РАССКАЗЫ О СТАРИНЕ.

В дополнение к записанным мною рассказам Н. О. Котлубицкого о временах Павла 1-го (напечатанным в Рус. Архиве за 1866 г. стр. 1301-1331), присоединяю еще несколько невошедших туда, при чем считаю полезным дополнить их рассказами и других современников Котлубицкого; а также местными преданиями о некоторых известных лицах прошлого столетия, близких здешнему краю (Малороссии).

Во время пребывания двора в Петергофе однажды ночью позвали Н. О. Котлубицкого к императору, который тогда спал один, в особой комнате с отворенным окном, и вставленною в нем проволочною сеткою «Как тебе не стыдно, сказал ему государь, — я только и сплю перед рассветом, а на взморье, в кабаке, такой шум, что не дают мне покоя. Пойди, уйми их! Да только не расправляйся с ними строго». Котлубнцкий приказал прислать за ним с казаками верховую лошадь на взморье, а сам отправился туда пешком, прямою дорогою чрез сад. Сходя по золотой лестнице, он оглянулся, и ему показалось, что в комнате великой княгини Анны Федоровны горит свеча, и она читает книгу. Продолжая идти, он был невольно поражен, когда, близь Монплезира, увидел великую княгиню гулящую в саду в сопровождении великого князя и наследника, который сказал ему несколько слов. Несмотря на прелесть ночи и очаровательную местность, Котлубицкий сильно беспокоился неудовольствием государя. В таком взволнованном расположении духа он пришел на взморье, где уже застал казаков и свою лошадь, вошел в трактир и спросил содержателя. Вместо содержателя к нему вышел прикащик его в халате, с чубуком в руках и на резкие замечания, сделанные ему Котлубицкий, отвечал грубо и дерзко до того, что вывел Николая Осиповича из терпения, и тот [1070] приказал казакам укротить его нагайками. Оказалось, что этот прикащик тоже купец, и за самовольную с ним расправу хотел жаловаться государю. Чтобы не допустить до этого, Н. О. на другой день заплатил ему 5 или 6 тысяч рублей.

Когда я был еще холостым, рассказывал Н. О., то у меня были знакомые камер-юнгферы из прислуги государыни и великой княгини. Они по временам ко мне заходили, — ведь мне нужно было знать все, что делается во дворце: иногда батюшка (так он часто называл Павла, из сыновней преданности к своему благодетелю) спросит что нибудь, — так надо знать что отвечать. Вот однажды забежала ко мне камер-юнгфера великой княгини Анны Павловны и говорит, что великая княгиня очень скучает, даже чувствует себя не совсем здоровою. Мне пришло в голову, что вероятно скучает в отсутствии своего супруга цесаревича, находившегося тогда с Суворовым в Италии и желает посетить своих родителей, но не знает, как это сделать; почему я на другой день, когда батюшка отдыхал после обеда, побежал на половину великой княгини, иногда она меня приняла, то я ей осмелился высказать свои предположения, и решился предложить мой совет. Благодарю вас, генерал, за ваше участие ко мне, вы отгадали мое желание; но научите, как мне это сделать? — Очень просто, сегодня в собрании ¹ извольте принять на себя грустный вид. Император эго заметит, подойдет к вам и спросит о причине вашей грусти; тогда вы и скажите, что скучаете в отсутствии великого князя и чтобы находиться ближе к нему, желаете также посетить ваших родителей, которых давно не видали. Император сам всегда был почтительным сыном и [1171] уважает всегда это чувство в других. Он вероятно тотчас же доставит возможность исполнить ваше желание. — Так действительно и случилось: великая княгиня всё исполнила по совету Н. О, и государь, похвалив ее чувства к родителям, спросил: когда же вы желаете ехать к родителям? — Чем скорее тем лучше, отвечала она. — Но сейчас этого нельзя сделать, заметил император; а завтра все будет готово к вашему путешествию, и, призвав обер-шталмейстера, приказал к завтрашнему дню приготовить две кареты и все необходимое для поездки за границу великой княгини.

Император Павел покровительствовал женитьбе Котлубицкого и был расположен к жене его, которую он часто называл колибри (она была малаго роста). Император иногда заходил к Николаю Осиповичу, помещавшемуся во дворце, разговаривал и шутил с его женою. Однажды он ее спросил: «Страшен ли я, боитесь ли вы меня?» Нет, государь, отвечала она: вы не страшны, и я вас не боюсь. — А красив ли? продолжал император. — У вас чудесные глаза, отвечала ловкая женщина. Рассказывая об этом, Николай Осипович прибавлял, что у покойного государя глаза были чудные.

Однажды на разводе император отдал Николаю Осиповичу свою форменную трость ², с которою старик не расставался никогда, и даже сам размерил ею себе могилу. Я как то спрашивал: Не с этой ли палкой был знаком И. П. К...в? — Нет, отвечал старик, в кабинете государя была другая палка из воловьей жилы.

Маститый старик, Пастовский помещик, бывший Зеньковскиии предводитель дворянства, Петр Петрович Пащенко, житель знаменитой сливами Опошни, [1172] рассказывал мне, что он воспитывался в кадетском корпусе вместе с Котлубицким и Капцевичем; но что он был большой шалун, ленивец и ничему не учился, а играл только в карты (в хлюсты) на медные деньги с подобными ему товарищами на корпусном чердаке. Так как его шалости всегда почти обращали внимание Аракчеева, бывшего в то время поручиком и командиром егерской малолетней роты, который часто по этому имел привычку дергать его за пучек, то однажды товарищи его пред танцовальным класом натыкали ему в пучек булавок; выведенный из терпения его умышленными шалостями, Аракчеев и в этот раз схватил его за пучек и окровавил всю руку. В таком положении он привел его к начальнику корпуса Мелессино, который улыбнулся и велел наказать Пащенка, но потом запретил офицерам драться. Шалуна кадета препорядочно высекли. Когда уже в царствование императора Александра I Пащенко находился в Шостенском пороховом заводе, куда он доставлял селитру, то случайно встретился с заехавшим туда Аракчеевым и представился ему. Аракчеев тотчас вспомнил о булавках в тупее. Пащенко был выпущен из корпуса в кавалерийский полк, который был расположен возле Слонима. Император Павел проездом смотрел в строю их полк, а потом в Слонине, в доме гетмана Огинского (где помещался государь), фельдмаршал Репнин представил ему офицеров: каждый из них становился на правое колено, опираясь на палку левою рукою и в таком положении цаловал руку императора. — По словам Пащенки роскошь в Полтавской губернии и вообще в Малороссии началась со времени генерал-губернатора князя Куракина, которому стал подражать бывший Полтавской губернии предводитель Семен Михайлович Кочубей; у него было 13000 душ, но он прожил все состояние и разорился до [1073] такой степени, что не было чем его похоронить. До того времени в Полтаве жили очень просто: поваров не было, все держали кухарок ³, шампанского не знали, в продаже было одно только крымское вино по 1 руб. 50 к. сер. за ведро; никто не знал иностранных языков, кроме латинского; один только Паскевич (отец фельдмаршала) говорил по немецки. В Опошне Пащенко слыл местным банкиром, составив разными предприятиями и оборотами порядочный капитал в продолжении свой многолетней жизни. Рассказывали, что раз, заметив молодого человека, скучающего и ко всему равнодушного, вследствии модного когда-то (в 20-х годах нынешнего столетия) байронизма, он сказал: Я удивляюсь, что вы скучаете; мне когда сделается скучно, — я перечту 1000 рублей пятачками и повеселею. Бывший Малороссийский военный губернатор, князь Репнин, любил Пащенку, часто играл с ним в карты, иногда даже занимал у него небольшие деньги (тысячи по две). Пащенко всегда рад был ему служить ими, только неиначе как на известный срок и на честное слово; когда князь упоминал о заемном письме, тогда Пащенко говорил, что на заемное письмо он не может ему занять, а на честное слово — сколько угодно, хорошо зная, что в последнем случае князь непременно возвратит ему деньги в срок.

Упоминаемый в рассказе Пащенка Семен Михайлович Кочубей, в последние дни царствования императора Павла, находился по делам своим в Петербурге; и так как по особенному распоряжению государя, не позволено было ему оставаться долее назначенных для того нескольких дней, а между тем дела его не были еще окончены, то он и обратился с просьбою помочь ему к своему родственнику, бывшему пред тем Малороссийским [1074] губернатором М. П. М., отозванному от должности за то, что в одной из своих официальных бумаг выразился, что такой-то взят под стражу; тогда как в подобном случае следовало, по принятому порядку, писать: взят под караул или под арест. Этот родственник С. М. Кочубея, вероятно будучи лично известен С. Петербургскому генерал-губернатору Палену, приехал к нему вечером 11-го марта 1301 года ходатайствовать о позволении остаться еще один день Кочубею в Петербурге. Когда доложили о нем Палену, — тот выбежал встревоженный и спросил: что вам нужно? Торопливо выслушав объяснение, он отвечал: ваш родственник, когда хочет, и навсегда может оставаться в Петербурге.

Один Малороссийский дворянин хорошей фамилии имел дело в герольдии о внесении его в родословную книгу и, находясь в Петербурге по одному общественному делу, решился подать лично прошение императору, прося прибавить к его гербу девиз: Помяну имя Твое в роды родов. Прошение он по тогдашнему обычаю подал, ставши на колена. Павел прочел просьбу, она ему понравилась, и он сказал: сто душ. Проситель от страха и радости упал ниц. — Мало? сказал император, 200. Но тот, ничего не понимая, продолжал лежать. Мало! повторил государь, — 300, мало! — 400, мало! — 500, мало! — ни одной. Насилу наконец опомнившийся проситель встал; и хотя, не умея встать в пору, не получил имения, но дело его в герольдии окончилось скоро и успешно.

В 10 верстах от уездного города Суража, Черниговской губернии, находится село Ляличи с великолепным каменным господским домом, при нем с огромным парком, обведенным прочною каменною оградою, со всеми затеями барства прежнего времени. Эта усадьба, роскошно отделанная и меблированная, была выстроена по [1075] распоряжению императрицы Екатерины ІІ-й, средствами всего края; план дома, проэктированый знаменитым Гваренги, был исправлен карандашем самою императрицею ⁴; самое село было названо Екатеринодаром и подарено графу Петру Васильевичу Заводовскому. Рассказывают, что Заводовский, представляя государыне для утверждения составленный Гваренги проэкт для здания Государственного банка, так восхищался им, что Екатерине вздумалось выстроить ему такой дом на месте его родины ⁵. Говорят также, что императрица намерена была посетить это роскошное жилище во время своего путешествия по Белоруссии, но намерение это не осуществилось. Признательный Заводовский, в саду подаренного ему поместья, поставил бронзовую статую своего благодетеля, гр. Румянцева, в никогда не проходил мимо нее, не снимая шляпы пред ликом Кагульского героя ⁶. По восшествии на престол императора Павла, Екатеринодар велено называть прежним его именем — Ляличи. Граф Заводовский отставлен от [1076] службы и выслан в деревню, причем, по местному преданию, ему пожалован был орден — белая лента с оригинальною надписью…. И даже рассказывали, что, в первое время, приставлен был в нему полицейский чиновник для наблюдения, чтобы ежедневно он надевал этот орден. Другие говорят, что ему была дана не лента, а белые пуговицы на кафтан с такою же надписью. В продолжение всего царствования Павла граф Заводовский жил в Ляличах, откуда ему не дозволено было выезжать далее 10-ти верст. Исправнику повелено было наблюдать за ним; этот исправник, Шпаковский, человек грубый и корыстолюбивый, делал находящемуся в опале графу все возможные притеснения: беспрестанно ездил в Ляличи и каждый раз возвращался оттуда с деньгами и разными вынужденными подарками; ежели иногда случалось графу от скуки выехать к какому нибудь соседу верст за 10, то исправник сейчас являлся туда и заставлял графа, хоть в полночь, несмотря ни на какую погоду, возвращаться домой. По восшествии на престол императора Александра І-го, Заводовский немедленно был вызван в Петербург и потом сделан министром народного просвещения. Рассказывали, что этот исправник так надоел графу, что он, будучи министром, употребил все свое влияние, чтобы исправники были по выбору местного дворянства, а не по назначению от правительства, каковым был хорошо ему знакомый исправник.

Когда граф Румянцев отправил своих секретарей: Безбородку и Заводовского на службу в Петербург, то вышел за ними на крыльцо и сказал: Не забывайте меня старика ⁷.

Безбородко приехал в Петербург слишком 30-ти лет, не зная никакого иностранного языка кроме латинского; но в два года выучился по французски, а [1077] потом по немецки и итальянски. По французски он писал и говорил отлично, только чрезвычайно бегло ⁸.

Назначенный статс-секретарем, Безбородко не был еще знаком с Петербургским обществом и потому иногда охотно, по просьбе своих товарищей, дежурил за них в праздничные дни. Однажды на масляной угодно было государыне приказать пригласить к завтраку на блины дежурных статс-секретарей. Камер-лакей доложил, что никого из них нет во дворце. «Как, спросила императрица, неужели нет даже дежурного? — В статс-секретарской есть какой то Безбородко, отвечал камер-лакей. — Пригласить его, ведь он тоже статс-секретарь! сказала государыня. В разговоре с Безбородкою императрица коснулась какого то закона; он прочел его наизусть, и когда государыня приказала подать книгу, то пока ее принесли, он сказал на какой именно странице напечатаны самые слова. С тех пор государыня обратила особенное внимание на Безбородка. Память у него была превосходная; всем известно, как он однажды императрице прочел наизусть, держа пред собою чистый лист бумаги, один чрезвычайно важный указ, который он еще не успел написать по ее приказанию.

Племянник князя Безбородка, А. Я. Бакуринский, живший у своего дяди, находясь на службе в коллегии иностранных дел и бывший у него домашним человеком, рассказывал, что он часто посылал его в свою огромную библиотеку, не справляясь с каталогом, взять в таком-то шкапу, на такой-то полке известную книгу, — и никогда не ошибался. Этот же племянник рассказывал, как Безбородко приезжал в Чернигов к его матери, сестре своей, бывшей замужем за Черниговским губернатором Бакуринским. Он и брат его, будучи детьми, [1078] приветствовали дядю на крыльце, причесанные по тогдашней моде с тупеями, латинской речью, заранее приготовленною их учителем-семинаристом. Из Чернигова Безбородко отправлялся в Стольное, где жила его мать; он однажды ехал туда на лошадях губернатора и, возвращаясь, говорил шутя своему зятю, что его кучер очень удачно сострил над его управлением почтовым ведомством. Когда императрице угодно было увеличить прогонные платежи, то, чтобы сделать это менее неприятным образом для народа, говорил Безбородко, я предложил государыне уменьшить самые версты из 700 в 600-тые, что было одобрено и приведено в действие. Ваш кучер, везши меня пьяный, зацепил колесом за версту начал сердиться и ворчать, а вместе с тем и обратился: Що так густо понаставлено столпив, що неможно проихать, не зачепившись!

Безбородко всегда любил свою родину и покровительствовал своим землякам: приезжая в Петербург, все они являлись к нему и находили у него ласковый прием. Один из них, ожидая в кабинете за креслом князя, писавшего письмо по его делу к одному влиятельному лицу, от которого дело зависело, — ловил мух и замахнувшись разбил стоявшую на пьедестале дорогую вазу. «Поймал?» спросил Безбородко, не переставая писать. Другой Малороссиянин, никак не мог застать его дома и забрался в его карету, стоявшую у дворцового подъезда. Безбородко удивлен был, заставши в карете посетителя, который объяснил ему дорогой причину такового обстоятельства и самое дело, по которому он искал и нашел его покровительство.

Тот же племянник Безбородка рассказывал, что однажды, ожидая к обеду императрицу, которая обедала по тогдашнему обычаю в 2 часа, он послал его сказать повару, чтобы обед был готов скорее к приезду императрицы, и когда тот возвратился опять в [1079] кабинет, граф спросил его: «ну что он говорит?» Племянник отвечал, что повар сказал ему: доложите графу, что хороший обед нельзя так скоро сделать как разделить Польшу. «И ему до этого дело!» отвечал Безбородко.

Но время следования императора Павла 1-го чрез Смоленскую губернию, не смотря на предварительное высочайшее поведение, чтобы собственно для проезда государя не было делано особенных приготовлений и исправления дорог, он застал множество крестьян, чистивших дорогу; спрошенные государем, они сказали: что они высланы для исправления пути помещиком Храповицким по случаю царского проезда и при этом удобном случае жаловались вообще на притеснения своего владельца. Прибывши на станцию, взволнованный император, в присутствии окружающих его придворных и находившегося при нем государя наследника, стал громко выражать свое негодование за ослушание его повелений. Как выдумаете, Храповицкого надо наказать в пример другим? Все безмолвствовали. Тогда он, обратясь к наследнику престола, сказал: Наше высочество, напишите указ, чтобы Храповицкого расстрелять, и напишите так, чтобы народ знал, что вы дышите одним со мною духом! — Благодушный Александр в смущении вышел в другую комнату, как в это самое время подъехала отставшая карета Безбородки, находившегося также в свите государя. Великий князь наследник бросился к нему, рассказал в коротких словах происшедшее и просил его успокоить государя. «Будьте благонадежны» отвечал Безбородко с обыкновенным своим малороссийским выговором, и вместе с наследником вошел в комнату к государю. — Ну вот, Александр Андреевич, обратился Павел к нему и, объяснив дело, прибавил: «как ты думаешь, хорошо ли я сделал, что приказал Храповицкого расстрелять?» [1080] — Достодолжно и достопохвально, государь, отвечал князь Безбородко с тем же малороссийским выговором. Великий князь наследник и все были поражены таковым его ответом. — «Вот видите, воскликнул государь, что говорит умный человек; а вы чего все испугались?» Подождав немного, князь Александр Андреевич продолжал: Только, государь, Храповицкого надо казнить по суду, чтобы все знали, что ослушника повелений государя карает закон; следовательно нужно послать указ Смоленской уголовной палате, чтобы она немедленно приехала в полном своем составе на место и постановила свое определение. Государь на это согласился, и сейчас о том был послан с фельдъегерем указ уголовной палате; а государь отправился в путь. Безбородко с намерением отстал; заметивши в дали несколько скачущих троек с чиновниками в мундирах и зерцалом, вышел из своего экипажа, пошел вперед и, как бы гуляя, встретил необыкновенный поезд, остановил их, спросил председателя. отвел его в сторону и сказал ему, чтобы он и его товарищи, не смотря ни на какие соображения, как можно были осторожны и действовали сообразно с законами в предстоящем, порученном им деле, что в противном случае он и вся палата могут подпасть под справедливый гнев императора.

По суду Храповицкий, выславший крестьян для исправления дороги не по случаю проезда государя, а собственно потому, что она была испорчена дождями, — был оправдан ⁹.

А. Ханенко.

Комментарии

1. Каждый вечер все члены высочайшей фамилии собирались в известную залу, куда приходил император и где находились также придворные, имеющие на то право, — это и называлось собранием.

2. Эта самая палка находится теперь у меня: ее подарил мне племянник Н. О., на память об его почтенном дяде.

3. Из дневника прадеда моего Н. Д. Ханенка видно, что в 1730-х годах у значительных Малороссиян были уже повара.

4. Этот план с поправками императрицы многие видели у прежних владельцев Ляличь.

5. Отец его имел поместье близь Стародуба и в с. Дахновичах, а также и в с. Красновичах, близь Ляличь. Брат П. В. Заводовского, Иван Васильевич, был полковником Стародубским. П. В., бывши в силе, завладел многими монастырскими землями возле Суража и даже, говорят, отнимал почти насильно прилегающие к его имению земли своих небогатых соседей; почему он не пользовался особенным расположением своих земляков; брат его, живший возле Стародуба в с. Мериловке, Илья Васильевич, был очень добрый и всеми любимый человек.

6. Имение Ляличи при сыне гр. Заводовского было продано Энгельгарду, потом барону Черкасову и теперь находится во владении И. А. Атрыганьева. При продаже барону Черкасову, наследниками Енгель-гарда увезена была статуя в Смоленскую губернию. В прошлом году куплен этот замечательный памятник Черниговским губернатором, князем Сергеем Павловичем Голицыным, и подарен городу Глухову, в котором была сосредоточена административная деятельность грана, во время управления им Малороссиею, где эта статуя будет воздвигнута, как знав тройной признательности — современника, потомка и всего края.

7. Слышал от Петрушкевича, отец которого в то время служил у гр. Румянцева.

8. Слышал от племянника Безбородка А. Я. Бакуринского.

9. Рассказ этот я слышал от двух почтенных стариков. Черниговских помещиков; один из них находился в родственных отношениях с князем Безбородкою.

Текст воспроизведен по изданию: Рассказы о старине // Русский архив, № 7-8. 1868