|
Барышня Лопухина.(Рассказ из архива). I. В конце XVIII века, в Серпуховской части города Москвы, в собственном доме, имевшем при себе до десяти десятин земли и, по опекунской оценке, стоившем по тому времени 50 т. рублей, проживала барышня дочь умершего гвардии капитана, девица Анна Николаевна Лопухина, судьба которой долго занимала и волновала и высшее слои Москвы, и народные низы, а затем дело сделалось достоянием архива... В 1797 году, светлый праздник Пасхи Первопрестольная столица встречала и готовилась к нему, не только с обычной предпраздничной суетой, но и с усиленным волнением особого рода. В светлый день праздника Пасхи этого года назначено было верховной властью совершение священного коронования Императора Павла Петровича и Императрицы Марии Феодоровны. В первопрестольную из северной столицы доходили слухи о строгостях вступившего на престол Монарха и о ежедневном падении Екатерининских “великолепных” вельмож, удаляемых от царского трона в свои поместья, в свои родовые или пожалованные царицей Екатериной имения, щедрой рукой раздаваемые ею ее фаворитам. Во главе служилой Москвы в то время состоял именитый вельможа, царедворец граф Иван Петровича Салтыков, неофициальному наименованию: [384] генерал-фельдмаршал, первый московский генерал-губернатор, начальствующий по гражданской части в Московской губернии. За ним следовал второй московский военный губернатор, увековечивший свою фамилию в родном отечества передачей ее для определения нравственного облика лиц известной категории, именуемых и доселе “архаровцами”, по фамилии бывшего второго военного московского губернатора, генерала-от-инфантерии Архарова. За этими военными губернаторами следовал гражданский губернатор, в чине действительного статского советника Петр Аршеневский. Он губернаторствовал над губернией, а в Москве наводил порядки обер-полициймейстер, генерал-майор Эршель. Кроме означенных облеченных властию лиц, стоял даже впереди их, пользовавшийся не только в Москве, но и во всей России неувядаемою славою московский митрополит Платон, иерарх высокого ума, посвятивший ого церковному ораторству, и в личной жизни усвоивший обычаи Екатерининских приближенных и вельмож, к которым преосвященный владыка желал вполне принадлежать и сам. Все эти высокопоставленные должностная лица города Москвы вынуждены были принять участие в процессе барышни Лопухиной. Следы этого участия сохранились в архивном деле о ней. II. Ожидание прибытия в Москву Государя с Августейшей семьей и многочисленной свитой естественно доставляло начальствующим лицам древней столицы особую заботу о достойном приеме Монарха. Москва чистилась, убиралась, украшалась, как невеста к венцу. Не только дворцы, казенные здания, по и частные дома, в угоду Государя, окрашивались в казенный цвет. Войска беспрерывно маршировали и упражнялись в искусстве ружейных приемов на двенадцать темпов и в других военных экзерцициях, любимых Государем Павлом Петровичем. Все были озабочены и все в душах своих носили сокровенно тревожный вопрос: что-то будешь?!... Одни боялись падения, другие жаждали возвышения. А предержащее начальство, в ожидании Государя, всего более страшилось жалоб Государю со стороны народных масс. [385] Вторым военным губернатором города Москвы Архаровым совместно с обер-полицеймейстером генералом Эршелем приняты были надлежащие меры в недопущению “подлых” людей до Государя. Граф Салтыков вполне надеялся на ловкость и распорядительность Архарова, а он надеялся на своих “архаровцев”. Но “у семи нянек всегда дитя бывает без глаз”. Так случилось и в данное время. Если московские вельможи и разного рода начальствующие лица страшились прибытия Государя, то простой народ с нетерпением ожидал прибытия Его Величества, при чем в народной массе были распространены слухи о том, что Государь не благоволит к господам, но очень расположись к крестьянам и дарует им волю. Но не все из крепостных людей верили этому слуху, и некоторые из крепостных, пользуясь прибытием Государя в Москву, приготовили для подачи ему челобитные на жестокое обращение господь со своими крепостными. Прошение подобного рода принесено было Государю Императору Павлу Петровичу на дворянскую девицу, дочь умершего гвардии капитана, Анну Николаевну Лопухину. Жалоба на Лопухину принесена была Государю 17 апреля 1797 года. В рапорте от 25-го июня 1800 года, вследствие возникшей переписки о девице Анне Николавне Лопухиной, Архаров так полагает Салтыкову это дело. “Имею честь покорнейше довести, в Высочайшее присутствие здесь Государя Императора в 1797 году апреля 17-го числа, от крепостного Лопухиной человека Кирилла Савельева подано Его Императорскому Величеству прошение с жалобою, что дворянка девица Лопухина, без всякой вины, часто и жестоко наказывает и мучит его в доме плетьми и розгами, приказывает людям своим взять из печи пепла и рот оным зажимать, чтобы не мог кричать; а жену его беременную била из своих рук поленом, четырехлетнего сына их секла сама розгами, и сверх этого приказывала своим девкам сечь, и после того, взяв вина, лила ему на спину; трехлетнюю дочь поварову секла же милосердно розгами и потом запирала ее зимою в холодном чулане часа на три и более. Напоследок сбила его, Савельева, с женою со двора и не дает им никакого провианта". [386] По тем, давно минувшим временам, жалоба крепостного Савельева не представляла ничего особо выдающегося, и отношения барышни Лопухиной к ее людям не представлялись удивительными. Таков был дух века, таковы были нравы, обычаи и отношения господ к своим крепостным людям. Не смотря на всю тяжесть своего личного характера, несмотря на всю строгость и требовательность свою, Император Павел имел решительное намерение изменить взаимоотношения господ и рабов, сочувствуя положению последних. III. Жалоба крепостного Савельева была лично рассмотрена Императором Павлом и передана генералу Архарову для расследования дела и доклада о результате расследования непосредственно Государю. Положение Архарова было крайне затруднительно. Повести дело во вред Лопухиной значило возбудить против себя всю дворянскую силу, что было очень рискованно. Представить дело в полезном для нее виде было еще более рискованно. Архаров в помощники для расследования дела Лопухиной взял частного инспектора Акшарумова, и результат расследования оказался не в пользу обвиняемой. Архаров, не ограничиваясь содержанием жалобы крепостного Савельева на Лопухину, обвинение которой вполне подтвердилось, доложил Государю, что, кроме Савельева, уличили ее, Лопухину, собственные ее люди тринадцать человек в оказанных от нее нестерпимых им жестокостях, и что она колола булавками груди и языки своим девкам. Последствием этого доклада было Высочайшее повеление “посадить Лопухину в монастырь бессрочно”. Высочайшее повеление, конечно, немедленно Архаровым было приведено в исполнение. Лопухина передана была в ведение Московского епархиального начальства, которое и “посадило” барышню Лопухину в Московский Вознесенский девичий монастыре “бессрочно”. “Бессрочное сидение” в монастыре, конечно, не соответствовало: ни нраву, ни обычаям, ни привычкам [387] барышни Лопухиной, и она предприняла меры и хлопоты к обращению “бессрочного сидения” в монастыре — в срочное. В подтверждение этого домогательства Лопухиной, в деле имеется ее собственноручное письмо к графу Салтыкову от 4-го мая 1800 года. “Ваше Сиятельство, милостивый государь, граф Иван Петрович. Бедственное мое состояние опять побудило меня утруждать Ваше Сиятельство моею просьбою. Три уже года ж прошло, как я все несу несчастную жизнь без всякой к тому причины. В прошлом году просила я Вас сделать мне вспоможение свободы моей; и по той моей просьбе — удостоили Вы меня своим посещением, объявив мне при том, что Вы в мое состояние не можете войти по тому случаю, что это было препоручено от Государя Ивану Петровичу Архарову; но как ныне уже Архаров в той должности не существует, по отбытии его из столицы, и, как я думаю, что Вы ныне единый остались правящим, почему и жребий мой должен остаться в Ваших повелениях; то в таком случае, я нижайше прошу Ваше Сиятельство, подать мне руку помощи. Лишена будучи свободы и имения, и материальных денег, должниками моими не отдаваемых мне, что единственное составляло мое пропитание, думаю небезызвестно Вашему Сиятельству о разграблении в моем доме имущества в прошедшем Феврале месяце; удовлетворения же я никакого об отыскании моего имения не получила; а только в частном суде, по допросе моих людей в той покраже признался подавший на меня просьбу Государю, почему тот суд решил отослать его и прочих людей в уездный суд. Но откуда они из под караула выпущены, а почему — мне неизвестно. А как дом мой, и имение мое описать и запечатать приказано было Архаровым, не взяв от меня на то согласия, — опись же — сколько я о том ни просила, но мне оной не давали; а ныне мне оную прислали, которая с моей описью несходственна, но и то покрадено; а потому я теперь считаю себя более всех в свете обиженною и притесненною, лишенной последнего куска хлеба. Просить же правосудия везде загражден путь мне. Ваше Сиятельство, чувствительнейше прошу сделать милость войти в мое столь плачевное состояние не [388] оставить меня Вашею помощью о свободе или запретить задерживать мои просьбы императору, которых я уже четыре раза посылала, но ни которая до Петербурга не доходила. Надеясь на милосердного и правосудного нашего Монарха,. . . что он не попустит столь жестоко — сверх его приказаний притеснять. Но единый близкий враг мой желает лишить вечно меня свободы, отнявши у меня пропитание. Но Всевышний услышит вопль мой к Нему и об оставших врагах моих. Вашего Сиятельства, милостивого государя, покорная во услугах несчастная девица Анна Лопухина. От 4-го Маия 1800 года. IV. Прежде этого письма Лопухиной, граф Салтыков получил из Петербурга от генерал-прокурора Обельянинова следующий запрос, касающийся Лопухиной. Милостивый Государь, граф Иван Петрович! По ведомости, доставленной ко мне при почтенейшем сообщении Вашего Сиятельства от 12-го противого Марта, показана в содержании с 797 года в Вознесенском монастыре г-жа Лопухина за жестокие поступки с дворовыми ее людьми. По некоторому обстоятельству, нужно мне иметь полное сведение: какие именно жестокие поступки учинила, над кем, в какое время, где и по каким случаям? Почему оное открылось, было ли где произведено о том исследование, на каком основании и по какому донесению последовало Высочайшее Государя Императора повеление о содержании ее в Вознесенском монастыре, с сроком или без оного; а потому покорнейше прошу Ваше Сиятельство приказать меня уведомить, равномерно о нынешнем ее повелении. В прочем имею честь быть с совершенным почтением, милостивого государя Вашего Сиятельства покорнейший слуга. Петр Обельянинов. С.-Петербург Его С-ву, графу Салтыкову. [389] На этот запрос Салтыков ответил Обельянинову бумагой от 24 апреля 1800 года, что дело Лопухиной, по Высочайшему повелению, велось Архаровым, и что в бытность в Москве Государя Салтыков имел счастье докладывать Государю о Лопухиной и Государь Император приказать изволил продолжать содержать Лопухину в оном монастыре бессрочно. Затем 27 апреля Салтыков собранные по делу Лопухиной сведения представил Обельянинову, добавив в донесении: “что касается до теперешнего ее повеления, то оно одобряется". При поддержке Салтыкова и Обельянинова Лопухиной дарована была свобода. На имя Салтыкова последовало Высочайшее повеление “об освобождении содержавшейся в Московском Вознесенском монастыре девицы Анны Лопухиной с тем, чтобы отдать ее под присмотр ближайших родственников, с продолжением опеки над ее имуществом!»”. “Сиденье” в монастыре, девицы Лопухиной продолжалось три года. Высочайшее повеление об освобождении ее из монастыря последовало чрез генерал-прокурора Обельянинова на имя первого военного московского губернатора, начальствующего по гражданской части в Московской губернии Ивана Петровича Салтыкова, который о полученном Высочайшем повелении, 19-го мая 1800 года известил московского митрополита Платона и того же числа получил от владыки, за собственным его подписом, следующей ответ: Светлейший граф Иоанн Петрович, Милостивый Государь мой! По письму Вашего Сиятельства и по объявлении Высочайшего Его Императорского Величества повеления, я приказал, девицу Анну Лопухину, содержащуюся в Московском Вознесенском монастыре, освободить и отослать ее к здешнему господину гражданскому губернатору, действительному статскому советнику и кавалеру Аршеневскому. О чем извещаю Ваше Сиятельство, с истинным почтением пребываю, Вашего Сиятельства милостивого государя усердный богомолец Платон митрополит Московский. Маия 19-го дня 1800 года. [390] V. Трехлетнее “сидение‘‘ в монастыре не научило Анну Николаевну Лопухину духу кротости. Вступив по освобождении из монастыря в свой боярский дом, Лопухина снова проявляет свою, несвойственную ее полу, жестокость в отношении своих крепостных людей. В феврале месяце 1801 года, к Салтыкову поступает новая жалоба на жестокость Лопухиной к своим крестьянам, которая гласит следующее: Сиятельнейший граф, милостивый государь! Снисхождение Вашего Сиятельства к ищущим покровительства Вашего питает меня надеждою обрести в особе Вашей справедливого предстателя. Вашему Сиятельству известно за что госпожа моя девица Анна Николаевна Лопухина находилась в Московском монастыре, с прошлого 1800 года по Высочайшему Его Императорского Величества повелению, данного Вашему Сиятельству, из оного монастыря выпущена с тем, чтобы к имению ее учредить опеку, а ее саму отдать под присмотр ближайших родственников. Но ныне родственники, знав ее характер, от принятия ее к себе под присмотр отреклись. Московская же дворянская опека определила не только к имению ее, но и к ней опекуна только одного начально господина Алексея Ивановича Мельгунова, а после его — господина Никифора Егоровича Филипповича. Сей последний опекун, несогласно с Высочайшим Его Императорского Величества повелением и Вашего Сиятельства предписаниям, позволил госпоже моей жить особо в наемном ею доме, по ее воле дал еще ей людей крепостных ее — мужеска и женска пола шесть человек, в том числе моих две малолетних дочери, одна семи, а другая четырех лет, под видом будто для услуг; но возможно ли от таковых малолетних быть услугам. И она — госпожа моя, не уменьшая прежней своей злобы, и ныне бесчеловечно бьет и мучит безвинно, почему я неоднократно просил господина опекуна, дабы он малолетних дочерей моих взял обратно от госпожи моей и отдал мне на воспитание; так как я с женою, по данному от него опекуна паспорту живу на воле [391] и плачу оброку по 25 руб. в год, или продал меня с семейством кому-нибудь. Но господин опекун, не чувствуя бесчеловечного мучения и не внемля прошения моего оставил малолетних дочерей моих у госпожи моей в бесчеловечном мучении, и не приемля от меня оброку текущего месяца 25 числа, прислал ко мне на квартиру подводы, дабы меня с женой увесть из Москвы, за неимением у госпожи моей деревень, в Тульскую Его Сиятельства князя Гаврилы Петровича Гагарина в деревню, неизвестно мне для чего, без всякой моей виновности. При том же — я многим людям должен. По сим несчастным обстоятельствам, всепокорнейше Ваше Сиятельство, согласно Высочайшему повелению, прошу, дабы госпожа моя малолетних дочерей моих бесчеловечно не мучила, повелеть отобрать и отдать мне на воспитание; а мне с ними и с женою позвольте жить по паспорту — на воле, с платежем оброка по 25 рублей в год, или продать меня с семейством кому-нибудь, а в деревню посылать запретить и тем избавить меня с семейством от бесчеловечного мучения. Вашего Сиятельства, милостивого государя покорнейший и всенижайший госпожи девицы Анны Николаевны Лопухиной служитель Акинфий Яковлев. Февраля дня 1801 года. Жалоба Акинфия Яковлева передана была обер-полицеймейстеру Эршелю для расследования, и он расследовал и донес, что “госпожа Лопухина обходится с людьми и малолетними дочерьми Яковлева так, как должно, и тиранства никакого не делает”. Согласно этому донесению обер-полициймейстера, Анна Николаевна Лопухина избегла повторного сиденья в монастыре, но она не успокоилась и сама начала большое дело против опекунов, о разорении ее имущества и разного рода убытков, причиненных ей опекунами. Так судьбе угодно, со времен Петра Великого до дней наших, некоторых членов фамилии Лопухиных сделать предметом волнений русского общества. Н. И. Соловьев. Текст воспроизведен по изданию: Барышня Лопухина (Рассказ из архива) // Русская старина, № 6. 1916 |
|