|
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ, ВЫБРАННЫХ ИЗ МЕСЯЦОСЛОВОВ НА РАЗНЫЕ ГОДЫ. ЧАСТЬ VI. В САНКТПЕТЕРБУРГЕ, 1790 года, Иждивением Императорской Академии Наук. XI. О ТУНГУСАХ ВООБЩЕ.(Из Месяцослова на 1788 год.) Один из новейших писателей, говоря о всех родах Тунгусов занимавших до 17 столетия восточную часть Сибири от Байкала до Мунгальских хребтов, соединяет их по происхождению с Манжурами. Сие вероятным тогда только быть может, когда восходить будем до неизвестных начал, или сумнительных времен, от которых размножающиеся люди делились по родам, переменяли места ими обитаемые, распространялись и стеснялись, смотря по обстоятельствам, к тому их нудящим; и сравним остатки некоторых сходных обрядов, наречий и богослужений, которые показаться могут одинакого происхождения; в самом же деле не одинако доказывают происхождения сих народов; по тому не входя в подробное исследование первоначального происхождения Тунгусов с Манжурами, а наипаче с тем поколением, которое под древним своим названием Китайскому престолу дает Богдохана, замечу [283] во первых, что Манжуры имеют грамоту, которой Тунгусы чужды, кроме некоторых знающих Мунгальскую и весьма немногих Тангутскую, которым они научилися от перешедших к ним Лам; но последнюю из сих паки позабывать начинают; а по том, что Тунгуские роды, кочующие в Нерчинской области, хотя сами между собою, родом жизни, обрядами, промыслом и богослужением разнятся, однако же имеют и некоторые сходства. Неоспоримы по сие время кажутся быть преданиями сохраненные в их родах сказания, что они до вступления еще Россиан в сию часть Азии занимали пространство от Байкала к востоку, с окрестностию около рек Амура, Шилки и Аргуни, також и впадающих в оные рек. Род Дауров занимал тогда берега Селенги и верхнюю часть Амура, а земли между Шилкою и Аргунью обитаемы были Дучарами; но до приходу еще Россиян подались в сию часть Даурии от запада из Монголии Бурята, и начали их теснить; однако приближение Россиян сделало, что соединясь бывшие тут Тунгуские роды, не дождав приходу [284] сих последних, перекочевали в восточную часть Китайского владения. Кочующие ныне здесь Тунгуские роды в луговых местах содержат себя скотоводством и звериным промыслом; живущие же на берегах рек и озер рыбною ловлею, а кочующие в горах и лесах оленьими стадами и звериною охотою. Кочевые Тунгусы не имеют ни малейшего понятия о земледелии и употреблении огородных овощей, и сколько мне обитаемые ими места объезжать случилось, не заметил я ни малейших следов, чтоб и предки их в том искуснее своего потомства были; а из за того имею причину сумневаться в уверении некоторых, что прежние жители Даурии питались хлебопашеством; ибо если бы оное в самом деле существовало, то бы по крайней мере какие ни будь остатки и следы сего заведения в родах их и кочевых местах приметить можно было, или где нибудь найти части употребительных к тому орудий, которых однако здесь никто не видывал. Мне кажется, что мнимые тому признаки, виденные около нынешнего города Баргузина, не суть [285] остатки прежде живших там народов, а должны почтены быть остатками начальных в ту сторону Россиийских пришельцев. Тунгусов разделяют здесь обыкновенно двумя особливыми названиями, то есть на лесных или оленных, и на луговых или конных. Сие различие в названии происходит от употребления тех к езде и перекочевке оленей, а сих лошадей. Предки нынешних Тунгусов, или лутче сказать, прежние жители здешних стран имели сведение о металлах; чему неложным свидетельством служили некоторые остатки малых плавильных печей на том месте, где большой Нерчинской завод построен, и где заводим был Курензелайской медной казенной завод, тако ж и в других местах свинцовые и медные соки близ ям, из которых добывали руду, и около которых щебень в отвалах еще и ныне виден; но все сии служат при том доказательством малого их сведения о средствах выгодного извлечения металлов. Нерчинские серебряные заводы начало свое получили от Тунгуских приисков. В 1679 году объявили Тунгусы [286] бывшему в Нерчинске Тобольскому сыну боярскому Павлу Шулгину, что они нашли по малым речкам близ Аргуни золотую, серебряную и оловянную руду; по которому объявлению о сем в Москву донесено было, и по повелению Царскому работа начата в том самом месте, где ныне Нерчинской завод стоит, в горе Култуке, и назван сей первой рудник Троицким. Речки же, на которых рудные признаки найдены, именованы Тунгусами по наружному виду обретенных ими руд, Алтача золотая речка, Мунгуча серебреная речка, Тузяча оловянная речка. Вообще первоначальной Тунгуской закон или вера была идолопоклонническая; но ныне нарочито переменилась и составлена из трех различных, то есть Тангутской, Мунгальской [разумеется порченной Тангутской и Шаманской] и идолопоклоннической, так что их вера боле похожа на обыкновение и произвольно перенятой, а суеверием подкрепленной, обряд, нежели на закон, и толико различна, что я сообщая то, что вообще о Тунгуских родах сказать можно, главнейших в том различий [287] токмо коснуся, и начну почти всеобщим их мнением о сотворении мира. Они верят, что Бог [Буга] безначален, водворяется в вышних и обитает в местах пресветлых; что с начала вся пустота, занимаемая ныне разными телами, была вода, и Богу угодно было послать на сию воду огонь, из которых по долгом междуборствии огонь усилился и над водою взяв верх часть ее сжег, от чего сделалась твердь и происшел наш шар, то есть земля и вода. Шар земной, по их умствованию, поддерживается огромною лягушкою; так как в баснословиях Греков небо содержимо было на раменах Атланта. После сего угодно было Богу сделать свет и отличить оной от тьмы. По сотворении земли благоволил Бог создать и человека, и к тому принес он от востока железо, от полудня огонь, от запада воду, а от севера землю; из которых сделал из земли мясо, из железа сердце, из воды кровь, а из огня теплоту, и тако создал человека мужа и жену, от коих прочие размножились. Они верят равным образом, что есть [288] противник Богу сатана, называемой от них Бунинка, которой по мнению их вселяется в нынешних Шаманов, умеющих сим суеверием пользоваться. Место пребывания его полагают во глубине земли, где находится ад, состоящий из двенадцати ям. О всемогуществе Бога, создавшего вся видимая и невидимая, по их повествованию, научаются они из печатной книги на Мунгальском языке, называемой Гини Гамбо. Оная же книга, описывая власть Всемогущего Творца, упоминает о приближенном ему любимце или угоднике, называемом Хонишим-Боди-Саду, которого они просят о заступлении за них, уверены будучи, что Творец его прозьбе всегда внемлет. Они переселению душ верят, но неопределенным образом; а полагают сие в воле Божией. По смерти ожидают они мзды за добродетель и наказания за пороки, щитая, что на том свете каждой вешен будет на весах против черного и белого камня, и ежели кого белой камень не перевесит, тот взят будет на небо в веселие с Превышним; а ежели черной камень которого перевесит, тот осудится во ад, [289] полагаемой внутри земли; а муки оного состоять будут в том, что грешник брошен будет в темную яму, по том морожен в лютом холоде, а на конец предан бесконечному пламени. Не содеявшие же больших прегрешений иные предадутся на временную муку яме, морозу и пламеню, а другие употребятся в работы к пасению баранов, быков и т: п. Различая добродетели от пороков, основывают они наипаче на всеобщем естественном праве, не делать ближнему того, чего не хотят над собою видеть. Первым и верховным благодеянием щитают они странноприимство и призрение бедных. О всеобщем потопе, ни Ламы, ни Тунгусы никакого понятия не имеют. Богослужение щитают они введенным с начала сотворения мира. При молитвах складывая обе руки вместе поднимают оные к голове, и выговаривают краткие молитвы по их объявлению Амониподмехом, Господи Помилуй. Бурхан дур Мургуму, Богу кланяюся. Ламадур Мургуму, попу кланяюся. Номдур мургуму, книге кланяюся. Хуварак год тори [290] мургуму, дьячку и другим духовным кланяюся. Каждой лунной месяц имеет три постные дни, в которые они питаются молоком и растениями, не употребляя мяса. Сии постные дни суть и праздники их, в которые, по их мнению, Бог с неба сходит и осматривает на земле творение свое. Верховным духовным пастырем почитают некоторые Тунгусы Далай Ламу, объявляя, что он живет в стране, куда солнце по вседневном беге погружается. Сотоварища их Ламы называют Гигена; но где сей жительство имеет, не могли мне ни здешние Ламы, ни Тунгусы сказать. Представляющего их Епископа называют они Гылун; но Тунгусы сего не имеют, а имеют вместо протопопа Гыце, вместо попа бани, вместо дьякона убуши, вместо дьячка бакшия. Все духовенство у них безженно и естьли которой в сообществе запрещенном обличится, теряет свой сан и на теле наказывается верховным их же духовенством. В уголовных делах отдаются они [291] гражданскому суду Российского правительства. Народное к ним почтение и послушание столь велико, что они редко, или никогда в преступлениях пойманы быть не могут. В духовные чины поставляются грамоте Мунгальской знающие люди Гылуном; при том соблюдаемой обряд, по объявлению Лам, следующий. Поставляемой должен прочитать книгу, называемую сургал законописца, хонишим боди саду, при горящих их свечах. По прочтений сей книги кладет Гылун поставляемому руку на голову сказывая: ты получил Ламской сан; прими книгу и тем пользуйся, а прежние твои грехи тебе прощаются. Короткой сей обряд весьма сходен с невероятным почти незнанием их Лам. Умнейшие из них, то есть те, которые умеют боле рассказывать, объявляют, что духовные их книги на Мунгальском языке суть: 1 Ганигамбо, 2 Сургал, 3 Зотьбо, 4 Сан, 5 Бодимур. Сии книги не всякой из них имеет, а у кого какая есть печатная или письменная, то ту получил он или от предков своих, или сам у [292] другого кого списал. первая из сих книг есть закон, вторая и третия молитвенные, а о последних двух здешние Ламы мне ничего сказать не могли, по тому что сии книги им только именем известны, и ненужными быть кажутся для легковерных наших Тунгусов, которые и теми обузданы быть могут. Все Тунгусы вообще кумирен не имеют, и ежели когда жертву приносят, то оное отправляется на открытом месте в лесу или на каком холме закланием лошади, вола, козы, или барана, которых мясо употребя в пищу на том же месте, кожу с костями вешают на кол: сие жертвоприношение делается по предписанию Шаманов, а не Лам, из коих последние употребляют чистую юрту к приношению молитв. Они имеют некоторой род образов, состоящих в писанных образованиях на камке и бумаге разными красками и золотом, також в литых медных изображениях, которые переходя из роду в род, или покупаемые чрез Лам на Кяхте, хранятся в ящичках и не иначе свет видят, как в назначенные дни их поста, [293] в которые выстанавливаются или вывешиваются к получению народной молитвы. Сия состоит в вышесказанных словах и других, какие кто сказать надобность имеет; в курении их свеч и в постановлении в малых медных сосудах ржи, ярицы, Китайских плодов, больших орехов [Казанских], пеньки, смолы и в части от всякой их пищи и воды. При сем они полагают, что дух Божий употребляет воду на умовение, а прочее в пищу. По закате солнца предают остатки огню, а сосуды с образами возвращаются до будущего праздника в ящик. Ламами нетерпимые Шаманы бывают мужеского и женского пола. Они пользуясь легковерием народа, уверяют их и предсказывают, каковы будут их пути, промыслы, и т. п. за что получают, по возможности Тунгусов, подарки. И ежели им случится не довольно двусмысленной ответ дать на требуемое; то с великим проворством умеют возложить вину на самого Тунгуса и изо лжи выпутаться. При шаманствах употребляют они платье обыкновенное, но обвешенное гремушками. [294] Тунгусы вообще боятся черта яко творящего зло, и иного от него и его искушений спасения не знают, как чтение молитв и держание в руках книги Зотьбо. Тунгусы мертвых своих одев в лутчее платье, зарывают в ямы обратя головою к западной, стороне, без дальных обрядов. Но предки нынешних Тунгусов оказывали, без сумнения, более почтения к умершим. Сие заключить можно из остатков их могил, находящихся еще и ныне по рекам Аргуне, Шилке, Онони и Ингоде. Сии имели от 5 до 8 футов длины, от трех до четырех ширины, и как из пластов земли, или набросанных голышей заключить можно, столько же глубины; но могилы сии не содержат, подобно Енисейским и Киргизским буграм, драгоценных металлов. Лутчее, что в них сыскаться может, есть обломок ржавого железа; но сей недостаток, сохраняющий могилы от посещения сребролюбивых рук, награжден удивительным обрядом, обстанавливать могилы диким камнем в величайших глыбах. На сие употребляли они слои [295] дресвяника, как оные в горах находятся, и обставливали ребром могилы так, что на фут и на два сии нерегулярные пласты камня из земли высунулись. Удивительно при сем то, что камни сии везены во многих местах по десяти и более верст, что и раждает вопрос, как добываны сии камни и каким орудием? какою силою такие громады к могилам привезены были и какою механикою ворочаны? Нынешние Тунгуские жители здешней окрестности несведомы в том, да и понятия себе сделать не в силах. Вообще все конные Тунгусы, со стороны умения ездить на лошадях и со стороны смелости и проворства, кажется, что берут у Бурят преимущество. Пешей Тунгус (також и женский пол) покажется всякому, в своем виде, ленивым, непроворным и робким; но на коне совсем иначе. Они ездят на коротких стременах; но равновесие и смык так хорошо держать умеют, что трудно нескольким пешим человекам одного всадника стянуть с лошади. Сие проворство однако не препятствует, чтоб они не были [296] весьма ленивы. Одна необходимость может их тронуть с места. Любимое их упражнение состоит в том чтоб сидеть около огня, разговаривать и курить табак; чем они все ночи насквозь занимаются, и не прежде, как с восходом утренней зари засыпают; и тогда столь крепко спят, что лай множества ими содержимых злых собак с трудностию их разбудить может. Собаки сии простого роду, но имеют довольно тонкое чутье к употреблению их на зверином промысле, при котором случае и сами Тунгусы оказывают удивительное искуство следить зверей и человеков, во всякое время года и во всякой час в лесу, на лугах и по песку. Они сказывают безошибочно, сколько, человек шло, долго ли стояли и скоро ли шли. Душевные качества и способности Тунгусов нарочито различны: но вообще все они сумнительны. Малейшее дело, которого они понять не в состоянии, раждает в них подозрение, что под оным кроется что нибудь им вредное; некоторые из них переимчивы и одарены изрядным природным проницанием и остротою. Сии [297] обсуживают касательные до них дела весьма хорошо и безошибочно; а те, которые с Россиянами более дела имели, не скучны и в обществе. В обхождении они прямы и без притворства, и кратко, по свойству языка своего, объясняются; но при том удивительно, что и умные между ими люди нелепым правилам идолопоклонства, шаманства и суеверия повинуются, и слепо всему тому веруют, что им от глупых их предков предано. Большая же часть Тунгусов столь несведущи и глупы, что ни малейшего дела обдумать не могут, и даже не в состоянии объяснить собственных своих желаний; но из первых некоторые обучают детей своих Российской и Мунгальской грамате. Вообще Тунгусы гостеприимчивы, всякой им приезжей мил; они стараются его угостить лучшим, что у кого есть; для почетного человека убивает барана, и его вареным и жареных мясом подчивают, сажают близ огня на войлоках, шубах и т. п. прибирают его лошадь, седлают, препровождают ему время разговорами и вопросами; при чем примечательно, что [298] ежели их гость, или какой проезжей даст им кусок хлеба, сахару, или иного чего у них редкого; то один никогда всего не съест, а разделит всякому присутствующему по кусочку. Тунгусы вообще мало подвержены болезням, и многие во гроб нисходят по изнеможению от старости без всяких иных припадков. Следствия Венериных веселий иногда провертываются и лечимы бывают курением киновари и питьем отваров, или настоев кровочистительных трав. Но лечение сие не совершенно, и подверженные оному редко долговеки, подобно тем которые обращаясь часто в селениях сделались страстны к горячему вину. Оспа почитается здесь заразою, и когда оная ворвется, то снабдя одержимого ею несколько съестными припасами, удаляются здоровые и оставляют его на волю судьбе; но Баргузинские Тунгусы уже знают цену прививания оспы от посылаемых из Удинска в ту сторону для того врачей; прочие ж Тунгусы сего опыта еще не видали; и желать надобно, чтоб и они с оным познакомлены были; чем множество народа [299] сохранено будет. По веснам, а иногда и зимою болят у Тунгусов глаза, что производит от всегдашнего в их юртах дыму; однако со всем тем имеют обстрой и далневидной зор, а наипаче на зарях. Ламы и Шаманы их при болезнях участвуют: первые читают молитвы, а последние шаманят Некоторые Ламы знают употребление лечебных трав, и в исцелении бывают удачны. Утверждение некоторых писателей о недолголетии Тунгусов совершенно несправедливо в рассуждении тех, которые природную им кочевую ведут жизнь. Я очень многих кочевых Тунгусов знаю, у которых природные волосы на голове и в бороде, (из коих последние бывают весьма редки, по тому что в молодости волосы выщипывают) до глубочайшей старости не поседели, и которые прожив восемьдесят и девяносто с лишком лет еще верхом ездят, загоняют свои табуны и бьют из лука зверя. В прошлом 1784 году предъявилась самопроизвольно здешнему областному командиру Тунгуская [300] крещеная старуха, имеющая с лишком сто тридцать лет; она родилась в Дулигатском роде; замуж выдана тридцати лет; и не помнит, чтоб когда была в болезни, но у рук и у ног пальцы в суставах свернулись, однако от того боли не чувствует; зубы она не потеряла, говорит твердо и нарочито памятливо, ездит верхом верст по двести и более одна, а живучи в юрте сама дрова рубит и носит; она имела трех мужеского и трех женского пола детей. В пищу употребляют они всякое мясо, не презирая ни падалины, ниже разбирая какое оно. Кобыл они не доят, и довольствуются коровьим молоком, которого тварог Эзыгей сушат и берегут к зимнему употреблению, обще с луковицами некоторого рода лилей, называемых здесь сарана (Lilium martagon). Ежели им случится купить или получить муки; то варя жидкой на молоке раствор, пьют оной чашками. Сырого мяса они не употребляют, но оное или варят в чугунках в воде без всякого иного примесу, или пекут на деревянных спичках у огня. [301] К сему употреблению бьют они скотину особенным образом. Распарывают ножом барану или иному какому животному между лопатками грудь, и всунув во внутренность руку отрывают сердце; по чему вся кровь во внутренность втекает; по том снимают кожу, и в немытой желудок налив крови жарят, что по Тунгускому вкусу составляет сладкую пищу. По предписанию Лам не едят они ни волков, ни собак, почитая оных мерзкими животными и запрещенными употреблять в пищу. Лутчее их яство есть жареное мясо. Ложек у них нет, а едят мясо руками, похлебку же пьют чашками. Обыкновенное их питье вода, молоко и чай: чай употребляют они получаемой чрез Руских купцов приуготовляемый из худого Китайского чаю, жатого на подобие кирпича, по чему и называется кирпишным чаем, к которому они, для возвышения остроты, прибавляют несколько выветривающейся на низких местах Сибирской соли, называемой здесь Гуджиром, а иногда приливают к тому чаю молока. По неимению же чаю собирают и [302] употребляют вместо оного травы, как то брусничной лист, листья диких роз и тому подобных трав, имеющих острую кислоту. Сверх всего сего любимой их напиток из квашеного молока Тарак, перегонное горячее вино, арака, которое они приуготовляют сперва квашением молока, а по том перегоняют из чугунных своих котлов, посредством замазанной навозом деревянной крышки, и вставленой в оную деревянной же трубы. По чему летом, когда у Тунгусов молока довольно, ежедневно бывают пьяны, и в сем состоянии для проезжих беспокойны и скучны. Мужеский и женский пол курит охотно табак, и без него почти быть не могут. Употребляемой ими табак или Китайской моховой улантамаки, или привозимой Черкаской листовой или в здешних селениях сеянный напчик тамаки. Трубки покупают или у Китайцев, называемые гамза, или сами подобные сим делают из дерева, выдалбливая из двух половинок и связывая оные ремнем, Тунгусы юртами становятся по нескольку в одном месте, но до десяти не [303] случилося мне видеть. Весьма малое количество Тунгусов живут в войлочных юртах на подобие Братских, а большая часть оных употребляют берестяные юрты, или лучше сказать шишаки, сделанные из нескольких вкруг поставленных колышков, соединяющихся в верху остреем и покрытых берестом вареным в молоке, которое по том шерстяными веревками, обтягивают. В верху юрт оставляют отверстие для выходу дыму из очага, делаемого всегда в средине юрты, в которой кроме тагана тугулга, чугунного котла тогоио, нескольких деревянных чашек такших, уполовника шиньга, коженых или берестяных ведр комни, топора уке и войлоков, или овчин для постелей, ничего не видно. Мужеской и женской пол бывает в одной юрте, как и у Братских, и сидят около огня, с поджатыми ногами; но женской пол держится своей стороны так, как и Братские, и вход и выход в юрте с назначенной стороны имеют. Женской пол отягощен труднейшею в их домоводстве работою, а мужеской ни чем иным не занимается, [304] как смотрением за скотом и звериною охотою, к которой они с великим искуством употребляют винтовки, луки и стрелы, самострелы, плашки и ямы Искуство их из винтовок стрелять столь далеко простирается, что многие из них безошибочно малою пулею бьют белку и соболя по носу. Те же Тунгусы, которые близ озера и рек живут, весьма искусно красную рыбу ловят. Сии сплывают по рекам, и переменяют кочевые свои места в лодках или лучше сказать челнокам, выдолбленных из тополевого или соснового бревна, а скот свой гонят берегом. Остановясь же на каком месте для рыбного промысла, красную рыбу следующим бьют образом: на берегу против быстрого и глубокого места ставят на четырех столбах, высотою до четырех сажен лабаз или подмостки, на которых во весь день лежит Тунгус и смотрит в реку, в которой усмотрев по водяным струям ход осетра или белуги, тот час дает о том знать сидящим у берегу в челноках; по чему стрелец в маленьком берестяном челноке орочока [305] пускается по реке имея в руках копье, длиною аршина в три, которого острой конец бывает с зазубринами. На другом конце сего копья привязывают долгой крепкой сыромятной ремень, собранной кольцом и лежащей в лодке. Стрелец при помощи двуконечного весла наехав на струю показывающую плав рыбы, сим копьем столь искусно мечет в воду, что почти всякой раз оным в рыбу попадает, которая почувствовав рану, сперва бросается на дно, а Тунгус спустя свой собранной ремень держится за конец оного и плывет, куда его рыба тащит, до тех пор, пока другие большие челноки наедут и пособят, утомя рыбу, ее вытащить. Тунгусы не сушат и не солят рыбы про себя; остающуюся же за употреблением продают Российским перекупщикам, или по заказу их солят и вялят, а клей сушат. Некоторые Тунгусы, кочующие около речек, перегораживают оные язами, и во время рыбного ходу ловят оную мордами и вареную в пищу употребляют. Почти всеобщая бедность Тунгусов всюду приметна. Одежда их мужеская и [306] женская во всем сходна с Братскою; но промышляющие рыбою обоего пола несколько опрятнее в своей одежде и чище живут. Мне показалось, что они менее грубы и обходительнее прочих, у которых на лице всегда нечто дикое и нелюдимое заметить можно. Бедность некоторых понуждает их жить около Российских селений, и работая на земледельцев, питаться платою: но и в сем случае имеют они крайнее старание, чтоб не отяготиться лишнею работою. Та же самая бедность понуждает других промышлять кражею всякого без пастуха бродящего скота; в чем они великие искусники. Здесь почитаю я удобнейшим местом коснуться крещеных Тунгусов, поколику они частию хлебопашествующие, следовательно кроме веры, и с сей стороны различествуют. Почти в каждом Тунгуском роде есть по нескольку в разные времена крещеных, кочующих с прочими Тунгусами; но число сих не велико: напротив того есть два отделения крещеных Тунгусов, называемые первое старшины [307] Мальцова, а другое Нероновское селение; первое по начальствующему между ими старшине Мальцове, а последнее в память бывшего в Иркуцке Преосвященного Иннокентия Нероновского, которой по бытности своей в Нерчинске положил основание крещению поселившихся тут Тунгусов. Но число сих крещеных не велико, и не столь примечания достойно, как называемая Суханова слобода с ее ведением. В сей слободе поселились из разных родов крещеные Тунгусы, которые с принадлежащими к ним кочевыми крещеными Тунгусами ясак свой платят особо, и ныне принадлежат к Стретенской округе. Начало сего селения и самого крещения живущих в нем Тунгусов должно приписать нынешнему той слободы священнику Кириллу Суханову, которой будучи Яренским купцом и живя здесь для торгу, нашел удовольствие блудящий сей народ склонять к крещению и к перемене кочевой жизни на сельскую. Суханов сей получа от начальства позволение, положил в 1772 году основание упоминаемой слободе построением нескольких домов [308] крестьянских и помещением в оных Тунгусов. Число сих домов ныне простирается до тридцати, кроме кочующих в юртах. В 1776 году построена в сем селении деревянная церковь, а ныне отделывается каменная, на отпущенные из казны деньги, с помощию боголюбивых вкладчиков. К церкви определены два священника, дьякон и причетники, которые имеют определенное от казны на одного священника и двух причетников жалованье. Старший сих крещеных Тунгусов пастырь есть самой тот купец Суханов, которой Тунгусов к принятию крещения склонял и селил, и которой в сем похвальном упражнении более находя удовольствия нежели в торговле, запер свою лавку и поставлен был во священника; в сотрудники же пригласил к себе еще до священства своего Яренского же купца Василья Березина, которой равным образом деля свое имущество на поселение и на крещение Тунгусов, поставлен был во священника сей слободе; но овдовев, начальствует ныне в монастыре при реке Лене основанном; а Суханов с [309] прежним своим усердием продолжает Тунгусов крестить и поселять. Сии Тунгусы весьма способны к земледелию, и могли бы пользоваться занятыми ими выгодными местами, ежели бы врожденная в них леность не мешалась во все их дела, и если бы сверх слова Божия имели и светского какого особенного пристава к своему понуждению. Тунгусы при крещении получают на три года от ясашного платежа льготу, так что и за женской пол тоже число лет ясака не взыскивают с тех мущин, которым крестившиеся их жены сим правом поступиться похотят. Сколь ни слабо еще сие их заведение; однако они уже многие выгоды находят в сельской жизни перед кочевою. Согласие, добродушие и взаимное вспомоществование сих крещеных Тунгусов удивительно и превосходит братство, а по сему можно ожидать поправления сего селения и поощрения другим оставить кочевую жизнь, которая некоторых и из крещеных, или за бедностию или по многочисленному скотоводству, держит еще в их юртах. [310] Но я обращаюсь к общим примечаниям о их родах начиная верностию их к Государю, которая до того простирается, что они безропотно повинуются всякому поставленному над ними начальству, и оному столь послушны, сколь между собою произвольно присвояемое преимущество ненавидят. Они не внемлют никаким лестным обещаниям соседей, и кочуя в отдаленнейших и только Тунгусу проходимых местах, спешат к уреченному времени с платежом положенного ясака; и если кто из них таковой не внесет, то смело сие приписать можно неимуществу, а не упрямству их. С самого начала покорения их известно только одно возмущение, бывшее 1680 году, сделанное от родов Мясинского, Чилчагарского, Кочулюцкого и Шунинского; да и тогда, когда они убив несколько служивых людей, и отогнав их скот сами откочевали, посланным за ними сыном боярским Григорьем Лоншаковым с пятьюдесятью человеками были разбиты, возвращены к ясашной плате и дали заложников. Почтение их к старикам, в [311] которых они более знания и испытания полагают, весьма велико; они их совету последуют и их во всем слушаются. Гордость их против Бурят непомерна, которых они и щитают слабым, непостоянным и глупым народом; хотя в сем последнем всякому испытателю трудно будет поставить между ими первенство. Тунгусы при случаях судных разбирательств приводятся к присяге к кузнечному молоту, к мехам, к ружью и к луку; при чем они говорят, что ежели неправду скажет, лжесвидетельствует, и тому подобное; то желает, чтоб его молотом разбило, или мехами раздуло, или из ружья и луку застрелило. В общежитии их, при рассказах или обещаниях употребляют они величайшим уверением, Бог видит, солнце видит. Бранных слов имеют Тунгусы мало, а обыкновеннейшие суть: черт возьми буни гагин, отцов головной мозг амминвышь иргынь. Выше сказано, что Тунгусы не имеют собственной граматы, а вместо того употребляют при подписках всякою семьею [312] особенно присвоенной знак, клеймят лошадей своих так же особенными знаками, а иногда на камнях и деревьях ставят изображения ими одними разумеваемые. Язык же Тунгуской особливой и совсем от Мунгальского отличен. Время разделяют они на годы, месяцы и дни, и называют год ангани, месяц бега, день инаги, а дни в неделе именуются, воскресение адиа, понедельник сумия, вторник анкирак, среда бархакасабади, четверток сугара, пятница саницар, суббота бинба. Все кочевые Тунгусы не держат ни каких птиц, скот их состоит из немногих двугорбых велблюдов, быков, коров, лошадей, баранов и коз. Отец в семье почитается старшим, и имеет в совершенном послушании жен и детей, которых к отвращению от зла или при непослушании телесно наказывает. В юртах их первое место, на которое они и гостей сажают, почитается за раскладенным в средине огнем с приходу по правой стороне, которое и называют коймор, не доходя то есть постели. [313] Тунгуские женщины родят по их объявлению нарочито легко, и употребляют при том помощь искусившихся своих соседок. При рождении сына или дочери, отец созывает своих приятелей и с ними пиршествует, подчивая их мясом, сараною, чаем, и, если случится, из молока гнатым вином. Буде в близости есть Лама, то его призывают. Сей над родильницею читает молитвы и дает самопроизвольно родившемуся младенцу имя; буде же в близости Ламы нет, то имя дает один из старших в улусе, при чем также как и Лама следует своей воле. Женитьбы их так же без больших хлопот бывают. Приявшей намерение женишься, заметя себе невесту, посылает к ее родственникам свата, которой привезя с собою чай отдает хозяйке варить, и по том с домашними напившись начинает предлагать посольства своего причины, соблюдая при том обыкновенное при сватовстве расхваливание жениха. Ежели отец и мать не согласны выдать свою дочь, то короткой отказ прерывает все жениховы намерения. Ежели же сочтут жениха [314] достойным быть в их родстве, то дают слово и договариваются о калыме, то есть выкупе невесты лошадьми, баранами и рогатым скотом. С сим договором возвращается сват, а по том отцы жениха и невесты или и сам жених утверждают калым, и сим окончевается сватовство. В назначенной для свадьбы день отдает жених по договору часть или и весь калым; друзья и родственники дарят разным скотом для брачного пиршества, к которому собранные гости садятся в юртах и вне оных рядами обще с женихом, пьют чай, вино, молоко, едят вареные разные мяса и прочее, что случится; подчивают же выбранные к тому молодые люди: после чего жених берет невесту и увозит с своим поездом домой где также пьют и едят, и сим оканчиваются все их свадебные обряды. Таковую жену может муж по какому-нибудь неудовольствию бросить, то есть отдать отцу и матере ее; но калыму назад не получает. Ежели же жена без отказа мужа оставит его уходом к своим родственникам, или и выходом замуж за [315] другова; то первой имеет право требовать возвращения данного калыма и оный получает. Не закон, но употребление, или обряд позволяет Тунгусу иметь одну, двух, но не более трех жен вдруг, и сие зависит от имущества Тунгуса. При женитьбе щитают Тунгусы родство; следовательно не возможно брать себе жену в том же роде, а должно искать оные в другом. Юношество обоего пола собирается летом для увеселения, которое состоит в беганье. Тунгусы не имеют никаких музыкальных орудий, ни порядочных песен. Хотя они иногда и поют; но речи ими произносимые как и самой напев произвольны; от чего и походит их пение на рев диких зверей. Особенных художников и ремеслеников Тунгусы не имеют, а вообще все умеют делать про себя, мущины седла, узды, луки, стрелы и тому подобное, а женщины выделывать меха, валять войлоки и шить свою и мужнину одежду. До сего имели они между собою кузнецов, но и сии истребляются, поелику могут все [316] потребные железные вещи покупать в селениях и городах. Вообще все Тунгуские роды, кроме Баргузинских, содержать при разных пограничных караулах 500 человек своих казаков, которые во время службы получают жалованье, и рассеяны обще с Российскими под частным сих начальством. Тунгусы сами себя называют Камкеганами и имеют в каждом роде своих начальников, из коих Заисан есть первой и старший, за ним следует Шуленга, по том Засол и десятники. В сии чины поступают они по степеням по одобрению родов и по утверждению правительства. Ясак с своих родов собирают они в Цуглаках [назначенных сборных местах] и отдают в казну. Из Тунгусов, кочующих в Нерчинской области, Дулигатской род может первое и знаменитейшее между всеми родами занимать место, по тому что начальство оного принадлежит Князю Гантимурову происходящему из того самого рода, которой первой перешел из под владения Богдоханского под Российскую державу. [317] Время, бывшие пожары, и может быть беспечие Гантимуровского колена тому причиною, что в сем роде никаких писменных свидетельств происхождения их и перехода в Российские пределы отыскать не можно, да и сами они подлинных им жалованных Российскими Государями грамат не имеют, и лутчего или подробнейшего доказательства их происхождения представить не могут, как копию с указа Государя Императора ПЕТРА Великого, писанного 1710 году Декабря в 1 день Нерчинскому Воеводе Федору Родионовичу Качанову. Когда Нерчинск построен, неизвестно; а переименован он из острогу городом в 1689 году. Тунгусские говорят предания, что город сей построен посланными из Албазина сюда казаками, вероятно из партии отправленного из Якуцка казака Хабарова, о котором г. Профессор Миллер упоминает: и если сия догадка справедлива; то должно сей партии к месту, где город Нерчинск построен, прибыть до приходу сюда из Москвы с полком и пушками Афанасья Пашкова. Сие подтверждается найденною в частных руках старинною [318] запискою, в которой упоминается, что Пашков побив иноверцев, из стоячих бревен, для защиты своей, построил небольшой острог, перестроенной по том в лутчей из срубов бывшим здесь для договоров с Китайцами Графом Головиным в 1689 году. Из сего указа видно, что в давных, но точно неозначенных годах [по ниже упомянутой записке в 1667 году] дед Князей Гантимуровых, именем Гантимур, служил Богдохану четвертым Боярином, получал в год жалованья 1200 лан серебра и четыре коробки золота, имел владения, и подданные его жили около города Науна. Сей Гантимур послан был от Хана с особливым войском под Российской Камаринской острог, которой многие годы тому назад оставлен, а построен был от начатия на правом берегу Амура с лишком в 600 верстах от соединения Аргуна с Шилкою. Гантимур идучи с войском к Камаринскому, принял намерение перейти в Российское подданство, по чему и не дал с Россианами бою. По отступлении же Богдоханских полков, с детьми своими, [319] сродниками и того рода [Дулигатского] людьми, в числе более пяти сот, а по вышеупомянутой записке только в 40 человеках, пришел Нерчинске и объявил себя подданным Российским, претерпя при побеге своем от посланной Богдоханской погони великие затруднения и многие раны. Но сему сказанию противуречит выше писанная записка, служившая объяснением на некоторые пункты, предложенные геодезии Порутчиком Князем Иваном Шаховским, и оставшиеся между Тунгусами других родов предания. В записке упоминается только о 40 человеках. Приход Гантимура из под Камаринского острога мог бы быть прямою дорогою в верх по реке Шилке; предания же прочих Тунгуских родов свидетельствуют, что он с Юго-восточной стороны с весьма малым числом людей плыл на плоту, сделанном из бревен, в низ по Онону, и из оного уже вошел в реку Шилку. Противоречие сие подает поводе сумневаться не токмо о количестве перешедших с Гантимуром Тунгусов, но и о самих причинах понудивших его тогда удалиться из [320] Богдоханского владения. Не имея с обеих сторон довольных доказательств, оставляю сие дело в сумнении, и обращаюсь к продолжению Гантимуровой повести. Сей Гантимур с перешедшими с ним людьми давал ясак в Нерчинск, и употребляем был с Российскими здесь войсками к покорению многих Монгольских и Тунгусских родов и обложению их ясаком. Им же Гантимуром и в то же время приглашен перейти на Российскую сторону родственник его Зайсан Бокоя, кочевавший с своими людьми около Науна, которой перешед с родами, Дуларским, Баягирским и оставшими от Дулигатского рода людьми, занял места около Аргунского острога, где и ныне потомки сих родов еще кочуют. В 1700 году прислан был от Богдохана в Нерчинск Наунской воевода с войском, с тем, чтоб Гантимура уговорить к возвращению по прежнему в Китайское владение; при чем присланы были ему от Богдохана в подарок платье, воинской боярской поясе, оружие и на жалованье золото и серебро. Но подарки сии не [321] ослепили Гантимура; он остался верен, и при угрозах Наунского воеводы употребить силу и оружие, ободрил малое число бывших в Нерчинске Россиян, и обещался всеми своими силами их защищать. Тот же самой указ объявляет, что Гантимур приняло в Нерчинске веру Греческого исповедания, и назван при св. крещении Петром. Год сего происшествия неизвестен, как и то, по чему Князь Петр назван Князем; но то верно, что в последующие до ныне времена все их колено пользуется Княжеским титлом. Внуки же Гантимура, по крещении Князя Петра, пожалованы в Москве дворянами, и в список сих внесены по повелению Государя ПЕТРА Великого; в Нерчинске же отведены им земли и определены на содержание их деньги и хлеб, которыми они и по ныне пользуются. Возвращение Гантимурова рода в Китайское владение, хотя покоренных и перешедших других родов было и больше, Богдохану стол нужным казалось, что он через посланных своих в Нерчинск для переговоров с Российским боярином [322] Федором Алексеевичем Головиным требовал отдачи Гантимура; но он отдан не был, и остался сам по прежнему непоколебим в верности своей Российской державе. Крещение Князей Гантимуровых и пребывание потомков и сродников их в Христианской вере не могло еще преклонить Дулигатского рода к оной, кроме весьма малого числа просветившегося крещением; а прочие все находятся еще в идолопоклонничестве Шаманском, смешенном с Тангутскою верою. Смешение сие, как выше сказано, происходит от того, что присланные из Тангута в 1737 году Тангутские проповедники от части здесь померли, а от части разбрелись, не утвердя свою веру совершенно. Место их заступили той же веры Монгольские Ламы с таковыми же успехами при многих переменах: и так Тунгусы не отстав от одной не прилепилися и к другой вере, и весь их закон есть более обыкновение и привычка, нежели вера. Оспа и прежняя жадность Тунгусов к набегам, к непозволенному торгу, и отъезд в дальние чужие стороны для [323] промысла зверей, убавила число их приметно; но с искоренением причин их уменшения, размножение ныне нарочито возрастает. В сем Дулигатском роде по последней ревизии щитается ныне 92 души.
Текст воспроизведен по изданию: Собрание сочинений, выбранных из месяцословов на разные годы. СПб. 1790 |
|