АЛЬВАР НУНЬЕС КАБЕСА ДЕ ВАКА

КОРАБЛЕКРУШЕНИЯ

NAUFRAGIOS Y COMENTARIOS

О ТОМ, ЧТО ПРОИЗОШЛО МЕЖДУ ЛОПЕ ДЕ ОВЬЕДО И НЕСКОЛЬКИМИ ИНДЕЙЦАМИ

После того как люди поели, я сказал Лопе де Овьедо, который был крепче остальных и сохранил больше сил, чтобы он пошёл к деревьям, что росли недалеко от нас, и, взобравшись на одно из них, разведал бы землю, на которой мы оказались, и постарался бы узнать о ней что-нибудь. Он так и сделал и выяснил, что мы находимся на острове ⁶¹: ещё он заметил, что земля здесь разрыхлена, словно по ней обычно ходит скот, и поэтому ему показалось, что она принадлежит христианам, о чем он нам и сообщил. [47]

Я приказал, чтобы он вернулся обратно и разведал всё с ещё большей тщательностью и посмотрел, нет ли вокруг каких-нибудь дорог, по которым мы могли бы пойти, и чтобы при этом он не слишком от нас удалялся, ибо здесь могло быть опасно.

Он снова ушёл и, обнаружив тропу, прошёл по ней пол-лиги, и увидел несколько индейских хижин, которые стояли пустыми, потому что индейцы были в поле; он взял там один горшок, маленькую собачку, немного рыбы и повернул обратно; нам же показалось, что его долго нет, и я послал двух человек на поиски, чтобы они узнали, не случилось ли с ним что-нибудь; пройдя немного, они увидели его и увидели также трёх индейцев с луками и стрелами, которые шли за ним и звали его, а он тоже знаками звал их за собой. Так он подошёл к нашим людям, а индейцы остановились немного сзади и уселись на землю; и за полчаса сбежалось несколько сот других индейцев со стрелами; не знаю, были ли эти индейцы на самом деле большими или нет, но у страха глаза велики, и нам они тогда показались огромными ⁶².

Индейцы остановились недалеко от нас, около тех трёх наших людей. Нам нечего было и думать о том, чтобы защищаться, потому что среди нас едва ли нашлось бы шесть человек, способных подняться с земли. Веедор и я вышли к индейцам и позвали их; они подошли к нам; и мы приложили все усилия к тому, чтобы умиротворить их и наладить с ними отношения. Мы дали им бусы и погремушки, и каждый из них дал мне по одной стреле, что было знаком дружбы. Индейцы жестами объяснили, что утром придут снова и принесут нам еды, ибо сейчас у них её не было.

КАК ИНДЕЙЦЫ ПРИНЕСЛИ НАМ ЕДУ

На следующий день сразу после восхода солнца индейцы, как и [48] обещали, пришли к нам и принесли много рыбы и коренья, которые они едят и которые были похожи на орехи, одни размером чуть побольше, другие — поменьше ⁶³; большую часть этих кореньев они с немалым трудом достают из-под воды. Вечером они пришли снова и принесли ещё больше рыбы и тех же кореньев, а также привели своих женщин и детей, чтобы они на нас посмотрели; мы щедро одарили их всех погремушками и бусами, и в следующие дни они опять навещали нас, принося с собой то же, что и в первый раз.

Посчитав, что у нас теперь достаточно рыбы, кореньев, воды и других припасов, мы решили вновь погрузиться в лодку и идти дальше своим путём. И вот мы вытащили лодку из песка, куда её затянуло, и нам пришлось раздеться догола и тяжело потрудиться, чтобы стащить её в воду, ибо были мы тогда таковы, что и более лёгкие работы давались нам с большим трудом. Когда же, наконец, мы сели в лодку и отошли от берега на два арбалетных выстрела, нас так сильно ударило волной, что все промокли с ног до головы; а поскольку мы были голыми и стоял сильный холод, вёсла выпали из рук и следующий удар волны перевернул лодку. Веедор и ещё два человека уцепились за неё, думая спастись таким образом, но вышло все напротив: лодка накрыла их сверху и они утонули. Море, которое в этом месте было очень бурным, закрутило всех остальных в волнах и одним махом вынесло нас, полузадохнувшихся, па берег; не хватало только тех трёх, что попали под лодку.

Все, кто спасся, остались совсем голыми, будто только что родились; мы потеряли все, что у нас было, и хотя это имущество мало что стоило, но для нас тогда оно значило очень много. И так как стоял ноябрь, и было очень холодно, и мы были настолько истощены, что легко можно было пересчитать все наши кости, то поистине являли мы собой подлинный образ смерти. О себе самом могу сказать, что начиная с месяца мая не ел я ничего другого, кроме жареного маиса, да ещё ел рыбу не более десяти раз, а тех лошадей, которых убивали во время постройки лодки, не привелось мне попробовать ни разу. Я рассказываю так подробно об этих обстоятельствах для того, чтобы каждый мог понять, в каком положении мы находились.

И в дополнение ко всему, что произошло с нами, подул северный ветер, так что все уже были совсем на краю гибели. Но смилостивился над нами наш господь, и мы, копаясь в головешках от костра, который разводили тут раньше, [49] нашли огонь и разожгли огромный костёр. И обратились мы к господу нашему богу, прося у него милосердия и прощения грехов и проливая обильные слёзы, и каждый оплакивал не только себя самого, но более всего других, видя их к такой беде. А когда село солнце, индейцы, не знавшие, что мы пытались уплыть, снова пришли к нам и принесли еды; но, увидев нас столь непохожими на тех, какими мы были накануне, и в столь странном виде, они ужаснулись и повернули назад. Я пошёл за ними и позвал их, и они вернулись, очень испуганные. Я объяснил знаками, что у нас пошла ко дну лодка и с нею утонуло три человека; и тут в их присутствии умерло ещё два человека, и все мы, кто ещё оставался в живых, были на пути к смерти.

Индейцы, узнав о неудаче, которая нас постигла, и о нашем бедственном положении, сели с нами, и от горя и жалости, что им привелось увидеть нас в подобном несчастье, все они разрыдались. Они плакали от всего сердца и так сильно, что их можно было слышать издалека, и длилось это более получаса; а то, что эти люди, такие неразумные, дикие и грубые, так из-за нас сокрушались, заставило меня и всех нас страдать ещё больше и ещё глубже понять н почувствовать наше горе.

Когда плач утих, я обратился к христианам и сказал, что они, если хотят, могут просить индейцев, чтобы те взяли их по своим домам; но некоторые из наших людей, побывавшие раньше в Новой Испании, ответили, что не следует просить об этом, ибо если индейцы возьмут нас по домам, то они потом принесут нас в жертву своим идолам. Однако, поскольку не было никакого иного спасения и поскольку любой другой путь ещё скорее и вернее привёл бы пас к смерти, я не стал обращать внимания на эти разговоры и первый попросил индейцев отвести нас в свои дома; индейцы показали, что сделают это с большим удовольствием, но чтобы мы немного подождали, а затем они выполнят нашу просьбу. После этого тридцать человек из них нагрузились дровами и пошли в свои дома, которые находились довольно далеко от этого места, а мы с остальными ждали их почти до ночи, когда они вернулись, взяли нас и быстро повели к себе. Поскольку был сильный холод и индейцы опасались, чтобы кто-нибудь из нас не умер в пути и не упал бы в обморок, они развели на дороге через равные промежутки четыре или пять больших костров, и у каждого из этих костров мы обогревались. Когда индейцы видели, что мы согрелись и собрались с силами, они вели [50] нас к следующему и с такой быстротой, что у нас подкашивались ноги. Таким образом мы дошли до их домов и увидели, что для нас приготовлен отдельный дом и в нём разведён сильный огонь.

Спустя час после нашего прихода индейцы начали плясать и устроили большой праздник, который продолжался всю ночь. Нам этот праздник не доставил никакого удовольствия, и мы не могли уснуть, ожидая, когда нас начнут приносить в жертву, но утром индейцы снова дали нам рыбу и съедобные коренья и так хорошо с нами обращались, что мы немного успокоились и стали меньше опасаться жертвоприношения.

КАК МЫ УЗНАЛИ О ДРУГИХ ХРИСТИАНАХ

В тот же самый день я увидел у индейца один из наших подарков, но обратил внимание, что эта вещь была не из тех, что мы раздавали здешним индейцам; я спросил, откуда они её взяли, и они показали знаками, что им дали её другие люди, похожие на нас, и что эти люди находятся сзади по побережью ⁶⁴, то есть в той стороне, откуда мы пришли.

Узнав это, я послал туда двух христиан и двух индейцев, которые должны были показать им дорогу; и совсем недалеко от нас они столкнулись с теми христианами, которые тоже шли искать нас, потому что индейцы, оставшиеся там, рассказали им о нас. Были эти христиане капитаны Андрес Дорантес и Алонсо дель Кастильо со всеми людьми из своей лодки.

Придя к нам, они ужаснулись, увидев, какими мы стали, и очень сокрушались от того, что им нечего было нам дать, ибо не имели они другой одежды, кроме той, что была на них надета. Они остались с нами и рассказали, как пятого дня того же самого месяца их лодка наскочила на скалу в полутора лигах от этого места, и как они спаслись сами и [51] спасли все свои вещи. Мы вместе решили, что надо вновь подготовить их лодку для плавания и что все, кто смогут и пожелают, продолжат на ней свой путь, другие же останутся здесь, пока не выздоровеют, а потом, когда смогут, вдоль берега, не теряя надежды, что бог выведет и нас, и их на христианскую землю. И как мы решили, так и поступили, но прежде, чем спустили лодку на воду, умер Тавера, кабальеро из нашего отряда, а лодка, на которую мы рассчитывали, оказалась уже ни на что не годной; она не могла даже держаться на воде и затонула сразу, как только её спустили. А поскольку мы были такими, как я уже рассказал, и большинство из нас осталось нагими, и погода была совершенно неподходящей, чтобы идти пешком и переплывать реки и заливы, и не было у нас ни необходимых припасов, ни возможности достать их, решились мы на то, что подсказывала нам нужда, а именно: зимовать в этом месте. И решили мы также, что четыре человека из числа самых крепких пойдут в Пануко, который, как мы думали, находится недалеко от нас, и да поможет им господь наш бог дойти туда; там они сообщат, что мы остались на этом острове, и расскажут о наших бедах и лишениях.

А были эти четверо очень хорошими пловцами, одного звали Альваро Фернандес, он был португалец, плотник и матрос, другого звали Мендес, третьего — Фигероа, он родом из Толедо, четвёртого — Астудильо, родом из Сафры. Они взяли с собой одного индейца с этого острова.

КАК УШЛИ ЧЕТВЕРО ХРИСТИАН

Через несколько дней после того, как ушли эти четверо христиан, начались сильные холода и бури, поэтому индейцы не могли больше доставать съедобные коренья и не приносили ничего из зарослей тростника, где ловили рыбу; дома же плохо укрывали от ветра, и люди начали умирать, а пятеро христиан, которые жили в хижине на берегу, дошли до последней крайности и съели друг друга, так что остался только один, который, поскольку он был один, никого больше не мог [52] съесть. Имена этих людей: Сьерра, Дьего Лопес, Корраль Паласьос, Гонсало Руис.

После этого случая индейцы сильно изменились. Они были очень возбуждены; несомненно, если бы они увидели раньше, что там происходит, они убили бы этих людей, и все мы оказались бы в тяжёлом положении. И вот за короткое время из восьмидесяти человек, прибывших туда на двух лодках, в живых осталось только пятнадцать; а после того как поумирала большая часть наших людей, на индейцев напала какая-то болезнь желудка, из-за чего половина из них умерла. Тогда они стали подозревать, что мы насылаем на них смерть. Уверовав в это, они договорились между собой убить всех нас, кто ещё оставался в живых. Когда они уже собирались исполнить свой замысел, индеец, который держал меня при себе, сказал им, что не следует думать, будто это мы их убиваем, ибо если бы мы обладали такой властью, то легко могли бы избежать смерти стольких наших людей, а ведь они видели, как наши люди умирали, и мы не могли спасти их; и что, к тому же, нас осталось очень мало, и от нас им не будет никакого вреда, ни ущерба, поэтому лучше всего оставить нас в покое. На наше счастье, другие индейцы вняли его словам и последовали его совету, и таким образом он предотвратил наше убийство. А остров этот мы назвали островом Злосчастья.

Индейцы, жившие на острове, были высокими, хорошего сложения; они не имели иного оружия, кроме луков и стрел, но этим оружием они пользовались весьма искусно. Мужчины там протыкают себе сосок на груди, а некоторые и оба, а в отверстие они вставляют тростник длиной в две с половиной пяди и толщиной в два пальца; протыкают они также и нижнюю губу и вставляют в неё тростинку толщиной в полпальца. Женщины у них много работают. Жилища на этом острове строятся на время с октября по конец февраля. В пищу используются уже упомянутые мной коренья, которые достают из-под воды в ноябре и декабре. В это время рыбы у индейцев нет, и они едят тростник, а после этого времени едят коренья. В конце февраля индейцы в поисках пищи уходят в другие места, потому что коренья начинают прорастать и становятся несъедобными.

Нигде в мире нет людей, которые сильнее бы любили своих детей и больше бы заботились о них, чем индейцы; когда случается, что у кого-нибудь умирает сын, его оплакивают родители, родственники и весь народ ⁶⁵. Оплакивают его ровно год, и происходит это так: каждое утро перед [53] рассветом начинают плакать родители, а за ними все остальные, и то же повторяется в полдень и с наступлением ночи; когда же пройдёт год, те, кто оплакивал умершего, устраивают по нему панихиду и смывают с себя чёрную краску, которой были покрыты всё это время. Точно так же индейцы оплакивают каждого покойника, за исключением стариков, на которых они обращают мало внимания, говоря, что их время прошло, что от них нет никакой пользы, и они только занимают место и отнимают еду у детей. Обычно своих мёртвых индейцы хоронят, но если среди них есть знахари, то мёртвых сжигают, а пока огонь горит, устраивается большой праздник и все пляшут; из костей они делают порошок, и, когда пройдёт год, во время панихиды все пускают себе кровь, а родственникам покойного дают выпить порошок из костей, разведённый в воде.

Каждому разрешается иметь только одну жену, но знахари пользуются большей свободой, у них может быть две или три жены; а между жёнами царит мир и согласие. Когда чья-нибудь дочь выходит замуж, тот, кто берет её в жены, отдаёт ей все, что убьёт на охоте или поймает на рыбной ловле, а она относит это в дом своего отца, не смея ни взять, ни съесть что-нибудь из добычи; а из дома отца она приносит еду своему мужу. Ни отец и ни мать не могут входить в дом её мужа, а муж не может входить в дом тестя, или в дома шуринов; и если он случайно встретится где-нибудь с ними, то они обходят друг друга на расстояние полёта стрелы, при этом все опускают головы и не отрывают взгляд от земли; ибо им не положено ни смотреть друг на друга, ни разговаривать друг с другом. Женщины тоже не могут свободно общаться и разговаривать со свёкрами и родственниками мужа; этот обычай распространён от острова более чем на пятьдесят лиг в глубь материка ⁶⁶.

Существует там ещё такой обычай, что, когда у кого-нибудь умрёт ребёнок или брат, те, кто жили с ним, три месяца не ищут себе еды и об их пропитании заботятся родственники и соседи. И так как в то время, что мы там жили, умерло много индейцев, то в большинстве домов был жестокий голод, ибо люди сохраняли этот обычай и придерживались своих обрядов; те же, кто обеспечивали их пищей, хотя и старались, почти ничего не могли принести, потому что погода стояла очень плохая. По этой причине те индейцы, у которых я находился, покинули остров и на нескольких каноэ переправились на материк; там есть бухты, в которых водится очень много ракушек, и индейцы три [54] месяца в году не едят никакой другой пищи, кроме этих ракушек, и пьют очень плохую воду. В дровах у них большой недостаток, зато в комарах явный избыток. Дома они делают из циновок и ставят на кучу раковин, спят на этих же раковинах, подстелив шкуры, но в случае чего обходятся и без шкур. И так мы жили с ними до конца апреля, а в конце апреля пошли на берег моря, где в течение месяца ели ягоды ежевики, и весь этот месяц у индейцев длился праздник, и они исполняли свои арейто ⁶⁷.

Индейцы этого острова, о котором я рассказываю, захотели сделать нас знахарями; при этом они не спрашивали о наших титулах и не устраивали никаких испытаний, потому что сами они лечат недуги, дуя на больного, и дуновением и руками изгоняют болезни; и вот нам приказали делать то же самое, чтобы этим приносить хоть какую-то пользу. Мы очень смеялись, говоря, что все это вздор и что мы не умеем лечить; но нам перестали давать есть, пока мы не согласились делать то, что приказано. Видя наше упорство, один индеец сказал мне, что я не прав, когда говорю, будто не смогу научиться тому, что умеют индейцы, ибо камни и полевые растения имеют целебную силу; ещё он сказал, что может прогонять боль и исцелять, кладя на живот горячие камни. Мы же с нашим опытом и знаниями имеем, конечно, ещё большую силу и способность к этому. Наконец, мы были вынуждены согласиться стать знахарями и лечить их, не опасаясь, что нас будут обвинять, если что-нибудь выйдет не так.

Способ, которым лечатся индейцы, таков: когда они заболевают, то зовут знахаря, а после того, как он их вылечит, отдают ему не только все, что у них есть, но даже собирают для него разные вещи у своих родственников. Само [55] же лечение состоит в том, что знахарь делает небольшой надрез в том месте, где ощущается боль, и сосёт кожу вокруг надреза. Делают они также прижигания огнём, что считается среди них очень полезным; я тоже его испробовал, и на меня оно подействовало хорошо ⁶⁸, а после прижигания они дуют на больное место и думают, что этим выгоняют болезнь. Способ, которым мы их лечили, был такой; мы сотворяли над ними крестное знамение, дули, читали «Отче наш» и «Деву Марию» и от всего сердца молили господа нашего бога, чтобы он дал им здоровья и наставил их хорошо обращаться с нами. Услышал наши молитвы господь и в милосердии своём сделал так, что все индейцы, за которых мы молились, сотворив над ними крестное знамение, говорили, что они поправились н чувствуют себя хорошо. И по этой причине индейцы хорошо с нами обходились, отдавали нам свою еду, а ещё давали шкуры и многие другие вещи ⁶⁹. Голод же был там такой сильный, что много раз я по три дня оставался без всякой пищи, так же голодали и индейцы, и мне казалось, что невозможно более жить подобной жизнью, хотя потом пришлось пережить ещё больший голод и большие лишения, о чем я расскажу ниже.

Индейцы, у которых находились Алонсо дель Кастильо, Андрес Дорантес и другие наши люди, оставшиеся в живых, принадлежали другому роду и говорили на другом языке ⁷⁰; эти индейцы ушли на материк кормиться устрицами и оставались там до первого дня месяца апреля, а затем вернулись на остров, который находился от того места, куда они ходили, в двух лигах по самой широкой части пролива; а остров имел две лиги в ширину и пять лиг в длину.

Все люди на этой земле ходят голыми, только женщины прикрывают некоторые части своего тела шерстью, которая растёт на стволах деревьев ⁷¹. Девушки носят оленьи шкуры. Всё, что эти люди имеют, они строго делят между собой. У них нет сеньоров. Все, кто принадлежат одному роду, держатся вместе. По языку они делятся на две части: одни называются капоками, другие — анами. Имеется у них такой обычай: когда люди знакомы и время от времени навещают друг друга, то прежде чем начать говорить, они полчаса сидят и плачут, а затем тот, к кому пришёл гость, поднимается первым и отдаёт ему все, что у него есть, а гость это принимает и спустя некоторое время уходит со всем добром; иногда, приняв подношение, гости уходят, не сказав ни слова. Имеются у них и другие странные обычаи, но я уже рассказал о самых важных и примечательных. [56]

КАК ХРИСТИАНЕ УШЛИ С ОСТРОВА ЗЛОСЧАСТЬЯ

После того как Дорантес и Кастильо вернулись на остров, они собрали вместе всех христиан, которые жили разбросанно, и оказалось их только четырнадцать человек. Сам я, как уже говорил, жил в это время в другом месте, на материке, куда меня увели мои индейцы, и там на меня напала такая тяжёлая болезнь, что если до сих пор я сохранял хоть слабую надежду выжить, то теперь лишился и её. Узнав об этом, христиане дали одному индейцу кунью накидку, которая, как я рассказывал, досталась нам от касика, и попросили этого индейца привести их ко мне. Пошло их двенадцать человек, потому что двое так ослабли, что их не решились взять с собой. Вот имена тех, кто тогда пошёл: Алонсо дель Кастильо, Андрес Дорантес и Дьего Дорантес, Вальдивьесо, Эстрада, Тостадо, Чавес, Гутьеррес, клирик Эстуриано, Дьего де Уэльва, Бенитес и негр Эстебанико. И как только они вышли на материк, то встретили ещё одного из наших людей, по имени Франсиско де Леон, и все тринадцать пошли вдоль берега. Индейцы предупредили меня о том, что они идут, и о том, что на острове остались Иеронимо де Аланис и Лопе де Овьедо.

Моя болезнь не позволила мне ни увидеть их, ни пойти за ними ⁷². Я вынужден был остаться среди этих индейцев острова больше чем на год; и из-за тяжёлой работы, которую они заставляли меня делать, а также из-за плохого обращения со мной я решил бежать от них и идти к индейцам чарруко, жившим в лесах на материке; больше я не мог вынести такой жизни, которая была у меня среди местных индейцев, так как, помимо других тяжёлых работ, я должен был доставать съедобные коренья, росшие в земле под водой среди тростника. От этой работы мои пальцы были настолько стёрты, что начинали кровоточить от прикосновения к любой травинке, а тростники разрывали моё тело, так как многие из них были сломанными ⁷³, я же вынужден [57] был продираться через них в той одежде, которая, как я рассказывал выше, у меня осталась ⁷⁴.

Из-за всего этого я и решился перейти к другим индейцам, и у них мне было немного легче. Там я заделался торговцем и стремился выполнять своё дело наилучшим образом, поэтому индейцы давали мне есть, хорошо со мной обращались и просили меня ходить в разные места за тем, что им было нужно, ибо сами они из-за постоянной войны не могли свободно ходить по земле и заниматься торговлей. А я же с моими товарами ходил в глубь земли и по побережью на сорок или пятьдесят лиг.

Главным моим товаром были морские улитки, их мякоть, а также раковины, которыми индейцы срезают плоды, похожие на фасоль, и которыми они лечатся и пользуются во время плясок и на праздниках, а эти раковины ценятся у них превыше всего; носил я также морские камни и другие вещи. И вот с этими товарами я приходил в глубь земли ⁷⁵ и, обменяв их там, возвращался со шкурами и с охрой, которой индейцы натираются и раскрашивают себе лица и волосы, и с кремнями, из которых они делают наконечники для стрел, с крахмалом и с твёрдыми стеблями тростника, чтобы его приготовлять, а также с кистями, сделанными из оленьего волоса; их индейцы раскрашивают в разные цвета. Такое занятие мне вполне подходило, ибо благодаря ему я имел возможность идти, куда пожелаю, и не был никому ничем обязан, не был рабом, и повсюду, куда бы я ни приходил, со мной хорошо обращались и кормили меня из уважения к моей торговле; но самое главное было то, что, занимаясь этим делом, я узнавал, куда мне надо будет идти дальше. Среди индейцев я стал очень известным, они радовались, когда меня видели, и я приносил им то, в чем они нуждались; те же, кто меня не знали, слышали обо мне, желали меня увидеть и искали случая к этому.

Было бы слишком долго рассказывать о невзгодах, которые я перенёс в это время, таких как голод и холод, опасности и бури, нередко застававшие меня в пути, одного, так что лишь благодаря великому милосердию господа нашего бога я смог остаться в живых; и по этой причине я не занимался торговлей зимой, ибо в это время индейцы сидели по своим лачугам и хижинам, не осмеливаясь выйти наружу, беспомощные и беззащитные, и на них нельзя было рассчитывать.

Прошло почти шесть лет, как я жил на этой земле, одинокий и нагой, как почти все люди там ходили. А причиной [58] моей столь долгой задержки был оставшийся на острове христианин, по имени Лопе де Овьедо, которого я хотел взять с собой. Его товарищ де Аланис умер вскоре после того, как с острова ушли Алонсо де Кастильо и Андрес Дорантес с остальными людьми; я каждый год переправлялся на остров и умолял Лопе де Овьедо как можно скорее выбраться оттуда и отправиться вместе со мной на поиски христиан, но он всякий раз задерживал меня, говоря, что мы пойдём в следующем году.

Наконец, по прошествии некоторого времени я все-таки вытащил его оттуда, переправил через пролив и четыре реки, что были на том побережье, ибо сам он не умел плавать, и мы с несколькими индейцами двинулись вперёд и вышли к заливу, который имел лигу в ширину и был повсюду глубоким; судя по всему, это был залив Святого Духа ⁷⁶. А на другом берегу мы увидели нескольких индейцев; они пришли к нам и сказали, что ещё дальше за заливом живут три человека, похожие на нас, и назвали нам их имена. Когда же мы спросили об остальных наших людях, индейцы ответили, что все они умерли от голода и холода и что индейцы, жившие дальше, ради забавы убили Дьего Дорантеса, Вальдивьесо и Дьего де Уэльву за то, что они переходили из одного дома в другой, а соседи тех индейцев, среди которых сейчас находился капитан Дорантес, убили Мендеса и Эскивеля только потому, что видели такой сон ⁷⁷. Мы спросили о том, как живут оставшиеся христиане; индейцы сказали нам, что с ними обращаются очень плохо, потому что люди, среди которых они живут, большие бездельники и грубияны, они пинают христиан, дают им оплеухи, бьют палками — вот какова их жизнь.

Мы хотели, чтобы нам рассказали о земле, что лежит впереди, есть ли там какая-нибудь пища; они ответили, что в той земле очень редкое население и мало еды, а люди там умирают от холода, не имея ни шкур, ни иного, чем можно прикрыться. И ещё они добавили, что если мы хотим увидеть наших людей, то должны знать, что индейцы, среди которых они живут, через два дня придут есть орехи на берег реки в место, находящееся в лиге отсюда. Мы по себе знали, что всё, рассказанное нам о плохом обращении с христианами, было правдой, ибо и моему товарищу, когда он жил среди индейцев, доставались оплеухи и палочные удары, да и меня не миновала эта участь: и в меня бросали комья грязи, и мне, как и другим нашим людям, [59] приставляли каждый день стрелы к сердцу, говоря, что убьют так же, как убили других наших товарищей.

И вот, испугавшись всего этого, мой напарник Лопе де Овьедо сказал, что хочет вернуться обратно с женщинами индейцев, с которыми мы переправились через залив и которые остались немного позади. Я решительно возражал против этого и приводил разные доводы, чтобы его задержать, но так и не смог его отговорить, и он ушёл назад, а я остался один с индейцами, пришедшими с другой стороны залива; они назывались кевенами, а те, с которыми ушёл Лопе де Овьедо, назывались дегуанами.

КАК ПРИШЛИ ИНДЕЙЦЫ И ПРИВЕЛИ С СОБОЙ АНДРЕСА ДОРАНТЕСА, КАСТИЛЬО И ЭСТЕБАНИКО

Через два дня после того, как ушёл Лопе де Овьедо, индейцы, среди которых жили Алонсо дель Кастильо и Андрес Дорантес, пришли как раз на то самое место, о котором нам сказали; они пришли за орехами. Орехи едят, размалывая их ядра, и питаются ими два месяца в году; в эти два месяца индейцы не едят ничего другого, хотя орехи бывают у них не каждый год, потому что в один год на них есть урожай, а в другой год нет; орехи эти такой же величины, как в Галисии, а деревья, на которых они растут, весьма большие и их очень много ⁷⁸.

Один индеец известил меня, что христиане уже пришли и посоветовал, если я хочу их увидеть, уйти и спрятаться пока на лесной опушке, которую он мне покажет; а так как он со своими родственниками должен будет пойти и встретиться с пришедшими индейцами, то они в нужное время возьмут меня с собой и отведут туда, где находятся христиане. Я доверился им и решил все так и сделать, ибо те, кто пришли, говорили на языке, отличном от языка моих индейцев; выполняя уговор, эти люди на другой день зашли мной в указанное место и взяли меня с собой. Когда мы [60] уже подходили туда, где остановился Андрес Дорантес, он вышел навстречу посмотреть, кто к нему идёт, потому что ему тоже сказали, что пришёл какой-то христианин; и когда он меня увидел, то очень испугался, ибо вот уже много дней меня считали умершим, так ему говорили индейцы. Возблагодарили мы господа бога за нашу встречу, и был этот день одним из самых счастливых в нашей жизни. Когда мы вместе пришли к Кастильо, меня стали спрашивать, куда я иду. Я сказал, что имею намерение выйти в христианскую землю и ищу к ней дорогу. Андрес Дорантес ответил, что он сам в течение многих дней просил Кастильо и Эстебанико идти дальше, но те не решались, потому что не умели плавать и очень боялись рек и заливов, через которые придётся переправляться и которых так много в этой земле. Однако поскольку господь наш бог сохранил меня среди стольких трудов и болезней и привёл, наконец, к моим товарищам, то и решились они бежать вместе со мной, но с тем, чтобы я переправил их через реки и заливы, если будут они на нашем пути. При этом наши люди просили меня, чтобы я ни в коем случае не дал индейцам понять или догадаться, что собираюсь идти дальше, потому что тогда индейцы меня убьют; поэтому мне надо было остаться с ними на шесть месяцев, ибо через шесть месяцев наступит время, когда индейцы уйдут в другую землю есть туны ⁷⁹.

Туны — это плоды, размером с яйцо, алого и чёрного цвета и очень вкусные. Индейцы едят их три месяца в году и в это время не едят ничего другого. А когда они собирают туны, к ним приходят другие индейцы с расположенных дальше земель и приносят с собой для торговли и обмена луки, и когда эти дальние индейцы будут возвращаться к себе, мы убежим от наших индейцев и пойдём с пришельцами. С этим условием я там и остался, и мне дали рабом одного индейца, у которого жил Дорантес; а был тот индеец кривой, и жена его тоже была одноглазой, и сын был кривой, и ещё один индеец, который жил с ними; таким образом, все они были кривые. Эти индейцы назывались мариамами, а Кастильо жил с другими, с их соседями, которые назывались игуасами ⁸⁰.

Наши люди мне рассказали, что, уйдя с острова Злосчастья, они нашли на берегу моря лодку, в которой плыли казначей и монахи; и что, когда они переправлялись через реки, а рек было четыре и все с очень сильным течением, их лодки подхватило и вынесло в море, где утонуло четыре [61] человека; и что потом они шли дальше вперёд, пока не переправились через залив, а переправились они через него с большим трудом; и что, пройдя дальше пятнадцать лиг, наткнулись на другой; и что когда они туда шли, то за шестьдесят лиг пути у них умерло два человека, а все остальные тоже были на пороге смерти; и что во время всего пути не было у них иной еды, кроме каменной травы ⁸¹ и раков. Придя к этому последнему заливу, они встретили там индейцев, которые ели ежевику; увидев христиан, индейцы ушли оттуда в другой конец залива; а когда христиане искали способа переправиться через залив, к ним вышли один индеец и один христианин, и в пришедшем они узнали Фигероа, одного из тех четырёх людей, что были посланы вперёд с острова Злосчастья. Фигероа рассказал, как он со своими товарищами дошёл до этого места и что здесь умерли два христианина и один индеец, все трое от холода и голода, так как они пришли сюда в самую суровую погоду; и что его с Мендесом захватили индейцы, но Мендес спустя некоторое время убежал и по самой лучшей дороге, которую мог найти, пошёл в Пануко, а индейцы пошли за ним и убили его; и что, будучи с этими индейцами, он, Фигероа, узнал от них, что среди мариамов находится христианин, пришедший с другой стороны, а нашли этого христианина индейцы, по имени кевены; и что этот христианин был Эрнандо де Эскивель, родом из Балахоса, шедший в отряде комиссара; и что от Эскивеля он, Фигероа, узнал о судьбе, постигшей губернатора, казначея и остальных. Эскивель ему рассказал, что казначей и монахи потеряли свою лодку, когда находились между двумя реками; потом они шли вдоль берега, и к ним подошла лодка губернатора, люди которого были на суше; губернатор поплыл на лодке вперёд и достиг большого залива; оттуда он вернулся назад, взял своих людей и перевёз их на другой берег; затем он вернулся за казначеем, монахами и остальными, и когда они причалили, губернатор назначил капитана Пантоху, которого он вёл с собой, своим заместителем вместо казначея, бывшего до этого его заместителем; губернатор остался в своей лодке и не захотел этой ночью сойти на берег, и остались с ним также шкипер и один больной паж, и не было на лодке ни воды, ни еды; а в полночь поднялся такой сильный северный ветер, что лодку унесло в море, и никто этого увидел, на лодке же не было якоря, только один камень вместо него. С тех пор они ничего больше не слышали о губернаторе. После всего этого люди, оставшиеся на земле, [62] пошли вдоль берега, и так как вода преграждала им путь, они с большим трудом соорудили плоты и на плотах переправились на другой берег; идя дальше вперёд, они вышли к лесу, стоявшему у самой воды, и встретили там индейцев; индейцы же, видя их приближение, погрузили свои дома в каноэ и уплыли с того берега; а христиане, видя, какая стоит погода, потому что было это в месяце ноябре, остановились в том лесу, ибо нашли в нём воду, раков и морских улиток, и там от холода и голода начали один за другим умирать. А сверх всего этого Пантоха, который остался за главного, плохо с ними обращался, и Сотомайор, брат Васко Поркалье с острова Кубы, пришедший с флотилией как маэстре де кампо ⁸², не смог больше терпеть этого, схватился с Пантохой и нанёс ему удар палкой, от которого Пантоха умер; и так они все там погибали; оставшиеся в живых вырезали из их трупов куски мяса и вялили их; последним умер Сотомайор, и Эскивель завялил его мясо и держался на нём до первого марта, когда один индеец из тех, кто оттуда убежали, вернулся посмотреть, все ли уже умерли, и увёл Эскивеля с собой; и когда Эскивель жил в подчинении у этого индейца, он, Фигероа, с ним говорил и узнал от него все то, о чем мы рассказали, и просил Эскивеля прийти к нему, чтобы вместе идти в Пануко; но Эскивель отказался, сказав, будто ему известно от монахов, что Пануко остался позади, а Фигероа отправился на побережье, где он уже привык жить.

О СВЕДЕНИЯХ, КОТОРЫЕ СООБЩИЛ ЭСКИВЕЛЬ

Этот рассказ Фигероа основывался на сведениях, которые ему сообщил Эскивель; и вот, переходя из уст в уста, рассказ достиг и меня, и из него я смог узнать о конце, постигшем всю нашу флотилию, и о том, что случилось с каждым из наших людей в отдельности. [63]

И Фигероа сказал ещё: если христиане пройдут дальше, они возможно встретят Эскивеля, потому что ему, Фигероа, известно, что Эскивель убежал от индейца, у которого он жил, к соседним индейцам, по имени мариамы. И, как я уже говорил, он, и другой христианин, астуриец, хотели идти к индейцам, жившим впереди, но так как индейцы, у которых они находились, догадались об этом, то они напали на христиан, сильно били их палками, раздели астурийца и проткнули ему руку стрелой. Наконец эти индейцы убежали, и христиане остались с другими, согласившимися взять их к себе рабами. И хотя христиане служили им, индейцы обращались с ними так плохо, как никогда не обращаются ни с рабами, ни с какими другими людьми, как бы ни сложилась их судьба; ибо индейцы не довольствовались тем, что били всех шестерых христиан и руками и палками и развлечения ради вырвали им бороды, они убили троих христиан только за то, что те перешли из одного дома в другой. Этими тремя были, как я уже говорил выше, Дьего Дорантес, Вальдивьесо и Дьего де Уэльва. А троих других, оставшихся живыми, ожидала такая же участь. И вот, чтобы избавиться от этих страданий, Андрес Дорантес убежал к мариамам, а те ему рассказали, что раньше у них был Эскивель и что, будучи у них, он хотел бежать, так как одной женщине приснилось, что он убьёт её сына, и тогда они пошли за Эскивелем и убили его; и они показали Андресу Дорантесу шпагу Эскивеля, его чётки, книгу и другие вещи.

Индейцы убили Эскивеля, потому что имеют такой обычай убивать из-за снов; они убивают из-за снов даже своих собственных сыновей, а дочерей, если у них родятся дочери, они бросают на съедение собакам. Причина, по которой они так поступают, состоит, по их словам, в том, что все другие индейцы этой земли их враги и у них с ними постоянная война; поэтому, если их дочери будут выходить замуж, враги так размножатся, что подчинят их себе и сделают своими рабами; из-за этого они и предпочитают убивать своих дочерей, чтобы те не рожали им врагов.

Мы спросили их, почему они не женятся между собой. И они нам ответили, что было бы отвратительно жениться на своих родственниках и что лучше убивать дочерей, чем отдавать их в жёны родственникам ⁸³. Такой же обычай существует и у соседних индейцев, называющих себя игуасами, но все другие индейцы той земли его не придерживаются. А когда эти индейцы хотят жениться, то покупают [64] женщин у своих врагов; плата, которую каждый даёт за свою женщину, это самый лучший лук, что у него есть, и две стрелы; а у кого нет лука, тот отдаёт сеть шириной до сажени и такой же длины. Они убивают своих сыновей и покупают чужих; брак у них длится до тех пор, пока они им довольны, и достаточно самой ничтожной причины, чтобы они его расторгли. Дорантес побыл с этими индейцами несколько дней и убежал. Кастильо и Эстебанико прошли по суше к игуасам. Все эти индейцы пользуются луками, они хорошо сложены, хотя и не такие рослые, как те, кого мы встретили раньше; они тоже прокалывают себе сосок на груди и губу.

Главное их питание составляют коренья двух или трёх видов, и они ищут их по всей земле; коренья эти очень плохие, и люди, которые их едят, от них пухнут. Перед тем как есть коренья, их высушивают в течение двух дней, но многие всё равно остаются горькими; к тому же собирать их очень трудно. Но так велик голод у индейцев в тех землях, что без кореньев они не могут обойтись и в поисках их проходят две или три лиги. Иногда они убивают несколько оленей, временами ловят рыбу; но это случается так редко, а голод среди них так силен, что едят они и пауков, и муравьиные яйца, и червяков, и разных ящериц, и змей, даже ядовитых, укус которых смертелен для человека; едят они и землю, и дерево, и все, что у них есть, даже олений навоз и ещё другое, о чём я не буду рассказывать; но думаю, однако, что если бы в этой земле были камни, то и их бы индейцы, наверное, ели. Они сохраняют кости и другие остатки от рыб и змей, которых едят, а потом их смалывают и едят полученную муку.

Мужчины у них не работают и не носят тяжестей, их носят женщины и старики. Они не так любят своих детей, как те индейцы, о которых я говорил выше. Среди них встречаются такие, которые грешат против естества. Женщины очень работящие, они делают все работы и за сутки отдыхают не больше шести часов днём, ночь же проводят около своих очагов, высушивая съедобные коренья; а как только рассветёт, они начинают копать, носить дрова и воду в свои дома и выполнять все другие хозяйственные работы, в которых есть необходимость. Большинство из них страшные воры, потому что, хотя у них всё хорошо между собой поделено, стоит кому-нибудь на миг отвернуться, как его же сын или отец тащит у него все, что может. Они также большие лгуны и пьяницы, пьют же они какой-то [65] напиток. Ещё они очень опытные бегуны и могут с утра до вечера без устали и без отдыха бежать за оленем; и таким способом они убивают много оленей, а иногда и берут их живыми. Дома у них сделаны из циновок, натянутых на четыре связанных шеста; каждые два или три дня они их взваливают на спину и в поисках пищи переходят на другое место ⁸⁴. Они ничего не сеют из того, что могло бы быть им полезно; народ они очень весёлый, какой бы ни был у них сильный голод, они не прекращают из-за него ни своих плясок, ни праздников, ни своих арейто.

Лучшая пора у них — когда они едят туны, потому что тогда они не голодают и проводят всё время в плясках; а едят они туны и днём и ночью, и все это время они их открывают, выжимают и кладут сушить, а затем, когда туны высохнут, их складывают в большие плетёные корзины, как винные ягоды, и там их хранят, а потом, когда идут куда-нибудь, едят их по дороге; шкурки же от тун они мелют и делают из них порошок. Много раз, когда мы были с ними и случалось нам голодать по три или четыре дня, так как нечего было есть, они, желая развеселить нас, говорили, чтобы мы не горевали, ибо скоро будут туны, и все мы будем вдосталь есть их и пить их сок, и животы у нас станут большими, и будем мы радоваться и веселиться, и голод пройдёт совсем; а от того времени, как они нам это говорили, и до времени, когда туны поспевали для еды, проходило пять или шесть месяцев; и вот мы должны были ждать целых шесть месяцев, и когда наступало, наконец, время, шли есть туны.

В той земле очень много комаров; комары эти трёх видов, они очень злые и вредные, и весь конец лета они нам сильно досаждали. Для защиты от них мы разводили вокруг места, где останавливались, костры из гнилых и сырых дров, чтобы они плохо горели, но давали бы много дыма; и эта защита приносила нам много новых забот, потому что каждую ночь мы не могли спать, ибо плакали от дыма, разъедавшего глаза, и, кроме того, от жара множества костров; тогда мы уходили спать на берег, но если иногда нам и удавалось заснуть, индейцы будили нас палками, чтобы мы возвращались поддерживать огонь.

Индейцы, живущие в глубине земли, используют против комаров ещё более невыносимый способ, чем тот, о котором я рассказал: они ходят с горящими головнями в руках и поджигают вокруг все поля и рощи, чтобы комары улетели; а кроме того, этим же огнём они выгоняют из земли [66] ящериц, которых потом едят; таким же способом они обычно убивают и оленей, окружая их огнём; ещё они используют этот способ для того, чтобы лишить животных пастбища. Когда нужда заставляет индейцев идти искать новые места, они всегда располагаются со своими домами только там, где есть вода и дрова. В день, когда они приходят на новое место, они убивают оленей и других животных, каких удаётся, и тратят все дрова и всю воду на приготовление еды и на костры, которые разводят для защиты от комаров, и ждут другого дня, чтобы запастись ещё чем-нибудь на дорогу; а когда они уходят, они бывают так искусаны комарами, что похоже, будто у них болезнь святого Лазаря ⁸⁵. Так они спасаются от голода два или три раза в году, и так как я сам испытал все это, то могу засвидетельствовать, что с этим страданием не сравнится ничто на свете.

На той земле есть много оленей ⁸⁶ и других животных и птиц, о которых я уже говорил раньше. Водятся там и коровы ⁸⁷, я видел их три раза и пробовал их мясо; по величине они показались мне такими же, как коровы в Испании; рога у них маленькие, похожие на бараньи, шерсть очень длинная, густая, как у мериноса, грубая, бурого или чёрного цвета; мяса же у них больше, чем у наших коров, и на вкус оно мне показалось лучше. Из маленьких коров индейцы делают накидки, которыми прикрываются, а из больших изготовляют обувь и круглые щиты. Эти коровы приходят откуда-то с севера и доходят до самого побережья Флориды: а когда они идут, то растягиваются по всей той земле на четыреста с лишним лиг; и по всему этому пути, по долинам, где они проходят, к ним выходят люди, живущие в этих местах ⁸⁸, кормятся ими и оставляют на земле огромное количество шкур.

КАК НАС РАЗЪЕДИНИЛИ ИНДЕЙЦЫ

Когда прошли шесть месяцев и настало время приводить в исполнение [67] то, о чём мы договорились с христианами, индейцы отправились за тунами; место это находилось в тридцати лигах оттуда, где мы жили раньше. И вот, когда мы уже были готовы бежать, индейцы, у которых мы жили, поссорились между собой из-за одной женщины; они дрались из-за неё кулаками и палками, изувечили друг друга и так друг на друга разозлились, что собрали свои дома и разошлись в разные стороны; поэтому и вышло так, что мы, христиане, бывшие там, тоже вынуждены были разделиться и до самого следующего года нам никак не удавалось собраться всем вместе. Жизнь моя в это время была очень тяжёлой как из-за сильного голода, так и из-за плохого обращения индейцев: оно было таким, что три раза я вынужден был бежать от моих хозяев, они же пускались за мной в погоню и собирались убить меня; но не оставил меня в своём милосердии господь наш бог и пожелал укрыть и спасти от них, и, когда опять наступило время для сбора тун, мы снова встретились в том же самом месте.

Раньше, когда мы уже договорились бежать и назначили день, и в тот самый день индейцы нас разъединили, так что мы должны были разойтись каждый в свою сторону, я сказал своим товарищам, что буду ждать их в тунах до полнолуния, а было это в первый день сентября, в первый день луны; и я предупредил, что если к этому времени они не придут, как мы договорились, то я их оставлю и уйду один; и так мы разошлись в разные стороны, каждый пошёл со своими индейцами. Я был со своими до тринадцатого дня луны и решил, когда наступит полнолуние, бежать к другим индейцам, а на тринадцатый день того месяца ко мне пришли Андрес Дорантес и Эстебанико. Они рассказали о том, что оставили Кастильо с другими индейцами, которых звали анагадами и которые жили недалеко отсюда, и о том, как они перед этим заблудились и через какие трудности им пришлось пройти. На следующий день наши индейцы двинулись туда, где был Кастильо; они собирались объединиться с индейцами, у которых он жил, и стать друзьями, потому что до сих пор между ними была война; и таким образом мы обрели Кастильо. Все это время, что мы ели туны, нас мучила жажда и чтобы утолить её, мы пили туновый сок и выжимали его в яму, сделанную в земле, а после того, как яма становилась полной, пили его оттуда, пока не насыщались.

Сок этот сладкий, цветом похож на виноградный сироп, льют же его в земляные ямы из-за неимения других [68] сосудов. Туны бывают разных видов и некоторые из них очень хорошие, хотя на мой вкус все туны были хороши, так как голод никогда не оставлял мне времени ни на то, чтобы выбирать, ни на то, чтобы думать, какие из них лучше. Люди пьют там обычно дождевую воду, собравшуюся в каком-нибудь месте, ибо, хотя в той земле есть реки, индейцы, не живя долго в одном месте, никогда почти не имеют знакомой воды. По всей той земле много обширных и прекрасных лугов, много хороших пастбищ для скота; и я думаю, что земля там оказалась бы очень плодородной, если бы она была возделана и населена разумными людьми. За всё время, что мы были в этой земле, мы не видели там гор.

Тамошние индейцы нам рассказали, что камоны, которые жили впереди и заселяли землю до самого побережья, убили всех людей, пришедших на лодке Пеньялосы и Тельсса, и что были те люди так истощены, что даже не сопротивлялись, когда их убивали; и вот со всеми ними было покончено. Индейцы показали нам их оружие и одежду и сказали, что их разбитая лодка находится там же, впереди. Это была пятая пропавшая лодка; о лодке губернатора, как её унесло в море, я уже рассказал; лодку казначея и монахов видели выброшенной на берег, и Эскивель сообщил о судьбе людей с этой лодки; а о тех двух лодках, на которых шли Кастильо, я и Дорантес и которые затонули около острова Злосчастья, я тоже уже рассказывал.

О ТОМ, КАК МЫ БЕЖАЛИ

Два дня спустя после прихода на новое место мы бежали, надеясь на то, что, хотя уже наступила осень и туны кончились, мы сможем пройти большую часть земли, питаясь плодами, которые ещё оставались в полях.

В первый же день побега, идя своим путём, полные страха, что индейцы будут нас преследовать, мы увидели несколько дымов и двинулись в этом направлении, а к вечеру, подходя к тому месту, встретили индейца; он, заметив, что [69] мы идём к нему, убежал, не захотев нас подождать, и мы послали за ним негра; индеец, увидев, что негр идёт один, остановился и подождал его. Негр сказал, что мы ищем людей, которые развели костры с дымом. Индеец ответил, что дома этих людей находятся недалеко отсюда и что он проводит нас к ним; и вот мы пошли за ним, а он побежал вперёд предупредить о нашем приходе. Эти дома мы увидели уже при заходе солнца и когда приблизились к ним на расстояние двух аркебузных выстрелов, нас встретили четыре индейца и приняли очень хорошо. Мы сказали на языке мареамов, что шли к ним, а они показали, что очень нам рады, и повели в свои дома; Дорантеса и негра поместили в дом одного знахаря, а меня и Кастильо — в дом другого знахаря.

У этих индейцев был другой язык, и они назывались ававарами; это они приносили луки и торговали с индейцами, у которых мы жили раньше; и хотя ававары принадлежали к другому народу и говорили на другом языке, они понимали язык тех индейцев.

А пришли ававары со своими домами на место, где мы их встретили, в тот же самый день. Потом они предложили нам много тун, ибо они уже раньше слышали о нас, знали о том, как мы лечим, и о том, какие чудеса сотворил с нами наш господь, потому что, даже если бы не было иных, не чудом ли было то, что он указал нам путь в столь пустынной земле и вывел нас на людей в таком месте, где они долго не бывали, и спас нас от стольких опасностей, и не допустил, чтобы нас убили, и поддержал нас в голоде, и расположил сердца этих людей обходиться с нами так хорошо, как они с нами обходились, о чем мы расскажем ниже.

О ТОМ, КАК МЫ ВЫЛЕЧИЛИ НЕСКОЛЬКИХ ИНДЕЙЦЕВ

В ту самую ночь, когда мы туда прибыли, [70] несколько индейцев пришли к Кастильо и сказали, что они очень страдают от головной боли, и просили, чтобы он их вылечил; и как только Кастильо сотворил над ними крестное знамение и призвал на них милость божью, они тут же сказали, что болезнь их оставила; они разошлись по своим домам и принесли много тун и кусок оленьего мяса, а мы даже не знали, что это такое. А так как молва об этом случае распространилась среди индейцев, то тем же вечером пришло много других больных, и каждый принёс с собой кусок оленины; и столько их было, что мы не знали, куда складывать мясо. Возблагодарили мы господа бога, ибо с каждым днём возрастали его милосердие и благорасположение.

Закончив лечение, индейцы устроили праздник; они плясали и исполняли свои арейто до самого восхода солнца; всего же длился этот праздник три дня ⁸⁹, а когда он закончился, мы спросили у индейцев о земле, которая лежала впереди, о том, какие там живут народы и какую пищу там можно найти. Они ответили, что по всей той земле растёт много тун, но что в это время их уже нет, и людей там нет никаких, так как после сбора тун все разошлись по своим домам, и что земля та очень холодная, а достать в ней шкуры, чтобы прикрыться, очень трудно. И поскольку уже начиналась зима, и наступили холода, мы, узнав об этом, решили перезимовать с индейцами.

Спустя пять дней после нашего прихода индейцы отправились искать туны в новое место, где жили другие народы, говорящие на других языках. Через шесть дней пути, во время которого мы сильно голодали, ибо по дороге не было ни тун, ни каких-либо иных плодов, мы вышли к реке, поставили там дома и начали искать на деревьях плоды, похожие на чечевицу; собирая их, я задержался немного в одном месте; за это время все ушли, и я остался один, а поскольку там нет никаких дорог, то я заблудился.

Весь вечер я разыскивал ушедших; благо, что пожелал господь, чтобы я наткнулся на горящее дерево и провёл ту холодную ночь у огня; утром я собрал дров, сделал два факела и снова пошёл на поиски. Таким образом ходил я пять дней, нагруженный дровами, потому что, если бы огонь кончился у меня в таком месте, где не было дров, а таких мест там было очень много, мне пришлось бы раздобывать другие факелы, чтобы не остаться без огня, ибо не имел я никакой иной защиты от холода, так как был ничем не прикрыт и ходил в чем мать родила. По ночам, чтобы [71] укрыться от холода, я уходил в лесные заросли, неподалёку от реки, и оставался в них до восхода солнца; там я делал в земле яму, клал в неё ветки, сорванные с росших вокруг деревьев, добавлял хворост и сушняк, раскладывал вокруг этой ямы крестом четыре костра, и сам всю ночь бодрствовал и время от времени поправлял их; из длинной соломы, которой там было много, я делал несколько связок и накрывался ими в яме; так я спасался от ночного холода. В одну из ночей огонь попал на солому, укрывавшую меня в яме, я же в это время уснул, и солома так заполыхала, что, хотя я сразу выпрыгнул из ямы, в моих волосах осталась отметина этой опасности, в которой я так неожиданно оказался; за все это время я не имел во рту ни крошки, и ни разу мне не попалось ничего съедобного; ноги мои были босы и кровоточили так, что я потерял немало крови. На моё счастье за всё это время не было северного ветра, а если бы он был, то никоим образом не удалось бы мне тогда выжить.

По прошествии пяти дней я вышел на берег одной реки и встретил там наших индейцев; индейцы и христиане уже почитали меня погибшим, они думали, что меня ужалила ядовитая змея. Все очень обрадовались, увидев меня живым, особенно христиане; они рассказали, что всё это время их мучил голод и они искали пищу, и по этой причине они не остались разыскивать меня. Они дали мне туны, которые у них были, а на следующий день мы ушли оттуда и нашли такое место, где было много тун и где каждый смог утолить свой голод; и мы возблагодарили господа нашего бога за то, что он никогда не оставлял нас своей помощью.

КАК НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ К НАМ ПРИНЕСЛИ ДРУГИХ БОЛЬНЫХ

Утром следующего дня к нам пришло много индейцев; они принесли с собой пятерых больных, параличных и в очень плохом состоянии; индейцы хотели, чтобы их лечил Кастильо, и каждый больной предложил ему свой лук и стрелы. Кастильо принял [72] подношения, при заходе солнца сотворил над ними крестное знамение и препоручил их души божьему попечению; и мы от всего сердца молили бога, чтобы он послал болящим здоровья, ибо ведь известно было ему, что это единственный способ заставить индейцев нам помочь и избавить нас, наконец, от столь жалкой жизни; и был господь так милосерд, что едва наступило утро, как все больные почувствовали себя совершенно здоровыми и такими крепкими, будто никогда и не болели. Этот случай привёл индейцев в великое восхищение, а нас побудил возблагодарить господа нашего бога, позволил нам ещё глубже постичь его доброту и укрепиться в надежде, что он не оставит нас и выведет из этого места туда, где мы сможем послужить ему; о себе самом могу сказать, что я всегда уповал на его милосердие и верил, что он вызволит меня из плена, и в этом я всегда убеждал и моих товарищей.

Когда эти индейцы ушли и увели с собой исцелённых, мы отправились к другим, которые в это время ели туны. Звали их кутальчами ⁹⁰ и малиаконами, они говорили на другом языке; вместе с ними были ещё индейцы, по имени коайи и сусолы, а также индейцы из другой земли, по имени атайи; последние враждовали с сусолами, и каждый день они пускали друг в друга стрелы. Так как везде только и говорили о чудесах, которые сотворил господь наш бог нашими руками, то отовсюду шли к нам жаждущие исцеления; и вот через два дня пришли несколько индейцев сусолов и попросили Кастильо, чтобы он отправился с ними и вылечил бы одного раненого и нескольких больных, и при этом они сказали, что один из больных совсем плох и уже умирает. Кастильо же был очень робким лекарем, особенно когда ему приходилось лечить тяжёлые и опасные болезни, к тому же он думал, что по грехам своим не может каждый раз добиваться исцеления. Тогда индейцы сказали мне, чтобы я шёл с ними, ибо я им очень нравлюсь и они помнят, как я лечил их во время сбора орехов, а было это после того, как я встретился с христианами.

И вот мне пришлось пойти к ним, а со мной пошли также Дорантес и Эстебанико. Когда мы подошли к хижинам тех индейцев, я увидел, что больной, которого мы шли лечить, умер, ибо все вокруг плакали, а его дом уже был разрушен: у индейцев это означает, что хозяин умер. Подойдя ближе, я обнаружил, что глаза его закатились, и у него совсем нет пульса; судя по всем признакам, он был мёртв, то же самое сказал и Дорантес. Я снял с него циновку, [73] которой он был прикрыт, и всеми силами души молил господа бога, чтобы он даровал здоровья ему и всем другим, кто в этом нуждался; после этого я перекрестил его и много раз подул на него; индейцы отдали мне его лук и корзину с молотыми тунами и повели меня лечить других больных, которые были без сознания от болезни, и дали мне ещё две корзины тун, а я отдал их нашим индейцам, пришедшим вместе со мной. Сделав все, что нужно, мы вернулись на свою стоянку, а наши индейцы, которым я дал туны, остались там; ночью же они вернулись к своим домам и рассказали, что тот мёртвый, которого я лечил в их присутствии, встал совершенно здоровым, гулял, ел, разговаривал с ними ⁹¹ и что все остальные больные, которых я врачевал, тоже выздоровели и очень радуются этому.

Это событие привело всех в восхищение и в ужас; по всей земле не говорили больше ни о чём другом; все, до кого доходила молва об этом случае, приходили к нам, прося, чтобы мы перекрестили их детей или чтобы мы их лечили; а когда кутальчичи, с которыми мы жили, собрались уходить в свою землю, они перед уходом отдали нам все свои туны, собранные на дорогу, не оставив себе ни одной, а также дали нам свои кремни, длиной в полторы пяди, которыми пользуются как ножами и которые представляют для них большую ценность. Они просили, чтобы мы не забывали о них и молили бога ниспослать им благополучия, и мы обещали им это; с тем они и ушли и, отдав нам всё лучшее, что имели, были самыми счастливыми людьми на свете. Мы же остались с другими индейцами, ававарами, и пробыли с ними ещё восемь месяцев, а время мы считали по луне.

Всё это время к нам отовсюду приходили индейцы и говорили, что воистину мы сыновья Солнца. Дорантес и негр до сих пор ещё не занимались лечением, но из-за того, что нас со всех сторон осаждали просьбами, все мы стали врачами, хотя я лечил более решительно и смело, чем остальные; и ни разу не было ещё случая, чтобы тот, кого мы лечили, не выздоровел бы; индейцы же уверовали, что всякий, кого мы лечим, обязательно исцелится, и поэтому они считали, что никто у них не умрёт, пока мы будем с ними.

Эти и другие индейцы рассказывали нам об одном очень странном событии, которое произошло шестнадцать лет назад, так мы поняли из их подсчёта; будто бы в то время ходил по их земле человек, которого они звали Злом, был он невелик телом, имел бороду, лицо же его не [74] удавалось ясно рассмотреть; когда он подходил к чьему-нибудь дому, все начинали дрожать и волосы у всех вставали дыбом, а у дверей дома возникал горящий факел; затем тот человек входил в дом, брал, кого хотел, и очень острым и большим кремнем, шириною в пядь и длиной в две пяди, делал по три глубоких разреза ниже груди, просовывал в эти разрезы руку и вытаскивал у них кишки, и от каждой кишки отрезал кусок примерно в одну пядь, и эти отрезанные куски бросал в огонь; потом он делал три разреза на одной руке, а другую руку клал на кровоточащую рану, а затем выдёргивал разрезанную руку из сустава, но немного погодя снова ставил её на место и говорил индейцам, что они опять здоровы; много раз он появлялся во время плясок, иногда в образе женщины, иногда в образе мужчины; иногда, если у него возникало такое желание, он брал дом и поднимал его вверх, а потом с сильным стуком падал с этим домом на землю. Индейцы рассказали также, что много раз давали ему есть, но он никогда ничего не ел; и что они его спрашивали, откуда он пришёл и где находится его дом, он же показывал им щель в земле и говорил, что его дом там, внизу ⁹².

Мы очень смеялись и шутили над этими рассказами индейцев, а они, увидев, что мы им не верим, привели к нам многих людей, к которым приходил тот человек, и мы увидели на них следы от разрезов, как раз такие, о которых нам говорили, и сделанные именно в тех местах. Тогда мы сказали им, что это какой-то демон, и как можно понятнее постарались объяснить, что если бы они веровали в господа нашего бога и были бы христианами, как мы, то им был бы не страшен никакой демон, да и сам он не осмелился бы прийти к ним и делать то, что он, по их словам, делал; и мы их уверили, что, пока мы с ними, он больше не решится показаться на их земле. Это очень обрадовало индейцев, и они стали бояться гораздо меньше. Они же рассказали нам, что они видели астурийца и Фигероа среди других индейцев, живших впереди по побережью.

Индейцы не знают счёта времени ни по солнцу, ни по луне, не знают они ни года, ни месяца, большей частью они определяют н различают время по тому, когда созревают плоды, когда исчезает рыба, когда появляются звезды, которые они очень хорошо знают и в которых искусно разбираются. С нами они всегда обращались очень хорошо, хотя нам приходилось самим выкапывать себе пищу и приносить дрова и воду. Их жилища и еда были такими [75] как у индейцев, у которых мы жили раньше, хотя эти дольше голодали, ибо им недоставало ни маиса, ни желудей, ни орехов. Мы ходили там голые, как и они, а ночью накрывались оленьими шкурами. Из восьми месяцев, что мы пробыли с ними, шесть были очень голодными, потому что не хватало рыбы. А к концу этого времени, когда туны уже начали созревать, мы тайно ⁹³ ушли от этих индейцев к другим, которых звали малиаконами. Малиаконы жили впереди, в одном дне пути от нас. Сначала к ним пошли я и негр; через три дня я послал негра за Кастильо и Дорантесом; и когда те пришли, мы присоединились к индейцам, которые шли есть ягоды с одного дерева, дававшего им пищу в течение десяти или одиннадцати дней, пока дозревали туны. Там мы присоединились к другим индейцам, по имени абрады. А были абрады больными, истощёнными и такими опухшими, что мы немало удивились. Те же, с которыми мы пришли, вернулись обратно; когда мы им сказали, что хотели бы остаться с абрадами, они показали, что очень жалеют об этом. И вот мы остановились в поле, недалеко от домов абрадов; абрады, увидев нас, переговорили между собой, потом взяли каждого из нас за руку и развели по своим домам. С этими индейцами мы голодали ещё больше, чем с другими: за день съедали не больше двух пригоршней тех плодов, которые там собирали. Плоды же эти были ещё зелёными, и в них было столько сока, что у нас горели рты, а так как воды там не хватало, то из-за этой пищи нас мучила сильная жажда; голод наш был так силен, что мы купили у индейцев двух собак ⁹⁴, отдав за них несколько сетей и другие вещи, а также шкуру, которой я прикрывался.

Я уже рассказывал, что мы ходили по той земле голыми, но так как мы не имели к этому привычки, то, подобно змеям, два раза в году меняли кожу; от солнца и воздуха на спине и на груди у нас появились лишаи, доставлявшие нам жестокие страдания, ибо нам приходилось носить на себе большие тяжести; а верёвки, которыми мы эти тяжести обнизывали, растирали нам руки, вся земля вокруг была там суровой, а лес таким, что нередко, когда мы ходили в него за дровами, шипы и колючки раздирали нам все тело, так что мы под конец истекали кровью. Часто я терял столько крови, заготавливая дрова, что потом не мог ни нести их на спине, ни тащить волоком. А когда бывало мне так тяжко, то утешался я тем, что думал о страстях нашего искупителя Иисуса Христа, о том, что пролил он свою кровь и за меня; [76] и я размышлял о том, насколько горше были муки от терний, что язвили его, нежели от шипов, что кололи меня.

Я торговал с индейцами гребнями, которые сам делал для них, луками, стрелами, сетями. Изготовляли мы и циновки, очень нужные индейцам; хотя индейцы и сами умели их делать, но они не хотели заниматься ничем посторонним, когда искали себе еду, ибо, если в это время они делали что-нибудь другое, им приходилось сильно голодать. Иногда мне давали скоблить и мять кожи; дни, когда я скоблил кожи, были для меня самыми счастливыми, потому что я скоблил их из всех сил, а соскрёбыши съедал, и этого мне хватало на два или три дня. Случалось, что эти индейцы, так же как и те, у которых мы жили раньше, давали нам кусок мяса, и мы съедали его сырым, потому что если бы мы начали его жарить, то первый же индеец, оказавшийся рядом, мог взять его у нас и съесть; мы считали, что не стоит испытывать судьбу, к тому же мы не очень горевали от того, что ели мясо сырым — оно шло у нас не хуже, чем жареное. Такова была жизнь, которую мы там вели, и так мало еды мы могли получить в обмен на товары, сделанные нашими же руками.

О ТОМ, КАК МЫ ОТПРАВИЛИСЬ ДАЛЬШЕ ПОСЛЕ ТОГО, КАК СЪЕЛИ СОБАК

После того как мы съели собак, нам показалось, что у нас прибавилось сил и мы сможем двигаться дальше; препоручили мы себя попечению господа нашего бога с тем, чтобы он направил наш путь, и простились с индейцами, которые показали нам дорогу к другим индейцам, жившим недалеко от этого места и говорившим на их языке.

В дороге нас застал дождь. Весь день мы шли под дождём и, кроме того, сбились с пути, и заблудились в большом [77] лесу; там мы насобирали много листьев туны, соорудили очаг и всю ночь высушивали их на огне; мы развели такой сильный огонь, что утром листья уже можно было есть; подкрепившись и препоручив себя милости господа, мы вновь тронулись в путь и нашли дорогу, которую потеряли накануне.

Пройдя лес, мы увидели дома и направились к ним; там мы встретили двух женщин и юношей, которые, заметив нас, испугались, убежали и позвали мужчин, ходивших по лесу; те пришли, остановились за деревьями и смотрели на нас оттуда; мы их позвали, и они приблизились с большой опаской; мы с ними заговорили, и они сказали, что у них сильный голод, что их дома находятся недалеко от этого места и что они отведут нас к себе. В ту же ночь мы пришли в их поселение, состоящее из пятидесяти домов; индейцы, увидев нас, ужаснулись и всячески выказывали свой страх; после того как мы их немного успокоили, они стали трогать руками наши тела и лица, а потом проводили этими руками по своим лицам и телам, и мы остались на эту ночь с ними. Когда же настало утро, они привели к нам своих больных и просили сотворить над ними крестное знамение. Они отдали нам всю пищу, которая у них была, а именно листья туны и жареные зелёные плоды туны, а за то хорошее обращение, которое мы от них имели, и за то, что они по собственной воле и желанию дали нам всё, что у них было, и радовались этому, хотя сами остались без еды, предложив всю её нам, за всё это мы пробыли с ними ещё несколько дней. За это время мы встретили там других индейцев, из тех, что жили впереди. Когда они собрались уходить к себе, мы сказали первым индейцам, что тоже хотим уйти. Они очень жалели об этом и настойчиво просили нас остаться. В конце концов мы простились с ними и ушли, они же плакали при нашем уходе, так сильно они сокрушались, что мы их покидаем. [78]

ОБ ОБЫЧАЯХ ИНДЕЙЦЕВ ТОЙ ЗЕМЛИ

От самого острова Злосчастья и по всей той земле у индейцев, которых мы там видели, есть обычай не спать со своими жёнами начиная с того дня, когда те почувствуют себя беременными, и до тех пор, пока ребёнку не исполнится два года; а дети там сосут материнскую грудь до двенадцати лет, то есть до возраста, когда они сами могут искать себе пищу. Мы спрашивали индейцев, по какой причине они растят детей так; они же отвечали, что из-за сильного голода, который бывает в их земле, ибо часто, как мы сами могли видеть, им приходится оставаться без еды два, три, а то и четыре дня подряд; по этой причине они и дают детям материнское молоко, иначе те бы умерли от голода, и даже те, кому удалось бы выжить, выросли бы очень хрупкими и малосильными. Когда на кого-нибудь нападает вдруг болезнь, индейцы оставляют больного умирать в поле, если он не их сын, да и все остальные, кто не может идти с ними, тоже остаются; но если заболевший их сын или их брат, то они берут его с собой и несут на спине.

Все индейцы имеют обычай бросать своих жён, если между ними нет согласия, и они женятся снова на ком захотят; так обстоит дело у бездетных; те же, у кого есть дети, остаются со своими жёнами и не оставляют их.

Если в какой-нибудь деревне завязывается спор или начинается ссора, то те, кто поссорились, бьют друг друга кулаками и палками до полного изнеможения и тогда расходятся; иногда их разнимают женщины, становясь между ними, мужчины же никогда не разнимают. Но как бы не были индейцы озлоблены, они никогда не хватаются за лук и стрелы; а после ссоры и драки они забирают свои дома и своих жён и уходят жить в поле, отдельно от остальных, пока не пройдёт их злоба; когда же их злоба проходит, они без всякого гнева возвращаются в деревню и снова становятся друзьями, будто между ними ничего и не было, и им [79] не нужно, чтобы кто-нибудь их мирил, это происходит у них само собой. Если же те, кто поссорились, не женаты, то они уходят из своей деревни к другим индейцам, и те, даже если они их враги, хорошо принимают их, рады им и делятся с ними всем, что имеют, так что, когда гнев этих людей проходит, они возвращаются в свою деревню богатыми.

Все индейцы — воины, и они так изощрились сторожиться врагов, будто выросли в Италии, в непрерывной войне. Когда они находятся в таком месте, где на них могут напасть враги, то ставят дома на опушке леса, у самой его густой и непроходимой части, а сами спят во рву, который роют тоже около леса, в стороне от дома. Ров они прикрывают хворостом, оставляя только узкие бойницы, и они так хорошо там скрыты, что их совсем не видно; они протаптывают узкую тропинку в глубь леса и устраивают там на ночлег женщин и детей. А когда наступает ночь, они разводят в домах огонь, чтобы соглядатаи, если они окажутся близко, думали, что все ночуют в домах, и перед утренней зарей они ещё раз возвращаются туда, чтобы подложить дрова в огонь; если же враги проникают в дома, то те, кто находился во рву, подкрадываются к ним и, оставаясь невидимыми, наносят им большой урон. Если поблизости нет леса, где можно укрыться и сделать засаду, индейцы располагаются на равнине, в месте, которое кажется наиболее подходящим, также устраивают поблизости рвы, прикрывают их хворостом и оставляют в нем узкие бойницы, через которые пускают стрелы во врагов, и все эти приготовления они делают к ночи.

Когда я был с агуенами, к ним незаметно подкрались враги и в полночь напали на них, трёх человек убили и многих ранили, так что агуенам пришлось бежать из своих домов в лес; а после того как они узнали, что враги ушли, они вернулись к своим домам, собрали все брошенные там стрелы и, так скрытно, как только могли, двинулись вслед за врагами и той же ночью, оставаясь незамеченными, вышли к их домам и на ранней заре напали на них, пять человек убили, многих ранили, остальные враги бежали, бросив дома, луки и всё хозяйство. А спустя небольшое время пришли женщины кевенов и помирили их, хотя нередко именно женщины бывают причиной войны. Среди всех индейцев заведено так, что когда враждуют какие-нибудь люди, которые не принадлежат к одной семье ⁹⁵, то они убивают друг друга по ночам из засады и проявляют друг к другу большую жестокость. [80]

О ТОМ, КАК ПРОВОРНЫ ИНДЕЙЦЫ В ОБРАЩЕНИИ С ОРУЖИЕМ

Индейцы самые проворные в обращении с оружием люди, каких мне когда-нибудь приходилось видеть; если они опасаются врагов, то бодрствуют всю ночь, имея при себе лук с дюжиной стрел; а тот, кто спит, проверяет во сне свой лук, и если он не натянут, то натягивает его должным образом. Много раз за ночь они выходят из домов наружу, низко припадая к земле, так что их совсем не видно, осматривают и обследуют всё вокруг, и если что-нибудь заметят, то в один миг все оказываются в поле со своими луками и стрелами и остаются там до утра, перебегая с места на место туда, где есть враги или где, как им кажется, враги могут оказаться. И только когда наступает день, они ослабляют луки и держат их так, пока не выходят на охоту. Тетивы луков делаются у них из оленьих жил.

Сражаются они, низко пригнувшись к земле, и когда пускают друг в друга стрелы, не перестают говорить и прыгают с места на место, уклоняясь от вражеских стрел, так что даже аркебузы и арбалеты причиняют им мало ущерба; более того, индейцы смеются над аркебузами и арбалетами, потому что это оружие оказалось бесполезным против них на открытых местах, где они держатся врассыпную; это оружие хорошо только в теснинах, в местах, ограниченных водой. Из остального сильнее всего на индейцев действуют лошади, которых они все без исключения боятся. Тот, кто вынужден будет воевать с индейцами, должен быть очень осторожен, чтобы они не почувствовали в нём слабости или алчности к их имуществу; и пока будет продолжаться война, с ними следует обращаться весьма жестоко, ибо если они догадаются о страхе или алчности противника, то сумеют выбрать удобный случай, чтобы воспользоваться этим страхом и отомстить. Если во время войны у индейцев [81] иссякнет запас стрел, то они расходятся каждый в свою сторону, при этом одни не преследуют других, даже если значительно превосходят их числом; таков у них обычай. Довольно часто стрелы пронзают их насквозь, но они не умирают от ран, если только у них не задеты кишки или сердце, и выздоравливают очень быстро.

Видят и слышат они очень хорошо и вообще, я думаю, превосходят остротою чувств всех остальных людей на земле. Они сильно страдают от голода, жажды и холода, даже те из них, которые привыкли к этому больше, чем остальные. Я хотел рассказать обо всем этом не только потому, что люди желают знать об обычаях и занятиях других людей, но и для того, чтобы те, кто когда-нибудь сюда придут и встретятся с индейцами, знали бы заранее об их обычаях и уловках, что в подобных случаях бывает весьма полезным.

Комментарии

61. Описываемые события происходили, по-видимому, в заливе Галвестон, в Техасе. Некоторые исследователи утверждают, что лодка Кабесы де Вака была выброшена именно на островке Сан-Луис, лежащем к юго-западу от острова Галвестон. Однако не исключено, что испанцы высадились значительно восточнее залива Галвестон (такая версия отражена на карте, приводимой в настоящем издании).

62. Здесь и в других районах Техаса Кабеса де Вака и его спутники оказываются в новом этническом регионе — среди так называемых индейцев прерий. Племена, с которыми они сталкиваются, принадлежат главным образом к языковым группам сиу (дакота), кэддо и др., входящим, как и мускоги, в большую лингвистическую семью сиу-хока. В описываемое время у индейцев прерий складывалась своеобразная культура охотников на бизонов. Дакота, с которыми, судя по всему, с первыми встретились Кабеса де Вака и его спутники, распадались на многочисленные племенные группы. Шесть главных племён образовывали конфедерацию («Шесть костров совета»). Племенные вожди были выборными и подчинялись Высшему совету.

63. Речь идёт о картофеле.

64. Здесь и дальше автор употребляет выражения «впереди по побережью» и «сзади по побережью», имея в виду общее направление движения испанцев: напомним, что они двигались вдоль берега на запад к Пануко.

65. По своим религиозным воззрениям индейцы прерий были анимистами: они считали, что в основе всех явлений и объектов природы скрыта могущественная сверхъестественная сила, проявляющаяся в бесчисленных духах (у дакота, в частности, эта могущественная сила называлась ваканда или вакаи-таика). Существовали культы стихий, животных. Индейцы верили в существование загробного мира, куда после смерти уходят души умерших. В погребальных плачах, которые описывает Кабеса де Вака, давались различные наставления душе умершего.

66. Аналогичные обычаи зафиксированы и у первобытных народов других континентов — среди австралийских аборигенов, среди бушменов.

67. Арейто — песня и пляска антильских индейцев. Кабеса де Вака употребляет это слово расширительно, для обозначения всякой вообще индейской песни. В таком расширительном значении это слово и закрепилось в испанском языке.

68. Надрезы с «отсасыванием» болезни (а впоследствии — отсасывание без надрезов), прижигания, травяные настои — все это в сочетании с психотерапевтическим воздействием (ритуальные песни, пляски, заговоры) — традиционные медицинские средства, широко известные у народов всех континентов.

69. Начиная с этого момента Кабесе де Вака и его спутникам неоднократно придётся заниматься лечением (что, вообще говоря, входило в функции шаманов). Кабеса де Вака допускает явные преувеличения, когда он описывает свою медицинскую практику среди индейцев, тем не менее результаты лечения, как видно из текста отчёта, играли весьма важную роль в судьбе испанцев. Что касается самого факта исцеления больных индейцев, его следует, по-видимому, объяснить в значительной степени психотерапевтическим эффектом. Интересно в этой связи привести мнение американского исследователя Адольфа Бандлиера: «Утверждение об «истинных исцелениях»… — пишет Бандлиер, — является правдой и в то же время честным заблуждением. Сама индейская медицина широко использовала понятия такого рода, и эмпирический гипнотизм играл большую роль в практике их лекарей. Кабеса де Вака бессознательно и по-своему имитировал индейских шаманов и, вероятно, успешно, так как его приёмы были новыми и поражающими. То, что испанцы приписывали свои успехи прямой помощи чудесной силы, находится в полном соответствии с духом времени и не должно вызывать недоверия» (А. Bandlier Introduction. In: F. Bandlier. The Journey of Alvar Nunez Cabeza de Vaca. N. Y., 1905, p. XVII—XVIII).

70. Очень интересное указание на родовую организацию. Как видно из этого отрывка, каждый род вёл самостоятельное хозяйство, несмотря на то, что несколько родов жили одним поселением.

71. Эта «шерсть», так называемый испанский мох — паразитическое растение, которое покрывает ствол пальмы длинными волокнами.

72. Так кратко и глухо Кабеса де Вака сообщает здесь о чрезвычайно важном для его судьбы событии: когда испанцы, шедшие за ним, достигли материка, что-то изменило их намерение, и они отправились по побережью на запад. Больной Кабеса де Вака остался один.

73. Дж. Бейклесс сообщает интересные подробности о «сломанном тростнике»: «Сломанный стебель резал наподобие лезвия бритвы. Человек получал страшную рану, «тростниковый укол», стоило ему неосторожно наступить ногой на торчащий из земли обломок стебля. Когда под рукой не оказывалось кремня, индейцы наскоро мастерили себе ножи из заострённой грани тростниковой лозы» (Дж. Бейклесс. Ук. соч., стр. 39).

74. Иными словами, Кабеса де Вака остался совершенно голым.

75. Во время этих торговых вояжей Kа6eca де Вака заходил, очевидно, в Оклахому и возможно в Арканзас.

76. Возможно, имеется в виду залив Матагорда.

77. Чтобы правильно понять этот факт, следует иметь в виду, что, по представлениям индейцев, во сне высшие силы открывают свою волю простым смертным. Отсюда безоговорочная уверенность индейцев в вещем характере снов и, так сказать, включение сновидений в число факторов, мотивирующих поступки человека.

78. Эти орехи — пеканы.

79. Туна, вид опунции — растение из семейства кактусовых. Её съедобные плоды похожи на смокву.

80. В дальнейшем Кабеса де Вака иногда путает мариамов (он называет их и мириамами) и игуасов: возможно, это были не разные племена, а разные роды одного племени.

81. Каменная трава — бурая водоросль (келп).

82. Маэстре де кампо — в старой Испании так назывался высший офицер нерегулярных войск (ополчения).

83. Дело в том, что у индейцев существовала экзогамия: женщины не могли выходить замуж за человека из своего рода.

84. Такое переносное жилище — типи — одна из отличительных особенностей культуры индейцев прерий.

85. Имеется в виду проказа.

86. Антилопы.

87. Коровами Кабеса де Вака называет бизонов. Напомним, что Кабеса де Вака был первым европейцем, увидевшим бизона, и европейцы узнали о существовании этого животного именно из «Кораблекрушений».

88. В основном — племена сиу.

89. Собственно, это была ритуальная церемония, во время которой индейцы благодарили духов за исцеление и просили у них новых милостей. И в других случаях Кабеса де Вака называет праздниками культовые обряды.

90. В дальнейшем Кабеса де Вака называет культачей также кутальчичами. Выбрать правильный вариант сейчас, конечно, не представляется возможным, поскольку, как уже указывалось, ни одно из приведенных в книге племенных названий не идентифицируется. Ясно, однако, что, так как испанцы продолжают двигаться на запад, к верхней Рио-Гранде, они встречаются главным образом с племенами все той же большой сиухоканской семьи (кэддо, вичита и др.).

91. На диагноз Кабесы де Вака повлияло, по-видимому, то обстоятельство, что сами индейцы считали больного уже умершим. Но дело в том, что по понятиям индейцев той эпохи, смерть (т. е. уход души от тела) начиналась гораздо раньше физической смерти. Интересно в этой связи привести пояснения американского этнографа начала прошлого века Э. Джемса: «Индейцы убеждены, что душа отправляется в странствие с наступлением тяжёлой болезни, которая заставляет ее покинуть тело, и поэтому считают опасно больного уже покойником. Нередко человек, которого называли умершим, выздоравливает и живёт ещё много лет. Когда в этих случаях индейцам говорят, что нельзя живого человека называть покойником, они не понимают, в чём дело, и, более того, поясняют: «Он умер тогда-то, но вскоре вернулся обратно» (Э. Джеймс. О постах и снах. В кн.: Рассказ о похищении и приключениях Джона Теннера. Пер. с англ. М., 1963, стр. 333).

92. Смысл истории о зле явно не был понят испанцами, что и объясняет её странности в пересказе Кабесы де Вака.

93. Индейцы считали, что их гости либо сами являются высшими существами, либо обладают большим влиянием на высшие силы. Это порождает желание индейцев не отпускать своих гостей к вражеским племенам, но задержать у себя: в соответствии с индейской коллективистской психологией само пребывание таких могущественных гостей среди них должно принести успех и процветание всему племени. Такая ситуация в разных вариантах будет повторяться и в дальнейшем.

94. Индейцы прерий использовали луговых собак на охоте. У многих племен собаки составляли важнейшую часть их рациона. Нередко собаки были предметами культа.

95. Здесь Кабеса де Вака называет семьёй род.

Текст воспроизведен по изданию: Кабеса де Вака. Кораблекрушения. М. Мысль. 1975

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.