реки между двумя островами, и от одного до другого было четыре лиги; в длину они простираются, как мы после увидели, в устье этой реки более чем на пятьдесят лиг, и пресная вода вдается в море более чем на 20 лиг, а в прилив и отлив вода [соответственно] прирастает и падает на пять или шесть брасов ⁵¹.

Мы вышли [в открытое море] 26 августа — в день св. Луиса [Людовика], и нам благоприятствовала весьма отменная погода: ни на море, ни до этого на реке нас ни разу не застигли ливни, и, разумеется, нам это было очень на руку ⁵². Мы шли на обеих бригантинах по морю, иногда в виду берегов, а ночью — держась от них подальше, и видели много рек, которые впадали в море, а в день усекновения главы св. Иоанна (День усекновения главы св. Иоанна Крестителя отмечается римско-католической церковью 29 августа, корабли же Орельяны разошлись в ночь с 29 на 30 августа.) ночью малый корабль отбился от большой бригантины, и мы потеряли его из виду и считали, [что все] погибли.

По истечении девяти дней нашего плавания [по морю] завели нас грехи наши в залив Апариан, (То есть залив Пария.) ибо мы думали, что это и есть наш путь, а когда мы оказались внутри и захотели было снова выйти в море, то выбраться оттуда было так трудно, что мы безуспешно пытались сделать это в течение семи дней, и всю ту пору наши товарищи не выпускали из рук весел. Все эти семь дней мы ничего несли, кроме каких-то плодов, которые называются “хогос” (hogos) и похожи на наши сливы ⁵³. С такими муками мы вырвались из “Пасти Дракона”, а именно так можно назвать этот пролив, потому что еще немного, и мы остались бы там на веки вечные. (Пролив Бокас-дель-Драгон, что о переподе с испанского значит “Пасть Дракона”, был назван так еще Колумбом в августе 1498 г., во время его третьего плавания.)

По выходе из этой тюрьмы мы провели в пути два дня, на исходе каковых, не ведая, ни где мы есть, ни куда идем, ни что с нами будет, мы пристали к острову Кубагуа, к Новому городу Кадису ⁵⁴. Там мы застали остальных наших товарищей и [91] меньшую бригантину, которая назад тому два дня как прибыла, ибо пришла она 9 сентября, а мы — те, что плыли вместе с капитаном на большой бригантине, — прибыли 11 сентября ⁵⁵. Такая была радость, которую те и другие испытали, что я и слов не сыщу.

Мы пытались дознаться, какая то могла быть река — та, [по которой мы плыли], однако я не берусь сообщить [на этот счет ничего определенного], кроме того, что нам сказали, будто бы то был Мараньон, но по выезде с Кубагуа нам стало ведомо, что это был не он ⁵⁶. Мы были так радушно встречены жителями этого города, словно были их детьми, и они нас наделили всем, в чем мы испытывали нужду.

С этого острова капитан порешил плыть [в Испанию] и доложить его величеству о сем новом и великом открытии, дабы не утеряна была столь великая и процветающая земля, но, наоборот, чтобы пришли бы ее жители к истинной вере, а христиане воспользовались бы тем, что у них [индейцев] есть. (На этом вариант Мильяреса обрывается. Заключительный абзац приводится нами по текстам Овьедо и Медины, совпадающим в данном случае между собой.)

Я, фрай Гаспар де Карвахаль, смиреннейший из преподобных отцов святого ордена духовного отца нашего снятого Доминика, пожелал принять на себя скромный труд описать ход нашего странствия и плавания как с целью поведать и сообщить правду обо всем этом, так и с целью лишить многих, кто вознамерится рассказать или написать о нашем странствовании, возможности содеять это иным образом или наперекор истине, а не так, как мы сие пережили и видели. И то правда, что в том, что я здесь написал, я многое убавил и укоротил, ибо многословие рождает скуку, вызывает небрежение и не внушает уважения и доверия, коими должны обладать достоверные сообщения; я же, таким образом, лишь поверхностно и кратко изложил истину обо всем, что я видел и что приключилося с капитаном Франсиско де Орельяной и с другими идальго да людьми — со всеми пятьюдесятью участниками похода, кои вышли из войска Гонсало Писарро, брата маркиза дона Франсиско Писарро, правителя Перу, иначе Новой Кастилии. Господу нашему хвала ⁵⁷.

Комментарии

20. В варианте Овьедо (стр. 554) речь Орельяны приводится полностью:

“И тогда, в тот день, когда все наши собрались, капитан обратился ко всем с краткой речью и в таких выражениях:

21. Маис — древнеиндийское название кукурузы. Юка (yuca) — растение семейства малочайных; клубни ее, очень богатые крахмалом (до 40%), достигают 5 кг веса и употребляются в пищу.

22. В варианте Овьедо (стр. 556), кроме того, сообщается: “...Сие селение мы прозвали меж собой селением Глиняной посуды (el pueblo de la loza), потому что оной там было поистине множество и притом отменно красивой. Обнаружены там были также признаки того, что в тех краях имеется серебро и золото, ибо некоторые дротики или пращи, из тех, кои нам попались на глаза, оправлены и украшены этими металлами. В том же месте был найден медный топор, наподобие тех топоров, что употребляют индейцы в Перу”,

Интересно сравнить описание глиняной утвари, данное Карвахалем, со следующим отрывком из книги английского нсследователя Амазонки Генри Бейтса “Натуралист на реке Амазонке” (М., 1958), в котором говорится о подобных же изделиях индейцев тукуна в середине XIX в. (Бейтс был на Амазонке в 1848—1859 гг.), живших в то время примерно в тех же местах, о которых идет речь в настоящей главе “Повествования”: “Тукуна превосходят большинство остальных племен в производстве гончарных изделий. Они делают кувшины с широким горлом для соуса тукуни, кайзумы и маниокового пива емкостью на 20, а то и больше галлонов [20 галлонов = 91 л], разукрашивая их снаружи скрещенными косыми полосками разных цветов... Трупы вождей они погребают, подогнув у них ноги в коленях, в больших кувшинах под полом их хижин” (стр. 391).

23. Под “индейцами из Куско” Карвахаль разумеет правящую касту империи инков, представители которой подвешивали себе к ушам массивные золотые украшения, сильно оттягивающие мочки ушей, за что испанцы и дали им прозвище “орехонес” — “большеухие” или “вислоухие”. Таким образом, “проколотые и очень большие уши” указывали, по мнению Карвахаля, на принадлежность к правящему сословию.

Интересно сопоставить внешний вид “идолов” Карвахаля с внешним видом тех самых тукуна, о которых мы упоминали в предыдущем комментарии: “Пожилые в большинстве носят браслеты на руках и ногах и подвязки из тапировой кожи или плотной коры; у себя дома они не носят никакой одежды; исключение составляют лишь праздничные дни, когда индейцы украшают себя перьями или маскарадными плащами из луба какого-то дерева” (Г. Бейтс, указ. изд., стр. 390).

24. Агуакате (Laurus persecl) — растение семейства лавровых, имеющее съедобные плоды, напоминающие грушу.

Гуаны, видимо, один из видов “инги”, называемый также “гуаба”, “гуава”, “гуама” и “гуамо”, а в Мексике — “кихиникуйль” или “куахини-куйль”. Это древовидное бобовое растение в настоящее время разводится во многих частях Америки для затенения кофейных плантаций.

25. У Овьедо (стр. 556): “...на этой стоянке мы захватили нескольких индианок, чтобы они испекли для солдат хлеба, а также нескольких молодых индейцев в качестве “языков”. И по той причине, что люди из сего селения были совсем ручными (tan domestica), мы прозвали оное селением Глупцов (el pueblo de los Bobos)”.

26. У Овьедо (стр. 557): “...сие селение было названо нами Вредным (Pueblo — vicioso)”.

27. Речь идет о реке Риу-Негру. Огромное количество отмирающих в ней растений образует массу гумусовых веществ, которые вместе с известняками создают темное нерастворимое вещество, сплошь покрывающее дно и уносимое течением в Амазонку. Поэтому воды Риу-Негру, даже будучи в значительной степени разбавленными прозрачно-голубыми водами Риу-Бранку, имеют черно-бурый цвет и действительно на протяжении 80-100 км (кстати сказать, в варианте Овьедо это расстояние определяется в 10 лиг) не смешиваются с мутно-желтыми водами Амазонки.

28. Словом leones, что по-испански значит “львы”, Карвахаль называет незнакомых европейцам пум или ягуаров.

29. В варианте Медины этот эпизод заканчивается следующим образом (стр. 42) (Отрывки из варианта Медины приводятся по следующему изданию:Р. Gaspar de Carvajal, Relacion del Nuevo Descubrimiento del famoso Rio Grande que descubrio por muy gran ventura el capitan Francisco de Orellana. Transcripciones de Fernandez de Oviedo y Dn. Toribio Medina y estudio critico del descubrimiento. Quito, 1942.): “...Между тем уже наступила ночь и от индейцев можно было ожидать любой каверзы. Из осторожности капитан удвоил караулы и велел никому не разлучаться на ночь с оружием, что и было сделано.

Едва мы управились с погрузкой и вышли на речной простор, как в селение явилось, чтобы напасть на нас, много индейцев, а на воде показалось в то же время множество каноэ, но мы уже выбрались на середину реки, и индейцы не могли воплотить в дело свои дурные замыслы.

В варианте Овьедо (стр. 559), кроме того, описывается жестокая расправа, которую испанцы учинили в этом селении: “... капитан приказал повесить нескольких индейцев, кои были захвачены в том селении, ибо было несомненно, что именно в результате предупреждения да соглядатайства с их стороны явились те другие, которые вознамерились умертвить нас во время сна. Он приказал также сжечь все дома в том селении, кое мы сразу же по прибытии с превеликим удовольствием назвали селением Тела Господня (el pueblo de Corpus Chripsti)”.

30. У Овьедо в этом месте говорится (стр. 552): “По правде говоря, среди нас были люди, столь уставшие от жизни да от бесконечного странствования, до такой крайности дошедшие, что если б совесть им сие могла только позволить, они не остановились бы пред тем, чтобы остаться с индейцами, ибо по их безволию да малодушию можно было догадаться, что силы их уже были на исходе, И дело дошло до того, что мы и впрямь боялись какой-нибудь низости от подобных людей, однако же были меж нами и другие — истые мужи, кои не позволяли оным впасть в сей грех, на веру да на силу коих слабые духом опирались и сносили более того, что смогли бы снести, не найдись среди нас люди, способные на многое.

И в том не было ничего удивительного, если принять во внимание протяженность земли, мимо берегов которой мы проплыли, следуя по руслу сей реки вниз, ибо по верной оценке было ее более тысячи лиг — тех, что мы проделали до селения Тела Господня”.

31. В конце мая — начале июня экспедиция Орельяны находилась между притоками Амазонки — Пурусом и Мадейрой. В это междуречье в мае — июне внедряются с юга холодные волны (friagems), которые увеличивают годовые и особенно зимние амплитуды температуры; порой температура снижается до 15 градусов. Благотворное влияние на амазонский климат оказывают также восточные пассаты. Этими обстоятельствами и объясняется подмеченная Карвахалем относительная умеренность климат” в этой части Амазонии.

32. В варианте Медины (стр. 44) говорится: Когда капитан увидел, что они [индейцы] отнюдь не намерены сдаваться да к тому же причинили нам вред и ранили кое-кого из наших товарищей, он приказал поджечь дома, в коих они засели, и лишь после этого индейцы их покинули и бросились наутек...

У Овьедо этот эпизод описан более подробно и служит наглядной иллюстрацией жестоких нравов испанских конкистадоров: ...но на следующий день, в среду, мы добрались до другого селения, в коем внутри бухио (buhios) (Бухио — индейская круглая постройка из пальмовых ветвей и тростника, служившая жилищем для нескольких семей.) было много всякого люда и женщин. Однако из этого отнюдь не следует, что было недостаточно людей, чтобы оборонять от нас со своими луками да стрелами побережье, и что оные будто бы выказали менее упорства в том сопротивлении, которое вознамерились нам оказать.

Тем не менее, едва несколько из наших солдат спрыгнуло на сушу, как индейцы, ранив одного из наших, обратились в бегство. Ранение сие оказалось неопасным, ибо у тех стрелков не было отравы. И благодаря ловкости одного из аркебузников по приказу капитана был подожжен большой бухио: сделано так было для того, чтобы дать острастку индейцам, а христианам — возможность без риску запастись кое-какой провизией для продолжения своего плавания. И так как в том бухио засело несколько индейцев, кои не пожелали его покинуть и продолжали обороняться, выпуская оттуда множество стрел, они из-за своего упрямства все там и сгорели вместе со своими женами и чадами, но так и не захотели покориться и избежать своей страшной участи, и посему было прозвано то поселение селением Спаленных (el pueblo de los Quemados). Были там найдены утки, куры, попугаи и кое-какая рыба.

В этом месте у нас закралось подозрение, что обитатели той земли применяют отраву, потому что было обнаружено множество стрел и копий, пропитанных неведомой смолою. И капитан велел сие проверить, и хотя испробовать это на невиновном, быть может, и было в некотором роде бесчеловечностью, помыслы его преследовали лишь благую цель — узнать истину и развеять у христиан страх перед отравою. И дабы сие проверить, у одной индианки, что была с нами на бригантине, пробили руки стрелой которая, как думали, была пропитана той отравой, что индейцы употребляют повсюду на материковой земле, но так как она не умерла, сомнение покинуло боязливых, и всех очень порадовало столь приятное известие”.

33. У Карвахаля было достаточно основании сетовать на “сильное течение и на тяжелые волны, которые вздымались выше, чем на море”. У Амазонки, несмотря на поразительно малый уклон (около 20 км на 1 км) и огромную ширину (ниже Икитоса — 5-7 км, ниже Манауса — около 25 км, в низовьях — около 80 км) средняя скорость течения в связи с многоводностью реки значительна — 2.55 км в час.

Орельяна спускался по Амазонке вместе с паводковыми подами в самый разгар влажного периода, когда полая пода затопляет огромные пространства и создает в протоках неистовые и запутанные течения, скорость которых обычно составляет 1-9 км в час. Что же касается волн, то на Амазонке, даже вдали от океана, они действительно очень высоки и опасны.

34. У Медины (стр. 48) сказано: “Капитан, выведенный из себя спесивостью индейцев, приказал стрелять по ним из арбалетов и палить из аркебузов, дабы они почувствовали на собственной шкуре, что у нас тоже найдется чем их разозлить; тут мы нанесли им урон, и оные поворотили вспять, чтобы дать отчет о том, что они увидели...”

35. Смысл этого места текста не вполне ясен. Замечание о дне Иоанна, видимо, следует понимать так: в это время (24 июня) индейцы уже успели собрать урожай и сжигали ненужные остатки.

36. В варианте Овьедо (стр. 564), кроме того, сообщается: “... для того он приказал положить в тыкву несколько алмазов, и жемчужин, и бубенчиков, и иные вещи того же свойства, кои стоят у нас сущую безделицу, а в прочих краях сих Индий, у туземных их обитателей, ценятся высоко и значат многое”.

37. У Медины (стр. 55) сказано: “Он поведал, что в столичном и в главном городе, где постоянно жительствует их государыня, имеется пять очень больших домов, кои служат святилищами и храмами, посвященными солнцу, и которые называют “каранайн”. Дома сии изнутри с полу и до половины человеческого роста в высоту выложены массивными плитами, сплошь покрытыми разноцветными росписями. В сих домах также имеется много идолов из золота и серебра в образе женских фигур, а также множество всевозможной золотой и серебряной утвари, предназначенной для служения Солнцу...”

38. В варианте Медины (стр. 55) дальше говорится; “...их одежда состоит из нескольких полотнищ, опоясывающих [целиком все тело] — от груди донизу: поверх у них наброшено что-то наподобие плаща, скрепленного спереди шнурами; волосы у них ниспадают до самой земли, а на голове они носят короны из золота в два пальца толщиной и перья попугаев”.

39. В рукописи Медины (стр. 56) эта земля названа иначе: “Тамошние обитатели очень велики и ростом оные будут с самых высоких людей; ходят же они остриженные наголо, и все поголовно вымазаны черной краской, по каковой причине мы и нарекли сию страну Провинцией Негров”: (Provinica de los Negros)”.

Здесь, по всей видимости, речь идет об индейцах пассе, которые из-за рослости, крепкого телосложения и мирного нрава с самого начала колонизации Амазонки сделались предметом беззастенчивой охоты со стороны всевозможных рабовладельцев (в Бразилии рабство было отменено лишь в 1888 г.). Теперь они почти вымерли, и их немногочисленные современные потомки живут примерно в тех же краях, что и во времена Орельяны (их оттеснили от реки в глубь лесов). Вот, что сказано о них у Реклю: “Дикие пассе и их соседи уайиума обыкновенно чернят себе почти все лицо соком генипы, поэтому их часто называют “юри пишуна”, то есть “черноротые” (по португальски — bocapreitos)”. (Э. Рeклю. “Земля и люди” (всеобщая география). Спб., 1901, т. XIX, стр. 160.)

40. В рукописи Медины (стр. 56-57) сообщается больше подробностей об этой земле: “сеньор” ее (в варианте Медины — Аррипуна)

“обширной землей, которая начинается выше по реке и простирается на восемь-десять суток пути вниз по течению; в той стороне есть некое озеро, расположенное в северном направлении, [берега] коего густо заселены, и властвует там другой сеньор, по прозванию Тинамостон. Он [индеец, который рассказывал] поведал, однако, об этом властелине, что он изрядный воитель, а его народ пожирает человеческое мясо (до сих пор, на каких бы землях мы ни побывали, мы не видели, чтобы индейцы ели мясо людей). У сего вышеназванного сеньора (Далее пропуск в тексте рукописи.) ...именно у него и ни его земле находятся те самые христиане, о которых нам довелось прослышать выше по реке, и наш индеец их сам там видел. Он [индеец] поведал также, что у названного сеньора имеется видимо-невидимо серебра и что посуда в его стране делается тоже из серебра, но что золота в тех краях не добывают. И действительно, самая страна эти заставляет верить во все то, что он нам рассказал, стоит лишь взглянуть на нее и окинуть {берега ее] взором”.

41. Неясно, какое ядовитое растение или какой яд скрывается под словами la punta de la marca, обозначающими обычно высокую степень определенного качества; ясно только, что это не кураре — самый страшный из применявшихся амазонскими индейцами яд, смерть от которого наступает мгновенно.

42. Новые любопытные подробности об этом эпизоде сообщаются в варианте Овьедо (стр. 566): Индейцы из этих деревень вели войну с индейцами, обитавшими выше по течению. И так как тех, других, было гораздо больше, то и отбиться от них первые могли лишь при помощи отравы, коей последние не располагали, из-за чего и не под силу было им, несмотря на количественный перевес, одолеть своего малочисленного противника...”

Далее: 3десь распорядился капитан соорудить на бригантинах на манер юбок борта, и те борта вышли очень высокими — человеку по грудь и были покрыты хлопчатыми и шерстяными плащами, которые мы применяли для защиты от стрел, которыми индейцы осыпали наши бригантины”.

43. Описания подобных “чудес”, “предзнаменований” и “указаний свыше” встречаются довольно часто в литературе конкисты и путешествии того времени и наглядно демонстрируют наивные представления людей XVI в., их тяготение ко всему чудесному.

Рассказ Карвахаля о “вещей” птичке содержит явные противоречия; сперва автор говорит, что эту птичку “мы дотоле [то есть до стоянки, о которой идет речь] не видывали”, затем сообщает, что “птица сия следовала за нами более тысячи лиг”, а в заключение сожалеет о том, что “на этой стоянке птичка сия нас оставила, и мы ее никогда уже больше не слышали”.

44. Берега Амазонки образуют три ступени: самая высокая из них — так называемая твердая земля (terra firma) — обычно недостижима для наводнений; вторая — варсeя (varzea) — широкая низменность, подвержена ежегодному затоплению во время влажных сезонов; нижняя — болотистое игапо (igapo) — уходит под воду даже в ливни, а в низовьях реки — и в приливы. Индейцы селятся на холмах или на “твердой земле”, в удалении от реки.

45. У Овьедо (стр. 568) это расстояние оценено не в 200, а в 150 лиг. Там же приводятся следующие сведения: Индейцы в этих деревнях — карибы и едят человечье мясо, ибо в тех селениях в очагах, или по-ихнему — барбакоах, было найдено много жареного мяса, которое индейцы приготовили, чтобы съесть, и в котором без труда можно было признать мясо человека, так как среди прочих кусков в нем попадались человеческие руки и ноги. И в одном из селений было обнаружено сапожное шило с острием и с рукояткою и ушком, из чего мы и уразумели, что индейцы той страны имеют представление о христианах”.

Если первое из этих сведений традиционно и именно в таком виде нередко встречается в литературе конкисты (поэтому и отнестись к нему следует с осторожностью, тем более что тогдашнее испанское право дозволяло обращать в рабство и истреблять индейцев-людоедов или каннибалов), то второе представляет большой интерес, ибо можно допустить, что в тех краях или поблизости от них побывали в 1500 году Пинсон или в 1531 году Ордас; кроме того, в этой местности могли побывать в начале XVI в. испанские мореплаватели, о которых в источниках не сохранилось никаких сведений.

В варианте Овьедо говорится (стр. 571): “...судя по знакам и по жестам, коими индейцы объясняли нам, изображая бороды, наружность и одеяние христиан, выходило, что [последние] жили неподалеку и были то испанцы — либо потерпевшие крушение, либо поселенцы. И сии сообщения и знаки нам делали индейцы большинства селении из тех, кои нам встречались до самого выхода из устья той реки, сии индейцы прибывали к ним на бригантины, чтобы выменять у нас [что-нибудь] ни свою рыбу, кик люди, кои это не раз уже делали”.

46. На Амазонке вследствие слабого ее уклона океанские приливы ощущаются выше города Обидуса — в 800-900 км от океана. Карвахаль приводит цифру 300 лиг (более 1500 км), но эта оценка преувеличена — очевидно, он желал прежде всего отметить грандиозный масштаб этого явления.

Карвахаль сообщает о том, что волны прилива поднимаются вверх по реке “с превеликой яростью”. Действительно, столкновение речных вод с океанским прибоем порождает на Амазонке гигантскую отвесную волну, достигающую в высоту 5 м — так называемую поророку, которая с сокрушительной силой и ужасным грохотом, слышимым за 8-10 км, устремляется наперекор течению (за прилив таких волн бывает около шести). Кстати, поророка на одном из местных индейских наречий зовется “амузуну” (крушитель лодок), и некоторые производят от этого слова название самой реки.

47. В варианте Овьедо (стр. 570) имеется следующая загадочная фраза, вызывающая недоумение у исследователей экспедиции Орельяны: “И дабы возместить хотя бы в малой степени сию нехватку, мы смастерили паруса из имевшихся у нас перуанских плащей, (Знаменитые перуанские плащи (и вообще перуанские шерстяные ткани) выделывались из очень легкой и тонкой вигоневой шерсти и превосходили своим качеством чрезвычайно ценившиеся в Европе шерстяные изделия из Кашмира. Их изящные узоры свидетельствуют о высоком художественном вкусе жителей древнего Перу, в них чередуются черные, ярко-желтые, серо-зеленые, красно-лиловые и синие тона.) которые каждый [из испанцев] стащил со своих же собственных индейцев, кои странствовали вместе с нами... ”

“Из “Повествования” нам известно, что в конце похода на кораблях находились индейцы, захваченные уже на Амазонке, а относительно одного из них — индейца, поведавшего испанцам об амазонках, — мы знаем, что его привезли на остров Кубагуа.

Что же касается перуанских индейцев, то в “Повествовании” о них упоминается вскользь, мимоходом трижды: в самом начале похода, в связи с отъездом капитана Орельяны на бригантине за провизией; также в начале похода, в связи с намерением Орельяны отослать письмо Гонсало Писарро (там же — единственное во всех документах упоминание о неграх), и в конце путешествия, в цитируемом нами месте из Овьедо. Индейцы и негры — рабы, чьими костями был устлан путь испанских завоевателей в неведомые страны, в ту эпоху вообще не считались людьми; вот почему испанские летописи и документы той поры упоминают о них обычно вскользь — там, где перечисляется снаряжение экспедиции, наряду с овцами, свиньями и пр. (лошади в тех перечнях указываются прежде, ибо ценятся неизмеримо выше).

Принимали ли участие в плавании Орельяны индейцы из числа тех четырех тысяч, которых взял с собой из Перу Гонсало Писарро? Если да, то много ли их было, добрались ли они до острова Кубагуа или погибли по дороге и разделили участь своих несчастных собратьев, полегших на андских кручах и в топких дебрях Верхней Амазонки? Может быть, в ряды участников знаменитого похода следует по праву зачислить и часть этих индейцев, которые вынесли на своих плечах тяготы не меньшие, а возможно, большие, чем испанцы? Будь нам это известно, плавание Орельяны по Амазонке, возможно, предстало бы пред нами в новом, неожиданном свете.

К сожалению, данных для того, чтобы ответить на поставленные вопросы, недостаточно, а те, что есть, — отрывочны, неясны, противоречивы и не позволяют высказать сколько-нибудь убедительные предположения по этому поводу.

48. В тексте Медины (стр. 69-70) сказано подробнее: “Оттуда мы пошли под парусами, останавливаясь на время приливов и ложась то на один, то ни другой борт, (Корабли плыли “ложась то на один, то на другой борт” потому, что парусным судам при неблагоприятных ветрах приходится часто менять курс и продвигаться вперед зигзагами, чтобы “поймать” ветер.) и последнее покамест ним удавалось легко, так, как река, хоть и плыли мы меж островов, были широкая. Однако каждый раз, когда мы пережидали прилив, нас подстерегали немалые опасности: ведь у нас не было якорей, и [вместо них] привязывали [к кораблям] камни. Камни эти мы бросили за борт, но это отнюдь не помогало, и очень часто получалось так, что наши корабли вместе с волочившимися за ними камнями в течение какого-нибудь часа отбрасывало вверх по реке на такое расстояние, какое они и за день не в состоянии были пройти.

Господь наш пожелал, несмотря на все наши прегрешения, оборонить нас от этих опасностей и оказывал нам бесчисленные милости: он не допустил, чтобы мы погибли от голода либо потерпели бы кораблекрушение, к чему мы многократно были весьма близки, ибо не раз [суда наши] оказывались на мели, а сами мы — в воде, я взывал к милосердию. А если судить по тому, сколько раз мы на что-нибудь наскакивали да обо что-нибудь ударялись, то и впрямь станет ясно, что вседержатель своею всемогущей властью желал нас спасти, дабы мы исправились, либо делал это с иной какой-нибудь целью, которую его божественное величество хранит от нас в тайне и которую простым смертным не дано постичь.”

У Овьедо мы также читаем, что корабли шли “при противном ветре” (В этот период, то есть с августа по декабрь — а сухой сезон, на Амазонке особенно силен восточный пассат.) и что люди Орельяны “были постоянно мучимы страхом и боязнью из-за многих мелей, кои таились в реке”.

Там же (стр. 571) сказано: “все наши старания сводились лишь к тому, чтобы любой ценой держаться суши да твердой земли с левой руки по направлению нашего плавания, ибо мы полагали, что таким образом мы скорее доберемся до какого-нибудь христианского поселения; ведь чтобы пристать к острову Кубагуа или же какому-либо иному поселению христиан, нам нужно было придерживаться берегов моря с левой руки”.

49. Правильно — иньям (Dioscorea alata), иначе — ямс, или ахе. Растение семейства диоскорейных, его мощные подземные клубни, богатые крахмалом, употребляются индейцами в пищу подобно картофелю либо высушенные идут на муку, из которой испекается хлеб в виде лепешек — так называемый касаби.

50. Вот как рассказывает Карвахаль в варианте Овьедо (стр. 568) о ремесле и искусстве амазонских индейцев (у Овьедо нижеследующее описание идет почти вслед за отрывком, приводимым в комментарии 36, но здесь, в качестве дополнения, оно, мы считаем, придется более к месту) “Поистине заглядеться можно на росписи, какими индейцы сей реки повсеместно покрывают утварь, которую они используют для своих хозяйственных нужд, — неважно из чего она сделана — из глины либо из дерева, на тыквы, из коих они пьют, а также на редкостной красоты плетеные изделия да на изваяния, которые поражают соразмерностью своих чистой, как то и подобает произведениям подлинного искусства и хорошего стиля; и [свои творения тамошние индейцы] окрашивают в разные цвета и подбирают их один к другому прямо-таки превосходно, и все поделки сии — каждая в своем роде да на свой лад — зело отменные и изящные. Также создают они и лепят из глины изображения, наподобие римских барельефов, а еще мы видели множество другой утвари, такой, как миски и чаши и прочая посуда, а также огромные кувшины, кои будут высотою с человека, а вместить смогут 30, 40 и 50 арроб (Арроба = 11,5 кг.) — необычайно красивые и из преотличнейшей глины.

Короче говоря, все, что только ни выходит из-под их рук, изобличает в них людей с очень тонким вкусом и очень изобретательных, а вещи, ими изготовленные, выглядели бы вполне уместно среди самых что ни на есть избранных и признанных изделий этого рода в Европе и в любом месте, где таковые только можно увидеть”.

В связи с вышеприведенным отрывком можно упомянуть, что при раскопках могильников около г. Манауса, подле развалин старинной португальской крепости Барра, были найдены огромные глиняные кувшины, предназначенные для захоронения покойников. Сосуды эти покрыты очень тонким рисунком, нанесенным устойчивыми красками, и их поверхность, как бы покрытая лаком, напоминает майолику (в связи с находкой этих сосудов даже было высказано предположение о существовании в прошлом на Амазонке народов более высокой культуры, нежели современные индейцы).

Сведения Карвахаля о художественных способностях амазонских индейцев находят себе подтверждение в преемственности мастерства и вкуса, с каким их потомки изготовляли ранее и изготовляют теперь гончарную посуду и свое примитивное оружие, плетут корзины и гамаки, расписывают эту посуду, тыквенные бутылки и чаши, миски и проч. Вот, что пишет Г. Бейтс о том, как индейцы с низовьев Амазонки окрашивают свои чаши из тыкв: “Кун — чашки из тыкв — бывают иногда раскрашены с большим вкусом. Густой черный фон получается при помощи краски, добытой из коры дерева коматеу: смолистая природа вещества придает чашкам красивый блеск. Желтые краски добывают из глины табатинга, красные — из семян растения уруку, или аинато, а синие — из индиго, растущего вокруг хижин. Это искусство амазонских индейцев имеет местное происхождение, но занимаются им одни только оседлые земледельческие племена из группы тупи” (стр. 143).

51. Говоря о том, что в прилив и отлив вода прирастает и падает на пять или шесть брасов (браса, или морская сажень, равна 1,6718 м), Карвахаль очень близок к истине: в прилив уровень реки поднимается подчас на 10 и более метров.

Карвахаль также правильно отмечает, что пресная вода вдается в море более чем на 20 лиг (больше 100 км). Пресные воды Амазонки, вдаваясь в Атлантический океан более чем на 100 км, образуют знаменитое “Пресное море”, открытое в 1500 г. испанцем Висенте Яньесом Пинсоном.

52. В этих словах Карвахаля слышится не только радость по поводу установления “отменной погоды”, но и отзвук отнюдь не малых невзгод, выпавших на долю Орельяны и его спутников из-за ужасных тропических ливней и бурь, которые на Амазонке превращаются порой в настоящее бедствие и на время которых на этой реке и в наши дни прекращается всякое движение.

Особенно привелось претерпеть от них испанцам, видимо, в начале путешествия, когда они, перевалив через Анды, углубились в топкие заросли Верхней Амазонки; у барьера Анд насыщенные влагой ветры с Атлантического океана “разгружаются” обильными ливнями. Недаром хронисты XVI в., описывая эту часть похода Писарро — Орельяны, сообщают: Гомара — “...земля та была зело дождливая, дождь лил два месяца кряду не переставая, и нельзя было сыскать места, где бы обсушиться...”, Сарате — “... одежда там гнила прямо на теле...” Однако не меньше досталось путешественникам и на самой реке. В Амазонии так называемые влажные сезоны — периоды наиболее интенсивных дождей — приходятся в разных частях реки на разные месяцы: на Верхней Амазонке — на декабрь (287,0 мм), (Сведения о количестве осадков даны по книге Престона Джемса “Латинская Америка”. М., 1949, стр. 740-750) январь (254,0 мм), февраль (269,2 мм) и март (304,8 мм), в среднем течении наиболее сильные ливни идут в марте (243,8 мм), апреле (215,9 мм) и мае (177,8 мм); в низовьях же период дождей заканчивается в июне (231,1 мм), а затем начинается сухой сезон (июль — 58,4 мм, август — 71,1 мм, сентябрь — 15,3 мм, октябрь — 12,7 мм и т. д.). Сопоставив даты продвижения экспедиции Орельяны по Амазонке с наиболее дождливыми месяцами, легко убедиться, что Орельяна на всех отрезках пути спускался по реке в самые неблагоприятные сезоны, в пору ливней и половодья. И только в конце июля и в августе перед самым выходом в океан экспедиция “догнала” наконец сухой сезон, наступление которого путешественники восприняли за доброе предзнаменование, за “особую милость божию”, как о том пишет Карвахаль в другом месте “Повествования” (вар. Овьедо, стр. 571).

53. Сливами испанцы называли много самых различных плодов, поэтому можно лишь предположить, что речь здесь идет о тех плодах, которые индейцы называют хокот (xocot) и которые Овьедо описывает в гл. XXI, кн. VIII своей “Всеобщей истории” (т. I, стр. 307-308). Вкуса они были терпкого и малоприятного, но довольно питательны; туземцы делали из них вино и будто бы использовали их сок как бальзам для заживления ран.

54. Остров Кубагуа, который Колумб назвал Жемчужным (Isla de Perlas), — выжженный, без пресной воды и растительности островок, расположенный в нескольких километрах к югу от острова Маргариты. Его некогда богатейшие жемчужные отмели привлекали туда множество любителей легкой наживы, которые основали на нем в 1515 г. (по другим источникам — в 1523 г.) город Новый Кадис. Гомара пишет об о. Кубагуа: “Непостижимо, как столь крошечный остров, вроде него, приносит такие барыши своим обитателям и так обогащает их. С тех пор, как он открыт, жемчуга на нем выловили на два миллиона; насчитывается [там] много испанцев, много негров и тьма индейцев...” Однако в 50-х годах XVI века жемчуг на Кубагуа был обобран, и остров навсегда обезлюдел.

55. Более подробно сказано о переходе от устья Амазонки до острова Кубагуа в варианте Овьедо (стр. 572-573): “Мы покинули вышеупомянутую реку и вышли в море в субботу поутру, перед рассветом, на 26-й день августа месяца, и стояла такая ясная погода, что ни разу не шел дождь и ни разу не причинил нам неприятностей ливень.

Обе бригантины шли по морю рядышком и в сохранности четверо суток, но в день усекновения [главы] святого Иоанна Крестителя, ночью, отбилась одна бригантина от другой, да так, что не смогли мы их уж увидеть до самой Кубагуы (оная зовется иначе Жемчужным островом), к коей меньшая бригантина по прозванию Санкт Педро пристала в субботу на 9-й день сентября месяца, в то время как мы на большей бригантине, именуемой Buкmopuя, прибыли [туда] в ближайший понедельник, когда отсчитали 11-е число того же сентября месяца. И так как у оных, как и у нас, то есть как у плывших на одной бригантине, так и на другой не было ни кормчих, ни компасов, ни мореходных карт, то мы все сие плавание проплутали и гораздо более те, что шли на большой бригантине, ибо те, что шли на малой, проплавали, четыре [лишних] дня, а мы — на бригантине “Виктория” — семь. Те, что были на малой бригантине, решили не входить в Пасть Дракона, думая, что тот [иной] путь был их путем, а если бы они вошли, то оказались бы пленниками залива, из коего вряд ли сумели бы выбраться; нас же угораздило за грехи тяжкие угодить туда, куда они не смогли попасть, ибо пожелал господь освободить их от опасности, коей подверглись мы, будучи заперты в сем адовом закоулке семь дней и семь ночей, на протяжении коих наши люди то и знали, что налегали на весла, дабы выйти в том месте через которое мы туда проникли. И такой ветер дул нам в лоб да такой резкий, что из-за него мы в один час теряли более, чем выигрывали за весь долгий день. Там у нас вышла еда ...ведь плыли мы вдоль берегов самых опасных и наиболее скалистых какие только есть во всем море-океане. А попади мы туда в другое время — в зимнюю пору, чудом было бы, если бы мы добрались туда, где сейчас обретаемся, в этот город на вышеназванном острове...”

Залив Пария (Китовый залив) неспроста пользуется дурной славой. С трех сторон стремятся туда мощные потоки воды: с юго-запада — пресные воды исполинской Ориноко, с севера через узкий пролив Бокас-дель-Драгон (“Пасть Дракона”) и с юга через не менее узкий Бока-де-ла-Сьерпе (“Змеиная Пасть”) — соленые океанские воды. Создаваемые ими гигантские водовороты и завихрения течений становятся еще более опасными из-за переменчивости ветров и местных течений и бесчисленных протоках дельты Ориноко и межостровных проливах, из-за мелей и рифов. Орельяна и его люди по незнанию попытались “выйти в море в том месте, через которое... проникли”, — видимо у восточного берега пролива Бокас-дель-Драгон, вдоль которого океанские воды поступают в залив Пария (течение внутрь залива имеется также и у западного берега этого пролива), в то время как посреди этого пролива существует мощное течение в сторону океана.

56. Любопытно, что в варианте Овьедо сказано по этому поводу иначе, а в варианте Медины — диаметрально противоположным образом. (Не подтверждает ли это противоречие высказанную в комментарии 1 гипотезу о том, что три известные копии “Повествования” восходят не к одному первоисточнику?)

У Овьедо (стр. 572): Что же касается той величайшей реки, то, хотя я с большим упорством и старался дознаться у людей, кои плавали вдоль этого побережья материковой земли и заходили в некоторые ее рек, я так и не смог сколько-нибудь определенно уразуметь, какая река то была из двух, ибо одни сказывают, что это — Гуярапари (Huyarapari),( Местное название реки Ориноко; в первоисточниках XVI века встречаются и другие варианты этого названия: Uypari, Uyapari. Uripari, Uriparia) а другие, что Мараньон [то есть Амазонка]. У Медины (стр. 73): “...капитан порешил плыть [в Испанию] и доложить... о той реке, которую мы почитаем за Мараньон, потому что от [ее] устья и до острова Кубагуа — самое большое 4150 лиг, ибо по прибытии [на этот остров] мы в сем убедились”. Не больше знает о реке, по которой он плыл, и сам Орельяна: Овьедо с его слов называет ее Мараньоном, а Антонио де Эррера, возможно видевший отчет Орельяны, пишет, что в нем “Орельяна утверждал, что то была не река Мараньон”.

Путаница в вопросе о Мараньоне существовала еще на протяжении десятилетий. Так, например, спустя десять лет после экспедиции Орельяны, в 1552 г., Гомара не сомневается, что в Атлантический океану экватора впадают три реки: “река Мараньон, река Орельяны, Пресная река (Пресное море]”.

57. “Повествование” Карвахаля в передаче Овьедо сопровождено следующим послесловием последнего (стр. 573-574):

Поместил же сюда я эти записи [то есть “Повествование” Карвахаля] потому, что я стараюсь елико возможно выставлять свидетелей в подкрепление того, о чем пишу. Мне хотелось повидать этого монаха фрайя Гаспара де Карвахаля из ордена проповедников, который сочинил это повествование, но сии рыцари и идальго мне ответили, что оный остался отдыхать на острове Маргарита; и я говорю, что был бы весьма рад свидеться и познакомиться с ним, ибо мне сдается, что сей муж достоин повествовать о событиях, происходящих в Индиях, u что ему следует верить в память о тех двух выстрелах, из коих один угодил ему в глаз и лишил его оного, и одною уж этого достаточно, чтобы, не принимая даже во внимание ни того большого уважения, ни той славной репутации, коими он пользуется, по свидетельству тех, кто с ним общался, я поверил бы ему больше, чем тем, кои, хоть и зрят обоими очами, не имеют ни понятия, ни представления о том, что это за штука Индии, и, даже не побывав в оных и обретаясь в Европе, берутся сочинять [о них] и уже насочинили многие писания, для которых, по правде говоря, я не нахожу иного и более меткого сравнения. чем с речью попугаев, которые хотя и говорят, но ни словечка не разумеют из того, что молвят”.

Текст воспроизведен по изданию: Открытие великой реки Амазонок. Хроники и документы XVI века о путешествиях Франсиско де Орельяны. М. 1963

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.