АЛЬВАР НУНЬЕС КАБЕСА ДЕ ВАКА

КОРАБЛЕКРУШЕНИЯ

NAUFRAGIOS Y COMENTARIOS

О НАРОДАХ И ЯЗЫКАХ

Я хочу рассказать также о всех языках и народах той земли, начиная от острова Злосчастья. На острове Злосчастья есть два языка: тех, кто говорят на одном из них, зовут коаками, других зовут анами. На материке против острова живут индейцы, которые зовутся чорруко, а имя это происходит от названия лесов, в которых они обитают. Дальше, вперёд по морскому побережью, живут индейцы, по имени догены, а напротив них, в глубине материка, другие — мендика. Ещё дальше по берегу обитают кевены, а напротив них — мариамы. На побережье за кевенами живут гуайконы, а напротив них, в глубине материка, игуасы. Дальше обитают другие индейцы, по имени атайи, а за ними — акубады, а за ними в этом же направлении ещё многие и многие другие. Дальше по побережью живут китолы, напротив них, в глубине материка, ававары. Рядом с ававарами обитают малиоконы и кутальчичи, и ещё другие, которых зовут сусолами, а также комы, а ещё дальше по побережью живут индейцы, которых мы [82] называли игами ⁹⁶. Все эти индейцы имеют жилища, живут деревнями и говорят на различных языках. Когда они хотят, чтобы кто-нибудь посмотрел на них или подошёл, то обращаются так: хо. И так же они подзывают собак.

По всей той земле индейцы одурманиваются дымом ⁹⁷, и за это они отдают всё, что у них есть. Опьяняют они себя и питьём, которое изготовляют из листьев деревьев, таких как, например, дуб. Они кладут листья в сосуды и раскаливают их на огне, а затем, когда листья достаточно прокалятся, наполняют сосуды водой и опять ставят на огонь; когда вода закипит два раза, её выливают в пустой кувшин, охлаждают в половинке калабасы ⁹⁸, и когда образуется много пены, то пьют этот напиток таким горячим, какой только можно вытерпеть; а после того как они выливают питьё из сосудов и перед тем, как начнут его пить, они громко выкрикивают: кто хочет пить? И если какая-нибудь женщина слышит этот крик, она замирает на месте, не смея пошевелиться, даже если она несла что-нибудь тяжёлое; если же кто-нибудь из женщин сделает в это время хоть одно движение, её ругают, бьют палкой и с великой злобой выливают воду, приготовленную для питья, и даже ту, которая уже была выпита, вновь извергают из себя, что они делают с большой ловкостью и без всякого страдания.

Индейцы нам разъяснили смысл этого обычая, сказав, что, если в тот миг, когда они собираются пить напиток и подают голос, женщина пошевелится, в их тело вместе с питьём войдёт зло и спустя некоторое время причинит им смерть и что всё время, пока готовится питьё, сосуд надо держать закрытым, а если он окажется открытым и в это время мимо пройдёт какая-нибудь женщина, то напиток уже не пьют, но выливают; сам же напиток жёлтого цвета, пьют его три дня, в это время ничего не едят и каждый выпивает его по полторы арробы ⁹⁹.

Каждый месяц, когда у женщин наступают их дни, они собирают еду только для самих себя, потому что никто не станет есть пищу, которую женщина приносит в такое время. Когда я там был, то видел среди индейцев разную чертовщину, так, я видел мужчину, женатого на другом мужчине, а были они оба подобны женщинам: бессильные, занимались женскими делами и одевались как женщины, они бросили лук и носили тяжести; мы видели среди индейцев немало таких женоподобных, как те, о которых я только что рассказал; все они крепче других мужчин телом, выше ростом и переносят большие тяжести. [83]

О ТОМ, КАК МЫ ШЛИ ДАЛЬШЕ И КАК НАС ХОРОШО ПРИНИМАЛИ

После того как мы ушли от тех индейцев, которые оплакивали наш уход, мы с другими индейцами двинулись к ним домой; они приняли нас очень хорошо, привели своих детей, чтобы мы возложили на них руки, дали нам много мескисовой муки ¹⁰⁰. Мескисы — это плоды, похожие на плоды рожкового дерева. Когда мескисы ещё растут на дереве, они очень горькие, едят же их с землёй, с ней они становятся сладкими и вкусными. А готовят их так: делают в земле яму, глубина её может быть любой, насыпают в неё плоды и палкой, толщиной с бедро и ещё две руки, начинают толочь их, пока не растолкут очень мелко вместе с той землёй, которая смешивается с ними в яме; потом приносят новые пригоршни плодов, кидают их в яму и снова начинают толочь. Полученную смесь кладут в плетёную корзину, обмазанную глиной, и заливают водой так, чтобы покрыть её с верхом, а затем тот, кто толок, пробует её, и если ему кажется, что она недостаточно сладкая, то он просит ещё земли, добавляет её и делает так до тех пор, пока она не станет сладкой; тогда все садятся вокруг и каждый протягивает руку и берет столько, сколько может, вынимает зёрнышки и кожуру и кладёт их на шкуру; тот, кто готовит напиток, собирает эту кожуру и зёрна и кладёт их в кувшин, заливает водой, как в первый раз, снова выжимает сок и воду, а кожуру и косточки опять складывают на шкуры; и так повторяют пять или шесть раз с каждой порцией толчёных плодов. Все, кто участвуют в таком пиршестве, которое считается великим праздником, выпивают столько воды с землёй, что у них раздуваются животы. Такой великий праздник индейцы устроили и для нас, и всё время, что мы там были, они исполняли свои пляски и арейто. А ночью, когда мы спали, сон каждого [84] из нас охраняло по шесть человек, чтобы никто не потревожил нас до восхода солнца.

Когда мы собрались уходить, пришло несколько женщин от тех индейцев, которые жили дальше, впереди. Узнав от них, где находятся их дома, мы двинулись в том направлении, хотя нас умоляли остаться ещё на один день, говоря, что до других индейцев далеко и к ним нет дороги, и что женщины, которые пришли усталыми, немного отдохнут и на следующий день пойдут обратно и возьмут нас с собой. Однако мы простились и тронулись в путь, а немного погодя женщины, которые к ним пришли, а также несколько женщин из этой деревни пошли за нами; но так как на этой земле не было дороги, то скоро мы потеряли их из виду. Мы прошли четыре лиги и вышли к одному месту, чтобы попить воды, и встретили там этих женщин, которые шли за нами, и они нам рассказали, с каким трудом они нас догнали. Дальше мы пошли вместе с ними, и они были у нас за проводников. Когда наступил вечер, мы переправились через реку, она была такой же ширины, как река в Севилье ¹⁰¹, и очень быстрая, вода в ней доходила нам до груди.

На восходе солнца мы вышли к индейской деревне, состоящей из ста домов; и прежде чем мы вошли в неё, всё население высыпало нам навстречу: индейцы неистово кричали, громко хлопали себя ладонями по бёдрам, они несли с собой выдолбленные калабасы, наполненные внутри камнями, которые употребляют только в самые большие праздники и берут в руки лишь тогда, когда собираются плясать или лечить, а иначе никто не осмеливается даже притронуться к ним; говорят, что эти калабасы имеют целебную силу и что они небесного происхождения, ибо на этой земле они не произрастают и индейцы не знают, где они растут, они знают только, что их приносит река, когда начинается разлив.

Каждый из индейцев хотел коснуться нас раньше, чем другие, начался беспорядок и смятение, и нас так сдавили, что мы едва не задохнулись; а потом индейцы подняли нас и, не давая коснуться ногами земли, понесли в свои дома, при этом так нас стиснули, что мы поспешили укрыться в отведённых для нас домах и ни за что не соглашались на то, чтобы этой ночью вокруг нас устраивали праздник. Они же всю ночь провели в плясках и арейто, а утром следующего дня к нам пришёл весь народ этой деревни, прося, чтобы мы возложили на них руки и перекрестили бы их, как делали это с другими индейцами там, где были раньше. [85] И после того как мы всё это исполнили, они дали много стрел женщинам другого народа, которые пришли сюда вместе с их женщинами.

На другой день мы вышли оттуда, и всё население деревни пошло с нами, а когда мы пришли к другим индейцам, те встретили нас очень хорошо; они дали нам всё, что у них было, даже оленей, убитых в этот день. У этих индейцев мы столкнулись с новым обычаем: у тех, кто приходил к нам лечиться, они брали лук и стрелы, а также обувь и бусы, если таковые имелись; взяв эти вещи, они отдавали их нам, чтобы мы лечили пришедших; те, кого мы лечили, уходили довольные, говоря, что совсем выздоровели.

Затем мы покинули этих индейцев и пришли к другим. Нас опять встретили очень хорошо и привели своих больных, а после того как мы сотворили над ними крестное знамение, больные сказали, что стали здоровыми; те же, кто не выздоровел, верил, что мы сможем их потом вылечить и, слушая других, говоривших, что мы их исцелили, так веселились и плясали, что не давали нам уснуть.

ЕЩЁ ОБ ОДНОМ НОВОМ ОБЫЧАЕ

Уйдя от этих индейцев, мы пришли в селение, где было много домов. Начиная с этого места мы столкнулись с новым обычаем: нас приняли очень хорошо, но наши провожатые весьма плохо обошлись с индейцами, с которыми мы пришли; они брали имущество, грабили дома, не оставляя ни одной вещи. Мы очень жалели, видя столь плохое обращение с теми, кто так хорошо нас принял, и к тому же опасались, что это может вызвать возмущение и ссору. Но так как у пас не было возможности что-нибудь сделать и мы не решались наказать тех, кто так поступал, то мы вынуждены были терпеть все это, пока у нас не будет достаточно власти [86] среди индейцев. Индейцы же, потерявшие имущество, видя наше огорчение, сами нас утешали и просили не принимать это близко к сердцу; они говорили, что так рады встрече с нами, что им не жаль никакого добра и что потом они возместят потерянное имущество за счёт других, очень богатых индейцев.

На всём этом пути у нас возникали большие трудности из-за того, что нас сопровождало много народу, и мы, как ни пытались, не могли скрыться от них; к нам все время подходили люди, поэтому вокруг нас была постоянная суета и толкотня; индейцы так настойчиво старались протиснуться к нам и коснуться нас, что мы не могли отделаться от них в течение трёх часов. На другой день к нам пришло всё население деревни, и большая часть из них имела бельмо на глазу, а некоторые были совсем слепы из-за бельм, так что мы даже ужаснулись. Индейцы эти хорошо сложены, приятны в обращении, они самые белокожие из всех, кого мы до сих пор там встречали.

Здесь мы впервые увидели горы; нам показалось, что они тянутся отсюда к Северному морю; а по сведениям, полученным от индейцев, мы считали, что место, куда мы вышли, находится в пятнадцати лигах от моря.

Отсюда мы пошли по направлению к горам, о которых я сказал, и индейцы повели нас туда, где жили их родственники: они хотели вести нас только по тем местам, где живут родственники, и не желали, чтобы враги видели нас, так как думали, что этим они облагодетельствовали бы своих врагов. Когда мы пришли, индейцы, сопровождавшие нас, ограбили других; а так как другие уже знали этот обычай, то они, едва завидев нас, спрятали некоторые вещи; потом же, после того как приняли нас с большой радостью и устроили праздник, они сами достали спрятанные вещи, пришли и подарили их нам; а это были бусы, охра и несколько серебряных вещиц. Мы, следуя обычаю, отдали их индейцам, пришедшим с нами, и после этого начался праздник и пляски, и индейцы послали за людьми из другой деревни, отстоявшей недалеко отсюда, чтобы те тоже пришли к нам; и к вечеру собрались все и принесли нам бусы и луки, и другие вещи, которые мы тоже разделили с индейцами.

На следующий день, когда мы собрались в путь, все индейцы захотели проводить нас до своих друзей, живших у самых гор; они говорили, что там много домов, много народу и там нам поднесут много вещей; но так как те [87] индейцы были в стороне от нашей дороги, мы не захотели идти к ним и пошли по равнине, близко от гор, которые, как мы думали, находились недалеко от берега.

Все люди, жившие по берегу, были очень плохими, и мы почли за лучшее держаться подальше от побережья, потому что те, кто жили вдали от моря, были лучше устроены к гораздо лучше обращались с нами, а, кроме того, мы были уверены, что, чем дальше от моря, тем земля более заселена, и мы найдём больше пищи. И ещё мы выбрали этот путь потому, что, идя не по берегу, мы могли лучше ознакомиться со страной, и в случае, если бы господь наш бог явил нам своё благорасположение и вывел бы оттуда кого-нибудь из нас, и привёл бы его в христианскую землю, то чтобы смог он сделать сообщение об этой земле и дать о ней сведения.

Когда индейцы увидели, что мы решили идти не туда, куда они хотели нас сопровождать, они сказали, что в той стороне, куда мы собираемся идти, нет ни людей, ни тун, ни какой-либо иной пищи, и попросили нас остаться на месте ещё на один день, что мы и сделали. Тогда они послали двух человек в том направлении, куда мы собирались идти, чтобы разузнать, нет ли там людей, а на другой день мы сами отправились в путь и с нами пошло много индейцев, а также женщин, нагруженных водой; и наша власть над индейцами была так велика, что никто из них не осмеливался пить без нашего разрешения.

Пройдя две лиги, мы встретили тех двух человек, которые были высланы вперёд посмотреть, нет ли на нашем пути людей, и они сказали, что никого не нашли; это привело в уныние индейцев, и они вновь стали уговаривать нас идти по горам. Мы не соглашались на это, и они, видя, что такова наша воля, с грустью простились с нами и вернулись вниз по реке к своим домам, а мы пошли вверх по реке и спустя недолгое время встретили двух женщин с ношей.

Завидя нас, женщины остановились, сняли с себя ношу и отдали её нам; была же это маисовая мука. Женщины сказали, что дальше по этой реке мы найдём дома и много тун, и такой же муки. И вот мы простились с ними, ибо они направлялись к индейцам, у которых мы были перед этим, и двинулись дальше, и шли до захода солнца, и пришли в деревню, насчитывавшую двадцать домов; а жители встретили нас с плачем и скорбью, так как знали, что, куда бы мы ни пришли, те, кто нас сопровождают, грабят и [88] растаскивают все, что попадётся им под руку; однако увидев, что мы одни, они перестали бояться и дали нам тун, но больше не дали ничего.

Мы остались у них на ночь, а под утро те индейцы, которые ушли от нас накануне, напали на их дома, и так как они застали этих индейцев врасплох, то отняли у них все, и никто ничего не успел спрятать. Ограбленные сильно сокрушались и плакали; а грабители, чтобы утешить их, говорили, что мы дети Солнца и что мы можем исцелять больных и убивать, и другие ещё большие небылицы, которые они очень хорошо умеют придумывать, когда им это выгодно; и ещё они сказали этим индейцам, чтобы они проводили нас со всем почтением и ни в коем случае нас бы не разгневали, чтобы отдавали нам все, что у них есть, и позаботились бы доставить нас дальше до того места, где будет много людей, и чтобы они, когда доведут нас туда, грабили бы тех людей и отняли у них все имущество, ибо таков есть обычай.

О ТОМ, КАК ИНДЕЙЦЫ ГРАБИЛИ ДРУГ ДРУГА

Объяснив и растолковав все, что надо делать, индейцы, напавшие ночью, ушли; те же, с которыми мы остались, помня все, что им было сказано, начали обращаться с нами с таким же страхом и почтением, как и другие. Они шли с нами три дня и привели нас в место, где было много людей; и ещё до того, как мы туда прибыли, они предупредили тех людей, как нас надо встречать, и рассказали им все, чему их научили другие индейцы, и многое добавили от себя, ибо все индейцы большие любители всяких россказней и большие выдумщики, особенно если могут получить от своих выдумок какую-нибудь выгоду.

Когда мы приблизились к домам, все вышли нам навстречу и приняли нас с удовольствием и с радостью, а два [89] их знахаря дали нам две калабасы, и мы с тех пор начали носить их с собой; это ещё больше усилило нашу власть, ибо индейцы придавали таким калабасам большое значение. Сопровождавшие нас индейцы также грабили дома, но поскольку домов было много, а грабителей мало, то они не могли унести всё, что забирали, и больше половины выбросили. От этого места и до склона гор мы прошли более пятидесяти лиг и вышли к домам, которых было около сорока. Среди прочих вещей, что нам там подарили, у Андреса Дорантеса оказалась большая медная погремушка; на ней было изображено лицо, и индейцы нам показали, что у них много таких изображений, и сказали, что получили их от своих соседей. А мы спросили, откуда их взяли соседи, индейцы же ответили, что их принесли с севера, где их очень много н они высоко ценятся. Мы же поняли, что откуда бы они ни были, в том месте существует плавка и литье металла. На следующий день мы тронулись в путь и пересекли горную цепь шириной в шесть лиг, состоявшую из железной руды, а ночью подошли к домам, расположенным на берегу очень красивой реки; жители вышли нам навстречу, неся своих детей на спинах, и поднесли нам много мешочков с раковинами и толчёной сурьмой, которой они натирают себе лица, и дали нам также много бус и накидок из коровьих шкур; и всех, кто пришёл с нами, они тоже оделили своим имуществом.

Эти индейцы питались тунами и сосновыми семенами; на той земле растут маленькие сосны, а их шишки похожи на небольшие яйца, но семена у них лучше, чем у кастильских сосен, потому что их кожура очень тонкая; когда эти семена ещё зелёные, их мелют, делают из муки круглые лепёшки и так едят; если же семена сухие, то их мелют с кожурой и едят муку.

Индейцы, вышедшие нам навстречу, едва коснувшись нас, бегом вернулись в свои дома, а потом снова прибежали к нам. Так они всё время бегали туда и обратно и принесли нам множество вещей на дорогу. Потом ко мне привели одного человека и сказали, что он много времени тому назад был ранен стрелой в правую часть спины и что наконечник стрелы остался у него над сердцем; а сам индеец говорил, что это причиняет ему большое страдание и он все время чувствует себя больным. Я его потрогал и нащупал наконечник стрелы; я понял, что она застряла в хряще. Тогда ножом, который у меня был, я вскрыл ему грудь до этого места и нашёл там застрявший наконечник; но его [90] было очень трудно извлечь; я сделал разрез ещё больше, подцепил наконечник кончиком ножа и с большим трудом извлёк его оттуда; наконечник оказался очень длинным. Потом, используя свои познания в медицине, я оленьей костью зашил в два стежка рану, но она все равно продолжала кровоточить; и я остановил кровь, приложив к ране ворс шкуры. А когда я извлёк наконечник стрелы, индейцы попросили его у меня, и я им его отдал; и пришёл весь народ посмотреть на этот наконечник, и передавали его из рук в руки, и отправили его в глубь земли, чтобы его могли увидеть все, кто там живут; и по этому поводу индейцы устроили большой праздник и пляски, как они всегда это делают. На следующий день я снял швы индейцу, и он был совсем здоров, а от раны, которую я ему сделал, остался шрам не больше, чем складка на ладони; и он сказал, что больше не чувствует ни боли, ни страдания. Это лечение очень нас возвысило и вызвало к нам такое доверие и уважение по всей земле, какое только могли и умели проявлять индейцы.

Мы показали им погремушку, которую несли с собой, и они сказали, что в том месте, откуда её принесли, в земле есть много брусков такого материала ¹⁰² и что он высоко ценится; ещё они сказали, что жители сооружают там постоянные дома, и поэтому мы решили, что это у Южного моря ¹⁰³, ибо мы всё время получали сведения о том, что оно богаче Северного. С тем мы и отправились дальше и благополучно прошли столько разных земель и столько различных языков, что не хватает памяти рассказать о всех них, и всю дорогу одни индейцы грабили других, при этом как грабители, так и ограбленные, оставались вполне довольными. Нас сопровождало в пути столько народу, что это приносило нам больше неудобств, чем пользы.

Когда мы проходили по долинам, каждый индеец держал в руке толстую палку длиной в три пяди, и все они шли в ряд; и если откуда-нибудь выскакивал заяц (которых там много), то они окружали его и так начинали колотить палками, что было даже удивительно; и таким образом они заставляли его бегать от одного к другому, что, из мой взгляд, было самой красивой охотой, какую только можно вообразить, ибо много раз зайцы прыгали им прямо в руки ¹⁰⁴, и когда мы останавливались на ночлег, то иногда бывало, что каждый приносил по восемь или по девять пойманных зайцев. Тех же, кто шли с луками, мы обычно даже не видели, потому что они углублялись в горы в поисках [91] оленей; а ночью, когда они возвращались, то приносили каждому из нас по пяти или шести оленей, а также разных птиц и перепёлок. Вообще всё, что индейцы находили или убивали, они клали перед нами, не осмеливаясь взять себе что-нибудь без нашего разрешения, даже если умирали с голоду, ибо такой они положили себе обычай после того, как начали ходить с нами; и над всякой пищей, прежде чем они её ели, мы должны были сотворить крестное знамение. Женщины несли с собой множество циновок, из которых они делали нам дома, отдельно для каждого из нас. От всего, что нам приносили, мы брали половину, а остальное отдавали вождю, который шёл с нами, приказывая ему разделить это среди всех. Получив свою часть, каждый приходил к нам, чтобы мы подули на неё и перекрестили, иначе же они не осмеливались есть; а много раз мы вели с собой три или четыре тысячи человек, и поэтому тяжек был наш труд, ведь для каждого из них мы должны были подуть и перекрестить то, что он собирался есть и пить; а также и для многого другого, что они собирались делать, они приходили просить нашего разрешения, из чего можно видеть, сколько мы имели беспокойства. Женщины приносили нам туны, пауков и червяков — всё, что у них было, ибо, если они даже умирали с голоду, они не могли съесть ничего, что не было бы получено от нас.

Идя с этими индейцами, мы переправились через большую реку, которая текла с севера, прошли тридцать лиг по равнине и встретили много людей, пришедших издалека. Эти люди вышли на дорогу, по которой мы должны были пройти, и приняли нас так же, как раньше принимали другие индейцы.

Начиная с этой встречи обычай принимать нас изменился, ибо люди, шедшие с нами, не грабили больше тех, [92] кто выходил нас встречать; теперь индейцы, войдя в свои дома, сами предлагали нам всё, что имели, включая и дома и самих себя; мы же всё отдавали вождям, чтобы они делили это между всеми людьми. И всегда те, кто терял имущество, шли за нами дальше, туда, где было много людей, чтобы возместить свои потери; и они говорили следующим индейцам, чтобы те береглись нас и не вздумали бы спрятать от нас какую-нибудь вещь, ибо невозможно, чтобы мы про то не узнали и сразу же не убили бы их за это, так как о спрятанных вещах нам говорит само солнце. И страх среди тех индейцев бывал так велик, что в первые дни они только дрожали и не осмеливались ни заговорить, ни поднять глаза.

Эти индейцы вели нас пятьдесят лиг по безлюдным и суровым горам, и были те горы такие безжизненные, что в них не водилось никакой дичи, и мы из-за этого сильно страдали от голода. В конце этого пути мы вышли к реке, вода в ней доходила нам до груди. Начиная от этого места многие люди, шедшие с нами, начали болеть от сильного голода и тягот пути, ибо горы, по которым мы шли, были очень обрывистыми и труднопроходимыми.

Наконец нас провели через горы и вывели в долину, куда уже пришли издалека другие индейцы; нас встретили так же, как встречали раньше, и дали столько всякого добра, что те, кто шли с нами, не смогли взять его с собой и были вынуждены оставить половину. И мы сказали людям, которые принесли нам всё это, чтобы они взяли свои вещи и унесли бы их, иначе все здесь пропадёт; индейцы же отвечали, что ни в коем случае не сделают этого, ибо не в их обычае, подарив какую-нибудь вещь, забирать её обратно; и действительно, они не взяли ничего и оставили всё пропадать. Мы сказали этим индейцам, что хотели бы идти на заход солнца, они же ответили, что в той стороне надо идти очень долго, чтобы добраться до людей; мы распорядились послать туда несколько человек и предупредить о нашем приходе, они же всячески уклонялись от этого, ибо люди, которые живут в тех местах, их враги, а они не хотели, чтобы мы шли к их врагам; но они не посмели нас ослушаться и послали двух женщин, одну из своего народа и другую пленницу, захваченную у того народа, к которому мы собирались идти. А послали они женщин потому, что женщины могут вести переговоры даже в том случае, если идёт война.

Мы пошли за женщинами и остановились в месте, где [93] условились дожидаться их; там мы прождали пять дней, но женщины всё не возвращались, и индейцы сказали, что они, наверное, не смогли найти тех людей. Тогда мы попросили провести нас на север, а индейцы отвечали так же, как и раньше, что в той стороне очень далеко идти до людей и что там нет ни еды, ни воды. Несмотря на всё это, мы твёрдо стояли на своём и говорили, что желаем идти туда; они же пытались уклониться от этого любым способом. Мы рассердились на них, и ночью я отделился от них и ушёл спать в поле. Индейцы же всю ночь провели в страхе и без сна, а потом говорили со мной и сказали, что очень напуганы, и просили нас оставить свой гнев и обещали вести нас туда, куда мы хотим, даже если бы им пришлось умереть по дороге.

И тут произошла весьма странная вещь: в то время как мы продолжали делать вид, что все ещё сердимся на них, и они по этой причине не переставали пребывать в страхе, вдруг в этот же самый день многие из них заболели, а на следующий день восемь человек умерло. Когда об этом происшествии стало известно, по всей земле распространился такой ужас, что индейцы при виде нас, казалось, готовы были умереть от страха. Они умоляли нас, чтобы мы перестали на них гневаться и хотеть их смерти, ибо были уверены, что мы одним своим желанием насылаем на них смерть. На самом же деле мы от всей души жалели о том, что случилось, ибо не только не хотели, чтобы они умирали, но, более того, опасались, что они все умрут или разбегутся от страха и оставят нас одних и что так же поступят все другие индейцы, живущие впереди по нашему пути. И мы стали молить господа нашего бога, чтобы он помог им; и действительно, все, кто были больными, начали выздоравливать.

В это время нас поразило одно обстоятельство, а именно: родители, братья и жёны тех, кто умирал, видя их при смерти, сильно горевали, но после их смерти не выказывали никаких чувств, не плакали, не говорили друг с другом и не решались приблизиться к мёртвым, даже когда мы приказывали предать их земле. За те пятнадцать дней, что мы с ними были, мы не видели ни разу, чтобы они разговаривали друг с другом или смеялись, или оплакивали кого-нибудь; более того, когда одна женщина начала плакать, её отвели подальше и от плеч и до бёдер порезали острыми зубами крысы. Встретившись с такой жестокостью и негодуя против неё, я спрашивал, зачем они так делают; они [94] же отвечали, что наказывают эту женщину за то, что он, плакала передо мной. Страх, которым были охвачены эти индейцы, они передавали и другим людям, приходившим в это время к нам, и советовали им отдавать нам всё, что у них есть, ибо они знали, что мы ничего не возьмём себе и все вернём обратно. Эти индейцы были самыми послушными из всех, кого мы встречали в той земле, они отличались мягким характером и были хорошо к нам расположены

После того как больные выздоровели, а произошло это на третий день нашего пребывания в том месте, пришли женщины, которые были высланы вперёд, и сказали, что встретили очень мало людей, потому что все ушли за коровами, ибо как раз наступило время, когда люди уходят за коровами. Тогда мы приказали тем, кто болел, оставаться, а тем, кто был здоровым, идти с нами, а двум пришедшим женщинам мы приказали через два дня пути взять с собой двоих наших людей и пойти с ними к другим индейцам и вывести их на дорогу для встречи с нами. Когда все эти распоряжения были отданы, утром следующего дня мы с самыми крепкими людьми тронулись в путь и через три дневных перехода остановились, а на следующий день пошли вперёд Алонсо Кастильо и негр Эстебанико, взяв проводниками тех же двух женщин; и та из них, что была пленницей, повела их к реке, протекавшей между гор; там находилась деревня, где жил её отец. Здесь, впервые на этой земле, мы увидели дома, которые действительно походили на дома н были сделаны соответствующим образом. Кастильо и Эстебанико вошли в деревню, и после того как они переговорили с индейцами, Кастильо на четвёртый день вернулся туда, где мы его дожидались, и привёл с собой пять или шесть индейцев; он рассказал, что в той деревне построены постоянные дома, что индейцы там едят фасоль и тыкву и что он видел у них маис. Ничто в мире не могло обрадовать нас больше, чем эти известия, и мы воздали бесчисленные благодарности господу нашему богу. Кастильо сказал также, что негр со всем населением деревни выйдет встречать нас на дороге, недалеко от того места. Узнав об этом, мы, не мешкая, тронулись в путь и, пройдя полторы лиги, увидели негра и людей, вышедших встречать нас. Они дали нам фасоль и тыквы для еды, а также тыквы для того, чтобы носить в них воду, и ещё накидки из коровьих шкур и многое другое.

Так как пришедшие индейцы и те, что шли с нами, были врагами и не понимали друг друга, то мы отдали тем, [95] которые сопровождали нас, всё, что получили, но не стали их брать с собой дальше, а сами пошли с местными индейцами. Через шесть лиг, когда уже наступала ночь, мы прибыли в их деревню, где они устроили для нас большой праздник. Там мы пробыли один день, а на следующий день пошли дальше и пришли в другую деревню, где также были постоянные дома; там мы ели то же, что и накануне. Начиная отсюда мы столкнулись с новым обычаем: узнав о нашем приходе, эти индейцы не выходили встречать нас на дороге, как это раньше делали другие, но, дожидаясь у себя дома, готовили для нас свои жилища; принимали они нас сидя, повернувшись лицом к стене, опустив голову, завесив глаза волосами и сложив все своё добро посреди дома. Теперь нам стали давать много накидок из шкур, и вообще индейцы отдавали нам всё, что у них было.

Здесь люди превосходили телесным сложением всех, кого мы видели раньше; они более ловкие и умелые, понимали нас лучше, чем другие, и лучше отвечали на наши вопросы; мы их называли «коровьи люди», потому что большая часть коров умирает недалеко от этого места и потому что эти индейцы уходят вверх по реке на пятьдесят лиг и там убивают много коров. Ходят эти люди совершенно голыми, как те, которых мы встретили первыми; женщины прикрываются оленьими шкурами, а также и некоторые мужчины, особенно старые и негодные для войны. Земля там густо населена. Мы спросили их, почему они не сеют маис, и они ответили, что не сеют его, чтобы не потерять то, что посеяно, ибо два года подряд у них не хватало воды и была такая засуха, что весь их маис погубили кроты, и поэтому они не решаются снова сеять маис, пока не пойдёт сильный дождь; и они просили нас, чтобы мы сказали небу о дожде и молили бы его о нем, и мы обещали им сделать это.

Мы хотели также узнать, откуда они взяли тот маис, что у них есть, и они ответили, что взяли его в той стороне, где садится солнце, а там он растёт по всей земле, но что ближе всего можно найти маис в той стороне, куда ведёт дорога. Мы спросили их, как лучше всего туда пройти и попросили рассказать нам о дороге, ибо они сами не хотели идти туда; они ответили, что дорога идёт на север вверх по реке и что за семнадцать дней пути мы не найдём там никакой еды, кроме плодов, которые они называют чаканами ¹⁰⁵ и что даже если отбивать эти чаканы камнями, то и тогда их нельзя есть, такие они сухие и жёсткие. И это [96] всё оказалось правдой, ибо они нам всё это показали и мы не смогли есть чаканы. Ещё индейцы сказали, что, пока мы будем подниматься вверх по реке, мы будем все время идти среди враждебных им народов, которые говорят на том же языке, что и они, и что у этих людей не будет никакой еды, чтобы дать нам, но они примут нас радушно и подарят много накидок из хлопковых тканей и шкур, а также другие вещи, которые у них есть; и тем не менее им кажется, что нам ни в коем случае не следует идти этим путём. Мы не знали, что делать, какой выбрать путь, чтобы он оказался более удобным, и в таких сомнениях мы провели среди этих индейцев два дня.

Они кормили нас фасолью и тыквами; способ, которым они их приготовляли, был для нас совершенно новым, поэтому я хочу рассказать о нём здесь, чтобы было видно и понятно, сколь различны и необычны дарования и умения существ человеческих. У индейцев нет котлов, и, чтобы сварить то, что они собираются есть, они берут калабасу, наполняют её до половины водой, кладут в огонь много камней, таких, что легко накаляются, и когда видят, что камни уже раскалились, достают их щипцами, сделанными из палок, и бросают в калабасу с водой, пока вода не начнёт кипеть от жара этих раскалённых камней; когда же вода закипит, в неё кладут то, что надо приготовить, и пока еда готовится, остаётся только вынимать из калабасы одни камни и класть в неё другие, чтобы вода продолжала кипеть, а еда вариться; вот как они готовят.

О ТОМ, КАК МЫ ШЛИ ДАЛЬШЕ ДОРОГОЙ МАИСА

После того как мы провели два дня в этой деревне, мы решили идти дальше и искать маис, но не захотели идти той дорогой, о которой нам говорили «коровьи люди», ибо она шла на север; а это означало для нас большой крюк, так как мы всегда твёрдо верили, что достигнем своей цели, [97] идя прямо на закат. И вот мы продолжили свой путь, прошли всю землю и вышли к Южному морю; нас не остановил страх перед голодом, который мы должны были испытать и который на самом деле испытали: мы голодали в течение шестнадцати дней пути, о чём нас и предупреждали индейцы.

Пока мы шли вверх по реке, индейцы, жившие там, давали нам много накидок из коровьих шкур, а тех плодов, о которых нам говорили, мы так и не ели; каждый день мы съедали по горсти оленьего жира, которым позаботились запастись. Так мы шли все шестнадцать дней, а после этого переправились через реку и шли ещё шестнадцать дней на закат по долинам между очень высоких гор, и там встретили людей, которые третью часть года не едят ничего иного, кроме муки из соломы; а поскольку мы проходили там как раз в такое время, то тоже были вынуждены есть её, пока по прошествии этих дней не вышли к деревне, где были постоянные дома и было много принесённого маиса. Там нам дали маиса и маисовой муки, тыкв, фасоли, а также накидки из хлопковой ткани, а мы отдали всё это индейцам, которые нас привели, и были они этому очень рады. Мы же возблагодарили господа нашего бога за то, что он вывел нас в землю, где нашли такое изобилие ¹⁰⁶.

Некоторые дома в деревне были сооружены из земли, другие из тростниковых циновок; отсюда мы прошли дальше сто лиг и везде встречали постоянные дома и большие запасы маиса и фасоли; нам давали много оленей и много накидок из тканей, которые были гораздо лучше, чем накидки в Новой Испании. Нам давали также много очень хорошей бирюзы и много бус, некоторые же бусы были сделаны из кораллов Южного моря. Вообще индейцы отдавали нам всё, что у них было, а мне дали пять наконечников для стрел, сделанных из изумрудов ¹⁰⁷; с этими стрелами индейцы исполняли свои арейто и пляски. Мне изумруды показались очень хорошими, и я спросил, откуда они у них; они же ответили, что изумруды принесены с очень высоких гор, расположенных на севере, и что они выменяли их на хохолки и перья попугаев; и они сказали ещё, что там есть многолюдные деревни с очень большими домами ¹⁰⁸.

Мы заметили, что эти индейцы с большим уважением относятся к женщинам, такого отношения мы не встречали больше нигде в Индиях. Они носят рубашки из хлопковой ткани, доходящие им до колен, поверх рубашек надевают [98] короткие рукава; носят также юбки из оленьей кожи, которые достают до земли; спереди эти юбки открытые, а сзади стянуты ременными шнурами; моют их особыми кореньями, хорошо очищающими грязь, так что они всегда имеют очень приятный вид; носят они и обувь. Все эти люди пришли к нам, чтобы мы возложили на них руки и перекрестили их, и были они в этом желании так настойчивы, что причинили нам немало забот и трудов, ибо и больные, и здоровые всё равно хотели, чтобы их перекрестили. Они всегда сопровождали нас, пока не доводили до других индейцев, и все эти люди были твёрдо уверены, что мы пришли с неба.

Во время хождений с этими индейцами мы в течение дня ничего не ели, а ели только вечером и так мало, что они изумлялись, видя это. Мы совсем не чувствовали усталости и так привыкли к трудностям пути, что вовсе не замечали их. Среди индейцев мы имели большой вес и большую власть, и, чтобы сохранить их, старались мало разговаривать с ними. Негр же разговаривал всё время; он узнавал о дороге, которой мы хотели идти, о народах, которые там жили, обо всем, что нам хотелось знать.

Мы проходили через многие и разнообразные языки, и господь наш бог не оставлял нас при этом своим промыслом, ибо всегда индейцы понимали нас, а мы понимали их; мы их спрашивали знаками, и они отвечали знаками же, и было так, словно разговор вёлся на их языке; потому что хотя мы и знали шесть языков, но не могли пользоваться ими повсюду, ибо нам встретилось там более тысячи различных языков.

По всей этой земле индейцы, воевавшие друг с другом, заключали мир, чтобы прийти к нам, принять нас и отдать нам все своё добро; и таким образом мы умиротворили всю эту землю. И мы объясняли им знаками, чтобы нас лучше поняли, что на небесах есть человек, которого мы зовём богом, что он создал небо и землю и все хорошее вышло из его рук, а мы его почитаем и считаем своим господом и выполняем всё, что он нам повелевает, и что если они будут поступать так же, то будет им это во благо. Мы нашли в индейцах такое большое расположение к этому, что если бы был у нас язык, которым мы могли бы полно выразить своё учение, то все они стали бы христианами. Мы объяснили им всё так, как только могли; н вот начиная с этого времени индейцы, когда солнце вставало, с громкими криками простирали руки, открыв ладони ему навстречу, а [99] потом проводили ими по всему своему телу, и так же они делали вечером, когда солнце садилось. Вообще эти люди имеют очень хороший характер и склонны следовать всему хорошему.

О ТОМ, КАК НАМ ДАЛИ ОЛЕНЬИ СЕРДЦА

В той же деревне, где нам поднесли изумруды, Дорантесу дали более шестисот оленьих сердец, которые индейцы всегда запасают в большом количестве для еды. По этой причине саму деревню мы назвали деревней Сердец, а она открывает путь ко многим провинциям, лежащим на берегу Южного моря. И если те, кто будут искать море, выйдут к нему через другое место, то они погибнут, потому что на побережье нет маиса и там едят муку из соломы и травы петуший гребешок и из рыбы, которую ловят в море с плотов, так как лодок там нет. Женщины в той земле прикрывают свой стыд травой и соломой, люди там робкие и унылые. Мы думаем, что недалеко от берега, если идти через те народы, через которые мы проходили, заселённая земля тянется более, чем на тысячу лиг, и в ней должно быть много пищи, потому что там три раза в год сеют фасоль и маис.

В той земле имеются три вида оленей; олени одного вида такой же величины, как бычки в Кастилии; есть там и постоянные дома, которые называются бойо. Ещё имеется там ядовитое растение, это дерево размером с яблоню; чтобы отравить стрелу, достаточно её натереть плодом такого дерева, а если на нем нет плодов, ломают любую ветку и смачивают стрелу её соком. Там много этих растений, и они настолько ядовиты, что если истолочь их листья и бросить куда-нибудь в стоячую воду, то все олени и другие животные, которые пьют эту воду, скоро подохнут.

В этой деревне мы пробыли три дня, а в одном дне пути от неё находилась другая, где мы задержались на [100] пятнадцать дней, так как в реке сильно поднялась вода, и мы не могли через неё переправиться.

Когда мы были там, Кастильо увидел на шее одного индейца пряжку от портупеи к шпаге, к ней был привязан кованый гвоздь. Мы спросили индейца, что это за вещь; он нам ответил, что это у него с неба. Мы спросили дальше, кто её ему принёс оттуда, и он ответил, что люди, которые её принесли, были, как и мы, бородатые, что они пришли с неба и дошли до этой самой реки и что у них были лошади, копья и шпаги, и что двое из них были ранены копьём; едва сдерживая свои чувства, мы спросили, что случилось с этими людьми потом, и нам ответили, что они ушли к морю и бросили свои копья под воду, сами тоже вошли под воду, а потом их видели идущими по воде на заход солнца.

Возблагодарили мы господа нашего бога за эти вести, ибо уже потеряли надежду услышать что-нибудь о христианах; а с другой стороны, впали мы в смущение и в скорбь, опасаясь, что те люди приходили с моря только для того, чтобы разведать эту землю; но всё-таки сведения о них были такими определёнными, что мы ускорили своё движение. И всюду мы стали получать новые известия о христианах; мы говорили всем, что идём искать христиан, чтобы просить их не убивать индейцев, не брать их рабами, не сгонять со своих земель и не причинять им никакого другого зла, и индейцы очень радовались этому.

Мы прошли большое расстояние по этой земле, и вся она была пустынна, ибо жители её бежали в горы, не решаясь ни жить в своих домах, ни возделывать землю из страха перед христианами. Мы весьма жалели обо всём этом, ибо земля там прекрасна и плодородна, изобильна водой и реками. И мы скорбели, видя брошенные и сожжённые деревни, видя больных и истощённых людей, вынужденных бежать и скрываться; и так как они не сеяли, то был среди них голод столь велик, что ели они кору и корни деревьев. Этот голод задел и нас, ибо, когда мы проходили по той земле, индейцы не могли хорошо снабжать нас пищей, потому что сами были в таком жалком состоянии, что, казалось, хотят как можно скорее умереть. Они приносили и отдавали нам накидки из тех, что им удалось спрятать от христиан, и ещё они рассказывали нам, как несколько раз христиане входили в их землю и уводили с собой половину мужчин, всех женщин и юношей, а те, кому удавалось ускользнуть из их рук, убегали и прятались. [101] И вот мы видели теперь, как они напуганы, не осмеливаются нигде остановиться, не хотят и не могут ни сеять, ни обрабатывать землю, потому что уже решились умереть, считая, что лучше смерть, чем столь жестокое обращение со стороны христиан; нам же они показывали, что быть с нами для них величайшая радость. Мы, однако, боялись, что когда придём к тем индейцам, что живут на границе с христианами и воюют с ними, то они будут плохо с нами обращаться и заставят нас расплатиться за всё, что им причинили христиане. Но когда мы дошли до тех индейцев, оказалось, что они нас боялись и почитали так же, как и предыдущие, и даже ещё больше, чему мы немало дивились; а из этого ясно видно, что для того, чтобы привлечь к себе индейцев, сделать их христианами и покорными императорскому величеству, надо хорошо обращаться с ними, и этот путь является самым верным, другие же — нет.

Индейцы привели нас в деревню, расположенную на самом гребне горы, и к ней пришлось подниматься по крутому склону. Там мы нашли много людей, которые собрались вместе, согнанные со своих мест страхом перед христианами. Они приняли нас очень хорошо, дали нам всё, что у них было, и дали нам две тысячи карг ¹⁰⁹ маиса, а мы отдали его тем несчастным и голодным индейцам, которые нас туда привели. На следующий день мы, как обычно это делали, разослали по земле четырёх гонцов, чтобы они созвали всех, кого найдут, в одну деревню, лежавшую в трёх днях пути от этого места; и сделав это, мы на другой день отправились в путь со всем народом, который там был, и повсюду встречали следы и знаки, указывавшие, что здесь ночевали христиане, а в полдень встретились с нашими гонцами, которые сказали, что они не нашли людей, так как все скрылись в лесах, чтобы христиане их не убили или не взяли рабами; и сказали ещё, что прошлой ночью видели христиан и, спрятавшись за деревьями, наблюдали за ними; христиане же вели с собой много индейцев, закованных в цепи. Услышав эти новости, люди, шедшие с нами, заволновались и некоторые из них вернулись предупредить других о приходе христиан, и остальные тоже ушли бы, если бы мы им не сказали, чтобы они не боялись и не делали этого; они нам поверили и очень обрадовались. А в это время с нами были индейцы, жившие за сто лиг отсюда, и раньше мы не могли их уговорить вернуться к своим домам; чтобы их успокоить, мы в этот день не пошли дальше [102] и ночью спали на том же месте, а на другой день тронулись в путь и спали на дороге.

На следующий день те, кого мы посылали гонцами, повели нас в место, где они видели христиан. Прибыв туда на вечерней заре, мы ясно увидели, что они говорили правду, и поняли, что христиане были на лошадях, так как там сохранились колья, к которым они привязывали лошадей. Было это место у реки, называвшейся Петутан, а от Петутана и до реки, куда прибыл Дьего де Гусман, расстояние примерно в восемьдесят лиг, как мы потом узнали у христиан, а до деревни, где нас задержала вода, оттуда расстояние в двенадцать лиг, а до Южного моря оттуда расстояние в двенадцать лиг.

По всей этой земле, где только горы позволяли её осмотреть, мы видели много следов золота, сурьмы, свинцового блеска, железа, меди и других металлов. В местах, где индейцы строят постоянные жилища, жарко, там даже в январе довольно тепло. Если же идти оттуда на полдень, земля в той стороне не заселена до самого Северного моря, она там бедна и сурова; проходя по ней, мы страдали от ужасного и невероятного голода. Индейцы, которые в той земле живут или по ней проходят, самые грубые люди с очень плохими склонностями и обычаями. Индейцы, живущие в постоянных домах, и те, что живут ещё дальше за ними, не употребляют золото и серебро ни для каких целей и не знают, какую пользу можно извлечь из этих металлов.

О ТОМ, КАК МЫ УВИДЕЛИ СЛЕДЫ ХРИСТИАН

Увидев столь ясные следы христиан, мы поняли, что находимся совсем недалеко от них и возблагодарили господа нашего бога за то, что он пожелал вывести нас из тяжкого и скорбного плена; чувство радости, которое мы при этом [103] испытали, поймёт каждый, кто вспомнит, сколько времени нам пришлось пробыть в той земле и какие опасности и трудности мы там перенесли.

В ту ночь я просил моих товарищей, чтобы кто-нибудь из них пошёл за христианами и привёл их в условленное место, в трёх днях пути отсюда, где мы остановимся их ждать. Но они отказались, оправдываясь усталостью и тяготами пути; и хотя каждый из них мог бы это сделать лучше, чем я, ибо все они были моложе меня и крепче, я, видя, какова их воля, утром следующего дня взял с собой негра и одиннадцать индейцев, двинулся по следам, оставленным христианами, и миновал три места их ночёвок. В этот день я прошёл десять лиг, а на другой день утром догнал четырёх христиан на лошадях, которые пришли в сильное волнение, увидев меня, столь странно одетого и в сопровождении индейцев. Они смотрели на меня в таком изумлении, что не могли ничего сказать и не догадывались о чём меня спросить.

Я им сказал, чтобы они отвели меня к своему капитану; и вот мы прошли пол-лиги и пришли к Дьего де Алькарасу, который был их капитаном. После того как я с ним поговорил, он сказал мне, что находится в весьма трудном положении, потому что вот уже много дней он не может взять индейцев ¹¹⁰ и не может никуда идти, так как у них начались нужда и голод; я сказал ему, что оставил позади, в десяти лигах отсюда, Дорантеса и Кастильо со многими индейцами, которых мы привели с собой; и он послал за ними трёх всадников и пятьдесят индейцев из тех, что он вёл с собой, и негр тоже пошёл с ними, чтобы показывать дорогу. Я же остался там и просил, чтобы мне засвидетельствовали год, месяц и день моего прихода и то, каким образом я добрался до них, что они и сделали. А от этой реки до христианского селения Сан-Мигель ¹¹¹, которое является столицей провинции Новая Галисия ¹¹², тридцать лиг. [104]

О ТОМ, КАК Я ПОСЛАЛ ЗА ХРИСТИАНАМИ

Через пять дней прибыли Андрес Дорантес и Алонсо дель Кастильо с теми, кто был послан за ними. Они привели с собой более шестисот человек из народа, прятавшегося от христиан в лесу; индейцы, пришедшие с нами, вывели этих людей из леса и передали их христианам, а те отпустили всех других людей, которые дошли с ними до этого места. Ко мне пришёл Алькарас и просил, чтобы мы послали за скрывавшимися в лесах индейцами из деревень, лежащих по реке, и приказали бы им принести еды, хотя это было совершенно лишним, потому что индейцы никогда не забывали принести нам всё, что могли; но мы, тем не менее, тотчас послали наших гонцов позвать индейцев. И пришло к нам шестьсот человек и принесли весь маис, который они смогли достать, а маис этот был в горшках, присыпанных сверху землёй, чтобы его не было видно. Кроме маиса они принесли нам всё другое, что у них было; но мы не хотели брать у них ничего, кроме еды, и отдали всё остальное добро христианам, чтобы те его разделили между собой; и после этого были у нас сильные ссоры и столкновения с ними, ибо они хотели заставить нас обратить в рабов индейцев, которых мы привели. Мы так были злы на них, что, уходя оттуда, забыли там много луков, украшенных бирюзой, много сумок и стрел, и среди них шесть с изумрудами; всё это мы оставили там и навсегда потеряли. Мы отдали христианам множество накидок из коровьих шкур и другие принесённые вещи.

Больших трудов нам стоило убедить индейцев, чтобы они вернулись в свои дома, оставили все опасения и сеяли бы свой маис. Они не хотели ничего иного, кроме как идти с нами, пока не оставят нас у других индейцев, как они привыкли делать; ибо они боялись, что если вернутся по домам, не выполнив этого, то они умрут; идя же вместе [105] с нами, они не страшились христиан и их копий. Христианам это очень не нравилось; и они заставляли меня сказать индейцам, что мы такие же христиане, как и они, что просто мы затерялись в этой земле на долгое время, что мы несчастные и незначительные люди и что не мы, а они, эти христиане, настоящие господа здешней земли, поэтому все должны им служить и повиноваться.

Но индейцы не обратили никакого внимания на всё это; напротив, переговорив между собой, они сказали, что христиане лгут, ибо мы пришли с восхода солнца, а эти христиане с заката, и мы исцеляли больных, а эти христиане убивали здоровых, мы пришли нагие и босые, эти же христиане одетые, на лошадях и с копьями; у нас не было никакой алчности к вещам, и даже то, что нам давали, мы потом возвращали индейцам обратно, а сами оставались ни с чем, эти же христиане не имели другой цели, кроме как грабить всё, что увидят, и никогда ничего никому не давали; таким образом индейцы рассказывали о всех наших поступках и восхваляли их, в отличие от поступков других христиан. Всё это они сказали христианам через толмача, и потом, чтобы их могли понять все индейцы, повторили то же самое на одном из индейских языков, который мы тоже понимали, а тех, кто говорят на этом языке, мы называли примааиту, это то же, как если бы мы их называли басками; на этом языке мы говорили с индейцами на протяжении четырёхсот лиг, не имея в этих землях другого языка для разговора ¹¹³. Как бы то ни было, нельзя было заставить индейцев поверить, что мы из тех, других, христиан, и только после долгих и настойчивых уговоров они согласились вернуться в свои дома; мы же наказали им, чтобы они перестали опасаться и снова селились бы в своих деревнях и чтобы они обрабатывали землю и засевали её, ибо, обезлюдев, она уже начала зарастать лесами. Земля же та, без сомнения, самая лучшая из всех, что есть в Индиях, самая плодородная и изобильная, и засевают её три раза в год. Она полна плодов, в ней много прекрасных рек и других очень хороших вод. Там повсюду встречаются золото и серебро, и есть богатые залежи их; люди на этой земле хорошо устроены, они по своей доброй воле служат христианам (тем, которые им друзья). Они очень к нам расположены, гораздо больше, чем индейцы в Мехико; словом, у этой земли есть всё, чтобы считаться прекрасной.

Уходя, индейцы сказали, что сделают всё, как мы им [106] наказали, что они осядут в своих деревнях, если христиане не будут их трогать; и вот я говорю и утверждаю со всей определённостью, что если они этого не сделали, то лишь по вине христиан.

А после того как мы отослали индейцев с миром, ещё раз поблагодарив их за то, что они делили с нами все невзгоды, христиане отправили нас оттуда под охраной алькальда, некоего Себрероса, и ещё двух человек ¹¹⁴. Нас повели через леса и пустоши, чтобы отдалить от индейцев и не дать говорить с ними, чтобы мы их не встречали и не узнали о том, что с ними сделали. Из всего этого видно, как обманываются люди в своих надеждах: долго мы шли в поисках свободы и когда уже думали, что обрели её, случилось всё наоборот. Христиане же тем временем договорились напасть на индейцев, которых мы отпустили успокоенными и умиротворёнными, и как они задумали, так и сделали; а нас вели по лесам уже два дня, сбились с пути и остались без воды; мы думали, что все там погибнем от жажды; и шесть человек умерло от неё, и многие дружественные индейцы, сопровождавшие этих христиан, только на следующий день смогли выйти к тому месту, где мы накануне ночью нашли, наконец, воду. Так мы прошли двадцать пять лиг, может быть, немного больше или меньше, и пришли в деревню мирных индейцев. Алькальд, который нас вёл, оставил нас в ней, а сам пошёл в следующую деревню; она называлась Кульясан и лежала в трёх лигах от этой; в Кульясане пребывал Мельчор Диас ¹¹⁵, старший алькальд и капитан этой провинции.

О ТОМ, КАК НАС ХОРОШО ПРИНЯЛ СТАРШИЙ АЛЬКАЛЬД В ДЕНЬ НАШЕГО ПРИХОДА

Как только старшему алькальду сообщили о том, что мы вышли из индейских земель и прибыли в эти места, он сразу, этой же [107] ночью, отправился в путь и пришёл в деревню, где мы остановились; и он плакал с нами, вознося хвалы господу нашему богу за милосердие, которое тот проявил к нам. Он разговаривал и обращался с нами очень хорошо и от имени губернатора Нуньо де Гусмана и от своего собственного предложил нам все, чем только располагал; он высказал большое сожаление по поводу того, что Алькарас и другие так плохо нас встретили и так плохо обращались с нами; и мы уверились, что если бы он находился там, то было бы предотвращено то, что произошло с индейцами и с нами.

Когда прошла эта ночь, мы на следующий день собрались тронуться в путь, но старший алькальд очень просил нас ещё задержаться, говоря, что мы сослужим этим большую службу богу и вашему величеству, ибо земля там вся запустела и обезлюдела, а индейцы убегают и прячутся в лесах, не желая возвращаться и жить оседло в своих деревнях, мы же могли бы послать за ними и приказать им именем бога и вашего величества, чтобы они снова вернулись и заселили долину и обрабатывали бы свои земли.

Нам показалось весьма трудным исполнить всё это, поскольку с нами не было ни одного из наших индейцев, из тех, кто обычно сопровождал нас и разбирался в подобных делах. Наконец мы решили использовать для этого двух пленных индейцев из того же народа, что населял эту землю; когда по пути к христианам мы побывали у этих людей, они узнали от наших провожатых о том огромном влиянии и власти, которые мы имели во всех пройдённых землях, о чудесах, которые мы творили, об исцелении больных и о многом другом.

И вот через этих двух пленных мы передали распоряжение остальным жителям деревни, чтобы они пошли и позвали всех непокорных индейцев, прятавшихся в горах, а также индейцев с реки Петаан, где мы встретили христиан; мы передали, чтобы все они приходили к нам, ибо мы хотим с ними говорить. А чтобы нашим посланцам была вера и чтобы их слушались, мы дали им одну из тех калабас, которые носили в руках (что было нашим главным знаком отличия и указывало на наше высокое положение). С этой калабасой они ушли и ходили по той земле семь дней, а через семь дней вернулись с тремя вождями непокорных индейцев, прятавшихся в горах. Вожди принесли нам бусы, бирюзу и перья, а гонцы сказали, что на реке, где мы вышли к христианам, они никого не нашли, ибо [108] христиане снова вынудили всех бежать в леса. Тогда Мельчор Диас сказал толмачу, чтобы он поговорил с индейцами и от всех нас сказал им, что я пришёл от бога, который на небесах, и что я со своими товарищами много лет ходил по земле, убеждая всех, кого встречал, верить в бога и служить ему, ибо бог — господин всего, что есть на свете, и что он вознаграждает за добро и осуждает на вечное наказание огнём за зло; и что, когда умирают хорошие люди, он берет их на небо, где никто никогда не умирает, где нет ни голода, ни холода, ни жажды, ни другой какой-нибудь нужды, но лишь высшее блаженство, такое, которое только можно вообразить; а тех, кто не желал верить в него и подчиняться его повелениям, тех он низвергает под землю, где их ждут демоны и вечный огонь, который никогда не угасает и причиняет вечные муки; и что, кроме всего этого, если они захотят стать христианами и служить богу так, как мы им прикажем, то тогда христиане будут считать их своими братьями и относиться к ним хорошо, и мы повелим христианам, чтобы они не чинили индейцам никакого зла и не сгоняли бы их с земель, но стали бы им добрыми друзьями. Но если индейцы этого не пожелают, тогда христиане будут обращаться с ними очень плохо и будут уводить их рабами в другие земли. На это индейцы ответили через толмача, что они будут хорошими христианами и будут служить богу.

Когда же их спросили, кому они поклоняются и приносят жертвы, у кого просят воды для своего маиса и здоровья для себя самих, то они ответили, что у одного человека, который живёт на небе. Мы спросили, как зовут этого человека; они ответили, что Агуаром, и сказали, что верят, что Агуар сотворил весь мир и всё, что в нем есть. Мы снова спросили, откуда им известно это; они ответили, что так говорили их отцы и деды, они же знали об этом издавна и знали также, что воду и все другие блага посылает Агуар. Мы им сказали, что того, о ком они говорят, мы называем богом и чтобы они его тоже так называли и поклонялись бы и служили бы ему так, как мы им прикажем, и что тогда им будет очень хорошо. Они ответили, что всё поняли и будут делать так, как мы им скажем. Тогда мы приказали им, чтобы они спускались с гор и в спокойствии и с миром заселяли бы всю землю, и строили свои дома, а среди них один сооружали бы для бога и ставили бы перед ним крест такой, какой был у нас; и чтобы, когда к ним придут христиане, они выходили бы им навстречу с [109] крестами в руках, без луков, без оружия и приводили бы христиан в свои дома и давали бы им еду, какая у них есть, и тогда христиане не будут чинить им никакого зла, но будут им друзьями. И они отвечали, что сделают всё так, как мы наказали; а капитан дал им много накидок и обращался с ними очень хорошо. И вот они вернулись к себе, взяв с собой тех двух пленных, которых мы посылали гонцами.

Все это произошло в присутствии нотариуса, который там был, и многих других свидетелей.

О ТОМ, КАК МЫ РАСПОРЯДИЛИСЬ ПОСТАВИТЬ В ТОЙ ЗЕМЛЕ ЦЕРКВИ

После того как вожди ушли, все индейцы той провинции, которые оставались друзьями христиан, получив от нас известие, пришли встретиться с нами и принесли нам бусы и перья, и мы распорядились, чтобы они сооружали церкви и ставили в них кресты, потому что до сих пор они не строили церквей; и мы послали их привести детей главных вождей, чтобы крестить их. А затем капитан торжественно поклялся именем бога не совершать и не допускать никаких нападений на индейцев, взятых нами под защиту, и не брать их в рабство; он поклялся соблюдать и выполнять всё это до тех пор, пока ваше величество и губернатор Нуньо де Гусман или вице-король не определят то, что сослужит ещё лучшую службу богу и вашему величеству. Когда детей окрестили, мы отправились в селение Сан-Мигель. После нашего прибытия туда пришли индейцы и сказали, что много людей уже спускаются с гор и заселяют долину, и ставят церкви, и воздвигают кресты, и выполняют всё, о чем мы им говорили; и каждый день мы получали сообщения о том, как это всё происходит и как всё более полно выполняются наши распоряжения. А спустя пятнадцать дней туда прибыл Алькарас с [110] христианами, с которыми он устраивал набеги, и они рассказали капитану, что индейцы спускаются с гор, что они уже заселили равнину, что в деревнях, которые были до этого опустошены и заброшены, уже много народу и что индейцы вышли их встречать с крестами в руках, отвели в свои дома, дали им всё, что у них есть, и оставили их спать с собой в эту ночь. Изумлённый таким приёмом и тем, что индейцы сказали, что теперь они под защитой, Алькарас приказал своим христианам не причинять им никакого зла. Так они и простились.

Пожелал господь наш бог в своём бесконечном милосердии, чтобы именно в дни вашего величества и под сенью вашего могущества и милости эти люди стали подлинными слугами своего истинного господина, который их создал и искупил их вину. Мы уверены, что это воистину так и что ваше величество сможет придать этому законную силу (это будет не так трудно сделать), ибо на протяжении двух тысяч лиг, что мы прошли по той земле пешком и проплыли на лодках по морю, и за десять месяцев после нашего выхода из плена, в течение которых мы тоже шли без остановок, мы ни разу не видели ни жертвоприношений, ни идолопоклонства. За это время мы пересекли землю от одного моря до другого, и, по сведениям, которые собирали с большим тщанием, расстояние от одного берега до другого в самом широком месте должно составлять двести лиг. Мы смогли установить также, что на южном берегу есть жемчуг и много других богатств и что всё самое лучшее и самое ценное находится недалеко от берега.

В селении Сан-Мигель мы пробыли до мая пятнадцатого дня; причиной нашей задержки было то, что оттуда до города Компостела, где пребывает губернатор Нуньо де Гусман, сто лиг расстояния по безлюдным землям и среди врагов. С нами должны были пойти другие люди, среди них двадцать человек на лошадях, сопровождавшие нас сорок лиг; оттуда дальше с нами пошло шестеро христиан, которые вели с собой пятьсот индейцев, взятых рабами. Когда мы прибыли в Компостелу, губернатор принял нас очень хорошо и из своих вещей дал нам одеться; но я в течение многих дней не мог носить одежду, не мог я и спать иначе как на полу. По прошествии десяти или двенадцати дней мы отправились в Мехико, и на всем пути нас очень хорошо принимали христиане и многие приходили, чтобы встретить нас на дороге, и воздавали хвалы господу богу за то, что он избавил нас от стольких бед. В Мехико мы прибыли [111] в воскресенье, накануне Дня Сантьяго; там мы были отменно встречены вице-королём ¹¹⁶ и маркизом де Валье ¹¹⁷; они очень хорошо с нами обращались, дали нам одежду и предложили все, что у них есть; а в День Сантьяго был праздник и шумное веселье.

О ТОМ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ СО МНОЙ, КОГДА Я РЕШИЛ ВЕРНУТЬСЯ В КОРОЛЕВСТВА ¹¹⁸

После того как мы отдохнули в Мехико два месяца, я решил вернуться в королевства: я собирался сесть на корабль в октябре месяце, но в это время поднялась буря, корабль разбился о скалы и затонул. Узнав об этом, я решил остаться там на зиму, потому что в тех местах зимой стоит слишком ненастная погода для плавания. Когда же зима прошла, Андрес Дорантес и я на великий пост вышли из Мехико и направились в Веракрус, чтобы сесть там на корабль. Там мы ожидали погоды до самого вербного воскресенья, а в вербное воскресенье поднялись на корабль и, уже находясь на нем, ещё пятнадцать дней ждали погоды; за это время в корабль, на котором мы были, набралось много воды; тогда я сошёл с него и перешёл на другой, который тоже готовился к отплытию, а Андрес Дорантес остался на первом.

И вот десятого дня месяца апреля мы вышли из гавани тремя кораблями и проплыли вместе сто пятьдесят лиг; по дороге два корабля набрали много воды, и однажды ночью мы лишились своего охранения, потому что, как выяснилось потом, шкиперы и лоцманы тех кораблей побоялись идти дальше и снова вернулись в порт, откуда мы вышли, не сообщив нам, а мы ничего не знали об этом. Мы продолжали свой путь и четвёртого дня месяца мая прибыли в порт Гавану, что на острове Куба, где до второго дня месяца июня ждали других кораблей, которые, как мы надеялись, должны были подойти ¹¹⁹, а потом вышли оттуда в [112] большом страхе, ибо боялись встретиться с французами, захватившими за несколько дней перед этим три наших корабля. Когда мы шли около Бермуды, нас застала буря; по словам людей, плавающих на Бермуду, буря обычно захватывает всех, кто там проходит; всю ночь мы были на краю гибели, но смилостивился господь наш бог и с наступлением утра унял бурю, и мы продолжили наш путь.

За двадцать девять дней мы прошли тысячу сто лиг, таково, говорят, расстояние от Гаваны до Азор; там мы пробыли день, проведя его на острове Куэрво, а на следующий день снова вышли в море и в полдень наткнулись на французский корабль. Француз, который вёл с собой захваченную у португальцев каравеллу, начал нас преследовать и устроил настоящую охоту за нами; в этот день мы видели девять других парусов, но они были так далеко, что мы не могли узнать, были ли то португальские или французские корабли; к вечеру француз был от нас уже на расстоянии выстрела из ломбарды ¹²⁰, а когда стемнело, мы изменили курс и пытались ускользнуть от него, но так как он шёл совсем близко к нам, то заметил это и перерезал нам путь; и так мы повторяли манёвр три или четыре раза, и он легко мог бы нас взять, если бы захотел, но предпочёл отложить до утра. Однако смилостивился бог, и, когда рассвело, и мы оказались совсем рядом с французом, к нам уже спешили те корабли, которые, как я говорил, мы видели накануне; и мы узнали в них корабли португальской армады; и возблагодарил я нашего господа за то, что он, избавив меня от стольких тягот на земле, спас и от опасности на море. А француз, узнав португальскую армаду, отвязал каравеллу; эта каравелла была нагружена неграми, он же водил её привязанной за собой для того, чтобы мы подумали, что это португальцы, и стали бы ждать их; а когда он её бросил, то сказал лоцману и шкиперу этой каравеллы, что мы французы из его охранения; и сказав это, поставил шестьдесят весел на своём корабле и так быстро начал уходить от нас на парусе и вёслах, что даже трудно поверить. Каравелла же, которую он отвязал, подошла к португальскому галеону, и они сказали капитану галеона, что наш корабль, как и другой тоже, французский; а так как в это время наш корабль приближался к галеону и вся армада видела это, то все они окончательно уверились, что мы французы, приготовились к бою и двинулись нам навстречу. Но когда до них было уже недалеко, мы им салютовали, и они поняли, что мы их друзья. Поддавшись на [113] обман, португальцы позволили ускользнуть тому корсару; и вот, когда всё выяснилось, четыре каравеллы отправились вслед за французом. К нам подошёл галеон, и после того как мы приветствовали их, капитан галеона, Дьего де Сильвейра, спросил нас, откуда мы идём и какие везём товары; шкипер ответил, что мы идём из Новой Испании и везём серебро и золото; и капитан спросил сколько, шкипер же ответил, что около трёхсот тысяч кастельянос ¹²¹. Капитан сказал по-португальски: «Ей-же-ей, вы возвращаетесь богачами, но корабль у вас плохой и артиллерия никуда не годится, и этот негодяй, этот сукин сын предатель-француз потерял жирный кусок, бог мне свидетель! Но раз уж вы от него ускользнули, теперь держитесь за мной и не отставайте, и я с божьей помощью доведу вас до Кастилии» ¹²². Спустя немного времени вернулись каравеллы, преследовавшие француза, ибо им показалось, что француз идёт слишком быстро, они же не хотели отрываться от армады, сопровождавшей три корабля, нагруженных бакалеей.

И вот мы прибыли на остров Терсейра ¹²³, где остановились на пятнадцать дней на отдых; там мы набирались сил и поджидали ещё один корабль с грузом из Индий, который должен был присоединиться к этим трём кораблям и идти дальше под охранением вместе с ними; через пятнадцать дней мы вышли оттуда с армадой и прибыли в порт Лиссабон 9 августа 1537 года, накануне дня Святого Лаврентия. И поскольку, как я указывал выше, всё, что написано в этом отчёте, правда, то и подписываюсь своим именем: КАБЕСА ДЕ ВАКА. Отчёт, откуда извлечено это, подписан его именем и скреплён гербом его оружия.

О ТОМ, ЧТО ПРОИЗОШЛО С ОСТАЛЬНЫМИ ЛЮДЬМИ, ПОБЫВАВШИМИ В И ИНДИЯХ

Итак, я сделал отчёт о событиях, происшедших во время путешествия, [114] о том, как мы вошли в ту землю и вышли из неё, о нашем возвращении в королевства; теперь я хочу сообщить также и о том, что произошло с кораблями и людьми, которые на них остались; о них я не сообщал в приведённом выше отчёте, поскольку мы не имели таких сведений вплоть до нашего выхода из индейцев, когда мы встретили многих из этих людей в Новой Испании, а других уже здесь, в Кастилии; от них мы и узнали, как закончилось их путешествие и что с ними произошло после того, как мы оставили три корабля (один корабль утонул раньше у скалистого берега).

Корабли находились в большой опасности, а на них оставалось около ста человек с небольшим запасом пищи. Среди них было десять замужних женщин, а одна из них рассказала губернатору о многих случившихся во время путешествия событиях ещё до того, как они произошли. Когда губернатор собирался направиться в глубь той земли, она ему сказала, чтобы он не ходил туда, ибо была уверена, что ни он, ни тот, кто пойдёт с ним, не выйдут больше из той земли; а если кто-нибудь и выйдет, то сотворит бог ради него великие чудеса; но она думала, что будет мало таких, кто спасётся, скорее же всего — никто. Тогда губернатор ответил ей, что он и все, кто идёт туда, будут сражаться и завоёвывать огромные и неведомые земли и их народы, и он знает, что, завоёвывая их, многие погибнут; но к тем, кто останется в живых, судьба будет благосклонна, и они разбогатеют, ибо согласно его сведениям, та земля очень богата. И ещё он попросил её объяснить, почему она знает о прошлом и настоящем, кто ей рассказал обо всём? Она же ответила и сказала, что знает это от женщины-мориски ¹²⁴ из Ориачос, в Кастилии, что та женщина предсказала всё ещё до того, как мы отправились в путь, и всё, что с нами случилось в пути, произошло именно так, как она предсказывала.

После того как губернатор оставил вместо себя Каравальо, родом из Куэнки, и сделал его капитаном всех кораблей, мы ушли от них, а губернатор, уходя, приказал, чтобы потом корабли во что бы то ни стало собрались вместе и, идя вдоль берега по направлению к Пануко, искали бы подходящее место, которое можно было бы использовать как порт; и чтобы, найдя таковое, бросили бы там якорь и ждали нас.

Рассказывают, что когда все оставшиеся собрались на кораблях, они ясно видели и слышали, как та женщина [115] говорила другим, что вот-де ваши мужья теперь вошли в глубь земли и ввергли себя в такую опасность, что больше на них не приходится рассчитывать; и она сказала им, чтобы они присматривали себе мужей, ибо она и сама собиралась так поступить, что вскорости и сделала. И вот все женщины снова вышли замуж и стали сожительствовать с теми, кто остался на кораблях.

Выйдя из того места, корабли подняли паруса и продолжили путешествие, но впереди они не нашли гавани и вернулись назад. Пятью лигами ниже того места, где мы сошли на землю, они увидели гавань, вдававшуюся в сушу на шесть или восемь лиг, а это была та самая бухта, которую мы открыли перед их приходом и где мы нашли лари из Кастилии с мёртвыми христианами, о чем уже говорилось выше. И в эту гавань, к этому берегу, пришли три корабля и ещё корабль из Гаваны, и ещё один бриг; и они искали нас почти целый год. Но так как они нас не встретили, то потом ушли в Новую Испанию.

А этой гавани, как мы говорили, нет равных во всем мире, она вдаётся в землю на шесть или восемь лиг и имеет шесть рукавов у входа и потом ещё пять рукавов, дно её устлано илом, и в ней не бывает ни волн, ни бурь; к тому же те, кто укроется в ней на кораблях (а она может вместить их в большом количестве), смогут найти там много рыбы. Она отстоит на сто лиг от Гаваны, христианского поселения на Кубе, и лежит на север от него; там всегда дуют бризы, и корабли доходят от Гаваны до этого места за четыре дня, заходят же они туда в поисках стоянки.

Теперь, когда я сделал отчёт о кораблях, мне следовало бы рассказать о тех людях, которых сподобил господь наш бог спастись от всех трудов, описанных мной: кто они и из какой части королевств родом. Первый — Алонсо дель Кастильо Мальдонадо. Второй — Андрес Дорантес, родом из Бехара, что около Хибралеона. Третий — Альвар Нуньес Кабеса де Вака, сын Франсиско де Вера и внук Педро де Вера, того самого, который завоевал Канарию; а имя его матери донья Тереса Кабеса де Вака, она родом из Хереса-де-ла-Фронтера. Четвёртого зовут Эстебанико, он арабский негр ¹²⁵ родом из Асомара ¹²⁶.

Deo Gratias ¹²⁷

Комментарии

96. Это не самоназвание, а имя, данное племени испанцами. Слово «иго» означает смокву. Несомненно, это племя питалось главным образом тунами. Вообще относительно приводимого перечня племён следует заметить, что он не вполне точно согласуется с данными, которые автор давал раньше. Очевидно, часть сведений была получена Кабесой де Вака от его спутников, и он допускает неточности в изложении. В совместном отчёте, написанном в Мексике, вообще не приводятся названия племён.

97. Имеется в виду табак, который индейцы курили как в чистом виде, так и в смеси с другими травами.

98. Калабаса — сосуд из высушенной тыквы.

99. Арроба — старая испанская мера веса (от 10 до 15 кг) и объёма (от 12 до 40 л).

100. По-видимому, имеется в виду мука из бобового растения Inga fagifolia или Prosopts chileneste.

101. Гвадалквивир.

102. Речь идёт о меди.

103. Южным морем испанцы называли Тихий океан.

104. Двигаясь далее на запад, испанцы должны встретиться с племенами пуэбло. Описываемый здесь способ охоты практиковался как раз индейцами пуэбло.

105. Не удалось установить, какой именно плод имеется в виду.

106. Испанцы вступили в юго-западный регион Северной Америки, где жили наиболее развитые племена этого континента. Двигаясь по направлению к реке Хиле, а затем на юг, испанцы встречались с племенами, говорившими на языках южной группы семьи на-дене (апачи, навахи) и на языках таньо-юто-ацтекской семьи (группы: таньо, зуньи, кайова, сонора, кахита-тарахумара и др.). К числу наиболее развитых относились земледельческие племена пима (из группы кахита — тарахумара), опата (из группы сонора), а также племена из языковых групп хопи и зуньи (из юто-ацтекской семьи) и племена пуэбло, говорившие на различных языках. Индейцы этих племён строили постоянные жилища, выращивали фасоль, маис, хлопок, табак, некоторые из них практиковали поливное земледелие (правда, Кабесе де Вака, очевидно, не встречались их ирригационные сооружения), разводили коз и овец. Большим своеобразием отличались огромные дома-деревни некоторых племён пуэбло и зуньи.

107. Наконечники были сделаны, вероятно, из малахита. Из текста можно понять, что украшенные малахитом стрелы не предназначались для охоты, но имели ритуальное значение.

108. Речь идёт, по-видимому, о домах-деревнях индейцев зуньи. Это замечание Кабесы де Вака произвело большое впечатление на современников, оживив средневековую легенду о «Семи городах», где испанцы жаждали найти золото. Ещё до возвращения Кабесы де Вака до губернатора Нуньеса де Гусмана доходили слухи о богатых «семи городах» страны Сиволы, расположенных где-то на север от Мексики. В 1530 году Гусман отправился в поход на север. В результате этого похода было основано поселение Сан-Мигель-де-Кульякан, которое, по словам И. П. Магидовича, «позднее стало отправным пунктом испанских экспедиций в северные районы» (подробнее о стране Сиволе и походе Гусмана можно прочитать в упоминавшейся уже книге И. П. Магидовича.).

109. Карга — старая испанская мера сыпучих тел, равная 3 или 4 фанегам.

110. Капитан Алькарас охотился на индейцев, что было формально запрещено королём в 1530 г.

111. Т. е. Кульякаи.

112. Здесь Кабеса де Вака допускает анахронизм. В описываемый момент завоеванные Гусманом земли в северной части Мексики назывались Великой Испанией. Губернатором Великой Испании был сам Гусман, прославившийся жестокостями ещё во время своего пребывания в Пануко. В Мексике Гусман появился в 1528 году: он был председателем «аудиенсии» (верховного судебно-административного органа), разбиравшей деятельность Кортеса. Кортес, не согласный с ведением дела аудиенсией, уехал в Испанию, а Гусман остался управлять Мексикой. Однако в 1530 году была прислана новая аудиенсия, и теперь уже Гусман почёл за лучшее уехать из Мехико. Он открывает кампанию по завоеванию северных территорий. Правительство, однако, с недоверием относится к его деятельности. Поступают многочисленные сигналы о злоупотреблениях Гусмана. К тому же он вступил в серьёзный конфликт с монахами. Столкновения Кабесы де Вака с людьми Гусмана и его протест против бессмысленных жестокостей сыграли свою роль — в конце того же года Гусмана сместили. Именно тогда перестала существовать Великая Испания: Халиско и прилежащие территории были переименованы в провинцию Новая Галисия.

113. В этом ареале жили племена пима.

114. Кабеса де Вака и его спутники фактически были арестованы.

115. Через несколько лет Мельчор Диас примет участие в походе Коронадо и погибнет, исследуя реку Колорадо (впадающую в Калифорнийский залив).

116. Вице-королём Мексики был в это время Антонио де Мендоса, представитель одной из наиболее знатных семей Испании. Его назначение на этот пост (1535 год) соответствовало новой политике правительства — отстранять от управления завоёванными землями конкистадоров и отдавать власть в руки высшей аристократии.

117. Кортес, уехав в 1528 году в Испанию, не смог существенно поправить своё положение. Он был пожалован громким титулом маркиза де Валье (маркиз Долины), но лишён реальной власти и вынужден был довольствоваться должностью капитана-генерала. В этой должности он вернулся в Мексику в 1530 году.

118. Т. е. в Испанию (королевства Кастилия и Арагон).

119. Опасное само по себе, морское путешествие через Атлантический океан осложнялось для испанцев угрозой встретиться с французскими или английскими корсарами. Поэтому испанские корабли собирались в караваны и плавали большими группами. В этом и состоит причина описываемой задержки в Гаване. Что касается самих пиратов, они часто имели каперские патенты, выданные им правительствами европейских государств, прежде всего Франции и Англии. Каперские патенты легализовали морской грабёж (конечно, при условии, что часть конфискованной каперами добычи будет передана в казну). Как известно, Испания и Португалия, поделившие согласно Тордесильясскому договору 1494 года весь мир на две сферы влияния, ревностно охраняли свои права на владение всеми открытыми землями. (Линия раздела, согласно договору, проходила «от Северного полюса к Южному через моря и океаны» и отстояла на 370 лиг к западу от островов Зелёного Мыса. «Всё,— гласил договор,— что уже открыто или будет открыто королём Португалии или его кораблями, будь то острова или материки, к востоку от этой линии, будет принадлежать… королю Португалии и его преемникам на веки вечные, а все острова и материки, как открытые, так и те, которые будут открыты королём и королевой Кастилии и Арагона или их кораблями к западу от названной линии, на севере и на юге, будут принадлежать… королю и королеве и их преемникам на веки вечные», — пит. по кн.: Д. Ю. Слезкин. Земля Святого Креста. Изд. «Наука», М., 1970, стр. 15). Вот почему Франция и Англия, также рвавшиеся в Новый Свет, всячески поощряли каперство.

120. Ломбарда — старинная пушка, стрелявшая каменными ядрами.

121. Кастельянос — старая испанская золотая монета.

122. В оригинале эти слова приведены по-португальски.

123. Остров Терсейра входит в состав Азорских островов.

124. Морисками называли мусульманское население, оставшееся в Испании после падения эмирата Гранада.

125. Несколько странное определение «арабский негр» породило разногласия среди толкователей книги Кабесы де Вака: одни из них считают, что Эстебанико был негром, другие — что он был арабом. Весьма любопытна дальнейшая судьба Эстебанико. Приход Кабесы де Вака и его спутников произвёл большое впечатление на испанцев, а рассказы о богатых и цивилизованных народах севера побудили вице-короля Мендосу активизировать поиски Сиволы. Мендоса купил Эстебанико, который юридически был рабом Дорантеса, с тем, чтобы использовать его для разведывательного похода. В марте 1539 года Эстебанико вместе с монахом-францисканцем Маркосом и двумя индейцами-переводчиками были направлены на поиски Сиволы. Пока отряд проходил по землям, где помнили Кабесу де Вака или слышали о нём, все было в порядке, но как только он оказался среди новых племён зуньи, Эстебанико, не отличавшийся тактом Кабесы де Вака, был убит индейцами. Проникновение испанцев в юго-западную часть североамериканского континента было продолжено в 1540-1542 годах походами Коронадо.

126. Асамор — Аземмур (Марокко).

127. Благодарение богу.

Текст воспроизведен по изданию: Кабеса де Вака. Кораблекрушения. М. Мысль. 1975

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.