ЛАНЖЕРОН А. Ф.

РУССКАЯ АРМИЯ В ГОД СМЕРТИ ЕКАТЕРИНЫ II

Состав и устройство русской армии

(Примечания, означенные цифрами 1, 2, 3 и т. д. написаны графом Ланжероном в 1796 г. Те же из них, которые обозначены одной или несколькими звездочками *) прибавлены автором в 1826 г.)

Осуществив в 1796 году задуманное мною намерение написать дневник трех кампаний, в которых я принимал участие, состоя в то время на русской службе и из которых одна была против шведов, а две против турок, я пришел к убеждению, что я должен предпослать этому труду некоторые подробности о состоянии, в котором находилась тогда русская армия, без чего многое из рассказанного мною об этих войнах было бы непонятно большинству читателей, не имевших возможности ознакомиться с составом и устройством этих войск.

Многочисленны преобразования, произведенные императорами Павлом и Александром, а затем и Николаем, в русской армии, в которой они сохранили все, что было хорошего и полезного, и удалили из неё злоупотребление; но я изображаю их русскую армию в том виде, в каком она существовала в царствование императрицы Екатерины II, и ничего не изменил из того, что было написано мною в то время.

Мне могут, поставить в упрек некоторую растянутость этой статьи и недостаточный интерес, представляемый порядком вещей, который когда-то существовал и не возобновится уже более.

На это я отвечу: 1-ое, что устройство русской армии в том виде, в каком оно существовало при Екатерине, недостаточно известно; 2-ое, что еще и в настоящее время можно прочесть с интересом некоторые подробности о доходах полковых командиров, извлекаемых ими из своих полков и возбуждающих еще и теперь сильное удивление, подробности интересные еще и потому, что оне сообщаются беспристрастным иностранцем, который, бывши сам командиром одного из русских полков, знаком с нами в совершенстве я опишет их с полною правдивостью; 3-ье, что репутация и успехи русских войск как в то время, так и теперь, могут возбудить желание ознакомиться с организацией, материальной и моральной сторонами этих войск.

Граф Ланжерон.

1826 г.

I

Рекруты. — Военная коллегия. — Беспорядки в ней. — Комиссии снабжения обмундированием и провиантом. — Их состав и злоупотребления. — Чины. — Русские генералы. — Фельдмаршал Румянцев. — Фельдмаршал Суворов — Анекдоты о нем. — Каменский. — Князь Репнин. — Князь Прозоровский. — Граф Эльмпт. — Генералы: Игельстром и Гудович. — Дерфельден. — Граф Ферзен. — Кутузов. — Денисов. — Князь Сергей Голицын. — Михельсон и Шевич. — Нумсен. — Ласси. — Барон Пален. — Пистер. — Рибас. — Марков. — Беннигсен. — Герман. — Корсаков. — Тормасов. — Буксгевден. — Сухтелен. — Размышления об этих генералах. Адъютанты. — Канцелярии генералов.

Начну с утверждения, которое, полагаю, будет признано справедливым, когда прочтут нижеследующие главы. Русская армия, по своему составу и господствующим в ней злоупотреблениям, должна бы была быть худшею в Европе, а между тем она является в ней одною из лучших. Постараюсь привести причины такого странного противоречия; но я могу скорее лишь настаивать на действительности этого явления, чем представить удовлетворительные ему объяснения.

____________________

Рассмотрим, прежде всего, состав русских солдат и тогда увидим, чем бы они должны были быть. В России никто не поступает в военную службу добровольно. Когда государь желает комплектовать свою армию, то предписывается набор 50 или 100 тысяч человек или и более, то есть по одному человеку с 500, 300 или 200 ¹ и т. д. и т. д. Каждая губерния поставляет рекрут сообразно своему населению, а каждый помещик — сообразно числу своих крепостных. Так как рекрута берут, у помещика навсегда и таким образом обстоятельство это уменьшает его доход, то можно ясно представить себе, что помещик отдает самого худшего. Если среди его крестьян или слуг есть неисправимый вор, то он отсылает его; за неимением вора, он отдаёт пьяницу или лентяя; наконец если среди его крепостных находятся одни лишь честные люди, что почти невозможно, то он выбирает самого слабосильного ². [149] Существуют весьма строгие законы относительно приема этих рекрут, их роста, возраста, наружности и здоровья и даже качеств, которыми они должны обладать; но доказано, что законы эти, как к несчастью и многие другие, легко обходятся в России, и поэтому на 50 рекрут, посылаемых в полки, приходится много таких, которые, в силу этих законов, не должны бы были быть приняты.

Рекрут, когда его сдают, бывает в отчаянии; он плачет, рвет на себе волосы, изувечивает себя, если у него хватает на это смелости, бежит, если может, долго сохраняет печаль и сожаление о покинутой им деревне и привыкает к солдатской службе лишь по прошествии весьма долгого времени ³; в солдаты берут также и женатых людей, но редко.

Способ, употребляемый при выборе этих рекрут, прием их, сбор, надзор за ними в губернских городах и затем следование их в сборные пункты, а оттуда в полки сопровождаются столькими злоупотреблениями, что можно положительно утверждать, что едва половина взятых в набор людей доходит по назначению: часть их умирает в пути от болезней, усталости, с горя и от дурного обращения. Другая часть просто на просто крадется провожающими их офицерами, которые показывают их умершими в дороге и затем продают или отсылают в свои имения, если таковые у них имеются; наконец часть из числа прибывающих бракуется; таким образом можно утверждать, что когда в России делают набор в 100 тысяч человек, то по истечении одного года в строю остается из них лишь 50 тысяч человек ⁴.

Но этому составу и по выбору этих рекрут, которые, без малейшего исключения, или негодяи, или приходящие в отчаяние от сдачи в набор, можно заключить, что русские солдаты должны быть самыми худшими солдатами в мире, а между тем они могут быть наилучшие.

Лифляндия и Малороссия пользуется некоторыми особенными привилегиями, и тамошние помещики поставляют очень мало рекрут или вовсе их не поставляют. Малороссия поставляет их главным [150] образом для кавалерии; пехота же почти исключительно состоят из великорусов. Сибиряки самые красивые и сильные, а набираемые в окрестностях Москвы самые ловкие; малороссы самые спокойные и благоразумные, в особенности те, которые называются однодворцами (владеющие одним двором) и служат лишь пятнадцать лет.

Военная коллегия, председательствующая фельдмаршалом (должность президента коллегии дает право на звание фельдмаршала), сосредоточивает в себе главное и высшее управление всем относящимся до войск; но чему трудно поверить и что, однако, существует в действительности, так это то, что князь Потемкин оставил канцелярию военной коллегии в безвыходном беспорядке, а после него граф Николай Салтыков настолько не сумел или не желал привести ее в порядок, что есть много офицеров, которые не знают места своего служения, и об этом неизвестно даже самой коллегии. Лица, произведенный уже князем Потемкиным в чин подполковника, все еще продолжают числиться в списке капитанов. Полковники, внесенные в списки одного полка, командуют другим; есть даже корпуса, в которых в одно и то же время состоит двадцать офицеров сверх комплекта и тридцать свободных офицерских вакансий. Одним словом, военная коллегия является настоящим вавилонским столпотворением, а между тем во всех военных коллегиях Европы, взятых вместе, не найдется и половины переписки, какую ведет русская военная коллегия.

В России существуют две комиссии, учрежденные для снабжения войск: одна провиантом, другая обмундированием. Смею сказать, что вообще никогда не существовало и нигде не существует более наглых мошенников, чем чиновники этих комиссий, и то, что они воруют ежегодно у казны, невозможно исчислить. Конечно, во Франции провиантские чиновники не были честными людьми, но то были по большей части жиды или выскочки-лакеи, занимавшие эти места; они не носили мундира, и генералы приказывали их вешать; но в России это офицеры всех чинов ⁵, ворующие до такой степени непристойно, что быстро наживаемые ими громадные состояния должны были бы открыть глаза правительству; но мне кажется, что оно в этом отношении ослеплено или желает быть таковым потому, что хотя я и видел многих из этих бездельников отданными под суд, но ни одного из них не видал наказанным.

Их способ воровства очень хорошо известен и весьма прост; чиновники, служащие в комиссии снабжения обмундированием, [151] раздувают цены; но они в сравнении с провиантскими офицерами являются лишь жалкими воришками. В числе тысячи способов, которые господа эти изыскивают, чтобы способствовать разорению своей страны, вот главные: 1) Сговориться с полковыми командирами и капитан-исправниками (уездные начальники) об установлении цен на провиант, высших против существующих в действительности, и 2-е показать в отчетах, что хлеб сгнил в магазинах, заготовить новый, а старый продать.

Генералы забывают, что и они когда-то были полковыми командирами и иногда сердятся на них; но полковые командиры кончают всегда тем, что ублаготворяют своих начальников и по прошествии некоторого времени удаляются в свои богатые поместья, купленные на счет императрицы.

Эти провиантские места настолько известны, как средство составлять себе состояние, что они продаются в Петербурге, подобно полкам, и офицеры, уверенные получить одно из них, позволяют себе заранее, надеясь только на него, страшные расходы ⁶.

Выбор этих комиссионеров, по этим причинам, бывает часто весьма дурной, но даже если их назначали из частных людей, то они не замедлили бы испортиться; но обыкновенно им не приходится изменять своим наклонностям, и они являются вполне расположенными к образу жизни, который их ожидает. Я имел в течение двух лет комиссионером моего полка в Дубно одного майора — Петра Нартова; трудно найти человека более презренного и негодного; он имел за собою три или четыре уголовных дела; отец отступился от него и прогнал; на глазах у всех он плутовал в игре и, однакож ему доверили значительный округ, купленный им в Петербурге, и огромные суммы. В продолжение двух лет я был свидетелем, как он обкрадывал казну с одинаковыми беззастенчивостью и бесстыдством; а когда он окончил свое поручение, то поступил со мною так же, как и с казною, и украл у меня несколько тысяч рублей, которые я оставил на моем столе. И со всем тем это был один из более еще честных людей своей компании. Офицеры этих комиссий и их бесчисленные писаря состоят причисленными к полкам, но никогда не находятся при них. Каждая армия, каждая дивизия имеют по одной или по несколько таких комиссий, но все оне сносятся с находящеюся в Петербурге ⁷.

Первый чин в России есть чин генералиссимуса, который имел когда-то князь Меншиков и который составлял предмет постоянных и никогда не сбывшихся желаний князя Потемкина. Он более уже не существует ⁸; второй чин есть чин генерал-фельдмаршал: его дают весьма скупо; императрица во все свое царствование произвела в этот чин лишь пятерых: двоих, как занимавших должность президента военной коллегии, графа Захара Чернышева и князя Потемкина, и трех остальных — за их военные заслуги: князя Александра Голицына, графа Петра Румянцева и графа Александра Суворова; из них долгое время оставалось в живых только двое, а в настоящее время их только три ⁹. Затем, следуют генерал-аншефы; их 9 или 10, потом, генерал-поручики, в числе 35 или 40; общее число генералов, считая при этом артиллерию, инженеров, генеральные штаб и казаков, не превышает ста. За генералами следуют бригадиры, полковники, премьер-майоры, капитаны, поручики, подпоручики. прапорщики.

Россия имеет мало генералов, которые командовали или хотя бы сражались против дисциплинированных армий. Успехи против турок не создают великих полководцев; многие из русских генералов отличаются образованием и талантом, но они, за исключением двух или трех, не приобрели опытности в обширных передвижениях армий и в тактических маневрированиях. Я знаю из вин мало таких, которые обладали бы необходимою опытностью для командования русскими армиями в случае войны с пруссаками, французами и проч. Рассмотрим их всех подробно. При этом заверяю, что [153] никакое чувство пристрастия не будет руководить пером моим. Я выскажу лишь только то, что почитаю за правду, изложу свои мнения; но я не имею притязания утверждать, чтобы мнения мои не могли быть опровергнуты и что события должны всегда оправдывать их.

Фельдмаршал граф Петр Румянцев, без всякого сомнения, самый блестящий из всех русских генералов ¹⁰ это человек, одаренный большими достоинствами. Он обладает очень серьезным и весьма обширным образованием, высоким умом, удивительною памятью, здравым суждением, большою твердостью и искусством внушать к себе уважение. Этим последним преимуществом он обязан столько же своей обдуманной и вежливой твердости, сколько своей открытой и величественной наружности и своим изысканным манерам. Я не знаю человека, беседа с которым была бы более интересна и привлекательна. Мне случалось проводить с ним одним целые дни, и я ни разу не испытал ни одной минуты утомления или скуки.

Никто лучше Румянцева не знает внутренних подробностей военного дела и, если позволено будет сказать, он даже отчасти не в меру налегает на них. Такая крайность свойственна лишь посредственным генералам, но подобная мелочность не простительна в великом человеке. Румянцев, будучи исключительным поклонником пруссаков, у которых он служил в качестве волонтера ¹¹, питает к этой нации фанатическое предпочтение и ненавидит австрийцев. Не знаю, был ли бы он в состоянии потягаться с австрийскими и прусскими генералами и в особенности с теми французскими генералами, которые оставили так далеко за собою всех остальных? Но фельдмаршал Румянцев, как обладающий необыкновенным умом, замечательною осторожностью, самыми обширными познаниями и большим навыком в командовании, мне кажется, должен оказаться равносильным их противником, если бы случай заставил его сражаться с ними.

Быть может, в похвалы, расточаемые русскими о фельдмаршале Румянцеве, входит некоторая доля национального самолюбия, но в них заключается также и много правды; армия питает к нему большое доверие и, хотя он строгий поклонник суровой дисциплины, [154] солдаты, в особенности те, которые служили под его начальством, любят и уважают его бесконечно.

Но если фельдмаршал Румянцев обладает всеми достоинствами ума, то о нем можно сказать и, к сожалению, совершенно справедливо, что сердце его имеет много недостатков: сладостные излияния дружбы, нежные объятия сыновней и родительской любви, наслаждение благотворительностью, порывы любви к отечеству не знакомы, как утверждают, его черствой и себялюбивой душе. Мало чувствительный, как сын и отец, недостаточно ревностный гражданин опасный подчиненный и еще более опасный начальнику Румянцев навлекает на себя обвинение еще и в том, что во время войны с Пруссией, в которой он командовал корпусом в 20 или 30 тысяч человек, он более потворствовал известной склонности великого князя Петра (впоследствии Петра III), чем служил интересам императрицы Елизаветы. В 1769 году, в первую кампанию против турок, Румянцев командовал второю армией и не поддержал, говорят, фельдмаршала князя Александра Голицына, начальствовавшего первою армией, который в действительности далеко уступал ему. Во вторую кампанию Румянцев получил главное начальство ¹²; мы увидим, что он сделал в 1788 году. Румянцев совсем не любит [155] императрицу и всегда держится от неё в отдалении, несмотря на благодеяния, которыми она его осыпала. Он обращается с своими детьми, как с посторонними, называет их соответственно их званию и дает им посредственное содержание. Дети его прозябают в низших чинах и не пользуются довольством. Коварный, язвительный, бесчувственный, Румянцев не любит и не уважает никого в мире. Он обладает состоянием в несколько миллионов и тратит не более восьмой части своих доходов, он копит, наживает богатства и не делает никому добра. Вот, к сожалению, верное изображение характера этого знаменитого человека, дарования которого заслуживают большого уважения, чем его нравственные качества ¹³.

Фельдмаршал Суворов один из самых необыкновенных людей своего века. Он родился с геройскими качествами, необыкновенным умом и с ловкостью, превосходящею, быть может, и его способности, и ум. Суворов обладает самыми обширными познаниями, энергическим, никогда не изменяющим себе характером и чрезмерным честолюбием. Это великий полководец и великий политик, несмотря на сумасбродства, которые он себе позволяет. Еще не видав его, я постоянно слышал, будто он сумасшедший.

Ознакомившись с Суворовым лично, я могу сказать, что он с таким совершенством разыгрывает сумасшедшего и сделал себе такую привычку прикидываться им, что привычка эта обратилась у него во вторую натуру; он разыгрывает сумасшедшего, но в действительности весьма далек от него ¹⁴. [156]

Трудно составить себе понятие о шутовских выходках Суворова не бывши очевидным их свидетелем: оне иногда остроумны, и подчас репутация оригинала, которую он ловко сумел приобрести себе, служила ему для того, чтобы давать безнаказанно и кстати колкие ответы или искусные уроки; но чаще всего его шутовские выходки скорее достойны паяца, чем генерала. Видали, как Суворов, во главе своих войск или на параде, с криком или пением по получасу скакал на одной ноге; видали, как в зале, среди самого многочисленного общества, он вскакивал на столы, на стулья или бросался ничком на пол; видали, как он изливался в сожалениях по случаю смерти индюка, которому солдат только-что отрезал голову, как он целовал этого индюка и желал приставить к шее его голову и т. п. Каждое утро, весною и летом, можно видеть, как он валяется и кувыркается по траве, совершенно голый, в присутствии всех, желающих смотреть на него. Видали, как Суворов кричит, плачет и как с ним делается дурно, если кто-нибудь плюнет себе в платок. Когда же это несчастье случается во время его обеда, то он приказывает вывести виновного из комнаты; если же чин или характер его не допускают подобной фамильярности, то выгоняют вместо него другого подчиненного или услужливого гостя и пр. и пр. Вот чудачества более смешные, чем остроумные.

Впрочем, сумасбродные выходки эти не всегда имели одинаковый успех, по крайней мере по отношению к иностранцам. В 1789 году один австрийский офицер, посланный принцем Кобургским к Суворову, нашел его кувыркающимся на траве; он спросил, где генерал; ему указали Суворова; офицер отвернулся от него, не сказал ему ни слова и спросил еще раз, где был генерал. Его снова привели к тому месту, где Суворов забавлялся, и повторили ему «Вот он, разве вы его не видите». Офицер отвечал и на столько громко, чтобы Суворов мог его слышать: «Я вижу какого-то шута, но не вижу генерала».

В Варшаве, после ужасов штурма Праги, Суворов часто принимал у себя прусских офицеров и всякий раз представлял» им польского генерала Домбровского, взявшего у них в начале войны город Бромберг, и, проделывая тысячи шутовских выходок, обыкновенно говорил им: «Господа, вот храбрый Домбровский, это [157] храбрый офицер, он взял у вас Бромберг». Об этих постоянно повторявшихся выходках было сообщено одному прусскому генералу, тот послал к Суворову, чтоб проучить его, одного избранного офицера. Фельдмаршал не замедлил сказать ему свой обычный комплимент; но пруссак ответил ему: «Да, господин фельдмаршал, мы знаем генерала Домбровского и мы тем более его уважаем, что, взяв приступом Бромберг, он доказал нам, что он командовал солдатами; он удержал свои войска в примерной дисциплине и не совершил ни убийств, ни грабежа, ни пожаров, от их самых излюбленных привычек». С этой минуты Суворов перестал представлять генерала Домбровского пруссакам.

Летом 1789 года князь Потемкин послал к Суворову с приказаниями одного гвардейского офицера, Федора Ростопчина ¹⁵; офицер этот прибыл в 7 часов вечера; но так как генерал спал и всегда запрещал себя будить, даже в самых важных случаях, то курьер принужден был дождаться рассвета. В 3 часа утра он слышит шум возле палатки, в которой ночевал, выходит из неё и видит нечто в роде скелета, совершенно голого, кувыркающегося по траве. Ростопчин спрашивает, кто этот сумасшедший; ему говорят, что это Суворов, который принял его, прочел привезенные им приказания и отправил с ним свои ответы, и все это не переменяя костюма.

На другой день штурма Измаила я был представлен Суворову г. Рибасом. Суворов взял меня за руку и спросил, где я получил георгиевский крест. Я сказал ему, что это было в Финляндии с принцем Нассаусским «Нассаусский! Нассаусский! — вскричал Суворов, — это мой друг» и бросился мне на шею. После минутного молчания, он прибавил: «Знаете ли вы по-русски?» — «Нет», — отвечал я ему. — «Тем хуже, это прекрасный язык», и он произнес мне стихи Державина, в которых я ничего не понял; затем Суворов прибавил: «Господа французы, вы впали из вольтерианизма в жан-жакизм, затем в рейнализм, а оттуда в мираболизм, и это самое худшее» ¹⁶ Потом, заметив, что я хромаю, он спросил меня о причине; я ответил ему, что свихнул ногу, падая с вала; тогда он взял меня на руки, взвалил себе на плечи, снес с лестницы и поставил в грязь, не сказав мне ни слова.

Во время осады Очакова Суворов повел четыре батальона гренадер открыто на крепость и довел их до городского гласиса; эти [158] четыре батальона были разбиты, а сам генерал был ранен в шею ¹⁷. Его отнесли в лагерь, и распространился слух, что он умирает. Массо, французский хирург, прибежал и нашел Суворова в его палатке плавающим в крови и играющим в шахматы с своим адъютантом. Массо просит его дать перевязать себя; Суворов, не отвечая ему, продолжает свою партию, восклицая: «Тюреннь! Тюреннь!» Массо в досаде говорит ему: «Ну что же, генерал, коогда Тюреннь-бывал ранен, то он давал себя перевязывать». Суворов посмотрел на Массо и, не говоря ему ни слова, бросился на свою постель и позволил перевязать себе рану.

Суворов знал в совершенстве дух своего народа и в особенности, как надо действовать с турками, почему и сделался идеалом солдат, благодаря смелости всех своих предприятий, которые всегда увенчивались успехом. Никогда не считать числа неприятелей, идти всегда вперед, смело атаковать, преследовать с ожесточением, — вот основные правила Суворова. Военное искусство, наука передвижений, дар соображений планов военных действий кажутся, чужды ему. Впрочем, он никогда не имел нужды в них, так как с тех пор, что он является главным начальником, ему приходилось сражаться лишь с турками и поляками, которые в то время не имели ни хорошо дисциплинированных армий, ни опытных генералов. Но с другим неприятелем употребил ли бы он иной прием? Сторонники его уверяют, что да; противники же говорят — нет. Ум Суворова представляется мне настолько необыкновенным, что я считаю его способным на все. Впрочем, Суворов, судя по его характеру, имей он в начале кампании успех, уничтожил бы своих врагов, которым он не дает времени вздохнуть; но с другой стороны можно также опасаться, чтобы он не совершил какой-либо пагубной неосторожности ¹⁸.

Суворов — среднего роста, сгорбленный, покрытый морщинами и худощавый; его костюм и образ жизни в одинаковой степени циничны. Благодаря труду, неутомимости и привычке, он приобрел себе необыкновенную выносливость. Суворов обедает в 7 часов утра, затем спит, ест еще в 5 часов, снова спить и большую часть ночи проводить на ногах. Кусок черного хлеба, какая-нибудь сушеная рыба, подаваемая на деревянных блюдах, расставленных [159] на земле, на скатерти, вокруг которой гости располагаются, лежа на траве, — вот кушанья, которыми Суворов угощал под Измаилом офицеров, удостаиваемых чести обедать с ним. С тех пор, как его произвели в фельдмаршалы, он предлагает стол и стулья, но не заказывает лучших блюд. Величайшая честь, которую Суворов может оказать своим гостям, состоят в посылке им тарелки каши (гречневой), которую ставят перед ним и которую он берет и разминает пальцами. Его лакеем часто бывает вестовой казак, который иногда служить ему и поваром, и конюхом. Враги Суворова, — а их у него много, — утверждали скорее с ожесточением, чем справедливо, что он храбр лишь тогда, когда пьянь. Конечно, его храбрость не нуждается в укреплении вином или водкой, но верно и то, что всякий раз, как он находится в огне, его сопровождает казак, имеющий при себе бутылку очень крепкого пунша. Суворов называет его лимонадом и пьет его беспрестанно, вследствие чего он действительно скоро приходит, по меньшей мере, в весьма разгоряченное состояние. Под Измаилом и Прагой Суворов ни разу не подвергал себя опасности ружейных выстрелов потому, что и не должен был этого делать; но за то в других случаях он совершил подвиги неслыханной неустрашимости.

Но, к сожалению, Суворова можно упрекнуть в выборе лиц, которыми он себя окружает, и в недостатке дисциплины, весьма мало соблюдаемой им в армии. Его адъютанты, правители канцелярии, его писаря состоят из всего, что ни на есть самого позорного и самого бездельного в России, и все эти приближенные распоряжаются его именем, пишут приказы, утверждают счета и подносят ему все бумаги, которые он часто подписывает, не читая.

Он никогда не занимается ни продовольствием, ни порядком, почему армия его живет часто на счет проходимой ею страны.

Суворов знает все языки и пишет и говорит на них с большим умом и остроумием, но также и с причудами; он иногда забавляется тем, что соединяет самые неподходящие одна к другой фразы, которые и связывает без всякой последовательности и без всякого порядка. Суворов обыкновенно и притом со скромностью соглашается с тем, что в Европе существовало только три великих полководца: Тюреннь, Лаудон и он, и быть может и докажет это. В самом деле, он во всю свою жизнь ни разу не потерпел поражения, а не всегда же бывают только счастливы; необходимо быть более чем счастливым, чтоб никогда не быть разбитым.

У Суворова большие недостатки: он эгоист и жесток на войне. Между тем сторонники его говорят, что он благотворителен, но эта благотворительность объясняется презрением к деньгам, которым [160] он не придает никакого значения. Суворов представляет собою удивительное и интересное сочетание ума, чудачества, таланта и причудливости, которого никто не в состоянии ни легко распознать, ни верно определить, но вообще он, быть может, более ловок, чем глубокомыслен, более умен, чем сведущ, более отважен, чем расчетлив, более счастлив, чем искусен, и между темь он совмещает в себе все эти качества.

Война против французов, которой Суворов страстно желал в 1796 году, если бы ему пришлось действовать против победоносных войск, одушевленных целым рядом блистательных успехов и предводительствуем Наполеоном, быть может, была бы камнем преткновения для его славы и пределом его счастья. Но если бы Суворов командовал пруссаками в кампанию 1792 года, то он был бы в Париже; если бы он предводительствовал австрийцами в 1793 году, после взятия Валансьена, он был бы в Париже; если бы он был главнокомандующим в войну против турок 1788 году, он был бы в Константинополе и, если его употреблять против французов, после того, как они понесли бы несколько поражений, он увенчает свою славу ¹⁹.

После этих двух генералов следует поименовать генерал-аншефа Михаила Каменского; он малоизвестен в Европе; но русские ставят его по таланту выше даже Румянцева. Жаль только, что этот талант запятнан одним из ужаснейших характеров, который когда-либо бесчестил человечество; его зверство отзывается тигром. Ведали, как он во время маневров кусал солдат и отрывал у них зубами мясо. Однако, несмотря на такую жестокость, я полагаю, что в случае особой важности будут вынуждены употребить его потому, что действительно, судя по его репутации и по похвалам даже врагов его, он в состоянии командовать армией ²⁰, если только чудовище должно и может командовать ею. [161]

Осенью 1788 года, когда граф Румянцев расположился уже на зимний квартире в Молдавии, а князь Потемкин пробавлялся уже 6 месяцев под Очаковом, не будучи в силах овладеть им, корпус татар приблизился к Бендерам. Тогда граф Румянцев послал генерала Каменского с небольшим отрядом в 3 или 4 тысячи человек оттеснить татар, которые в то время находились в Сальчи и Гангуре в 30 верстах от Бендер и в таком же расстоянии от Кишинева. Каменский во время пути был застигнут страшным ураганом, ужасным снегом и 10-ти градусным морозом; он потерял четвертую часть своих солдат, которые или замерзли или были погребены под снегом. Достигнув, однако, Сальчи, Каменский захватил здесь татар и приказал их всех перебить; но испытанная им непогода, потеря множества людей и опасение, внушаемое ему фельдмаршалом Румянцевым, привели его в бешенство. По прибытии в Гангуру, ему показался подозрительным один жид; он приказал его раздеть, облить водой и затем голого привязать на дворе своего дома, где тот скоро и замерз... Каменский допрашивал 3 пленных татар о силах и намерениях их предводителей; безсмысленный вопрос! может ли простой солдат знать то, что он у него спрашивал! Один из этих татар и ответил ему действительно: «Я простой солдат, и начальники мои не дают мне отчета о своих предположениях». Этот благородный и гордый ответ заслуживал похвалы и даже награды. «Надо растерзать этих трех татар ударами кнута». Двое из них умерли при этом жестоком наказании. Одна корова, не имевшая корма, мычала у Каменского на дворе. Он приказал отрубить ей голову. Ночью один ребенок беспокоил Каменского своими криками. Он сказал с варварским наслаждением: «Завтра он не будет более меня беспокоить». На следующий день он поджигает деревню и выгоняет на равнину, покрытую снегом, всех жителей, которые скоро и погибают от стужи и голода. Наконец Каменский довершил все эти жестокости подлостью: он приказывает собрать по возможности весь скот, который уцелел от урагана, и отсылает его в Россию, в свои имения.

Извещенная обо всех этих ужасах императрица Екатерина ограничилась отозванием Каменского из армии и, однако, она вновь послала его в нее 4 года спустя ²¹. [162]

Князь Николай Репнин — самый храбрый солдат, когда один, становился самым робким, когда командует другими. Природа, создавшая его для гражданской деятельности, отказала ему в важных военных способностях; он слишком нерешителен, слишком мало доверчив к самому себе, чтобы быть главнокомандующим; но он превосходен на второстепенном месте, желательно бы было, чтобы им воспользовались для дипломатической и внутренней административной службы, где он был бы совершенно на своем месте. Он внесет в нее всю бескорыстность, составляющую основную черту его характера и величайшее усердие, которым он одушевлен к службе своего отечества.

Однако князь Репнин со многими достоинствами соединяет в себе и большие слабости. В Варшаве он держал себя с непростительным высокомерием, и его же я видел самым униженным льстецом-паразитом князя Потемкина, льстецом в полном смысле этого слова. Сверх того князь Репнин настолько тщеславен, что, льстя этой страсти, можно получить большое над ним влияние. Барон де-Бретёль, французский посланник в России, рассказывал мне, что, будучи вместе с ним в 1778 году на Тешенском конгрессе, он заметил, что князь Репнин был неприятно поражен красотою серебряной посуды, которую он показал ему; при этом князь сказал ему с неудовольствием: «Я не в состоянии иметь такой же». Француз, будучи тонким политиком, открыл слабость русского и сказал ему: «я не буду ее здесь употреблять» и приказал при нем же запаковать ее. Эта внимательность совершенно подчинила князя Репнина, и барон де-Бретёль делал из него все, что хотел во время конгресса.

Князь Александр Прозоровский слишком стар и немощен, чтобы служить; выказал большую храбрость и военный талант, но талант ограниченный на столько, что его хватит только для командования авангардом или отдельным корпусом. Это человек строгий, неподкупный и высоко честный ²².

Граф Иван Эльмпт, родом из немецких областей Франции, с успехом служил в армии, но в настоящее время слишком стар и немощен для того, чтоб продолжать службу.

Иосиф Игельстром ²³ и Иван Гудович, уместно поставленные [163] в армии иди во главе небольших отрядов, могут быть весьма хорошими частными начальниками, но командование большой армией они, быть может, нашли бы для себя слишком тяжелым бременем; первый из них далеко превосходить второго; это человек деликатный, честный, весьма любезный, очень умный и сведущий, но настолько капризный, вспыльчивый, сварливый, что он везде ненавидим своими подчиненными, которых мучает беспрестанно. Гудович получил репутацию в России, как человек, не любящий опасностей.

Вильгельм Дерфельден человек неподкупный и прямой, настолько же храбрый, насколько и твердый, превосходно служить в армии; никогда не был главным начальником, но его считают способным управлять по крайней мере значительным корпусом.

Между генерал-поручиками следует отметить:

Граф Иван Ферзен, будучи превосходным генералом, без сомнения, является, после Румянцева и Суворова, лучшим из генералов, которыми обладает Россия. Сверх того это человек твердый, образованный, но невоздержность настолько разрушила его здоровье, что ему почти невозможно продолжать службу.

Михаил Кутузов также считается одним из военных идолов русских. Трудно иметь более ума; но вот и все, что можно сказать о нем ²⁴.

Федор Денисов — казак и казак настоящий. Он очень хорошо знает боевую аванпостную службу и может командовать авангардом. Он необыкновенно храбр.

Князь Сергей Голицын еще молод, человек очень честный, очень любезный, блистательной храбрости, полный усердия я чрезвычайно исполнительный. Если бы он имел случай в такой же степени усвоить себе опытность против тактических армий, он мог бы сделаться очень хорошим генералом.

Говорят, что Иван Михельсон и Григорий Шевич могут с успехом предводительствовать кавалерией ²⁵.

Датчанин Нумсен, принятый в службу в 1787 году, — один из русских генералов, который показался мне самым талантливым и которому я бы желал, чтоб поручили армию. Но, к несчастью, он [164] не знает ни одного слова по-русски и такой чрезмерной толщины, что деятельность его должна непременно страдать от неё ²⁶. Сверх того сомневаюсь, чтоб захотели вверить ему главное начальство: он иностранец, и его просвещенный, но неуживчивый и смелый ум возбуждает опасения как фаворитов, так равно и его подчиненных.

Генерал Ласси, лифляндец и племянник фельдмаршала Ласеи, — хороший генерал, образованный, храбрый и деятельный, но такого удивительного характера и выказывающий такие странности, что его можно почесть немного тронутым.

Барон Петр Пален — человек необыкновенного ума, замечательной храбрости и способный все предпринять и все исполнить.

Хоти генерал-квартирнейстер Яков Пистер, родом из Вестфалии, был долгое время простым профессором и у него недостает практики, что делает его медлительным и тяжелым в его действиях, тем не менее он может оказать большие услуги; он обладает обширными теоретическими познаниями и отличается большою храбростью.

Рибас — адмирал; но так как он служил в сухопутных войсках и может еще в них служить, то я и помещу его в число генералов этой категории; я познакомлю с ним впоследствии более подробно. Это один из европейских людей, в котором я признаю наиболее ловкости, ума, искусства, решимости и таланта; но он не святой.

Ираклий Марков самый неустрашимый солдат, какого я когда- либо знал, но я не считаю его генералом.

Барон Беннигсен, ганноверец, обладает большим талантом для командования кавалерией ²⁷.

Генералы Герман, Корсаков, Тормасов и Буксгевден храбры, в их можно употребить с пользою. Корсаков с успехом командовал небольшим корпусом в шведскую войну ²⁸.

Я имею весьма высокое мнение о дарованиях голландского [165] инженерного генерала Корнелия Сухтелена; это человек вполне образованный, весьма способный составить план кампании и быть генерал-квартирмейстером армии.

Россия потеряла в Финляндия одного из своих лучших генералов в лице уважаемого принца Ангальтского, о котором я буду иметь случай говорить. Остальные не заслуживают чести быть упомянутыми, и я ничего не скажу о генералах: графах Иване и Николае Салтыковых, графе Брюсе, графе Валентине Пушкине, Михаиле Каховском, князе Григории Волконском, о генерал-поручиках графе Михаиле Румянцеве, Петре Шепелеве, Василии Энгельгардт, Иване Дунине, Андрее Леванидове и Иване Загряжском. Между этими господами могут находиться весьма честные люди, но наверное ни одного генерала.

Я совсем не заметил в России в низших чинах таких молодых, блестящих и усердных офицеров, в которых, как например в Мерфельде, князе Карле Шварценберге, маркизе де-Шателе в Австрии, или в храбрых и пылких прусских майорах, товарищах славы молодого принца Фердинанда Прусского, или в принце Фридрихе Оранском, юном герцоге Энгиенском, заранее можно предвидеть знаменитых генералов. Я совсем не видал в корпусе генерального штаба, столь блестящем во Франции и в Австрии, офицера, способного составить обширные диспозиции, план кампании или искусно вести колонны. Этот корпус, превосходно составленный генералом Бауером в 1769 году, в настоящее время почти не существует в России, а между тем этот именно корпус должен быть рассадником будущих генералов; это именно из него во Франции, Австрии и Пруссии вышли все те, которые имели столько прав, чтобы иметь притязание на военную славу ²⁹.

Меня найдут, может быть, дерзким за то, что я осмеливаюсь судить так о моих генералах; но меня в этом случае [166] успокаивают уверенность в том, что мнение мое о них разделяется всеми моими товарищами, младшими офицерами, судьями и знающими дело, на усмотрение которых я и представлял его. Поэтому я нисколько не опасаюсь утверждать, что Россия, обладая несколькими второстепенными и даже первостепенными генералами, которыми с успехом можно воспользоваться против турок, имеет еще мало таких, которым можно было бы доверить обширные операции против дисциплинированных и тактических армий, и мне показалось, что сама императрица сознавала справедливость этого, так как в 1795 году министр Морков высказывал герцогу Ришелье и советовался с ним с целью узнать, согласится ли знаменитый генерал Макк принять выгодные условия, на которых намеревались предложить ему поступить в русскую службу ³⁰. Предположение это не осуществилось; с Пруссией, с которою опасались разрыва, вошли в полюбовное соглашение. Впрочем, многим из этих генералов, может быть, стоить только, совершить несколько кампаний для того, чтобы сделаться очень хорошими.

В Пруссии адъютанты офицеры, в Австрии секретари, во Франции, в прежние времена, бывали помощники поваров, но всегда щеголи; в России же это лакеи и часто исполняют их обязанности; они заведывают домашним хозяйством, конюшнею и пр. Генералы, полковые командиры производит своих парикмахеров, берейторов, поваров в сержанты, которые затем становятся офицерами и адъютантами.

У меня в полку есть один грек, который вскоре, за выслугу лет, должен быть произведен в офицеры. В течение 12 лет он был лакеем графа Ивана Разумовского, прислуживал нам за столом, был бит по десяти раз в месяц, а теперь скоро будет моим товарищем.

Генералы, начальники дивизий или бригад имеют многочисленные канцелярии, которые распложают и без того бесчисленные приказы и переписку и отнимаюсь для того у полков страшное множество сержантов и писарей-солдат.

Перевел В. Н. М. Сообщ. Н. Шильдер

(Продолжение будет).

Комментарии

1. (1826 г.). Во время войны 1812 года против Наполеона было взято по 4 человека с 500, но это было единственно один только раз.

2. Когда полковой командир получает человека маленького роста, некрасивого и слабосильного, то он может надеяться, что это честный человек; но если он получает красивого, высокого и сильного человека, то это наверное негодяй.

3. Есть деревни, в которых все мужчины без исключения повырвали у себя по 5 или 6 зубов или отрезали по пальцу на руке.

4. (1826 г.). Павел I положил конец этим страшным злоупотреблениям, строго наказывая офицеров, терявших дорогою нескольких людей, и награждая тех из них, которые приводили свои партии в хорошем состоянии. В царствование Александра I та же заботливость была обращена на сбережение рекрут, и в настоящее время ни один офицер не мог бы затерять хотя одного рекрута, не рискуя подвергнуться за это примерному и вполне справедливому наказанию.

5. В Англии встречаются также офицеры, которые, как и в России наживают себе состояния.

6. (1826 г.). То же самое относится и к полковым командирам; гвардейские капитаны в Петербурге выдают своим кредиторам векселя с обязательством уплаты по ним, когда будут назначены полковыми командирами.

7. (1826 г.). Злоупотребления эти отчасти исчезли; однако провиантские офицеры все еще продолжают иметь прежние склонности; но они не могут уже предаваться им с таким же бесстыдством, как в былые времена; они принуждены довольствоваться кое-какою наживою и душевно сожалеют о временах минувших.

8. (1826 г.). Суворов был произведен в генералиссимусы после совершенного им похода в Италию и Швейцарию в 1799 году. Чин этот он заслужил своими постоянными и неслыханными успехами.

9. Из этого числа граф Кирилл Разумовский, крестьянин в 18 лет и генерал- фельдмаршал в 22 года, взамен отнятого у него звания гетмана малороссийских казаков, которое он получил 20 лет от роду; он брат малороссийского крестьянина, певчего капеллы императрицы Елисаветы, сделавшегося впоследствии её фаворитом. Этот старый генерал-фельдмаршал уважаемый за свои преклонные лета и достоинства, никогда не служил. В 1769 году, когда императрица объявила войну туркам, она сказала смеясь, что это ему, как самому старшему, следовало командовать армией он ей отвечать: «я вполне готов повиноваться вашим приказаниям: но прошу ваше величество приготовить вторую армию, чтоб заменить первую когда я ее потеряю».

10. (1826 г.) Суворов превзошел его в блеске и впоследствии совершил в Италии то, на что Румянцев вряд ли бы отважился.

11. Когда Румянцеву было 16 лет, его отправили советником посольства в Берлин; его предназначали дипломатической карьере. Но молодой граф, увлеченный своею решительною склонностью к военному делу, покинул посольство и поступил волонтером в один прусский полк, в котором, благодаря своим заслугам, достиг чина сержант-майора.

12. Он оставался главнокомандующим до самого окончания войны, и его противники и сторонники генерала Бауера утверждают, что этот искусный и знающий офицер, бывший его генерал-квартирмейстером, доставил известность фельдмаршалу. Действительно, кампания 1770 года, ко торою руководил Бауер, была самая прекрасная и самая искусная во всю эту войну; она была образцом величайшей тактики и рассчитанной и обдуманной смелости. После кампании 1771 года фельдмаршал, знавший, что говорят о генерале Бауере, и то, что говорил последний, искал случая погубить его и успел в этом. Румянцев получил приказание расположиться на зимние квартиры в Молдавии. Он сам хотел этого, но генералы, желавшие воспользоваться удовольствиями жизни в Польше, воспротивились такому распоряжению и увлекли на свою сторону Бауера. Фельдмаршал созвал военный совет, на котором было решено возвратиться на зиму в Польшу; Румянцев поручил генералу Бауеру отвезти это решение в Петербург, но едва Бауер приехал туда, как фельдмаршал приказал расположиться в Молдавии. Он отправил одного офицера предупредить об этом императрицу и прибавил, что это было сделано против желания генерала Бауера, без которого он может обойтись. По приезде в Петербург Бауер потерпел полное поражение и не вернулся более в армию. Фельдмаршал со славою окончил войну без него; однако ни одна из остальных его кампаний, за исключением последней, не может сравняться с кампанией 1770 года. В 1773 году он испытал несколько неудач, что заставило его два раза обратно перейти Дунай. В 1774 году Румянцев совершил блистательную кампанию и окончил войну самым достославным образом.

13. (1826 г.). Все военные, служившие под начальством фельдмаршала Румянцева, как его враги, так и сторонники, уверяли меня, что его темперамент отказывался презирать опасности. Он рисковал собою лишь изредка и то только тогда, когда это было безусловно необходимо, и притом лишь в том случае, когда прямо был к тому вынуждаем. Бледность лица и судорожное подергивание всех членов слишком явно изобличали те усилия, который он принуждал себя делать и которые он не был в состоянии скрыть.

14. Вот что передавали мне, как за достоверное, по поводу странностей фельдмаршала Суворова, которые он доводит до такой степени, что многие лица могли поверить, что оне действительно составляют род настоящего помешательства.

После Семилетней войны, в которой, несмотря на свою молодость и незначительные чины, Суворов представил доказательства блистательной неустрашимости и выказал уже зачатки великого таланта, он находился в Москве вместе с императрицей и услышал, как она рассказывала, что все великие люди имеют свои странности. Суворов, который желал быть великим человеком и мог быть им, ухватился за эти слова императрицы и с следующего же дня прикинулся оригиналом, а впоследствии довел свои странности до излишества. Утверждали также, что, представляясь даже смешным, он не желал сделаться страшным для фаворитов, чтобы не подвергаться опасности быть погубленным ими или остановленным в блестящей карьере, которую он хотел сделать, и это довольно правдоподобно.

15. (1826 г.). Тот самый, который в 1812 году был московским главнокомандующим и которому приписали пожар Москвы.

16. Это было умно и очень остроумно.

17. Он томился продолжительностью осады и медленностью князя Потемкина и хотел завязать дело, которое могло бы повести к штурму.

18. (1826 г.). Суворов не совершил ни одной, ни в Италии, ни в Швейцарии, где показал, что он может с таким же успехом сражаться к против французов, с каким сражался против турок.

19. (1826 г.). Суворова нет уже более 20 лет; время могло повлиять на мое мнение о нем. Но я не боюсь и теперь утверждать, что он был величайшим полководцем, какого Россия когда-либо производила.

20. (1826 г.). Этот важный случай произошел в 1807 году; голос России и призывал его предводительствовать армиями против Наполеона. Он показался в них лишь на несколько месяцев и в течение этого короткого времени не выказал никакого таланта, а беспрерывно возобновлявшиеся поступки смешного и жестокого безумия заставили императора Александра, призвавшего его против своего желания, удалить его от места, которого он был так мало достоин.

Каменский был убит несколько лет спустя ударом топора, нанесенным ему управляющим одного из его имений, который таким образом взял на себя труд отомстить за человечество.

21. (1826 г.). Все эти подробности были впоследствии всецело подтверждены мне генерал-лейтенантом Ивановым, начальником 19-й дивизии; в 1788 году он был поручиком, прикомандированным к главной квартире Каменского; он был очевидным свидетелем всех этих подлостей, о которых говорил не иначе, как с содроганием.

22. (1826 г.). 12 лет спустя после того, как я писал это, Прозоровский командовал армией в Молдавии, где и умер; он не имел блестящих дел, был несчастлив под Браиловым, но оказал великие услуги армии, установив в ней образцовый порядок и правильную, строгую дисциплину.

23. Фамилия его пишется Игельстрём (Igelstoem) он происходит из шведской семьи.

24. (1826 г.). Я имел случай в следующих моих сочинениях ознакомить с Кутузовым, который впоследствии играл такую огромную роль

25. (1826 г.). Михельсон командовал армией в Молдавии в первую кампанию и умер там. Он отличался дерзкою храбростью и достаточными познаниями, когда сохранял хладнокровие; но это случалось с ним редко: это был бешеный безумец; никогда насилие не совершало столько сумасбродств и жестокостей, сколько он совершил на моих глазах и в самое короткое время.

26. Нумсен весит более 350 фунтов. В Семилетнюю войну он был ранен картечною пулею, которая пробила ему щеку и сделала в ней дару, в которой можно поместить большое яблоко. Другому бы такая пуля оторвала голову.

27. (1826 г.). Беннигсен доказал, что способен на все; это один из лучших европейских генералов; я не боюсь утверждать это. В настоящее время ему 80 лет, он слеп и не может быть полезен даже в совете. Но Россия не должна забывать его кампаний 1806 и 1807 годов против Наполеона. Беннигсен был первый, который остановил его успехи Invicti victor.

28. (1826 г.). Герман был превосходный квартирмейстер; однако, когда он предводительствовал голландскою экспедицией против французского генерала Брюна, то был разбит и взят в плен. Его обвиняли в недостатке решительности и даже личного мужества; но его диспозиции были хорошо составлены. Корсаков командовал в Швейцарии против Массены; он был там очень несчастлив и выказал себя очень плохим. Это храбрый и честный человек, но без образования и таланта. Буксгевден доказал под Аустерлицем, что он не обладает ни одним из качеств, необходимых для генерала.

29. (1826 г.). В то время, когда я писал это, в генеральном штабе русской армии (квартирмейстерская часть) находилось несколько отличных офицеров, но в весьма малом числе. Вообще этот корпус был не многочислен и очень посредствен; в настоящее время он один из лучших в Европе, очень многочислен и состоит из всего, что есть наилучшего в России. Это превосходный рассадник генералов; офицеры его очень образованы, много занимаются, обладают значительными теоретическими познаниями, некоторые из них весьма опытны и служили с большим отличием. Все они обладают талантом рисовать и снимать планы, и притом доведенным, быть может, до излишества; то, что от них требуют в этом отношении на войне, заставляет их терять много времени. Во Франции офицеров генерального штаба разделяют на фронтовых, предназначенных для рекогносцировок, диспозиций, для ведения колонн, и на тех, которым поручена чертежная часть, и этой методе надлежало бы следовать всюду.

30. (1826 г.). Императрица в лице Макка сделала бы печальное приобретение; он не оправдал своей репутации и погубил все армии, которые были ему вверены.

Текст воспроизведен по изданию: Русская армия в год смерти Екатерины II // Русская старина, № 3. 1895