|
СТАРКОВ Я. И.РАССКАЗЫ CTAPОГО СОЛДАТА О ВЕЛИКОМ СУВОРОВЕВХОД В ПОКОРЕННУЮ ВАРШАВУ. 1794 год. (из записок очевидца) 24-го Октября рано утром народ и Варшаве покрывал крыши прибрежного строения. Все окна в домах были им наполнены, и тесные толпы его плотились по берегу реки Вислы. Они ждали нашего вступления, — как тишины и покоя после землетрясения, после ужасной бури. Ждали и молчали. Мы были готовы как на парад. Все вымылось, вычистилось, и ждало повеления идти. Явились козаки Исаевцы, одетые на славу; даже лошади их против обыкновения были вычищены. — Прага наполнялась нашими войсками; колонны входили в нее с музыкою, 1 с боем барабанов и с игрою на трубах. Все было готово. Настал десятый час утра, и Александр Васильевич явился к нам. Громкое — ура! воинов приветствовало отца своего. Он шибко объехал нашу коллону, здоровался с нами, и радостное лицо его утешило, порадовало наших. Тьма народу кипела в Варшаве. По мановению великого все двинулось вперед — к мосту. Военная музыка огласила воздух. Наша колонна, под командою боевого Генерала Ф. Ф. Буксгевдена, вступила первая на мост. Вперед понеслись быстро Исаевцы; за ними двинулись баталионы егерей, Лифляндской и Белорусской, а за тем и наш полк; за ним два эскадрона Ольвиопольских гусар, Киевские конные егеря, и в заключение Ряжской пехотный полк. Полковая [488] артиллерия была при полках. — Крик встречающего нас народа оглашал воздух. Wiwat, Wiwat Katarzyna! Wiwat Szuwarow! Wiwat Rusnacie! (Да здравствует, да здравствует Екатерина! Да здравствует Суворов! Да здравствуют Русские!) — Пред самым входом с моста в город, городские власти дожидались с хлебом-солью и с ключами города встретить великого. Ф. Ф. Буксгевден оставил при них своего адьютанта указать победоносца. Мы шли в город на взлобье горы по улице. Народ покрывал крыши домов; окна и улицы были им полны: он теснился возле взводов наших и пробегал в их промежутке. Многие — старость и молодость, целовали руки, даже платье офицеров. Александр Васильевич в простой куртке, в каске, с коротким мечем по поясу, ехал вслед за нашею колонною. Рассказывали после, что властелины Польши именем ее и именем короля поднесли хлеб-соль и ключи Варшавы победоносному, милосердому полководцу; приветствовали его со слезами, обнимали колена, целовали его ноги, даже стремяна седла его, и повергали участь Польши в его милосердие. — Александр Васильевич, тронутый до глубины души, с навернувшимися на глазах слезами принимая хлеб-соль и ключи, возвел глаза свои к председящему превыше небес Богу милосердому, внутренно благодарил Его величие, что это вступление без крови и слез. От преизбытка чувств своих он мог только сказать представшим властям: «Мир, целость вашего имущества и спокойствие дарует вам всемилостивейшая наша Государыня Царица». После того войска двинулись вслед за нашею колонною, и представители ехали с величайшим нашим полководцем. Виват, ура, народа рассекал воздух, и оглашал всю Варшаву. Между этим радостным криком слышны были хриплые голоса: niech bedzie, iak bedzialo! — Oiech zye Polska! — (т. e. пусть будет, так как было! — Да живет Польша!) — Это был отклик [489] издыхавшего республиканизма и любви к отечеству; любви людей, которые не умели истинно любить отечества 2. Так прошли мы весь город, и за ним расположились лагерем в огромном укреплении. На другой день чуть свет колонна наша выступила в поход. Мы шли шибко, догоняя республиканские войска, бежавшие во Францию. Они имели впереди нас два дня пути и подводы, на которых удалялись от нас опрометью. Мы не могли их догнать, и расположились близ Саксонских границ. Генералы — Дембровский и Заенчик увлекли с собою выше десяти тысяч человек. По вступлении в укрепленный лагерь предстали к Александру Васильевичу пленные до двух тысяч человек. Рассказывали, что наших было до 1300 человек, взятых во время резни на страстной неделе, Поляками сделанной, — до шести сот Прусаков и до сотни Цесарцов. Они спасены были от смерти чудом. Кровожадный Калантай, председатель народного совета, определил умертвить их. (Так рассказывали пленные и сами Поляки). Пленные содержимы были, как высочайшие преступники, в тюрмах, а многие в кандалах. Все оружие и прочие военные принадлежности были по приказанию Александра Васильевича снесены Поляками; пушки и огнестрельные снаряды из арсенала и из других мест собраны, и все это переслано в Прагу. Польские войска, оставшиеся в Варшаве, равно как и косынеры, т. е. поселяне с косами, распущены по домам. Объявлено было всеобщее прощение всем, волею и неволею участвовавшим в мятеже против законов Короля; людям значительным предоставлено просить Александра Васильевича о том письменно или лично. — И после всего этого настала тишина, все успокоились. [490] Полк наш возвратился в исход Ноября с границ Саксонских. Около месяца стоял вблизи Варшавы в м. Окунев, а потом расположился 1795 года на зимние квартиры в мм. Седлице и Менджириче. Так в пятьдесят дней кончилась война, и покорено все Польское королевство. Война, порожденная беспутною сумасбродною партиею, в подражание легкомысленной нации, которая называла себя просвещеннейшею частию Европы. Польша пала; — пала бы и республиканская Франция, если бы была также близко к нам, как Польша; пала бы и в 1799 году, если бы Австрийский Гоф-кригз-рат (ундер-куфт, — название, данное Александром Васильевичем) не вязал рук непобедимому Суворову, не мешал бы его распоряжениям, и не делал всячески и всякой раз ему препятствия. В Апреле месяце 1795 года полк наш вступил в лагерь в местечко Немиров на реке Буге. С нами были расположены Херсонский легкоконный полк, под командою Бригадира Гр. Ив. Глазенапа и Кинбургской драгунской полк под началом, помнится мне, если не Жеребцова, то Измайлова. В Августе месяце мы ждали к себе Александра Васильевича. И вот в самые полдни явился он, отец наш, верхом на лошади с тремя офицерами своего штаба и с козаком Иваном. Александр Васильевич был в одной рубашке, в каске, с коротким мечем по поясу; китель свой держал за рукав, перекинув его через плечо. В лагере нашем все спали. Стоявший у пирамиды часовой узнал Фельдмаршала, и закричал; к ружью! — Александр Васильевич шибко поскакал к средине нашего лагеря, и остановился при палатке полкового барабанщика, звал его: Яков Васильевич! Г. Кисляков! — И Кисляков в мгновение ока явился, схватил барабан, и натягивая бунты, говорил: Здравствуй, отец наш Александр Васильевич! — Здравствуй, Яков! Помилуй Бог, [491] ты чудо-богатырь! Помнишь ли при Бресте? 3 Бей, Яков, тревогу!» И в туж минуту бой барабанов, а за тем звук труб конных полков разлился по берегу реки. Не прошло и пяти минут, как три полка стали в строй. Александр Васильевич приказал свернуть полки в колонны, и ни мало не медля двинул их вперед, так, как мы стояли, линиею. Мы перешли во всем платье реку Буг вброд, держа ружья выше головы, а сумы с патронами на дороге попривязавши к шее. Конница наша помогала малорослым, давая им свои сеновязки (веревки). Лишь вышли из воды, Александр Васильевич повел нас шибким шагом вперед. По крайней мере верст пятнадцать он нас выводил; строя колонны, мы наступали вперед, строили фронт, стреляли по одному разу, и с словом — ура! кидались быстро в штыки. Конница рубила, и носилась по полю, поражая будто бы неприятеля. Пред вечером ученье кончилось, и войска, тесно сомкнувшись, окружили Александра Васильевича. Он благодарил всех за ученье, и более наш полк за смирное квартирование, за дружбу с жителями; начальнику же Кинбургского драгунского полка делал строжайший выговор за шалости на квартирах. Он видимо с гневом говорил: «Жителей не обижать! Они поят и кормят нас. Солдат не разбойник! Мы Русские!» — За тем, проговоривши несколько слов из своего катихизиса, добавил новую речь: есть сумасбродные, безбожные, ветренные Французишки. «Они воюют на Немцов и иных [492] колоннами; и мы будем их бить колоннами». — После этого Александр Васильевич, поцеловав нашего богатыря Ф. В. Харламова, сказал: «Здоров ли ты, мой Федор? Спаси Бог тебя! Твои чудо-богатыри смирны, как овечки! Это хорошо. Солдат бей врага на сражении, а с бабами не воюй! не крадь!... Вор не служивой; он худой солдат». — После всего этого сказал: «Прощайте, братцы, чудо-богатыри!» и шибко поскакал от нас. — Ф. В. Харламов, да Бригадир Глазенап с лучшими конниками провожали его верст за двадцать. При свидании Александр Васильевич не забыл своих любимцев — Огня-Огнева, Орла-Голубцова и Сокола-Воронова, и многих других; поприветствовал их, похвалил за прежнее, поговорил с ними и со всею нашею ротою; а это в прежнее время значило очень, очень много. — Ф. В. X. на другой день поутру объявил по полку приказом, что Александр Васильевич за верную службу и за точное исполнение его воли пожаловал всего полка ратникам по три порции говядины и водки, нашей же роте вдвое. Какая радость для воинов! Слова, сказанные Александром Васильевичем о Французах, наши ратники заметили, и говорили: Верно пойдем против Французов. Дай-то Бог! А то они, слышно, крепко бушуют, и бьют напропалую бедных добрых Немцов. Надобно поднять безбожников и душегубцев!..» Вскорости после этого смотра полк наш выступил в поход, и прибывши в Праву, расположился в казармах. В начале Сентября для полка радость была неизъяснимая, невыразимая: Всемилостивейшая Государыня матушка наша пожаловала нашему полку новые знамена. О, мы в это время были на небесах! Так радостно было всем нам, так было сладостно, приятно! — Назначен день к освящению их, и бригада наша стала на месте нашего побоища (т. е. штурма). Отслужена обедня в походной церкви с благодарственным [493] коленопреклоненным молебном Господу Богу — о здравии Государыни матушки Царицы. При богослужении Александр Васильевич был в полном своем Фельдмаршальском мундир, и все наличные Гг. Генералы и начальники полков. Мы стали во фронт, и отец наш Александр Васильевич, в лице полка, вбивал первые гвозди в древки, прикрепляя полотно знамени к каждому. За тем вбивали гвозди — по одному Ф. Ф. Буксгевден, наш начальник Бригадир Князь А. И. Горчаков, 4 потом богатырь Харламов вбил в каждое знамя по два гвоздя. За тем штаб-офицеры, ротные начальники и по выбору лучшие из храбрых нижних чинов вбивали остальные гвозди. При освящении их святою водою и при окроплении ею всего полка, в рядах стоящего, пета была певчими полковыми и певчими Александра Васильевича песнь во славу полка. Забыл ее, не помню; а записанная погибла во время походов. Лишь четыре стиха приходят мне на память. Вот они: Знамена славой освященны Священную эту песнь сочинил П. С. Потемкин, 5 и с певчими пел ее Александр Васильевич в то время, когда полковой священник окроплял святою водою стоявших в строю ратников. При начатии песни гром выстрелов из двадцати четырех пушек разлился по поднебесью, и крик ратников — ура! рассекал воздух. Нам казалось, что все радовалось нашему родному кровному [494] празднику. По окончании освящения знамен вся бригада прошла мимо Александра Васильевича повзводно, и свернувшись в густые колонны стала в тесный круг. Александр Васильевич подъехал к нашему полку, говорил речь воинам, речь, исполненную высоких наставлений о вере в Бога милосердаго, верности и преданности к престолу, и о нравственности; конец ее заключил тем, что за Богом молитва, за Государынею служба не пропадает. И крик — ура! вновь потряс воздух. Пришел Декабрь месяц, и нам слышно стало, что мы должны наше добро, нашу собственность, кровию нашею приобретенную, Варшаву — сдать Прусакам. Болело у ратников сердце, сильно огорчались наши воины; но старики говорили: «Так велела матушка наша Государыня». А воля ее в душе нашей была так священна, что описать это никто не в силах. — «А мы думали, говорили ратники, что это сделано поневоле». — После этого все смолкло. И вот 31-го Декабря 1795 года, (помнится, что так), Прусаки вступили в Варшаву. (Не помню, который гренадерский полк занимал караулы). Прусаки явились к гаубвахте в длинных мундирах, в нагавках (в штиблетах), с тесаками, с сухарными чрез плечо мешками, в косах и в пуклях; выстроились пред нашим фронтом. Им отдали честь, сделав на караул, и они отблагодарили тем же. — Наши зашли лотом повзводно направо, сошли с поста, и Прусаки его заняли. — Варшава сдана! Чудна казалась нашим одежда Прусаков, и сами они казались нам вялыми, и как будто сонными. Наши напротив были в движениях своих проворны, живы, молодцоваты. В своей легкой одежде: в куртке, в шараварах широких с кожанными внизу накладками, с кушаком по поясу, закрывавшем портупею со штыком, в каске с плюмажем из конского волоса, с, подстриженными на голове в кружок, по русски, [495] волосами, — были точно Русские богатыри. Солдат наш одет был так, как будто бы говорил счастливец Светлейший Потемкин: Солдат должен быть таков, — Настал 1796 год. В исходе Генваря полк наш расположился в м. Любомле. В первой половин Апреля месяца мы выступили с зимних квартир к г. Виннице, и расположились близ него лагерем. С нами стоял Фанагорийский гренадерский полк, и еще два полка, не помню их имен. Слышно было, что мы скоро пойдем к гг. Французам поднять их; и все ожидали того с радостным нетерпением. — В Августе месяце явился к нам отец Александр Васильевич. Лишь прибыл он, так и начал ученья и примерные сражения. Второе и последнее ученье он начал пред вечером, и кончил часу в десятом взятием нарочно устроенного укрепления. После этого войска окружили его поколонно. Он благодарил за ловкость и проворство в движениях, за знание своего дела; проговорил для памяти ратников некоторые слова из своего катихизиса, и в конце речи сказал: «Бог даст, если матушка Государыня повелит, мы пойдем далеко.... людей посмотрим, себя покажем; и побьем безбожных ветреных сумасбродных Французишков!» — Рады стараться, отец наш! Только поведи нас, батюшка, скорее! Веди! веди! кричали ратники. — Прощайте! чудо-богатыри! Вы Русские! сказал Александр Васильевич и поехал от нас вовсе. Ура! всех воинов огласило воздух и в ночной тишине раздалось по окрестностям. В свой приезд Александр Васильевич видел своих любимцев нашего полка и любимцев своего полка Фанагорийцев; не раз разговаривал с ними любовно — по своему. Честь, милость, за которую всякой из нас рад был бы тот же час положить живот свой. [496] В начале Октября полк наш расположился на зимние квартиры в мм. Янове и Пикове. Главная квартира была в Тулчине. Александр Васильевич формировал армию в 60 или 80 тысяч человек. Люди самые лучшие, а в коннице и лошади выбираемы были из полков в полки, назначенные к походу. В наш полк прибыло из Шлиссенбургского пехотного полка выше тысячи человек молодцов; а нашего — люди, не так-то знающие свое дело, хилые и ненадежные, выписаны были в тот полк. Полк наш составился в полном числе; в каждой роте с запасными было богатырей-ратников до двух сот сорока человек, что составило с унтер-офицерами и другими званиями в целом полку до трех тысяч человек. Уже светлозеленые мундиры прибывших к нам рядовых перекрашены были в темнозеленый цвет, 6 и полк наш был совсем готов; но неожиданные, вовсе непредвиденные обстоятельства изменили все. Матушка наша Государыня, величайшая из царей, мать России, — почила смертным сном. — Поход не состоялся. Комментарии 1. В каждом пехотном полку было не менее пятидесяти музыкантов, одетых в платье тонкого сукна по вкусу полковым начальником. Полковые начальники щеголяли этим один против другого. В каждом полку был капельмейстер, которому дорого платили. 2. Это замечание было делано тогда умными нашими гг. офицерами. 3. Кисляков во время сражения при Бресте-Литовском, лишившись своего барабана, вырвал из рук неприятельского барабанщика барабан, и в самой средине неприятеля бил тревогу, поход. Александр Васильевич видел это. Кисляков был человек огромного роста, лет преклонных, и с давнего времени по храбрости своей был известен Александру Васильевичу. 4. Князь Алексей И. В. Горчаков во время дела с Поляками находился безотлучно при Александре Васильевиче. 5. Он также сочинил две песни на взятие Праги и на покорение Варшавы. Ратники долгое время их пели. Списанные мною долго у меня хранились, но со многими другими бумагами моими погибли. 6. Наш полк и Херсонской гренадерской имели мундиры темнозеленого цвета. Это была воля или прихоть полковых начальников. Текст воспроизведен по изданию: Вход в покоренную Варшаву. 1794 год. (Из записок очевидца) // Москвитянин, № 2. 1843 |
|