|
ВЫСЫЛКА ИЗ РОССИИ ПРИНЦА ВЮРТЕМБЕРСКОГО ФРИДРИХА1786 г.Автор исторического исследования «Цесаревич Павел Петрович», премированного академиею наук и публикою, потребовавшею уже третье издание, Дмитрий Фомич Кобеко, напечатал в январской книге «Русской Старины» изд. 1892 г. три интересных указа императрицы Екатерины II шлиссельбургскому коменданту. Указы эти касаются заточения, содержания и освобождения из крепости маиора Герсдорфа, адъютанта принца Фридриха вюртембергского, супруга несчастной принцессы Августы, прозванной Зельмирою. Как указы, они кратки, сухи, производят тяжелое впечатление; но как осколки драмы, разыгравшейся сто лет назад в Петербурге, они проливают новый свет на чисто материнскую заботливость Екатерины II о беззащитной жене, угнетаемой грубым мужем, и вполне подтверждают высказанную Д. Ф. Кобеко догадку 1, что высылка принца Фридриха из России была вызвана скорее политическими, чем семейными соображениями. Еще до приезда вюртембергской четы в Петербург, ей предшествовала дурная молва о семейных раздорах. Екатерина отнеслась к этой молве вполне беспристрастно: она не обвиняла Августы, не считавшей своего мужа «любезным», но в то же время находила, что Фридрих «жестоко оклеветан». Императрица писала в июле 1782 года: «Мы вовсе не подозреваем принца жестоким, способным в грубым бесчеловечным поступкам; были случаи, [460] когда он выказал сострадательное сердце, добродушие и благородный образ мыслей» 2. Спустя три месяца, молва вполне оправдалась, и Екатерина сама убедилась, что «они живут как кошка с собакою» 3. В первое время императрица не принимала стороны ни жены, ни мужа, стараясь не вмешиваться в чисто семейное дело; скоро, однако, семейное дело стало публичным скандалом, соблазном, опасным даже для невзыскательного в этом отношении петербургского общества конца XVIII столетия. В 1785 году Екатерина писала уже: «принц Фридрих вюртембергский — неуживчивый бездельник; на днях он бил принцессу Августу, таскал ее за волосы и, наконец, запер на ключ» 4. Это было уже слишком даже для грубого немца; но этот немец, сверх того, был выборгским генерал-губернатором, и Екатерина должна была вмешаться: она выслала принца в Выборг с приказанием не возвращаться в столицу без ее разрешения, а принцессу и ее детей взяла с собою в Царское Село 5. Разведя ссорящихся, Екатерина старается устранить по возможности даже малейший повод к семейным раздорам в вюртембергской чете. При этом-то в бумагах Екатерины впервые появляется имя «дежур-маиора» при принце, барона фон-Герсдорфа. Принц Фридрих ненавидит свою жену, и в то-же время, как известно 3), ни в кого не влюблен, никого не любит, не [461] близок ни с одною из дам придворного или не придворного общества; принцесса Августа — молода, умна, если не красива, то миловидна, интересна. Трудно было думать, чтобы единственною причиною раздора была необузданная натура принца 6, и явилось предположение, что принц действует под чьим-либо влиянием, находится под нравственным гнетом кого-либо из окружающих лиц. Ближе всех стоял к принцу барон Герсдорф: он прибыл в Россию в свите принца, состоит при нем флигель-адъютантом, видится с ним ежедневно, очень предан принцу, il est l’ame damne de Don-Feroce 7, как Екатерина называла принца. Обратили внимание на Герсдорфа. В начале ноября 1785 года, барон Герсдорф спешно покинул Петербург, направляясь за-границу. 8-го ноября императрица предписывает графу Ю. Ю. Броуну, лифляндскому генерал-губернатору, задержать Герсдорфа в Риге и допросить его: куда и на долго-ли едет, «а пуще всего приводите в ясность принужденно-ли он едет или по своей воле, и нет-ли насилия в его поездке; буде найдете насилие, остановите и мне репортуйте; буде-же насилия нету, то отпустите его в свой путь». На допросе в Риге Герсдорф показал, что «принуждения к сей его поездке не было, но просил увольнения и отпущен от принца по причине тяжкой болезни его отца» 8. Броун пропустил Герсдорфа за-границу, Тем не менее, за перепискою барона Герсдорфа был учрежден секретный надзор и все его письма перлюстровались. Одно из этих писем представлено было императрице при следующей докладной записке гр. А. А. Безбородко. «Письмо сие было прислано тем-же посредством, как и два предпоследние. Высланный отсюда, как сказала госпожа Прецбург, писал в принцу, что он был позван в Риге к генерал-губернатору, и у него спрашивав, как он выслан. Они [462] боятся, чтоб принц не возъимел подозрения, что принцесса о сей материи осмелилась писать вашему императорскому величеству, а фрейлина Прецбург призналась своему свойственнику, что положено было, по возвращении Герсдорфа, ей за него выйти» 9. Подозрения не оправдались. Читая перлюстрованные письма Герсдорфа, Екатерина пришла к убеждению, что «все хозяйство гроша не стоит». В самом деле, стоило-ли хлопотать из-за известия, что Герсдорф влюблен в фрейлину принцессы Августы и собирается жениться на ней! По возвращении Герсдорфа из Штутгардта, за ним продолжали следить, и оказалось, что не он имеет дурное влияние на принца Фридриха, но, наоборот, принц из него веревки вьет, заставляя исполнять даже жестокие поручения: Don-Feroce а l’employe а une on plusieurs actions dignes de son nom 10, как писала Екатерина. Среди таких-то обстоятельств, 17-го декабря 1785 года, в четверг вечером, по окончании спектакля, когда Екатерина пришла из эрмитажа в свою опочивальню, принцесса Августа бросилась в ноги императрице и, рыдая, умоляла защитить ее от мужа. По свидетельству современников, эта «размолвка», вынудившая Августу просить Екатерину о защите, была значительно слабее прошлогодней 11; между тем императрица немедленно прибегла к ряду крайне решительных мер: принц Фридрих выслан за-границу, отрешен от должности выборгского генерал-губернатора, исключен из русской службы; принцесса Августа сперва помещена в Зимнем дворце, в эрмитаже 12, потом поселена в [463] дворцовом имения Лоде, близь Ревеля; барон Герсдорф заключен в шлиссельбургскую крепость. Эти решительные меры произвели сильное впечатление при дворе, особенно-же великокняжеском, и в городе. Начались толки, догадки, предположения 13. Одни говорили, что принц выслан за угрозу «переломать ноги и руки» своей супруге; другие, будто принц «впал в преступление государственное»; иные знали даже и самое преступление: «принц имел со шведским двором опасную здешнему государству переписку», о чем полковник Спренгпортен известил императрицу, которая посылала гр. Ангальта в Финляндию для проверки этого известия; в городе носились слухи, что «некоторые и в крепости уже по сему делу содержатся». Сама-же Екатерина говорила только, что «принц заслужил кнут, ежели-б не закрыли мерзких дел его» 14. Основываясь на этих показаниях современников, на словах императрицы и «судя по негодованию, с которым впоследствии Екатерина отзывалась о принце Фридрихе», г. Кобеко высказал мнение, что в слухе о государственном преступлении вюртембергского принца «была известная доля правды» 15. Кажется, трудно было сделать более осторожный вывод и выразить его в более мягкой форме. Между тем, проф. Брюкнер не только отвергает эту догадку г. Кобеко («мы не разделяем этого мнения»), но глумится над нею: «Любопытно видеть, как легко в публике рождаются слухи, лишенные всякого основания, и каким образом выдумываются исторические факты, которым потомство приписывает некоторое значение» 16. К сожалению, такое свое резкое до неприличия заявление г. Брюкнер ничем не подтверждает, кроме личных соображений довольно сомнительного свойства. Приводим эти «соображения» г. Брюкнера из двух мест его статьи о «Зельмире»: «Мы не думаем, чтобы отправление Храповицкого в Ангальту 17 и далее замечание о мерзких делах принца, [464] заслуживающих наказания кнутом, могли-бы считаться подтверждением слуха о каком-то государственном преступлении принца, но считаем тем более нужным указать на этот источник, что г. Кобеко до известной степени склоняется в пользу правдоподобия этого слуха... В виду вышеупомянутых слухов о каких-то государственных преступлениях принца, нельзя не заметить, что во всех письмах, писанных по поводу отставки супруга Зельмиры, мы не встречаем ни малейшего намека на какой-либо неблаговидный поступок принца в области политики. Зная за собою такую вину, принц, как нам кажется, никогда-бы не выразил желания возвратиться в Россию. Имея возможность обвинить принца в чем-либо помимо варварского обращения с женою и дерзких писем к Екатерине, императрица не преминула-бы коснуться хотя-бы слегка этих дел 18. Кто-же прав в данном случае? Вопрос чрезвычайно важный и имеющий особенное значение для характеристики Екатерины II. В письмах к принцу Фридриху и к его сестре, великой княгине Марии Феодоровне, императрица, говоря о семейном разладе в вюртембергской чете, прямо и категорически заявляла: «Я не хочу и не буду судьею в этом деле» 19, и в тоже время говорила Храповицкому, что «принц заслужил кнут», т. е. Екатерина готова была стать не только судьею, но даже палачем принца. Что-нибудь из двух: или Екатерина проявила в данном случае отталкивающее двоедушие или она привлекательно разыграла роль государыни, не желая быть судьею в чужом семейном деле и будучи готова стать палачем в государственном преступлении, «опасном здешнему государству». Вот значение вопроса, так противоположно разрешаемого гг. Кобеко и Брюкнером. В этом только смысле, только по отношению в моральной обрисовке Екатерины II, интересовал нас вопрос о высылке принца Фридриха из России, и мы считаем необходимым привести из неизданного еще пятого тома нашей «Истории Екатерины Второй» некоторые новые данные, несомненно свидетельствующие, что догадка [465] г. Кобеко вполне основательна. Замечание г. Брюкнера, что в письмах по поводу отставки принца Фридриха нет «ни малейшего намека на какой-либо неблаговидный поступок принца в области политики», не имеет никакого значения: не о всех государственных преступлениях можно и нужно говорить в письмах, даже «хотя-бы слегка». В преступлении такого именно рода обвинялся принц Фридрих вюртембергский, и не только императрицею Екатериною, но даже великим князем Павлом Петровичем. Осенью 1785 года прусский посланник граф Герц просил Фридриха II уволить его на всю зиму из Петербурга, мотивируя свою просьбу потребностью в отдыхе 20. 29-го сентября гр. Гёрц уехал из России и его должность исправлял советник прусского посольства Гуттель. Через два-же месяца, в депеше от 2-го декабря, Гуттель доносил королю, что русский двор очень недоволен гр. Гёрцем, которого он обвиняет в сообщении многих «домашних и придворных дел», которые были оглашены в газетах, что в Петербурге не желают его возвращения и что оно будет вредно для интересов короля 21. Гр. Гёрц был заменен бароном Келлером, но в особом рескрипте молодой король Фридрих-Вильгельм поручал ему «по прежнему» сообщать о «домашних делах» и предписывал «по преимуществу стараться получить доверие великого князя цесаревича Павла, подробно извещая о всех личностях, приближенных в наследнику и имеющих на него влияние, особенно-же о положении вюртембергской семьи» 22. Келлер добросовестно исполнил данное ему поручение и в его депешах рассеяно много известий о принце Фридрихе вюртембергском, из которых видно, что принцесса Августа не пользовалась особенною любовью великокняжеского двора, как, в свою очередь, принц Фридрих не нравился Екатерине. Между прочим, Келлер доносил, что императрица давно уже ненавидит принца Фридриха, которого подозревает во вредном влиянии на великого князя Павла Петровича 23. Цесаревич всегда [466] относился с полным доверием к представителям Пруссии и отличал их особым вниманием; он даже с Гуттелем имел чрезвычайно интимный разговор по поводу «нового короля» 24. Принц Фридрих был давно уже за-границею, а принцесса Августа в Лоде, когда барон Келлер послал королю следующую депешу: «С.-Петербург, 3-го (14-го) февраля 1787 г. «Государь! Пользуюсь случаем представить вашему величеству подробный отчет о двух беседах, которые я имел недавно с русским великим князем и о которых я упоминал в предыдущей депеше. В первую нашу беседу великий князь сам начал говорить о принце Фридрихе вюртембергском, которого он восхвалял за его ум, познания и трудолюбие, но порицал при этом за надменность и вспыльчивость, вследствие чего с самого вступления его в русскую службу можно было уже предвидеть, что он не долго удержится в ней. Его императорское высочество сознался, что всегда так смотрел на принца, но тем не менее объявил мне, что его глубоко огорчили как грубый способ увольнения принца, так и особенно мотивы, которыми руководствовалась императрица при высылке его из России. «Каким образом могли опасаться (это подлинные слова великого князя) каких-либо движений в мою пользу со стороны иностранного принца, не имеющего здесь своих друзей? Они должны были знать, что я никогда не одобрю чего-либо подобного. Не мне судить, насколько было справедливо сделанное 24 года назад. Весь народ присягнул тогда государыне, которая поныне царствует над ним; была-ли эта присяга искрення или нет — не знаю, но я был свидетелем общей покорности. Это дело лежит на совести людей того времени; что-же касается меня, я хочу жить в ладах с моею! Я всегда советуюсь с нею, ничего не делаю противного моей совести и это счастье я предпочитаю той более блестящей роли, которая может предстоять мне в истории, которой, не знаю, будет-ли передано мое имя. Таковы мои чувства; их должны-бы знать и не забывать тот случай, при котором я открыто высказал их». Я полагал, что великий князь говорит о том сборище и восторженных кликах, которые были в Москве, когда он появился во главе своего полка; но он сказал мне, что народ всегда приветствовал его во все время его пребывания [467] в древней столице, но что то, о чем он говорит, было в Петербурге, во дворце, когда он мог успокоить императрицу насчет всех страхов, которые она могла иметь относительно его. Полагая, что этот факт должен быть известен вашему величеству, я не полюбопытствовал узнать его, опасаясь, что это может не понравиться великому князю, но поздравил его высочество с общею к нему любовью, выразив, что это должно доставлять ему внутреннее удовлетворение, на что он отвечал мне: «Ну, я не знаю еще насколько народ желает меня; я в этом отношении не делаю себе никаких иллюзий! Многие ловят рыбу в мутной воде и пользуются беспорядками в нынешней администрации, принципы которой, как многим, без сомнения, известно, совершенно расходятся с моими». Его императорское высочество окончил этот разговор словами, обращенными ко мне: «Я говорил с вами прямо, откровенно. Это моя исповедь представителю государя, к которому я наиболее привязан». «Второй разговор тоже начался с принца Фридриха вюртембергского, по поводу его переговоров с тестем, причем его высочество во многом обвинял принцессу Августу и закончил так: «Прошу вас, не сообщайте по почте ничего, о чем мы говорили — нет надобности, чтобы кто-нибудь знал о сообщениях, мною вам сделанных; но воспользуйтесь первою-же надежною оказиею, чтобы уверить его величество короля, что я всегда буду рассчитывать на его помощь, что со мною ни случилось-бы». Это последнее выражение, в связи с некоторыми фразами великого князя в первой беседе и с выражением физиономии, которым оно сопровождалось, заставляет меня предполагать, что его высочество не остановится ни перед чем, если голос народа провозгласит его своим избранником. «Обе эти беседы с великим князем происходили на Каменном Острову, в его дворце. «Флигель-адъютант принца Фридриха вюртембергского, некто Герсдорф, арестованный, несколько дней спустя после опалы принца, по возвращении из Выборга, куда он был послан принцем, все еще содержится в Шлюссельбурге. Этот молодой человек, прибывший из Штутгардта вместе с принцем, вполне ему доверявшим, нередко выражался довольно легкомысленно; но кроме этой неосторожности, никто не знает за ним никакого иного преступления» 25. [468] Таким образом, слухи, сообщенные современниками, подтвердились во всех частях: сообщенные Д. Ф. Кобеко три указа Екатерины II к Циглеру, шлюссельбургскому коменданту, вполне отвечают слуху «яко-бы некоторые и в крепости уже по сему делу содержатся»; слова великого князя Павла Петровича с лихвою свидетельствуют о государственном преступлении принца Фридриха вюртембергского — работая в пользу мужа своей сестры, принц Фридрих весьма мог обратиться к шведскому королю 26, и Екатерина, извещенная о такой переписке, действительно, «опасной здешнему, государству», легко могла послать графа Ангальта в Финляндию для проверки этого известия. Происходило-ли это действительно так или как-нибудь иначе — это в данном случае безразлично; главный, существенный вопрос заключается в несомненности преступных относительно предержащей власти замыслов принца Фридриха вюртембергского. В виду этой несомненности, Екатерина II не только имела право, но была обязана принять строгие меры против принца Фридриха, как государственного преступника, и называть его высылку из России «несколько бесцеремонною» 27 — по меньшей мере несправедливо. Списывать в хронологическом порядке известия, помещенные в разных изданиях, конечно, не легко, что и доказал г. Брюкнер, пропустивший в своей «Зельмире» все известия о Герсдорфе; но гораздо труднее подвергать эти известия верной оценке и делать из них правильные выводы.... В. А. Бильбасов. Комментарии 1. Д. Ф. Кобеко, 317. 2. Сборник, XXIII, 249. 3. Ibid, XXVII, 212, 4. Сборник, XXIII, 340. Je dois porter a la connaissance de votre majeste l’eclat d’une disharmouie ouverte entre le prince Frederic de Wurtemberg et son epouse, au point que le prince s’etant oublie jusqu’it frapper madame la princesse, et celleci ayant fait parvenir a l’imperatrice ses plaintes de ce procede violent, sa majeste imperiale a fait partir le prince Frederic pour son gouvernement de Wybourg avec ordre de n’en revenir que quand eile lui en donnera son agrement, au lieu que la princesse Auguste est allee avec ses enfans passer cet ete a Czarsco Selo. Депеша гр. Гёрца прусскому королю, от 9-го мая 1785 года в Берлин. Архиве, Repos. XI, № 600. В депеше от 4-го июля, он-же пишет: L’harmonic entre le prince Frederic de Wurtemberg et son epouse parait entierement retablie. Ibid., № 616. 5. La princesse de Wurtemberg а temoigne beaucoup d’humeur a son epoux d’une liaison qu’elle a pretendu avoir decouverte et le prince lui a fait des reproches sur l’inclination qu’on lui suppose generalement pour le prince Daschkoff. Депеша прусского посланника, барона Келлера, от 22-го декабря 1786 г., в Берлинском Архиве, Repos. XI, № 25. Это известие не подтверждается ни изданною уже перепискою частных лиц, ни хранящеюся в Государств. Архиве (разр. IV, №№ 150 и 151) перепискою Екатерины II с родными принцессы Августы. Даже Е. Р. Полянская ничего не говорит об этом в письме к С. Р. Воронцову, от 1-го января 1787 года, в котором она упоминает о высылке принца Фридриха и рассказывает любовные похождения даже гр. А. А. Безбородко, ей совершенно чужого, а ведь кн. Дашков приходился ей племянником. Арх. кн. Воронцова, XXI, 466. 6. Le prince Frederic se fache difficillement, mais une fois qu’il est en colere, c’est avec une grande violence. Oberkirch, II, 171. Близость баронессы Оберкирх в сестре принца, великой княгине Марии Феодоровне, придает этому известию особенный вес. 7. Сборник, XXIII, 4(6)4. 8. ХVIII Век, I, 403, 404. 9. Сборник, XLII, 271. 10. Ibid., XXIII, 343. 11. Quoique cette dispute ait produit une scene beaucoup moins vive, qu’il n’y en a eu precgdemment, la princesse de Wurtemberg s'est jettce jeudi dernier anx genoux de rimperatrice au sortir du spectacle de l’hermitage et sa majeste imperialel’y a gardee. Депеша барона Келлера, от 22 декабря 1786 г., в Берлинском Архиве, Repos. XI, № 25. В этой-же депеше, dispute обращена уже в brouille: La semaine passee le prince de Wurtemberg a eu avec son epouse une brouille, qui а engage cette princesse de reclamer la protection de l’imperatrice. 12. В весьма подробном и довольно тщательно составленном исследовании проф. Брюкнера «Зельмира», как сцена 17-го декабря, так и помещение Августы в эрмитаже представлены, к сожалению, в ложном свете, как заранее подготовленная комедия («Историч. Вестник», XLI, 296). В данном случае ошибка произошла от смешения г. Брюкнером «покоев князя Потемкина» с помещением эрмитажа. О потемкинских комнатах в Зимнем дворце см. «Записки Шишкова», I, 8. 13. Cette brouillerie occupe beaucoup le public. Депеша Келлера от 22-го декабря 1786 г., в Берлинск. Архиве, Rep. XI, № 25. C’etait le sujet de toutes les conversations de la ville. Письмо E. P. Полянской от 1-го января 1787 г. в Арх. кн. Воронцова, XXI, 467. 14. Записки Гарновского в «Русской Старине», XV, 19; Дневник Храповицкого, 21. 15. Кобеко, 317. 16. «Историч. Вестник», XLI, 302. 17. Это какое-то недоразумение: о посылке Храповицкого к Ангальту упоминает сам-же г. Брюкнер; этого действительно неважного обстоятельства г. Кобеко вовсе не касается, так что в данном случае г. Брюннер опровергает самого себя. Замечание-же Гарновского о посылке гр. Ангальта в Финляндию г. Кобеко подтверждает ссылкою на «Анекдоты о графе Ангальте, Спб., 1789, 40», о чем г. Брюкнер вовсе умолчал. 18. «Историч. Вестник», XLT, 303 и 562. 19. Сборник, XV, 25, 26. Эти письма не составляли тайны: Le prince Frederic me montra un billet ou sa majeste imperiale lui dit que sans s’eriger en juge etc. Депеша Келлера от 22-го декабря 1786 г., в Берлинск. Архиве, Repos. XI, № 25. 20. Берлин. Архив, Rep. XI, депеша Гёрца от 25 августа, Р. S. ad. № 627. 21. Депеша Гуттеля от 2 декабря, Р. S. ad relationem 18. 22. Lettre du roi au Baron de Keller, от 4 сентября 1786 г., в Берлин. Архиве, Repos. X, vol. XII. 23. L’imperatrice haiesait depuis longtemps le prince Frederic de Wurteinberg qu’elle soupconnait d'inspirer plus de fermete au grand due, qu’elle ne lui en croit naturellement. Депеша Келлера, от 29 декабря 1786 г. в Берлинск. Архиве, Repos. XI, № 27. 24. Депеша от 15-го (26) сентября 1786 г. в Берлинск. архиве, Repos XI, № 95. 25. Берлин. Архив, Repos. XI, № 37. Депеша приведена нами в извлечении. 26. Бахвальство Густава III весною 1788 года не было-ли отзвуком нашептываний принца Фридриха? См. «Екатерина II во время войны с Швециею», в «Русской Старине», т. LX, стр. 552. 27. «Историч. Вестник», XLI, 562. Текст воспроизведен по изданию: Максим Дренякин, один из воинов великого Суворова // Русская старина, № 2. 1892 |
|