ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ЦАРСТВОВАНИЯ ЕКАТЕРИНЫ II

(Письма княгини Анны Александровны Голицыной)

Печатаемые ниже письма княгини Анны Александровны Голицыной, рожденной княжны Грузинской, к ее родственнику, вице-канцлеру и обер-камергеру, князю Александру Михайловичу Голицыну, относятся к последнему году (1796) царствования императрицы Екатерины II и заключают в себе много весьма любопытных сведений о придворной жизни того временя. В простом, безыскусственном рассказе княгиня рисует картину быта тогдашнего высшего общества, описывает приезд в Петербург шведского короля Густава IV, празднества, дававшиеся в честь его при дворе и частными лицами, сватовство короля к великой княжне Александре Павловне, окончившееся столь оскорбительной для Екатерины неудачей, сообщает слухи и предположения, ходившие по этому поводу в городе, и т. д. и заканчивает свою переписку короткой фразой: “Императрица скончалась 4 ноября, в 11 часов вечера”...

Письма княгини Голицыной, писанные по-французски, переданы нам, в переводе на русский язык, Г. В. Есиповым, при чем им опущены те места, которые касаются исключительно семейства Голицыных и их родственных отношений.

Считаем не лишним привести здесь краткие биографические сведения о княгине Анне Александровне Голицыной. Она родилась в 1760 г., была замужем сперва за кавалером Александром Александровичем Де-Лицыным (побочным сыном вице-канцлера, князя Александра Михайловича Голицына), а по смерти его (в 1789 г.) за князем Борисом Андреевичем Голицыным, сыном князя Андрея Михайловича, брата вице-канцлера. После кончины князя Андрея Михайловича, последовавшей в 1770 г., брат его вице-канцлер, князь Александр Михайлович, сделался [83] опекуном его детей, заботился как родной отец о их воспитании и образовании, устройстве их дел и завещал им все свои имения.

Муж княгини, князь Борис Андреевич, начал службу в гвардии, командовал армейским полком, в 1796 г. назначен гофмаршалом при великом князе Константине Павловиче и скончался в 1822 г. в чине генерал-лейтенанта.

В то время, к которому относятся печатаемые письма, адресованные княгиней к князю Александру Михайловичу Голицыну, последний жил в Москве, куда он удалился еще в 1778 году, получив увольнение от звания вице-канцлера.

I.

Петербург. 27-го марта, 1796 года.

Я приехала сюда, добрейший мой князь, в воскресенье вечером, благополучно с двумя детьми моими, а остальных двоих оставила в Торжке с доктором; они также приехали сюда вчера и здоровы (В это время у княгини были дети: 1) княжна Елизавета Борисовна, род. в 1790 г., ум. в 1810 г.; с 1808 г. замужем за князем Борисом Алексеевичем Куракиным; 2) князь Андрей Борисович, род. в 1791 г., ум. в 1861 г.; женат был два раза, 1) на Нине Федоровне Ахвердовой и 2) на Варваре Сергеевне Шереметевой; 3) князь Александр Борисович, род. в 1792 г., Ум. в 1865 г., женат был на Анне Васильевне Ланской; 4) князь Николай Борисович, род. в 1794 г., ум. в 1866 г., женат был два раза: 1) на Княжне Елене Александровне Салтыковой, 2) на Вере Федоровне Пешман. Затем: 5) княжна Софья Борисовна, род. 15 августа 1796 г., ум. 19 ноября 1871 г., была замужем за Константином Марковичем Полторацким; 6) княжна Татьяна Борисовна, род. в 1801 г., ум. в 1869 г., была замужем за Александром Михайловичем Потемкиным; 7) Александра Борисовна, род. в 1802 г., была замужем за князем Сергеем Ивановичем Мещерским).

Я не написала к вам в понедельник, намереваясь писать с офицером, который провожал меня сюда. Хотя я здесь уже четыре дня, но не была еще нигде и не представлялась императрице; вчера начала свои визиты, и это продлится несколько дней. В день моего приезда я остановилась у моего свояка (beau-frere) Алексея Андреевича, а следующий весь день провела у другого свояка, у князя Михаила Андреевича; в среду обедала у князя Юсупова, сегодня обедаю у себя дома. Дом, куда я переехала, совершенно неудобен для житья, не смотря на то, что он очень велик; нет ни столовой, ни гостиной, просто гадость, ни погреба, ни сарая. Мы не останемся здесь, а переедем в дом Степана Степановича Апраксина, на Царицын Луг, за который будем платить тысячью рублями дешевле, и который удобнее. Я редко [84] вижу моего мужа; он беспрестанно при великом князе Константине Павловиче, которого должен сопровождать каждый раз, когда его высочество ходит к императрице; затем, муж мой беспрестанно в большом свете (il est tres repandu).

Вчера создан новый князь Зубов и три графа Марковых; говорят, что война со шведами решена, но публично не смеют говорить об этом; вчера курьер привез известие, что шведы приближаются к нашей границе; утверждают, что великий князь Константин назначается в поход, следовательно и мой муж с ним. Г. Заводовский решительно выходит в отставку. Австрийский император прислал подарки за раздел Польши и тройной союз, всем тем, которые принимали в этом участие; граф Везбородко, Марков и Остерман получили его портреты, украшенные бриллиантами; каждый портрета оценивают в 28,000 рублей. Князю Зубову он прислал солитер в 50,000 рублей. Посланнику прусскому табакерку и 4,000 червонцев; английскому посланнику — табакерку. Вот самые свежие новости, любезнейший князь! Я не все еще знаю, что происходит в Петербурге, потому что мало с кем виделась; вчера я была у графини Матюшкиной, которая очень много расспрашивала об вас; три недели тому назад дочь ее родила, но больна лихорадкой, что, говорят, для нее очень опасно. Мать здорова и не стареет. В воскресенье я буду представляться только императрице. Великий князь Павел Петрович в Гатчине, и потому мне не возможно в этот день представиться молодым великим князьям и великим княгиням.

Мне очень грустно, любезнейший князь, что я лишена удовольствия вас видеть и, не смотря на все удовольствия, здесь мне обещаемые, не могу забыть, как я была счастлива в Москве, видя вас часто; у меня много будет здесь знакомых, но конечно не друзей; я всякий день вижусь с князем Михаилом (Князь Михаил Андреевич Голицын — родной брат мужа княгини род. в 1765 г., ум. в 1812 г.; женат был на графине Прасковье Андреевне Шуваловой (писательнице), род. в 1767 г., ум. в 1828 году.) и молодыми князьями; они очень меня любят, часто бывают у меня и ведут себя очень хорошо. Посылаю в двух ящиках табак молодому князю Прозоровскому, прошу вас, любезнейший князь передать ему. Катерине Александровне Де-Лицыной я обещала прислать ноты, но я еще не слыхала никакой музыки. Сегодня вечером отправляюсь на маленький концерта к графине Шуваловой, где я услышу знаменитого Мандини. Завтра концерта у моей невестки Прасковьи Андреевны. Надеюсь, что она не забудет прислать мне свои вариации. Княгиня Меншикова, вероятно, уже приехала в Москву, я встретила ее, не доезжая 12 верст до Петербурга. [85]

Целую ваши руки, любезнейший князь, прошу о продолжении вашей дорогой для меня дружбы; обнимаю Катерину Александрову и Дашиньку; передайте мой поклон молодому князю Прозоровскому. До сих пор я не могла передать письмо графини Суворовой ее сыну.

Я хотела послать за ним, но мой муж сказал, что этого не следует делать потому, что это будет бесполезно и его не пришлют ко мне; буду дожидаться случая, когда увижу его; меня уверяли, что они уезжают в Москву; не знаю, правда ли это, но во всяком случае, все что узнаю об нем, я не замедлю сообщить вам; рассказывают, что отец его, желая знать, умеет ли он писать по-французски, велел ему написать несколько слов на этом языке, и он написал: chere maman, je vous aime de tout mon coeur.

Матери прибавили еще 1,500 рублей пенсии; мне рассказывали, что молодой Суворов не исполняет своей службы (ne fait pas meme son sevice) и его нигде не видно. Вот все наши новости, любезнейший князь — ожидаю с нетерпением от вас — ваших.

II.

Петербург. 10-го апреля, 1796 года.

Княгиня Меншикова, вероятно, приехала уже в Москву, и вы часто ее видите, я начинаю ревновать ее из страха, что ее пребывание в Москве заставит вас забыть меня, и уверяю вас, дорогой мой князь, что я искренно скучаю по вас, и мне нигде не будет так хорошо, как в Москве, не смотря на то, что я всякий день в разъездах, имею много знакомых; но не могу сказать, чтоб это меня забавляло; этот образ жизни мне не по нраву, и я несколько раз намеревалась посидеть дома, но мне это не удается. То надо делать визиты, то несносные званые ужины, и я буду в отчаянии, если все это будет продолжаться. Вот уже три недели как я здесь и с самого приезда ни одного дня не просидела целый день дома.

Графиню Матюшкину я не видала еще после смерти ее дочери; говорят, жалко смотреть на нее, зная ее горе и расстроенное состояние; она совершенно нищая, у нее не было ни копейки на похороны дочери, она написала к императрице и ей пожаловано 5,000 руб. Положение этой несчастной женщины ужасное: на руках семь детей, из которых старшему семь лет. Она никого не хочет видеть, и говорят даже, что она заговаривается (qu'elle a des absences de raison).

История князя Гагарина наделала здесь много шуму; говорят, что в Москву послали нарочного для освидетельствования, какую он продавал водку: настоящую или поддельную (falsifiee)? [86]

Новостей здесь особенных никаких нет; о войне со шведами перестали болтать, напротив, говорят о блистательных празднествах в Петергофе, по случаю ожидаемого прибытия соседа, который приедет жениться на соседке. Впрочем, мне кажется, в Москве больше знают, чем здесь; здесь занимаются только игрою в карты, концертами и ужинами; недостает времени подумать об чем-нибудь. На будущей неделе мне хочется говеть; церковь в доме Бецкого рядом с нашей, я часто хожу туда к обедне и там буду молиться на страстной неделе.

III.

Петербург. 28-го апреля, 1796 года.

Наконец, в воскресенье на Пасху я была представлена великому князю-отцу, а на другой день великому князю Константину Павловичу, так что я все утро несколько раз переодевалась, чтобы вовремя приехать и в Мраморный дворец, и в Зимний, чтоб поздравить великого князя до бала; в великий четверг я пропустила почту и не писала о бале, потому что после причастья очень устала. Бал в понедельник на святой неделе был очень великолепен, потому что это был день рождения императрицы; она была в этот день очень весела. Я стояла вместе с моей невесткой и княгиней Радзивилл, когда императрица подошла к нам и разговаривала много с ними; увидев меня, сказала, что я ее старая знакомая, что она с удовольствием видела меня в Херсоне и в Кременчуге, потом спросила, привыкаю ли я к петербургской жизни? и, не дожидаясь моего ответа, продолжала: — “О! вы привыкнете!” Графине Головиной, которая стояла возле меня, императрица сказала обо мне, чтобы она мне давала уроки. На другой день графиня Шувалова рассказывала мне, что императрица много говорила ей обо мне, и что я ей очень нравлюсь. Я пишу к вам, любезнейший князь, потому что знаю, как вы интересуетесь всем, что до меня относится. Дело князя Гагарина кончилось в его пользу, и он торжествует; освидетельствовали поставленную им водку, и Рожерсон выдал свидетельство, что она отличного качества; говорят, он привез сюда 150,000 руб., чтоб выпутаться из этого щекотливого дела. Кончаю мое письмо, целую ваши ручки и прошу о продолжении вашей дружбы.

IV.

Петербург. 11-го мая, 1796 года.

Я не писала вам несколько почт, но по правде сказать, голова кружится от здешнего образа жизни; это очень утомительно, [87] за то (en revenche) очень весело (bien amusant), и хоть я очень жалею быть в разлуке с теми, которых я обожаю, но должна сознаться, что мне здесь очень приятно (je me plais ici infiniment); здесь все так оживлено, удовольствия очень разнообразны, всякий день что-нибудь новое; на этой неделе я участвовала в прелестной кавалькаде; мы завтракали у княгини Долгоруковой, а оттуда верхом проскакали через весь город в Екатерингоф; каждый из нас привез какое-нибудь кушанье и образовался прекрасный обед; нас было 25 персон; из мужчин все иностранные министры, много поляков и князь Михаил Петрович Голицын, и так как я была из самых храбрых, то мы с ним галопировали на славу.

В среду был маскированный бал у графа Безбородко; этот праздник был прелестен и с роскошью; великие князья были, и я там познакомилась с моим великим князем Константином Павловичем; я танцевала с ним контрданс, который продолжался целый час; третьего дня был бал в Таврическом дворце, я была туда приглашена; бал был прелестен. Императрица пришла в сад и заставила всех танцевать на траве; потом ужинали у великого князя Александра Павловича и танцевали до двух часов ночи. Императрица подошла ко мне и сказала, что я, вероятно, воображаю, что я в Кременчуге, в 1787 году (княгиня была в Кременчуге во время приезда туда императрицы). Сегодня она обедала у обер-шталмейстера Нарышкина; мой муж также там обедал; говорят, у Нарышкина будет бал, но я не знаю, кто будет танцевать, потому что он не пригласил ни замужних, ни девиц танцующих, даже не всех фрейлин. Поговаривают, что после завтра переезжают в Царское Село; мой муж отправляется туда, но не желает, чтоб я переехала пока не прикажет это императрица. Я нахожу, что он прав, и мне приятнее отправиться туда, когда мне прикажут, а не соваться самой. Наконец, мы видели представление знаменитой оперы “Камилла”, в которой княгиня Долгорукова прекрасно исполняет первую роль; музыка прелестная, сочиненная нарочно г. Мартини для лиц, не имеющих голоса. Эта пьеса слишком раздирательна для домашнего спектакля; сюжет истинный, взят из писем о воспитании г-жи Жанлис, где она рассказывает историю герцогини С., которая была заперта в подземелье ревнивым мужем. Все было превосходно в пьесе, прелестные декорации и un ensemble etonnent.

Присутствовало 300 человек зрителей. Был граф Шереметев. Вы не можете себе представить, мой дорогой князь, какая разница граф Шереметев в Москве или здесь; вообразите, что опера продолжалась четыре часа и граф стоял в дверях при [88] входе в партер, его беспрестанно толкали проходящие, а молодые люди и не думали уступить ему местечка; никто не скажет, что это тот же Шереметев. Недавно у посланника я не находила стула. Шереметев поспешил достать и принес сам; он здесь так ничтожен, что непонятно, отчего Петербург он предпочитает Москве. У нас, здесь, теперь есть прекрасная (superbe) итальянская опера, и это очень прибавляет удовольствия к здешней жизни. Французский театр здесь порядочный (assez bon). Сегодня я пожертвовала итальянским спектаклем, чтобы иметь честь писать вам.

V.

Царское Село. 2-го мая, 1796 года.

Наконец, дорогой мой князь, я поселилась (je suis installee) в Царском Селе. В последнем письме, которое я имела честь писать к вам, я выражала сомнение, попаду ли сюда, но когда императрица объявила моему мужу, чтоб он привез меня, et que je sois de la societe, я отправилась тотчас и вчера, в именины великого князя Константина и великой княжны Елены, мы до обедни в русском платье поздравляли великого князя Константина Павловича, потом были у великого князя-отца, Павла Петровича, потом я представлялась императрице...

Она изволила милостиво сказать мне: — “Вы будете жить с нами”. Потом все были у обедни, потом мы обедали за большим столом (au grand diner), после обеда ходили поздравлять великую княжну Елену Павловну; в этот день в Царском Селе бывает ярмарка, которую посещает императрица и весь двор, и мы там были; потом переодевались, чтоб поспеть в 6 часов ко двору. Императрица гуляла очень много с г-жой Толетой-Барятинской, которая была ей тут в первый раз представлена; она прожила три лета в Царском Селе и не была до сих пор ни разу приглашаема.

Долго гуляли в прелестном Царскосельском саду и в 8 часов возвратились во дворец; начался бал; я протанцевала несколько польских и один контраданс, но от усталости и жары, голова так разболелась, что я, почувствовав себя дурно, уехала (je me retirai); причиной этого было просто желудочное расстройство, потому что, после рвоты, мне стало гораздо лучше. Ночь я проспала хорошо, а теперь совершенно здорова. Обедала я сегодня у великого князя Константина Павловича, который пригласил меня, когда только я хочу, обедать и ужинать у него каждый день. После обеда опять переоденусь, чтоб поспеть в 6 часов к императрице; я беспрестанно смотрю на часы, чтоб не опоздать. Жизнь здесь чрезвычайно приятна (charmante), нет никаких стеснений (on n'y est point du tout gene) и, действительно (en verite), [89] императрица так добра, что при ней никто не стесняется (on n'est pas plus embarasse devant Elle, que devant des particuliers).

Муж мой в восхищении от здешней жизни, он очень хорош со всеми; одним словом, мы так привыкли к этому образу жизни, как будто всегда так живали. Завтра предполагаю отправиться в город, чтобы перевезти сюда некоторых моих детей и хозяйство. Княгиня Юсупова уступила нам свой дом, куда я и помещу детей. Квартира, где мы живем теперь очень мало и неудобно. Муж мой ничего не берет от двора, а потому мне надо иметь свое хозяйство, без чего я умираю от голода и жажды. Вы спрашивали меня, князь, о маленьком Суворове; он здоров и его видят постоянно, гуляющим по улицам или по набережной; у меня он не был; я встретила его с сестрой его в саду; я поцеловала его и подошла к его сестре г-же Зубовой и просила ее позволить ему приходить ко мне, присовокупляя, что он такой близкий мой родственник, что я привыкла часто его видеть, что его мать, дяди и все его родственники спрашивают меня об нем, и я не знаю, что им отвечать. Она покраснела и отвечала мне, что ей известно, что мы близкие родственники, что она за обязанность и за удовольствие сочтет сама привести ко мне своего брата, наговорила мне сотню любезностей и долго гуляла со мною в саду. При ней был Хвостов, — вероятно, оттого она не смела откровенно говорить; кажется, она такая добрая и не верится, чтобы все происходило от нее, а, вероятно, ей запрещено писать к матери. У меня она не была, она живет в Царском. Я отправлюсь к ней на днях с визитом (Известно, что фельдмаршал Суворов находился в самых неприязненных отношениях к своей жене (рожденной княжне Прозоровской). Он запрещал своей дочери, графине Зубовой, иметь какие-либо сношения с матерью и с родственниками. Сыну Суворова, Аркадию, было в это время лет и он воспитывался у сестры.).

VI.

Царское Село 26-го мая 1796 г.

(В начале письма княгиня просит у князя Александра Михайловича Участия содействовать продаже их Орловского имения Михаилу Львовичу Измайлову, который желает купить его. Они уступают все за 275,000 в том числе и долг Воспитательному дому 130,000 рублей).

...После объяснений о серьёзных делах, сообщу вам, князь, что жизнь в Царском Селе, действительно, прелестна, каждый День она все более и более мне нравится. Нет скучного однообразия, два дня сряду не делают одно и тоже: вчера был бал, третьего дня лотерея, в пятницу прогулка в открытых [90] экипажах; я была с императрицей в ее таратайке. Она обходится со мною необыкновенно милостиво и любезно, что прибавляет много удовольствия в здешней моей жизни; сегодня старшие дети мои переезжают сюда, маленькие остаются в городе, потому что мы хоть и в двух домах здесь, но не достает им помещения. Надеюсь, что г. Носков вышлет мне скоро маленького Александра, которого я с нетерпением жду увидеть; мой двоюродный брат (beau-frere) Алексей (князь Алексей Андреевич Голицын), уже четыре дня как живет в Кайрове и говорит, что эта деревня прелестная.

Граф Салтыков, со всем своим семейством, решительно уезжает на два года в свои имения и проедет через Москву — более новостей не знаю; целую ваши ручки и проч.

VII.

5-го июня, 1796 г.

Имею время на этот раз написать к вам, дорогой мой князь, только несколько строчек, чтоб уведомить о получении вашего письма и благодарить вас за содержание его, наполненное веселою добротою. Я чрезвычайно устала от прогулок и от игры в бары (jeu de barres), а так как почта уходит завтра в 6 часов утра, то я принуждена писать с вечера и теперь уже полночь. Образ жизни все тот же: в хорошую погоду гуляем иногда пешком, или в экипаже, или по воде; в дурную погоду императрица играет в своей комнате и мы тут же играем в маленькие игры (aux petits jeux), шум страшный (un train terrible), кричат, поют, кувыркаются по полу (on se roule par terre...) и это ее забавляет; чем мы более веселимся, тем она довольнее; на днях я гуляла с нею в ее шлюпке. Моя невестка (belle-soeur) живет Павловске в своем прекрасном доме и так как от Царского Села только 4 версты, то она ежедневно приезжает вечером к императрице; эта милость ей разрешена уже давно. Они действительно уезжают в свои деревни и только задерживает недостаток денег. Князь Юсупов берется управлять всеми их имениями, он торопит их уехать; я очень рада, что он взялся за это. В одном из ваших писем, вы спрашиваете меня, князь, участвует ли моя невестка (belle-soeur) вместе со мною во всех придворных увеселениях. О! без сомнения! Она в большой дружбе с княгиней Долгоруковой, играют вместе комедии на театре посланника (?), где и было представление оперы “Камилла”; теперь в городе никого нет, все на дачах, раз в неделю я уезжаю в город навестить младших детей моих. Здесь у нас нет никаких новостей, точно мы в Китае, [91] когда приедешь в город, там наслушаешься вдоволь. Г-жа Рибас торгует у нас имение, и мой муж поехал в город, чтобы узнать решительный ответ. Кончаю письмо, — целую тысячу и тысячу раз ваши ручки и прошу поцеловать за меня Катерину и Дарью Александровну и Дашиньку также.

VIII.

Царское Село. 18-го июня, 1796 г.

Болезнь помешала мне две почты писать к вам. Я так сильно простудилась, что по милости неудобной здесь нашей квартиры, принуждена была переехать в город и там пролежала 8 дней в постели; я так сильно кашляла, что в одну ночь думала, что меня удушит.

Третьего дня вечером я возвратилась в Царское Село, но так как простуда моя еще не совсем прошла, то я и не явилась к императрице; думаю сегодня быть у нее Мой малютка, благодаря вам, приехал сюда совершенно здоровый, пробыв 9 дней в дороге; миллион раз благодарю вас за снабжение его хорошей подорожной, почтальоном и человеком из ваших слуг. Присланного вашего кондитера я помещу в ученье к лучшему мастеру; повар же ваш теперь в учении у князя Зубова, у которого отличный повар и ежедневно стол на 30 человек, тут он в месяц выучится скорее и лучше, чем в 6 месяцев в другом доме.

(Затем княгиня сообщает подробности о хлопотам, по продаже имения и об неприятном денежном положении, особенно по случаю сдачи мужем полка, которым он командовал, будучи принужден заплатить за сдачу своему преемнику 11,000 руб.).

Я не была покойна, пока муж не разделался с полковым командиром, которому он сдал свой полк. Теперь нам жизнь очень дорого стоит. Я живу с мужем в дворцовой квартире, в 4-х маленьких комнатах — нет ни кухни, ни конюшни, ни комнаты для камердинера и моей служанки, которые при нас. За две версты от нас живут старшие мои двое детей, маленькая Юрьева, француженка, англичанин и его жена; там у меня мое хозяйство, я отправляюсь туда обедать и ужинать. В городе я оставила трех детей: Александра, Николая и Софью, доктора и l'ecyer Там тоже свое хозяйство — так что необходимо держать вдвое более лошадей для наших беспрестанных поездок в город и для провизии, потому что здесь нельзя достать фунта говядины. Прежде отпускал стол гофмаршал сам, во время пребываний его в Царском, но с нынешнего года это прекращено, не дают ничего и это преобразование и экономию при дворе устроили князь Варятинский и Калищев. Все умирают с голоду, [92] а они ожидают за это награды соразмерно с сбережениями, которые они сделали; говорят, расходы действительно уменьшились страшно; преобразования коснулись даже стола ее величества, великого князя-отца и других; три месяца, которые мы должны будем прожить здесь, будут нам стоить дороже шестимесячной жизни в городе.

Свояк мой (beau-frere) (князь Михаил Андреевич, камергер, тайный советник, род. в 1765 году, ум. в 1812 г., с 1787 г. женат на графине Прасковье Андреевне Шуваловой) говорит беспрестанно, что уезжает, но не видно никаких приготовлений к отъезду; они все еще живут в Павловске, и моя невестка (belle-soeur) ежедневно приезжает в Царское Село; ее особенно отличает императрица, (elle est extremement distinguee de l'Imperatrice), которая призывает ее к себе и разговаривает с ней по несколько часов. Она постоянно больна, беременна, не может сесть безнаказанно куска хлеба без рвоты; мы все три невестки (belles soeurs) теперь в одинаковом состоянии. Мою невестку, жену князя Алексея (князь Алексей Андреевич, шталмейстер, тайный советник, действительный камергер, род, 1767, ум. 1800, с 1791 женат был на Александр Петровне Протасовой, умершей в 1842 г. в Париже католичкой), вижу редко. Она живет в Кайрове, принимает много гостей, дает часто большие обеды и ужины, на которых я не была еще ни разу; два раза в неделю она приезжает сюда навещать свою тетку, но ко мне не заходит, так что по месяцам мы с ней не видимся; в городе то же самое; она обедает всякий день дома, а ужинает у тетки. Я вижу, что я наскучила вам, дорогой мой князь, моим длинным письмом, в котором нет ничего интересного.

Забыла вам сказать о графине Зубовой (дочери Суворова); вижу ее ежедневно при дворе и очень с ней сблизилась, что не трудно, потому что она очень доброго сердца и очень глупа. Действительно, ее простота (simplicite) изумительна; однажды, я заговорила с ней об ее брате и сказала ей: — “Пожалуйста, графиня, заставьте вашего брата каждую почту писать к матери; это жестоко оставить несчастную и бедную мать в стороне, отдаленною от ее детей, которые совершенно забыли об ней, при том, она в такой бедности, что едва ли выдержит и наложит сама на себя руки; когда ее видели в последний раз, она была в самом жалком положении, а теперь, говорят, еще хуже”.

Я спросила графиню, отчего она сама не пишет к своей матери, имея возможность утешить этим несчастную и доказать свое доброе сердце, которое все хвалят. Она мне отвечала: — “Разве она очень нездорова и жалка? брат мой пишет к ней каждую почту, могу вас в этом заверить, потому что я отправляю его [93] письма; но мне невозможно ей писать, это совершенно другое дело, есть обстоятельства, которые не позволяют мне это делать”. Зная ее добрую душу, я уверена, что она это делает только по глупости. Она обедает каждый день с императрицей, этой чести не имеет ни одна из придворных дам, но от этого она не делается любезной, или разговорчивой и едва говорит, — императрица тоже с ней не разговаривает никогда (ne lui parle jamais).

IX.

Царское Седо. 17-го июля, 1796 года.

Со всем моим желанием писать к вам всякую почту, для меня это невозможно, потому что мне надо целый день, чтобы написать ответы на все письма, которые я получаю и еще часто должна отвечать и за моего мужа, который никому не пишет писем. Хотя мы и ничем особенно не заняты в Царском, но все-таки надо всякий день являться при дворе, возвращаюсь к себе в 10 часов и отправляюсь ужинать за две версты к детям, где обедаю ежедневно; уверяю вас, добрейший князь, что в течение дня наберется едва часа два свободных, и к этому часто нездоровится — у меня бывают боли под сердцем, и еще dans les reins, которые мешают мне чем-нибудь заниматься.

Мы хотим распорядиться так: займем в банке 80,000 рублей, приложим из доходов 20,000, это составит 100,000 рублей, которыми уплатим наши частные долги и останемся должны только банку и ломбарду; эту зиму я проведу в Москве, в апреле отправлюсь в деревню, где проживу лето и осень. Надеюсь, Бог нам поможет устроить все, не продавая ничего; мы получаем достаточно доходов и если проживем 6 или 7 месяцев в деревне, то не проживем и половины доходов. Этот год был для нас ужасен! Постройка, переезд в Петербурга, сдача полка моим мужем, карточные его долги — все это скоплялось одно за другим! В будущем году этих расходов не будет, и уверяю вас Богом, что мужу моему окончательно опротивели азартные игры, и он играет теперь в бостон, по одному и по два червонца; это большая игра, но в Царском Селе, никто по меньшей цене не играет; это коммерческая игра, и так как он играет в нее хорошо, то и не делает больших проигрышей.

X.

Петербург. 28-го июля, 1796 года.

Я все больна с тех пор, как писала вам последний раз письмо, которое не могла даже кончить от боли в руке... 8 дней лежала в постели в Царском Селе, но квартира такая [94] отвратительная, где мы живем, ветер отовсюду из пола, из окон, из стен, и я едва начала поправляться, как снова слегла, потом попросилась поехать к belle-soeur в Павловск, там пролежала два дня, и решилась переехать сюда в город и не выезду пока совершенно не поправлюсь.

Весь город заинтересован теперь прибытием сюда шведского короля с регентом к 20 числу будущего месяца. Шведский посланник приготовил для них свой дом, что заставляет предполагать, что король приедет инкогнито. В Царском Селе мы ничего об этом не слыхали, там нет новостей, все они узнаются в городе. Императрица не показывалась со вторника и потому не было при дворе собраний; у нее распухла щека (fluxion) что мешает ей выходить, и она проводит время в своих внутренних комнатах с приближенными: граф Зубов, Пассек, Барятинский, Эстергази, Строгонов, Ламберт и Штакельберг; из дам: Анна Спиридоновна и графиня Зубова. Говорят, как только она поправится, то переедет в город и начало осени проведет в Таврическом дворце. Я очень бы желала, чтобы поскорее переехали в город; эти беспрестанные переезды и содержание двух хозяйств и дороги и нестерпимы.

Муж мой в начале августа имел намерение съездить в Москву, единственно, чтобы повидаться с вами, испросить ваше мнение и совет об его проекте, выпросить себе в феврале отпуск на два года, чтобы жить летом и осенью в деревне, а зимою в Москве, заплатить свои долги. Если ему откажут в отпуске, он хочет совсем оставить службу, но без вашего совета он ни на что не решится. Теперь же приезд короля шведского помешает его поездке, потому что его не отпустят.

(Объяснив далее причины, почему не продается их орловское имение и необходимость заплатить проценты 16,000 рублей воспитательному дому по залогу имения, княгиня просит у князя в займы этих денег).

Князь Михаил Андреевич уезжает через 8 дней в Москву; дом их в Москве нанял г. Жеребцов на два года; они будут жить в Москве в моем доме и останутся только два дня. Князь Алексей Андреевич тоже уехал и, вероятно, уже в Москве.

XI.

Петербург. 31 июля, 1796 года.

В последнем письме я сообщила вам о приезде короля шведского; он наверное приедет сюда 15 августа. Императрица отдала особенное приказание, как должны быть одеты дамы к его приезду; говорят, что он приедет под чужим именем; будут блистательные праздники; он будет жить в доме моего свояка, князя Михаила Андреевича. Императрица приказала моей belle-soeur, [95] отдать свой дом королю, это рядом с домом Сутерланда и домом шведского посланника, который принадлежал вам. 3 августа, т. е. в будущее воскресенье, король выедет из Стокгольма; поправляют дороги, строят новые мосты и императрица переезжает из Царского Села в Таврический дворец; муж мой пишет мне, что она останется в Царском до вторника, потому что в понедельник минет 6 недель после родов великой княгини и в этот день последуют официальные ей поздравления. Завтра я уеду в Царское, чтоб пробыть последние четыре дня пребывания там императрицы. Приезд короля занимает весь город, только и разговору о предстоящих празднествах. Императрица очень весела и сказала моей belle-soeur, чтобы она не уезжала во все время пребывания в Петербурге шведского короля, что весь август пройдет в праздниках; это очень стеснило мою belle-soeur — в настоящую минуту у них нет ни дома, ни людей, ни экипажей — вот уже 8 дней как она отправила все в Юнаковку и на днях сама хотела уехать; теперь хлопочут нанять дом; вчера, для этого мой beau-frere приезжал нарочно в город. Никто не ожидал, что так скоро приедет шведский король, начали уже было говорить и за и против; императрица не показывалась в течение 8 дней и все предполагали, что получены какие-нибудь неблагоприятные вести, но, слава Богу, все разрешается согласно ее желаниям; многие частные лица дадут праздники, говорят, между прочим, граф Строгонов, обер-шталмейстер Нарышкин, граф Безбородко, граф Самойлов. К 1-му сентября приказано изготовить блистательный фейерверк. Приготовляют новые оперы и весь город в волнении. Мы же (pour nous autres) с своей стороны заняты приготовлением туалетов, что обходится очень дорого, тем более что молдавские платья (les habits moldaves) не пригодятся ни на что, а надо приготовить такие же, но богатые платья и притом в большом количестве, чтоб на каждом празднике быть в новом платье. Императрица любит только такие платья, и великие княжны носят только одни молдаванки (les moldaves) с очень длинными талиями.

Будущая королева прелестна! Ей 14 лет, она выше меня ростом une physionomie charmante, un teint d'un eclat eblouissant, она умна и необыкновенно любезна; с нею обходятся, как с взрослою (on la traite deja en personne raisonable) она постоянно играет в бостон с пожилыми дамами. Императрица обожает ее и заметно, что она ее любимица.

Князь Алексей Андреевич должен быть теперь в Москве, куда он приедет из Самойловки, чтобы видеться с вами и потом опять уедет в деревню; жаль что он не увидит короля и все празднества, которые будут великолепны. Я думаю, что [96] мне ничто не помешает уехать зимою в Москву и провести в Михайловке будущее лето и осень? Мой муж? Это другое дело. Хоть он и хочет выйти в отставку, если ему не дадут отпуска, но я думаю, что он этим подвергнется немилости императрицы, которая так добра к нему. Она все сделала для него, что он желал: дозволила ему носить военный мундир, не стесняет его обязанностями придворной службы, ему дозволено являться к великому князю (Константину Павловичу), когда он желает, князь Зубов обещал включить его в военный список; и хотя мне очень хочется, чтобы он оставил службу, но я не решаюсь поддерживать его в этом намерении из страха, что это может повредить ему; я тоже должна сознаться, что и ко мне много милостей, со мною обходятся наравне с графиней Головиной, которая очень давно при дворе, и я уверена, что это делается с целью привязать ко двору моего мужа, и я боюсь, что если он будет настаивать об отпуске, или об увольнении от службы, его обвинят в неблагодарности...

Зная, что вы интересуетесь нами, как отец своими детьми, я уверяю вас, что мы не расходуем ни копейки на какие-нибудь фантазии, а, между тем, расходы очень велики: стол у нас не роскошный, небольшой, такой же как был в Москве, повар француз; вот уже два месяца, как он у нас; первый месяц стоил 480 руб. а настоящий 500 руб. — а у других такой же стол стоит 900 или 1,000 руб. Одним словом, мы экономничаем с моим мужем sans mesquinerie.

Муж мой в Царском Селе, я не смела сообщить ему вашего письма, извините его неаккуратность. Он расчитывает на меня, и хоть нет нам особенного дела при дворе, но постоянно в какой-то суете и не видишь, как пройдет день.

Муж мой сейчас возвратился из Царского; говорит, что шведского короля ждут 10 числа августа, и он пробудет до 10 сентября. Императрица сказала моей belle-soeur, что дамам необходимо наделать побольше платьев, потому что будет много празднеств.

XII.

Петербург. 14-го августа, 1796 г.

...Шведский король приехал вчера вечером, в 8 часов; я была в это время на Английской набережной; он приехал в зеленой коляске с регентом, но я не успела хорошенько видеть его; говорят, он очень похож на вашего племянника, князя Александра Михайловича (сын князя Михаила Михайловича, родного брата обер-камергера, род. в 1770 г., ум. в 1821 г. в Париже. Женат был на княжне Наталье Федоровне Шаховской. В 1806 году он был гофмейстером вел. княг. Елены Павловны); и, действительно, я нашла сходство; он [97] большого роста, худой, таким он показался, когда стоял на балконе. Завтра я его увижу в Эрмитаже и сообщу подробно. Сегодня поутру и вечером он гулял в Летнем саду; если б я это знала, то пошла бы туда, — это напротив нашего дома. Мой муж послал вам программу празднеств. Сегодня императрица переехала в Зимний дворец, а после завтра опять возвратится в Таврический. Так как король остается только до 1-го сентября то празднества назначены ежедневно... увидим, как это будет.

XIII.

Петербург. 21-го августа, 1796 г.

...Я до смерти устала от всех этих празднеств; еще к счастью они оканчиваются всегда до полуночи. До сих пор я не пропустила ни одного, и только не приглашена к обер-шталмейстеру Нарышкину; Он приглашает только статс-дам и своих знакомых дам, очень странных (qui sont fort extraordinaires), из нас никого не приглашает, потому что мы не бываем у него, и он мстит за это, не приглашая нас; назавтра я приглашена в Таврический дворец на маленький концерт, где будет только 5 или 6 дам, это меня утешает, что я не буду на бале Нарышкина. Здоровье мое, благодаря Бога, поправляется...

XIV.

Петербург. 22-го августа, 1796 г.

Король шведский приехал 13-го августа в 8 часов вечера; 14-го при дворе ничего не было; 15-го был в Эрмитаже бал и ужин; 16-го великий князь Павел Петрович приехал из Павловска. Король обедал у него в Зимнем дворце; 17-го, он обедал в Таврическом дворце, где был русский спектакль, давали “Ивана царевича”, чтобы показать ему русские костюмы; в этот же день великие князья, перед спектаклем, были у него с визитом; 19-го, великие князья обедали у короля вместе с графом Николаем Ивановичем Салтыковым и своими гофмаршалами; после обеда был бал у великого князя Александра Павловича в Зимнем дворце; 20-го, шли в Эрмитаже французский спектакль, давали “Охота Генриха IV” (Le parti de chasse de Henri IV) и балет Александра (?); 21-го, бал у вице-канцлера на даче (На приморской его даче, по Петергофской дороге. По прибытии императрицы произведена пушечная пальба и играла, расставленная по разным местам в обоих садах музыка: роговая, духовая и вокальная. Танцевальная зала украшена была гирляндами, и на хорах, кроме оркестра, находились многие почетные зрители. К вечеру фасад дома и оба сада были освещены и так было устроено, что в верхнем прозрачном щите и в нижнем храме были видны из помянутой залы сквозь стеклянные двери. Ужин был в разных комнатах. Бал продолжался до второго часа за полночь, но императрица и вся царская фамилия и король шведский уехали в начале первого часа. (“Спб. Вед.” 1796 г., № 74).), где были императрица и вся царская фамилия; [98] приглашенных было более 300 лиц; сегодня, 22-го числа, король с великими князьями смотрели кадетское учение и потом были во французском спектакле; завтра в Таврическом дворце будет концерт любителей, в нем участвовать будут великие княжны, придворные дамы и девицы, — они будут петь и играть на клавесине и на арфе; приглашен только маленький царскосельский кружок, даже не приглашены статс-дамы и фрейлины. В субботу бал у обер-шталмейстера, в воскресенье у посланника австрийского, Кобенцеля, в понедельник у графа Строгонова в городе. Он приготовил праздник на даче, но императрица нашла, что утомительно ехать веселиться на дачу. Во вторник бал у графа Самойлова, а в четверг у Безбородко. 29-го числа большой бал при дворе; 1-го сентября фейерверк; маскарад отложен до 6-го сентября, так как король намерен продлить здесь свое пребывание и не желает быть в маскараде по грустному для него воспоминанию об отце своем, который был ранен в маскараде; но его уговорили быть в маскараде и обещали, что все будут без масок, и он согласился. Императрица и. великий князь Павел Петрович в восхищении от него, да и все. Он прекрасной наружности, хорошо сложен (la taille la plus elegante) чрезвычайно учтив, очень умен и скромен (et une douceur charmante). Императрица обращается с ним как с королем, хотя он еще граф Гага; когда он стоит, и она разговаривает с ним стоя; он носит нашу андреевскую ленту, а императрица шведскую; он идет впереди великого князя наследника; никто не присутствовал при первом его свидании с императрицей; она вместе с ним вышла в залу, где мы все находились, и никого ему не представила; но на другой день, в Таврическом дворце, она его познакомила со всеми дамами, которые тогда там были. Регент совсем другой наружности, нежели его племянник; небольшого роста и не красив лицом; он восхищается великой княжной Александрой Павловной, но король не отдает ей предпочтения и танцует одинаково со всеми великими княжнами, однако уверяют, что она ему очень нравится; он возвратил уже принцессе Мекленбургской ее портрет и получил от нее обратно свой и, конечно, если бы не было все улажено, он не приехал бы сюда, так что нет причины сомневаться, чтобы не исполнились наши ожидания. Король здесь очень нравится; великая княжна уедет отсюда неиначе как королевой, свадьба [99] же совершится по представительству (par procuration). Граф Гага совершит этот брак от имени короля; уверяют, что великий князь Александр Павлович будет сопровождать великую княжну до Фридрихсгама; потом ее проводят до границы, но, переехав границу, при ней не останется никто из русских. Лица особенного шведского придворного штата проводят ее до Стокгольма, т. е. те же самые лица, которые были назначены для встречи принцессы Мекленбургской. Все это только слухи. Но ничего верного — впрочем, много правдоподобного. Король будет совершеннолетним только 1-го ноября, к этому-то времени приедет туда великая княжна. После свадьбы будет его коронация, также и ее. Она прелестна (charmante)! дай Бог ей всякого вообразимого счастья; lui aussi est parfait, прекрасного, говорят, характера, умен, тверд и доброты неисчерпаемой. Шведы все его обожают. До сих пор все празднества состояли в одних только балах и потому описание подробностей будет излишнее: танцевали и потом ужинали, последующие балы будут такие же. Король счастлив, потому что страстно любит танцевать...

Будьте добры, сообщите все это моей матери, потому что у меня недостает времени сообщать новости каждому отдельно.

XV.

Петербург. 24-го августа, 1796 года.

Скажу вам, дорогой князь, что мы все до смерти устали от этих увеселений; нет ни одного дня отдыха; встаем поздно и всюду надо поспевать к 5-ти часам. Это просто наказание (supplice). Не понимаю, как выдерживает все это императрица. Она уверена, что это нисколько не утомляет; вчера она обедала у обер-шталмейстера (У Льва Александровича Нарышкина, в новом его доме на Мойке. Императрица прибыла во 2-м часу по полудни, вместе с великими князьями Александром и Константином Павловичами с их супругами, также с великими княжнами Александрою и Еленою Павловною: в этому же времени прибыл и король шведский с регентом и со всей свитой. “Во время стола играны и петы хоры на сей случай сочиненные”. (“Спб. Вед.” 1796 № 70).) и оставалась там до 9-ти часов вечера; третьего дня был концерт любителей в Таврическом дворце. Великие княжны пели, играли на клавесине и на арфе. Графиня Головина и графиня Толстая пели дуэт и каждая особую арию; на этот концерт приглашены были, кроме этих двух дам, только моя невестка (belle-soeur) Прасковья Андреевна, мадам Эстергази, графиня Зубова, Суворова и я; ни одной статс-дамы, ни флейлины, только те, которые живут в Таврическом дворце; после концерта, в этой же самой зале танцевали и было очень весело; те же любители, которые участвовали в концерте, [100] играли во время бала; это был прелестный маленький бал; после бала король со всей свитой ужинал у графа Зубова. Императрица удалилась, и при дворе ужина не было. Сегодня для короля назначен французский спектакль с балетом в Большом театре. Мы приглашены на завтра к Строганову, а после завтра к Самойлову; голова кружится от празднеств; посланник Кобенцель отложил свое празднество до 2-го сентября. Король остается до 10-го, он возит ко всем визитные карточки; прилагаю при сем большой пакет всех полученных мною визитных карточек, и, по которым, вы можете судить о присутствующих здесь лицах. Регент, по-видимому, в хороших отношениях с императрицею и великим князем Павлом Петровичем и беспрестанно около великой княжны Александры Павловны. Племянник становится уже не так застенчив и больше разговаривает с великою княжною, и они каждый день все менее и менее конфузятся один другого. Вот все, что пока теперь, добрейший князь, имею сообщить вам; говорят только о короле и о празднествах, и, когда он уедет, заговорят об чем-нибудь другом... По правде сказать, я бы желала, чтобы он поскорее уехал, — все эти празднества утомляют, все это одно и тоже, беспрестанные балы...

Старик граф Чернышев, Иван Григорьевич, скоро сюда приедет, он счастлив, что сын его женится на Самариной.

XVI.

Петербург. 27-го августа, 1796 г.

... Мы уже очень устали и даже нам наскучили празднества, нет дня отдыха; вчера был бал у Самойлова (бал у Самойлова продолжался до 2-х часов ночи; гостей было до 400 персон. Около дома стечение народа было чрезвычайное, и дом все время был иллюминован. (“Спб. Вед.” 1796 г. № 72).), неслыханно великолепный (d'une magnificence inouie) — дом прекрасный, une vaisselle en vermeille magnifique, и редко, где увидишь такую фарфоровую посуду. Граф Строгонов также давал блистательный праздник, — это был бал с ужином, и за большим столом был plateau, стоящий 60,000 рублей, в середине золотой орел, держащий шифр императрицы, сделанный из бриллиантов. Вчера он угощал короля завтраком у себя на даче. Король и великие князья смотрели экзерцицию конной артиллерии не далеко от дачи графа Строгонова и потом заехали к графу, где был завтрак, который скорее можно назвать обедом; приглашены были только шведы и некоторые придворные, ни одной дамы. После обеда, все ездили смотреть, и я также, катанье на лодках [101] по Неве — их было до 60-ти с разными музыками. Картина была прелестная. После обеда у Строгонова, король ездил смотреть еще какие-то военные экзерциции.

Сегодня императрица обедает у графа Везбородки, а мы все явились туда в 5 часов на бал (Императрица уехала с бала в 8-м часу в Таврический дворец, а цесаревич в Павловское. Великая княгиня Мария Феодоровна с прочими особами императорской фамилии остались и в одиннадцатом часу ужинали вместе с королем шведским и после ужина бал продолжался до 3-го часа ночи. (“Саб. Вед.” 1796 г. № 72).).

Вопрос о свадьбе, кажется, решен: регент на нашей стороне. Король был в Невском монастыре и пожаловал монаху, который водил его, 400 червонцев, в кружку положил 5,000 рублей и роздал нищим 400 рублей серебряной монетою. Это очень щедро; он торгует, как говорят, какой-то бриллиант в 80,000 рублей, но для кого — неизвестно. По-видимому, ему здесь очень нравится; первого числа будущего месяца будет знаменитый фейерверк, почти перед нашим домом; он стоит 45,000 рублей, весь сад (Летний) будет иллюминован и ко мне много приедет знакомых посмотреть из окошек. Вы замечаете справедливо, добрейший князь, что приезд короля есть интересное событие; все принимают участие в этом браке и это большое счастье, что у нашей великой княжны будет такой совершенный муж (si accompli), потому, что все уверяют, что у него нет никаких пороков и все достоинства быть замечательным человеком (pour faire un grand homme) и, при том, с прекрасною наружностью. На днях награвировали его портрет, и как только достану, тотчас пришлю к вам.

Я не успела вчера, докончить этого письма по случаю бала у графа Безбородки, куда я приехала до 6-ти часов. Императрицу я не застала уже, — она там обедала. Граф устроил прелестный особенный вход (une rampe) в свой дом для императрицы, чтобы избавить ее от входа по лестнице. Впрочем, графиня Строгонова перескажет вам подробно все здешние новости, но не думаю, чтобы она рассказала что-нибудь новое, сверх того, что я написала вам. Письмо это посылаю с нею, — она уезжает сегодня.

XVII.

Петербург. — Без числа.

...Кажется в последнем письме моем, я остановилась на празднике графа Безбородко 28-го числа, который был прелестен, и 29-го числа имела честь писать к вам письмо с графиней Строгоновой. 30-го числа, в день Александра Невского большой [102] бал при дворе, в русских платьях. В этот день регент получил ордена св. Андрея и Александра. Королю императрица подарила богатый подарок: орденский крест (crachat) из бриллиантов и драгоценный камень на галстук в 70 тысяч руб., — весь этот подарок оценивают в 250 тысяч руб. На другой день 31-го большой эрмитаж (grand hermitage) с серьезной оперой “Пальмира”. Сюжет заимствован из сказки Вольтера: “Принцесса Вавилонская”; музыка превосходная; постановка, костюмы богатые. 1-го сентября, огромный маскарад; я не поехала, боясь толпы и толкотни; императрица спросила моего мужа, отчего я и моя невестка (Шувалова Прасковья Андреевна, жена князя Михаила Андреевича Голицына) не приехали; он объяснил причины; императрица послала за нами и приказала, не заботясь очень о туалете, немедленно явиться в Тронную залу, куда она удалилась в великими княжнами, шведами и некоторыми придворными дамами и фрейлинами; придя в залу, мы поспешили поцеловать руку императрицы и благодарить за ее милостивое внимание. Она нам сказала: “Посмотрите вокруг себя, кажется, вы не в дурной компании”! Потом обратилась ко мне: — “Вы, верно, удивились, что я послала за вами”? Потом она приказала нам отправиться вместе с нею ужинать к великому князю Александру Павловичу, где мы и ужинали, а на другой день был бал у императорского посланника графа Кобенцеля. Великий князь Павел Петрович приехал нарочно из Павловска, и тут у посланника устроилось дело о бракосочетании короля. Затруднение состояло в том, что императрица не желала, чтобы великая княжна изменила свою религию и, наконец, согласилась на это; надобно было видеть, как от души с радости все обнимались; регент целовал руки у императрицы, она целовала его в щеку; потом он целовался в великим князем Павлом Петровичем, видно было, что все уладилось. Король остается до 15-го сентября и, по возвращении своем в Стокгольм, он пришлет графа Бакмейстера просить руки великой княжны, потом приедет сюда регент и отвезет ее в Швецию; неизвестно, приедет ли и сам король с ним; обо всем этом говорят только на ухо и даже не многие все это знают; я знаю от моей свояченицы, которой все это рассказал сам регент, и мы не рассказываем, и не желаем, чтобы говорили, что эти новости передаются от нас. Вчера был знаменитый фейерверк; букет состоял из 600,000 ракет, картина была чудесная и гром страшный. Сегодня король обедал в Павловске у великого князя Павла Петровича и, после обеда, давали там прелестную итальянскую оперу “la Vilariella”; завтра большой бал во дворце, по случаю именин великой княгини [103]

Елизаветы Алексеевны. Вот конец; продолжение со следующей почтой.

XVIII.

Петербург. 4 сентября, 1796 года.

...Вы знаете все, что здесь происходит. Прилагаю, добрейший князь, гравированный портрет графа Гага очень похожий, он в мундире, который часто носит: голубого цвета с обшлагами, жилетом и панталонами желтого цвета: верхнее платье очень короткое, так что едва закрывает зад (le derriere); воротник красный, с белым кантом, на левой руке белая повязка (mousseline blanche), — шведский мундир не создание фантазии; этот мундир изобретен покойным королем — он пунцовый с черным и черный плащ с пунцовой подкладкой. У короля прекрасные белокурые волосы. Присутствие короля оживляет город и только им и занимаются... Я видела семейство Орловых в Эрмитаже и на двух частных балах; ils semblent qu'ils ne font pas trop grande figure ici; я была y них и они у меня. Я забыла сообщить вам, что здесь невозможно найти танцмейстера, который согласился бы ехать в Москву; хорошие здесь очень редки и получают большие деньги.

XIX.

Петербург. 8 сентября, 1796 года.

Я только что возвратилась с бала из Таврического дворца, и спешу, добрейший, князь, писать вам. Начну о шведском короле, который решительно влюблен в нашу великую княжну. До сих пор его поведение равнодушное и сдержанное сбивало всех с толку и говорили положительно, что не быть этой женитьбе и, действительно, до 2-го числа этого месяца, мало было надежды, потому что от великой княжны требовали, чтобы она отказалась от своей религии, а императрица не соглашалась на это, но все кончили на бале австрийского посланника Кобенцеля; согласились, что великая княжна не переменит веры и король просил позволения видеть великую княжну ежедневно; третьего Дня весь день провел с невестой; вчера ужинал в семье великой княгини Марии Феодоровны, и сегодня на бале он не отходил от великой княжны. Императрица все время была с регентом, который беспрестанно целует у нее руки и право видно всеобщее удовольствие. Императрица чрезвычайно весела и довольна, великая княгиня Мария Феодоровна также; она приезжает всякий день из Павловска, остается с дочерьми на всех балах, до самого конца и возвращается обратно в Павловск; завтра опять то же, и так она проводить время со времени приезда шведского [104] короля; говорят, что от удовольствий он не чувствует усталости. Король беспрестанно откладывает свой отъезд и не может решиться уехать, так ему здесь нравится, да к тому еще влюблен; говорят, что немедленно, по возвращении его в Стокгольм, граф Бакмейстер, бывший у нас в плену, приедет сюда просить руки великой княжны, потом приедет регент, чтобы отвезти ее в Швецию. Вот пока, что здесь известно и то не многим, и вас прошу, добрейший князь, не говорить, что слышали от меня, мне сообщено это по секрету.

XX.

Петербург. 12 сентября, 1796 года.

Дела приняли совершенно другой оборот, добрейший князь, с тех пор, как я имела честь писать вам. Жизнь шла тогда, как будто на масленице, а теперь что-то мрачно (morne) и похоже на великий пост. Я писала к вам, добрейший князь, что женитьба была, по-видимому, решена и что было одно затруднение — это перемена религии; это затруднение было отстранено, соглашением, что великая княжна не переменит религии и будет иметь в своих комнатах церковь, где будет слушать литургию только она одна, но во всех протестантских церемониях она должна непременно присутствовать вместе с королем; это было подтверждено (confirme) в частном письме короля к императрице, для того чтоб она была покойна; после этого соглашения королю дозволено было приходить к великой княжне. Обручение (fiancailles) было назначено на 11-е сентября; в Эрмитаж приглашены были все придворные дамы, фрейлины и кавалеры. Великий князь Павел Петрович приехал с великой княгиней из Гатчины и обряд обручения должен был совершиться в Тронной зале, архиереем.

Король должен был быть извещен о часе, в который он должен был прибыть во дворец; к нему послали г. Маркова с бумагами для подписания их королем прежде приезда на обручение, так как в этих бумагах давалось от него заверение, что великая княжна не переменит религии; желали, чтоб эти бумаги составляли официальный акт (un acte public), подписанный королем, регентом и его придворной свитой (les grands de la cour). Король отказал подписать, говоря, что ему ничего не говорили о составлении официального акта, что он не может подписать, будучи еще несовершеннолетним, и что не может подписать никакого акта, не собравши для обсуждения парламента (Diette). Марков три раза ездил от короля к императрице и от нее к нему, эти переезды продлились довольно долго — до восьми с половиною часов вечера, — потом объявлено было съехавшимся, [105] что ее величество по нездоровью не прибудет, а королю дали знать, чтоб он не приезжал; все приглашенные разъехались по домам. На другой день, 12-го сентября, рождение великой княгини Анны Феодоровны, императрица и великие княжны не выходили в церковь к обедне. Король не был принята императрицею, он прошел в комнаты к великому князю Павлу Петровичу; после обеда был бал при дворе, король приехал без регента, но со всею своею свитою; великий князь не говорил с ним ни слова. Великая княгиня не показывалась, и бал кончился в 8 часов ( “С.-Петербургский Ведомостях” 1796 г. № 15 о бале, бывшем при дворе 12-го сентября, напечатано, что бал был в присутствии ее императорского величества и их императорских высочеств и знаменитого гостя графа Гага и продолжался до исхода 8-го часа вечера, а по выходе на бал императорское величество изволила жаловать к руке послов и чужестранных министров и свиты графа Гага кавалеров); король отправился к посланнику Кобенцелю, куда он был приглашен на представление оперы “Камилла”, в которой он отлично играет сам и княгиня Долгорукая; король там ужинал — и там же на бале танцевал, и казался довольно веселым; говорили, что он уедет на другой день, но он остался до пятницы; он болен или сказывается больным, но не выезжает никуда. Великий князь Павел Петрович в тот же день уехал в Гатчину и Бог знает, чем все это кончится; говорят, что дело не устроится, — не дай Бог! по правде сказать, это несчастие (catastrophe), которого никто не ожидал и не предвидел. Необыкновенную веселость сменила вдруг грусть, овладевшая всеми; вот уже три дня нет приема при дворе, может быть, все исправится и надежду к тому подает замедление короля уехать; сегодня понедельник, а он уезжает только в пятницу — все винят Маркова, что он испортил все дело. Никто ничего не знает, и все спрашивают друг друга: не слыхали ли вы чего-нибудь? и каждый рассказывает, что слышал, и из этой суматохи ничего не разберешь. Прежде шведы являлись везде, теперь нигде их не встречаем. Вот, любезный князь, в каком положении наши дела.

XXI.

Петербург. 18-го сентября, 1796 г.

Говорят, что наверное король уезжает после завтра; вчера он был у императрицы и сегодня еще раз, чтоб откланяться; говорят, что все опять устроилось, и что вчера он подписал требуемую от него бумагу о непринуждении великой княжны к перемене религии. С нашей стороны тоже сделано то, что требовали шведы, а именно уплата той субсидии, которую получали от Франции, т. е. четыре миллиона; но бумагами этими не [106] разменялись и обручения не будет; он уедет не простившись ни с великой княжной, ни с великим князем-отцом, ни с великой княгиней; они в Гатчине; подписанными бумагами разменяются только через три месяца; когда ему минет совершеннолетие, оттуда пришлют просить руки великой княжны, и после свадьбы она уедет в Швецию, но не ранее будущей весны. Впрочем, я очень боюсь, что эти проклятые шведы, возвратясь к себе домой, передумают, и так как им деньги очень нужны, то пожалуй они не откажутся, если французы вместо 4-х миллионов предложат им шесть. Король долго был нездоров и только вчера ездил ко двору. Вот что до сих пор известно о шведских делах.

XXII.

Петербург. 22-го сентября, 1796 года.

Я сообщала вам подробно обо всем, что здесь случалось во время пребывания шведского короля до его отъезда; он уехал, наконец, 20-го числа (Об отъезде шведского короля в “С.-Петербургских Ведомостях” 1796 года, п. 77 напечатано: “В субботу 20-го числа сего месяца, к утру, граф Гага и граф Ваза отправились со своей свитой обратно в свое отечество, оставив здесь после себя приятнейшее впечатление, произведенное личными их качествами, и удостоив своим благоволением всех тех, кои имели честь быть с ними в каком-либо сношении или оказать им свои услуги”.); все соглашено, как я вам писала в последнем письме; он сделал богатые подарки всем влиятельным лицам (les grands), князю Зубову, Безбородке, Маркову и камергерам, которые находились при нем во время больших обедов во дворце; в том числе князь Михаил Петрович Голицын, который был дежурным в день Александра Невского, получил драгоценный перстень, а граф Юрий Головкин, женатый на Нарышкиной, также перстень и получше, чем у князя, но я не видела ни того, ни другого. Все празднества теперь кончились, сегодня был бал при дворе, откуда я с час тому назад приехала домой и пробыла там не более часа; вероятно, он продолжится долго, потому что императрица села играть в карты. Новостей особенных никаких нет. Мой свояк Михаил Андреевич уезжает завтра в Москву, а оттуда в Юнаковку, он вам может рассказать многое о шведском короле, потому что шведы часто у него были. Производств никаких не было, лент также никому не пожаловано, одним словом никаких наград. Вчера муж мой должен был отправиться на охоту за 300 верст с гофмаршалом князем Барятинским, князем Федором Сергеевичем, двумя графами Зубовыми, Гурьевым и Николаем Толстым; но сделался нездоров и лег в постель; если он не поправится, то не поедет; они отправляются в отъезжее поле... [107]

XXIII.

Петербург. 26-го сентября, 1796 года.

...Мой муж, любезный князь, вместо охоты, отправился вчера в Москву.

XXIV.

Петербург. 1-го октября, 1796 года.

Третьего дня возвратился шведский посланник и г. Кутузов, сопровождавшие короля до границы; 28-го король сел на корабль, и в этот день здесь была большая гроза, точно в июне месяце, страшная молния и ужасные удары грома, не бывалые в это время года. После завтра, в театре большая серьезная опера, дебютирует новая приезжая певица; говорят, удивительная; в Петербурге все что-нибудь новое, интересующее публику; теперь об этой новой певице разговоров столько же, как было о шведском короле. Я послала Катерине Александровне Де-Лицыной ящик с чепцами; надеюсь, она будет довольна; вам, любезный князь, надеюсь прислать устриц, как только их привезут...

XXV.

Петербург. 15-го октября, 1766 года.

На днях получено известие, что король приехал в Стокгольм; надо предполагать, что оттуда получены благоприятные известия, потому что без всякого повода назначен был маленький эрмитаж, совершенно маленький, где я была с моими двумя невестками (belles soeurs). Из всех статс-дам и фрейлин приглашены были только Головина, Толстая и Ростопчина; был бал и императрица была очень весела. Она спрашивала меня об моем муже, хорошо ли он охотился, и когда я ей сказала, что моему мужу охоты всегда неудачны, она отвечала: — “Я очень, очень рада! Кому придет в голову охотиться в такую скверную погоду”. Она очень мило и любезно со мною разговаривала, видно было, что она весела...

XXVI.

Петербург. 22 октября, 1796 г.

...До сих пор не могу окончить своих визитов, потому что четыре дня сряду итальянская опера, и мне жаль пропустить хоть один спектакль; все готовятся очень веселиться; князь Белосельский устраивает у себя театр, на котором каждую неделю будут представления; начнут с “Севильского Цирюльника”, где г-жа Конор играет роль Розины, князь Борис Голицын — Альмавиву; г. Окулов — Бартоло и т. д., более ничего нет нового. Вечера я провожу ежедневно у моей невестки, жены Михаила [108] Андреевича, которая также приготовляет спектакли; некоторое время, не долго, она была больна, но вчера выехала и навестила свою невестку (belle-soeur) Шувалову, которая очень больна после неудачных родов (fausse couche)... жаль, она очень миленькая. Только вчера видела я, выходя из театра, княгиню Елену Голицыну; она никуда не выезжает, я поеду завтра к ее тетке, это рядом с князем Алексеем Андреевичем, где я обедаю; он живет прекрасно, дает обеды, но никогда вечеров. Говорят, посланник Кобенцель возвращается скоро; начнутся опять увеселения, он их душа и надо признаться, что нигде так не веселятся, как у него; о поездке всей царской фамилии в Москву нет и речи, очень жаль, потому что Москва оживилась бы не менее Петербурга... Новостей здесь никаких нет, все думают только о балах и спектаклях, у всех кругом вертится голова, а я нахожу, однако, что скучно не иметь ни одного дня покоя.

XXVII.

Петербург. 23 октября, 1796 г.

...Признаюсь, дорогой мой князь, что жизнь в Москве для меня привлекательна, имея там много друзей, но, признаюсь, здешний образ жизни мне более нравится, говорю искренно, и если бы сказала другое, то это была бы неправда. Здешний образ жизни простой и нестеснительный, без малейшего этикета, должен понравиться всякому; утро и день можно проводить как угодно и выезжать в 9 часов вечера и везде вы найдете собравшееся общество, все дома открыты (chacun tient maison ouverte) и если наедет гостей с 30, не прибавляют лишнего кушанья, так что, принимая много гостей, расходы не велики, затем балы, спектакли в Эрмитаже очень веселые, балы у великого князя и изредка у частных лиц, и то по какому-нибудь особенному случаю. Общество не велико, но единодушно, так что видятся чаще все те же лица. Вообще, эта жизнь мне нравится; затем здесь удобнее дать образование детям, чем в Москве, учителей всякого рода не оберешься, это заставляет меня также любить Петербург. Дочь моя начинает уже брать уроки, учится на клавесине, и учителя в восхищении от ее успехов, у ней есть отличный учитель чистописания, а зимою Lasantini или Rosetti будут учить ее танцевать. Учителей живописи найдете здесь сколько душе угодно; одним словом, здесь можно иметь все средства для усовершенствования образования; потом я должна признаться, что не могу равнодушно относиться к петербургской жизни; при отличии, которое мне оказывается при дворе, и которое льстит моему самолюбию; я никогда до сих пор не была при дворе, никогда не просила ничего без всякой протекции, я пользуюсь теми же [109] преимуществами, как дамы, которые при дворе служат 10 или 15 лет. Вы согласитесь, добрейший князь, невозможно, чтобы это мне не нравилось... В прошедшую субботу, мадам de Brun начала писать мой портрет; как только она кончит, я велю списать для вас копию; я купила было для вас 300 устриц, но их не послали тотчас, а продержали пять суток, так что они все испортились. Как начнутся морозы, я вам пришлю устриц с нарочным.

Вчера был эрмитаж довольно многолюдный, вероятно, по случаю совершившегося третьего дня совершеннолетия шведского короля; посмотрим, чем нас обрадуют оттуда? должны скоро прислать предложение. Самойлова очень больна после преждевременных родов; третьего дня, возвратившись домой из театра, она упала на лестнице и в ту же ночь родила на седьмом месяце. Вчерашний эрмитаж исключительно состоял из поляков и полячек; их здесь множество; вчера один Потоцкий был пожалован в камергеры, а другой — в камер-юнкеры; я видела в этом эрмитаже графиню Орлову, но много дам, бывающих в большие эрмитажи, не были: Прасковья Васильевна Пушкина, ее дочь Щербатова, и многие другие, как например, все семейство обер-шталмейстера не было также. После бала был ужин, я уехала в первой половине ночи. Императрица еще оставалась и была очень весела; это всегда хороший знак. Говорят, приехал курьер из Швеции, вероятно, с хорошими вестями. На будущей неделе начнутся балы у великого князя Александра Павловича; наш великий князь не дает балов, он не любит ни танцы, ни музыку, ничего, кроме шалостей (extravagances). Жаль, что он такой! какое удовольствие (satisfaction) состоять при нем? Он характера буйного (violent), необыкновенно изменчивого, никого не любит, то со всеми фамильярен, то знать никого не хочет, ему бы надобно еще хорошего гувернера... Жена его прелестная женщина, но несчастная жертва. Что касается до великого князя Александра Павловича, он прелестен (charmant), характер ангельский, учтивость, кротость и ровность в характере не изменяются ни на минуту. Я не осмелилась бы написать все это по почте, но письмо это доставит нарочный, посылаемый мною в Михайловку.

XXVIII.

Петербург. 3 ноября, 1796 г.

Еще нет никаких известий из Швеции, — ожидают с нетерпением курьера.

XXIX.

Петербург. 7 ноября, 1796 г.

Императрица скончалась, 6-го ноября, в 11 часов вечера...

Текст воспроизведен по изданию:  Последние дни цартвованя Екатерины II // Исторический вестник, № 9. 1887