|
САРЫЧЕВ Г. А.ПУТЕШЕСТВИЕЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ГЛАВА V. Спуск судов и приготовление к походу. Плавание вниз по Колыме. О промысле зверей и рыбы. Прибытие в Средне-Колымской острог, потом к Омолонскому летовью. Принятие Капитана Шмалева и с ним бывших на суда. Стояние на якорь у Нижне-Колымска. О реках Анюях; плавь через них оленей. Путешествие наше далее рекою Колымою к ее устью. Прибытие туда, и стояние на якоре против Лаптева маяку. Выход наш в Ледовитое море. Встреча льдов и туманов. Плавание к Востоку. Положение берега. Стояние на якоре в двух местах. 1787 г. Маия 15 вскрылась река н начала прибывать вода. На третий день возвысилась она столько, что подняла большое судно, которое уже было совсем вооружено и приготовлено. По спуске дано имя ему Паллас. На четвертой день спустили другое судно, и назвали по имени реки Ясашна. 22 числа река вышла из берегов и покрыла их водою: тогда все офицеры и служители перебрались на суда. На первое сели Начальник, Капитан-Лейтенант [71] Биллингс и с ним Доктор Мерк, Механик Едварц, рисовальный мастер Воронин, а из воинской команды Шхипер Баков, Штурман Батаков, Штаб-Лекарь Робек и тридцать человек нижних чинов. На второе судно, состоявшее под моим начальством, вступили Геодезии унтер-офицеров трое, подлекарь и боцман-мат, да козаков в матрозской должности двенадцать человек. И так из всех со мною на судне находившихся, кроме боцман-мата, не только никто не бывал в море, но и понятия не имел об нем. С сими неопытными людьми должен я был предприять самое трудное и самое опаснейшее плавание по Ледовитому морю; где требовалось беспрестанное бдение и всевозможная осторожность. По чему, сколько я мог, приготовил двух Геодезистов к Штурманской должности, обучил их знанию компаса, бросанию лота, и показал, как вести морской журнал; третьего определил к коммисарской должности; а из козаков троих приучил править рулем. Впрочем судно вооружил так, чтоб самым легчайшим образом можно было им управлять, Сверх того приделали четыре весла, которые после очень пригодились и много раз избавляли нас от опасностей. Провизии взято на семь месяцов: не было только у нас мяса и уксусу, потому, что подрядчик не успел доставить. 25 Маия по утру оба судна снялись с якорей и [72] пустились вниз по Ясашной, которою скоро выплыли на реку Колыму. Стремлением воды несло нас по одной миле немецкой в час. Берега реки везде видны низменные, местами покрыты водою; на них растет листвяничной лес средней величины. Река Колыма разделяется на множество протоков, выходящих из нее, и через несколько верст опять в нее же впадающих: многие из сих протоков, по збытии воды, бывают сухи. В тридцати верстах от устья реки Ясашной, миновали мы две реки, впадающие в Колыму с левой ее стороны: первая называется Малая Зырянка; другая Большая Зырянка; на последней живут несколько Якутов. В вечеру положили мы якорь у нижнего устья протока Шипунова, в ожидании другого судна, которое стремлением воды занесло в тот проток. На следующий день дожидались его до десяти часов утра, и после снявшись с якоря поплыли далее, предполагая, что оно уже прошло. Около полудня миновали в левой стороне устье реки Магазейки, так называемой потому, что при вершине ее близ города Зашиверска, построены магазейны, где прежде хранился доставляемой в Анадырской острог чрез Зашиверск провиант. Когда не известна еще была дорога чрез вершину реки Колымы, [73] то возили оной по реке Магазейке, и по другой, называемой Ожогина, выходящей оттуда же и впадающей в Колыму, ниже Магазейки, в тридцати пяти верстах. В вечеру проплыли мы в левой стороне маленькую речку называемую Чикураевка, из коей выехал к нам на лодке Якутской Князек, имеющий свои юрты при вершине ее у озера. Князька привело к нам любопытство: ему хотелось посмотреть наших судов. От него узнал я, что Паллас еще назади; и так, чтобы дождаться его, стали мы на якорь. В полночь проплыл он мимо нас, и мы следовали за ним. 27. По полудни миновали, так называемые частые острова, коих считается всех вместе семь. В полночь проехали Троицкие острова и реку того ж имени, получившие название в давние времена от руских промышлеников, кои здесь хотели заложишь церковь во имя св. Троицы; но как у них выбрано было к тому, другое место, а именно то, где ныне стоит Средне-Колымск: то они в нерешимости бросили жребий, которой пал на сие последнее, где и построили церковь, а в последствии времени основался и самой острог. 28. Поутру миновали в правой стороне устье довольно большой реки, называемой Каменка, выходящей из гор. Как по ней, так и по Троицкой, [74] ходят Якуты и Тунгусы ловить разных зверей: лисиц, выдр, росомах и белок; изредка попадаются и соболи; но прежде, как сказывают, ловилось их очень много. По берегам Колымы, начиная от устья Зырянки до Средне-Колымского острогу, стоят летовья Верхне-Колымских и Средне-Колымских козаков, где они обыкновенно летнею порою заготовляют для себя и для собак рыбу. Ловят ее неводами; сушат и делают юколу. По большой части попадают нельма, муксуны, чиры, и наконец к осени в большом количестве идет сельдь. В вечеру остановились мы у Средне-Колымска, расположенного на левом берегу Колымы; огорожен он деревянным забором; внутри оного церковь, а около его несколько домов. Сей острог назывался прежде Ярмонка, по причине собиравшихся в нем для торгу всех окрестных жителей, как то, Тунгусов, Якутов и Юкагирей. С Якутскими купцами и козаками меняли они, на мелочные товары и табак, кожи разных зверей, лисиц, выдр, росомах, горностаев белок; более ж всего соболей, которых по Колыме ловилось чрезвычайно много, так, что годовой пошлины собиралось в казну до девяноста сороков соболей, полагая одного с десяти; по чему и называлась это десятинная подать. Теперь [75] соболиных промыслов не стало, потому, что соболей по Колыме совсем нет; от чего рушилась и ярмонка. В Средне-Колымском остроге нашли мы дожидающегося нас Штурмана Бронникова, которой от Экспедиции послан был прошедшего году из Охотска чрез город Инжигу, и привез для делания байдар китовые усы; но как мы не имели уже в них надобности, то и оставили здесь, а Штурмана начальник взял к себе на судно. 1787 г. Июнь. Здесь простояли мы 14 дней; между тем сковали якорь на судно Паллас. Во все это время ветр дул Северной и временем шел дождь, а по утрам был мороз иногда более градуса. 11. В вечеру оставили мы Средне-Колымский острог. Течением реки несло нас гораздо тише прежнего. Берега Колымы везде ровны и покрыты небольшим листвяничным лесом. В шести верстах от острога миновали в леве небольшую речку, называемую Ловья, от коей правой берег пошел каменной, местами косогором и отчасти утесом. У речки Ловьи утес называется Половинной камень; другой немного далее, Запроточной; третий, за Заборцовскими островами, называется Березин камень. 12. После полудня миновали в правой стороне реку Березову, впадающую в Колыму тремя [76] устьями. Березова вытекает из одного хребта с рекою Омолоном; по ней ходят здешние Якуты промышлять разных зверей. По полуночи, проплыв частые острова, оставили реку Колыму в правой стороне и пустились по протоку, называемому Быстрой; через пять часов выплыли из него опять на Колыму. Здесь ширина ее до шести сот сажен; берега по обе стороны имеют прежний вид. 13. В вечеру для ожидания Палласа, которой остался назади, легли на якорь у правого утесистого берега, называемого Рудников камень. Под ним на отмели росло довольно дикого луку. До здешнего места от Средне-Колымска по берегам видны были местами Якутские летовья. 14. Поутру снялись мы с якоря и следовали за главным судном, которое мимо нас проплыло. 15. После полудни в праве миновали последний высокой каменной утес, называемой по-юкагирски Гонжебой. Подле него есть летовье Омолонских крестьян. 17. Поутру, поравнявшись прошив устья реки Омолона, впадающей с правой стороны, остановились у левого берега Колымы подле летовья Омолонских крестьян. Здесь в летнее время, ловят они неводами рыбу; а осенью возвращаются в деревню, которая лежит в верх по Омолону, в двадцати [77] верстах от его устья. Далее за сею деревнею живут несколько Юкагиров. Река Омолон выходишь из одного хребта с реками Инжигой и Пенжиной; в нее впадают пять довольно больших рек, три с правой и две с левой стороны; из последних одна, называемая Омолонская Магазейка, примечания достойна потому, что при ее устье, для складки привозного водою на судах провианту, построены были магазейны, откуда уже зимою на собаках возили оной в Анадырской острог. В.четырех стах верстах вверх по Омолону, есть древнее строение, получившее существование свое еще в то время, как найдена сие река рускими промышленниками, которые предприяли путь на Кочах (Кочами называется род судов похожих на барки.) с реки Лены в Ледовитое море, а оттуда в устье Колымы, и по ней вошли в Омолон. Здесь на летовье ожидал нас Инжнгинского гарнизона Капитан Шмалев, и с ним сотник Кобелев, да. Чукотской толмачь, Дауркин. Приехали они из города Инжиги по требованию Г. Биллингса, чтоб во время плавания по Ледовитому морю, в случае встречи с Чукчами, можно было лучше приласкать сих диких людей. Шмалев несколько лет был Начальником в Инжиге, куда ежегодно проходят для торгу [78] Чукчи; ласковостию и подарками приобрел он от многих из них доверенность и любовь. Кобелев же и Дауркин знали их язык и бывали на самом Чукотском носу у сих народов. Сотника и толмача Г. Биллингс взяв к себе, а Шмалева определил ко мне на судно. Простояв здесь три часа на якоре, пустились мы опять по течению реки, и в сутки приплыли к Нижне-Колымску, расположенному на левом берегу Колымы. В нем строения: деревянная обнесенная забором крепость, церковь и тридцать три дома; козаков здесь находится шестьдесят шесть человек. Против острога с другой стороны впадают в Колыму две большие реки, одна от другой не в дальнем расстоянии: одна называется Большой Анюй, другая Сухой Анюй. Первая течет около восьми сот, другая до пяти сот верст; на обеих живут несколько Юкагирей. По Омолону и Анюям бывают два раза в году оленья плавь: первая весною, в исходе Маия; когда дикие олени идут великими табунами из лесов к морю, избегая, как видно, множества бывающих здесь комаров; другая плавь осенью: тогда они возвращаются назад в леса, и неминуемо должны переплывать все сии реки. Здешние козаки и живущие по Омолону и Анюям Юкагири, стараются в это время узнать место [79] переправы оленей через реки, выезжают тогда на своих вешках и на воде колют их великое множество, так что один человек может убить в день до шестидесяти оленей и более. Они обыкновенно переплывают не все вдруг, но один за другим, почему охотники колют их без всякого замешательства. При том обыкновенно наблюдают, чтоб не нападать на них до тех пор, пока передовой олень совсем не переплывет на другую сторону: ибо ежели ему встретится хотя малейшее препятствие; то он возвращается назад, а за ним и весь табун; но как скоро дадут ему переплыть, то ни один уже не возвратится, а следуют все за предидущим безостановочно. Мясо оленье после рыбы составляет главной съестной запас здешних жителей: они разрезывают его на тонкие пластинки и сушат. Мозг и язык оленьи почитаются самым лучшим куском. Еще делают они любимое для себя кушанье из брусники, толченой с сушеною рыбою, и рыбьим жиром, и этим кушаньем обыкновенно подчивают летом всех гостей; зимою ж вместо его употребляют мерзлую сырую рыбу, чиры, нарезывая ее тоненькими стружками, и тогда называется она строганиной, едят ее пока еще не растаяла. Уверяют, что эта пища предохраняет от цинги, и во время стужи сообщает теплоту; почему во все зимнее наше бытие в Верхне-Колымском остроге, мы [80] ее употребляли. Сперва казалась она отвратительна, но когда привыкли, то ели с удовольствием и из лакомства. 1787 г. Июнь. У Нижне-Колымска простояли мы четыре дни, исправляя на судах, что было нужно. На малое судно для его валкости (Оно было столь валко, что когда не имело грузу, то при подъеме на него малейшей тягости валилось на бок.) прибавлено чугунного баласту; а на оба принято тридцать тушь сушеного оленьего мяса, и сто пятьдесят пуд соленого. Все это заготовлено Омолонскими и Анюйскими Юкагирями. Соль для соления дана была им от нас; для того, что здесь ее нет, а привозится из Якутска и продается дорого. Во все время якорного нашего здесь стояния погода продолжалась теплая и ясная; ветру совсем почти не было. Чрезвычайное множество комаров несказанно нас беспокоило; и чтоб избавишься от них, должны мы были надевать на головы чехлы с сетками, на ногах носить из оленьих кож чулки, а на руках перчатки. 19. Паллас снялся с якоря и при благополучном ветре поплыл вниз по реке; я за неготовностию остался еще в Нижне-Колымске на два дни, а на третий отправился в след за ним. Ветр тогда стал утихать; по чему одним течением несло судно [81] медлительно. Ширина реки в сем месте до двух верст. В двадцати верстах миновали протоку Староострожскую, примечания достойную потому, что на ней стоял прежде Нижне-Колымской старой острог. Не много далее, на правой стороне Колымы, есть три высокие горы, называются, одна Пантелеева, другая Сурова, третия Белая Сопка; у подошвы первой, по реке Анбонихе, есть жилище или летовье Нижне-Колымских козаков. В шестидесяти верстах, вниз от острогу, Колыма разделяется на двое, и особливыми устьями впадает в море. Та Колыма, которая течет от сего места к Востоку, и по которой мы поплыли, называется Каменная, вероятно потому, что правой ее берег каменистой и продолжается далее не высоким увалом (Увал есть понижение высокого и ровного берета косогором.), горами, а инде утесом каменным: напротив того левой берег низменной. От сего места лес начал становиться приметно мельче, а далее, верст через тридцать, совсем кончился; один только ивняк изредка рос кустами, но и того, через несколько верст, стало не видно, и берега покрыты были только мохом и травою. С полуночи ветр сделался опять попутной. При помощи его, на другой день после полудня, миновали на правом берегу бывшее зимовье купца Шалаурова (**)(Купец Шалауров в 1762 году предпринимал плавание по Ледовитому морю, от устья Колымы к Востоку; но за препятствием от льдов, возвратился того ж года назад, и здесь зимовал. На другой год отправившись опять в море, потерял судно, которое льдом раздавило и выбросило на берег; сам же он с людьми, как сказывают Чукчи, умер с голоду.) и [82] увидели впереди маяк Лейтенанта Лаптева (Лейтенант Лаптев в 1735 году описывал берега Ледовитого моря и построил сей маяк.); к которому и направили плавание наше, но принуждены были за мелководием остановиться, и послать промеривать фарватер, который нашли удалившимся к левому берегу. Тогда снялись с якоря и пошли по оному далее. Здесь ширина реки верст с восемь. К вечеру увидели судно Паллас, стоявшее на якоре; подойдя к нему и мы положили якорь. Маяк Лаптева был тогда прямо против нас в пяти верстах, а левой берег или остров, по положению своему низменной и простирающийся еще далее в море, верстах в четырех. На карте у Лаптева острова сего не означено, и как думать надобно, он его по низменности не видал. Кажется вероятно, что прежде фарватер реки был возле правого берега; что доказывают построенные на нем Лаптевым для людей казармы, близ коих вытащен был и бот его; но теперь не только большое судно приближиться к сему берегу не может, но и шлюбка подходит с трудом, [83] то водополье; а во время убыли воды, отмель бывает версты на три. На другой день по утру восставшим от Юго-Запада сильным ветром произвело не малое волнение, и в судне нашем показалась течь. К вечеру ветр стал тише и волнение меньше, так что можно было замазать салом и обить свинцом место, где текла вода: оно было несколько повыше воды, и течь сделалась от выбившейся из пазу пеньки. 24. Начальник Экспедиции; в полном собрании всех подчиненных, объявил, что Высочайшим Указом, данным ему в Санктпетербурге, по прибытии на устье Колымы, пожалован он в Капитаны второго ранга. Того ж дня в полдень снялись с якоря, и через шесть миль (Мили здесь упоминаемые, есть Италианские, коих щитается шестьдесят в одном градусе.) вышли из устья Колымы в Ледовитое море. Глубина реки по фарватеру, которой шириною здесь до двух сот сажен, была от трех до пяти сажен; на дне жидкой ил. Берег продолжается каменным утесом, высотою до восьми сажен; под ним видно много наносного лесу. По удалении от устья реки, вода начала становиться несколько солоновата. В полночь ветр утих т поднялся густой туман, почему простояли до утра на якоре. Тогда стало несколько прочищаться и ветр сделался попутной; мы [84] снялись с якоря и пошли к Востоку вдоль берега, которой в последствии стал возвышаться горами и местами утесом каменным. 25. В полдень увидели по всему морю большие льдины, и подумали сперва, что они стоячие: но скоро приметили, что их несло течением и Северо-Западным ветром к берегу. Сколько можно, пробирались мы между берегом и льдом; но в вечеру, за множеством его, нельзя было идти далее; по чему приближились к самому берегу и стали на якорь, против устья небольшой речки, текущей из гор, в расстоянии от устья Колымы к Востоку миль на двадцать. Тут за выдавшимся каменным мысом нашли мы некоторое закрытие от льду, беспрестанно мимо нас стремившегося. Густой туман покрывал как море, так и окрестные набережные места. От сей речки берег далее пошел к Баранову камню земляным увалом, вышиною от воды до четырех сажен. Весь он одет мохом и травою; инде растет стелющийся по земле в фут длиною, ивняк и березник; изредка видны мелкие цветочки. На вершинах гор и внизу под утесами лежит оледенелый снег, толщиною сажени в две. Здесь видели четырех медведей и стадо оленей. Три дни простояли мы на сем месте спокойно. Но как скоро переменился ветр, то лед стало нести прямо на нас; по чему принуждены, были снятся с якоря и [85] пробираться с великою опасностию назад подле самого утеса, к которому едва нас льдом не прижало. Положили опять якорь от прежнего места в восьми милях, против разлогу гор, откуда вытекал ручей чистой воды. Здесь ловили неводом довольно сельдей и муксунов, и видели тюленей. До первого числа Июля продолжались маловетрия, и временем была совершенная тишина. Льдины носило вдоль берега, взад и вперед одним течением, которое без всякой надлежащей причины, переменялось по-видимому от реки и коловратного движения самых льдин; ибо приметили по поставленному у берега шесту, что чувствительной перемены в прибывании воды не было. В сем месте найдена чрез наблюдение широта Северная 69о, 29'; из чего видно, что на всех прежде изданных картах, берег Ледовитого моря положен далее к Северу почти на два градуса. Склонение компаса было здесь 16°, 00' Восточное. [86] ГЛАВА VI. Плавание к Северу и обратно. Вторично Предпринятый путь к Востоку и опасность от льдов. Стояние на якоре, не доходя Баранова камня. Путь пешком к оному. О стоячих и табунных оленях. О промысле диких гусей и сбережении их. Возвращение судов к устью Колымы. Плавание опять к Востоку. Препятствие от льдов. Совет о обратном плавании. О кекурах или столбах, виденных по горам. Стояние на якоре у Баранова камня, где найдены земляные юрты. О жителях сих мест. Замечание о Ледовитом море. Возвращение в Нижне-Колымской острог. Совет о средствах обойти Чукотской мыс. Рассуждение о прежде бывших плаваниях по Ледовитому морю и о причине множества льду. Путь по реке до Средне-Колымского острогу. 1787 г. Июль. В полдень первого числа Июля, при свежем Восточном ветре, снялись с якоря и стали лавировать между несущихся к Западу льдов и между берегом. Большое судно, будучи лучше нашего, имело хороший ход, [87] и скоро от нас удалилось, а к вечеру, пробравшись между льдов, пошло к N, чего мы не могли сделать: ибо ветр стал увеличиваться и произвел волнение, препятствовавшее нам, по малости нашего судна, иметь хороший ход и миновать лед, которой несло назад вместе с судном; почему стали мы на якорь. Скоро после сего лед стал реже, и между им сделались полые места. Тогда снялись мы с якоря и следовали за Палласом, которой уже вдали закрылся туманом. Держали мы сколько можно ближе к ветру: но волнением сносило нас далеко под ветер; к тому ж и для льдин, между коими надлежало проходишь, беспрестанно принуждены мы были спускаться. Но скоро лед сделался реже, и наконец совсем стало его не видно, а только распространялся по всему морю туман. Глубина сначала увеличивалась, и доходила до семнадцати сажен, после стала уменьшаться, и на другой день, идучи в том же направлении, дошли до семи сажен глубины. Это дает причину думать, что мы находились не в дальнем расстоянии от Медвежьих островов; но туман препятствовал их видеть. Наконец он сделался столь густ, что в двух саженях ничего различить было нельзя. По сей причине, равно как и по причине уменьшающейся глубины, стали на якорь. Как во время плавание, так и при стоянии на якоре, пушечными выстрелами давали знать о нашем [88] месте другому судну, но в ответ ни чего не слыхали. Через несколько часов туман прочистился к Южной стороне и открылся весь берег, простирающийся от устья Колымы, к Востоку; а к Северу, за бывшим там туманом, ничего было не видно. Тогда снявшись с якоря продолжали плавание наше к Северу; но скоро принуждены были возвратиться назад; ибо высокие и большие льды, коим не видно было конца, покрывали впереди все море и ударяющиеся об них волны производили ужасной шум. До сего места, по моему исчислению, отошли от берега к Северо-Западу двадцать миль Италианских. При возвратном пути ветр стал утихать, а после полудни сделалось совершенное безветрие; течением же несло нас к Западу по одной миле в час. По сей причине стали мы на якорь, в пяти милях от берегу, против самого устья Колымы. Между тем на берегу усмотрели огонь, и я послал на байдаре нарочно разведать, кто развел его. По возвращении посланных узнали, что там были люди с судна Палласа, и что оно стоит на якоре на том же месте, откуда вчерашнего числа отправилось. Нетерпеливо желая соединиться с ним, велел я поднять якорь и пошел греблею ближе к берегу, чтоб скорее выдти из противного на попутное течение реки Колымы. На другой день подошли мы к Палласу и стали на якорь. [89] В вечеру ветр сделался Западной и море близ берега казалось чисто; только далее, в двух верстах, под густым туманом несло множество льду. 5. По утру снялись с якоря и стали держать к Востоку. Уже прошли двенадцать верст, как вдруг покрыл нас густой туман; впереди и в левой стороне слышен стал великой шум от льдов; после того скоро они нас совсем окружили. В которую сторону мы ни поворачивали, везде были льды, и опасность, казалась, неизбежна. Соединяющиеся льдины непременно бы судно раздавили, если б в то самое время ветр не подул с другой стороны, и не сделался бы тихим, которой способствовал нам пробраться между льдов к берегу; тут на двух саженях глубины стали на якорь. Опасность однако ж все еще не миновалась; густой туман не позволял нам рассмотреть, что у самого берега множество было мелкого льду, которой скоро новым ветром стало нести прочь, и могло б оттащишь нас опять в море; но от сей беды избавились мы, отводя лед шестами. После беспокоила нас только неизвестность другого судна, которое прежде было впереди, а потом услышали назади, ответ его на наши сигналы. Однако скоро прочистился туман, и мы увидели Палласа, идущего буксиром к Востоку. Мы также подняли якорь и следовали за ним на гребле, с попутным течением. Не [90] доходя Баранова камня, за великими впереди льдами, должны были поворотить к берегу и положить якорь, в двух верстах от оного; но и здесь не долго стояли; ибо течение переменилось и сделалось от Востока: тогда понесло лед прямо на нас; почему надлежало идти под самой берег, где вода стоит тихо, и где нет льду, которой несло только по быстрине. Во время стояния здесь на якоре, посылали штурмана к Баранову камню для осмотра, нет ли какой возможности пройти между льдами на Восток. Штурман по возвращении доносил, что всходил он на самую высокую гору, откуда видел по всему морю далее Баранова камня, на Восток и к Северу, сколько его зрение могло простираться, сплошь льды, и что никакого отверстия нет. Хотя мы и не имели сумнения в справедливости штурманского известия; однако вознамерились видеть все то сами. Капитан Биллингс, Доктор и я отправились к помянутому камню. Сперва ехали мы на шлюбке подле берега верст с шесть, потом позади гор Баранова камня, выдавшихся в море, шли пешком чрез небольшие пригорки. Часто попадались нам стоячие олени, называемые так потому, что они живут близ моря зиму и лето, и не соединяются с приходящими сюда из лесов стадами оленей, которые и здесь не разбиваются и ходят вместе; от чего видны везде битые большие дороги. На озерах, [91] встречавшихся нам видели много диких серых гусей большого роду; называемых гуменниками, которые в то время линяли и не могли летать, почему можно было настрелять их множество. Здешние козаки вместо того употребляют выгоднейшее средство; они загоняют гусей великими стадами в растянутой невод, бьют их палками и без всякого приготовления бросают в ямы, вырытые нарочно в земле. Тут лежат они целой год, нимало не портясь, потому, что земля здесь летом не тает глубже полуаршина; и как скоро яму сверху закроют, то гуси тотчас замерзают. В здешней стороне погребенные мертвые тела, без превосходного Египетского бальзамирования, пребудут вечно нетленными, и с тем еще преимуществом, что не только не потеряют ничего из своей вещественности, но и платье на них сохранится невредимо. Проходя Баранов камень, увидели море, все покрытое льдом. Берег, продолжающийся отсюда к Востоку, не очень высок и ровен; последний вдали мыс его казался горами, и его оконечность к Северу была прямо от нас на Восток, по не правому компасу, в пятидесяти верстах. Сей мыс, кажется, есть тот самый, который на карте у Шалаурова означен под именем Пещаного, а за ним тот залив, где он искал реки Чауна, и откуда в первый год своего плавания назад возвратился. В сем же месте, думать надобно, было [92] и жилище известного Чукотского Князька Копая, с которого козак Вилигин в 1723 году, первой Ясак взял. 1787 г. Июль. При обратном нашем пути, нашел я на Западной стороне Баранова камня старой деревянной крест, который с одной стороны почти совсем сгнил, потому что лежал на земле; подписи не видно никакой: со всем ли ее не было, или время истребило. Поперечные перекладины отбиты и гвозди вынуты; они были железные и вероятно взяты Чукчами. Судя по ветхости креста, можно предполагать, что он поставлен во время плавания на кочах, около 1640 году. Другой столь же древний крест видел я на Омолонском летовье; но тот совсем еще цел, и подпись можно было разобрать: поставлен в 1718 году. На нем показывали тамошние жители небольшие ямочки, которые, по их уверению, сделаны стрелами Чукчей, в прежние времена нападавших на Российские селения. Простояв на якоре три дни на прежнем месте, на четвертой пошли назад, и проходили между льдов с опасностию. Остановились снова близ устья Колымы за небольшим мысом в изгибе берега, где простояли до седьмогонадесять числа. Во все это время погода и ветер были переменные, и впервые слышан был гром. Теплоту и стужу чувствовали мы, смотря потому, откуда дул ветер: от Юга, или от Севера. [93] Ночей здесь, по причине стояния нашего в толь высокой широте, совеем не было; ибо солнце с 11 Маия ходило всегда сверх горизонта, и в половине Июля уже, опустилось до оного. 17. Поутру снялись мы с якоря и пошли опять в море. Близ берега не видно было льдов, но носившийся над горизонтом густой туман предвозвещал множество их впереди. Ветр был от Северо-Востока, по чему должны были лавировать при способствовавшем нам тогда течении. Лишь только отошли верст тридцать, как вдруг сделался густой туман, и другова судна стало невидно; оно подошло к берегу и легло на якорь: но я, не слыша сигналов, поворотил от берегу в море. Между тем течение переменилось, сделалось противное и ветр зашел к Востоку; от чего снесло нас далеко назад. На якоре остановился я в том месте, где мы стояли Июля первого. В ночи был изрядной мороз, так что мачты и снасти оледенели. Ветр и течение от Востока продолжалось три дни, после чего сделалась тишина и течение переменилось на попутное. Тогда мы соединились с другим судном, которое стояло на якоре, далее верстах в семи. Начальник, увидя нас приближающихся, снялся с якоря и пошел буксиром к Баранову камню, куда и мы следовали на веслах. Скоро ветр сделался нам попутной от Запада. Подходя к [94] Баранову камню, очутились мы между льдин, из коих большие были длиною до ста сажен, а вышиною от поверхности воды до двух сажен. Миновав Баранов камень, шли к Северо-Востоку до вечера. Наконец льдины при каждом, так сказать, нашем шаге, становились больше и гуще, так что мы с нуждою и величайшею опасностию между них пробирались, ожидая. ежеминутно, что сии громады раздробят наши суда. Глубина увеличилась до шестнадцати сажен, и на сей глубине многие льдины доставали дно. Пройдя одиннадцать миль от Баранова камня, принуждены мы были возвратиться назад. Лавируя всю ночь, насилу добрались к Баранову камню, и поутру на другой день стали близ его на якоре. Здесь Капитан Биллингс составил совет из Офицеров, в коем положено, за невозможностию пройти далее к Востоку по причине льдов, возвратиться назад. Наступающее осеннее время кроме опасностей от жестоких ветров, ничего не обещало. Щастливы мы еще, что во все наше плавание не было ни одного крепкого Северного ветра; в таком случае суда наши неминуемо бы разбило о льдины или каменные утесы; ибо укрытие никакого нет по всему берегу. Лишь только кончился совет, то снялись с якоря и по завозам стали обходить Баранов камень близ самого его берега. Сей камень состоит из [95] смежных нескольких гор выдавшихся в море мысом, образующим полукружие. На них есть кекуры или столбы каменные, из коих иные представляют обвалившуюся крепость, другие башни и людей. На одной невысокой горе, близ коей стояли на якоре 28 Июня, видели мы один кекур, похожий видом на двух разговаривающих женщин, держащих в средине ребенка. Сии столбы не иное что, как крепкие камни, оставшиеся слоями от обвалившегося кругом их рухлого камня. Здесь мы видели множество белуг, тюленей и одного кита: неоспоримое доказательство, что Ледовитое море имеет соединение с Восточным или Северным океаном. 22. По полудни, в ожидании Палласа, стали на якорь в небольшом изгибе берега на Северной стороне Баранова камня, где несколько закрывало нас от Восточных и Западных ветров и от льду, выдавшимися в море двумя каменными мысами. Берег в средине сего изгиба пещаной и отлогой; на верху его росла изрядная трава с цветами; по обе стороны возвышались горы, из коих вытекал ручей чистой воды. Эта малая долина хотя не представляет ничего прелестного, по крайней мере есть лучшее место по всему Ледовитому моею. После трудов и опасностей была она приятным для нас отдохновением. По берегу ручья, нашел я обвалившиеся [96] земляные юрты, не в дальнем одна от другой расстоянии. Сделаны они были сверх земли, и казались круглыми, в диаметре сажени три. По разрытии земли, в средине, нашли кости тюленьи и оленьи, также много черепьев от разбитых глиняных горшков, и два каменные трехугольные ножа, на подобие Геометрического сектора; сторона, которая дугою, вострая; другие две прямые и толстые. Из сих ножей один отдал я Капитану Биллингсу, другой Доктору. О жителях сих мест, которые без сомнения должны быть Чукчи, сказывали Колымские козаки, что они назывались Шалагами; по поселении в соседстве с ними Россиян, перешли они на Восток, и основали жилище свое близ выдавшегося далее прочих к Северу мыса, которой с того времени стал называться Шелагским. Здесь на берегу поставили мы крест, сделанный из наносного лесу, лежащего по берегам в великом множестве, и означили на нем год, месяц и число его постановления. Для сооружения сего памятника, мы имели довольно времени: противные ветры продержали нас тут четверы сутки. Между тем лед несло беспрестанно к Востоку в таком же количестве, как и прежде. Течение через сутки, а иногда и через двои переменялось с той и с другой стороны вдоль берега; вода временем возвышалась, только не более, как на половину фута, и то без всякого порядка. Это дает [97] повод заключить, что сие море не из обширных; что к Северу должно быть не в дальнем расстоянии матерой земле; и что оно по-видимому, соединяется с Северным океаном посредством узкого пролива; и потому здесь не исполняется общий закон натуры, коему подвержены все большие моря. Мнение о существовании матерой земли на Севере, подтверждает бывший 22 Июня Юго-Западной ветр, которой дул с жестокостию двои сутки. Силою его конечно бы должно унесши лед далеко к Северу, если б что тому не препятствовало; вместо того на другой же день увидели мы все море покрытое льдом. Капитан Шмалев сказывал мне, что он слышал от Чукочь о матерой земле, лежащей к Северу, не в дальнем расстоянии от Шалагского носа; что она обитаема, и что Шалагские Чукчи, зимнею порою, в одни сутки переезжают туда по льду на оленях. 26 Июля начал дуть попутной нами ветр от Востока; мы снялись с якоря, и благополучно вошли в устье Колымы. Течение ее было тогда очень тихое, так, что мы без всякого затруднения, через пять дней, дошли до Нижне-Колымска, и тем кончили сколь трудное, столь и опасное плавание наше по Ледовитому морю. 1787 г. Август. Из повествования моего видно, что покушение наши в нынешнем году на Ледовитом море были неудачны; [98] по чему Г. Биллингс собрал совет, в коем рассуждаемо было: как бы удобнее и безопаснее обойти водою или берегом мысы Шалагской и Чукотской. Опыт уже показал, что морем, от устья Колымы, за великими льдами, на судах исполнишь того невозможно. Хотя прежде бывшие плавания доставили нам сведения, что море иногда местами бывает от льду чисто; однако из множества отважных мореплавателей, покушавшихся открыть себе путь через Ледовитое море в Восточной океан, один только козак Дежнев, в 1648 году, был столько щастлив, что на кочах успел туда пройти; но и в том многие еще сомневаются, и думают, что сие путешествие его есть сказка, выдуманная им для приобретения славы нового открытия, и что все рассказанное Дежневым о тамошних берегах основал он единственно на известиях, полученных от Чукочь. Впрочем хотя бы и правда была, что Дежнев обошел Шалагской мыс, и лед ему в то время не препятствовал; но все еще, непреодолимая трудность сего пути не опровергается. Может быть натура отступила тогда от обыкновенного своего ходу; может быть это случилось во тио лет один раз. Здешние козаки уверяют, что по большой части льду на море всегда так много, что и из устья реки выдти совсем нельзя; нынешнее ж лето почитают они к [99] плаванию лучшим и способнейшим, какого давно уже не запомнят. Судя по малой теплоте, бывшей сего лета, и по слабому действию солнечных лучей на льды, защищаемые всегда непроницаемым туманом, нельзя полагать, чтоб в это время года растаяла и половина того, что намерзнет зимою. Присовокупить к тому еще должно, что многие весьма обширные реки всякой год приносят в Ледовитое море чрезвычайное множество льду. И так если б чрез проливы, коими соединяется это море с океанами, не выносило льдов; то оно давно бы совершенно наполнилось ими. Отсюда следует, что причину малого или большого количества бываемого на море льду, должно приписывать не теплому или холодному лету; а единственно расположению дующих ветров, иногда способствующих выходить льдам в проливы. Оставалось нам еще средство объехать мысы зимою на собаках; но оно отвергнуто в совете, так как не удобное: потому что нельзя взять с собою для собак корму более, как на двести верст пути. По долгом советовании положено наконец оставить дальнейшие исследования относительно сего предмета, до будущего плавания по Восточному океану, а тогда сделать еще покушение пробраться от Берингова пролива к Западу. На сей конец дано повеление сотнику Кобелеву, и толмачу Дауркину следовать в город [100] Инжигинск; где дождавшись прибытия Чукочь, которые ежегодно туда приходят для торгу, отправишься с ними на Чукотской нос, и предваря живущие там народы о нашем прибытии, ожидать судов наших у самого Берингова пролива. Как наступило уже по здешнему климату холодное время и начали показываться утренники; то мы спешили управится с своими делами, чтоб еще водою успеть дойти до Средне-Колымска; почему к 5 числу Августа разоружили мы оба судна и отдали их вместе с припасами, под ведение бывшего в сем остроге Зашиверского Земского Суда Заседателю Коллежскому Ассессору Мартьянову. Начальник Экспедиции отправился вперед на двух гребных судах; взял с собою Доктора, Штаб-Лекаря, Секретаря и двадцать человек нижних чинов; остальную ж комманду препоручил мне, с приказанием, нагрузить судно Ясашну сухопутным провиантом на четыре месяца для всей комманды, и отправить со штурманом в Средне-Колымской острог; самому же мне с коммандою следовать тогда, как скоро возвратятся гребные суда. На другой день, по отбытии Капитана Биллингса, приплыла в Нижне-Колымск с провиантом барка. Я счел за лучшее отправиться на ней, нежели на судне Ясашной, которое ходило в глубину не меньше четырех [101] футов, и для бичевой, в рассуждении отмелей реки, не могло быть удобно; напротив того барка углублялась только на полтора фута. И так положа на нее всю провизию и поместя людей, отправился вверх по Колыме. Для удобности, чтоб скорее тянуть барку бичевую, разделил я всех людей на две равные части; таким образом могли они переменяться и идти безостановочно; по чему не более двадцати дней пробыли в пути до Средне-Колымска. Во время сего плавания ничего примечание достойного не случилось, одно только забавное зрелище, которое мы видели, заслуживает быть здесь описанным. Два сокола напали на орла в то время, как он летел через реку; сражение между ними началось над самою срединою реки; соколы сначала плавали вверху над орлом, потом один опустился клубом прямо на орла, но он в ту же минуту оборотился когтями к верху, и готов был встретить противника. Сокол, видя вооруженного неприятеля, увернулся и миновал его; после чего, лишь только орел принял прежнее положение, другой его неприятель бросился к нему и дал в спину сильной удар, так, что звук его слышан был нам. Между тем первой сокол, поднявшись к верху и не дав оправишься орлу, нанес ему вторичной удар. Побежденный, видя превосходство неприятеля, стал опускаться на низ без всякого защищения, и до тех [102] пор, пока не сел, соколы попеременно били его в спину. 29 Августа прибыли мы в Средне-Колымск, где ожидал нас Начальник Экспедиции. В это время дорога к Якутску была крайне грязна, и мы принужденными нашлись ожидать морозов; между тем заготовляли лошадей. 18 Сентября река Колыма покрылась льдом. Тогда, здешние жители сделали на ней заезок, в которой попадало множество чиров и нельмы. [103] ГЛАВА VII. Отправление наше из Средне-Колымска в Якутск. Дорога до Алазейского селения. Примечание о Мамантовой кости, находимой по берегам Ледовитого моря. Путь вверх подле реки Алазеи, и выезд на реку Индигерку. Один из сопутников наших приходит в отчаяние и желает смерти. Уяндинское Российское селение. Прибытие в город Зашиверск и некоторые о нем замечания. Дорога далее и выезд на реку Яну. Жестокость наступивших морозов, и предохранение от оных. Переезд чрез высочайший Bepxo-Янской хребет. Прибытие на реку Алдан в первое селение. Забавное для нас, но для Доктора неприятное приключение. Приезд наш в Якутск. Отправление мое с коммандою на устье реки Маи. Амгинская слобода и близлежащая деревня. Прибытие на устье Маи. Приезд к нам Капитана Фомина. Вскрытие реки Алдана. Плывущий по ней остров, и чрезвычайное наводнение. Отправление Капитана Фимина на лодках вверх по реке Мае, а Капитан-лейтенанта Беринга к Юдомскому кресту. Возвращение мое в Якутск. Сентября 24 отправилась первая часть комманды со [104] Шхипером Баковым, а 28 и я выехал из Средне-Колымского острога на верховых лошадях; со мною отправился Доктор, Штаб-Лекарь и Механик. Дорога лежала на Алазейское селение, находящееся от Средне-Колымска в девяносте верстах, по болотным и лесным местам через множество озер, из коих три были отменной величины: каждое имело в окружности не менее двадцати верст. В Алазейское селение прибыли мы 1 Октября. Состоит оно из часовни и двух изб, в которых живут купец и мещанин с своими семьями; опрятность домиков и угощение сих двух семейств нас удивило. Мы не воображали, чтоб в такой отдаленности, в таком холодном и бесплодном климате, могли быть люди довольные своим состоянием и жили щастливо. В сих странах недостаток хлеба натура щедро вознаградила изобилием рыбы, дичины и привольностию скотоводства. Птицы летом, как-то, гуси и утки, водятся здесь в большом количестве по озерам; зимою ж великое множество куропаток прилетает к самому селению. Рыба здешняя почитается лучшею, особливо озерные чиры зимою для строганины возят во все Колымские остроги. Река Алазея, протекая близь самого селение, устьем своим впадает в Ледовитое море. Здешние жители сказывали, что по сей реке вниз, верстах во сте от [105] селения, из песчаного ее берега вымыло до половины остов большого животного, величиною со слона, в стоячем положении, совсем целой и покрытой кожею, на коей местами видна длинная шерсть. Г. Мерк желал очень осмотреть его, но как это было далеко в сторону от нашего пути, и при том выпали тогда глубокие снега; то он не мог удовольствовать своего желание. По всем берегам Ледовитого моря есть в земле подобных зверей кости и клыки, только никогда не находили целого животного. Некоторое общество Российских купцов имеет ими свой промысел и вывозит их в Россию, под названием Мамантовой кости; находят ее в большем количестве на островах, называемых Ляховыми, лежащих в Ледовитом море; против устья реки Яны. Теперь следует вопрос, требующий решения: каким образом звери сии могли обитать в толь бесплодном и совсем не естественном для них климате, где стужа бывает более сорока градусов? Некоторые думают, что они не водились здесь, а только заведены во времена давно бывших походов, из теплых стран на Северные народы. Другие утверждают, что мертвые тела сих животных занесло сюда водою, когда был всемирный потоп. Однако оба сии мнения неосновательны: походы не могли быть чрез толь дальнее расстояние, по [106] бесплодным и болотистым местам и чрез высочайшие горные хребты, где не только слоны и подобные им большие звери проходить не могут, но едва пробираются степные и привычные к перенесению всяких трудностей здешние лошади. Потопом также занести сих костей невозможно; для того что отсюда до теплых мест, где водятся сии животные, будет около пяти тысяч верст: расстояние, которое корабль, хорошим ходом, при благополучном ветре, едва в тридцать дней может переплыть. И так естественно ли, чтоб мертвые тела, хотя б то и во время всеобщего потопа, могли занесены быть, в такую отдаленность. Мне кажется, лучше приписать это великой перемене земного шара, нежели упомянутым причинам; и верить, что в сих местах был некогда теплой климат, сродный натуре сих животных. Впрочем я оставляю решить сие сомнение испытателям натуры. От Алазейского селения, дорога лежала, вверх подле реки Алазеи, большею частию озерами, болотами и чрез небольшие перелески. На четвертой день пути, в девяносте верстах имели мы, теплой ночлег в юрте у казака, содержащего здешнюю почту. На другой день переехали два большие озера: одно называется Бержегестяг, другое Калькинское; величиною первое в окружности до 25 верст, другое около тридцати. Вообще все здешние озера соединяются между собою [107] небольшими протоками и речками, впадающими в Алазею. В шестой день пути поворотили мы от сей реки чрез гористые лесные места, и в осьмой спустились на реку Батыряхый, которая по Руски называется Падерка, и которая течет в Индигерку. Через двадцать верст от ней выехали мы и на самую Индигерку, коей ширина в сем месте до двух сот пятидесяти сажен. Хотя тогда было еще 10 Октября, однако морозы уже становились жестокие. Здоровые и крепкого сложения люди переносили их с твердостию, но байдарщик наш, человек слабой и имеющий более шестидесяти лет от роду, не в состоянии был вытерпливать жестокость стужи, и дошел до такого отчаяния, что решился отстать от нас и в лесу ожидать смерти: великого труда стоило мне отвлечь его от такого пагубного намерения; и я едва успел в том, обещая в первом селении его оставить. К щастию, оно находилось от нас не далеко: на другой же день приехали мы к двум избам, стоящим при устьи реки Уяндиной, в коих живут двое мещан, у них оставил я измученного сего старика, чем он был весьма доволен. В тот же день проехали мы еще двадцать верст, через леса и озера, и остановились в Якутских юртах, называемых Тоус-талалах. Где пробыли весь [108] следующий день; между тем в перемену дали нам свежих лошадей. От сих юрт продолжали путь лесами и озерами. На третий день, в семидесяти верстах, переехали большую реку, называемую Селеннях, которая течет в Индигерку, и ночевали в юртах, называемых Кислые. В пятидесяти верстах отсюда спустились на реку Индигерку, по коей и пошли вверх между высоких гор; через двои сутки, то есть 18 Октября, приехали в Зашиверск. Город сей стоит на правом берегу Индигерки; а как он из новоучрежденных и сделан из Коммисарства, то недавно только начали в нем селиться, однако есть уже присутственные места и в них чиновники. Строения, его составляющие: церковь и тридцать деревянных домов. Болотистое и гористое кругом местоположение, неплодность земли и недостаток во всем нужном, делают пребывание здесь скучным; а в рассуждении дороговизны, несносным. Запасать надобно все вовремя, и привозить на вьючных лошадях из Якутска; кто ж этого не сделает, тот после ж за большие деньги ничего здесь не достанет. В Зашиверске провели мы трои сутки и здешними Г. Городничим Надворным Советником Сампсоновым, Капитаном Исправником Баннером, обласканы и угощены были с отменным усердием так, что нельзя [109] умолчать о том, не оставшись крайне неблагодарным. Сверх того снабдили они нас и на дорогу съестными припасами, в которых мы имели крайнюю надобность, и которых без их помощи не достали бы ни за что. Капитан Исправник сказывал, что на другой стороне реки в горе, лежащей против города, находятся хорошие хрустали. По просьбе Доктора, согласился он проводить нас туда и показал нам под утесом горы осыпь, в которой мы не нашли крупных хрусталей, а только собрали несколько мелких, и к употреблению негодных: может быть, снег тому причиною. Лишь только приуготовились мы в путь, как приехал в город Капитан Биллингс и задержал нас до другого дня. 22 Октября отправились мы из Зашиверска и четыре дни ехали, иногда по речкам, текущим в Индигерку, и через гористые места, покрытые небольшим листвяничным лесом. На пятой день, во сте двадцати верстах от города, въехали мы между отменно высоких безлесных хребтов, продолжающихся грядою от Юго-Востока к Северо-Западу, которые отделяют реки, текущие в Индигерку, от тех, кои впадают в Яну. Дорога лежала вверх реки Руской Рассохи, протекающей между сих высочайших гор, которые она прорезывает и производит с обеих сторон [110] страшные каменные утесы, крутостию своей подобные стенам, имеющие величественный вид, представляющий вдоль реки улицу с огромным строением. Проезд по ней не всегда бывает безопасен: зимою сильные ветры и вихри могут занесши снегом, а летом потопить чрезвычайные внезапно поднимающиеся наводнения. По горам водится много лисиц и диких баранов, из коих удалось нам убить одного. Мясо его было в это время довольно вкусно и жирно, и послужило нам пищею на несколько дней. Через двадцать пять верст, выехали из сих высоких хребтов, и спустились по маленькой речке на обширную реку, называемую Догдо, подле коей вниз ехали четверы сушки, почти до ее устья, где она соединяется с другою рекою, по имени Тостах, текущею в Яну. Далее путь лежал вверх подле Яны. 30. Первую ночь провели в теплой Якутской юрте, после десяти холодных в лесах ночлегов. Сего дня обогнал нас Капитан Биллингс. Ноября 3. Остановились в юртах называемых Барылах: это последнее жилое место, откуда далее должно ехать до самого Алдана, чрез необитаемые страны, около четырех сот верст, и на одних лошадях; почему здесь дали нам свежих. Столь дальнее расстояние и жестокость наступивших морозов, приводили нас в ужас. И [111] действительно, все наше прежнее до сих пор путешествие было ничто в сравнении с тем, что претерпели мы, едучи далее к вершине реки Яны, между гор, почти безлесными местами, где пронзительные ветры, при жесточайших морозах, доводили нас до крайности. Хотя и было на нас теплое тройное оленье платье; но стужа казалась несносною и едва не останавливала движение крови. Полчаса нельзя было просидеть на лошади, и почти беспрестанно надлежало согреваться пешеходством. Лица наши так изуродовало морозом, что, почти не оставалось места, где бы не видно было действий его лютости; наконец, чтоб совсем не отмерзли у нас щеки и носы, придумали мы сделать из байки личины, которые хотя от исходящего изо рта пару леденели и были не очень приятны для лица, однако много помогли нам. В сем странном и смешном наряде походили мы более на пугалищь нежели на людей. Места для ночлегов старались выбирать закрытые от ветров, также изобильные кормом для лошадей и сухими дровами. Огонь разводили более для варения пищи, нежели для согревания; платья никогда не скидали и после ужина, которой был вместе с обедом, ложились спать в вырытую в снегу яму. Щастливы мы, что в продолжение сего тяжкого пути, никто из нас не занемог: в таком бедственном случае, ни помощи, [112] ни надежды к спасению ожидать было невозможно, и только смерть была единственным избавлением. Через десять дней приближились мы к самой вершине реки Яны, и к отменно высокому безлесному хребту, называемому Верхо-Янской, из которого вытекают реки, впадающие в Ледовитое море и в реку Алдан. Поднимались на хребет несколько отлогою стороною, но спуск был утесом крутизны чрезвычайной: прямо бы по оному сходить было невозможно, если б не была проложена дорога многими изгибами; но и тут страх видеть под ногами неизмеримую пропасть, принуждал нас спускаться иногда ползком. Сошед с хребта, ехали вниз по реке Тукулану, между высоких гор; скоро начался лес тополевой, полом листвяничной. В тридцати верстах от хребта, в первые показался ельник, а в семидесяти верстах, выехав из гор на ровные теста, увидели и сосны. Зеленеющиеся сии деревья сделали путь наш тем приятнее, что единообразность листвяничного лесу чрезвычайно уже нам наскучила. Елей и сосен мы не видали с самого отправления нашего из Якутска; ибо сих двух родов деревьев, как на Север от Верхоянского хребта, так и на Восток к Охотску, совсем нет. 19 Ноября приехали к реке Алдану и к первым жилым Якутским юртам. Здесь случилось для нас забавное, но для Доктора не очень приятное приключение. [113] При входе в юрту, мы все заблаговременно сняли личины; но Г. Мерк того не сделал, и лишь только успел переступить в сем наряде через порог в юрту, как одна Якутка, подобно сумасшедшей, бросилась на него и с величайшим криком стала бить по лицу и рвать маску. Доктор чрезвычайно испугался, не понимая, что с ним делается: потому что через заиндевелую личину не мог еще различать предметов. Мы хотя и оттащили эту бешенную бабу, однако она не переставала кричать, пока не сделалась без памяти. После мы узнали, что это род болезни, делающейся от испугу, которой подвержены многие Якутские женщины, особливо старухи: такие больные называются здесь Мирячками. Ночь провели мы отменно покойно, хотя это было и в самой негодной юрте, вместе со скотом, где от одного противного духу в другое время ни минуты бы пробыть не согласились; но нам после холодных ночлегов, так приятна была теплота, что все сие казалось сносным. Отсюда до Якутска оставалось еще сто пятьдесят верст; но как дорога лежала через селения, и лошади везде были переменные, то мы без дальнего беспокойства приехали туда 24 Ноября. Удовольствие, какое мы чувствовали при окончании тяжкого и многотрудного своего путешествия, не изъяснимо словами: чтоб иметь [114] о том понятие, должно самому претерпеть все то, что мы претерпели. Г. Биллингс за несколько дней приехал прежде нас, а Г. Беринг с самого лета занимался здесь отправлением материалов в Охотск (В сие время находился в Якутске чрезвычайный по своему предприятию путешественник, Англичанин Ледеард, знакомой Г. Биллингсу потому, что с ним вместе был в последнем путешествии Капитана Кука, в звании Капрала; но после, как сказывают, служил Полковником в армии соединенных Американских областей. Намерение его было обойти пешком вокруг света, почему и приехал в Петербург, чтоб с России начать свое странствование, и дошедши до Восточных границ Азии, сыскать случай на каком-нибудь судне переправишься к Англинским селениям. Сколь безрассудно было его предприятие, доказывается первое тем, что без доверенностей и без денег пустился он путешествовать чрез просвещенное Государство, и хотел в холодном платье проходить пешком такие страны, где мы с нуждою проезжали на лошадях, будучи тепло одеты. Второе: где б сыскал он такое судно, которое бы доставило его по желанию в то место, куда ему надобно? Третие: положим, что Ледеард мог бы найти благосклонность у диких Американцев; но известно, что жители в тех местах находятся только близ моря: как же стал бы он путешествовать через горы и необитаемые места? Доброхотство Россиян избавило его труда идти через Россию пешком: попутчики без всякой платы, довезли до Якутска; и здесь обласкан был он всеми. Коммендант пригласил его к себе в дом, где имел готовой стол, и как уже наступила стужа, то велел ему сшить теплое платье. Из сего видеть можно, сколько Ледеард был одолжен Россиянами, и мог ли надеяться подобного гостеприимства в другом каком Государстве? Что ж? за все то отплатил он неблагодарностию; стал говоришь обо всех худо, и обходиться дерзко; наконец за напоминание ему о благопристойности, осмелился вызывать Комменданта на поединок. Г. Биллингс, отправлявшийся тогда в Иркутск, предупреждая дальнейшие могущие произойти из того следствия, взял его с собою; между тем Коммендант писал к Генерал-Губернатору и жаловался на сего дерзкого Англичанина; в следствие чего, по прибытии в Иркутск, отправлен он в Петербург, как беспокойный человек.). Они приуготовили [115] для нас хотя не великолепные, но теплые домы, где мы расположились очень покойно. Жителями здешними, Г. Коммендантом Маркловским и прочими чиновниками, приняты были весьма ласково, и время пребывания нашего в сем городе провели довольно весело. 19 Декабря Капитан Биллингс отправился в Иркутск, дав мне повеление ехать с коммандою на устье реки Маи, и построить там пятьдесят лодок, удобных к доставлению вверх по рекам Мае и Юдоме в Охотск тягостей. В начале Генваря отправлена туда комманда с Штурманом и Прапорщиком; по изготовлении же нужных к строению орудий, в след за ними и я выехал из Якутска. Дорога лежала сперва [116] через реку Лену, потом лесом, покосами и через озера, мимо множества по разным местам стоящих Якутских юрт. Во сте верстах от города, селения кончились, и пошли гористые места. 1788 г. Генварь. На четвертой день пути, во сте шестидесяти двух верстах от Якутска, приехал я в Амгинскую слободу, достойную примечание потому, что прежде было в ней Алданское воеводство. Стоит она на пространном поле, по левую сторону реки Амги, в двух верстах от оной. Строения в слободе: церковь и двадцать дворов принадлежащих Руским поселенцам из крестьян. За неурожаем ржи, сии крестьяне сеют один только яровой хлеб, который родится довольно хорошо. Прежде продавали здесь четверик ячменю не дороже восьми копеек; но теперь хлебопашество пришло в упадок: крестьяне не радеют об нем нимало. Якутская праздная жизнь им очень полюбилась, и для того скотоводством стали доставать себе пропитание, и во всем последовать Якутским обычаям; даже многие бросили Руской язык и в разговорах употребляют Якутской. От слободы верстах в четырех, есть населенная Рускими крестьянами деревня, юрт пятнадцать, где от неупотреблеиия редкой умеет говорить по Руски. В пяти верстах от слободы, переехали мы реку Амгу. Тут она с правой стороны подходит к горам и подмывая их, производит утесы; [117] а по левую продолжаются пространные поля, разделенные перелесками и небольшими увалами. От Амги дорога лежала между гор, вверх по небольшому ручью. В пятнадцати верстах перебрались через плоской хребет и спустились на реку Нотору, которая протекая многими изгибами через пространную долину, разделенную на поля, перелески, болота и озера, впадает в реку Алдан. Проехав двадцать восемь верст, вниз по Ноторе, поворотили от ней в право, и через небольшой плоской хребет выбрались на вершину речки Мукуи, текущей через множество озер и болот в Алдан. Вниз по сей речке лежит дорога. Горы, покрытые листвяничным лесом, по обе стороны продолжаются; но чем далее едешь, тем они становятся меньше, и в нарочитом между собою расстоянии, близ реки Алдана, кончаются увалами. 28. Приехал я на Усть-Майскую пристань, где построены в прежнюю Экспедицию Коммандора Беринга магазейны и две казармы. Стоят они на левом берегу Алдана, прошив устья реки Маи, впадающей в него с другой стороны. От Якутска до сего места считается триста девяносто верст. Широта здешнего места, по наблюдению моему, Северная 60°, 17’; склонение компаса 2°, 00' Западное. Здесь, в силу данного мне повеления, должно [118] было строить лодки. Я осмотрел близ лежащие леса, и нашел довольно годных дерев по берегам Алдана. Еловой лес предпочел я листвяничному, как по легкости, так и по удобности к строению. Рубили его на устьи речки Мукуи и по островам. Март. В начале Марта получил я повеление, первое: отправить в удобное время Штурмана для описи реки Улькана; а второе: строить вместо пятидесяти, только двадцать пять лодок. Апрель. В Апреле отправил я Штурмана Бронникова с тремя козаками для описания реки Маи, и дороги до устья реки Улькана. В исходе сего месяца приехал на устье Маи флота Капитан Фомин. Послан он из Петербурга с особенным препоручением, и остался здесь до вскрытия рек, чтоб тогда отправиться на лодках вверх по Мае в Удской острог. Май. С первого Маия начала возвышаться в реке вода, и к 9 числу поднялась на одиннадцать футов; тогда прошла река Мая, и стремлением своим сломала лед вниз по Алдану. 13 числа возвысилась вода до двенадцати футов, и тогда тронулся Алдан. Лед несло по нем три дни в превеликом множестве. Здесь должен я упомянуть о чудном виденном нами явлении. Между множеством льду приметили мы плывущий остров, которой был величиною в окружности до семидесяти [119] сажен; на нем росло много мелкого березнику и листвяниц, и лежали рубленые дрова; несколько маленьких птичек, перелетывая с дерева на дерево, усугубляли еще странность сего зрелища. Как его несло близко к нашему берегу, то легко можно было рассмотреть, что он состоял из дерну; почему думать надобно, что его большою водою сорвало с какого-нибудь болота, и что под дерном должен быть непременно лед, которой бы на воде его поддерживал. Прибывание воды продолжалось до 17 Маия. Самое большое возвышение ее против обыкновенной, было на тридцать восемь футов. Вверху, по реке Алдану, верстах в семидесяти, где лежит Удская дорога, было страшное наводнение: от приехавшего к Г. Фомину, комманды его Геодезии ученика, которой послан был в Удской острог с кладью, получили мы известие, что потопило такие места, которые возвышались на шестьдесят футов. Якуты, и те, кои ехали в Удской острог, претерпели великое разорение от сего потопа; все лошади, на коих везли кладь, и которых было более трех сот, потонули. Не малой также убыток причинен сим и Г. Фомину: у него много пропало провизии. Когда убыло несколько воды в реке, ловились неводом небольшие осетры, стерляди, сиги и щуки, а на уду окуни, плотва и ерши. [120] К 28 Маия окончилось строение лодок, и тогда отправился вверх по Мае на двух лодках Г. Фомин. Через неделю после него приехал на Усть-Маю Капитан-Лейтенант Беринг, с коммандою; взял здесь лодки и пошел на них вверх по рекам, для доставления к Юдомскому кресту оставленных прошлого году на Юдоме тягостей (Г. Беринг прошедшего года на лодках доставлял тягости по рекам; но как не успел их того лета довести до Юдомского креста, то оставил на берегу реки Юдомы.). Находившиеся в команде моей у строения лодок служители все отданы для бичевой Г. Берингу. Не желая остаться здесь без всякого дела, решился я ехать в Якутск, и в проезд осмотреть дорогу, по коей должно вести тягости: я нашел, что бывшими сего лета дождями и наводнением попортило ее, а сделанные прошлого году через речки мосты снесло. 12 Июня приехал я в Якутск; Начальник прибыл туда тремя днями прежде меня. Я донес ему о состоянии дороги, и о том, какого требует она поправления. Как тогда уже все тягости пришли в Якутск, то поспешили отправить повеление с Земским Заседателем к Амгинским Якутским Князькам о неукоснительном исправлении дороги. [121] ГЛАВА VIII. Перевоз тягостей быками из Якутска на Усть-Майскую пристань. Доставление их на лодках к Юдомскому кресту препоручается мне. Отправление вверх по реке Мае. Положение и берега ее. Встреча с речными Тунгусами. Один из них берется в Лоцманы. Поворот на реку Юдому. Мели ее, затрудняющие наше плавание. Оказавшаяся в людях болезнь, и причины ее. Обжорство Якутов, и опыт над одним из них. Переход через подпорожье и порог. Большие мели и затруднение от них. Прибытие к Юдомскому кресту. Путь берегом к Охотску. Уракское плотбище. Перевоз через реку Урак, выезд на реку Охоту и плавание вниз по ней на ветках. Прибытие в Охотск. Все тягости от Юдомского креста собаками привозятся в Охотск. В начале Июля получил я от Капитана Биллингса повеление, идти на новопостроенных лодках вверх по рекам Мае и Юдоме, и стараться доставить в одно лето все тягости к Юдомскому кресту. [122] 14 Июля приехал я на Усть-Майскую пристань; тогда уже всю кладь из Якутска привезли туда телегами на быках. На другой день, положив все тягости на семнадцать лодок, отправился я с ними в назначенной путь. Каждая лодка поднимала до семидесяти пуд. Главнейшую тягость составляли двадцать медных трехфунтовых пушек и якорные лапы, а весь груз вместе с провиантом простирался до полторы тысячи пуд. Для тяги лодок бичевою было у меня сто двадцать человек, большею частию наемные Якуты. Лодки, таким образом нагруженные, ходили в воде не глубже трех футов. В полночь отвалили мы от Усть-Майской пристани. Переплыв Алдан, которого ширина в сем месте одна верста и двести сажен, вошли в реку Маю. Ширина ее в устье не более трех сот сажен, глубина на средине девять футов; однако есть такие места, где и через всю реку не глубже пяти футов. Возвышение в ней воды было тогда против обыкновенной два фута. Течение с начала было так тихо, что лодки отчасти шли на веслах, но далее вверх быстрина увеличивается. Берега оба покрыты небольшим листвяничным лесом; правой низменной, понимаемой водою; на нем отчасти видны между листвяницей березник, ольховник и рябинник. Левой берег идет утесом, и в восьми верстах от устья называется [123] Горанго; тут высота его от воды около двадцати сажен. Далее возвышаясь, продолжается на шесть верст, и там, где кончится, имеет название Нюмгур. Высота его здесь до шестидесяти сажен; расположен горизонтальными слоями. От него, в пяти верстая, за островом Сомбесом, берег опять идет утесом, и называется Лукин камень; высотою до восьмидесяти сажен. Далее речки Аяя, от нижнего устья протоки того ж имени, Мая отклонилась в право от гор, и берег пошел низменной, понимаемой водою; напротив того с правой стороны реки начались горы, и берег продолжался небольшим каменным утесом. Здесь видели мы несколько речных Тунгусов: я называю их Речными потому, что они не имеют оленей и всегда кочуют по рекам на берестяных маленьких ветках (Берестяные ветки есть маленькие лодочки употребляемые Якутами для разъездов по рекам и озерам. Делаются они из тонких прутьев загнутых на место ребр и привязанных к продольным жердочкам, что составляет ее основу; кругом же на место досок обшивают берестою. Для замазывания швов варят из сметаны род замазки.), со всем своим домом, и питаются рыбою. Они собственно не Тунгусы, а только причислены к ним: происходят же от Якутов, и редко которой из них умеет говоришь по Тунгуски. Одного взял я в проводники, чтоб он сказывал нам имена всех речек, утесов и островов. [124] За тридцать шесть верст до Юдомы, река Маия подошла опять по левую сторону к горам и у речки Илчикит произвела утес, называемой Услянской, которой высотою до шестидесяти сажен. Здесь в первые видны стали между листвяницей небольшие сосны. На девятой день пути поворотили с Маи на лево, вверх по реке Юдоме, коей ширина в устьи до ста пятидесяти сажен. При впадении ее в реку Маю, сажен на двести, не имеет глубины более трех футов, и течет в этом месте по каменистому дну, с чрезвычайным стремлением так, что каждую лодку человек тридцать насилу могли тащить вверх против быстрины. Такие места на реках называются по всей Сибири шеверами. Пройдя версты полторы от устья, остановились мы для починки одной изломавшейся о камень лодки, у правого берега, которой низменной, оброс тальником и ольховником; здесь нашли несколько кустов красной и множество отменного роду черной смородины, известной в Сибири под именем дикуши. На противной стороне берег реки каменным утесом; называется Соурджаг. Проплыв от сего места двадцать четыре версты, мы опять должны были с большею еще трудностию подниматься через шеверу, на которой глубины было три фута. При сем случае у одной лодки лопнула бичевая [125] и к несчастию оторвалась несколько повыше того места, где была пристегнута лямка одного Якута, от чего при сильном назад стремлении лодки бичевою унесло его в воду, так, что нельзя было подать никакой помощи. Шесть верст далее вперед, река разделяется на двое, и через восемь верст опять соединяется. В правой стороне протока называется Абасылах, а другая Горбова. Сия последняя названа так по имени одного человека, шедшего некогда с тягостями на лодках и за мелководием в ней зимовавшего. Протока Абасылах (Абасылах на Якутском языке значит Дьявольская.) хотя казалась больше Горбовой; но бывший проводником Тунгус отсоветовал плыть по ней, уверяя, что она очень опасна, по чему и названа сим именем. Мы послушались его, и пошли по протоке Горбовой, хотя и она очень мелка, так, что местами не глубже двух с половиною футов. С немалым трудом провели лодки через сии мели; люди же должны были бродить в воде, и каждую лодку почти переносить на руках. 1788 г. Август. Далее вверх по реке не встречалось больших затруднений, хотя и попадались шеверы, но не столь мелкие, как прежде. За то постигло нас здесь другое нещастие: большая часть работников занемогли ногами, так, что я начал уже отчаиваться нынешнего лета дойти до Юдомского креста. Болезнь эта началась [126] опухолью плеснов и пальцев на ногах; потом растрескивалась кожа и делалась короста. Она скоро проходила, когда больные места часто мазаны были смолою или салом. Причиною сему злу, кажется, едкая Юдомская вода, в которой идущие с бичевою каждой день должны были бродить. Я приметил, что козаки не столько страдали от этой болезни, как Якуты, особливо те, кои издержав съестной свой запас жир и масло, стали употреблять один бурдук. Недостаток в съестном у Якутов произошел от неумеренности их в пище. Пока было у них что есть, то беспрестанно пировали, не упуская ни малейшего к тому случая. Лишь только останавливались мы где для отдыху или на ночлег, как тотчас у всех у них котлы были уже на огне, с которого не сходили до тех пор, пока опять надлежало выступить в дорогу. Между тем занимались они беспрестанно только едою, переходя друг к другу опоражнивать котлы, и в этом приятном для них упражнении проводили ночи, не думая ни мало о сне; но как натура требовала ей должного, то днем ходили почти сонные, и одним дреманием награждали недостаток в отдыхе. Чрезвычайное обжорство Якутов, казалось бы долженствовало произвести худые для них следствия, однако ж того никогда не случается. В иную пору съедают они вдруг невероятное множество такой пищи, [127] от которой бы другой человек должен умереть; но для них это ничего; желудок их в сем случае варит все также исправно, как и страусов. Один из бывших в бичевой Якутов, при отправлении нашем в путь, имел до четырех пуд масла и жиру; сверх того дано ему было два пуда ржаной муки. Судя по такому количеству запаса, казалось бы, что станет ему на долго; однако ж, не прошло и двух недель, как он уже жаловался, что ему есть нечего. Я сперва не верил, чтоб один человек мог все то съесть в такое короткое время; но прочие Якуты привели меня в удивление, уверяя, что этот человек при случае, дома в одни сутки, съедал заднюю ногу большого быка, иди полпуда жиру, а иногда выпивал столько ж растопленного коровьего масла. Вид сего человека не подтверждал нимало того, что об нем сказывали: он был росту небольшого и собою сухощав; почему вздумалось мне сделать над ним опыт. Я приказал нарочно сварить из ржаной муки густую саломату, и положить в нее коровьего масла гари фунта; потом все то вывесили; нашлось двадцать восемь фунтов. Обжора хотя на ту пору уже и позавтракал, однако принялся кушать с великою жадностию, и к крайнему моему удивлению съел все, не вставая с места. Тогда брюхо его и ниже спины, полые места так раздулись, что все вместе походило на набитой туго мешок; однако [128] после того не чувствовал он никакого вреда: и на другой день в состоянии был опять приняться за такой же обед. Я советовал этому объедале быть умереннее в пище; и располагать производимым ему провиантом так, чтоб доставало на назначенное время. После сего не стал он уже приготовлять для себя саламаты, а ел сырую муку размешенную в холодной воде, и чувствовал более прежнего сытости. Берега реки, продолжались, как и прежде, местами низменные, понимаемые водою, и местами гористые, смотря по тому, как река изгибами своими подходила к хребтам с той или с другой стороны, и отчасти производила утесы: один из них называемый Утоног, показался мне, в рассуждении отменного своего виду, достойным примечания. Лес по берегам виден листвяничной, и местами топольник, ольховник и тальник. Горы также покрыты мелким листвяничным лесом. В двух стах одиннадцати верстах, горы с обеих сторон подходят к реке, и так сказать, провожают ее на довольное расстояние: почему место это названо Щеки. Августа 7 вода в реке возвысилась в одни сутки до такой степени, что потопила низменные берега и с сильным стремлением несло по реке множество лесу. Судя по толь великому разливу, думать надобно, что у вершин реки были сильные дожди. Трои сутки мы [129] должны были стоять на одном месте и дожидаться, пока вода не сбудет. По наблюдению моему, широта здешнего места 59о 29'. Августа 20 перешли через подпорожье, которое простирается сажен на двести, и которое подле берегов наполнено высунувшимися острыми камнями; не малого стоило нам труда тянуть лодки между сих камней и против течения. На средине, поверх воды не видно ни одного камня, только вода течет с чрезвычайным волнением и всплесками. Отсюда две версты вперед, есть настоящий порог; имеющий падение перпендикулярно до шести футов. Он простирается от правого берега не чрез всю реку, а только до каменного маленького островка, лежащего по средине Юдомы. Мы прошли по левую сторону сего островка, где хотя нет порогу но течение было чрезвычайно быстрое и глубина малая, так, что принудило облегчать лодки выгрузкою некоторого количества клади. От порога далее вверх не видно было островов, и река текла как бы в трубе между гор. Верст за тридцать до Юдомского креста разделяется она опять множеством островов на протоки, шеверы и большие отмели, так, что бичевою не было возможности идти далее; все люди должны были бродить в воде по пояс и перетаскивать лодки по одной на руках. К большей же нашей беде наступила стужа; по утрам бывали морозы; и вода в реке так [130] настыла, что нельзя было долго в ней оставаться; люди выходили из терпения и начинали роптать, особливо Якуты не хотели совсем работать: ни ласки, ни ободрение не сильны уже были их к тому понудить; наконец должен я был собою показывать пример и вместе с ними бродить в воде. Сим только средством мог удержать их в повиновении, и успел переправиться благополучно через сии трудные места, продолжавшиеся двадцать пять верст. Семь верст не доходя до Юдомского креста, все протоки соединяются опять вместе. Здесь при проходе одной оконечности острова, в самом быстром месте, от неосторожности кормщика, опрокинуло лодку, и несколько клади потонуло. 27 Августа пришли благополучно к Юдомскому кресту, и того ж дня выгрузили из лодок все тягости в здешние магазейны. На другой день отпустил я обратно бывших в бичевой Якутов на порожних лодках. Широта здешнего места по наблюдению моему 59°, 53'. Должно еще упомянуть, что во все мое плавание по рекам Мае и Юдоме, больших впадающих в них рек я не заметил; попадались только маленькие, текущие из гор: из них четыре несколько побольше. Одна впадает в реку Маю с правой стороны, в шестидесяти пяти верстах от ее устья, называется Чебда. Прочие три [131] текут в Юдому: первая в девяноста пяти верстах впадает с правой стороны именуется Дерби; по ней ходят речные Тунгусы на ветках для ловли зверей. Вторая течет с левой стороны, против самого подпорожья. Третья от Юдомского креста в трех верстах, с той же стороны впадает в Юдому, и называется Окачань; по берегам ее проложена летняя конная большая дорога из Якутска в Охотск. За неимением здесь лошадей должен я был всю кладь оставить у Юдомского креста, под смотрением одного козака; сам же с коммандою 29 числа отправился в Охотск на немногих лошадях, которых я взял из под привезенной сюда муки. Дорога лежала несколько гористыми местами вверх подле реки Крестовки, текущей в Юдому. Горы вперед от часу увеличивались. В тридцати верстах спустились мы на вершину реки Урака; по которой вниз ехали, то берегом, то каменистыми ее отмелями. В семи верстах увеличивается она от соединения с другою речкою, текущею с правой стороны. 31 Августа миновали две избы и магазейны, называемые Уракское плотбище, построенные в прежнюю Камчатскую Экспедицию Коммандором Берингом. Здесь строили тогда плоты и лодки, на коих доставляли тягости и провиант по Ураку до его устья, а оттуда уже морем перевозили на судах в Охотск. В нашу [132] бытность вода в Ураке была так мала, что местами нельзя пройтить вниз даже на маленькой порожней лодке. Если надобно плыть по этой реке, то не иначе, как в весенний разлив, или после больших дождей, когда вода поднимется. Все здешние реки выходят из гор, по чему и наводняются вдруг чрезвычайно много от мелких ручьев и речек, которые также текут из гор и впадают в большие реки; но в сем положении вода долго не стоит, и столь же поспешно опять сбывает. 1788 г. Сентябрь. Дорога от Плотбища лежала, как и прежде, подле Урака, по правую его сторону. На островах и отчасти подле берегов реки растет топольник, тальник и березник. Впрочем как горы, так и берега покрыты листвяничным лесом, где водится множество глухих тетеревов. В сие время были они чрезвычайно вкусны и жирны, потому что питались ягодами; напротив того весною их почти есть нельзя: тогда кормятся они шишками с листвени, и мясо их имеет вкус ее и запах. На другой день по отправлении нашем с Плотбища, обогнал нас Капитан Биллингс, потому что ехал он налегке, с малым числом людей. Поруча комманду Штурману, меня взял он с собою. Дорога далее лежала вниз Урака, по правую его сторону берегом. В восьмидесяти четырех верстах [133] от Плотбиша переправляются на однодеревках через 1788 г. Урак, и поворачивают от него в лево, чрез не высокие горы. В сорока верстах от перевозу выезжают на реку Охоту к Якутскому селению, называемому Мета. Как отсюда можно было плыть по Охоте; то на двух спаромленных ветках, и отправились мы вниз по ней. Течение было столь быстро, что в шесть часов переплыли мы не менее семидесяти верст, и пристали у самого города Охотска. Со времени отбытия нашего в 1786 году, из сего города, Капитан-Лейтенант Галл находился здесь при строении двух для Экспедиции судов, из коих одно в то время набрано было набором, а другое только заложено. Г. Биллингс пробыв здесь десять дней, уехал обратно в Якутск. Октябрь. По наступлении зимы, отправлены из Охотска нарты с собаками к Юдомскому кресту, для перевозу оттуда разных тягостей, оставленных там прошлого года. Чрез шесть недель привезли их в Охотск. Самые тяжеловесные вещи были пушки, камбузные котлы, якорные лапы и цевья, которые здесь должно было сваришь; для чего и выписана большая наковальня. Зиму всю провели мы в строении начатых судов; между тем, приготовляли на них такелаж, и прочие снаряды. [134] 1789 г. Март. По наступлении весны описал я устье рек Охоты и Кухтуя, и сделал план города Охотска. Географическая его широта, по наблюдению моему Северная 59о 18'. Склонение компаса 00°, 40' Восточное. Текст воспроизведен по изданию: Путешествие флота капитана Сарычева по Северо-восточной части Сибири, Ледовитому морю и Восточному океану в продолжение осьми лет, при географической и астрономической морской экспедиции, бывшей под начальством флота капитана Биллингса с 1785 по 1793 год. Часть I. СПб. 1802
|
|