ЛАНЖЕРОН А. Ф.

РУССКАЯ АРМИЯ В ГОД СМЕРТИ ЕКАТЕРИНЫ II

Состав и устройство русской армии

IV

(См. «Русскую Старину» апрель 1895 года.).

Постоянная перемена в составе полка. — Чинопроизводство. — Правильность прежнего порядка чинопроизводства. — Новые злоупотребления в отношении способа получения чинов. — Увольнение в отставку офицеров и солдат. — Страсть русских офицеров к роскоши и к карточной игре. — Физическая изнеженность русских офицеров. — Денежные займы. — Комиссары и казначеи. — Благоденствие русских офицеров и солдат. — Причины отсутствия дисциплины в русской армии. — Унтер-офицеры; их состав. — Казаки. — Грабежи казаков.

В России офицер может служить, где хочет; если один полковой командир слишком строг, если место расположения его полка не нравится, то офицер посылает прошение в военную коллегию и переходит в другой полк по своему желанию. Полковые командиры, переменяя полк, берут с собою в свои новые полки офицеров полка, который они оставляют. Офицеры, изгоняемые полковым командиром из одного полка, переходят в другой. Я знал таких, которые служили в пятнадцати полках и были выгнаны из всех пятнадцати. Можно вообразить, насколько эти произвольные и постоянные перемены вредят пользе службы; рота меняет иногда по три, по четыре раза в год своих командиров; последнее случается еще и потому, что ротные командиры назначаются полковыми командирами совершенно произвольно. [186]

Военная коллегия ежегодно делает общее производство в чины по всей армии, но в чины производятся не по полкам. В прежнее время, когда Потемкины, Зубовы, Суворовы, гвардейцы не расстроили еще армию, то производство это совершалось правильно; каждый был уверен получить в свою очередь повышение и довольно быстро, не испытывать в этом отношении явно оскорбительной или, по крайней мере, обескураживающей задержки. Обыкновенно оставались от 3 до 4 лет в каждом обер-офицерском чине и от 7 до 8 лет в чине капитана.

Одним из злоупотреблений, всего более способствовавшим к погибели французской армии, является многочисленность чинов; скоро становится стыдно быть капитаном, и обер-офицерские чины потеряли всякое значение. В России случилось то же самое; об офицерах привыкли судить по галунам на их мундирах, и все захотели иметь галуны и в то же время не служить: чины Потемкиным давались в награду за поездки, за танцы, за пение, по протекции любовниц и фаворитов; в некоторых полках бывало до тридцати сверхкомплектных майоров, из которых ни один в действительности не служил в своей части. Вследствие этих злоупотреблений вынуждены были приостановить ежегодное производство в чины, и офицеры, не состоявшие ни курьерами, ни танцорами, ни музыкантами, но бывшие просто храбрыми, усердными и скромными, томились по 10 и 12 лет в обер-офицерских чинах, без повышения. Лучший капитан в моем полку, а может быть и в целой армии, но находившийся все время под начальством Румянцева, уже 13 лет капитаном, а те, которые 13 лет тому назад были прапорщиками, находясь под начальством Суворова, теперь уже майоры.

Главнокомандующие армиями имеют противозаконное право производить в чины в своих дивизиях по собственному своему усмотрению; фельдмаршал может даже производить в подполковники. Некоторые из них, как например фельдмаршал Румянцев, который поступает так по убеждению, а может быть и по капризу, никогда не производит в следующие чины. Другие, как например Суворов, расточают самые высокие чины самым презренным личностям: два бесчестных любимца Суворова, Мандрыкин и Тимченко, выслужившиеся солдаты, один в канцелярии, другой тем, что поднял Суворова, когда тот был ранен под Очаковым, имеют на него огромное влияние; эти два любимца, говорю я, а в особенности личность еще более низкая, некто Куритц, сын малороссийского крестьянина, продают у него чины так же открыто, как подполковник Стависский продает полки в военной коллегии. В два года Суворов назначил 600 штабных офицеров. [187]

Молодой Валериан Зубов, не обладай, как и брат его, красивою наружностью, оставался бы и теперь в Москве незначительною личностью; в настоящее время командует армиею, имеет также право производить в подполковники, что он и делает ежедневно. Этими подполковниками являются его лакеи, его гитаристы или любимцы молодой и красивой графини Потоцкой, урожденной княжны Любомирской, этой прелестной маленькой женщины, совмещающей в себе грацию, удовольствия, пороки, невоздержанность и безрассудство, которая бежала за ним в Персию и которая скоро убежит и за другим в другое место, если того пожелают.

Когда офицер выходят в отставку, то обыкновенно, с увольнением от службы, ему дают чин до чина бригадира включительно ¹. Места комендантов пограничных крепостей служат отставкою для престарелых старших офицеров, не имеющих ни состояния, ни протекции. Эти ужасные местопребывания на Кавказе, в Сибири, в Оренбурге, уединенные, часто удаленные более чем на 200 верст от всякого человеческого жилья, состоящие из одного ряда кольев, окруженные тенистым рвом, украшенные пышным названием крепостей, становятся могилами этих несчастных офицеров. Необходимо обладать высшею философиею для того, чтобы переносить подобную участь без одурения; большая часть этих комендантов скоро погибает от нищеты, тоски и пьянства, которое делается для них необходимым вследствие скуки.

Солдаты не пользуются никакою отставкою; крестьяне, сделавшиеся солдатами, увольняются в бессрочный отпуск после 25-ти лет службы и только лишь со времени первой войны с Турциею императрица даровала им эту милость, так как до этого времени они служили всю свою жизнь. Но их отпускают без платья, без пенсии, без вознаграждения, они отправляются, куда пожелают, и делаются совершенно свободными. Существует один класс людей, и в особенности в Малороссии, которые ни дворяне, ни крестьяне и служат только 15 лет: их называют однодворцами — владеющие одним домом ². [188]

Военные, сыновья солдат или те из них, которые хотя и не выслужили еще своего срока, но, вследствие своей немощи, не могут уже более продолжать нести действительную службу, зачисляются в инвалиды; но эти инвалиды не похожи на инвалидов ни Гринвича, ни Чельзи, ни на тех, какие существуют во Франции и Австрии; они составляют внутренние гарнизонные батальоны, в которых солдату часто приходится сожалеть о своем полку ³.

Обер-офицеры, обладающие каким-либо имением, заблаговременно выходят в отставку, чтобы жить в своих деревнях, или стараются получить какую-либо должность в своей губернии; не имеющие же состояния стараются получить место городничего, почтмейстера или управляющего у богатых помещиков.

Сержанты дворянского происхождения, после 10 лет, а прочие после 12 лет службы, могут выходить в отставку с чином прапорщика.

Карточная игра и проистекающие от нее безнравственность являются истинными недугами русских офицеров. Карты составляют их единственное времяпрепровождение, а фараон их величайшее наслаждение; тщетно самые благоразумные начальники и самые строгие полковые командиры пытались остановить это безумство, они не имели успеха. Я сам потерпел в этом отношении полное поражение и хотя питаю отвращение к игре, был вынужден допустить моих офицеров играть днем у меня для того, чтобы помешать им, насколько то было мне возможно, играть по ночам у себя или в трактире.

С раздачею жалованья начинается бешеная игра; по истечении 24 часов деньги одной половины офицеров поступают в собственность другой, иногда же все жалованье переходить к кому-нибудь одному. Когда не имеют уже более денег, играют на слово, продают [189] лошадей, посуду, экипажи, рубашки; выдают векселя, передают их за полцены, уступают их даже за четверть их стоимости. Все это часто совершается с такою неприличною грубостью, видеть которую можно лишь со стыдом и прискорбием.

Сверх того искусство помогать счастью, о котором одно подозрение заставило бы во Франции выгнать офицера из службы, считается в России иногда лишь общепринятою ловкостью, дозволенною шалостью. Я имею в своем полку пять признанных шулеров, которые открыто хвастаются своими проделками и, несмотря на это, они продолжают оставаться друзьями остальных офицеров, и я вынужден терпеть их ⁴.

Поверят ли тому, что в армии, в которой суровый и воздержный солдат является истинным спартанцем в деле перенесения трудов и лишений, офицеры или по крайней мере большинство их, будучи лишь отъевшимися крестьянами, начавшие службу с унтер-офицерского чина и переносившие тот же образ жизни и те же труды, что и солдаты, поверят ли тому, говорю я, что, лишь только они получат офицерский темляк, как становятся сибаритами? Поверят ли тому, что русский офицер никогда не путешествует верхом? Поверят ли тому, что он не сделает и десяти верст, не взяв с собой своей постели? Поверят ли тому, что ему необходимы шампанское и английское пиво? Поверят ли, наконец, тому, что он не может нести даже своей сабли и тому, что ее несет его вестовой? В Варшаве наилучшим образом снабженные винами и ликерами погреба с трудом могли удовлетворить требованиям русского гарнизона. В последний месяц занятии русскими этого города они выпили 48.000 бутылок портера; сомневаюсь, чтобы вся прусская армия выпила бы столько в течение 18 месяцев ⁵.

Офицеры часто занимают деньги у своих полковых командиров, но возвращают их редко; правда, что деньги эти удерживаются из их жалованья и что полковые командиры передают их вместе с сдачею полков; но многие офицеры выходят из полка и не могут уплатить своих долгов, или же полковые командиры сами вычеркивают их. Ссуда эта, по моему мнению, составляет даже долг богатого и добросовестного полкового командира, который желает помочь своим офицерам, не унижая их; но он со вниманием должен [190] выбирать тех, которые должны воспользоваться этим великодушием, следует помогать достойным людям, офицерам женатым, бедным и т. п., но ни в каком случае ни игрокам и ни прихлебателям. Впрочем, в России в обычае принимать от старших деньги в подарок: вельможи первые подают тому пример, получая много от императрицы.

Ежегодно офицеры должны выбирать из своей среды лиц, обязанных исполнять должности комиссаров и казначеев; последний заведует мастеровыми, офицерскими деньгами и т. п. Первый же из них обязан три раза в год ездить в комиссию получать жалованье, которое затем он и раздает полку; но случается часто, что он по году ничего не получает, и если его полковой командир не догадается преподнести что-либо в подарок офицерам комиссии, то его заставляют ожидать целые века. Во всяком случае жалованье никогда не выдается исправно. В 1796 году моему полку должны были жалованья за десять месяцев, а при князе Потемкине его не выдали почти за два года ⁶.

В отношении дисциплины русские офицеры пользуются большою свободою и очень счастливы; они могут переменять полки по своему усмотрению; они проводят восемь месяцев в деревнях и царствуют в них; летом они стоят в лагере и обыкновенно имеют прекрасный стол у начальников или у полковых командиров и пользуются приятным помещением; их могут подвергнуть аресту лишь за важные проступки, и даже полковой командир не может подвергнуть заключению штабного офицера, не сделав при этом представления о предании его уголовному суду ⁷.

Солдат в полку, командир которого не палач, счастливейший из всех солдат в Европе. Он превосходно одет, прекрасно накормлен зимою у крестьян, а летом в лагере; он наслаждается в продолжение восьми месяцев в году полнейшею свободою; это маленький царек в своей деревне; в своей артели он имеет свою собственность, чего не имеет ни один солдат в Европе. Он получает жалованье, правда ничтожное, но предназначенное единственно [191] на его мелочные расходы. Между тем мне всегда приходилось слышать, будто русскому солдату не выплачивают жалованья, что его не кормят, не одевают, это большое заблуждение ⁸.

Другою причиною отсутствия дисциплины в русской армии являются незаконные доходы офицеров. Как наказывать людей, которым не дают того, что им следуете по закону? Они стали бы жаловаться; поэтому безнаказанность является часто наградою за их молчание, иногда даже с ними входят в соглашение; им объявляют, что им не выдадут того, что им следует, но что взамен этого им позволят делать безнаказанно в месте их пребывания все, что они пожелают. Так поступают полковой командир Степан Голицын и многие другие. Однако, подобные сделки не всегда бывают безопасны; зачастую эти мало признательные люди предаются грабежу, остаются безнаказанными, а потом жалуются на своих же начальников.

В России очень мало унтер-офицеров, и состав их очень дурной; в роте из 212 солдат имеются один только фельдфебель, два старших сержанта, один каптенармус, один квартиргер, один знаменщик, хотя на батальон полагается лишь два знамени и четыре капрала. Эти последние и, обыкновенно, фельдфебеля и каптенармусы назначаются из солдат; остальные же выбираются из офицерских сыновей и молодых дворян, которых иногда зачисляют на службу при их рождении, а затем вносят в комплект в возрасте восьми или десяти лет. Из них выходят бессильные и неопытные унтер-офицеры, и этот же класс доставляет обер-офицеров.

Унтер-офицеры из дворян не подвергаются палочным ударам при Екатерине ⁹. [192]

Казаки составляют остатки древнего и воинственного народа, обитавшего в областях, которые в настоящее время носят названия Малороссии, Польской Украины, Подолии, Волыни; они были попеременно подвластны то русским великим князьям, то королям польским, но чаще всего сохраняли свою свободную независимость и воевали со всеми, кто их окружал; они вели приблизительно тот же образ жизни, что и татары, их соседи и враги.

Это войско самое дешевое и самое полезное в Европе.

Казаки обладают сверхъестественною способностью опознавать местность, сохранять ее в уме, обшарить ее, составить о ней ясное понятие, расположить в ней свои цепи сообщения и т. п., определить силу неприятеля, узнавать дороги с помощью звезд и т. п.

Казаки осуществляют собою предание о центаврах, ибо они, так сказать, как бы слиты в одно с своими лошадьми. Эти маленькие, худые, невзрачные, столь же дикие и грубые, как их господа, животные обладают такою силою и такою быстротою, что это можно представить себе только тогда, когда совершишь с ними войну; они питаются всем и редко утомляются. Они никогда не бывают больны, плавают как рыбы, пробегают страшные пространства и как бы велика ни была их усталость, двух или трех часов отдыха достаточно для того, чтобы восстановить их силы настолько, что они в состоянии снова начать свою скачку.

После победы казаки являются бичом для обратившихся в бегство неприятелей, и в особенности пехотинцев, которых они прокалывают своими длинными пиками; в одно мгновение они усеивают поле сражения убитыми, и они производили бы еще большие опустошения, еслибы не занимались обшариванием всех тех, кого они убивают или ранят.

Казаки чрезвычайно способны тревожить неприятельскую колонну во время ее движения, утомлять ее, задерживать, убивать отсталых; никогда нет возможности успеть совершенно избавиться от них. Если против них посылают эскадроны, то они разлетаются и невозможно настичь их; если же отделяют одиночных солдат, то казаки, благодаря своим пикам, имеют над ними большое преимущество.

Казаки, вообще, большие грабители (отчасти это составляет [193] недостаток всей легкой кавалерии); часто они являются страшными опустошителями ¹⁰. Но когда они слишком злоупотребляют грабежом, то виною этому всегда бывает главнокомандующие армиею, так как он может, если пожелает, положить предел их насилиям. В начале кампании он должен при первой жалобе приказать строго наказать двух или трех командиров казачьих полков; это самое действительное средство, к которому следует прибегнуть. Часто невозможно остановить отдельных личностей, не имеющих формы и пр.; но когда ответственными являются начальники, то последние сумеют найти виновных. Вообще, казачьи начальники имеют большую власть над своими подчиненными и сделали бы из них честных людей, еслибы сами были таковыми ¹¹; но немногие из русских генералов заботятся удерживать своих казаков от насилий. Между прочим, Суворов вместо того, чтобы обуздывать казаков, дозволяет им и поощряет их, и я был очевидцем, как они повсюду, в Молдавии и в Польше, совершали страшные жестокости.

V.

Генеральный штаб. — Полковые маневры. — Первое сражение, даваемое русскими. — Инспекторские смотры и инспекторы. — Общие размышления о русском солдате. — Его превосходные качества. — Заключение.

Генеральный штаб, о котором я уже говорил и который называется квартирмейстерским корпусом, стоит почти на том же уровне, [194] что и артиллерия и инженерная часть; есть хорошие рисовальщики, хорошие рутинеры, но мало тактиков. Этот корпус по своему значению занимает первое место в армии; он должен быть рассадником и школою генералов (как это и есть в Австрии); но корпус этот, о составе и образовании которого следовало бы приложить всевозможные старания, малочислен, и немногие из отдельных лиц его в состоянии составить план кампании, составить диспозицию сражений, вести колонны. Между тем во главе его стоял генерал Пистер, о котором я уже говорил и за которым я признаю много достоинств, и полковник Медер, в котором я полагаю достоинства еще большие.

В этом отношении Россия также прибегает к помощи иностранцев. Императрица в начале своего царствования вызвала из Гессена и Ганновера генерала Бауэра, офицера с величайшими достоинствами, которому, как я уже о том заметил, хотели приписать часть успехов фельдмаршала Румянцева. Он наводнил генеральный штаб немецкими офицерами, и в числе их было несколько превосходных. В свое время этот корпус был вполне способен бороться против офицеров генерального штаба других европейских держав; но затем он сильно выродился и в настоящее время весьма плох; к тому же, так как его не употребляют и не упражняют и назначают в него по протекции молодых людей без опытности, а лишь для того, чтобы дать им возможность получать чины, то он и сделается еще плоше, и при первой же войне будут вынуждены вновь набрать его из иностранных офицеров.

Не столько беспечность двора, сколько национальные предрассудки способствовали малому успеху, сделанному Россией в трех главных отраслях военного искусства Их самолюбие является причиною этого невежества, и невежество его поддерживает. Русские офицеры, привыкшие к легким победам над недисциплинированными и необразованными турками-варварами, над поляками, почти такими же варварами в военном деле, как и турки, привыкшие, и совершенно справедливо, рассчитывать на храбрость и неустрашимость своих солдат, благодаря которым и счастливым обстоятельствам, им удалось не быть разбитыми в Семилетнюю войну бессмертным Фридрихом, не имеющие ни малейшего понятия ни о крепостях, ни о передовых укреплениях, ни о прикрытом пути ¹², считают ¹³ искусство и науку в военном деле не [195] только бесполезными, но даже и опасными ¹⁴. Искусство передвижений, расположения войск лагерем, составление диспозиций, сложные и искусные маневрирования, образцовые произведения искусства и тактики, высокие соображения Густава-Адольфа, Конде, Тюренна, Люксанбурга, Виллара, Мальборо, Евгения Савойского, Лаудона, Фридриха почитаются русскими за пустые химеры; их штыки и их казаки составляют всю их науку и, за исключением Румянцева, Каменского, Игельстрома и Прозоровского, я не знал ни одного генерала, русского родом, который не был бы пропитан этими смешными принципами; впрочем, они, может быть, и правы, так как с этими принципами они всегда имели успех ¹⁵.

Русские, и в особенности Суворов, страстно желали в 1795 году войны с французами, но в это время эта война не была бы для них удачна, так как тогда французы находились в апогее своей славы и своего военного одушевления. Кто из русских генералов был тогда в состоянии бороться против Бонапарта или Моро? ¹⁶; можно ли сравнивать их офицеров генерального штаба, например, с Бертье и т. п.? где та русская батарея, которая не была бы сбита при втором залпе французскою батарею? их кавалерия, в которой люди сидят на гусарских седлах, лошади не кормлены и ни те и ни другие не имеют ни навыка, ни общей связности, их кавалерия, которая, пускаясь в атаку, с третьего же шага обращается вскачь, могла ли бы она похвалиться, что опрокинет французскую пехоту, которая часто выдерживала натиск австрийских кирасир? После двух или трех неудач русский пехотинец, герой в полном смысле этого слова, пока он торжествует, сохранил ли бы он ту же уверенность в свои силы? Я не уверен в этом. Но если бы в 1792 году, когда французская армия была расстроена и колебалась, или 1795 году, когда она была отброшена от Регенсбурга к Рейну австрийцами, не воспользовавшимися своими победами, если в этих двух случаях, говорю я, на месте этих австрийцев или пруссаков в Шампани или у Майнца находился Суворов с 80.000 русских, то французская республика, быть может, была бы ниспровергнута.

Русская армия не только не имеет точно определенных основных правил о маневрах, но в ней даже не существует никаких постановлений, которые в этом отношении подчиняли бы полки каким-либо [196] правилам. Каждый полковой командир составляет для своего полка правила по своему собственному желанию и какие ему вздумаются ¹⁷, растягивает или сокращает ход маневров, а в лагерное время придумывает и исполняет такие маневры, которые для него удобны ¹⁸.

Фельдмаршал Суворов, знающий в совершенстве дух своего народа и являющийся действительно наиболее соответствующим этому духу генералом, собирает уже с апреля месяца свою армию, разделяет ее на три или четыре лагеря и заставляет ее проделывать действительно военные маневры: ночные переходы, атаки крепостей, ретраншаментов, нечаянное нападение на лагери и т. п. Он смотрит на дело, как настоящий полководец, упражняет, закаляет солдат, приучает их к огню, вселяет в них смелость и самолюбие и делает их непобедимыми. Полки его армии отличаются, даже в России, своею силою и своим воинственным видом ¹⁹.

Правда, что некоторые из маневров Суворова носят на себе отпечаток отличающей его странности, и к тому же они являются настоящими сражениями, в которых кто-нибудь всегда лишается жизни. Я не буду односторонним хвалителем таких маневров и не думаю, что для кавалерии было бы необходимо проходить на всем скаку на половину сомкнутые ряды пехоты ²⁰, но полагаю, что подобные [197] военные подробности всеконечно предпочтительнее во всех отношениях печальных марширований повзводно на плац-параде, большею частью бесполезных, в особенности для пехоты, но составляющих истинную прелесть для большинства офицеров, которых единственное достоинство заключается в уменье хорошо управлять вертениями на одной ноге и которые, может быть, и не выказали бы других достоинств при столкновении с неприятелем.

Во всех армиях Европы существует громадная разница между войсками, существующими на бумаге, и теми, которые действительно имеются под ружьем; но нигде этот недочет не достиг до такой степени, как в России, и причиною его являются злоупотребления, которые или не хотят, или же не могут обуздать. Несмотря на частые рекрутские наборы, армия никогда не бывает в полном комплекте ²¹; в каждом полку всегда недостает по крайней мере одной четверти его состава, а из остальных трех четвертей треть употребляется не в полку, а в другом месте, и таким образом числительный состав батальонов можно считать лишь в половину против того, какой бы он должен был быть в действительности. Вот главные тому причины:

1-ое. Генералы берут к себе из полков своих бригад писарей, сержантов, гусаров, слуг и никогда их не возвращают. Они увозят их с собой в Петербург и отдают другим генералам или отсылают в свои имения и т. д. В 1796 году генерал Ираклий Марков увез с собой в свои Летичевские деревни пятерых лучших сержантов моего полка, одного кирасирского офицера, трех вагенмейстеров и тридцать два казака; сверх того его восемь собственных слуг были солдаты лейб-гвардии Преображенского полка, которого он был майором.

2-ое. В России вошло в обычай давать путешественникам по их просьбе солдата для их сопровождения, ухода за их лошадьми, расплаты на почтовых станциях и пр. Такой солдат редко возвращается.

3-ье. Офицеры и в особенности полковые командиры подают пагубный пример, употребляя для своей службы столько солдат, сколько пожелают, на своих конюшнях, кухнях и в своих прихожих. Я видал полковых командиров, имевших у себя до 10 гусаров, которые были самыми красивыми гренадерами в их полках.

4-ое. Обмундировальные и провиантские комиссии употребляют полковых офицеров и солдат в качестве комиссионеров, писарей, конвойных стражей, магазинных сторожей. В течение одного года [198] я доставил этим комиссиям четырнадцать офицеров и более 300 солдат, употребление и судьба которых осталась для меня неизвестны.

5-ое. Полковые командиры всегда скрывают смерть и побег солдат в течение нескольких месяцев, а то и в течение нескольких лет, чтобы пользоваться их содержанием (как это видели выше).

6-ое. Страшное количество поклажи, которое требует людей для ее сопровождения и охраны, казначейских мастеровых, солдат, служащих при артельных лошадях, по крайней мере пятерых на сто, бесконечное число музыкантов и пр. также отнимают от фронта множество солдат.

Вот противозаконные причины этого громадного недочета; мой гренадерский полк состоит из пяти батальонов, он должен иметь восемь штабных, 99 субалтерн-офицеров и 2.300 солдат, а я видел Фанагорийский гренадерский, равный по численному составу моему, выставляющим под ружье лишь 1.300 человек, а между тем в нем считали 4.000 человек. Из этого видно, что в России начальник никогда не должен рассчитывать ни на число, ни на силу предоставляемых в его распоряжение батальонов: под Прагой граф Суворов имел 40 тысяч человек на бумаге и лишь 16 тысяч под ружьем.

Первое сражение, даваемое русскими в какую бы то ни было войну, на бумаге и по донесениям полковых командиров бывает очень кровопролитное. Обыкновенно все люди и лошади, недостающие до комплекта, показываются в них убитыми. То же самое происходит с порохом и пулями; а так как полковым командирам возмещается все, что, по их утверждению, они выпустили, то полк, не видавший в деле даже огня, оказывается истощившим все свои заряды и потерявшим много людей.

Тот, кто не знает России, справедливо удивится, что терпятся подобные злоупотребления, и спросит, разве в русской армии не существует инспекторов, имеющих своею обязанностью обуздывать эти казнокрадства и тем показывать другим пример строгости? На это я отвечу, что в русской армии в действительности нет постоянных инспекторов, хотя и поручают инспектировать многим. Инспекторами являются генералы, комиссариатские чиновники и даже полковники, которым дают такое поручение на известное время, но эти инспектора по большей части сами командовали полками и знают, что следует иметь и к другим снисхождение, в котором они сами когда-то сильно нуждались. Они являются родственниками, друзьями или знакомыми полковых командиров; наконец, их подкупают, если это возможно. Если же это невозможно, то их принимают наилучшим образом; для них расточают вино, угощают их [199] прекрасными обедами, музыкой, задают им балы, празднества; инспектора смягчаются и смотрят очарованными глазами или сквозь пальцы; или же их обманывают, а сделать это ничего нет легче. Если бы инспектор приезжал, не предупреждая о своем приезде, и потребовал бы немедленно показать себе полк, то никто не избегнул бы его строгости, но он задолго предуведомляет о своем приезде, и каждый полковой командир заимствует у своего товарища то, чего у него недостает, и пополняет недочеты на счет своих друзей. В 1796 году я сам был очевидцем, как один очень строгий инспектор забраковывал одну и ту же лошадь в четырех различных полках и не заметил этого. Офицеры ссужают полковых командиров своими собственными и артельными лошадьми, и таким образом число этих последних всегда бывает полное.

Единственно, что могло бы быть опасным на инспекторском смотру, это жалобы офицеров и солдат на полкового командира в том случае, еслиб они доказали, что они не получили от него того, что им следует. Поэтому с приближением инспекторского смотра, полковые командиры прилагают особое старание известною денежною подачкою своим солдатам умерить их претензии или затушить их жалобы. Но если жалобы даже и поданы, то у полковых командиров найдется еще средство остановить донесение инспектора в канцелярию военной коллегии; если же, наконец, полковой командир не успевает и в этом и должен поплатиться, то он рискует только потерять свой полк. Тогда он отправляется в Петербург, дает 3 или 4 тысячи рублей секретарю президента военной коллегии и получает другой полк. Инспектору, кто бы он ни был, воздаются те же почеты, что и государю ²².

Из всего здесь прочитанного видно, что я был прав, говоря, что русская армия должна была быть наихудшею в Европе. Каким же образом происходит, что она одна из лучших? Русский солдат приписывает это Николаю Угоднику, а я приписываю это русскому солдату; действительно, благодаря тому, что он лучший солдат в мире, [200] победа всюду ему сопутствует. Воздержный как испанец, терпеливый как чех, гордый как англичанин, неустрашимый как швед. восприимчивый к порывам и вдохновению французов, валлонов и венгерцев, он совмещает в себе все качества, которые образуют хорошего солдата и героя. Говорят, что сила испанца заключается в гордости, англичанина — в национальной гордости, турка — в религиозном исступлении, француза — в чувстве чести, шведа — в самой его натуре, пруссака — в дисциплине, а русского — в свирепости. Это более красноречиво, чем справедливо; русский солдат не жестокосердее другого; его сила происходит от чувства чести, от воодушевления, от национального самолюбия, качества столь драгоценного и столь электризующего, каким ни один солдат не обладает в столь высокой степени, как русский.

Покойный прусский король, знавший толк в военном деле, говорил о русских: «их гораздо легче убить, чем победить, и, когда их уже убили, их надо еще повалить».

Несокрушимые твердыни или опустошительные потоки, воздержные, когда надо, дисциплинированные, когда того желают, они подчиняются всему одинаково скоро; одетые или не одетые, накормленные или умирающие с голоду, получающие свое жалованье или не получающие, они никогда не ропщут, идут вперед всегда и при одном слове «Россия» и «император» бросаются в огонь.

Этот героизм приписывали религии и говорили, что русские солдаты были убеждены в том, что убитые сзади не могут попасть в рай; это заблуждение: фанатизм или суеверие могли еще в прежние времена способствовать их мужеству и возбуждать его, но в настоящее время чувство это сильно ослабело, если только оно еще существует.

Я часто слыхал, как также говорили, что когда у русского начальника бывал недостаток провианта, то он предписывает пост; это другая глупость; русские солдаты постничают, насколько это бывает им возможно, и всегда больше, чем бы им это следовало, в установленное предписанием религии время, но никогда по желанию начальника. Их пост очень строг: во время его запрещается употребление яиц и масла наравне с мясом.

Однако, правда, что воздержность русского солдата и привычка его обходиться без мяса и вина и питаться размоченным в воде хлебом позволяют начальнику совершать отдаленные, быстрые и по меньшей мере 15-ти дневные экспедиции без запасов и предосторожностей, так как каждый солдат, в случае крайности, можете нести на себе 4-х дневный провиант и имеет его еще на десять дней в ротной повозке; если же прибавят к этому, что он, подобно французу, [201] может пройти до 60 верст в день (15 французских лье и 8,5 немецких миль), то увидят, что смелый и предприимчивый начальник, который умеет пользоваться таким солдатом и к тому же имеет в помощь казаков, может иметь большие преимущества над своим противником.

Маркиз де-Сильва, рассуждая о русском солдате, говорит: «Этот солдат от природы сильный, неутомимый, терпеливый и послушный, привык еще к переменам места, к продолжительным переходам, к суровостям времен года, к разнообразию климата. Я был свидетелем того, что может делать сила характера в соединении с привычкою. Я видел в Померании, во время Семилетней войны, как солдаты, проспав ночь на очень горячей печке, вставали с рассветом, проламывали лед на реке, протекавшей перед их стоянкой, и смело погружались в воду по грудь. Из этого видно, был ли я прав, говоря, что не существует войск, более способных переносить зимние походы».

Вот точное изображение русской армии и существующих в ней злоупотреблений; оно написано сурово, и строгость его испугала меня самого; я перечел это описание несколько раз и не нашел в нем ни единого слова, которое следовало бы изменить. Я утверждаю, что оно составляет сущую правду. Однако, если принять в соображение, что русские постоянно были победителями во всех войнах, которые они вели со времен Петра Великого, чего только невозможно было бы ожидать от их армии, еслиб существовала человеческая власть, достаточно могущественная для исправления в ней злоупотреблений? ²³. Это мое мнение, но не мнение русских. Я встречал между ними людей, отличавшихся величайшими достоинствами, которые говорили мне с убеждением, что именно этим самым злоупотреблениям армия их обязана своею силою. Недостаток дисциплины, поощряемый примером начальником, случайность повышений, позволяющая всякому на него надеяться, возможность грабежей, веселость, порождаемая отсутствием порядка, роскошь полковых командиров, прельщающая и заманивающая тех, которые надеются сделаться ими, наконец этот всеобщий и терпимый беспорядок, — все это сделалось необходимым для русской армии, и искоренение злоупотреблений имело бы своим последствием недовольство и уныние, которые остановили бы рвение и желание. Имели бы, говорят, превосходную немецкую народную армию, но ни в каком случае не имели бы русских [202] солдат. Я положительно противоположного мнения; время и обстоятельства одни могут решить этот спор между нами, и я полагаю, что мне не придется долго ожидать, чтобы решить, кто из нас прав ²⁴.

Граф Ланжерон.

Сообщил Н. Шильдер.

Перевел В. Н. М.

Комментарии

1. (1826 г.). Со времен Павла офицер при отставке получает в пенсию: прослуживший 30 лет — половину своего жалованья, а прослуживший 4 лет, все жалованье.

2. (1826 г.). Со времен Павла и Александра солдаты получили вид отставки под названием инвалидов; по зачислении в инвалиды, они жили у себя дома и получали хлеб, платье и небольшое жалованье. Три года тому назад эта милость была у них отнята; необходимость сделать какую-нибудь экономию в чрезвычайных расходах на армию вызвала реформы и вместо того, чтобы подвергнуть им некоторых из 90.000 человек гвардии или гренадер, или же миллион человек, составляющих армию, граф Аракчеев сделал эти сбережения на увольнении от службы этих несчастных инвалидов, на офицерах и солдатах, которые теперь просят милостыню. Однодворцы служат в настоящее время 25 лет, как и прочие крестьяне.

3. (1826 г.). В настоящее время служба в гарнизонах сравнена со службою в линейных войсках, но она при этом еще труднее; конвой, который приходится давать арестантам при следовании их из одной тюрьмы в другую или в Сибирь, значительно утомляет этих несчастных солдат. Когда линейные полки находятся в походе или в лагере, то гарнизонные полки подавлены караульною службою. Наконец, так как горячка учений также охватила гарнизонных командиров и офицеров, то они беспрестанно мучают своих подчиненных и притом совершенно бесполезно потому, что их никогда не смотрят.

4. (1826 г.). Вот еще одно злоупотребление, которое было уничтожено Павлом. В настоящее время между русскими офицерами в пехоте и кавалерии игры почти не замечается. В артиллерии ее еще можно встретить, но реже, чем в прежнее время.

5. (1826 г.) Вот еще одна услуга, которою обязаны императору Павлу. По этой части, как и в остальном, произошла полная перемена.

6. (1826 г.) Жалованье, как я говорил уже об этом, выплачивается в настоящее время исправно и даже 15 днями ранее установленного срока, и комиссии не смеют уже более ничего задерживать, что их чрезвычайно огорчает.

7. (1826 г.). В настоящее время сажают под арест за ошибки на ученьях не только отдельных офицеров, но даже и полковых командиров, от чего страдает и то уважение, которым бы, казалось, должен пользоваться этот последний чин. Павел I сажал под арест генерал- поручиков и, между прочим, князей Алексея и Андрея Горчаковых.

8. (1824–1826 г.) Это, кажется, как бы противоречит тому, что я говорил выше в главе о наказаниях, о их жестокости и о тех злоупотреблениях властью, которые позволяют себе многие начальники. Конечно, человека, которого обязательно бьют каждый день, нельзя считать счастливым; но я заметил, что при Потемкине дисциплина была крайне ослаблена, а произвольные наказания были более ограничены. Есть полки, в которых они ограничиваются одною неизбежною необходимостью и в которых им подвергаются только отдельные неисправимые личности. В таких полках русские солдаты действительно очень счастливы; наоборот же, в тех полках, командирами которых состоят настоящие палачи, счастью солдат нельзя позавидовать. В настоящее время многочисленность и мучительность учений лишили солдат всего того счастья, о котором я говорю здесь. Двенадцать часов ежедневных занятий едва достаточно для получения идеального совершенства, требуемого от солдата, и как достигнуть этого совершенства, не прибегая хотя отчасти к мерам строгости.

9. (1824–1826 г.). В царствование Павла возобновили телесные наказания для унтер-офицеров из дворян. Я сам был очевидцем, как великий князь Константин приказал дать за ошибку на ученье 50 палок подпрапорщику Лаптеву, принадлежащему к очень хорошей фамилии Рязанской губернии и брат которого был полковником в моем Ряжском полку. Накануне коронации императора Александра, Николай Алстерьев, знатной фамилии и впоследствии генерал-майор и генерал-адъютант великого князя Константина, получил 15 ударов саблею плашмя, а на другой день был произведен в гвардейские офицеры.

10. Но главным образом в военное время и в неприятельской стране, так как в мирное время и даже в завоеванных местностях они спокойнее регулярных войск. Лично казаки бывают очень привязаны и верны тем, в чье распоряжение они даны (а их дают всем полковникам и всем волонтерам для их услуг, поручений и т. п.). В сражении при Мачине у меня был один казак, постоянно и всюду меня сопровождавший. В то время, как я произвел с гусарами атаку и мы были окружены турками, он был сбит с лошади, ранен, сброшен на землю и потерял один из пистолетов, которые я дал ему на хранение. Когда он нашел меня, то бросился мне в ноги, просил простить его за то, что потерял пистолет, и не промолвил ни одного слова ни о своей ране, ни о своих опасностях; я поднял его и подарил ему дукат. Он был поражен, десять или двенадцать раз перекрестился и побежал рассказывать эту историю своим товарищам; он не мог прийти в себя от изумления от того, что я не приказал его избить за эту потерю.

11. В 1795 году я имел под своим начальством в Польше полк казаков полковника Кутейникова, молодого и превосходного офицера, солдаты которого были образцом благоразумия и спокойствия; но таких очень мало.

12.  Большинство русских офицеров воображают, что Маастрихт и Лилль, подобно Измаилу, Очакову и Праге, имеют лишь дурно устроенный небольшой земляной вал и ров, чрез который можно перепрыгнуть на лошади. Узнав, что австрийцы вели правильную осаду Валансьена, Кенуа и т. п., они насмехались над ними и говорили:«пусть пошлют нас туда, и мы на другой же день возьмем их приступом».

13. И может быть были правы. Прим. ред.

14. Это было мнение князя Потемкина, которое он при мне поддерживал двадцать раз.

15. (1826 г.). Бесполезно говорить, что как в этом, так и в прочих отношениях, — что мною подробно уже было изложено, — в России совершился полный переворот.

16. (1826–1824). Суворов и, конечно, Беннигсен и Ферзен, еслиб он был жив тогда.

17. Одни из них ввели в своих полках основные правила французского устава 1773 или 1788 года, другие подражают прусской тактике и т. п.

18. (1826 г.) В настоящее время ведение, однообразие и правильность в маневрах доведены до совсем уж бесполезной степени совершенства, которая доходит даже до излишества и которая может достигаться, как я уже заметил, лишь подвергая мучениям начальников, офицеров и солдат. Не только каждый взвод должен при маршировке соблюдать совершенное равнение (что весьма приятно видеть, но в чем мало пользы), не только две вторые сомкнутые шеренги этого взвода должны быть выравнены так же, как и первая (что совершенно уже излишне), но даже и ружейные штыки должны подчиняться тому же совершенству равнения. Изобрели 5 или 6 видов шага, и научиться им возможно лишь, пройдя сперва 5 позиций, которые учителя танцевания преподают своим ученикам прежде, чем учить их танцевальным па, и заставляя солдата стоять, соблюдая равновесие по 5 или 10 минут на одной ноге. Все это, надо сказать правду, чистое безумие; но горе тому полковому командиру, который не подчинится этому правилу: если на смотру один какой-либо взвод или даже несколько солдат этого взвода собьются с ноги, полковой командир теряет свой полк; встречается ли подобное достоинство в каком-либо другом месте? Бывали тому примеры.

19. К сожалению, они также отличаются своим неповиновением и насилиями, которые они совершают в занимаемых ими местностях.

20. Этот превосходный урок для кавалерии желателен и для пехоты.) ((1826–1824). Я переменил мнение по этому предмету: этот прием Суворова является для кавалерии лучшим уроком, какой можно дать людям и лошадям.

21. (1824–1826). В настоящее время ни один человек не может в этом отношении быть невнимательным к своей части.

22. Командир Смоленского пехотного полка, полковник Иван Владычин в течение пяти лет ничего не давал солдатам своего полка из того, что им следовало. Сверх того, он совершил достойные величайшего осуждения насилия в деревнях, в которых квартировал его полк; более десяти раз подавались на него формальные жалобы в военную коллегию начальникам, инспекторам и пр.; но он никогда не был наказан, в свою очередь дослужился до генерал-майора и сдал свой полк, заплатив при этом лишь четвертую часть того, что он был должен.

23. (1826 г.) Эта власть существовала и существует, благодаря Павлу, Александру и Николаю.

24. (1826 г.) Вопрос этот решен и вполне войною, которую Россия выдержала против Наполеона.