|
ПИСЬМАГрафа Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского и Василия Владимировича Шереметевас 1798 по 1804 год.Письма Графа А. Г. Орлова-Чесменского к Василию Владимировичу Шереметеву, с ответами последнего, извлечены из архива Бориса Сергеевича Шереметева (ум. 28 Декабря 1906 г.). Приведенные в порядок, они предоставлены в «Старину и Новизну» сыном его Борисом Борисовичем Шереметевым. Давняя дружба соединяла «Алехана» с В. В. Шереметевым и его семьею. Своеобразный характер этой переписки дает не мало сведений для биографии одного из выдающихся «Орлов Екатерины». ———— 1798-го, генваря 19-го дня, из Лейпцига. На церемонное — немного церемонно, а потом и попроще. Государь мой, Василий Володимирович. Почтенное Ваше письмо, от 9-го прошедшего месяца, имел удовольствие получить. Порадовался сердечно, что Вы и со всеми Вашими кровными, а моими любезными и почтенными, благодаря Господа, здоровы, что даруй, Боже, мне и впредь слышать и видеть и, по взятому моему участию о Вас, оным утешаться. Письмо-ж Ваше не через подателя, а по почте мною получено, а ребят несколько позадержали по незнанию-ль своей должности, или по намерению сделать, не известно, а жаль только, что время теряется у оных ребят по желанию моему, чтоб их поучить. На оное нечего иного сказать, как сотворить молитву: терпя, потерпех, вонмет Господь молитву нашу и избавит нас от видимых и невидимых ратников и врагов, аминь. Благодарю Вас за одобрение мальчика и в оных случаях полагаюсь на Вас более, нежели на себя, и по оному Вашему одобрению от меня и принят будет; буде-ж бы их совсем не отпустили, и, если Вам угодно будет, прошу Вас взять опять под Ваше покровительство и повелевать им, что и я себе сочту за одолжение. Итак, скажу Вам, что у Вас в Питере и в Москве делается, а именно: в Петербурге до 16-ти градусов был мороз, а в Москве слишком за двадцать, у нас же более 6-ти не было, и то только вчерась, да сегодня, и снегу совсем нету, окромя как кое-где на крышках. Около города, буде здоров кто, гулять очень хорошо. Итак, можно опять молитву сказать по стуже Вашей: Господи, спаси благочестивыя и услыши ны. Хотя здесь городок и небольшой, но врак и вестей на всякий день премножество, а без оного здешние-б жители пришли в совершенное уныние или в неизлечимые болезни. Хочу Вам сказать о приезжем сюда из Ваших стран живописце: [458] сперва они своею работою все комнаты навоняли, хотя в здешних во всех домах и без того зловония довольно; после позахворал было и гораздо пострусил, теперь же, благодаря Господа, опять поправился, довольно шумит и кричит; потом зачали новую работу, сзади уже перестали марать и вонять, а зачали спереди, называют оную работу как-то по-чужестранному: «а-ла-гуткаш»; собрали картинок, зачали скупать эстампы, потом через прозрачную бумагу списывать не довольны и тем; зачали добиваться, как бумага делается прозрачная, зачали опять пованивать, потом зачали рисовать карандашом, и это было третьего дня, а вчерась уже зачали миниатюрную работу — и во всем оном довольно успевают, но только не хорошо, что все скоро бросают и как бабочки со цветка на цветок летают, но медку мало собирают; еще на душе лежат прозрачные ночные картины, а в немецком языке что выучили и то позабыли; а то сильно было принялись хозяйственную книгу переводить и стараться узнать каждый кряж земли, каковые части в оном находятся, следственно, и каковые зерна хлебные по качеству земли могут быть полезнее, каковые части в излишестве и каковых не достает. Жизнь же наша очень проста и кажется быть единообразна, но со всем оным перемен разных всякий день не есть конца, и, благодарит Господа, мы все здоровы, веселы и благополучно время препроводим, благодаря Господа на всяк час, моляся часто о Вас, и творим молитву: Господи, спаси благочестивые и помилуй, аминь. Просим Вас не писать так чувствительных писем — самому не плакать, и самому не плакать и других в слезы не приводить. Сопутники мои от мала и до велика всем Вам, старшим и меньшим, кланяются, желая всякого благополучия и милости Божеской, и чтоб и Вы имели столько удовольствия и спокойствия, яко же и мы. А я есмь, как и был, с моим к Вам почтением, готовый и покорный ко услугам Граф Алексей Орлов Чесменской. Кончено 23-го числа. Не прогневайся, что так дурно пишу, потому что никогда лучше не умел, да к тому-ж и перья не хороши. [459] —— Христос Воскресе! И да расточатся врали Его, и да исчезнут якобинцы и ненавидящий род человеческой! Многоприятное Ваше письмо, от 17-го февраля, имел удовольствие получить, за которое с чувствительною благоприятностью сердца моего Вас благодарю, и радуюсь, что Вы здоровы и благополучны со всем Вашим семейством, что даруй, Боже, впредь, и молю Его, Создателя, да сохранит и помилует Вас и нас от всех зол и напастей на веки нерушимо от видимых и невидимых ратников и врагов, и примет по силе нашей благодарения, и дадет нам благодать и силу во утверждение уст наших, и да помолимся о благе общем и нашем, а что Ему, Владыке, подобает, мало ведаю, если Он нас Духом Святым Своим не наставит, аминь. Первое скажу Вам: виноват, не успел прежде к Вам отвечать, запоздал, просим прощенья, — лучше поздно исправиться, чем никогда. Газет Вы немецких, может-быть, Вы не получаете, вот Вам скажу, ведь не сделалась штучка: французский министр в своей квартире вывесил знамя национальное; народ, увидя оное, вознегодовал; послано было к нему от полиции, чтоб снял, но он оного не сделал; в короткое самое время сбежалась чернь во многом числе, окна повыбили, знамя сорвали, изодрали и сожгли; так скоро все оное сделали, что и команды не успели помощь в оном подать, и столько много скопилось, что надобно было и полки подводить; все-ж оное происходило в 7 часов вечера, 3-го числа. Из дому-ж министрова несколько выстрелов было, ворота разломили и на двор ворвались, и теперь около 6000 солдат по улицам расставлено. Оную-ж штучку причитают самим французам, чтоб было опять почему к Цесарцам придраться. Швейцарцев разоряют всячески, а про Италию и про Венецию говорят, что везде, где они побывали, дочиста облупили так, что большею частью ни скота, ни живота не оставили, не на чем и земли вспахать, а во многих местах и засеять нечем. Вот и опять можно молитву употребить: Господи, спаси благочестивыя и услыши ны, аминь. Я-ж, благодаря Господа, и со всеми моими сопутниками довольно здоров и теперь собираюсь помаленьку опять в Карлсбад ехать. Хотя бы мне и не хотелось Вам оное несчастное приключение сообщить, [460] хотя не к сожалению моему, но должен Вам объявить, что известный Вам, любящий Вас и Вами любимый, живописец несколько рехнулся или потерялся на пункте живописи: поутру за чаем бредит, в обед тоже, да и в ужине не меньше бредит, и думаю, как и спит, о живописи и о лапте побреживаеть, и нет другого разговора, а здесь на оный случай докторов не сыскивается, чтоб оный бред и рассуждение о живописи могли-б поддержать. Мне теперь Вы, бедные, жалки будете, когда Господу угодно будет, что возвратится, то уже я не ручаюсь, чтоб Вам всем горя не терпеть и чтоб Вы могли отделаться и не садиться для списания Ваших портретов; да уж Вы бы могли снести, что то может достаться Вашим детям; здесь же почти всякий день клич кличут, а буде нет охотников, то встречного и поперечного ловят и сажают на стул, лишь только посиживай; но со всем оным признаться должен, что очень много успел сухими красками, и все портреты, которые сделаны, очень сходны, но тем хорошо, что сухими красками, а не вонючими марается. У меня-ж теперь в доме почти академия художеств; все-ж они могут умны и учены приехать, кроме меня, а я уже около их кое-чему научаюсь. Я-ж желаю и молю Бога, чтоб тебя и кровных твоих добрых нашло сие письмо здорова и благополучна, а я есмь, как и был, с моим почтением Ваш, Государя моего, покорный и охотно готовый ко услугам Граф Алексей Орлов Чесменской. 1798-го, апреля 10-го дня, из Лейпцига. Милостивой Государыне моей Анне Семеновне со всем потрохом и с собеседницами я и дочь свидетельствуем наше почтение, желая милости Божеской и всякого благополучия, аминь. А у нас теперь ярмонка начинается, и всякого рода людей много наезжает, зато врак письменных и словесных много. У нас же совсем погоды таковой нету, ни бурь, ни стужи, а теперь все деревья распускаются и расцветают, а многие уже и из земли выступают. И тако возблагодарим Творца, что у нас тишь да гладь, да Божья благодать, живем же спокойно и довольно, а большое сожаление о друзьях и приятелях, что их не видим. [461] —— Милостивый Государь, Г. А. Г. Сего Маия 5 дня сугубо был обрадован: 1-м) милостивым Вашим напоминовением чрез комиссара, а 2-м) получением почтеннейшим Вашим милостивым уведомлением, из которого увидел соответственное с желанием состояние Вашего здоровья. Воздав хвалу и благодарение Создателю нашему, из глубины души и сердца моего взываю к Нему: да сохранит Вас под кровом Святым Своим до позднейших времен, с ниспосланием всех Своих благ нерушимо. Аминь. Принеся в Вашему Сиятельству, милостивцу моему и благодетелю, за оное чувствительнейшую, всепокорнейшую благодарность, всеусердно прошу и впредь о удостоении таковою же милостию. О происшедшем в Вене с французским посланником я был известен чрез газеты. Дети мои принудили взять немецкие газеты и, что есть замечательного, то они переводят. Сколько я по моему смыслу, как худой политик, понимаю, донесу Вам свою мысль: 1-е, нахожу неограниченную дерзость французов и удивляюсь, как бы всеобщий от них на всех напущен страх, все, что хотят, то делают, не так, как победители, а прямо, можно сказать, как разбойники. Вот, Милостивый Государь, истинное вышней степени исчадие гнусной заразы иезуитской, крывшееся под образом религии, а ныне под названием вышней философии крепких и сильных умов, а по-моему проклятый махиавелизм. Все же сие кончу Вашим изречением и всегдашним моим правилом: твори, Господи, волю Свою, а спаси благочестивыя и услыши ны; с сим засыпаю, с сим и пробуждаюсь. На счет живописца 1 донесу Вам, что хотя природу и трудно переделать, но кто будет стараться повиноваться рассудку, много помочь может, а, оставаясь при упрямстве, всегда оная будет иметь поверхность и по-своему управляет; правда, что посторонним много есть выигрышу, избавляясь воли, не только неприятной, но и вредной, а действующему не менее от неумеренности принесет вреда в потере им зрения; все же сие происходит от самолюбия, и больше [462] сказать не могу, как жаль весьма, да пособить нельзя; при прочем же припадочке Лаптевском, как оный есть безвреден, то можно, кажется, и позволить, тем паче, что таковое удовольствие всегда бывает больше в (во)ображении; в прочем же, что касается до приобретения наук и художеств всеобщего, душевно желаю всевозможных успехов, соответственно пользе и утешению. Будучи-ж многими опытами уверен в милости моего благодетеля, осмеливаюсь донесть о себе, что я со всей моей семьей, при принесении нижайшей благодарности, за милостивое удостоение напоминовения, живем довольно здорово и покойно, не скажу только, чтобы совсем весело по недостатку многих неприятных случаев; упражнение по хозяйству довольно по возможности сил моих успешно; в садах — время сухое у нас — много озабочивает, много навалилось червя, так что всем домом не можем совладеть; хлеба местами есть и довольно хороши и худы, у нас же, благодарим Бога, посредственны. Вестей никаких, достойных ко уведомлению, не имею, кроме, что получил из Москвы о смерти Князя Гагарина, славного эконома и винокура, известие. С засвидетельствованием моего и всей моей семьи глубочайшего почтения, равно и любезнейшей Графине, Милостивой Государыне, Анне Алексеевне, и с совершенною преданностию имею счастие называться Вашего Сиятельства, Милостивого Государя, всепокорнейший слуга 2. —— После Христова Рождества, накануне твоего торжества, со днем Ангела твоего поздравляю, Божеской милости Вам желаю, в спокойствии и удовольствии пребывать и старинушку вспоминать, когда сиживали за столом, наполня рюмки шемпанским вином, тебя поздравляли и всякого благополучия желали; а что прошло, того уже не воротишь, но и за прошедшее возблагодарим Господа, а о будущем да помолимся Ему, Владыке, и пребудем с полным упованием на святую Его благодать: даруй, Боже, чтоб сии мои строки нашли тебя и со всем твоим благословенным семейством во всяком благополучии на веки нерушимо. Аминь. Мы здесь, между высоких [463] гор, в теплой долине поживаем, хотя снег и есть, но большой стужи не чувствуем; в Дрездене-ж и на горах стужа более 25 градусов была, а у нас было до 17-ти, а после сделалось от 2-х и до 5 градусов. Нонче-ж намереваемся переезжать через горы. А здесь живучи, скуки не терпели, всякий чем-нибудь да занимался, прогуливались, верхом проезжались, а нонче в санях немецких прокатываемся. Есть у нас здесь господин Лепетунов, завел фабрику всякие разные коробочки делать, и щегольски склеивает и наклеивает. Вот Вам наши упражнения. Из Москвы ко мне пишут, что у Вас погода очень непостоянна, отчего многие и разными болезнями страждут; а мы молим за Вас Господа, да сохранит Вас от всех зол и напастей; я-ж, благодаря Господа, с дочерью довольно здоров, а начинаю чувствовать старост, одолевающую силы мои телесные, но со всем оным благодарить Господа, что не хуже по сековое время, а кое-как помалчиваем. Дочь моя и аз, многогрешный, свидетельствуем Вам и всему Вашему семейству наше почтение, а в новый год выпили по хорошей рюмке шемпанского за твое здоровье, и сыскались люди, которые за тебя и возблагодарили. Я-ж есмь с моим почтением Ваш, Государя Моего, охотный и готовый ко услугам Граф Алексей Орлов Чесменской. 1800-го, ген. 3-го дня. Собеседникам и собеседницам Вашим просим наше почтение сказать; когда-то Господу угодно будет нам увидеться и пожить во славу Его Святую; а по теперешнему зимнему пути и подумать нельзя, хотя-б и хотелось. Даруй Вам, Боже, всякого благополучия и милость Свою. — Ген. 3-го, 1800-го, из Теплиц. —— Милостивый Государь, Граф А. Григорьевич. Хвала и благодарение Вышнему за ниспосылающую Его Святую милость, и да сохранит Он под кровом Своим на вся дни живота нашего. Аминь. Почтеннейшее и лестное для меня начертание Вашего Сиятельства имел счастие получить сего 15-го дня. Напрасно бы я старался [464] объяснять, сколько оное произвело во мне радости, удовольствия. Уверен же будучи, что Ваше Сиятельство конечно в том не усомнитесь, остается за таковое милостивое напоминовение принесть свою всенижайшую и чувствительнейшую благодарность, что равно и все мои соучаствующие в оной, чрез сие свидетельствуя, исполняют. Живописец Ваш, к сожалению, означает природу, которую разум не в состоянии победить, а потому, что может лучше сделать, как иметь в недостатках признательность, а между тем, поелику можно, стараться избирать и следовать полезнейшему. Зима в Ваших местах хотя и приятнее умеренностию нашей стужи, но, кто привык к холоду, оное бы было сносно и приятно, у нас не такая зима, как ныне — непостоянная, сначала была весьма малоснежная, а потом метели и морозы и пресильные вьюги очень наскучили, а особливо я, по слабости моего здоровья, весьма то чувствую. Право, батюшка, по необходимости моей ездил в Москву, все был хвор, а паче родные мои мне обрадовались, все желали к себе и невременными ужинами пуще изнурили меня; рад, что мог уехать. Возвращаясь же домой, на сильном ветре сделался мороз до того, что духу не достало, принужден был остановиться, выпил водки, съел кусок хлеба, почувствовал лучше, доехал благополучно домой. Теперь, проводя масленницу, утром попеваем: «помилуй мя, Боже», да «на реках Вавилонских», а вечеру «Помощник и Покровитель», за что Господь сподобит нас принятием Святых Своих Таин, дабы в радости достичь и воспеть «Христос Воскресе!» Что-ж принадлежит до хозяйственных обстоятельств, то по теперешнему времени донесть нечего, доколе дождемся весны красной, а лета теплого. Оканчиваю сие прошением и желанием всех Создателя нашего благ, да излиет на Вас все Свои щедроты и сохранит здравие и спокойствие, как Ваше, равно и любезнейшей Графине, Милостивой Государыне моей, Анне Алексеевне. С неограниченным моим глубочайшим почтением пребыть честь имею и называться. [465] —— 1800-го, сентяб. 22-го дня, из Дрездена. Государь мой, Василий Володимирович. Почтеннейшее письмо Ваше, от 12-го августа, с большим моим удовольствием мною получено, за которое покорно благодарю, и прошу Вас, по времени удосужась, уведомлять меня о благосостоянии Вашем, чем меня, истинно чтущего Вас, одолжите. Даруй, Боже, чтоб сии мои строки нашли Вас со всем Вашим благодатным семейством во всяком благополучии и удовольствии. Препокорнейше я и с дочерью Вась благодарим за доброжелательство Ваше к нам; желали бы и лично оное сделать, но, по отдаленности нашей, оного не можем исполнить. Сожалею и очень о болезненных Ваших припадках; хотя Вы и сами лучше моего знаете, как должно здоровье сберегать, но нельзя-ж Вас и не попросить об оном, чтоб от дурной погоды и ненастья не укрываться и здоровье свое сберегать, что и всем творениям есть свойственно и сродно, для чего-ж и нам оного в свою пользу не употребить и об оном да помолимся, чтоб Всевышний наставил нас на путь правый ко спасению душ и телес наших. На благодарных же пословица есть: «спасибо тому, кто поит и кормит, а вдвое тому, кто хлеб-соль помнит»; к Вам же она более всех отнестись должна, которую прошу принять не отговариваясь. Что-ж принадлежит, что Вы жалуетесь на Вашу память, а мою похваляете, не гневите Господа в оном, и Вы и я, совершенно уверен, хотя и давно в разлуке, но, если Господу угодно будет увидеться, тогда Вы всех нас узнаете безошибочно. Радуюсь, что Вы утешаетесь жеребятками; даруй, Боже, Вам и всегда утешаться, кольми паче невинными забавами; в оном все счастье нашей жизни состоит, кто бы как не мудрствовал — был свет, есть и будет, а переменяются только обычаи и моды по временам, и оное есть свойственно нам по пожеланиям; хотя бы вещь и хуже была, но она новенькая, которою мы сначала и полюбуемся, а часто опят и старой бы пожелали; так, как радуемся новым сапогам, а после от них мозоли получаем и с какою радостью опять старые надеваем. Обо всем же оном ты сам все знаешь. Не без удивления-ж мне кажется здесь находящийся господин живописец, Ваш и мой сосед, Лаптевский; я и по сю пору не могу его допряма узнать и распознать, чего и как желает. Зная, что он иногда считал себя [466] лягушкою, которая в сказках сказывается; теперь же иногда себя считает злополучным человеком; друга-ж, которого имеет, частые выговоры ему делает обиняками, а случается иногда говорить об нем, яко совершенно неблагодарном, скупом и гордом человеке, который совершенно счастьем испорчен. Я-ж стараюсь иногда сказать, чтоб не такие крутые заключения делал, а спросил бы иногда, рассказав все свое поведение, и друга своего, общим им дружному человеку, господину Хотавскому. И этого не хочет, говоря, будто все противную сторону против его возьмут. Что тут сделаешь, — он один только умен. Иногда желает быть в большом свете с благопристройностью, а большею частью желает жить в пустыне и никого не знать. Удивительные люди, что не знают, чего желать, но нельзя сказать, чтоб на таковые распоряжения без сожаления глядеть можно было. По временам же часто говорить с другом, похвалля его достоинства, приписывает то, чего в нем и нет; в другие-ж времена крепко черными красками его описывает, как-то: неблагодарным, нечувствительным, скупым, гордым и незнающим человеческих достоинств, а единственно желая только иметь около себя таковых людей, которые угождают вышеписанным его страстям. И мне часто случалось столь гневные слова к другу его слышать. Теперь же читает книгу Оксенширна и часто похваляет Сенеку, и что из оных книг полюбится, хоть кстати или не кстати, вдруг желание и припадет по оному поступать. Боюсь, чтоб не наскучить Вам таковыми пустяками, но, зная, что и Вы его любите, так и отношусь; нельзя же не пожалеть о заблуждениях наших. Как любо было на него глядеть, что он гораздо было в своем здоровье пооправился, а теперь опять дрянь взбуравилась, и не он хлеб ест, а хлеб его съедает; нельзя об оном не пожалеть. Прошу мое почтение, тако-ж и от дочери моей, всему Вашему семейству сказать. Я-ж есмь с моим к Вам почтением Ваш, Государя моего, покорный и охотный слуга Граф Алексей Орлов Чесменской. Благодарю за молитву Вашу, читаю и сам великопостную: «Господи, Владыко живота моего», да еще «на Тя, Господи, уповахом» и прочее. Я не знаю, какие-то распоряжения и учреждения к Вам посланы, но по разговорам примечается, что много блажи тут есть. [467] —— Милостивый Государь, Граф А. Г. Милостивое и утешительное для меня начертание Вашего Сиятельства, от 22 сентября, имел счастие получить, за которое со всем моим семейством, равно и Милостивой Государыне, Графине Анне Алексеевне, приносим нашу нижайшую благодарность, прося и моля Всевышнего от чистых душ и сердец, да ниспошлет Свою Святую милость на вся дни живота Вашего. Аминь. Весьма бы для меня было удовлетворительно видеть из извещения Вашего о благополучном состоянии Вашего здоровья, ежели бы соответствовало во всех частях возможных, но признаюсь Вам, что на счет живописца равнодушно принять не могу. Что же сказать Вам? Поистине ничего больше не могу, как Спасителя нашего слова: «Отче, отпусти им, не ведят бо, что творят». Вы, Милостивый Государь, преимущественно знаете сами все, что человек всякий, по несовершенству создания своего, есть ложь; отличающаяся мудрость одна состоит в противубодрствовании себе, сколько-ж есть тех людей, которые научились управлять собою, трудно и познать оное, а исполнять по временам века нашего, кажется, и совсем не возможно, а паче, к несчастию, когда еще окажется и природный недостаток. Итак, остается с искренным прискорбием об исправлении в таковых случаях просить и молить Создавшего вся, да поможет Он нам Своею Святою милостию просветить и наставить на путь истинный. О себе-ж Вам, Милостивому Государю, донесу, что я по сие время, благодаря Господа и благодетеля моего, живу по обыкновенному положению моему непременяемо; легкие припадки сношу с довольным терпением, за что и благодарю Спасителя нашего, но признаться также должен, что нередко бывает дух бодр, а плоть — немощна; от сильных параксизмов без отдыха и дух не переведешь. Истинно можно от огорчения впасть в отчаяние, когда бы не подкрепляла вера; она одна есть нам дар небесный, к утешению нашему; святая надежда и любовь к ближнему есть залог существования нашего, в прочем же последую святым словам: возверзите печаль вашу на Господа, и Той тя препитает, аминь. [468] Нового у нас, особливого к донесению, ничего достойного нет, а о прочем уже Вам по газетам известно. Я-ж по век мой с глубочайшим моим высокопочитанием имею счастие называть себя Вашего Сиятельства, Милостивый Государь, Ваш всепокорнейший слуга. —— 1800-го, июля 14/26 дня, из Дрездена. Государь мой, Василий Володимирович. Со удовольствием моим письмо Ваше, от 18 июня, получил, но, признаюсь, с сожалением оное читал, видя из оного, что Вы так нездоровы и одержимы лихорадочными припадками, в которых завсегда так частые перемены случаются, как-то: жар, озноб и расслабление, от чего и мысли расслабевают и в недоумении бывают; да и погоды с бурями так сильны бывают, от которых и спастись не всегда можно; как ко мне описывают о бывшем у Вас вихре, который ничего не щадил, где он проносился: ни лесов, ни домов, ниже Божьих храмов. Что тут сделать иного, кроме как воссылать молитвы: Господи, спаси и помилуй благочестивыя и услыши ны, и тогда да воспоем хвалу. Пишут ко мне, что во многих местах и посеянных хлебов градом выбило, а я более на оное не могу сказать: да будет воля Создавшего пас; а молитвою, постом и терпением многих бед можем избавиться. Теперь скажу Вам: стыдно, сударь, Вам хворать, а хочу Вам сказать, чтоб Вы гуляли пободрее и дышали бы повеселее, ибо от всех напастей, с небес посылаемых на нас, не в нашей власти убежать от оных. Я-ж, благодаря Господа, с дочерью и сопутниками моими довольно здоров, и они поехали теперь вместе прогуливаться, Вам же приказали через меня свое почтение сказать. Я-ж, благодаря Господа, и со всеми при мне находящимися довольно здоров. Дочь моя покорно Вас благодарит и сама всем Вам свидетельствует свое усердное почтение, а притом старается рости и, кажется, что Чесменскую переросла немного. Я-ж прошу Вас мое почтение засвидетельствовать Милостивой [469] Государыне моей Анне Семеновне, всем и всем Вашим милым, и есмь с моим почтением Ваш, Государя моего, покорный и охотный слуга Граф Алексей Орлов Чесменской. Пожалуйте, уведомьте меня, нету ли нужды требовать с меня долгу Сергею Васильевичу, я охотно и в скорости прикажу заплатить. Погоды-ж и у нас здесь стоят больше холодные и дождливые, но во всех полях всякого рода хлеба стоят очень хороши, а ржи уже зачали с поля убирать. Теперь здесь крепко говорят о мире у французов с цесарцами. Да подаст Господь и везде мир, тишину и спокойствие. Аминь. —— 1800, дек. 22/1801, ген. 3, из Дрездена. Государь мой, Василий Володимирович. Имел удовольствие письмо Ваше, от 22 октября, получить в свое время, но не имел радости, прочтя оное; из которого увидел столь тягостные и силу почти превозмогающие чувствуемые Вами припадки, от которых иногда и дух переводить весьма не без труда; хотя я и сам подвержен многим таковым припадкам, но все оное легче сносить по причине здешнего климата. Нешто, брат, в таковом случае сделать, сила и солому ломает, а таковые болезни, как Вы чувствуете, всякое тело перековеркивают. Я и сам подвержен теперь сильному стрелянию в уши; нешто сделать, докторов и здесь нету, которые-б от оного исцелить могли, при всем здешнем умеренном воздухе, а остается единое упование: на Господа свое упование возлагать и просить Его, Создателя, чтоб Он не лишил нас той сладчайшей надежды, которою мы питаться должны, что избавит Он нас от всех видимых и невидимых зол и напастей, и тогда возрадуемся и возвеселимся о Бозе, Спасе нашем, и да обновится, яко орлия, юность наша, яко пред сенным ковчегом возрадуемся и воспляшем. А что принадлежит до горбатых и уродливых, у таковых природы уже не переменишь, хотя иногда одеждою и прикрыть можно будет, но все горба не стешешь, а одна могила оных исправляет; вот, как и у Вас теперь случилось с двумя [470] музыкантами, которые и подчинены и всегда должны были остерегаться не подвергнуть себя наказанию, но все оное в уродстве их удержать не могло, зато и подвергнулись смерти и болезни безвременной. Из второго Вашего письма вижу, что Вы об оном приключении много беспокоитесь. Если будут вещи Вас смущать, независящие от нашей воли, тогда мы нигде спокойствия себе найти не можем и всегда сами себя смущать станем, от чего Вас и всех православных христиан да спасет и помилует Господь, всех благ Податать. Виновны-б мы были, если-б истинного пути к благополучию им не показывали, а кто, в заблуждениях своих утопая, ведет себя к удавке или утопленью, не есть возможность его от оного и удержать или укараулить. Итак, прошу Вас об оном не беспокоиться и никакого сумнении не полагать; таковые случаи и у меня в доме бывали, да и вперед случиться могут, а просить Господа должно, чтоб таковых приключений избавлены-б были. Поздравляю Вас со днем Ангела Вашего. Даруй, Боже, и со всем тебе милым препроводить многие и многие лета в полном здоровьи и во всяком благополучии, аминь. Прошу мое почтение сказать Милостивой Государыне моей Анне Семеновне 3 и всем твоим любезным чадам. Дочь моя кланяется и благодарить за Ваше напамятование и просит навсегда Вашей милости к себе. Что-ж принадлежит до живописца, я более объяснять не могу, а просить Господа, чтоб наставил его на путь истины. Странны иногда желания бывают: иногда желания у него бывают, чтоб жить под небесами; иногда приходят, чтоб жить как возможно в нижнем состоянии. Говоря со мною нередко о друге своем, который иногда его разговору смеется, а как на высок полезет, так молчит; он же мне про него, то есть про друга своего, рассказывает, что он только один мог распознать его. И я спрошу, каков же он? — Сперва станет сказывать, что он обольстил его, потом, что он больше дурак и упрямец очень большой, бездельства-ж за ним никакого не знает. — Друг же говорит: «возьмем постороннего», а он не хочет, говоря, что все по друге его потакать будут, и что друг его по природе весьма-б хорош был, да фортуна его испортила. — [471] И я на это говорю: «да что-ж тебе в таком порченом человеке, который не так ходить, не так глядит, не так рассуждает, как тебе желается?» — Ответ: «то-то и беда, что лучше по сю пору не нашел», — отчего оба и засмеются, говоря: «буде пирогов нету, питайся хлебушком». Правду сказать, много в нем пустячков, да, видно, что старее, то круче в спорах становится. Он же, благодаря Господа, довольно здоров, а мучится только пустячками; теперь, оставя работы, разгуливает по беседам, играя в карты, и у него беседы бывают; странные мысли, иногда никого не желает видеть, а иногда желается во всех местах успеть; авось, когда устанет, и сам перестанет. А я другу его советывал, чтоб на все оное смотрел, яко на игрушку светскую. Я-ж есмь с моим почтением Ваш, Государя моего, готовый и покорный ко услугам Граф А. Ор. Чесменской. В день же твоего Ангела выпьем по бокалу вина за здоровье твое. Не прогневайся, что много и не дельного написал. По здешним известиям цесарцам от французов очень и очень плохо, со всех сторон в большой потере. Даруй, Боже, все к лучшему. —— 1801-го, ген. 5-го дня, из Дрездена. Государь мой, Василий Володимирович. С большим моим удовольствием принимаюсь за перо, чтоб поздравить с прошедшим днем Ангела Вашего. Вспоминаю, как в прошедшее время препроводили оный день в спокойствии и удовольствии, что даруй, Боже, оное и впредь, и не лиши нас Господь оной сладчайшей надежды. В день оный у меня 20-ть человек обедало, как русских, так и чужестранных, и притом выпили за здоровье любезного именинника по кубочку шенпанского. И за оное благодарила тетушка детей твоих; но, при всем оном, она находится большее время скучна и недовольна, но пособить оному никто из нас не знает чем. Знать, что на роду предел такой написан, чтоб в заблуждениях мысленных повергали себя сами в уныние и напасти, когда кому представляется, что весь свет [472] не так устроен, как бы по желанию их оный должен быть, — нешто свет сделать? Любим беседы и почтение-оное есть: играть в карты, покупать картинки и другие безделушки, наряжаться и украшаться; а из-за всего оного желаем показаться, будто нам лучше будет жить в дымной и вонючей избе. Право, часто понять не могу, каковые-б пожелания чрез таковые разговоры открыться могли? Надобно взять терпения, что время покажет.. Теперь скажу Вам о живописце. Он, бедный, мне по временам иногда кажется жалок, иногда досаден, а иногда смешон; сожалеет очень, что он по сековое время ошибался и не мог по уму своему себе друга найти; на которого было он прежде надежду полагал, оный теперь в его глазах слюнка и вещь, ничего не значущая. Я-ж в разговорах говорю: «ищите — и обрящете». Ответь: «то-то и беда, что лучше найти не могу». Так нечего больше делать, как из большего зла выбирать малое и, снося, оным пользоваться, сколько можно, без досад и огорчениев. Оставим таковые неприятные разговоры. Еще поздравляю Вас с наступившим новым веком, да помолимся Господу, чтоб оный не так свирепствовал над родом человеческим, а особливо в последние десять лет. Прошу мое почтение сказать Милостивой Государыне моей Анне Семеновне, тако-ж ровеснику моему и всему благодатному Вашему семейству. Я-ж есмь с моим к Вам почтением покорный и охотный слуга Гр. А. Ор. Чесменской. —— От генваря. Милостивый Государь, Г. А. Г. Благотворящее солнце с высот сниспускает свои лучи, проникая в недра земные, подобные благодеянию добродетельного мужа, досязают и в отдаленнейшие места. Не успели приехать, как уже восчувствовали новые знаки милостей дорогим посещением братца Вашего, Графа Ф. Г. и любезнейшей Графини Анны Алексеевны. Познавая сему источника, как не преслушать Вашего приказания, как умолчал признательной и благодарной душе, коснувшейся во глубину сердца искренней и святейшей [473] чувствительности. Не имеем довольных сил и возможности ничем иным в доказательство возблагодарить, как одним воззванием горячейшей молитвы к Подателю всех благ, да ниспошлет Он от горних мест Свои благодати на Вас и на весь почтеннейший род Ваш и вознаградит высочайшею Своею милостию к соделанию счастия людей. Не лесть, Милостивый Государь, сие говорит — неприобыкший язык к сему того делать не может — но чистое и чувствительнейшее сердце никогда не терпит, чтоб не говорить правды. Итак, без зазрения совести и страха, повторяя сказанное, паки прошу Вышнего, да сохранит Ваше для меня и всех нужное здравие до позднейших времен нерушимым спокойствием. Теперь донесу Вашему Сиятельству, хотя не важное, но что узнал по короткости времени о здешних новостях. Тот день, к который приехал, был в манеже закладной бой, и арбатские опечалены проигрышем: коняшка медника победил. На другой день поутру имел честь быть с благодарностию моей у Графа Ф. Григорьевича и у любезнейшей хозяюшки нашей, где и имели счастие обедать, быв, по примеру родителя, всем изобильно угощены, а после обеда имели честь быть у Графа Влад. Григорьевича, где нашли всех в пожелаемом здоровье и собирающихся на баз к господину губернатору Лопухину. О приятеле моем, великом химике, фон бароне, доношу, что я нашел его в обыкновенном полномесячии и бреду его завода и прибытка. Виноват, не утерпел по-приязни сказать ему правду, что он скоро совсем одуреет и что он уже не похож на немецкого барона, а на русского мужика, за что почтен был от его фонства не один раз: «чорт его знает и чорт его дери». Донеся Вашему Сиятельству все, что знал, с глубочайшим моим почтением и совершенною преданностию имею честь называться Вашего Сиятельства, Милостивый Государь, всепокорнейший слуга. [474] —— 1801-го, мар. 9-го дни, из Дрездена. Государь мой, Василий Володимирович. Два благоприятный Ваши письма мною получены, каждое в свое время: одно — генваря от 30-го, а другое — февраля от 7-го дня, за которые Вас благодарю, да и впредь прошу Вас уведомлять меня о Вашем благосостоянии, что и подай Вам, Боже, со всеми Вашими милыми. Да дарует Господь, чтобы Вы везде и во всяком месте были благополучны и спокойны были. Поздравляю Вас с пажем, желаю Вам оным утешаться и возрастить в полное удовольствие для всех честных людей, зная, как Вы об оном старание Ваше прилагаете; и подай Вам, Господи, об оном всегда радоваться со всеми теми, кто Вас любит и почитает, в котором числе и аз нахожуся. Прописываете о неблагодарных извергах; оному дивиться нечего: бывало, есть и будет, неблагодарность же никаким законом не наказуется. Чего-ж другого ждать от людей, когда они всегда стремятся злое друг другу причинять против положенных как Божественных, тако-ж и светских законов, по пословице: «хоть гуська бита, да душка сыта». Некогда было во Афинах наказывали неблагодарных, чего для на одной башне и колокол был повешен, и веревка была вниз опущена, кто имеет право, тот бы в оный и бренчал. Что и случилось. Одна престарелая лошадь выгната была одним хозяином на оный пустырь, по долговременной своей службе, покормиться, которая в ночное время запуталась за веревку и сделала беспокойство обывателям. И тогда, по исследовании, нашли хозяина неблагодарным, отчего в обществе и присудили его виновным. Других же примеров ее слыхал и не читывал, а знаю то, что, не вспоя, не вскормя, врага себе не наживешь. Не помогать же и не вскармливать — лишиться надобно чувств добродетельных, а, лишась оных, не найдет честный человек благоприятства в жизни сей. Итак, иногда лучше самому терпеть, чем других заставлять. Что-ж принадлежит до живописца, свойство его так мудрено и непонятно, что всяк глагол да станет. Бывают времена столь добрые на него, что любо-дорого на него глядеть, и оное продолжается иногда дней пять, шест и до десятка; а потом, будто туча громовая найдет, сделается пасмурен, скучен, [475] всем недоволен, бегает везде по беседам; закаивается играть в карты, а сам везде игры ищет; сам старается во всякий разговор вслушиваться с тем, чтоб к чему-нибудь привязаться и заспорить, и сам себе противоречив, так что иногда на заблуждающие мысли жалко и досадно смотреть и слушать. Теперь у него охота припала к минералогии, и великое старание прилагает собирать кабинет. Иногда-ж с другом своим и поболее суток не видятся; нешто-ста с оным сделать, а притом очень часто и породою своею превозносится; иногда оному посмеются, иногда, и смолчат. Иногда желается ни с кем не знаться и быть во уединении, иногда желается быть во всех беседах, да и у себя беседы иметь, что нередко случается. Вот как наши мысли при всех случаях переменчивы, а между чем никогда никакой слабости в себе не чувствуют. Много бы об оном писать, да места не осталось. Я-ж есмь с моим к Вам почтением В., Гос. моего, покорный и охотный слуга. Гр. А. Орлов Чесменской. Хотя-ж золото чрез огонь и очищается, но и угару в нем бывает. —— М. Г., Граф А. Г. Милостивые два письма Вашего Сиятельства имел я счастие получить, душею и сердцем порадуясь, принес Всевышнему благодарение, видев из оных спокойствие Ваше, уповая же по слухам скорое иметь счастие и радость слышать о приезде Вашем в Петербург, сделался виновным в промедлении принесением должной моей всепокорнейшей благодарности как за оные, так и за пожалование седла сыну моему, в чем испрашивая великодушного Вашего мне прощения, сим пополняю. Благодеяния Ваши ко мне вечно останутся в моей душе и сердце, которые преисполнены столь, что я не имею ни сил, ни смысла, как возблагодарить, — одно только остается: со всей моей семьей просить Господа о вознаграждении, ежели будут достойны воссылаемые наши молитвы. Узнав же, что Ваше Сиятельство намерены еще взять курс в Карлсбаде, огорчаюсь, судя из оного, что тело Ваше не совсем здорово, и хотя [476] весьма прискорбно, что еще отсрочивается нетерпеливое желание видеть Вас, моего благодетеля и отца, но, в ожидании нужного пользования, буду молить Господа о скорейшем облегчении. Новости у нас непрестанные. Милосердие нашего Монарха приводит всех в восхищение, дабы и Ваше Сиятельство наполнялись тою же радостию, при сем прилагаю копию с полученного рескрипта, и, коротко сказать, что нам Создатель ниспослал во плоти Ангела. Не лесть, но искренность каждого вопиет ко Господу как о возблагодарении за ниспосланный нам дар, так и о продолжении Его здравия и счастливом царствовании. Кажется, вся природа переменилась, по сие время все обещает во всех в произращениях изобилие. Оканчиваю же сие тем, что одно мое нетерпеливое желание, как и многих, а паче умных и честных людей, видеть Вас, моего благодетеля. Прошу и молю Господа, да сохранит Ваше здоровье, с непременным моим высокопочитанием и преданностию по век мой имею честь и счастие именоваться. —— Христос Воскресе! Воскресла и Россия и да воссияет! Да укрепимся в вере, верности и усердии к Богу и Всемилостивейшему нашему Государю, и да воспоем: Аллилуия, Аллилуия, Аллилуия! С чем Вас, себя и всех верных соотчичей поздравляю. Аминь. Мы, благодаря Господа, довольно здоровы и Вам от искренности нашего сердца того же желаем, и да обновится, яко орлия, юность Ваша. Прошу мое почтение сказать Государыне моей Анне Семеновне, да и всем Вашим милым. Я-ж есмь с моим к Вам почтением Ваш, Государя моего, покорный и охотный слуга Граф Алексей Орлов Чесменской. 1801, апреля 2 дня, из Дрездена. Государю моему Вас. Волод. Его Высокоблагородию Шереметеву. [477] —— 1804-го, нояб. 18-го дня, Москва. Государь мой, Василий Володимирович. При искренном моем желании со всем Вашим семейством всех благ от милости Божеской, письмо Ваше от 10-го числа получено. Радуюсь душевно, что Вы все здоровы и удовольственную жизнь проводите, что подай Вам, Боже, и впредь. Сказываете мне спасибо за присылку бумажки о разделе Вашем, тако-ж и за обращение мое с сыном Вашим; мне кажется не за что — буде отца любишь, то и детей его нельзя не любить; Сергей же Васильевич, бывая у меня часто, вел себя всегда порядочно, да и на биллиарде обыграл меня, и я ему должен остался партиею, а может быть вперед я и отшибусь. Написали Вы ко мне: рад бы в рай, да грехи не допускают; ау, свет: не так живи, как хочется, но так поживем, как Бог велит. Благодарю за уведомление о Лаптевской помещице; я и от нее письмо получил мудрено несколько: дочкою называться не хочет, а в матушки взять — молода; итак, вразуми мя, чтоб не проступиться, — прошу меня перед нею извинить, что не успел отвечать. Я-ж и дочь моя, благодаря Господа, довольно здоровы, живем попрежнему: иногда в суматохе, а иногда и во смирении; и, попрыгав, часто за работою упражняются. А при том я и дочь свидетельствуем наше почтение, да и сами челом бьем. Спешу Вам доставить ведение, присланное по разделу; оное привез ко мне П. Петрович Нарышкин для доставления к Вам, что сим и исполняю. Человека-ж Вашего я призывал и об оном ему сказы ваг, и он мне сказал, что поверенный во всем от Вас наставление имеет, и он хотел ему об оной копии сказать. Я-ж и дочь моя паки и паки Вам кланяемся, и есмы с нашим почтением покорно готовые ко услугам я и моя плясея и подписуюсь един Гр. А. Орлов Чесменской. [478] —— Милостивый Государь, Граф А. Г. От сына моего уведомлен я был о милостивом ко мне Вашем приказании, также икру и рыбу получил, а сего 20 дня получил почтеннейшее письмо Вашего Сиятельства и с приложенною копиею ведения по делам нашим, в котором милостивое напоминовение всего моего семейства, за что обще с глубочайшим нашим почтением приносим нашему милостивцу и благодетелю всенижайшую благодарность, равно и Милостивой Государыне нашей, Графине Анне Алексеевне, моля и прося Создавшего вся, да продолжить Вам долгий век и излиет на Вас все свои щедроты препровождать в совершенном здравии и со всевозможным удовольствием. Пишете Вы, батюшка, что за Сергея мне благодарить Вас не за что, потому что Вы милостию своею жалуете, любите отца, — вот сугубо обязанность моя паки благодарить Вас, которая, конечно, в глубине моего сердца пребудет во весь мой век, а как я не имею возможности иначе оную оказать, то и остается одно только, по мере сил, данных человеку, от чистой души и непорочного сердца просить Господа о вознаграждении Вам за Ваше к нам все благодеяние. Я не знаю точно, как Вы, Милостивый Государь, изволили принять мои слова о рае, но как в оном много обстоятельств заключается разных, то и позвольте мне о сем умолчать. О Лаптевской помещице донесу Вам, что я приказание Ваше объявлял; что-ж принадлежит до прочего, то, право, больше Вам донесть не могу, как имея уже свой возраст, да о себе глаголет. О себе Вам, Милостивый Государь, донесу, что я, хотя и довольно покойно живу, но, по слабому здоровью, весьма умеренно радостно. Занятие мое то же, как и прежде имел честь доносить. Прося о непременной милости, с глубочайшим моим почтением и преданностию пребыть честь имею, Милостивый Государь, Вашего Сиятельства. [479] —— Милостивый Государь, Г. А. Григор. Со днем тезоименитства Вашего Сиятельства, мой милостивый благодетель, от всей моей души и сердца приношу всеусерднейшее поздравление. Да услышит Всевышний глас моления моего, купно со всею моею семьей, в ниспослании Вам всех своих щедрот и подаст Вам как сей день, так и впредь, несчетные многие годы дождав, препровождать в совершенном здравии и со всевозможным удовольствием. Милостивой Государыне моей, Графине Анне Алексеевне, равное приношу мое усерднейшее поздравление с дорогим именинником, с таковым же обетом к Подателю всех благ, да дарует сей именитый день и многие несчетно впредь текущие годы препровождать со всяким удовольствием и утешением. Неблагодарен бы я был, когда бы умолчал донесть Вашему Сиятельству о нашей скачке. Прошедшего сентября 29 дня скакали 3 лошади: 1-я — мне, моим милостивцем пожалованная, 3 лет, «Родной», 2-я — Мосолова, 4 лет, кобыла, от славного Греи Диомеда, лошадь довольно чистая и рослая, 3-я — Муравьева, кобыла гнедая, из Англии приведенная с аттестатом, что оная в Ильмаркете скакала и выиграла приз, 6 лет. Ко удивлению донесу Вам, батюшка, без всякого пристрастия, хотя и сильно противники понуждали своих лошадей, «Родной» без понуждения далеко победил и лучший приз — уздечку а-ла-Нельсон — выиграл. Скакали две версты. Обнадежен я был: пробью во время выдержки; 1-я шесть верст проскакал англичанин мой в 9 минут, 2-я две версты — три минуты без четверти; правда и то, что ездок мой превосходил далеко. Итак, как виновнику моего удовольствия, приношу моему благодетелю всенижайшую благодарность. Окончив сие, прося всеусерднейше о непременной милости Вашего Сиятельства, с глубочайшим моим почтением и преданностию пребуду на весь мой век, Милостивый Государь, Вашего Сиятельства всепокорнейший слуга В. Ш. Комментарии 1. Мария Семёновна Бахметева р. Княжна Львова (?). 2. Это письмо В. В. Шереметева, а также и остальные его письма, здесь печатаемые, представляют собою черновики. Писаны они В. В. Шереметевым собственноручно, но только последнее письмо подписано им — инициалами: В. Ш. 3. Шереметева, с. В. В. Текст воспроизведен по изданию: Письма графа Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского и Василия Владимировича Шереметева с 1798 по 1804 год // Старина и новизна, Книга 14. 1911 |
|