1790-1795.

Копии с писем из Берлина от Алексеи Михайловича Кутузова: № I — к князю Николаю Никитичу Трубецкому в C.-Петербург; № II — к Ивану Владимировичу Лопухину в Москву. Иван Пестель. Москва. 21-го ноября 1790 г.

___________________________________

23.

А. М. Кутузов — кн. Н. Н. Трубецкому.

1-го (12) ноября. Берлин.

№ I. Любезный друг! По письму вашему справлялся я касательно ФN: мне сказывали, что она быть может употребляема с пользою в епилепсиях и параличе, в том же количестве, как я прежде писал вам. При сем случае узнал я то, чего прежде не знал; что спешу сообщить вам. Сия соль не терпит ничего металлического, прикосновение оных отнимает или, по малой мере, ослабевает ее силы и действование, и для того надлежит брать оную деревянною лопаточкою, а и того лучше костяным ножичком, т. е., чтобы и самое лезвие оного было костяное; одним словом, таким ножиком, каковым щеголи очищают пудру.

О себе скажу, слава Богу, здоров. Работы мои на некоторое время остановились по причине той, что, по зрелом размышлении, нашли, что известное вам обещание не может быть произведено в действие без соизволения свыше.

На сей неделе Геликолус писал о сем; по малой мере, [466] хотел писать, ободряя меня, по возможности, с твердою надеждою, как он говорит, получить желаемое соизволение, но до сего времени нет возможности приступить к дальнейшим работам, между которыми и сия Ф занимает свое место, между тем будет, однако-ж, производить работу весьма важную; но как предварительное приготовление оной не зависит от рук человеческих, то и принуждены ожидать сего несколько недель с терпением.

На сих днях получил я письмо из моего отечества, в котором уведомляют меня, хотя и не удостоверительно, что наша монархиня соблаговолила облегчить несколько состояние моего несчастного друга (Радищева), т. е., возвратить его из Сибири, с запрещением въезжать в обе резиденции и притом не возврати ему чинов его. Ежели сие правда, не умешкайте уведомить меня, ибо сие послужит не мало к облегчению моей грусти. Не зная, мой друг, преступления, не смею судить о наказании, а и того менее о прежнем моем друге. Вы знаете мои правила: известно вам, что я великий враг всякого возмущения и что я не престану никогда твердить, что критика настоящего правления есть не позволенное дело и ни мало не принадлежит к литературе.

Позвольте мне попенять вам. Я слышу, совершенно от посторонних людей, что книга моего друга сделала и меня подозрительным, яко бы участвовавшего в сочинении оные. Сие простирается даже так далеко, что в Москве справлялись от полиции, скоро-ли я возвращусь и не возвратился-ли уже? Но вы ничего о сем мне не писали. Сие некоторым образом непростительно. Легко бы случиться могло, что я, не зная сих обстоятельств, приехал прямо в руки ищущих меня. Хотя совесть моя чиста, хотя собственные мои письма в несчастному моему другу, ежели токмо суть они в руках правления, суть неложные мои оправдатели во при всем том неблагоразумно со стороны моей подвергаться опасности, ежели я могу избежать оные. Пожалуйте, уведомьте меня обстоятельно. Ежели со мною захотят исполнить пословицу: «без вины виноват», — да будет святая Божия воля. Ежели и мне запретят въезжать в столицу, право, буду доволен. Но ежели прострут мщение далее сего, то лучше жить на хлебе и воде в свободе, нежели сидеть в заточении. Люблю мое отечество, люблю до бесконечности, но не желаю быть бесполезною жертвою неправосудия.

Но оставим сие, ибо признаюсь, что я сомневаюсь в правде сего слуха. Простите.

Р. S. Ежели увидитесь с бароном Рейхелем, прошу принять труд засвидетельствовать ему мою преданность и почтение. [467]

24.

А. М. Кутузов — И. В. Лопухину.

1-го (12) ноября. Берлин.

№ II. Надеюсь, любезнейший мой друг, письмо сие застанет тебя, возвратившего уже твое здоровье. Желаю сего сердечно, прося тебя щадить себя более, нежели ты делаешь. Помни, сердечный друг, что жизнь твоя многим надобна и что она есть сокровище, не тебе одному принадлежащее. Я не хочу оскорблять твоей скромности, но прошу, чтобы ты сам рассудил о сем беспристрастно. Благодарю тебя за приятное уведомление об облегчении участи несчастного моего друга; дай Боже, чтоб сей слух был справедлив. Я радовался бы его несчастию, еслиб оно послужило к его обращению; не знаю отчего, но мнится мне, что оно воспользует его, ежели он войдет в самого себя и усмотрит на самом деле, сколь все не твердо и скользко в мире сем. Ты справедливо судишь о моих правилах, я ненавижу возмутительных граждан, — они суть враги отечества и, следовательно, мои. Но надлежит делать различие между преступлениями, или, лучше сказать, рассматривать первый оных источник. Мне кажется, что мой друг (Радищев) неудобен иметь злых намерений: но несчастие его находится в заблуждении. Признаюсь, я люблю вольность, сердце мое трепещет от радости при слове сем; но при всем том уверен, что истинная вольность состоит в повиновении законам, а не в нарушении оных, и что не имеющие чистого понятия о вольности неудобны наслаждаться сим сокровищем. Права и законы натуры везде одинаковы, все цепи степенями, нет нигде скачков. Неудивительно мне, что несчастного моего друга называют мартинистом, ибо сие имя дают каждому без всякого разбора; да и как сему быть иначе, когда ни о чем не размышляют, даже и самое слово мартинист есть, по сие время, загадка, которую они не решили. Я слышал, что меня подозревают соучастником сочинения Радищева, которого, правду сказать, я совершенно не знаю, что сие простирается так далеко, что уже обо мне справлялись из полиции. Отпишите, пожалуй, что сие значит, ибо сим не надлежит шутить. Прости, мой друг.

___________________________________

Копии с писем: № I — из Лейдена от Максима Невзорова и Ивана Колокольникова к Ивану Владимировичу Лопухину в Москву; № II — из Москвы от учителя Секретана к контролеру Секретину в Лаузан; № III — из Лаузана от г. Шателяната к г. Форнероду в Москву. [468] Оригиналы доставлены по их надписям. Иван Пестель. Москва, 29-го ноября 1790 г.

___________________________________

25.

Максим Невзоров и Иван Колокольников — И. В. Лопухину.

6-го ноября. Лейден.

№ I. Любезный друг и благодетель, Иван Владимирович! Последние ваши два письма с первым и вторым векселем на 725 флоринов мы получили, за что приносим чувствительнейшую нашу благодарность. Завтра отправляемся мы в путь, по совету вашему, в Швейцарию, где остановимся или в Берне, или в Лаузане, потому что в обоих сих местах имеются академии. Чтобы миновать Франции, то мы поедем чрез некоторые города немецкие, а именно Клев, Кельн и Майнц; таким образом, мы не токмо минуем Франции, но и Брабанта, где больше еще мятежа, нежели во Франции.

От последнего сего векселя мы потерпели не малый убыток, ибо банкир Шнейдер, на которого г. Гусятников адресовал вексель, живет в Лондоне и потому мы должны бы его были послать в Лондон для акцептации и недели две или три дожидаться. Без акцептации же в Амстердаме не платят, как разве только убытком. По крайней мере, Гусятников должен бы вам сказать, к кому надобно в Амстердаме адресоваться, если вексель на лондонского банкира адресован.

Впрочем, мы живы и здоровы. Из Швейцарии как можно скорее вас уведомим о нашем состоянии, теперь же поручаем себя вашей любви. Да управит Господь путь наш ко благу ближнего и нашему и да соделает нас достойными вашего желания и намерения. Ваши покорные слуги и братья Максим Невзоров и Иван Колокольников.

26.

Учитель Секретан — контролеру Секретану, в Лозане.

26-го ноября. Москва.

№ II. (Перевод с французского). Отец уведомляет меня, что брат мой Виктор, по приезде в Силезию, имел счастие обрести помощь в лице доброго соотечественника, единственной личности, от которой он мог ожидать помощи в этом краю; что ему доставили место военного лекаря со скромным жалованьем 5 экю в месяц. Но так как этого не достаточно для существования, то добрый отец мой с своей стороны поддержал его тремя [469] луидорами, кроме тех трех, которыми ссудил Виктора капитан Шаппюи (Chappuis) и которые были возвращены отцу этого господина. Он говорит мне, что Виктор пишет ему, что, полагаясь на обещание своего полковника и старшего лекаря, он надеется попасть в скором времени в число пятнадцати лекарей гвардии, служащих рассадником для образования штаб-лекарей. И так, он незначительный полковой лекарь войск прусского короля, без средств к поддержанию себя самого, с отдаленной будущностью попасть в гвардию и еще того более с отдаленной надеждой быть когда-нибудь штаб-лекарем; но и в последнем случае будет-ли он иметь средства? Эти размышления и предложенные мне услуги и покровительство лиц, у которых я живу, утверждали во мне давнюю мысль — вызвать моего брата сюда, если только мои соображения в этом случае покажутся вам основательными, о чем убедительнейше и прошу вас сказать мне, что в моем намерении кажется вам дельным, обдуманным и взвешенным. Вы не будете против моего намерения. Дело известное, что здешний край — сторона, выгодная для всякого порядочного иностранца, особенно если он доктор или хирург, которым здесь всего лучше и всего вернее платят. По множеству причин полагаю, что он здесь отлично обделает свои дела и через несколько лет он будет иметь возможность поселиться в Лондоне с порядочным состоянием. Надеюсь, что год, проведенный им в подчинении прусской дисциплине, дал ему несколько опытности и приучил к порядку. Впрочем, в стране слепых царствуют кривые, и надо пожить здесь некоторое время, чтобы убедиться, что пословица эта здесь вполне у места. Удивительно, сколько людей, при небольших дарованиях, с наружностью мало-мальски сносною, одеваясь чистенько, обделывают здесь свои делишки.

Другая милость, о которой я вас попрошу, в том состоит, не предложите-ли вы какому-нибудь человеку средних лет, преимущественно с добрым нравом и хорошим поведением и грамотному, приехать сюда весной для присмотра за четырехлетним мальчиком, сыном хозяйской дочери. Если он женатый (что было бы предпочтительнее, так как есть и девочка, для которой желали бы нанять бонну), он получит 30 луидоров на дорогу и 300 рублей жалованья в год. Одинокому дадут 15 луидоров на дорогу до Петербурга или Риги и 200 р. жалованья в год (кроме того, заплатят и за обратный Путь), на всем готовом, исключая одежды, и сверх того, подарки. Могу поручиться, что семейство, в которое он поступит, щедрое и почтенное; я люблю его столько же, на сколько и оно [470] привязанно ко мне, и желал бы услужить им, одолжив человека способного, который желал бы воспользоваться сим предложением.

Если бы нашелся и другой порядочный человек, и его приняли бы на тех же самых условиях в дом, в котором я нахожусь.

Говорят, недавно взяли у турок Килию (Kilia) и Гиржево (Guirgevo); вы, может быть, знаете лучше нас, на сколько эти известия верны, и будет-ли заключен мир, или нет. Да ниспошлет его Бог нашему дорогому отечеству, да отверзнет очи некоторым из сограждан наших, одержимых слепотою, и да благословит доброго и мудрого государя нашего.

Прося вас принять искреннее пожелание вам всего лучшего, остаюсь с истинною привязанностью, живейшею благодарностью и глубочайшим уважением

Вашим покорным слугою Ф. Секретан.

27.

Г. Шателяна — г. Форнероду.²

5-го ноября. Лозанна.

№ III. (Перевод с французского). Я не ожидал, дорогой и давний товарищ, чтобы класс Моржа (la classe de Morges) мог быть для вас привлекателен, так как у него иные интересы, а ваши связи сосредоточены преимущественно на классе Пайен (Payesne); но об этом уведомил меня, однако, друг наш Брон (Bron), которому вы выслали полномочие ваше. Он думает также, как и я, что как бы, впрочем, нам ни было приятно поддержать прежние отношения наши, но, как я говорю, он думает, что производство Бонжура (Bonjour) в диаконы в Аванше (Avanche) и избрание Тавеля (Tavel) в его помощники, происшедшие вслед за его последним письмом, суть обстоятельства, весьма способствующие, чтобы вы на сей клас обратили ваши виды, так как при первой вакансии в классе Пайен вы будете в нем назначены помощником. Таким образом, ожидания ваши будут не так продолжительны, как вы думаете. Не худо вам знать это, о сем уполномоченный ваш и не замедлил бы уведомить вас, если бы я не взял на себя присовокупить эту заметку, составляющую главный предмет моего письма.

И так, предполагая, что до нового назначения вы будете действовать в видах класса Моржа, прошу у вас, друг мой, милости, пособить мне получить место диакона в Нионе (Nion), если место это [471] будет первоначальное. Там сосредоточены все мои интересы с того времени, как я начал работать, тем более, что это единственное место, с которого я могу перейти в класс Моржа. Разумеется, я уберегу вам тамошнее положение ваше, в чем формально обяжусь пред общим другом нашим.

Что же касается до других должностей, я ни об одной из них в настоящее время просить вас не могу. По множеству причин, пребывание мое полезно и даже необходимо для моего семейства особенно в окрестностях Женевы, а потому я решусь оставить занимаемый мною пост в Аванше, находящийся на расстоянии только 1/4 мили оттуда, единственно для перехода в Нион, где дела мои не дозволяют упускать благоприятного случая к повышению. Конечно, все эти обстоятельства, как они для меня ни важны, могут измениться в самое короткое время. Может случиться, например, что место, занимаемое мною в Каруже (Carouges), которое никогда не было прочным, будет упразднено.

Тогда, не упуская из виду Нион, к которому имею основательные причины быть пристрастным, я не отказался бы от всякого другого места, служащего переходом в этот разряд. Поэтому-то, любезный друг, я и прошу вас прислать сколь возможно скорее последние ваши инструкции другу Брону, дабы мы могли в точности согласоваться с вашими теперешними намерениями.

Вот как, мне кажется, вы могли бы выразиться, если бы намерены были оказать мне услугу, примиряя ваши виды с моими. Хотя я и уполномочил пастора Брона по отношению назначения моего в класс Моржа, но согласен, чтобы пастор Шателана (Chatelanat), если он имеет быть назначен моим помощником, получив место диакона в Нионе, или какое-либо другое первоначальное место (poste d’entree), которое ему возможно будет принять в этом классе, с условием, чтобы пастор Шателана сохранил мне мое положение, как старшего.

Говорю, если он назначен будет вместе со мной, потому что еще неизвестно, буду-ли я назначен при 1-й вакансии; ибо Тетрец (Tetrez) настойчивее прежнего возобновил свои притязания к распространению действия своего диплома св. Марии на класс Моржа; но я надеюсь, что, наперекор ему и его интересу, это не осуществится. Старшина (doyen) только что сообщил мне об этой замечательной претензии. Я на нее отвечу за вас и за себя, и отлично его отделаю. Правота на моей стороне, и если только не будет сделана несправедливость, чего нельзя примирить [472] с мудростью нашего правительства (особенно в настоящее время), имею основание думать, что этот бесстыдный претендент получит такой же позорный отказ, как получил и прежде. Но помеха для вас и для меня — этот Тетрец, мой дорогой Форнерод (Fornerod), и не единственная помеха попасть в класс Моржа. К ней надо прибавить еще препятствие, заключающееся в трех существующих прелатствах и четырех лиц живых, имеющих дипломы, тормозящих дело и могущих нас срезать в то время, когда бы мы того всего менее ожидали. Друг наш Брон еще недавно пополнил список этих блаженных избранников за службу свою в коллегии Моржа. Эту новость, с которой я от всей души его поздравил, он просил передать вам вместе с другою о беременности его жены.

Кстати о женах; не подумать-ли и вам об этом, дорогой Форнерод, если северные льды не заморозили в вас чувства? Если сблизитесь с нами, не обижайте ваших милых соотечественниц, иначе, по возвращении, будете приняты ими дурно. Поверьте мне, приготовьте заранее внести свою дань, дабы взнос был от чистого сердца, и сделайтесь во всех отношениях нашим дорогим и возлюбленным собратом. И так, до свидания. Примите покуда уверение в нежнейшей о вас памяти и сердечных чувствованиях Гейнриха Шателана.

Р. S. Хотя я живу в Коруже, откуда и пишу вам сего 5-го ноября 1790 г., но адрес мой — Женева. И так, отвечайте возможно скорей по адресу этому, ибо теперь каникулы.

Г-ну пастору Шателана у г. Шосса (Choseat). Площадь Бель-эр в Женеве.

(Продолжение следует).

Комментарии

1. См. «Русская Старина» 1874 г., т. IX, стр. 67–72; 258–276.

2. Живущему на Стоженке, в доме князя Касаткина. Прим. Пестеля.

Текст воспроизведен по изданию: Русские вольнодумцы в царствование Екатерины II. Секретно-вскрытая переписка. 1790-1795. // Русская старина, № 3. 1874